Розовый Дождь

— А-а-а, п-п-п-очему, дядь Азаил, а? Что в них такого опасного, что даже ты, кому и десяток снегов нипочем, их боишься? — сделав намеренно невинное, как у ребенка, лицо, спросил юноша, втайне пытаясь получить хотя бы косвенное подтверждение тому, что страхи Учителя носят болезненный, надуманный характер. Ему так хотелось верить, что эти прекрасные существа — добрые и милые, а Азаил все выдумывает про них из-за какой-то затаенной обиды, которые они когда-то, в далеком прошлом, нанесли ему.

— Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш! Я — боюс-с-с-с-с-ь?! — зашипел на всю комнату Азаил и прыгнул, как сущий паук, с места прямо через весь стол, к Люку. — Я? Я? Я-ссс?! Аз-з-з-з-з-заил Премудрый, Аз-з-з-з-з-заил Бес-с-с-с-с-с-с-траш-ш-ш-ш-шный! Да я, щ-щ-щ-щ-щ-щенок, один с-с-с-с-с-спалю с-с-с-с-с-с с-с-с-с-с-отню белобры-с-с-с-с-сых! — он воинственно ощерил свои острые отвратительные жвалы, длинные когтистые лапы угрожающе потянулись к лицу юноши. Тот, впрочем, как ни в чем не бывало принялся поглощать суп, не обращая на чудовище никакого внимания.

— А-а-а-а! Кажется, я понял, дядь Азаил, — не отрываясь от еды, с набитым ртом проговорил юноша. — Просто их больше сотни, а потому сто первая, наверное, раскатает в лепешку тебя самого, да? — и, не выдержав, вдруг прыснул от смеха.

Но Азаилу было не до смеха. Ударом лапы он перевернул тарелку, так что суповая жижа пролилась прямо на штаны юноши, а сам принялся кругами ходить по горнице, уже не обращая никакого внимания на него, глухо бормоча себе под нос:

— Ничего, ничего-ссс, Аз-з-з-з-з-аил, мы е-щ-щ-щ-щ-щё поквитаем-с-с-с-с-я с-с-с-с-с ними, поквитаемс-с-с-с-с-я! Чудненько, чудес-с-с-с-с-сненько поквитаемс-с-с-с-с-я! Не с-с-с-с-сотню, не две, не тр-р-р-р-и, а вс-с-с-с-сю с-с-с-с-с-вору под нож-ж-ж-ж-ж! Да-ссс, под но-ж-ж-ж-ж-ж, белобрыс-с-с-с-с-ые обманщ-щ-щ-щ-щ-щ-ицы, да-ссс!..

Взглянув на него, юноша понял, что ни одного слова от него больше не добьешься. Когда Азаил впадал в такое состояние, он мог часами напролет повторять одно и то же и ходить кругами, пока совершенно не выбьется из сил. А потому решил воспользоваться этим и завалился на печку спать — все равно Учебы сегодня не будет. И сделал он это с ещё большим удовольствием не только потому, что, наконец-то, сможет выспаться по-человечески, а и потому, что может теперь сколько угодно, не боясь выдать себя перед Учителем, вовсю мечтать о «розовой» незнакомке.

6.

Юного охотника звали Люцифер, что, как объяснял ему Учитель, означало ни много ни мало как «Светоносец». Почему ему суждено было носить такое странное имя, юноша не знал — Учитель вообще особенно-то и не посвящал его в свои замыслы, цедя сведения обо всем и вся как какой-то сильнодействующий лекарственный настой — по капле.

Впрочем, кое о чем Люк — так звал его Азаил для краткости — и сам догадывался. Таинственная власть, которая ему была подарена Потоком, — что это как не сила солнечного света, которую он постоянно носил в своем естестве? Раз войдя в него двенадцать лет назад, когда ему стукнуло пять, она больше не покидала его, послушно откликаясь на каждый его зов. Стоило юноше захотеть сотворить какое-либо заклинание, он обращался к Потоку и легкое приятное жжение в груди, а потом и по всему телу, а также ощущение нарастающей силы внутри, говорило ему о том, что его зов принят. Иногда это проявлялось даже видимым образом, особенно в темноте. Если Люк творил заклинание полярной ночью, то можно было заметить, как вокруг становилось светлее, как будто бы кто-то зажег фонарь, а снег вокруг начинал подтаивать. Когда Люк заметил это в первый раз, он сразу и догадался о значении своего имени.

Гораздо сложнее было узнать хоть что-то о своей матери. Да, красочные иллюзии, которые демонстрировал ему Азаил, давали определенное представление, но ничего конкретного Учитель так и не рассказал. Смешно сказать, Люк даже не знал её имени, не знал имени отца, не знал, где находится та сказочная страна с Башней из золотого кирпича! Никаких книг, кроме книг по практической и теоретической магии, у него не было. Что было за границами Ледяной Пустыни — также оставалось неизвестным.

