Путешествие начинается

Рик провел быструю комбинацию и создал иллюзию того, что хочет атаковать в туловище. Харви поддался, и Моррис моментально всадил ему в голову хороший крюк справа. Голова Энтони откинулась назад, но он устоял. На волне успеха Рик провел еще серию ударов и завершил ее эффектным попаданием в корпус. Харви терпел, но пыл его значительно поубавился. Что ж, дружище, вот мы и расставили точки над i. Если уж кто-то сегодня и будет оправдываться, так это ты. Если выдержишь до гонга, то тебе следует вручить меда…

Убийственный левый вдруг прилетел с такой быстротой, что Рик не успел понять, что же произошло. Каким-то образом Энтони подловил момент, и, зажмурившись, нанес свой удар одновременно с хуком Морриса. Опередил чемпиона на долю секунды.

Рик полетел на пол и грохнулся под канаты. В его глазах был испуг. Перед взором все плясало – рефери, выкрикивающий счет, Харви, который, не веря своему счастью, подпрыгивал на другом конце ринга, сотни лиц, превратившиеся в огромный многоголосый смерч…

Он попытался встать, но лишь уткнулся лбом в настил. Судья, не досчитав до десяти, замахал руками, останавливая бой. Но Моррис этого уже не видел. В его голове медленно угасала только одна мысль, которую он озвучил еще в раздевалке и за которую на него ругался тренер – надо было уходить после победы в тяжелом весе. Надо было уходить чемпионом.

Никаких оправданий в тот вечер Рик Моррис так и не придумал.

Старик Сэмми

Старика Сэмми я видел возле магазина с тех пор, как начал ходить под стол пешком. Обода колес его инвалидного кресла, тогда еще не потертые, а блестящие новым хромом, ярко отражали солнечные лучи, и сам он казался сидящим верхом на каком-то невообразимом световом облаке. Тогда он не был еще так стар, хотя, впрочем, приятной его внешность все равно назвать никогда не получалось. Сэмми всегда был небритым и грязным, но, тем не менее, глаза его никогда не казались мутными или покрытыми пьяной пеленой. Он всегда смотрел на тебя осмысленно и как-то слишком внимательно, как будто хотел заглянуть в самую глубину души. У многих бродяг были такие глаза – складывалось ощущение, что эти люди знают о жизни чуть больше, чем мы, привыкшие к уюту и комфорту.

Когда я был маленьким, ходили легенды о том, почему он угодил в инвалидное кресло. Мой сосед, Бари Калхун, говорил, будто слышал от своего отца о том, что Сэмми воевал во Вьетнаме и получил ранение в позвоночник. Кто-то из ребят со двора клялся, будто знает, что Сэмми несколько лет назад сбила машина и сломала ему спину. Моя одноклассница, Дороти Эннис, у которой отец был врачом в местной клинике, утверждала, будто в она лично видела в больничном архиве карточку Сэмми, в которой значилось, что он сломал спину из-за попытки суицида.

Но все равно никто толком не знал, почему же он прикован к инвалидному креслу. Его никогда не видели где-то в другом месте, кроме универмага «Колумбия». Это было странным. Он постоянно находился где-то в районе парковки, и изредка пересекал ее, подъезжая к большим мусорным ящикам, расположенным возле помещений для уборщиков. Когда я был маленьким, мы с мамой часто ходили в «Колумбию» по выходным, и я всегда видел у входа Сэмми, неизменно покуривающего маленький огрызок сигареты. Он пристально оглядывал каждого, кто входил в магазин, и мне всегда было ужасно неловко и как-то гадко от его взгляда. Кое-кто всегда пытался его прогнать, но он все равно возвращался на свое место. Его маленькая фигурка была заметна у огромного универмага в любое время суток.

В школьные годы некоторые идиоты из нашего класса пытались издеваться над ним. Однажды я стал свидетелем, как несколько местных задир – Люк, Вирджил и Грег окружили Сэмми и принялись тыкать его обломанными лыжными палками. Была зима, и на несчастном бродяге была только грязная куртка и потрёпанный плед. Поначалу он сжимался, как от сильных ударов, а затем вытащил откуда-то нож и ловким движением отхватил половину палки Грега, который от неожиданности отскочил назад почти на полметра. Нож был длинный и напоминал охотничий, поэтому желание изгаляться над инвалидом у сопливых кретинов мгновенно пропало. Откуда Сэмми его взял – было абсолютно непонятно, и тогда я подумал, что версия про вьетнамскую войну вполне себе имеет право на существование.

