Способ убийства

Пока она приводила себя в порядок толстяк смотрел на нее с интересом, вопросительно приподняв одну бровь, затем перевел взгляд на свои спущенные штаны, из которых он так и не вылез, потому что не снял ботинок. Под коленями у него красовались большие алые пятна, гладкие как у женщины белые рыхлые ляжки умоляли вернуть их в штаны. Он нагнулся, поднял штаны с пола и стал застегивать, заправляя в них рубашку. Эти двое действовали удивительно слажено, словно им было не впервой. Если какая-то заминка у них и возникла в связи с моим появлением, она была совсем крошечной.

Я решил продлить немую сцену, рассчитывая получить по ней дивиденды, и дивиденды не заставили себя долго ждать. Мало чьи нервы могут выдержать тяжелое молчание. Садовник потянулся к столу и взял в руки папку с золотым тиснением, которыми специально пользуются юристы, чтобы придать лишний вес своим важным документам.

Золотая обертка делопроизводителей. Толстяк зашуршал бумагами.

– Вы упомянуты в последнем завещании, но на вашем месте я бы не спешил радоваться. Так как договоренность о судьбе Эммы у вас с Тили уже достигнута, я вам дам информацию, которую вправе озвучить только в присутствии всех наследников. Цените мое доверие.

– Еще не достигнута, – возразила Тили. – Он порядочный, он колеблется.

– Тогда это его подстегнет! – Толстяк щелкнул ногтем по папке. Щелчок получился увесистым. – Ему дали пинка под зад.

Тили хихикнула.

– А я его предупреждала, – сказала она.

Я продолжал сверлить Садовника тяжелым взглядом, прикидывая, выдержит ли его подбородок прямой удар моей правой? Он был тяжелее меня, но я проворнее. И руки у меня были длинней. Я решил, что он ляжет в первом раунде, несмотря на свое ослиное упрямство и квадратный подбородок, после чего навострил уши.

– Вот тут про вас, слушайте внимательно. «А Джино Маэстри пусть убирается из моего дома без всякого содержания и пусть вернет все мои подарки, кроме тех, что я дарила ему на дни рождения». Дальше идет перечисление вещей, которые вы обязаны вернуть, в том числе два автомобиля, которыми вы пользовались в течение трех лет совместной жизни с Эммой и, вероятно, считали своими. «Такова воля моя…» ну и так далее по форме. Можете положить ее слова на музыку и напевать себе на ночь вместо колыбельной. К обжалованию через суд советую не прибегать, проиграете. Что скажете?

Что я мог сказать? Гонг! Я надеялся на большее.

Он уставился на меня в ожидании ответа. Ответа не последовало.

– Молчите? Ну и убирайтесь туда, куда вас послала Эмма, раз вам нечего сказать!

Толстяк захлопнул папку и с чувством метнул ее на стол. По его глазам было видно, что он раздумывает, как со мной поступить – выкинуть за дверь или дать на жизнь пару сотен позасаленней. Он принял решение и протянул руку к моему воротнику, чтобы спустить меня с лестницы, а я приготовился встретить его хорошим апперкотом, но тут серебристый смех Тили остановил и развел нас в разные углы ринга. Из этих углов мы стали смотреть, как она хихикает.

– А я что говорила? – сказала она, вдоволь насмеявшись. – Что я тебе говорила, дурачок? Что тебя оставят с носом, помнишь? Бедный наивный малыш Рино! Мы бы могли любить друг друга на Мальдивах!

– Он сейчас расплачется, – сказал Садовник. – Готов на все.

– Тили! – воскликнул я. – Какого черта? Может еще не поздно все исправить?

– Вот, возьми коробочку. Подмени ей таблетки, которые от приступов. Ты это сделаешь для меня, Рино? Я тебя не обижу.

Я как в тумане увидел свою руку, протянутую ладонью вверх. На ладони лежала коробочка.

– Положи в карман, – сказала она, имея в виду коробочку. – Маленький передоз, такое же, но куда более сильное лекарство. Ничего постороннего в организме не найдут и все будет шито-крыто. Проще некуда.

– А Садовник? Он может…

Я огляделся. Мы были в комнате одни. Садовник исчез.

– О, насчет него не беспокойся, я в любой момент заткну ему рот. Ты же видел. Я умница?

Мне пришлось это подтвердить. Кивнув с удовольствием, она достала из косметички карандаш и, высунув от усердия язык, стала подрисовывать стрелочки к глазам. Я ее уже не интересовал.

– Иди, ты знаешь, что делать. Следующая дверь по коридору ее.