Ещё один вопрос, который не давал покоя Люку, — это вопрос о его происхождении. Азаил открыл ему, что он — человек. Но ни одного «человека» Люк отродясь не видал. На все просьбы о том, чтобы показать ему страны, где обитают люди — хотя бы в иллюзии — , Азаил уклонялся, ссылаясь на то, что «у нас-сссссс итак очень мало времени-ссссс, некогда-сссс, некогда-ссссс». Но почему «у нас мало времени», Люк не мог понять. Вроде бы они никуда не торопились, наоборот, время в этой полярной пустоши как будто бы совершенно остановилось. И лишь потом, после участившихся обеспокоенных монологов о «белобры-с-с-с-с-с-ых летуньях-сссс», сказанных, как обычно, «про себя да вслух», Люк понял, что «мало времени» относится именно к ним. Азаил определенно скрывался в этом безлюдном необитаемой месте от их преследований и, возможно, от мести и боялся, что вот-вот они здесь появятся, а до этого надо успеть, как он говорил, «поднять щ-щ-щ-щ-щ-щенка на ноги, да-сссс» и тогда, тогда он им ещё «пока-ж-ж-ж-ж-ж-жет». Видимо, Азаил всерьез рассчитывал на его все возрастающие магические способности в предстоящем сражении, что также вводило Люка в состояние недоумения. Кажется, чтобы достигнуть уровня знания и силы Учителя, надо практиковаться многие десятилетия, но тогда смысл «ускоренной» подготовки терялся, учитывая кратковременность человеческой жизни.

Так или иначе, но людей Люк так за все это время и не увидел — приходилось удовлетворяться тем, что он видел сам, глядя на собственное отражение в воде. Наверное, люди — они какие-то такие…

7.

Люк опять глубоко и грустно вздохнул и повернулся на другой бок. Азаила нигде не было, комната пуста. Спать не хотелось. Видимо, привычка мало спать сыграла здесь свою роль: рано заснув, он слишком рано и проснулся. Эх, спать бы ещё да спать!

Люк блаженно потянулся и спрыгнул с печи. Огонь уже погас, но раскаленные головешки давали ещё достаточно тепла. Зато вся комната погрузилась в кромешную тьму. Люк зажег магический светильник — маленький светящийся шарик, парящий над его головой. В комнате никого не было.

Обычно Азаил всегда спал в дальнем теплом углу за печью, как паук забравшись на потолок. Спал с открытыми, только слегка поблекшими, глазами. Впрочем, даже тогда застать его врасплох было невозможно — тончайшие чувствительные усы-вибриссы улавливали малейшее колебание воздуха в комнате. Но сейчас угол был пуст.

Признаться, Люку было недосуг знать, куда мог пропасть Учитель — тот никогда не давал ему никакого отчета в своих поступках. Зато совершенно неожиданно получив два часа свободы, ученик решил ею воспользоваться сполна.

В том самом углу, в котором обычно спал Азаил, всегда стоял большой черный сундук из неизвестного материала. Во время Учебы именно оттуда, как по мановению волшебной палочки, появлялись необходимые книги и магические артефакты. Но все эти предметы доставал Азаил лично, никогда не позволяя ученику делать это самому. И вот сейчас Люк стоял у вожделенного сундука…

Естественно, он был заперт! Хотя никакой замочной скважины на гладкой полированной поверхности не было видно. Но Люк не унывал. В самом деле, а как же заклинание «отпора всех дверей», которое он освоил пару месяцев назад?

Знакомое жжение в груди, жар на ладонях, отблески света по всей комнате — и вот уже тысячи тысяч тончайших, не больше волоса, солнечных волокон-лучей прощупывают — пядь за пядью — поверхность сундука, пытаясь найти потайную скважину. Люк закрыл глаза и магическим зрением увидел, что в матово-черном сундуке, чуть выше середины, виднеется крохотное, с булавочную головку, светлое пятнышко. Ещё мгновение — и теперь вся совокупность волокон-лучей направлена именно туда. Легкое жужжание и скрежет — и вот уже невидимая доселе крышка отъехала в сторону. Сундук был открыт!

С непередаваемым восторгом в груди, Люк обеими руками залез в темное чрево сундука — он оказался воистину бездонным! Таинственные книги на незнакомых языках, разноцветные шары, манипуляторы, порошки…  От всего этого кругом шла голова, равно как и от резкого запаха, которым было пропитано все его содержимое.

Наконец, вот оно! Дрожащие руки Люка сжимали большой иссиня-черный шар, пульсирующий изнутри россыпью фиолетово-лиловых искр. Запустить его — пара пустяков — Люк знал, что заклинание обычно выгравировано на его поверхности, стоит только прощупать её досконально магическим зрением.

Несколько минут, и заклинание обнаружилось — оно было написано крошечными буквами в самом низу шара, прочитать которые можно было только магическим зрением и то при очень сильном увеличении.

Стоило Люку произнести несколько слов, и шар, вспыхнув потоком яркого света, ожил: трехмерная полупрозрачная картинка фиолетово-лилового цвета заполнила все свободное пространство хижины. Как Люк уже догадался, камень был вместилищем информации, которую тот выдавал графически, в виде иллюзии, в зависимости от того, чего хотел тот, кто владел им.

Но не успел он дать первую мысленную команду, как деревянный люк, ведший в подвал, тихо скрипнул и поток ослепительного света, как будто бы кто-то открыл ставни одного из окон наглухо заколоченного дома, хлынул в комнату. Глаза Люка на миг ослепли, а уже в следующий момент он получил такую затрещину от Учителя, что отлетел в другой конец комнаты.

— Ты ш-ш-ш-ш-ш-ш-то это ш-ш-ш-ш-ш-ш-алиш-ш-ш-ш-ш-ш-шь, щ-щ-щ-щ-щ-щ-екнок-сссссс? Кто тебе раз-з-з-з-з-зз-реш-ш-ш-ш-ш-шал лаз-з-з-з-з-зить в моих вещ-щ-щ-щ-щ-щах-х-х-х-х-сссс? Ш-ш-ш-ш-ш-ш-шпиониш-ш-ш-ш-ш-шь з-з-з-з-з-з-а мной-ссссс?

