Помоги проекту - поделись книгой:
— А, — сказал я. — «Из пушки на Луну» Жюля Верна. Ну так это фантастический роман, а в романах все нормально летает, даже если чушь написана.
— Жюль Верн, говоришь? — переспросил Норман и пододвинул к себе записную книжку. — Как это имя правильно пишется?
— Не представляю, — ответил я. — Но писатель довольно интересный.
— На английский есть переводы?
— Не знаю.
— Ты, помнится, еще в прошлом году что-то в таком духе на своей лекции рассказывал, — припомнил Норман. — И тоже полагал, что лучше использовать для путешествия на Луну ракету. Но если прикинуть, сколько в этой ракете должно быть топлива, то лучше снова подумать о пушке. Если начать рассуждать, сколько пироксилина нам потребуется, чтобы выстрелить ядром весом в… ну, не будем желать слишком многого… десять фунтов…
—… на высоту хотя бы в 50 миль, — продолжил я, — то получается уж очень много пироксилина. Пушку разнесет нахрен. — Я не помнил, сколько там пироксилина запланировал для своей чудо-пушки Жюль Верн, но подозревал, что в тротиловом эквиваленте оно потянет на маленький атомный взрыв.
— А нам обязательно так высоко запускать ядро? — спросил Бивер. — Нет, я понимаю, что с первого раза нам ядро до Луны не добросить, да и зачем нам на ту Луну ядра бросать — еще селениты обидятся и нам что-нибудь сбросят, а им всяко бросать в нашу сторону легче… Но если стоит задача забросить ядро в безвоздушное пространство, то мне кажется, десяти миль более чем хватит. Помните рекордный полет британского шара «Мамонт» несколько лет назад? Коксвелла и Глейшера? Они поднялись на высоту примерно пять с половиной миль… ну, может быть, шесть, потому что там не до замеров уже стало, можно только догадываться, какова высота была. И воздуха на этой высоте уже не хватало. А если до десяти миль подняться — то там уже воздуха практически не будет.
— Для дыхания, — сказал я. — А если учитывать воздух как фактор, создающий аэродинамическое сопротивление, то надо подняться на высоту в миль шестьдесят, чтобы этот фактор исчез. Вот там и начнется настоящее космическое пространство, куда без ракет нет смысла соваться. А то, что ниже, это атмосфера, и там вполне возможны другие варианты. Хотя, конечно, и реактивные двигатели там могут сгодиться.
— Вот даже странно, — заметил как бы про себя Норман, — почему это ты для воздухоплавательных аппаратов не агитируешь за свои любимые… как ты их окрестил?.. deezel? — он ткнул пальцем в эскизы дизельного двигателя, на которые я приобрел привычку медитировать последние недели. — Ракетные же двигатели тоже будут иметь КПД больше, чем у паровоза.
— Да что угодно будет иметь КПД больше паровоза, — огрызнулся я. — Только как вы ракетный двигатель сделаете, если пока не умеете даже толковой паяльной лампы сделать?
— А ты, конечно, умеешь, — ехидно бросил Бивер.
— Я умею бестолковую сделать, — бросил в ответ я. — Вот пошли завтра к Джонсу, вместе мозгами пошевелим над моей бестолковщиной, а то у меня уже извилины в мозгах бантиками завязываются.
— То есть вы с Джонсом работаете над паяльной лампой? — уточнил Норман.
— И над лампой тоже, — подтвердил я.
— Тогда я завтра тоже с вами к Джонсу поеду. Еще один мозг лишним не будет.
Мы совсем забыли о нашем Эле, а он внимательно нас слушал да на ус мотал. Усы у него, правда, были сейчас скорее виртуальными, ничего серьезного на его полудетской мордахе пока еще не росло. После ужина, когда я полусонно размышлял, пойти ли мне на посиделки к Макферсону или тупо завалиться спать, он напал на меня с вопросом, чем ракетный двигатель отличается от ракеты, допустим, Хейла, которые в войну применялись на флоте.