Спустя несколько лет я сам стал работать в том универмаге. Сначала просто продавцом, а затем дорос до менеджера торгового зала. Работа была не самая лучшая, но платили за нее хорошо. И каждый день я видел его, старика Сэмми, который стал постоянной величиной, чем-то неизменным, что было всегда и будет оставаться здесь даже тогда, когда исчезнет этот огромный магазин.

Он постарел. Стал меньше передвигаться, и некоторые из работников магазина даже покрикивали на него, чтобы держался подальше. Да, стоит сказать, что вонь от него шла неимоверная – он, наверное, мылся только под дождем. Меня всегда очень волновал один животрепещущий вопрос – где он ночует? Где укрывается от бури или снегопада? Вокруг не было ни одного самого крошечного уголка, куда можно было бы спрятаться, а универмаг надежно запирался, так что деться ему было совершенно некуда. Но где-то он все же прятался. И находил здоровенные ножи, чтобы отмахиваться от малолетних идиотов, где-то находил одежду, хотя я ни разу не видел, чтобы кто-то помог ему или хотя бы бросил пару центов.

Все самое плохое обычно происходит в совершенно обыкновенный день. Когда ты просыпаешься и даже не подозреваешь, насколько ужасные вещи тебе предстоит сегодня пережить. В такие дни все до омерзения обыденно, даже число на календаре, скорее всего, какое-нибудь совсем незапоминающееся, например семнадцатое или двадцать шестое.

Тот гадкий день тоже был абсолютно обычным. Двадцать первое августа. Отвратительное жаркое утро. Когда я ехал на работу, по радио крутили сущую белиберду, а у меня, как назло, сломался CD-проигрыватель. Солнце медленно поднималось из-за маленьких домиков, рассыпанных вдоль шоссе к Риверсайду, и медленно окрашивало окрестности в розовато-золотистый цвет. Шоссе казалось длинной фиолетовой рекой, кипящей от раскаленного воздуха.

Когда я подъезжал к универмагу «Колумбия», он всегда казался мне гигантским обломком скалы, утопающем в стремительном потоке автомобильных корпусов, ярко отблескивающих на утреннем солнце. На парковке пока что было непривычно пусто – она напоминала стартовую площадку какого-то огромного межпланетного корабля. Я всегда оставлял машину почти у самого края, иначе выехать отсюда будет просто невозможно.

У самого входа меня встретил один из наших курьеров, Дэрил. Он расхаживал туда-сюда и нервно теребил в руках свою кепку с надписью «Колумбия». Стоило мне приблизиться, как он сразу же начал тараторить, постоянно сбиваясь и путая слова.

– Мистер Шелли… Мистер Шелли… Тут кое-что случилось…

– В чем дело, Дэрил? – как можно спокойней спросил я, нутром ощущая, что произошло что-то весьма нехорошее.

– У меня… Сломалась машина, сэр. А к полудню я должен ехать в «Барроу Дринк» за партией дорогого виски.

– Неужели ты не успеешь починить свою машину до полудня?

– Боюсь нет, сэр. У меня сломалась коробка передач. Если отогнать в сервис, машину сделают часам к двум. Или даже трем.

Мои брови поползли к переносице.

– А как же Кент? Ларри? Где остальные курьеры?

– У Ларри сломана нога. А у Кента сегодня свадьба. Сэр… В «Барроу» некому ехать.

Меня начало трясти. День попросту не мог начаться хуже. Этот охламон Дэрил, конечно же, не сумеет утрясти проблему с автомобилем не то, что до полудня, но, как мне подсказывало чутье, и до самого вечера. Свою машину я ему дать не мог, потому что она была мне слишком дорога. Оставалось только одно – в «Барроу Дринк» придется ехать самому.

До полудня день тянулся, словно резиновый. Честно сказать, спустя пару часов я был даже рад, что мне удастся покинуть «Колумбию» и хоть немного проветриться. Выносить этот бесконечный людской поток я был просто не в силах. Самый большой минус в работе с людьми – ты начинаешь медленно и неуклонно превращаться в отчаянного мизантропа и сам этого не замечаешь.

В полдень жарило так, будто город находился в самом эпицентре сковородки. Когда я вышел из универмага и побрел через плотные ряды машин, мне показалось, что мои солнечные очки вот-вот растекутся по лицу. Попытавшись сесть на водительское сиденье своего автомобиля, я чуть не прожег себе штаны – кожа в салоне была настолько горячей, что просто дотронувшись до нее, можно было заработать внушительный ожог. Минуты полторы я пытался утолить жажду – одной маленькой бутылочки минералки не хватило, и пришлось открывать вторую. Впрочем, мне постоянно казалось, что вода испаряется, так и не достигнув моего желудка.

Возле шоссе какая-то дамочка пыталась втиснуть свою старую «Тойоту» на место у парковки. Ей мешал здоровенный зеленый «Додж», напоминающий громадного крокодила. Со стороны все это выглядело очень забавно – девушка высовывалась в окно, что-то кричала, тыкалась вокруг да около, как слепой котенок, но ничего не могла сделать. Я хмыкнул и завел автомобиль. По радио вновь гоняли всякую ерунду, и мне пришлось ехать в город под завывания очередной поп-певицы.

Марево колыхалось перед самым капотом и, казалось, расплавляло все окружающее пространство. Путь занял у меня почти час – «Барроу Дринк» находился почти в самом центре Риверсайда. Это было долгое и утомительное путешествие, но, тем не менее, за рулем я чувствовал себя намного лучше, чем в громоздком нутре универмага. Это была частичка свободы, и я мог видеть, как живут другие люди. Чем они занимаются в тот момент, когда я должен пропадать на работе, в тесных стенах, которые мне нельзя покидать, пока не кончится положенное время. Город вокруг жил абсолютно рутинно – тысячи автомобилей, сотни прохожих, снующих туда-сюда, невыносимая жара, делающая картину мира размытой и невнятной, словно бы сама действительность плавилась, точно мягкий сыр.

Я почти втянулся в этот долгий обжигающий полдень, превращающий все вокруг в таящую дрожащую массу, как вдруг за пару улиц до «Барроу Дринк» мне на глаза попалась знакомая фигурка. До боли родной силуэт, заставляющий сердце дробиться на сотни мелких кусков.

Моя жена, Кэндис. Ее легкая тень, с готовностью шмыгнувшая в приземистый «Форд», ждущий возле тротуара. Не ошибся ли я? Моя нога по инерции уткнулась в тормоза, и я едва не спровоцировал серьезную аварию. Загудели клаксоны, кто-то во все горло выкрикивал ругательства в мой адрес, а я все так же стоял и смотрел за тем спортивным «Фордом», внутри которого сидела Кэндис. Это была она? Без всякого сомнения. Я за сотню ярдов узнаю светлое платье, которое подарил ей на окончание медового месяца. Такого не было больше ни у кого, я мог поручиться за это чем угодно.

Низкий, словно бы сливающийся с дорогой «Форд» заскользил вперед, и я, плюнув на свои рабочие обязанности, увязался следом. Не может быть, думал я. Моя жена, моя Кэндис, изменяет мне? Она должна быть на работе, совсем в другом конце города. Разве не абсурд? Совершеннейший абсурд, кричал мне здравый смысл. Но внутренний голос твердил – вот и ты и вскрыл истину, парень. Теперь не упусти, досмотри до конца, и я ехал за этим темно-синим «Фордом», очень, быстрым, порой напрочь сливающимся с потоком машин, но я, к счастью, каждый раз находил его. Почти полчаса я гнался за ними, и в конце, у одной из гостиниц на окраине Риверсайда, я, наконец, убедился, что не ошибся. Кэндис вылезла из машины, подошла к парню, который сидел за рулем «Форда», и они принялись целоваться. Моя Кэндис, МОЯ КЭНДИС, которую я так любил. Мы поженились всего год назад, и так быстро вся иллюзия счастья рассыпалась в труху, развалилась, точно песочный замок под напором мощной приливной волны…

Я не помню, как доехал до «Барроу Дринк», как забрал выпивку и вернулся в магазин. Единственное, что я знаю точно – я действительно сделал это, и весь оставшийся день на меня странно посматривал весь персонал, а кое-кто даже интересовался, что случилось. В таком бессознательном состоянии я встретил конец своей смены – девять часов вечера, когда нужно проводить итоговое собрание и обсуждать прошедший рабочий день.

Мой хороший приятель, один из продавцов отдела развлечений, Дориан, постоянно вертелся рядом, но я ничего не говорил ему. Ближе к закату ему все же удалось разговорить меня, и я сказал, как есть, потому что у меня не оставалось сил для того, чтобы убедительно соврать.

– Шон? Ты меня слышишь?

– Да. Я здесь.

Дориан достал сигарету и прикурил, пристально глядя на меня.

– На тебе весь день лица нет. Что-то случилось?

Я глубоко вздохнул и ощутил, что совершенно ничего не соображаю. В голову протиснулась мысль о Кэндис. Где она сейчас? С кем? С тем парнем из «Форда»? А мне ведь еще предстояло возвращаться домой. Смотреть в ее бессовестные глаза. Слушать бред о том, как сильно она устала на работе. Она постоянно рассказывала мне эти басни, неужели она обманывала меня каждый день?..

– Я видел свою жену с другим, – брякнул я, совершенно не осознавая, какие последствия может иметь эта фраза. Конечно же, все это разлетится по отделу через полчаса, и на вечернем разводе на меня будут смотреть как на идиота.

– Что, прости? – переспросил Дориан, закашлявшись от дыма.

– Кэндис мне изменяет, – выдавил я. – Сегодня днем я застукал ее с каким-то парнем.

– Что за бред, – он недоверчиво покосился на меня. – Она ведь очень хорошая. Вспомни, в нашей школьной компании она была самой пристойной. Вообще удивляюсь, как тебе удалось ее закадрить.

– Это была она. Я уверен на сто процентов. Ошибки быть не может, – мои собственные слова прозвучали как удар плетью. В этот момент я еще раз осознал, насколько же все плохо. Кто бы мог подумать – застать свою собственную жену с каким-то парнем, посреди рабочего дня. И если бы у Дэрила не сломалась машина, я бы ничего не узнал…

Дориан ничего не ответил и молча докуривал. Я стоял, тупо смотрел себе под ноги и даже не заметил, как он ушел.

На вечерний развод я явился, ничего не видя перед собой.

– Итак, ребята, сегодня мы поработали неплохо. Общий объем продаж составил… – я забегал глазами по листочку. Цифры плыли у меня перед глазами, и я не сразу смог выговорить необходимое число. – Двенадцать тысяч девятьсот три доллара. Мэри, ты сегодня была в ударе. Назначу тебе премию. Рональд, если ты будешь так часто бегать покурить, то пропустишь всех покупателей…

– Но это не я, мистер Шелли, – Рональд удивленно посмотрел на меня. – Это парень из соседнего зала. Кажется, его зовут Марк. Мы похожи, у него тоже светлые волосы.

– Я проверю по камерам, – пробурчал я. – Все равно, работать надо лучше, Рональд. У тебя плохие показатели.

– Да не бери в голову. Ему жена рога наставила, – прошептал кто-то, и по залу прокатилось злорадное хихиканье.

Я поднял глаза. Они стояли и смотрели на меня. Кое у кого проскакивали насмешливые улыбочки.

Остаток развода я не помню. Я что-то говорил им, называл количество проданных товаров, словом, делал то же, что и обычно, но так, будто мной кто-то управлял. Потому что мое состояние было таково, что сил не оставалось совсем ни на что. Даже на то, чтобы дойти до парковки и сесть в автомобиль.

Дориан даже не попрощался. Тот самый Дориан, с которым мы столько лет вместе гуляли, ходили на бейсбол, пили пиво, тот самый Дориан, который был у меня на свадьбе, который вместе со мной начинал здесь продавцом… Тот самый Дориан, которого я считал другом. Он тащил с собой какую-то девицу из соседнего отдела, и они хихикали, садясь в его автомобиль.

Я еще раз представил, как захожу домой и вижу Кэндис, которая сегодня, должно быть, полдня кувыркалась с этим уродом из «Форда». Я представил, как беру ее вещи и вышвыриваю их. Представил, как иду к адвокату, чтобы расторгнуть брак. Стало муторно настолько, что пришлось бежать в туалет и проблеваться.

Домой поехать я так и не смог. Закат медленно надвигался со стороны дачных поселков Риверсайда, а я сидел возле парковки и наблюдал за потоком машин, блестящей змеей проползающему по шоссе. Хотелось напиться, прямо здесь и сейчас, но на такси у меня не хватило бы денег. Я развязал галстук, стащил его с шеи и комкал в руках. Как же теперь жить дальше? Я совершенно себе этого не представлял. Жизнь в одночасье закончилась. Вот так внезапно и резко. Весь смысл был потерян. Та женщина, ради которой я жил последние несколько лет, предала меня, и я только случайно узнал об этом.

Совсем рядом что-то заскрипело, и, обернувшись, я увидел старика Сэмми. Он пристально глядел на меня своими поблескивающими глазами.

– Что-то не так, парень? – я впервые за столько лет услышал его голос. Он оказался не скрипящим и хриплым, а мягким и вполне приятным. Старик Сэмми заговорил со мной! Я никогда не видел, чтобы он произнес хотя бы слово.

– Я… Я сегодня узнал, что мне изменяет жена, – еле слышно сказал я. – Не понимаю, как теперь с этим жить.

Я не знаю, зачем я решил сказать это бродяге. Мне просто нужно было еще раз это кому-нибудь сказать.

Он снова пристально оглядел меня.

– Сможешь дать сигарету?

– Да, конечно. Забирайте всю пачку, – я сунул ему курево и снова уставился в асфальт. Сэмми пожевал фильтр сигареты и чиркнул спичкой.

– Знаешь, когда-то давно я был влюблен в девушку. Бегал за ней, покупал разные подарки. Я тогда работал в юридической конторе.

Я изумленно посмотрел на него.

– Знатная была девица, – он усмехнулся. Его морщинистое лицо было зловещим. – Я целый год за ней ухлестывал. Делал то одно, то второе. А она, знаешь, была из категории женщин, которые живут только для себя. Эгоистка. Ей было совершенно плевать, что кто-то рвет задницу, чтобы сделать ее счастливой. В ее понимании это было так – крутится рядом какой-то паренек – что ж, это здорово, приятно.

Я продолжал пялиться на него, затаив дыхание. Сэмми докурил сигарету и заерзал на своем старом кресле.

– Но ей было чихать на меня. На мои чувства. К сожалению, я понял это после. Однажды я пообещал ей, что сделаю для нее все что угодно. Она посмеялась и сказала – что, даже заберешься ко мне на пятый этаж по балконам и подаришь букет роз? Я говорю – ясное дело, заберусь. Она мне не поверила, ну и, само собой, в тот же вечер я полез к ней по балконам, сжимая в зубах букетик цветов. О, парень, ты не представляешь, как я любил тогда корчить из себя героя.

– И что? Вы залезли? – осторожно спросил я.

– Да нет, конечно. На четвертом этаже я сорвался и сломал себе спину. И теперь вот, как видишь, катаюсь на коляске. А она даже в больницу не пришла. И скорую тогда тоже не она вызывала, – он глубоко вздохнул. – Не бери в голову, сынок. Ты, главное, не повторяй моих ошибок. Ну ведь ясно было, что ей на меня абсолютно плевать, а я все продолжал волочиться за ней, рассчитывая на чудо. Не бывает чудес, понимаешь? Не бывает. Что мне мешало найти другую девушку? Их же полно.

– Н-ничего… – проблеял я, глядя ему прямо в глаза.

– Вот и тебе не мешает. Плюнь. Да, развод. Я понимаю, это плохо. Но все же лучше, чем у меня. Так что все в твоих руках, приятель. Держи нос по ветру, – он улыбнулся.

Меня всего трясло. Дрожащими руками я полез в карман и достал бумажник.

– Сэр… Может… Может, возьмете денег?

Он засмеялся и ловко развернулся на своем кресле.

– Нет, брось. Тебе они сейчас нужнее.

Птичка в клетке

Без Делайлы в доме было слишком темно и пусто. Уолту показалось, что он попал в какой-то склеп, а не в квартиру своей девушки. Вернее, уже бывшей девушки, если быть точным. Делайла умерла несколько дней назад от внезапной остановки сердца.

После этого события Уолт Флеминг чувствовал себя очень странно. Словно его реальность внезапно подменили, и он оказался внутри какой-то копии, с виду неотличимой от того, что было, но все же насквозь фальшивой. Все было знакомым и в то же время казалось абсолютно чужим. Эта квартира, в которой он жил в последние несколько месяцев, ощущалась враждебной и даже в какой-то мере пугающей. Она была непривычно пуста и мертва, будто кто-то в одно мгновение обесцветил ее ауру и превратил в посеревшую от времени фотографию.

Они с Делайлой собирались в скором времени помолвиться. За последние два года их связь настолько укрепилась, что они считали себя полноценной семьей без всяких штампов в паспорте и официальных церемоний. Единственное, что мешало их союзу – работа Уолта, связанная с постоянными разъездами. Ему удавалось побыть с Дел всего пару недель, а потом его направляли в другой штат или вовсе на другой конец страны еще на половину месяца, и они общались только по телефону или через Интернет. Если бы не перспективы, которые маячили перед Флемингом буквально на расстоянии вытянутой руки, он бы уже давно уволился, но возможность выбиться в люди настойчиво заставляла его раз за разом стискивать зубы и терпеть. Нужно было подождать еще буквально год – Уолт почти наверняка получил бы пост главного менеджера, и ему больше не пришлось бы никуда ездить. Место было отличным, прекрасно оплачивалось и давало возможность спокойно жить, не думая о том, как свести концы с концами. Эту должность ему пообещал нынешний менеджер, мистер Шеннон, который собирался уходить на пенсию и специально готовил Флеминга себе на замену.

Теперь Уолт будет достигать всего этого один. Да и надо ли оно было ему сейчас, в этой ситуации? Он уже ничего не хотел и был опустошен, словно кто-то высосал из его мозга все позитивные мысли. В голову лезли мучительные воспоминания того, как он уезжал в свою последнюю командировку и прощался с Делайлой, как оказалось, насовсем. Это было совершенно обычное прощание, точно такое же, как предыдущее. Все было очень буднично, но именно эта обыденность и въелась в голову Уолту. Он подумал, что в этом и заключается самое страшное – в череде повторяющихся дней человек не ценит то, что ему дорого. Мы всегда уверены в том, что все будет хорошо и даже не пытаемся сказать друг другу что-то теплое и приятное перед тем, как в очередной раз расстаться.

Сейчас он жалел о том, что не сделал ей хотя бы один комплимент в тот последний раз. В этот день она была особенно хороша – собиралась на фотосессию и примеряла свое любимое черное платье, подчеркивающее ее стройную фигуру. Ее светлые волосы, блестящие серые глаза, легкая улыбка, кажущаяся такой родной и милой… Флеминг стоял на пороге квартиры и тупо глядел в стену, прокручивая все это в голове. Теперь ничего этого нет, осталась только пустая квартира и вещи, все еще носившие ее запах. Уолт чувствовал себя так, будто ему ампутировали какую-то важную, жизненно необходимую часть тела, и теперь он словно бы смотрел на обрубок и не мог осмыслить случившееся.

Делайла умерла настолько внезапно, что это попросту не укладывалось в голове. Уолт никак не мог понять, что послужило причиной остановки сердца у двадцатишестилетней девушки, которая никогда не жаловалась на здоровье и прекрасно себя чувствовала. Ему довелось увидеть ее лишь в морге. Она была белая, холодная, как кусок льда и какая-то чужая, напоминающая восковую куклу, сделанную по фотографии. Словно бы это была не она, а какая-то оболочка, сброшенная, точно шкура змеи и теперь абсолютно не похожая на то, чем была раньше.

Дел умерла, когда он уже был на пути домой. Она не дождалась его совсем немного, буквально пару дней. Последний раз они созванивались перед тем, как он отправился назад – в поезде телефон не ловил связь, поэтому на несколько дней он был отрезан от всего мира. До следующей командировки было не меньше двух недель, и Уолт не знал, как будет жить в этой опустевшей квартире.

После Дел осталось еще кое-что. Их маленький питомец Чики – волнистый попугайчик, которого Делайла пыталась учить разговаривать. У нее здорово получалось – он знал не только свое имя, но и множество фраз, произносимых ее голосом и интонацией. Именно это и было самым ужасным. Слышать голос Дел было особенно невыносимо. Голос человека, которого уже нет, но механически повторяющийся, словно на пленке.

Ему предстояло решить, как выбираться из этого кошмара. Он не представлял, что сделает с ее одеждой и обувью – множеством платьев, костюмов, туфель, которые он чисто физически не мог вынести на помойку. С целой кучей ее вещей, которые тоже невозможно было выбросить, но от которых было настолько тошно, что временами Флемингу хотелось лезть на стену. Самой худшей была первая ночь дома – он лежал на холодной кровати, абсолютно один в опустевшей квартире и слушающий этого чертового попугая, раз за разом повторяющего голосом Делайлы:

– Чики милая птичка! Чики самый лучший мальчик! Чики мииилая птичка… Птичка… Лучший… Лучший мальчик…

Уолт с легкостью узнал голос Дел и ласковые нотки, с которыми она втолковывала попугаю новые фразы. Он вспоминал, как она иногда сидела около птицы целыми вечерами, вдалбливая одни и те же слова, а затем радующуюся, словно ребенок, когда пернатому другу удавалось хоть что-нибудь повторить. Флеминг надеялся, что попугай уснет, и даже закрыл клетку покрывалом. Но, как назло, он продолжал пищать и разговаривать.

«Я не вынесу эту птицу,» – подумал он. – «Прости, Дел, но я выпущу его в окно. Я долго так не выдержу». Уолт надеялся, что она не обидится на него. Ведь слушать этот голос и осознавать, что ее больше никогда не будет рядом, было настоящим испытанием.

Спустя несколько дней он решился заглянуть в ее шкаф для одежды. Это можно было оттягивать до бесконечности, но облегчения бы не принесло. Скрепя сердце, Уолт снял несколько платьев, разложил на кровати и уселся напротив, разглядывая их и вспоминая, как выглядела в них Дел.

– Чики красавчик! Чики сладкий попугайчик!

Снова механические, но такие узнаваемые интонации.

– Мой хороший… Мой любимый птенчик… – затрещал попугай голосом Делайлы, вцепившись лапками в прутья клетки и внимательно глядя на Флеминга. У Уолта даже на секунду сложилось впечатление, что коварная птица делает это нарочно, чтобы сделать ему больнее.

Нет, он не сможет избавиться от этого пернатого болтуна. Хоть ему и было тяжело слушать голос Дел, он не мог лишить себя хотя бы этого, единственного, что от нее осталось. Пусть глупая птица тараторит сколько угодно, он сможет услышать голос своей девушки хотя бы так. Уолт приблизился к клетке и протянул попугаю палец.

– Хорошая птичка. Хорошая говорливая птичка, – проговорил Флеминг, глядя в черные глаза-бусинки пернатого питомца. Попугай отпрянул вглубь клетки и недоверчиво посмотрел на Уолта. Да, с ним нянчилась только Дел, Флеминг вообще никогда к нему не подходил. Да что там, он и дома-то не бывал по совокупности почти полгода. Поэтому неудивительно, что Чики не стремился к какому-то контакту. Для него Уолт, наверное, все еще был незнакомцем, который то появляется, то исчезает.

В тот день Флеминг нашел в себе силы и разместил в одном из онлайн-магазинов объявление о продаже женских платьев. Он все-таки не сумел их выкинуть, и решил для себя, что будет лучше, если их сможет носить кто-нибудь другой. Что делать с кучей безделушек Дел, с ее феном, косметичкой и «Айпадом» он так и не придумал. Может, тоже продать? Нет, пожалуй, он все же оставит это на память. Хотя, конечно, от таких вещей нужно избавляться. Ничто не должно его мучать и тянуть назад. Все эти предметы, превратившиеся в маленькие тотемы поклонения прошлому, доставляли только боль и совсем не приносили утешения. Может быть, чуть позже он решится их выбросить, но пока что у него не поднималась рука.

– Уолтер… Уолтер… Где Уолтер…