Я повернулся и вышел. Инструкции были получены. Я был зол на весь свет и на Тили тоже.

Часть третья. Эмма Фольксваген

1

В дверь Эммы был врезан глазок с золотым ободком вокруг увеличительной линзы. Эмма была помешана на побрякушках. В золоте сверкали три необыкновенно чистых бриллианта, соединенных между собой тонкой ниточкой мелких искрящихся зеленым огнем изумрудов. Прежде чем войти, я прильнул к глазку лицом, с приятным ощущением того, что мое лицо касается богатства. Если меня оставят с носом, вернусь сюда и скручу этот ободок, подумал я.

Линза глазка искажала действительность, но все же отражала ту ее часть, что пряталась за дверью. В просторной комнате за большим белым роялем сидела в профиль довольно костлявая особа неопределенных лет и часто зевала, поднося ко рту тыльную сторону руки и уронив другую на колени. Солнечный луч очертил романтические контуры ее фигуры под полупрозрачным пеньюаром. Длинная шея, острый подбородок, тощие грудки и общая хрупкость создавали обманчивое впечатление девичьей свежести. На фотографии, где она была запечатлена девочкой, юная Эмма Клапкин ждала счастья с неба, но счастье ее обошло. Эмме Фольксваген достались одни разочарования.

Мой взгляд коснулся ее, словно был материален. Она проворно вскочила и приникла к глазку с другой стороны. Я увидел увеличенный глаз Эммы Фольксваген, который мрачно, в упор разглядывал на меня. Раздался смех, похожий на смех Тили. Хихиканье.

– Это ты, лягушонок? – спросила Эмма. – Чего ты хочешь? Денег? Только не лги мне, я знаю, что у тебя на уме.

Она отодвинулась назад, и я увидел ее лицо целиком. Клацнул замок. Она заперла дверь и снова рассмеялась.

– Лови! Ну что за олух! – крикнул мне голос миссис Клавдии. – Прихлопни ее немедленно!

Я пулей влетел в глазок и побежал по желтой латунной трубке к свету, как будто бежал в тоннеле. На том конце тоннеля меня ждал крупный приз. Я бежал уже довольно долго и начал задыхаться. Острая как гвоздь указка впилась мне в грудь красным лазером и остановила. Я споткнулся от неожиданности. Перед глазами мелькнула белая женская рука с перламутровыми ноготками.

– Не потеряй коробочку! – деловито сказала Тили и чмокнула меня в щеку липкими от помады губами, одновременно оправляя на мне рубашку. – Мы еще будем любить друг друга на Мальдивах.

– Тили!! – сердито крикнул я. – Уйди, не мешай!

– Последнее наставление, милый. Когда она сдохнет, вызови врача и полицию, запомнил? В такой последовательности. Смотри, они потом проверят.

Красная точка погасла, перестав жечь мне грудь. Рубашка на груди дымилась. Меня подтолкнули в спину, и я вывалился из глазка в залитую ослепительным светом комнату с молочно-белым роялем посередине, озираясь в поисках Эммы. Вокруг были только глухие стены сливочного цвета и по сторонам – четыре большие абстрактные мазни с абсурдной стоимостью. Эмма исчезла.

Я заметался.

– Спальня, лягушонок, – напомнил голос Тили.

– Сначала открой дверь стенного шкафа, – добавил голос миссис Клавдии.

Я как будто прозрел и одновременно увидел обе двери, которые сливались цветом со стенами и оттого были незаметны. Сначала я распахнул дверцы стенного шкафа, где боязливо вжавшись в угол, пряталось тело старухи, явно стеснявшееся своей нелепости. Оно вздрогнуло, когда дверца стукнулась о стену, и еще тесней вжалось в угол.

Потом я ворвался в спальню.

Худая женщина, утомленная бессмысленным существованием, лежала на софе и почти не глядя листала «Vogue». Вокруг софы крутился на скейте слащавый блондинчик, похожий на скандинавского бога Тора в юности, но без его свирепости. Он был в мягких розовых шортах и спортивных тапочках на босу ногу. Темно-рыжие влажные колечки волос покрывали жилистые икры. По его голубым глазам было видно, что у него кишка тонка. По этой причине бронзовый торс скейтера, бархатистая гладкая кожа и рельефные кубики пресса, идеальные, словно кубики льда в специальной форме, мгновенно обесценивались и вызывали у настоящих мужчин желание сломать ему нос. На подделки под мужественность падки только женщины, которые разницы не видят.

Заметив меня, блондин кивнул в знак приветствия, сверкнул ослепительно белыми зубами и выехал за дверь. Ох уж мне эти личные тренеры по фитнесу! Они всегда подозрительно красивы.

Дверь защелкнулась.

– Тили! – крикнул я в пустоту, убедившись, что мы в спальне одни и из нее нет другого выхода. – Тили, она попалась!

Эмма вскочила, захваченная врасплох. Несмотря на кажущуюся вялость, двигалась она быстро. Страх исказил ее увядшее раньше времени лицо.

– Попалась, голубушка? – язвительно крикнула издали миссис Клавдия, и кто-то схватил меня за шею.

Я обернулся. Передо мной стояло нелепое тело старухи и молча тянуло ко мне скрюченные пальцы. Я был схвачен за горло и поднят над полом. В глазах стало стремительно темнеть. Я безуспешно пытался разогнуть сухие пальцы, но они словно окостенели и были ледяные как у трупа. Продолжая держать меня одной рукой на весу, старуха полезла в карман пышной юбки и извлекла на свет божий садовые ножницы. Знакомо клацнула сталь. Скосив глаза на приближающиеся острия, я попытался объяснить, что я не Эмма, что это ошибка, но лишь хрипел и болтал в воздухе ногами. Ужас наваливался черной тяжестью.

– Прощай, – скорбно промолвил голос миссис Клавдии. – Жизнь это боль, даже у богатых.

И моя рука с глухим стуком упала на пол.

2

Завопив от ужаса, я отчаянным усилием заставил себя открыть глаза.

В комнате царил ночной полумрак, горел нижний свет, едко пахло лекарствами, меня мутило. Рука лежала на постели и я тут же принялся шевелить пальцами. Вся эта дикая история оказалась просто жутким сном. Приснится же такое! Беззвучно смеясь, я с облегчением повернулся на другой бок и столкнулся взглядом с горящими глазами моей жены Эммы. Приподнявшись на локте, она задумчиво закручивала пузырек с каплями, которые принимала как успокоительные. Если это было успокоительное. Мне казалось, оно ее только взвинчивало.

– Ты стал разговаривать во сне, – ледяным тоном объявила она. – Нервы шалят? Кошмары мучают?

Я кивнул и похолодел. Отпираться не стоило.

– Не знаю, что со мной такое. Чуть концы не отдал, хорошо, что вообще проснулся. Виски уже не помогают.

– Обратись к Клавдии, она тебе поможет.

– Что она понимает? Я с ума схожу неизвестно отчего, а она мне советует напиться.

Старушка Клавдия – сиделка высшей категории. У нее опыта побольше, чем у иного дипломированного врача. Ее спальня с нами по соседству на случай, если Эмме срочно понадобится помощь. Кнопка вызова вмонтирована в изголовье кровати.

– Захлопни пасть, все она понимает. Это по ее совету я полночи слушала твое бормотание, Джо Маэстри!

Как только меня тут не называют. Теперь я вдруг стал Джо Маэстри. Мало мне одной Тили, которая зовет меня то Джек, то Рино, как будто так и надо.

– Надеюсь, весело провела время? Что ты могла услышать?

– Достаточно, чтобы многое понять. Я убью тебя, Джо! Ты путаешься с Матильдой? Не лги мне, твоя щека была испачкана ее помадой.

– Я был пьян, и она чмокнула меня в щеку. Мы с Тили всего лишь друзья.

– Не называй ее Тили, – сварливо заметила она.

– Почему, киса?

– Не называй меня кисой! – закричала она.

– Как скажешь, котик.

Спорить было бессмысленно. Мы оба знали, что я женился на деньгах. Моя жена неизлечимо больная развалина намного старше меня. Три года назад она сама присмотрела меня в баре и подобрала под влиянием момента, как подбирают на улице котенка. Прозрачная кожа ее рук просвечивала набухшими синими жилами, а худое увядающее тело уже было подточено болезнью. Она мерзла даже летом и куталась в прекрасную шубу из шиншиллы. Я повелся на перстни, на шубу, на машину, которой управлял наемный шофер-филиппинец в униформе и шапочке с золотым логотипом семьи Клапкин.

И все же я не был альфонсом или жиголо, как были уверены в семье Клапкин. Я молодой привлекательный бездельник с Сицилии, который звезд с неба не хватает. Просто для меня тут удачно сложились обстоятельства. Я ради них палец о палец не ударил.