Я думал недолго:
— Присобачиваешь две ракеты Хейла к велодрезине Бивера… видал ее?.. одну с правой стороны, другую слева. Поджигаешь одновременно, если тележка сдвинется с места — это ракетный двигатель. Если нет — то надо или количество ракет увеличивать, или саму ракету.
Порох, как известно, изобрели китайцы, и они же первыми придумали начинять им ракеты — вероятно, в 13 веке, если не раньше. Во всяком случае, можно уверенно говорить, что в 13 веке пороховые ракеты уже применялись китайцами в военном деле. Прогрессивные ракетные технологии весьма впечатлили соседей, и те вовсю заимствовали их — ну и соседи соседей тоже впечатлялись. В общем, уже в начале 14 века мода на военные ракеты докатилась до Европы, и известный французский историк того века Жан Фруассар даже изобрел базуку… вернее, придумал запускать ракеты из трубы для вящей точности попадания. С точностью и дальностью полета у ракет тех времен были проблемы, и довольно скоро европейские военные отказались от использования ракет в пользу более практичных пушек. Ракеты же перешли в разряд развлечений: фейерверк — зрелище красивое, тут не поспоришь.
Снова отнестись всерьез к ракетному оружию европейских военных заставили индийцы в конце 18 века.
Типу Султан, который владел княжеством Майсур, занимавший солидный кусок Индии, начал применять ракеты нового типа — в железном корпусе, отчего эффективность ракеты сильно повысилась и она стала по настоящему дальнобойной.
Ракеты могли быть разных размеров, но обычно состояли из трубы из мягкого кованого железа около 20 см в длину и 4–8 см в диаметре, закрытой с одного конца и привязанной к бамбуковому древку длиной чуть больше метра. Железная труба действовала как камера сгорания и содержала хорошо уплотненный черный порох. Ракета, несущая примерно полкило пороха, могла пролететь почти километр. Кроме того, на войне использовались колесные ракетные установки, которые могли запускать от пяти до десяти ракет почти одновременно.
Англичан этот вид оружия весьма впечатлил. Один из английский офицеров, принимавших участие в четвертой англо-майсурской войне, позже вспоминал, что невозможно было двинуться, чтобы не попасть под ракетный огонь. Полковник Артур Уэлсли, будущий герцог Веллингтон, должен был расчистить местность от ракетчиков, с этим делом с налету не справился, пришлось операцию повторять. Однако неизвестно, как бы закончилась эта война, если бы британский снаряд не попал в ракетный арсенал Типу Султана. Чудовищный взрыв потряс город, но решающая битва произошла два дня спустя. Город был взят, а Типу Султана убил бравый стрелок Шарп… ну, во всяком случае, так написал в романе «Тигр Шарпа» Бернард Корнуэлл.
После падения Шрирангапатны в 1799 году было обнаружено 600 пусковых установок, 700 исправных ракет и 9000 пустых ракет. У некоторых из ракет были проткнутые цилиндры, чтобы они могли действовать как зажигательные огни, в то время как на других были железные наконечники или стальные лезвия, привязанные к бамбуку. Эти лезвия вращались, как летающие косы, срезая все на своем пути.
Несколько ящиков с ракетами были отправлены в Англию, в Королевский арсенал, для изучения и анализа. И по какому-то странному совпадению, именно в Англии начался золотой век ракетной техники: пять лет спустя некто Уильям Конгрив, сын контролера Королевских лабораторий Королевского Арсенала, изобрел свою ракету — тоже с железным цилиндром и на длинном шесте. Надо все-таки отдать должное, Конгрив поработал над усовершенствованием конструкции, и к 1813 году ракеты выпускались трех классов:
Тяжелые — 100- и 300-фунтовые (45 и 136 кг); 1,5–1,8 метров в длину, с длиной палки 7–8 метров. Они считались слишком громоздкими для эффективного использования в полевых условиях.