Паук стремительно прыгнул на Люка, хищно вытянув вперед когтистые лапы, но, как муха о стекло, бессильно натолкнулся на мощнейший невидимый магический барьер, который выставил Ученик. По комнате пронесся запах жареного и Азаил взвыл от боли, забегал кругами, поджимая обожжённые лапы. Люк удивленно смотрел на эту сцену, совершенно не понимая и сам, что произошло: реакция у Азаила была в тысячи крат быстрее, чем у него, поистине насекомья! За такое короткое время он не успел бы сотворить даже самого простого заклинания, не то, что такого мощного!

— Ах-х-х-х-х-с-с-с-с-с, ах-х-х-х-х-х-с, Люкс-с-с-с-с-с-ик, малы-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш! Ш-ш-ш-ш-ш-ш-што ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж ты твориш-ш-ш-ш-ш-ш-шь со стариком-с-с-с-с-с-с, ах-х-х-х-х-х-х-сс-с-с-с-с! У-ф-ф-ф-ф-ф-ф-сссс, уф-ф-ф-ф-ф-сссс…

Азаил забавно подпрыгивал, дул на обожжённые лапища, но, наконец, пришел в себя и обратился к магии — дело пошло быстрее.

— Дядь Азаил, да ты не сердись! Я и сам не знаю, как так получилось! И я честно не хотел залазить в твои личные вещи, но ты пойми, мне нужно знать! Мне нужно знать, как звали мою мать и отца, почему я не живу как все нормальные люди и почему я должен жить здесь, в этой поганой ледяной пустыне, хотя я знаю, что есть, есть более пригодные для жизни места!

Азаил некоторое время пробурчал что-то нечленораздельное, но было видно, что гнев его сходит на нет, да и демонстрация магических способностей Ученика, превзошедшие возможности Учителя, если не отрезвила, то порадовала его.

— Хорош-ш-ш-ш-ш-ш-шо-сссс, хорош-ш-ш-ш-ш-ш-ш-о-ссс, с-с-с-с-сынок. Только убери это проклятое-сссс поле-ссс, убери-ссссс…

Весь остаток утра они провели за беседой, в которой Азаил «поведал (ему) все-сссс». Однако чем дольше продолжался разговор, тем большее Люк испытывал разочарование. Юля и изворачиваясь, Азаил сообщил ему немногим больше, чем раньше, но преподал все с таким видом, будто сообщил великую истину.

Оказалось, что с людьми Люку нельзя быть, потому что все люди проживают на территории врага — «белобрыс-с-с-с-с-сые летуньи, подлые обманщ-щ-щ-щ-щ-щицы, да-сссссс». Они обманули все человечество и держат его под властью своих чар. Попади Люк в населенные людьми области — и, пиши пропало, сразу окажется в цепких лапках крылатых владычиц. Его мать и отец вместе с Азаилом вели с ними войну, но из-за подлого коварства последних колдуньям удалось победить. Отец и мать его погибли, а сам Азаил с ребенком на плечах, «тайными х-х-х-х-х-ходами, куда и мы-ш-ш-ш-ш-ш-шки не з-з-з-з-з-з-аполз-з-з-з-з-зали», уполз сюда, в свою секретную лабораторию на крайнем севере, похороненную под толстым слоем вечной мерзлоты. Но играть в прятки он всю жизнь не намерен. Как только Люк войдет в возраст зрелого мага и воина, они разберутся с ними — «раз-з-з-з-з и навс-с-с-с-с-сегда-ссссс, раз-з-з-з-з и навс-с-с-с-с-сегда-ссссс, раз-з-з-з-з и навс-с-с-с-с-сегда-ссссс, да-сссс!».

Люк разочарованно зевнул и решил, что в следующий раз все-таки доберется до проклятого шара, хотя, если честно, и сам в это особенно не верил — Азаил дважды на одну и ту же удочку не попадается.

Когда, наконец, Люк вновь лег спать, он снова видел «розовую» и она отнюдь не показалась ему «белобрысой обманщицей». Они весело играли друг с другом в прятки в таинственной рощице, а когда, наконец, девушка попала в его объятия и он попытался её поцеловать, она тут же превратилась…  — в хорошо знакомую по магическим иллюзиям солнцеликую красавицу, его родную мать. Люк покраснел, смутился и…  проснулся.

Глава 2

«Новые Рубежи»

1.

Со всех сторон света на тонущий в розовой дымке Остров Фей, словно рой деловито жужжащих пчел в родной улей, слетались длинные вереницы крылатых красавиц. Такое зрелище, если бы его мог видеть посторонний наблюдатель, навсегда оставило бы глубокий след в его душе.

В самом деле, чтобы все феи Целестии в один и тот же час появились в одном и том же месте…  Неслыханно! Ведь обычно Всеобщий Совет Поднебесья собирался только в исключительных случаях, происходивших, как можно догадаться, весьма редко — раз в многие тысячи лет.

Впрочем, никакого «постороннего наблюдателя» не было и не могло быть, ибо Остров Фей — заповедное место, где никогда, от самого сотворения мира, не ступала нога чужака.

Остров Фей — поистине чудесное место, какого не встретишь больше нигде в Целестии. Довольно протяженный кусок суши, в тридцать с лишним миль в диаметре, он парил над необъятным мировым океаном Тэтис, подвешенный на заоблачной высоте на магической воздушной подушке. Уже одно это обстоятельство делало его практически недосягаемой для постороннего глаза и неприступной для любого врага Сообщества крепостью.

Однако даже если допустить совершенно невероятную ситуацию, что какой-нибудь особо любопытный человек и доплыл бы неведомо как до самой середины безбрежного Океана, он и в ясную безоблачную погоду не увидел бы ровным счетом ничего. Дело в том, что на Остров были наложены сильнейшие глазоотводящие заклинания. Никто, кроме самих фей, не сможет его увидеть, даже если будет находиться буквально в двух шагах от него. Именно поэтому Остров Фей никогда, с самого начала своего существования, не знал посторонних посетителей, а потайная жизнь его обитательниц осталась доселе никому не известной, послужив, как это обычно бывает, богатой почвой для распространения всякого рода сказок, небылиц, легенд и мифов.

Здесь, пользуясь случаем, сделаю небольшое отступление. Скажу сразу, что все те истории, которые и по ныне рассказывают не в меру благочестивые авалонцы о том, что феи рождаются прямо из цветков, что они не знают, что такое страсти и чувства, что все они одного пола или вообще бесполы, а также то, что с Создателем они на «ты», поскольку Он ежедневно посещает свои «избранные сосуды» в чудесных садах у Розового Озера, не имеют ничего общего с истиной. В действительности, Остров Фей, при всей своей сказочной обстановке, в общем-то, такая же страна, как и все остальные сообщества в Целестии: со своими законами, своими правителями, своей армией, полицией и судами. Но все же есть в нем какое-то волшебство, какая-то невыразимая магия…  Впрочем, обо всем по порядку.

Если бы какой-нибудь человек каким-то чудом смог попасть на Остров Фей и осмотреть здешние красоты, он, наверное, подумал бы, что попал в тот самый «Эдем», о котором он столько слышал на проповедях в храмах Создателя.

Практически вся площадь Острова буквально утопала в благоуханных садах. Деревья, из которых состоят эти сады, не имеют никакого соответствия с теми, что произрастают у нас, в Нижней Целестии. Главное их отличие состояло в том, что они — живые. Они умеют двигаться, хотя предпочитают стоять на месте, чтобы не нарушать стройный, геометрически идеальный порядок аллей, разговаривать друг с другом и с посетителями и даже шутить. Кора у них была самых разнообразных цветов, в зависимости от положения солнца над Островом, — от солнечно-желтой до фиолетово-сиреневой, а листья переливались попеременно всеми цветами радуги. Они устроены так, что накапливают за день солнечный свет, чтобы затем уже ночью излучать мягкое радужное свечение повсюду. Именно поэтому на Острове Фей никогда не бывает темно, даже самой безлунной ночью.

Единственный род деревьев, свободно передвигающихся по Острову — это Летающие Деревья в Садах Прозрений. Хрустально-прозрачные, усыпанные такой же листвой, они постоянно меняют свое местоположение, как будто бы танцуя, отталкиваясь от земли лапищами корней. Их вечное мягкое вращение по кругу, говорят, дивно помогает мыслительной работе. Именно по этой причине, опять же по слухам, эти сады облюбовала для своих прогулок Их Премудрость.

Кроме деревьев каждый клочок розовой земли садов покрывало множество цветов — от привычных обитателям Нижней Целестии ромашек, незабудок и роз, до огромных, в несколько человеческих ростов, которым нет названия на человеческом языке, в бутонах которых легко могла бы уместиться влюбленная парочка. Цветы тоже были живыми. Они часто, стройными рядами, чтобы не нарушать общей гармонии садов, передвигаются с место на место, любят петь и рассказывать ненавязчивым шепотом интересные истории.

Особо выделялись на Острове два рода волшебных цветов (хотя все, что произрастает и живет на Острове — в той или иной степени волшебно): это Цветы Любви и Цветы Забвения. О них надо рассказать особо.

Цветы Любви, на первый взгляд, мало чем отличаются от обыкновенных лилий — у них вытянутые, нежно-розовые, мягкие на ощупь, хрупкие бутоны. Однако свойства их необычны. Раскрываются бутоны только после захода солнца, зато источают такой дивный аромат, что понюхавший их, не может совладать с желанием полюбить кого-нибудь, приласкать, утешить. Эти цветы выращиваются здесь для того, чтобы всецело погруженные в заботу о Порядке и Процветании Целестии феи хоть иногда, с заходом солнца, отвлекались от своих важных дел, чтобы уделить время мужьям и детям.

Цветы Забвения же, наоборот, представляют из себя гигантские цветы, много выше человеческого роста, внешне напоминающие кроваво-красные маки. Тот, кто проведет хотя бы несколько часов внутри такого цветка, накрепко засыпает. А если огромные лепестки цветка запечатать специальным заклинанием, то проспавший там несколько недель и больше напрочь забывает обо всем, что с ним происходило. Сначала он забывает свои земные заботы и печали, потом сами земные события кажутся ему сном, а вслед за этим и сами воспоминания об этих снах полностью стираются из памяти, как будто бы их и не было. Эти цветы используются Сообществом для двух целей: предоставления отдыха морально уставшим в борьбе со злом, душевно страдающим феям и для исправления заблудших людей. Достаточно поместить в такой цветок закоренелого преступника и злодея хотя бы на пару лет, и обратно из ароматного красного бутона выйдет уже совершенно новый человек — чистый и невинный как дитя, которого можно воспитать заново, сделать из него нормального члена человеческого сообщества. Правда, само перевоспитание происходило не на Острове Фей, а на таинственных, окутанных загадочными легендами Островах Блаженных, на противоположном полушарии Целестии, в центре мирового океана. Пожалуй, о цветах и деревьях — довольно.

В самом центре Острова Фей располагается знаменитое Розовое Озеро, неоднократно упоминаемое в Священных Писаниях как место первого явления Создателя. В нем совершенно невозможно утонуть, розовая вода его вкусна и целебна, как и розовый песок вокруг озера — между прочим, съедобный, напоминающий по вкусу сладкую кашу с земляничным вареньем. Главное же чудо Розового Озера — это его обитатели. Розовые крокодилы в забавных шарфах плавают по его поверхности, всегда готовые прокатить желающих. Они всегда говорят только на «вы» и при желании могут рассказать бездну веселых анекдотов. Летающие розовые осьминоги, готовые обнять гуляющих своими нежными щупальцами, прямо как ласковые кошечки, а также розовые пузырьки, всегда поднимающиеся с поверхности и разносимые ветром по всему острову. Сталкиваясь с препятствиями, они лопаются, разбрызгивая повсюду медово-земляничное благоухание.

Но главной достопримечательностью всегда был Зал Собраний, располагавшийся в Розовом Чертоге, который можно было увидеть с любой точки Острова благодаря своей исключительной высоте — полторы мили.

Розовый Чертог представляет из себя уникальное здание, если вообще его можно назвать зданием. Он похож на нечто среднее между лесом из колоссальных живых розовых колонн и лабиринтом. В Розовом Чертоге не было никакого намека на крышу — только бесконечные розовые колонны, казалось, достигающие небес, как стволы высочайших деревьев, выстраивались концентрическими кругами вокруг главной Залы — Залы Собраний. Кругов было ровно семь — как и три и один — считавшееся священным числом у фей. Следует заметить, что колонны от стволов деревьев отличало лишь то, что они не были прямыми. Наоборот, форма их была чрезвычайно необычной. Ближе к вершине они изгибались в стороны, так что, если на Чертог посмотреть с высоты птичьего полета, они напоминали лепестки раскрывшегося, колоссального по размеру цветка, сердцевину которого и составлял Зал Собраний.

Но самое удивительное здесь было то, что сами колонны были живыми, как и все на этом Острове. Они дышали, вдыхая воздух, а выдыхая опьяняющий розовый аромат, а между постоянно расширяющихся и сужающихся пор росли шевелящиеся отростки-щупальца, которые были невероятно вкусны и питательны, если их съесть, а сок их утолит любую жажду. Колонны всегда источали мягкий розовый свет, а потому даже самой темной ночью Чертог был освещен, что было чрезвычайно, надо сказать, на руку Их Премудрости, чья мыслительная работа не прекращалась и ночью.

Сам же Зал Собраний представлял из себя круглую арену, усыпанную розовым песком, с уходящими в бесконечность, словно легендарная лестница на небо, колоссальными рядами трибун, обступавших её со всех сторон. В центре же арены располагались три пурпурных трона, соединенных вместе — на них восседала Их Премудрость.

И вот сегодня, в ночной ещё темноте, тысячи и тысячи фей, подобно пчелам в улей, со всех сторон слетались к Залу Собраний и в одно мгновение облепляли сплошным разноцветным шевелящимся ковром трибуны. Вскоре весь зал наполнился неистовым жужжанием и звонкими переливчатыми голосами (ведь феи были ужасно общительными, как и все женщины на свете), которые слились в один нескончаемый гул, ещё больше придавая ему сходство с пчелиным ульем. При этом феи умудрялись совершенно не путаться, не толкаться, но организованно и упорядоченно садиться четко на свои места строго в соответствии со своим рангом в Священной Иерархии Сообщества.

Низшие ранги садились на самые верхние трибуны, высшие — на более низкие — поближе к тронам Их Премудрости. Первый ряд традиционно занимали Перворожденные — старейшие феи, заставшие младенчество этого мира. Десять рядов выше — воительницы ЖАЛА — Ордена полностью отрекшихся от своей воли фей, целиком подчинивших себя повелениям Их Премудрости.

А чтобы феи, впервые посетившие Зал, не ошибались в определении своего местоположения в Зале Собраний, трибуны были окрашены в те цвета, которые соответствовали рангу в Священной Иерархии Сообщества и, соответственно, цвету туник его членов. Четырнадцатый — фиолетовый, тринадцатый — сиреневый, двенадцатый — лиловый, одиннадцатый — багровый, десятый — красный, девятый — темно-синий, восьмой — темно-зеленый, седьмой — салатовый, шестой — розовый, пятый — яично-желтый, четвертый — оранжевый, третий — голубой, второй — золотистый, первый — белый. Трибуны «ЖАЛА» были выкрашены в черно-желтые цвета «пчелиной расцветки», а трибуны «Перворожденных» — в жемчужно-перламутровые.

2.

Как только все расселись, на середину арены стремительно, по-военному печатая шаг, вышла пепельноволосая фея в жемчужно-белой тунике с изображением рассерженной пчелы с угрожающе выпяченным жалом. На её хорошенькой головке красовалась серебряная, украшенная розовым жемчугом диадема.