Первый совместный год мы провели на модных курортах и в постели. Знакомились с родственниками, рассматривали фотографии. Занятные снимки; они впервые заставили меня всерьез подумать об Эмме и о нашем будущем. Контраст между теми снимками и моей Эммой был разителен. В молодости она безумствовала и была как спелый персик, но болезнь быстро прогрессировала и вскоре лекарства и непрекращающиеся приступы вытеснили меня из ее жизни, а ее вычеркнули из моей. Я был слишком здоров, чтобы она могла терпеть меня рядом с собой без раздражения. Мы стали ссориться.

После одной такой ссоры она показала мне видео старого ганг-банга, в котором приняла участие ради интереса. Это чтобы я утерся. Семнадцать парней! Она даже не вспотела. После этого к ней намертво приросла кличка «Фольксваген» – Народный Вагон. Эту кличку теперь можно было оторвать только вместе с кожей, но Эмме все было нипочем. О будущем она не задумывалась, родителей в грош не ставила. Они не вмешивались в ее жизнь, надеясь, что она когда-нибудь сама перебесится.

Потом был героин, клиническая смерть и возвращение с того света. От бурной молодости и былого здоровья остались одни воспоминания. Красотка – бунтарка – «Народный Вагон» – героин – клиническая смерть – возрождение. Цвет городской аристократии принял ее с распростертыми объятиями. Весь компромат был тщательно подчищен и удален из интернета, но кличка Фольксваген прочно осела в кулуарах.

Никто не знает, сколько ей осталось. Ее угасающую жизнь поддерживают многочисленные лекарства, без которых она ходячий труп. Но Тили торопит. Каждый лишний прожитый Эммой день кажется ей целым годом, она хочет настоящей свободы, чтобы не прятаться по углам, украдкой срывая поцелуи. Скука сводит Тили с ума. Эмма держит ее на коротком поводке, контролирует расходы и каждое движение, тут любой взбесится. Тили ждет решительных действий от меня, а у меня от них обеих скоро взорвется голова.

– Думаешь, я не знаю, чем кончается такая дружба, – не прекращала выходить из себя Эмма. – Думаешь, вам удастся меня провести? Думаешь, я совсем выжила из ума? Ах, Клавдия, почему я никогда не прислушиваюсь к твоим советам? Сколько раз ты твердила мне, что я гублю себя доверчивостью!

Она откинулась на высокие подушки и часто задышала. Я незаметно подавил зевок и сладко потянулся. Эмма скосила на меня бешеные глаза, все поняла правильно и взбеленилась еще больше.

3

– Я говорила? – спросила она высоким срывающимся голосом, обращаясь к потолку. – Я переписала завещание. Останешься без гроша в кармане, проклятый сицилиец! Нищая жизнь тебе, видно, больше по душе.

– Да уж получше, чем сейчас. Зато с Матильдой.

– Что ты сказал, вонючка?!

Я протянул руку к ее лицу. На ладони лежала коробочка. Я рассказал ей всю правду про Тили, коробочку, любовные записки с планами на будущее и про листок с инструкцией о передозировке. На всем этом остались отпечатки пальцев Тили, подтверждающие мой рассказ. Слов я не выбирал. В выражениях не стеснялся.

– И ты подменил таблетки? – глухо спросила она, меняясь в лице. На виске нервно билась синяя жилка, все больше и больше набухая.

– Ни одной штучки. За кого ты меня принимаешь! – твердо возразил я, не отводя взгляда от ее горящих глаз.

– Боже, какая дрянь! Я засажу вас обоих в тюрьму, она хоть это понимает?

– Ну, это вряд ли.

– А вот увидишь! – закричала она, хватаясь за грудь и синея от злобы и удушья. – Не думай, что ты выйдешь сухим из воды. Дай мне мои таблетки! Быстро! Живее!

Она первой дотянулась до таблеток. Я вскочил и вырвал их у нее из рук.

– Нет уж, котик. Про эти забудь. Твои таблетки в коробочке Тили.

– Отдай!

Она поперхнулась, упала на подушку и стала рвать на груди кружево своего пеньюара, а другой рукой не глядя жать на кнопку вызова сиделки. Я сказал:

– Ты уж прости меня, Эмма, но в тюрьму на всю жизнь мне не хочется. Я испортил звонок, да и Клавдию после снотворного до утра пушкой не разбудишь. Придется тебе обойтись без своих маленьких помощников. Есть таблетки Тили, если хочешь. С передозировкой.

Она покорно протянула руку.

– Дай.

Я дал ей одну штучку. Мне было больно смотреть, как она задыхается.

– Кретины, – сказала она, жалко улыбаясь. – Да я просто разгрызу ее и выплюну лишнее.