Средние — от 42 до 24 фунтов (от 19 до 11 кг); 0,6–1,2 метра в длину, с длиной палки 4,5–6 метров
Легкие — от 18 до 6 фунтов (от 8 до 2,7 кг); 0,4–0, 6 метра в длину, с длиной палки 2,5–4,2 метров
До эффективности тогдашних гладкоствольных пушек ракеты не дотягивали, но у них были свои достоинства, достаточные для того, чтобы ими всерьез заинтересовались военные: их можно было затащить туда, куда вряд ли затащишь пушку и использовать в сильно пересеченной местности или с лодок, и скорострельность у них была выше, чем у пушек. Вот с точностью попадания были проблемы: реактивная струя мотала ракету так, что всегда существовала опасность возвращения ее к ракетчику. Тем не менее, их вполне можно было применять в бою, и англичане не стеснялись их применять, но Автор не будет расписывать в подробностях все эпизоды: от наполеоновских войн до опиумных войн в Китае.
Наибольший отзыв на военно-техническую новинку оказался в Российской империи — там изобретал свои ракеты Александр Засядько, и была организована ракетная военная часть. Русские применяли ракеты в русско-турецкой войне при осаде Браилова и Варны и в Крымской войне.
В той же самой Российской империи поляки тоже увлекались ракетной техникой и применили ракеты против русских войск во время Польского восстания в 1830 году.
Золотой век ракет продлился всего полвека. Уже к тому времени, когда Дэн консультирует Эла насчет ракетного двигателя, стало ясно, что конкуренции с новейшими нарезными орудиями ракеты не выдерживают и их перестали рассматривать как оружие — до Второй мировой войны.
Автор, однако, пишет роман о США, а потому возникает вопрос: а как обстояло дело с ракетами у американцев?
А оно обстояло, сразу скажем, обстояло настолько, что «красные блики ракет» зафиксированы в гимне США. Гимном эта песня, правда, стала только в 1931 году, но написана она была в 1814, по следам горячих событий — настолько горячих, что у них там сгорел город Вашингтон (в рамках англо-американской войны 1812 года).
Ничего своего в золотой век ракет американцы так и не изобрели, хотя в ходе мексиканской войны 1846–1848 годов ракеты применяли — в основном, шестифунтовые ракеты Хейла. Во время Гражданской войны ракеты применялись обеими сторонами. Так, например, 3 июля 1862 года силы Конфедерации под командованием Джеба Стюарта выпустили ракеты по войскам Союза. Конфедераты применяли ракеты и в Техасе, эти ракеты были изготовлены в Галвестоне и в Хьюстоне. Первое ракетное подразделение северян было сформировано в Нью-Йорке, но будто бы в бою так и не побывало. Зато другое ракетное подразделение стреляло по силам Конфедерации в Южной Каролине.
Ракеты обычно запускали с легких тележек, с четырьмя коваными железными трубами, каждая из которых была около 8 футов (2,4 метра) в длину, или с открытых желобов-направляющих, или просто из отдельных трубок.
И собственно, что такое ракета Хейла: та же ракета Конгрива, только Хейл пытался избавиться от длинного шеста, который исполнял роль стабилизатора, а потому сделал три наклонных выхлопных отверстия, чтобы заставить ракету вращаться в полете и этим обеспечить ей устойчивость траектории.
Глава 9
Тем временем вдруг оказалось, что рождество уже на носу.
Двадцать третьего числа Макферсон созвал родительское собрание нашей улицы, разбираться с внезапно назревшим вопросом. Я, разумеется, тоже был приглашен, как неофициальный опекун Эмили. Были еще Шварцы, Келли, миссис де Туар — короче, все, у кого были детишки школьного возраста.
Дети с нашей улицы ходили в городскую школу. Далековато, конечно, но на нашей улице не набиралось столько учеников, чтобы имело смысл открывать собственную школу: двадцать-тридцать детей разного возраста в одной комнате и учитель, который пытается управиться с этой оравой с помощью розог и деревянной линейки.
Городская же школа, на взгляд Макферсона, была сейчас переполнена, и толку от нее большого не было: попробуй научиться чему-нибудь, когда сидят чуть не на коленях друг у друга, да и гвалт в классе такой, что учителя попросту не слышно. Но городской школьный совет, когда Макферсон поднял вопрос о расширении школы и найме дополнительного учителя, послал нашего Джемми подальше: ты, мол, вообще не арканзасец, а числишься белым членом племени чокто, и дети твои индейцы, учить их мы не обязаны, потому что проживаешь ты на территории племени, за границей штата, и кого волнует, что твой забор идет аккурат по этой границе? Отправляй детей в индейскую школу, если наша не нравится!
Индейцы Макферсона тоже послали: не так энергично и скорее намеками, но фактически это было оно самое. Денег на Индейской территории не было, а то, что было, бросали на восстановление хозяйства. Школы, которыми территория славилась до войны, были разорены, а кое-что вообще сгорело. В городках еще собирали классы миссионеры, чтобы хоть буквам научить, однако большинство населения жило вдали от дорог, на одиноких фермах, и для обучения этих детей руки дойдут разве что через год-другой. Ближайший город на Индейской территории был Скалливиль, десять миль с гаком — для Макферсона далековато. «Ну у вас же там Форт-Смит под боком? Отправляйте туда, тем более, что и толку там больше будет».
Макферсон пораскинул мозгами, совершил еще немного движений телом и душой, прозондировав почву среди миссионеров, работавших на территории чокто, и теперь был готов объявить нам, что открывает школу от пресвитерианской миссии — прямо на нашей улице, в своем дворе. Под классное здание он собирался определить ту времянку, в которой его семья перекантовалась прошлую зиму. Да, школьников на нашей улице мало, но в школу будут приняты дети с ближних индейских ферм.
— А они по-английски-то говорят? — поинтересовался Келли.
— Если не говорят — их научат, — ответил Джемми. — А если кто-то не хочет, чтобы их дети учились с индейцами, то никто не мешает по-прежнему посылать детей в городскую школу.
— Мне как раз больше нравится, если Шейн будет учиться не в городе, а в соседнем дворе, — сказал Келли. — А то неизвестно, чем он там занимается. А учить кто будет?
— Миссия пришлет учительницу.
— А как насчет школьной программы? — спросил я. — Если все сведется к чтению и письму, то лучше городская школа.
— Что в городе учат — то и у нас, — ответил Макферсон. — Еще чокто просят, чтобы для девочек уроки домоводства были, а для мальчиков — столярное дело.
— То есть девочки будут шить для тебя штаны, а мальчики на лесопилке работать? — уловил идею Келли.
— Да ну, какая лесопилка? Пусть учатся столы да сундуки делать, — возразил Джемми, как-то непринужденно обойдя тему штанов.
— Но ты, конечно, поимеешь с этого выгоду, — ухмыльнулся Келли.
— Я вообще-то домик бесплатно под школу даю, — возразил Макферсон. — И за пошив штанов плачу.
— Очень мало, — сказал я.
— Я не могу больше платить, — ответил Макферсон. — Если я швеям больше платить буду, штаны придется продавать дороже — а за ту цену можно не только у меня покупать.
— А толковее организовать швейный процесс у тебя мысли не рождалось? Только за счет организации производства можно повысить производительность, — сказал я.
— Я к тебе завтра загляну, ты мне расскажешь, как правильно производство организовывать, — ответил Джемми. — А пока не морочь голову. Рождество встречаем, как в прошлом году, в Уайрхаузе, обсуждение, кто сколько чего вкладывает — это с моей миссис… да, собственно, вроде все и обсудили уже, или нет? А если пока вопросов нет, на этом и закончим.
— Еще пару минут, — встал герр Шварц. — Мы будем ставить елку, и завтра вечером приглашаем родителей помочь нарядить, а послезавтра утренник… но вроде об этом все знают? Так вот, мы пригласили на утренник детей Браунов, и если это кому-то не нравится, пусть выскажутся сейчас, а не на празднике.