Эту особу очень хорошо знали, пожалуй, все феи Сообщества, и не только они. Её Верность — это Уста, Уши и Десница Их Премудрости, как между собой называли её феи. И это не случайно. Ведь только от неё до Их Премудрости доходила вся самая секретная и полная информация о положении дел в Целестии, именно она оглашала принятое Премудростью решение, именно она организовывала его исполнение. Можно со всей уверенностью сказать, что она была своеобразной шеей, связующей между собой тело Сообщества с его триединой главой. Всегда собранная, всегда активная, никогда не унывающая, бесстрашная в сражении, неприхотливая в повседневной жизни, неутомимая на работе, волевая и решительная — она как будто бы целиком и полностью сошла с пропагандистских картинок из учебников Школы Фей, олицетворяя в себе все мыслимые и немыслимые добродетели Сообщества, кроме одного — материнства.

Их Верность целиком посвятила себя служению Порядку и Процветанию Целестии, возглавив сонм подобных ей фей в составе Ордена «ЖАЛО». Она отреклась от любой возможности иметь семью, детей, свой собственный дом. «Ничего кроме…». — гласил девиз, написанной на груди её туники и на нарукавной повязке: ничего кроме Премудрости, ничего кроме Целестии, ничего кроме исполнения воли Создателя! Вот тот незыблемый принцип, которому всю свою жизнь, отдав самое себя, подчиняла себя «Жемчужно-Белая» фея, чье личное имя давно было предано забвению не только членами Сообщества, но и ею самой.

При появлении Жемчужно-Белой гул в Зале Собраний моментально стих. В абсолютной тишине в полутьме предрассветного утра раздался ясный и звонкий голос Её Верности:

— Возрадуйтесь, о, сестры! Их Премудрость уже с нами!

При этих словах все феи одновременно поднялись со своих мест и поток ритуальных славословий заполнил все пространство Зала. А в это время царственной походкой на арену вышли три облаченные в пурпур и золото феи, держащие друг друга за руки, окруженные почетным караулом из воительниц «ЖАЛА» с обнаженными серебристыми клинками наголо. Длинные пурпурные мантии всех трех Премудростей торжественно несли совсем юные феи четырнадцатого ранга.

Пурпур был единственным цветом, который могла использовать в своей одежде только Их Премудрость. При этом ни одной фее даже не пришла бы в голову крамольная мысль о том, что Их Премудрость носит пурпурные сандалии, туники и мантии, как монархи у нижестоящих по уровню развития народов Нижней Целестии. Все феи были уверены, что Сообщество — это свободное, добровольное единство поднебесных волшебниц, а пурпур лишь означает любящее сердце, которое три избранные Создателем ещё на заре этого мира феи целиком посвятили служению Священным Принципам Порядка и Процветания. «Только в единстве — свобода», — гласил популярный лозунг, и в эти слова верила всякая уважающая себя фея.

В сущности, кроме пурпурных одежд и обуви, золотой диадемы с рубинами на головах, да, пожалуй, более умудренных опытом глаз, три Премудрости ничем не отличались от других фей. Такие же стройные, атлетически сложенные фигуры, длинные, светлые, светящиеся даже в темноте, волосы, синие как море глаза.

Глядя на Них, невольно могла закрасться в голову мысль, что именно Они и послужили тем образцом, тем лекалом, по которому были вылеплены все остальные, что обращение «сестры», которые используют по отношению друг к другу феи — это не метафора, а реальная действительность. Как пчелы в улье почти не отличаются друг от друга, составляя единую и слаженную семью-государство, так и члены Сообщества фей едины в своей похожести и, будучи действительно прекрасными существами, персонажами волшебных сказок и чудесных историй в человеческом фольклоре, они были прекрасны какой-то стандартной, типовой красотой, лишенной всякой уникальности и индивидуальности, которая, казалось, целиком была отдана на откуп человеческому роду.

3.

Тем временем все три Премудрости заняли свои престолы, а славословия стихли. Воцарилась торжественная, благоговейная тишина.

Тогда все три Премудрости обратили свой взгляд в сторону востока и, заметив, что краешек неба уже посветлел и там показались первые, ещё красноватые, неяркие лучи, одновременно величественно поднялись со своих мест, подняли все шесть рук и громким, звонким, необыкновенно мелодичным и приятным голосом запели Гимн Восходящему Солнцу.

Этот гимн тут же подхватили, взявшись за руки, все остальные феи, образовав собою воистину колоссальный солнечный круг, раскачиваясь в такт песнопению. Звуки их голосов сливались в единое целое и со стороны могло даже показаться, что это не столько гимн солнцу, сколько гимн единству и согласию всего Сообщества, собравшегося здесь.

В гимне пелось о том, что Солнце — это единственный и нерукотворный образ Создателя, сотворившего все сущее, Которому верно служат феи и воля Которого для них священна. Как солнце согревает и освещает мир, является источником жизни, так и Создатель — источник жизни и блага всего сущего. Он — податель доброй розовой энергии, которая содержится в розовых облаках — источника жизни и всякого доброго волшебства фей, нацеленного на то, чтобы творить добро всему миру, всякой нуждающейся твари. В конце гимна следовали просьбы фей Создателю всего помогать им и подавать сил для того, чтобы творить Его благую волю в этом мире.

В общем, гимн этот довольно сложно пересказать, тем более прозой. Он построен скорее на выражении чувств — чувства благоговения перед высшим существом, перед красотой природы и всего миропорядка — и написан такой прихотливой изящной поэзией, что её не передашь на человеческом языке. Рефреном же гимна была одна фраза — вечная клятва каждой феи служить Священным Принципам Порядка и Процветания, которые есть высшее выражение воли Создателя.

Феи раскачивались в такт своему песнопению, лица их были необыкновенно воодушевлены, взволнованны, они светились от счастья, переживаемого ими чувства единства между собой и Создателем, по их щекам текли слезы. Каждая из них в тот момент остро ощущала, что все они — одно целое, одно Сообщество, одна семья, все они — сестры и все они одновременно верные дочери своего Создателя. А во главе их дружной семьи — поставленная Создателем Триединая Премудрость, чье имя священно, которая есть живой символ единства и премудрости Сообщества, которая возвышается посреди него как гигантский маяк над морской пучиной, указывая всегда верное направление, куда плыть и к чему стремиться.

Гимн начался, когда первые лучи солнца только показались на горизонте, а закончился — когда весь диск был уже отчетливо виден. В глубоком изнеможении феи опустились на свои места — настолько их потрясло переживание мистического единства между собой и Создателем.

Наконец, как всегда, заговорила Вторая из Трех.

Почему из Трех Премудростей всегда говорила Вторая, толком никто не знал. Ясно было одно, говорить одновременно три феи не могли, но ясно также было и другое, что Вторая никогда не скажет того, что противоречило бы мыслям Первой и Третьей, с которыми она находилась в постоянном телепатическом общении. Тем самым Триединая Премудрость служила своеобразным воплощенным символом единства Сообщества, когда три воли и три разума свободно и добровольно сливались воедино и выражали свои мысли через одни уста.

Именно поэтому, наверное, все решения всех Советов, которые происходили здесь за многие тысячелетия Эры Порядка и Процветания, всегда были единодушны и единогласны. Никогда ни один член Сообщества не возражал против коллективной воли и коллективного разума, как никогда не возникало противоречий внутри единства Трех. В отличие от несовершенных людских «советов», построенных на праздной болтовне и нелепых спорах, где каждый стремился доказать свою точку зрения, как правило, ошибочную и выдвигаемую исключительно из самомнения говорящего, Советы Сообщества скорее были призваны продемонстрировать нерушимое единство коллективного живого существа, нежели рассматривать чьи бы то ни было мнения по отдельности. «На Советы — как на праздник» — это была ходовая поговорка среди фей Сообщества, отражавшая глубинную правду жизни. Феи летали на собрания скорее для общения друг с другом, с Их Премудростью, с Создателем, открывшим однажды, что где собираются многие, там и Он среди них, нежели для того, чтобы что-то «решать». Всякая здравомыслящая фея итак прекрасно знала, что все решено без них и, возможно, даже месяцев за пять-за шесть до самого собрания.

— Возлюбленные сестры! — в тишине, которая, казалось, совершенно невозможна в этом несовершенно мире, раздался музыкальный, звучный, одновременно убаюкивающий и повелительный голос, голос, чьей силе и чьему обаянию совершенно невозможно противиться.

— Возлюбленные сестры! Вы, наверное, сейчас гадаете о том, по какому поводу Мы собрали Всеобщий Совет Сообщества в такое мирное и спокойное время, которого, казалось бы, никогда ещё не было за всю Эру Порядка и Процветания.

Многозначительная пауза. Все три Премудрости опять встали со своих мест, что позволило Второй из Трех обвести всех присутствующих глазами. Все феи хранили гробовое молчание, но каждая из них понимала, что Их Премудрость попала в точку.

В самом деле, когда феи слетались на Всеобщий Совет, каждая думала о том, что же такое могло произойти, что вызвало необходимость в собрании такого уровня. За те пятнадцать лет, что прошли со времени операции «Возмездие», когда была разгромлена солнечная колдунья вместе со своим бесноватым сообщником Азаилом, замышлявшим уничтожить всю Целестию при помощи солнечной бомбы и Золотого Рыцаря, вся опекаемая Сообществом вселенная наслаждалась миром и покоем. Дела шли своим чередом, феи мирно управляли своими подопечными, людской род жил в тиши и покое. Правда, имели место несколько крупных операций по истреблению чудовищ и хищников в Скалистых горах, а также по приручению популяции полуразумных летучих обезьян и превращении всего континента Заморья в парк культуры и отдыха, но все они проводились силами различных отделов «ЖАЛА», никто из рядовых фей в них не участвовал. Да и операции были завершены всего в пять лет (план, утвержденный Их Премудростью, был, как всегда, перевыполнен), не затронув жизни большей части Сообщества. И вот уже пятнадцать лет совершенно ничего. А тут вдруг Совет, да ещё и Всеобщий, и это в мирное-то время! Небывалое дело!

— …  А повод есть, и повод — весьма весомый. Как вы знаете, сестры, ровно через десять лет, минута в минуту, в это самое время, истекает срок договора, подписанный между представителями Сообщества Поднебесных и Содружества суверенных королевств, объединяющих весь человеческий род, которому завещана Самим Создателем вся Нижняя Целестия, как нам — Верхняя. Я имею в виду договор об Опеке.

Легкая волна недоумения прокатилась по рядам трибун. Конечно же, большинство фей (из старших поколений) давным-давно забыли про этот договор, а многие (из младших поколений) о нем и вовсе не подозревали. А те, что помнили, считали его просто бумажкой, фикцией, никто всерьез не предполагал, что этот договор вообще имеет какое-либо значение, а потому слова Их Премудрости настолько удивили фей, что все они разом нарушили негласный закон — слушать Их Премудрость в абсолютно гробовом молчании. Как растревоженный пчелиный улей, зал опять зашумел, зашуршал, зажужжал.

Но это нарушение негласного правила отнюдь не обескуражило Их Премудрость. Казалось, ничто не могло удивить или раздосадовать Их, казалось, все что произойдет, давно уже предвидено и предусмотрено в этих таких с виду юных, но таких мудрых головках.

Подождав немного, Они одновременно подняли вверх все три правые руки и гул моментально затих. Вновь подала голос Вторая из Трех:

— Да, сестры, да, двадцать пять тысяч лет со дня торжественного провозглашения в этом самом Зале Эры Порядка и Процветания прошли совершенно незаметно, по крайней мере, для Нас…  — по щекам всех трех Премудростей скатились крупные влажные горошины. Прослезились и Жемчужно-Белая, вспоминая тот исторический день, и многие свидетельницы тех ставших уже достоянием легенд и мифов исторических событий. — А потому, до истечения срока Опеки, Мы должны успеть совершить нечто незабываемое, нечто, что оставит в человеческой истории память о нас и наших благодеяниях в веках, в тысячелетиях, в вечности, то, что станет последним аккордом великой эпохе. И этим аккордом для нас будут «Новые рубежи»!

Гул недоуменных голосов. Феи переглядываются друг на друга и пожимают плечами. Только ряды «ЖАЛА» и Перворожденных хранят гордое молчание — они уже давно в курсе этого спецпроекта, предварительное осуществление которого началось уже несколько месяцев назад на «Полярных пустошах» — ледяной, необитаемой для разумных существ пустыне у северного и южного полюсов Целестии.

— «Новые рубежи» — это программа полного переустройства и благоустройства Целестии, программа, достойная стать исторической вехой в развитии этого мира. Род человеческий, окруженный нашей заботой, необычайно размножился, ему тесно даже на гигантской площади Хартленда. А потому, перед окончанием срока Опеки, мы обязаны успеть обеспечить человеческий род новыми территориями, вывести его на новые рубежи. Именно для этой цели мы за десять лет превратим почти три сотни миллионов миль полярных пустошей обоих полюсов в цветники, поднимем со дна океана Тэтис новые острова и континенты, построим при помощи карликов новые подземные города, создадим систему воздушных архипелагов, на которых также смогут жить люди, подарим людям новые виды транспорта, средств связи, проведения досуга и отдыха. Вся Целестия будет перестроена, переблагоустроена, все будет совершено для блага человека, все во имя человека — любимейшего творения Создателя, Которому все мы служим! — голос Второй из Трех, обычно всегда бесстрастный и величественный, по мере приближения к концу монолога становился все более взволнованным, все более переходил на крик, слезы текли из её глаз, а слова звучали как магические заклинания.

Когда же речь Второй подошла к концу, трибуны как всегда взорвались бурными аплодисментами, возгласами единогласного одобрения и славословия бесконечной премудрости Трех. Феи взлетали в воздух, кричали, обнимались и целовались друг с другом, заливались слезами, и только лишь одна-единственная фея, в светло-голубой тунике третьего ранга робко подняла руку и, когда всеобщее ликование мало-помалу стихло, поднялась со своего места и произнесла дрожащим от волнения голоском:

— Ваша Премудрость, но неужели Эра Порядка и Процветания…  закончилась навсегда? А что же будет с Пределом? Ведь, если мы не будем за ним следить, его ужасные обитатели разорвут людей на куски! А что же будет с безобидными зверями и птицами, на которых тут же начнут охотиться люди!? А что будет…

Робкий, прерывающийся голосок феи еле слышен даже в гробовой тишине Зала Собраний, но эффект его был эффектом разорвавшейся бомбы. Нарушение этикета было просто чудовищным, ведь в её голосе явно слышалось неприятие «генеральной линии», всегда намечаемой именно Их Премудростью и спускаемой «сверху» для всеобщего одобрения и ликования, но нельзя было не признать, что эта скромная фея выразила мысли всего Сообщества, которые никто, кроме неё, не осмелился высказать вслух.

Сначала было на неё сдавленно зашикали со всех сторон, кто-то даже попытался усадить её силком, вцепившись в полы туники, но три пары глаз Их Премудрости уже заметили худенькую фигурку в голубой тунике с серебряным ремешком на таллии.

Ласковый взгляд, мягкий жест трех рук — в конце концов, на Совете имела право высказываться любая допущенная на него фея! — и шиканья прекратились. Фее удалось договорить до конца, хотя она всё равно чувствовала себя не в своей тарелке, комкая в ручках голубой носовой платок, а лицо её покрылось от волнения красными пятнами.

— Ну что вы, милочка, ну что вы…  — снисходительно сказала Вторая, с откровенной симпатией глядя на задавшую откровенный вопрос фею. — Конечно же Сообщество не оставит своего попечения о Целестии, ведь договор всегда можно продлить, не так ли? А программа «Новые рубежи», достигнув блестящих результатов, поможет показать нашим подопечным, что лучше жизни, чем под нашей бдительной Опекой, им все равно не найти. Разве не так?

Взрыв восхищения, взрыв славословий, шум такой, что вообще ничего невозможно разобрать. Но робкая фея в голубой тунике, как одинокая скала посреди бушующего моря, продолжает стоять и комкать в руках итак весь измятый платочек.

А когда по взмаху рук Их Премудрости славословия снова стихли, опять прозвучал смущенный тонкий голосок:

— Но…  Ваша Премудрость…  а что…  если…  люди…  ну-у-у, все-таки…  не продлят…  договор?