Запад и Восток

Выехав на Гаррисон-авеню, мисс Мелори высадила меня около завода Джонса и поехала дальше. Джонс, раз уж я приехал, сводил меня полюбоваться новым станком и рассказал что-то о том, что вот теперь производство развернется. Я изобразил приличествующий случаю восторг, поговорил о том, в какую сторону он собирается расширять ассортимент продукции, как-то помимо воли увлекся перспективами и вскоре совместно с Джонсом уже набрасывал эскизы какого-то приспособления. В общем, не зря провел время, а когда к заводу подкатила мисс Мелори, еще и посылку получил: на заднем сиденье суррея лежал новехонький роудраннер, весь обмотанный бумажной упаковкой и бечевочками. Оказывается, пока я тут с Джонсом языки точил, мимо почты прошел канзасский дилижанс, а мисс Мелори по случайности как раз мимо проезжала. Кроме велосипеда в адрес лаборатории Фицджеральд прислал толстенный пакет с бумагами, но их я, разумеется, вскрывать не стал.

Мы тронулись было в сторону дома, но сзади послышались крики. Побежавший негритенок, запыхаясь и путаясь, объяснил, что мистер Борн заметил из окна проезжавшую мисс Мелори и велел ей передать, что, мол, для мистера Миллера у мистера Борна есть новости.

Мы с мисс Мелори переглянулись, и она решительно начала разворот. Мальчишка прицепился к суррею сзади и покатил с нами к городскому фотографу мистеру Борну.

Новости были такие: нас посадили на стулья перед белым полотном и показали фильм. Никакого сюжета, да и вообще движения в фильме не было: это была просто туманная статичная фотография стакана, в котором стоял цветочек. Отличие от диапозитива, какие часто показывали во время лекций или при домашнем просмотре, в нашем случае состояло в том, что использовалась не стеклянная пластинка с фотографическим изображением, а тоненькая желатиновая пленочка, распятая в картонной рамке.

— А как с целлулоидом? — спросил я.

— Она снята на целлулоид, — ответил Борн.

— То есть вы научились фотографировать на пленку?

— Научился, — согласился Борн. — Спрашивается только, зачем?

Выяснилось, что тонкая целлулоидная лента, на которую можно снимать, существовала только в моем воображении. Да, сделать на пленку одиночный кадр у Борна ценой неимоверных усилий получилось, но стоило выпустить целлулоид из рук или зажима, как он тут же скручивался в тугой жгутик. Поэтому Борн просто снял с целлулоида тонкий слой желатина, на котором, собственно, и был запечатлен кадр, и поместил его в картонную рамочку. Как основа для снимка, целлулоид было куда хуже стекла и даже бумаги. Вот бумагу, покрытую желатином, Борн и использовал в своем собственноручно изобретенном пленочном фотоаппарате. Практической пользы от фотоаппарата не было никакой. Собственно, это было и все, что Борн хотел мне сообщить: он зашел в тупик. Интересовало его, нет ли у меня каких-нибудь мыслей по этому поводу.

Мысль у меня была только одна: кина не будет! Потому что я понятия не имел, как братья Люмьеры и Истман Кодак сделали годную целлулоидную пленку.

Мы забрали у Борна его пленочный фотоаппарат (показать остальным, может, у них мысли появятся), он объяснил нам, как аппарат работает, и дал нам с собой немного обработанной для съемок бумажной ленты. Забегая вперед, скажу, пожалуй, что у Нормана и Бивера машинка тоже никаких полезных мыслей не породила. Мы поигрались денек, а потом отдали фотоаппарат мисс Мелори, чтобы она при случае вернула Борну.

Глава 6

После того, как мы переселились в лабораторию, перед нами довольно остро встал вопрос кипячения воды. Кофе, чай, мало ли что еще… Печки мы пока не топили — тепло ведь на улице, а сбегать, как прежде, за кипяточком в столовую или к Макферсонам — было теперь далековато. Спиртовка, которую было поставил Норман, положения не исправила: кружка с водой нагревалась слишком медленно, а нас тут было шесть человек жильцов, если не считать постоянно зависающего у девушек Фокса. Поэтому я быстренько на заводе Джонса слепил что-то вроде самовара. Уродец был некрасив, но с задачей справлялся. Норману он понравился, он начертил самовар более благородного облика и отослал Фицджеральду. Джейк быстро освоил агрегат и взял приготовление кипятка в свои надежные руки. Джонс, как позже выяснилось, наделал еще штуки три самоваров и активно рекламировал их в Форт-Смите и окрестностях, называя русской водогрейкой. В наших краях слово «русский» понималось примерно так: «А, это мистер Миллер этакую хреновину выдумал?» Один самовар даже купили, хоть и стоили они дороговато, а вида солидного не имели.

Однако Бивер, в общем-то одобрив самовар, постоянно искал какие-то альтернативные способы: то в спиртовку какую-то мудреную горелку пристроит, то химическую грелку замутит… Утречком я вышел во двор и обнаружил, что он пытается согреть воду в кружке паяльной лампой. Лампа была спиртовая и маломощная, но более пристойных паяльных ламп я пока в Форт-Смите не видал и даже начал подозревать, что их пока еще не изобрели. Так почему бы не направить энергию Бивера в мирное русло? И я, пока растапливал самовар, начал говорить, что неплохо бы изобрести горелку для паяльной лампы под керосин, у керосина выделение тепла на единицу массы больше, потом какими-то ассоциативными путями меня занесло в область газо-кислородной резки и сварки, оттуда я, спохватившись, вырулил обратно к керосинкам и примусам, а затем — к электроплитке, электрочайнику и микроволновке. Тут я осекся. Про микроволновку я, пожалуй, зря сказал. Увы, было поздно. Я не заметил, но к нашей компании присоединился Норман, и он стоит прямо надо мной, проворно конспектируя мою вдохновенную лекцию в блокнотик.

— Если бы Миллер еще и сделать то сумел, о чем так интересно рассказывает, то ему бы цены не было, — промолвил Норман, поняв, что я наконец заткнулся. Он сложил карандаш и блокнот в карман и прошествовал за кустики крыжовника, бросив напутствие Биверу: — А ты бы и в самом деле лучше бы занялся изобретением керосиновой паяльной лампы. Если Фицджеральду понравится идея самовара, то хорошая паяльная лампа ему точно понадобится.

Бивер действительно заинтересовался проблемой керосиновой паяльной лампы и после завтрака зарылся с головой в подшивку «Сайентифик америкэн», где, как ему казалось, видел что-то подобное.

Норман продиктовал свой конспект моей утренней речи мисс Мелори, отпечатанный листок принес мне и велел добавить идей в таком же духе. И картинок каких-нибудь нарисовать для иллюстрации.

— Но мы же никогда такое не сконструируем! — воскликнул я. — Это чистейшей воды бред и фантастика.

— Ничего-ничего, фантазируй, можешь даже чистый бред писать, — предложил Норман.

Я помедитировал на эскизы дизеля, висящие на стене над моим столом, почесал в затылке, нарисовал схемку простейшего электрокипятильника, потом небольшую газовую плитку с баллоном. Микроволновку рисовать не стал — пусть Норман сперва радио изобретет, а уже потом уже мы с ним будем толковать про длину волны и антенны с волноводами. Поэтому я нарисовал обычную электролампочку — давно пора бы заняться, но смысл какой, если у нас еще нет генератора тока? Но, между прочим, если я и впрямь задумаю изобретать электролампу, надо бы нам озаботиться оборудованием для стекольного заводика — и стеклодува к нему опытного заиметь.

— Ты там что-то о газовой резке и сварке говорил, — напомнил Норман.

Я нарисовал весьма фантазийно горелку, два баллона, шланги от баллонов к горелке, на одном баллоне написал О2, на втором русскими буквами «ацетилен», потому что никак не мог вспомнить, как ацетилен по-английски, а химическую формулу забыл.

— Это что? — ткнул ногтем в мою картинку Норман.

— Ацетилен.

Норман кивнул:

— И кислород?

Я подтвердил.

— Взорвется нахрен, — прокомментировал Норман. — Но ничего, продолжай бредить.

Я побредил еще немного, потом сходил к мисс Мелори, мы с ней привели продукт моего бреда в порядок, я сдал работу Норману и сел на свое место. Работать не хотелось, я снова начал медитировать на эскиз дизеля, а потом мне в голову пришла одна мысль и я ее немного подумал. Подумав же, нарисовал эскизик и отправился к Джонсу.

Возвращался я домой уже незадолго до ужина, наперегонки с Шейном. Вернее, это Шейн на моем старом велике старался обогнать меня на моем новом роудраннере. Поскольку я за победой не гнался, я просто катил себе с удобной мне скоростью, а Шейн пыхтел на колесо впереди, с торжеством поглядывая на меня. Что ж, пусть торжествует, нам не жалко.

Метров за сто до лаборатории из придорожных кустов выскочили Шарик с Полканом и с восторгом сопроводили нас до дома. К велосипедам они относились доброжелательно, им тоже нравилось играть в перегонки.

Свой велосипед Шейн по старой привычке оставлял у нас под навесом. Келли говорил, что с интересом наблюдает, как Шейн пристраивает к сараю кладовку под велосипед — никогда не видал у своего чада такой тяги к труду: мог бы просто ставить машину в сарае, так нет, ему свое собственное пространство надо для техобслуживания и ремонта. А поскольку в этом пространстве никто, кроме него, не был заинтересован, пришлось вкалывать самому, благо Келли сказал, что так и быть, оплатит стройматериалы.

В общем, Шейн закатил велик под наш навес и собрался было удалиться, как из дома выглянул Бивер:

— Ага, тебя-то мне и надо! — и выкатил на «собачью дорожку» одного из своих веломонстров.

— Это как же на нем ездить? — оторопело спросил Шейн. Этот велосипед был уж больно компактным: педали, стойка, седло — и только одно колесо.

— Не знаю! — признался Бивер. — Вот ты и попробуешь. Становись вот на эту табуреточку.

Шейн встал.

Бивер подкорректировал высоту седла под высоту его задницы и сказал:

— Можешь садиться и ехать.

— Давая я тебя подержу, — предложил я.

Шейн схватил меня за плечо и перенес задницу на седло. Тут же выпустил плечо и упал.

— Ой нет, — проговорил он, поднимаясь. — Лучше я за шкаф держаться буду.

— Надо что-то вроде станка для подковывания лошадей сколотить, — подсказал Джейк, наблюдающий за событиями. Сначала будешь держаться руками и равновесие на этом колесе искать.

— Сделаешь? — спросил у него Бивер.

Джейк кивнул.

— Только надо уточнить, на какой высоте поручни делать, — проговорил он и сходил к своему верстаку за большой линейкой.

Пока они там разбирались с Шейном, как удобнее держаться, я вспомнил, что еще не встречал в этом времени рулетки.

— Бивер, — спросил я. — А такой измерительный прибор есть: мерительная лента, свернутая в рулончик… вытаскиваешь из рулончика сколько надо ленты, а там уже размечены дюймы и футы… а потом пружинка обратно ленту сворачивает?

Бивер поморгал, припоминая.

— Вроде я что-то такое в журналах видел, — наконец сказал он. — Но ты у Нормана спроси.

Я спросил.

Норман привычно вздохнул и велел мне завтра утром сдать эскиз — что именно я имею в виду. Довольно быстро выяснилось, что рулетку уже изобрели — во всяком случае, ленту рулончиком в специальном корпусе запатентовали несколько лет назад, но популярностью она не сильно-то пользуется: дорого. Норман вообще не понял, зачем бы она нам понадобилась за такие деньги — проще веревочкой отмерить, что надо.

Что касается моноцикла, то Джейк сделал удобный станок, Шейн быстро освоился и понял, как на этом велосипеде ездить, но надежды Бивера, что он придумал компактное индивидуальное средство передвижения, не сбылись. Да, таскать в руках моноцикл удобнее, чем двухколесник, но любая выбоина на дороге могла уронить седока на землю, а возвращаться в седло без станка Шейн так и не научился. Как я и предсказывал, моноцикл годился лишь для цирка или для специального катка, вроде тех катков для роликовых коньков, которые, как говорят, построили недавно в Нью-Йорке и Филадельфии.

Кстати, о роликах, — задумался я. А не изобрести ли мне скейтборд? И попросил Нормана заказать несколько пар новейших роликовых коньков Плимптона — для опытов.

— Сказал бы просто, что покататься захотелось, — проворчал Норман, но сделал себе заметку в блокноте.

— И это тоже, — согласился я.

Пока же я продолжал обдумывать свою мысль на заводе Джонса. Эскизик нарисовать, конечно, легко, а вот превратить его во что-нибудь материальное — труднее. И еще более трудно — заставить это материальное работать именно так, как надо. Поскольку я весьма смутно представлял, как это «как надо» на самом деле выглядит, дело продвигалось медленно. Норман пару раз попробовал разузнать, чем я занимаюсь, но я пока не был готов с ним разговаривать. Вот что-то более-менее вменяемое получится — тогда и поговорим.

Тем временем наши девушки совершили научный прорыв. С помощью пленочного фотоаппарата, изобретенного мистером Борном, но тем не менее… В общем, прихожу я однажды домой — а Норман говорит мне:

— Сейчас мы покажем тебе кое-что интересное, — а сам в это время ключиком заводит пружинку в какой-то коробке.

Миссис Уильямс и мисс Мелори стоят рядом с ним и цветут как розочки — смущаются, когда их хвалят. Они, оказывается, не вернули фотоаппарат мистеру Борну, а затеяли с ним собственные эксперименты.

— Смотреть надо сюда, — показал Норман глазок в коробке.

Я посмотрел. Белый фон, ничего интересного.

— А теперь, не отрываясь от глазка, сдвинь этот рычажок.

Ребята, это было самое настоящее кино! Ожившая фотография, честное слово! Какое-то растение немного подросло, на верхушке из листиков выбрался бутон, налился, раскрылся, отцвел и завял. И всего-то трудов, что навести объектив фотоаппарата и делать снимки через определенные интервалы, — но в эту эпоху сам факт ожившего фото был крутым достижением. Из-за того, что снимки были на бумажной основе, об идее показывать проекцию на большом экране пока следовало забыть. Просмотр пока был строго индивидуальным.

Потом Норман забрал у меня коробку, которая пока не получила названия, открыл крышку, сменил ленту на катушках, закрыл, снова завел пружину — и показал мне «Новые приключения червяка». Девушки рисовали кадры мультфильма на больших листах, и прорисовка была не такой лаконичной, чем прежде, когда персонажей пытались вместить в крохотный кадрик. Фон обогатился качающимися цветочками и пролетающими по небу бабочками.

— Очень мило, — похвалил я. — А цветные фотографии мистер Борн делать умеет?

Девушки переглянулись.

— Мы узнаем, — сказала мисс Мелори.

Позже выяснилось, что цветные фото пока вообще никто в мире делать не умеет. Опыты, конечно, ведутся и чисто теоретически цветная фотография уже существовала — однако или снимок очень быстро выцветал, или вообще мог отобразить только отдельные цвета, остальные передавая в черно-серой гамме.

Нас с мистером Борном это пока не смущало. Наша лаборатория занялась инженерным и патентным сопровождением пленочного фотоаппарата и «анимаскопа-2», а Борн затеял съемки распускающихся цветов, и сдерживало его только то, что в Форт-Смите начиналась уже зима, ночи были холодные, и не всякий цветок уже рисковал цвести.

В салунах начали заключаться пари, по какое место замерзнет река Арканзас. В более-менее теплые зимы лед сковывал ее не ниже Форт-Гибсона, но часто бывало, что лед ложился и до северной излучины, и тогда пароходы выше Ван-Бюрена не поднимались. Однако бывали и более суровые зимы. В тот год, когда чокто выселяли из Миссисипи, стояли такие морозы, что реку сковало до самого Литл-Рока. Прошлая зима, по общему мнению, была теплой, так что теперь народ склонялся к тому, что следует ожидать холодов и снега.

Глава 7

С первым снегом к нам в лабораторию прибрел восторженный почитатель…

У нас в городе, впрочем, путались, надо ли называть первым снегом вот этот снежок, или же первым считать ту метель, что пришла с «северянином». Но то, что выпало с той метелью, практически сразу и потаяло. С той поры с севера подходили еще две волны, но они не были столь катастрофичными: просто холодало немного, и все. А сейчас снег выпал и, кажется, в ближайшие сутки не растает — земля уже остыла, живущие в траве мелкие кусачие твари, от которых летом покоя не было, наконец утихомирились… кажется, наступила настоящая зима.

«Юноша бледный со взором горящим» высадился с парохода, оглядел пристань и площадь, поглазел на флагшток на фортом, на гостиницу и ресторан «Бель-Пойнт» и спросил у подвернувшегося местного жителя, где река Пото. Естественно, любой местный житель на такой вопрос, заданный на пристани, покажет на недалекие развалины старого форта, за которыми Пото вливается в реку Арканзас.

Юнец потопал в указанном направлении, уперся в Пото и бодренько пошел по берегу, не смущаясь бездорожьем. Так он выбрел к нашей паромной переправе, но, слава богу, прежде чем переправляться, догадался расспросить паромщика. Джон ЛеФлор объяснил, что контора телеграфного отделения Индейской территории находится вовсе не за Пото, а в Форт-Гибсоне, и туда надлежит ехать на пароходе, а не идти пешком. И нет, баллада — это не про ту контору, а про ту, что была здесь, в Уайрхаузе, но те телеграфисты, что служили здесь раньше, из фортгибсоновской конторы уволились, разве что Фокс остался работать монтером на техасской линии.

— Кентукки Фокс? — с придыханием спросил юнец.

— Э? — затормозился Джон. — А, да, он из Кентукки.

Юнец оказался глуховат, поэтому Джону пришлось повторить погромче:

— Из Кентукки!

— А где он сейчас живет?

— Да вот здесь, в Уайрхаузе.

— А другие телеграфисты уехали? Ну те, прежние, которые уволились?

— Да нет же, здесь остались, в лаборатории работают, изобретения изобретают.

— Изобретения, — со сладчайшим восторгом повторил юнец и как лунатик побрел к Уайрхаузу. Он собрался было подняться на крыльцо, но в это время к салуну подъехал Шейн, бросил велосипед перед дверью и вошел внутрь. Потрясенный юнец с почтением приблизился, лаская взглядом чудесное виденье.

Вышел нагруженный корзиной Шейн, оттолкнул праздного зеваку, поднял велосипед, начал пристраивать на него корзину. Юнец почтительно помог придержать машину.

— Это телеграфисты изобрели? — восторженно спросил юнец.

— Ага. Мистер Миллер, — ответил Шейн свысока. Пришлый юнец, конечно, был старше, но велосипеда у него не имелось.

— Док Миллер! — еще больше возбудился юнец. — Он здесь, в этом доме живет? — он махнул в сторону Уайрхауза.

— Нет, конечно, — ответил чудаку Шейн. — Вон, в конце улицы — там Лаборатория, — Шейну это слово всегда нравилось. и он его произносил очень торжественно, как бы выделяя с большой буквы.

Юнец устремился вперед, Шейн вскоре обогнал его и, проезжая мимо лаборатории, указал на дом.

Юнец остановился, созерцая священное место.

Собственно, ничего особенного у нас на участке пока настроено не было. Два дома, торчащий из зарослей крыжовника сортир — и всё. Уже назревала необходимость в постройке сарая, но Норман пока не определился с местом, поэтому дрова пока лежали под навесом. Джейк ворчал, что на нашем лугу снова появились переселенцы, и надо отвыкать от привычки бросать всё на дворе без присмотра. Норман соглашался, но все равно медлил. Забором мы все еще не обзавелись, ограничившись колышками с растянутой веревкой, да Джейк насажал вдоль улицы каких-то жалких прутиков, обещая в будущем живую изгородь.

Юнец нерешительно пересек линию прутиков. Прибежали Шарик с Полканом, для порядка пару раз гавкнули и вернулись к своим делам — не негр зашел, не интересно ж!

На лай выглянул Джейк. Обозрел пришельца и осведомился:

— Ну?

— Возьмите меня на работу, сэр! — прокричал юнец.

— Нафиг ты нам сдался? — удивился Джейк.

Меня в то время дома не было, я был в городе у Джонса, а когда вернулся, обнаружил, что за моим столом сидит в весьма вольной позе, далеко вытянув ноги, Дуглас, Норман за своим столом что-то калякает на листке бумаги, а около камина греется неизвестный парнишка, по виду ровесник нашего Фокса.

Дуглас с Норманом вели что-то вроде перекрестного допроса, причем даже мне было ясно, что юнец путается в показаниях: работал там, работал здесь, хвалили… но почему ж не продолжил работу, если хвалили? Зарабатывал дай бог взрослому такие заработки — так почему ж не остался там работать?