Келли пожал плечами.
— Детишки Браунов играют на улице вместе со всеми, — сказал он.
— Да я-то не против детей, — сказал Макферсон.
— Мы должны воспитывать детей в христианском духе, — сказала миссис де Туар.
— Кстати, Джемми, а как насчет школы? — спросил я. — Или Брауны все равно будут ходить в негритянскую школу?
— Индейцы, наверное, будут против, — почесав затылок, промолвил Макферсон.
— Интересно: затеваешь школу ты, домик выделяешь ты, а решать, кто в школе учиться, будут какие-то индейцы? — спросил я.
— Школа на Индейской территории, вожди вмешаются, если им что не по нраву придется, — ответил Макферсон. — Я такие вопросы через мою миссис стараюсь решать, у нее родни много, она знает, с кем разговаривать надо. А вообще теперь пусть учительница решает, кого она будет учить.
Рождество в этом году прошло, пожалуй, скучновато.
На роль елки Шварцы назначили небольшую сосенку, которую мы целой толпой ходили выбирать за реку Пото: сам герр Шварц, я, Джейк и Дуглас с Бивером. Мелкое дополнение в виде Джефферсона вилось вокруг нас, жадно вбирая все наши придирки к тому или другому дереву. Остальные дети были в школе и даже не подозревали, что их ждет. Джефферсон, впрочем, тоже представлял весьма туманно.
Пока Шварц увязывал срубленную сосенку, я, недолго подумав, срубил маленькое деревце и для себя — просто для создания новогоднего настроения. Джейк поворчал, что я в немца вдруг превращаюсь, но помог поставить «елку» у нас на «собачьей дорожке». Наряжать я ее не стал, стеклянных шариков, наверное, еще не начали производить, а прочие виды украшательства ностальгию мою не утоляли. Может быть, попозже что-нибудь придумаю.
Шварцы не ставили елку до ужина. Детей сегодня покормили немного раньше и отправили спать, а мы с герром Шварцем установили елку в салоне, который с наступлением холодов начали использовать как столовый зал. В салоне с учетом обеденных столов было тесновато, поэтому елку Шварц решил повесить к потолку вверх тормашками. Отметя мои сомнения, он ответил, что у них на старой родине часто так делают. Он просто перекинул веревку через вбитую в потолочную балку крюк, и привязал елку за комель так, чтобы она свисала ровно, без перекосов, и собирался подтянуть ее повыше, а пока, в опущенном состоянии, ее можно нарядить.
Мисс Мелори и миссис Уильям живо понавязывали на ветки маленьких красных яблочек и конфет в ярких бумажках, мы с герром Шварцем подтянули деревце повыше и закрепили веревку понадежнее.
И всей толпой пошли в Уайрхауз, где уже накрывали большой стол.
Утром меня распинал сонный Норман:
— Ты же у нас отец семейства? Ну так просыпайся и иди исполняй семейные обязанности, а мне дай поспать… Я его уже поднял! — повысил он голос, отвечая кому-то за дверью. — Сейчас он выйдет!
Я сел, потряс головой, пытаясь проснуться, на автомате оделся-обулся, и Норман вытолкнул меня в лапы затаившегося за дверью хищника… вернее, в лапки… а еще вернее, в маленькие, но цепкие и сильные руки миссис Уильямс, которая, не давая мне опомниться, потащила меня к столовой.
В доме Шварцев — чуть ли не единственном на целой улице сегодня пробудившемся, — всё уже было готово. В салоне столы уже были накрыты с расчетом на детишек — все нормальные взрослые проснутся разве что к обеду. Зал был пуст, только через задние двери от кухонной пристройки фрау Щварц заносила что-то из угощения.
Меня затолкали в спальню, где за ширмой уже доводили до кондиции мисс Мелори. Вокруг нее хлопотала миссис Тодд, одолжившая ей свое шелковое платье… ну, насколько я понял из ее реплик: уже не такое модное, да и утянуться в него уже не получается, но это же такой красивый шелк, надо бы подумать, как платье перешить, но в этом диком Арканзасе разве найдешь толковую портниху?
Меня развернули спиной к ширме (наверное, чтобы не подсмотрел чего-то неположенного), зачем-то причесали и засунули в медвежью шубу Бивера, а чтобы я из нее не выбрался, потуже затянули пояс. Бивер заметно выше меня, да и корпусом пошире будет, так что можете себе представить, как я выглядел. Потом меня попробовали увенчать терновым венком… на самом деле, из остролиста, но тоже очень колючим… я воспротивился, поэтому венок возложили на шляпу. Бороду из ваты, которая была прицеплена к венку, из-за этого срочно пришлось приметывать к шляпе. От шляпы мне отделаться не удалось. Ладно, сам виноват, нефиг было лезть с вопросами, когда шла подготовка к празднику. Любопытство наказуемо. Венок так венок.
На этом мой костюм был закончен.
Миссис Уильямс чуть приоткрыла дверь и начала подглядывать в узкую щелочку, что там творится в зале.
В зал тем временем запустили ребятишек, за дверью было шумно, все обсуждали подвешенную под потолком сосенку с яблоками. Младшая девица Шварц авторитетно разъясняла, что это специальное рождественское дерево Die Fichten, на нем на рождество вырастают яблоки и конфеты. Конфетное дерево вызвало интерес, но и недоверие. Кто-то попробовал подобраться к этому таинственному Фихтену поближе, чтобы изучить поподробнее, но герр Шварц с похвальным проворством отогнал естествоиспытателя подальше от веревки, на которой Фихтен висел, и заиграл на скрипочке что-то вроде «О Танненбаум».
— Вы готовы? — подкралась с той стороны к двери старшая фройляйн Шварц. — Можно начинать?
— Да-да, — отозвались из-за ширмы.
Ширму отодвинули, и из-за нее выступил ангел: в том самом голубом шелковом платье, сильно коротковатом для мисс Мелори, с крылышками из нашей лучшей чертежной бумаги, вся опутанная ленточкой, к которой были прикреплены белые ажурные снежинки и желтые бумажные звездочки. На голове у нее была картонная корона, покрашенная бронзовой краской.
Дальше началось действо, сильно смахивающее на родные детсадовские праздники: старшая дочь Шварцев начала вешать какую-то сказочную лапшу на уши детишкам, после чего те дружным хором стали звать рождественского ангела.
Мисс Мелори выпорхнула в зал, объявила, что она рождественский ангел Ла Кристин из Луизианы, прочитала наизусть длинный стих из какого-то прошлогоднего рождественского журнала, показала парочку эффектных химических фокусов, явно подготовленных Элом, и наконец помянула, что ждет не дождется Батюшку Рождество, который вот-вот прибудет из далекой России.
После чего, само собой, заставила детишек звать и его. То есть, конечно, меня.
Я ждал, когда меня вызовут трижды, уцепившись за ручку большого чемодана. Чемодан был потрепан жизнью, но девушки обшили его дерюжкой, обработанной в нашей светокопировальной мастерской. Перед экспозицией они выложили на ткань веточки, бумажные снежинки, звездочки, отчего на готовом изделии появились какие-то белые фигурки на синем фоне — выглядело фэнтезийно, пожалуй. Веке в двадцать первом что-то похожее назвали бы батик, но, если честно, настоящий батик делается совсем не так.
Я наконец выволок из спальни чемодан…
Кто сказал: «Вдруг из маминой из спальни кривоногий и хромой?..»
Никто не сказал, это я сам так подумал и невидимо ухмыльнулся в ватную бороду.
Я прошел с чемоданом к условной сцене, деланным басом прочитал коротенький стишок про себя (то есть про Батюшку Рождество), сел в предложенное мне кресло… небось, любимое кресло герра Шварца, очень удобное.
Поделиться книгой: