Помоги проекту - поделись книгой:
— КПД больше.
— Почему ты тогда электродвигателями не интересуешься? Вот где КПД!
— Почему не интересуюсь, интересуюсь. Только нет у нас здесь пока электростанции, с чем работать?
— С батареями.
— Это несерьезно. То есть конечно, батареи и аккумуляторы — это очень хорошо и надо всячески развивать и усовершенствовать, но пока это барахло, а с барахлом работать не интересно.
— Ага, ты же у нас всякую экзотику любишь, вроде переменного тока.
— Ну да, — кивнул я. — Нашел экзотику. Производить удобнее переменку, на расстояние удобнее передавать переменку…
— А применять неудобно, — продолжил Норман. — Я вообще не знаю никого, кто бы применял для чего-то переменный ток… а, вспомнил! Врачи-электротерапевты его любят. Электропунктура, фарадизация мышц и прочий месмеризм!.. Нет, ну если ты решил податься в шарлатаны, то пожалуйста, развлекайся. Только давай сперва с Фицджеральдом рассчитаемся, долги закроем, а то он от нас технических новинок ждет, а не ярмарочных чудес!
— Между прочим, Квинта считает ярмарки отличным местом для проведения рекламных акций, — заметил я.
— Уйди, — попросил меня Норман. — Я сегодня нервный. Стой! Это что? — он приподнял один из эскизов.
— Электрокоса, — доложил я. — Вот тут запитываем переменным током, вот тут вращается катушка, из которой торчит проволочка — и режет эта проволочка все подряд, потому что катушка очень быстро вертится.
— И что, обязательно подавать переменный ток? — спросил Норман, разглядывая рисунок.
— Нет! Можно поставить ДВС! — сказал я и бодренько выскочил за двери.
На веранде Джейк мастерил Шейну налокотники и наколенники. Инициатором затеи выступал я, потому что если Шейн и дальше планирует быть испытателем веломонстров, которые рождала безумная фантазия Бивера, подстегнутая моими россказнями, то надо было хоть как-то защищать его от аварий. Я бы целиком запаковал его в ватный доспех (и Шейн в принципе не возражал — еще бы: специальный костюм испытателя — это круто!), но двигаться в такой одежде было неудобно, поэтому в Уайрхаузе по нашему заказу пошили комбинезон: штаны, совмещенные с жилетом и отдельно куртка с капюшоном, все из очень плотной ткани, у которой смешное название «хлопковая утка». Норман, правда, объяснил, что слово duck никакого отношения к птицам не имеет, это просто искаженное голландское слово doek, что означает всего-то «льняная ткань», а на русский язык эту утку, как я понял, надо переводить как парусина, потому что и хлопковая duck, и льняная doek как раз для парусов и применялась. Однако для велосипедиста, как это было понятно еще до пошива «утиного» костюма, толстая парусина подходила мало, поэтому костюм предназначили для чрезвычайных случаев, а повседневно Шейн носил штаны по колено из более тонкой парусины с не менее смешным названием drill — то есть, дрель. Из этой самой дрели, дешевой и прочной, в Уайрхаузе шили рабочие штаны для ковбоев, наматрацники и наволочки. Вот в дополнение к шортам из дрели и решили состряпать наколенники. В конце концов, средства защиты тоже надо на ком-то испытывать, разве нет?
Я несколько минут повисел над душой Джейка, колдующего над ватой, резиной и гуттаперчей, полюбовался страдальческой миной на лице Шейна, предоставившего свои конечности в качестве шаблонов, и, подняв велосипед, крикнул:
— Шейн, я в город!
Вдогонку мне послышался разочарованный стон нашего испытателя. Я уже заказал в Канзас-сити роудраннер самой последней модификации, но его что-то пока не торопились присылать: не то были завалены заказами по горло, не то переключились на изготовление чего-то более прибыльного.
В городе у меня дел хватало: сперва завис на заводе у Джонса, помимо прочего обсудил с ним объемы продажи вентиляторов и перспективы развития рынка колючей проволоки. Джонс перебирал рекламные проспекты фирм, производивших станки, и явно собирался расширяться.
Потом зашел в книжную лавку и спросил, не поступала ли в продажу «Алиса в стране чудес». Первое американское издание до Миссисипи, кажется, не добралось, книготорговец предполагал, что следующий тираж, возможно, будет к рождественским распродажам. «А может и не будет, — в сомнениях поведал он. — Я читал об этой книге отзыв, перепечатанный из английского журнала, там пишут, что книга очень странная, и дети после прочтения будут испытывать скорее недоумение, чем радость». Я возразил, что дети любят странное, и они с большим удовольствием скорее почитают нечто абсурдное, но веселое, чем ту нравоучительную нудятину, которую торговец пытался мне всучить в прошлый раз. Торговец сделал вид, что обиделся, но вообще-то он в прошлый раз сам сказал о той книжке, что она весьма рекомендуема для школьников, но читать ее — все равно, что жевать вату. Так что мы просто перевели разговор на другие книжные новинки, для меня, впрочем, малоинтересные, потому что того, что мне действительно хотелось бы почитать, пока еще не написали. Я захватил парочку книг, которые просил отложить для него Норман, и двинул дальше.
Путь мой лежал к мяснику. Недавнее барбекю разбудило во мне хищнические инстинкты и ностальгию. Мясо — это очень хорошо, но мне захотелось сала. Обычного белоснежного соленого сала, с чесночком. И если чеснок в наших краях редкостью не был, то сала я давно не видел. Свинина, разумеется, в Арканзасе была (да и вообще на юге была популярнее говядины), но сало я видал практически исключительно в форме бекона, причем эти извращенцы предпочитают его жарить, а я жареное сало не сильно люблю.
У мясника меня ожидал облом. Как назвать сало по-английски, я не знал, а ткнуть пальцем в предмет и попросить завернуть — не получилось. Я в прежней жизни встречался с салом уже в виде нарезанных кусками пластов, а тут ничего похожего не было, кроме того же бекона. Я попробовал объяснить, что мне надо почти такое же, но без прослоек мяса. Мясник подал мне банку с лярдом. Я еще раз попробовал объяснить, что мне нужно, мясник посовещался с коллегой из соседней лавки и меня послали к немцу-колбаснику на соседнюю улицу. Немец внимательно выслушал мои невнятные пояснения, кивнул и предположил:
— Вероятно, вам нужна слонина!
— Э?..
Я завис, пытаясь сообразить, при чем тут слоны, да и вообще, по-немецки ведь слоны не слонами называются, а элефантами, наверное, но немец удалился в погреб и вынес мне оттуда несколько кусков соленого сала: не очень толстого, но белого и весьма приятного на вкус.
— В нашей семье это называется слонина; уж не знаю почему, — рассказал мне немец. — Я кусочки в колбасу добавляю, не хотите попробовать?
Я попробовал: было очень жирно, а от колбасы я хотел не этого, поэтому сала я себе купил отдельно, выбрав кусок поаппетитнее, а колбасы взял другой, копченой, твердой до такой степени, что ее надо уже не есть, а грызть.
— А как вы используете слонину? — поинтересовался колбасник.
— Для бутербродов, — признался я. — Но хотелось бы еще и черного хлеба купить. Не посоветуете где? А то американцы называют черным хлебом совсем другое.
В самом деле, я уже однажды нарвался: это пшеничный хлеб с патокой, оказывается.
— Через квартал есть немецкая булочная, там продают и ржаной хлеб, — порекомендовал колбасник и предостерег: — Но он там не дешевый.
Я понятливо кивнул: рожь в США выращивают мало, а в наших краях вообще никогда, так что муку везут издалека.
Закупившись еще и в булочной, я собрался было вернуться домой, но от кабака, мимо которого я проезжал по Гаррисон-авеню, мне вдруг усиленно начал махать руками шапочно знакомый…
Я остановился.
— Загляните в салун, мистер Миллер, наверное, вам интересно будет.
Я прислонил велосипед к стене: вероятность угона была пока невелика, а вот сумку с продуктами угнать могли, и я прихватил ее с собой.
Как сразу стало понятно, в салуне давал концерт слепой бандурист в его американском варианте. Глаза певца были повязаны платком в веселенький цветочек, а тот остаток лица, что не был прикрыт повязкой, покрывали шрамы. На голове было конфедератское кепи, а прочая одежда уже потеряла связь с армией. В роли бандуры выступало банджо.
Еще четверть века назад увидеть, как белый играет на банджо, было практически невозможно: это был типично негритянский музыкальный инструмент, правда, и выглядел он по-африкански: тыква, палка, несколько струн. Такие архаизмы и сейчас можно увидеть в негритянском поселке за южной дорогой. Одним из американских развлечений девятнадцатого века были так называемые черные менестрели. На самом деле это были белые актеры, которые мазали себе лица черной краской и разыгрывали комические сцены из жизни негров, в основном нажимая на негритянский говор и тупость персонажей. Я побывал однажды на таком представлении, но мне не показалось смешным. Правда, я не люблю юмор такого рода. Однако вернемся к банджо. Вполне естественно, что первыми белыми, освоившими инструмент, стали менестрели, и вполне понятно, что очень скоро примитивизм банджо им надоел. Инструмент начал меняться, и вскоре оказалось, что его можно показывать не только в пародийных представлениях, но и во вполне приличном белом обществе, и чести белого человека он не порочит. А уж в войну и вовсе случилось что-то вроде моды: солдатам хочется развлечений, а тут тебе можно и в менестрелей поиграть, и просто попеть — в общем, широко распространилось банджо и среди белых.
Слепец пел одну из американских баллад про несчастную любовь. Я послушал, с некоторым недоумением оглядываясь на зазвавшего меня знакомца. Тот делал мне успокаивающие пассы: подождите, мол, сейчас будет.
Когда слепец закончил балладу, знакомец попросил:
— «К западу от Пото».
Певец кивнул и запел о том, что к западу от Миссури и Пото закона нет… что-то из жизни конокрадов и угонщиков скота, жалостливые странствия неприкаянной души, заканчивающиеся петлей или пулей.
Я так и не понял, зачем мне это слушать. Стоял, как дурак, попивал пиво и с недоумением глядел на слепца.
— Другую про Пото, — попросил знакомец.
Зачин баллады был в стиле Киплинга: «Север есть север, а юг есть юг, и вместе им не сойтись. Но к западу от Пото всякое бывает…»
Тут я чуть не подавился пивом, потому что баллада повествовала о двух героических телеграфистах, прокладывающих трассу от Техаса до Канзаса. Звали героев Джейк из Филли и Кентукки Фокс.
Глава 4
6— Ну почему именно вас? — с огромным недоумением спросил Норман, тоже упомянутый в балладе, но анонимно, под псевдонимом «их начальник». — Чего такого особенного вы совершили? Это же была никому, кроме вас, не нужная поездка, вам просто в Денвер-сити захотелось!
— Ну, премию же за отчет получили, — ответствовал Джейк, как бы между прочим рассматривая облачка на небе.
— Да вы эту премию Маклауду должны отдать, он за вас отчет сочинял! А сами вы всем известно какие писатели!
— Все легенды о героях фронтира создаются примерно так, — авторитетно заявил Дуглас. — Раздувается какая-нибудь ерунда, а настоящие герои остаются неизвестными.
Слепой бандурист, погостив вечерок в салуне Келли, убрел в салун Данфорда на Одиннадцатой улице, удивляясь странным слушателям, которым почему-то полюбилась баллада про речку Пото — хотя, возможно, он решил: это потому, что мы как раз у этой речки живем, мы ведь сводили его к Пото и рассказали, как она выглядит. Про то, что герои баллады сидят рядом, певцу не сказали, зато потом обменялись мнениями.
Фокс немедленно загордился, Джейк демонстрировал скромность и смирение, но тоже, кажется, был горд. Норман скорее возмущался: как можно прославлять негодную работу? Какой толк от героизма, который никому не полезен? Людям просто так поприключаться захотелось — за что их воспевать?
— В песне же не сказано, что работа никому не нужна, наоборот — там они вроде как важным делом заняты, — попробовал заступиться я.
— Но мы-то знаем! — воскликнул Норман. — Почему никто балладу про Русско-Американский телеграф не складывает — вот там действительно люди всерьез работают, да еще в тяжелейших условиях.
— Да кому она нужна — та Аляска? — вступил в разговор Дуглас, которого, похоже, история с балладой развлекала.
— Никому не нужна, — сгоряча ответил Норман. — А вот контакты с Россией — нужны. Да и вообще — вот снова поломается трансатлантический кабель — и что, снова без связи со Старым Светом сидеть? А тут океанического кабеля не нужно, ширина Берингова пролива примерно как Миссиписи, а остальное — все по суше!
— Норман, — сказал я. — Ты даже не представляешь, что там за суша. По сравнению с азиатским побережьем тот маршрут, что Джейк с Фоксом прошли — это школьный пикник. Никому там этот телеграф не нужен, и даже если его какими-то нечеловеческими усилиями построят — он там долго не простоит. Так что лучше кабель в океане прокладывать… а еще лучше — радио изобрести, то есть беспроволочный телеграф. Ты бы занялся, а то ведь мечтал в прошлом году.
— Я занялся, — ответил ровным тоном Норман.
— И есть результаты? — ехидно спросил я.
— Будут.
Вообще-то зря я ехидничал, потому что Норман при всем видимом своем бездействии в самом деле обдумывал эту проблему. На его столе постоянно лежала стопка книжек и журналов, где описывались новейшие достижения в области электромагнетизма. Однако пока существование нашей лаборатории было еще шатко, Норман не хотел тратить деньги на оборудование, которое в ближнем планировании задач никак не могло себя окупить. Нам сейчас нужна была мелочевка, много разных позиций мелочевки, из которых что-то могло стать действительно популярным, а что-то так и остаться ненужным, несмотря на популярность в том весьма проблематичном будущем, которое я помнил как свое прошлое.
На самом деле в популярности вещей играет роль не только удачность конструкции, но и острая необходимость в вещи или же ее агрессивное продвижение. Можно до посинения сидеть на бухтах колючей проволоки в Форт-Смите, но без мощной рекламы о такой необходимой многим фермерам штуке узнают только в ближних округах Арканзаса. Денег на такую рекламу у нас с Джонсом не было, но, на наше счастье, у нас в союзниках были такие гиганты, как Фицджеральд и Квинта. Эти господа привыкли оперировать большими цифрами, и там, где Джонса настигло бы банкротство, Фицджеральд мог просто покрыть убытки из прибылей другого проекта.
Я, впрочем, полагал, что Норман слишком перестраховывается. Мы отослали Фицджеральду целый ящик чертежей к небольшим изобретениям: всякая канцелярщина, игрушки, мелкие бытовые приспособления, которые только я мог вспомнить… и Норман с Бивером тоже предлагали свои варианты, куда без этого… и если Фицджеральд не сумеет выжать из этого вороха хоть сто тысяч баксов прибыли — то я подумаю, что ящик просто потерялся на почте.
Мне уже тонкой струйкой потекли деньги за вентиляторы. Я уже мог позволить себе дарить дорогие рождественские подарки и уже заказал для девочек два роудраннера-пони (по принципу Сильвии платочек — и Эмили платочек, ну и с велосипедами пусть будет то же самое, и не надо слушать миссис деТуар, что такие дорогие подарки портят детей). В конце концов, это не игрушка, а транспорт и реклама нашей лаборатории. Миссис де Туар продолжала бухтеть, что истинный смысл Рождества — не в раздаче подарков ближним и родственникам, а в раздаче подарков тем, кто беден и нуждается: бескорыстная благотворительность, короче.
— Если вы предпочитаете смотреть в таком разрезе, — ответил я старой даме, — то еще весной я привез вам этих девочек в линялых платьях и дырявых тапках. И уж если их нельзя назвать бедными и нуждающимися — то я не знаю, кто на нашей улице беднее их.
— Джефферсон, — тут же сказала миссис деТуар. — Вы ему тоже роудраннер подарите?
Джефферсон, конечно, был нищ, но впечатления сирого и несчастного ребенка не производил. Был он всегда деятелен и независим, на жизнь смотрел с оптимизмом и, я подозреваю, уже нацелился на то, чтобы зимовать в нашей лаборатории. Наши девушки его подкармливали и сделали довольно успешную попытку его отмыть: во всяком случае, им удалось обнаружить, что Джефферсон — блондин. После помывки он согласился сменить мешок на рубашку, сшитую мисс Мелори, но от новых штанов решительно отказался, потому что его старые удобнее и вообще их еще носить и носить; однако в качестве уступки разрешил, чтобы их как следует постирали.
— Пожалуй, в этом году дарить роудраннер Джефферсону рано, — ответил я. — Думаю, теплая куртка и башмаки будут ему полезнее.
13 мая 1886 года на реке Юкон умер от остановки сердца известный американский натуралист и герпетолог Роберт Кенникот. Было ему в этот день ровно тридцать лет и полгода, а вклад, который он внес в науку, трудно оценить и сейчас.
В коллекциях Смитсоновского института находятся десятки тысяч предметов, собранных Кенникотом, и более того, в своих путешествиях по северу американского материка он агитировал торговцев Компании Гудзонова Залива собирать и отсылать в Смитсоновский институт образцы того, что покажется им интересными, и таким образом коллекция пополнялась предметами быта иннуитов и канадских метисов. Именем Кенникота названы ледник, город, долина, река, медные прииски и две птицы.
На момент смерти Кенникот был участником экспедиции, которая прокладывала Русско-Американский телеграф. В научную группу экспедиции помимо ее руководителя — Р. Кенникота были включены ботаник Дж. Т. Ротрок, энтомолог Фердинанд Бишов, зоологи Чарльз Пиз и Генри У. Эллиот, палеонтолог Генри М. Баннистер, ихтиолог и специалист по моллюскам Уильям Хилей Далл.
Идея Русско-Американского телеграфа в 1850х годах витала в воздухе. Прокладка телеграфного кабеля через Атлантический океан казалась сравнимой с полетом на Луну, а ширина Берингова пролива была так невелика, что людям, которые видели, с какой скоростью растут телеграфные линии растут на востоке США и в Западной Европе, и которые даже понятия не имели о том, что такое север, тайга и тундра, казалось, будто проложить телеграф через Аляску, Дальний Восток и Сибирь намного легче. Уже в начале 1850х российскому правительству начали поступать предложения о создании Русско-Американского телеграфа — некоторые вполне анекдотичные, как у довольно назойливого английского полковника Кемпбелла, который считал, что можно построить линию телеграфа от Москвы до Берингова пролива за один год (Кемпбелл, впрочем, после некоторого расследования оказался и не полковником вовсе, а известным мошенником). Были и другие предложения, более реалистичные. Российское правительство перебирало варианты, некоторым проектам уделяя внимание. Так, например, капитан Первой Конно-пионерной дивизии Д. И. Романов разработал проект Русско-Американского международного телеграфа, который был представлен императору и опубликован, а сам Романов был отправлен в Соединенные Штаты для изучения новейших достижений в телеграфии.
В это самое время и в Штатах тоже делались предложения правительству о постройке Русско-Американского телеграфа, и особо деятельным в этом отношении был предприниматель из Сан-Франциско и одно время торговый представитель США на Амуре Перри Коллинз. В Штатах как раз началась война, но это энтузиастов транстихоокеанского телеграфа не смущало, тем более, что уже во время войны была завершена телеграфная линия, соединившая западное и Восточное побережье США — за считанные месяцы построена трасса более в три тысячи километров, причем далеко не всегда по благоприятной местности.
Коллинз нашел понимание в правительстве США, и далее судьбу Русско-Американского телеграфа решали уже на самом высоком уровне. Немаловажным аргументом в переговорах правительств был тот, что США и Россия должны объединяться против общего врага — Великобритании. В ближайшей перспективе уже маячил трансатлантический кабель, который летом 1865 года собирался прокладывать "Грейт Истерн", и в этом случае телеграфное сообщение между союзниками будет контролироваться как раз Великобританией, что явно нехорошо политически. Правда, и в тихоокеанском варианте было не обойтись без британцев — часть работ должна была вестись на территории Британской Колумбии, но как раз Британская Колумбия не возражала, чтобы телеграф связал ее с цивилизацией.
Забегая вперед, скажем, что именно она больше всего и выиграла в результате истории с Русско-Американским телеграфом: у нее осталась пригодная к использованию линия между городами Нью-Вестминстер и Кеснел, да и вообще развитию региона телеграф очень способствовал.
На территории Аляски экспедиция столкнулась с огромными трудностями, начиная от проблем с переводчиками и кончая, вот сюрприз, суровым климатом. Работы начались весной 1865 года, но уже к осени 1866 года, как раз когда Норман печалится, что героев Русско-американского телеграфа не воспевают в балладах, проект уже был признан бесперспективным. Правда, до самих работников проекта на Аляске это известие дошло только через несколько месяцев.
О том же, как Русско-американский телеграф строился (вернее, намечался) на азиатской территории России, Автор предпочитает не размышлять. Существует книга "Палаточная жизнь в Сибири", которую написал по горячим воспоминаниям Джордж Кеннан, американский телеграфист, который в двадцатилетнем возрасте отправился работать как раз в той исследовательской партии, а потом несколько лет добирался до Санкт-Петербурга, оттуда он сделал кружок на Кавказ и только в 1871 году вернулся в Соединенные Штаты.
Глава 5
В один из дней мисс Мелори, передавая Норману стопку только что отпечатанных бумаг на проверку и подписание, попросила отпустить ее после полудня: сейчас у нее всё равно работы нет, а если что появится, она может наверстать в вечерние часы.
— Да, конечно, — отвечал Норман, просматривая бумаги. — В город собираетесь? Джейк! — крикнул он.
Джейк появился в дверях.
— Сходи до конюшни, пусть в нашу тележку какую-нибудь лошадь запрягут.
— Я могу и пешком, — возразила мисс Мелори. — Тут недалеко.
— Зачем же ноги бить? — возразил Джейк. — Мы же специально для этого суррей и купили! Отвезу вас в лучшем виде.
— Но мне вовсе не хочется отвлекать вас от дел! — воскликнула мисс Мелори, сдавая позиции. — Я могу и сама съездить, я умею вожжи в руках держать.
— Вот и отлично, — заявил Норман. — Отвезете в город Миллера, а то у него с лошадьми какие-то сложные отношения. Он у нас сегодня к Джонсу собирался, но Шейн велосипед угнал.
Я, если честно, как раз сегодня к Джонсу ехать не хотел, мне там нечего делать было, но в нашем мужском клубе было принято решение женщин в одиночку в город не пускать. Были уже случаи, где-то в начале дороги нападали на чернокожих поденщиц, которые приходили работать на Пото-авеню: отбирали деньги, насиловали. Негритянки теперь ходили только толпой, вооружившись палками, а мы зорко следили за нашими барышнями, чтобы сдуру не ходили пешком в город. Макферсон организовал что-то вроде омнибуса — с утра отвозили в школу детишек, из города забирали швей, которые жили на Гаррисон-авеню, днем наоборот — отвозили швей, привозили детишек. Рабочий день у приходящих швей получался коротким, но Макферсон не видел особой выгоды в еще одном рейсе.
Суррей нам и так и этак надо было покупать (Норман комплексовал: мы приличная фирма, не должны у соседей побираться, транспорт одалживать), но он в такой ситуации очень кстати получился. Лошадей, впрочем, не купили, Фокс оказался резко против, заявив, что лошади у нас сдохнут от тоски. В самом деле, в город мы выбирались не так часто, к тому же Бивер и я ездили на велосипедах, а Джейк не видел большого труда и пешком в город сходить — недалеко ж! Так что лошадей мы брали в аренду в конюшне у салуна.
Джейк подъехал к нашей калитке на суррее, молодецки остановил лошадей и с преувеличенно почтительным поклоном передал вожжи мисс Мелори:
— Вручаю бразды правления в ваши нежные ручки!
Мисс Мелори вернула вожжи ему, а сама чуть приподняла юбки, чтобы удобнее было забраться на высокое сиденье. Я ее подсадил, она оглянулась с гримаской: кажется, я опять совершил что-то против правил приличия. Я обошел повозку и забрался на соседнее сиденье, мисс Мелори снова забрала вожжи у Джейка и тронула повозку с места.
Джейк сказал что-то вслед, я оглянулся, но он не повторял, а просто помахал вслед, и мы покатили по направлению к городу.
Поделиться книгой: