Помоги проекту - поделись книгой:
— Разума вы лишились! Сердце мне разрываете своей жадностью! — ростовщик хотел было схватиться за сердце, но промахнулся и схватился за желудок.
— Вот то, за что ты схватился, у тебя и разорвётся от жадности! — ошибка ростовщика не укрылась от глазастого Иоганна. — Обдираешь нас как липку, а сам только пузо своё наедаешь!
— Это от сидячей работы пузо! Всё на благо людей! — блеснул ростовщик модными знаниями, вычитанными в научном журнале, что привёз местный богач Арчибальд.
Дверь ростовщической конторы открылась, и на пороге возникли ещё два касадора, при виде которых у ростовщика сразу пропало желание ругаться. Ведь всего пару дней назад он попытался увеличить свою долю, увидев, сколько эта парочка принесла, и молодой касадор, добродушно улыбнувшись, отправил его на пол отлично поставленным ударом.
— Дан! Старик! — радостно развёл руками ростовщик. — Как вовремя вы появились!
— Мы всегда вовремя, — кивнул Старик. — Чего кричите?
— Ваши, с позволения сказать… — начал ростовщик.
— Нет, — хмуро буркнул Дан, заставив того замолчать.
— Что нет? — очень осторожно переспросил ростовщик. Скула у него до сих пор от того удара ныла.
— Не позволим сказать! — пояснил Дан. — Так чего они?
Ростовщик — человек уважаемый. Ему морду бить нельзя. В большинстве случаев. Только если он перегнул палку. А в тот раз, от жадности, он её перегнул. Это ему святой отец на исповеди объяснил. Отец Иоахим — вообще-то человек добрый, только бывший касадор и друг Старика. В общем, ростовщик сразу понял, что если просят без аллегорий и сравнений — то и отвечать надо без аллегорий и сравнений.
— Долю свою хотят увеличить! — пожаловался он.
— Совсем совесть потеряли! — согласился Старик и сурово посмотрел на Иоганна с Мигелем.
Иоганн и Мигель, ровесники Дана и его близкие друзья, скромно потупили взоры, всем видом показывая, что да, дескать — потеряли, ищем. Под ногами совести нет. Наверно, за дверью оставили. Этот их сокрушённый вид весьма порадовал и ростовщика, и старого касадора.
— Ладно, зато мы собрали хорошо, — сказал Старик. — Поделимся с вами… И не трогайте больше доли, бездари! Не трогайте! Должников трогайте, а доли — не трогайте!
На этот раз ростовщик, помня о том, что и сам недавно трогал доли, тоже решил потупить взор. Иногда жадность людей одолевает, а ведь правило-то было старым: ростовщику долг и половина с процентов, и касадорам — тоже половина процентов. Но, бывало, грешили люди, тянулись к чужой доле… Что делать? Как сказал бы отец Иоахим: «Грешен человек, несовершенен… Сходи на исповедь и, может, лучше станешь».
Люди лучше не становились, зато на исповеди после того, как святой отец проходился по городу, обычно случался аншлаг. Даже девочки из борделя всю службу отстаивали. Хотя они, известное дело, на работе не сидят даже — лежат. Так что тяжело им службу-то отстаивать. Во всяком случае, так думал ростовщик. Но ему простительно — он в том борделе только в долг дать мог. Вот уже лет десять как.
— Наш сбор, метен, — вежливо обратился Старик к ростовщику, передавая тому деньги.
Ростовщик ловкими, хоть и толстенькими пальцами, пересчитал полученное. После чего благодарно кивнул и вписал в журнал суммы напротив каждой фамилии и имени должника.
— Пошли! — Старик махнул рукой молодым людям и первым вышел под палящие лучи солнца.
И только когда последний из касадоров покинул контору, ростовщик позволил себе облегчённо выдохнуть.
— Едем в номад, — меж тем сказал Старик молодым людям. — Сдаём долю и снимаемся.
— Эй! — не выдержал Мигель. — А горло промочить?
— Воды попей из колодца, — предложил Старик.
— Старик, так нельзя! — возмутился Иоганн. — Традиция есть такая: сделал работу — дёрни стаканчик!
— Правда, Старик! — вступился за приятелей Дан. — Давай в местную тошниловку зайдём. Пропустим по рюмочке.
— Ладно, чёрт с вами, борто, идите! — Старик сплюнул на пол. — Чтоб через час тут были!.. Я пока к отцу Иоахиму заеду. Скажу, что мы уезжаем.
— Уезжаем? — удивился Мигель.
— Так хорошо осели. Зачем ехать? — расстроился Иоганн.
Но Старик, показывая своё недовольство, отвечать им не стал. Просто молча направился к церкви.
— Патрик и Шляпа видели стадо роллфельдов в трёх днях пути, — пояснил Дан. — Поедем обдирать. Может, первые успеем…
Стадо роллфельдов — это серьёзно. На таком стаде можно неделю сидеть и потом год ещё жить, ничего не делая. Обычно-то роллфельды предпочитали мигрировать в одиночку, изредка сбиваясь в мелкие стаи. А стадо — это вещь! Это дорого-богато, а ещё вкусно и очень опасно. Потому что в «карман», где стадо закончит своё путешествие, скоро сбегутся все окрестные номады и вадсомады…
И нет, роллфельд — это не что иное, как перекати-поле! Это растение, и вообще-то мозгов у него нет. И ни в какие стада они не сбиваются. Обычно одинокие роллфельды можно было заметить на равнинах, а изредка попадались и группы…
Но иногда ветер подхватывал в глубине равнин сотни роллфельдов и гнал их, гнал, гнал… Это и называлось в народе «стадом роллфельдов». Сотни растений катились по равнине, пока не попадали в какой-нибудь карман местности (или просто — «карман»). И тогда все сборщики с окрестностей стекались к стаду, чтобы освободить растения от того, во что они перерабатывают всё сожранное по пути. А заодно пополнить за счёт добычи свои собственные карманы.
Больше всего, конечно же, ценился порошок, обладающий сильнейшим воздействием на мозги. Это были специи. Специя — это чудо. Господь, как здесь считают, специи людям послал, чтобы сделать их сильнее и быстрее, а их взгляд, нюх и слух — острее. Чтобы ночью видели, как совы, чтобы под водой не задыхались… Чтобы просто навсегда подсели на дурман-пыльцу — и навеки остались счастливы, как прекраснодушные дебилы.
Много есть в Марчелике специй, но мало кто знает свойства их всех. Нашёл пыльцу? Молодец! Тащи её на факторию — и там сбывай государствам Старого Эдема. Или можно самому употребить, но только тут, в Марчелике. На торговлю специями у государств есть строгая монополия.
А ещё можно найти в роллфельдах металлы: платину, золото, серебро, медь. Хороший приработок, который надолго обеспечивает сборщиков деньгами. Поэтому стадо упускать никак нельзя. Надо ехать и обирать — если, конечно, пробьёшься.
Номад с номадом ещё как-то могут договориться, даже если раньше враждовали. А вот появление вадсомадов — независимых групп сборщиков — всегда приводило к тому, что вокруг стада роллфельдов начиналась полномасштабная война.
— Патронов бы прикупить! — заметил Иоганн. — Может, сразу и прикупим?
— Ты что, думаешь, Рональд нам боеприпас не выдаст? — рассмеявшись, уточнил Мигель. — Дан, как ты думаешь, Гану дадут патроны?
— Дадут-дадут! — кивнул Дан. — Вот только не Гану. Нет у нас запасов для его «томаса»…
— Нету! — грустно подтвердил Иоганн, поглаживая ремень висевшей за спиной винтовки.
Того самого «томаса» 1921-го года производства. Винтовка досталась Иоганну в качестве трофея, когда он, отстав от своих, нарвался на засаду вадсомадов. Мелкая банда решила грабануть одинокий фургон, даже не подозревая, что внутри сидит не только Иоганн, но и Мигель, и Дан, и ещё трое молодых касадоров из их номада: Себастиан, Пётр и Вульф. В общем, в фургоне оказалось слишком много быстрых и опасных стволов. И все они нацелились на четверых грабителей.
Напавшие неудачники даже ранить никого не успели. Один из них, убитый Иоганном, как раз и таскал с собой того самого «томаса». Это было великолепная, точная и надёжная винтовка из арсенала корпуса гардистов — гвардейцев Народной Аристократии. Иоганн влюбился в оружие сразу. И только спустя несколько дней понял, что добывать для него патроны будет очень тяжело. Но разве же можно жалеть силы и время на любовь?
Вообще-то можно, но Иоганну — никак нельзя. Он просто не умел иначе. Что понравившееся ружьё, что симпатичная девчонка заставляли его отдавать себя без остатка ради тех, кого он полюбил. В этом ряду любви не повезло только печёным марчельским колбаскам. Их Иоганн тоже любил, но времени уделял ровно столько, чтобы сразу сожрать и довольно рыгнуть в бесконечность вселенной, похлопывая себя по тощему пузу. С таким поведением девчонки у него, конечно же, бывали весьма своеобразные…
— Ладно, пошли… Только быстро! — потребовал Мигель. — Помните, у нас всего час!..
Лавок с оружием в Стеинхольвеге было две. Одна из них — официальный городской магазин, где можно было купить всё-всё-всё, но только если оно разрешено к продаже. Однако можно было поступить иначе… Зайдя с заднего двора в тот же самый оружейный магазин, любой покупатель оказывался совсем в другой торговой точке — где можно было купить всё-всё-всё, что вообще есть в наличии. А в наличии там много чего было…
Открывшаяся дверь громко скрипнула, пропуская троих молодых касадоров внутрь помещения. Скрип двери тут был специальный — его, как и колокольчик парадного входа, всегда можно было услышать по всему дому. И продавец, старик Михель, всегда знал, с какой стороны ему ветром покупателей надуло.
— Хето! — поприветствовал он молодых людей.
Мигель в этот момент подумал, что в последний раз его называли «хето» ещё года три назад. Иоганн думал только о патронах и на снисходительное обращение не обратил внимания. А Дан подумал, что старик Михель — пожалуй, единственный старый пердун на всём Фор-Носте, которому он такое прощает. И вообще пора бы отпустить усы или бороду…
— Патроны… — начал было Иоганн, но Мигель и Дан успели первыми.
— День добрый, Михель! — поздоровались они.
Старик хитро переводил подслеповатый, но внимательный взгляд с Иоганна на его друзей. И было понятно, что, если Иоганн снова начнёт про патроны, не избежать им выговора на полчаса.
— Отличный день, метен! — заметил Мигель.
— Так себе день… Как и каждый день в этой дыре… — заметил старик Михель.
— Па… — открыл рот Иоганн, но в этот момент Дан отдавил ему ногу. — А-а-а, осторожней!..
— Как торговля идёт, метен? — вежливо поинтересовался Дан у Михеля, не обращая внимания на возмущение друга.
— Ни шатко ни валко!.. — развёл руками старик, подходя к прилавку.
— Так может, метен, мы улучшим её? — сразу нашёлся языкастый Мигель. И всё-таки сумел настроить пожилого торговца на деловой лад.
— Возможно, и сможете… А что вам нужно? — поинтересовался старик, вздохнув с некоторым сожалением: покупателей было мало, а пообщаться очень хотелось.
— Патроны для «томаса» 1921 года! — обрадованно выпалил Иоганн, но под строгим взглядом продавца вспомнил о правилах приличия. — …Метен!.. Нет ли их случайно у вас?
Нет смысла описывать мучения молодых касадоров, которым ещё пять минут пришлось общаться с продавцом. Старик Михель был не самым плохим человеком, только очень уж старым и, к сожалению, совсем одиноким. Жена у него давно умерла, дети разъехались, а друзей — по причине отсутствия общих увлечений — в Стеинхольвеге не было.
Вот он и приставал на «пообщаться» к зашедшим на огонёк клиентам. И все его покупатели с удовольствием бы отправились к другому торговцу… Вот только в ближайших окрестностях никто больше оружие не продавал. А до соседнего городка было километров сто пятьдесят — и это если по прямой по карте мерить, без учёта всяких препятствий и рельефа местности.
Через пять минут взмокшие Дан и Мигель, а также довольный, как отожравшийся на пастбищах волл, Иоганн с полной сумкой редких патронов, покинули магазин и отправились в местный бар. Пропустить по стаканчику.
Вечер опускался на Марчелику. Он приходил с востока, окутывая мир красноватым отблеском солнца. Весь день это солнце, ослепительное, белое и яркое, прожаривало Эрфу, а под вечер само краснело, как варёный рак. Однако большинство жителей Марчелики про раков почти ничего не знали. Они были детьми Фор-Носта, и многие из них никогда не бывали на Старом Эдеме, где эти самые раки водились.
Краснело не только солнце — под вечер в Марчелике немного краснел весь мир. Рыжие сумерки опускались на центральные пустоши материка. И в этих сумерках всё выглядело совсем не так, как днём. Немного менялись цвета, слегка искажались тени. Глаз человеческий так устроен природой, что, конечно, всё равно подстраивается под подобные игры света…
Вот только голову не обманешь — мозг человека точно знает, что вокруг всё поменялось. У одних это рождало чувство тревоги, у других — наоборот, ощущение спокойствия и комфорта, у третьих — брызжущую из самых печёнок злость. Рыжие сумерки захватывали и мир, и всех его обитателей — и никто не оставался равнодушным перед их лицом.
Ну разве что воллы! Эти создания божьи были просто предназначены для того, чтобы трясти на своей спине касадоров, выбивая во время рваного галопа или неуклюжей рыси, когда они переваливались из стороны в сторону, всю дурь из-под широкополых шляп. Дурь и алкоголь.
И главное, что плевать воллы хотели на рыжие сумерки — это природное явление их совершенно не касалось. Они трясли четверых касадоров, сидящих на их спинах, всё так же нещадно и равнодушно. Разве что бежать стали чуть бодрее, потому что впереди показался родной номад, где их покормят, напоят и бока почешут.
Молодые касадоры, наконец, окончательно протрезвели и готовы были предстать перед Рональдом Айвери, чтобы отдать долю того, что заработали за сегодняшний день — тем самым подтверждая, что приносят пользу не только себе, но и всему номаду.
А номад здесь, ближе к центру Марчелики — это не просто общность разношёрстных людей, это самый настоящий посёлок. Передвижная крепость, в которой каждый знает своё место, свои права и, паче всего остального, свои обязанности. Это был единственный гарант хоть какой-нибудь безопасности для собравшихся в номаде людей. Кроме револьвера, конечно…
Там, где строить постоянный посёлок не решится ни один отчаянный колонист — именно там и можно найти номады. Караваны в сотню, а то и две сотни фургонов на огромных колёсах, способных преодолевать любое бездорожье, заходили туда, куда больше не забредал никто. И там, в центральных пустошах, номады добывали то, за что в Старом Эдеме платили чистым золотом.
Старик первым соскочил с волла и кинул поводья пареньку, поставленному следить за животными.
— Позаботься о нём! Устал он! — предупредил юнца Старик и кивнул на своих спутников. — О воллах этих придурков тоже позаботься, хето!
Мелкая монетка перекочевала в руки паренька. Следом — ещё три от Дана, Мигеля и Иоганна. Пусть парень и выполняет общественные работы, но никакой труд не должен остаться без вознаграждения. С самых младых ногтей дети номадов знали об этом. И неважно, кем ты будешь в этом сообществе — касадором, ремесленником или сборщиком. Важно, что номад всегда позаботится о тебе и обязательно оплатит любой твой труд.
И накажет за любой проступок согласно правилам. Это вбили в головы молодым касадорам ещё в детстве. И, что примечательно — через задницы.
— Идите по домам! — бросил Старик молодым людям. — К Рональду я сам зайду и деньги занесу.
— Наши тоже? — с надеждой спросил Иоганн.
— Ваши тоже, — усмехнувшись, кивнул Старик и протянул руку.
Иоганн достал добытое им и Мигелем и принялся перекладывать в руку Старика. Рональда не обманешь дележом добычи — он сразу поймёт, что это Старик с Даном прикрыли парочку неудачливых сборщиков долгов. Может, и не скажет ничего — зато посмотрит так, что потом полночи спать не будешь…
Ну а если деньги передаст Старик, то при следующей встрече глава номада уже обо всём забудет: он вообще мужик отходчивый.
— Дан! Подготовь дом к поездке. Завтра с утра выезжаем! — напомнил Старик.
— Конечно! — кивнул Дан, показывая всем видом, что и так помнит о том, что надо сделать.
Нет, ему не было обидно, что тот напоминает — ведь Старик всегда напоминал обо всём по десять раз. Дан привык и не злился. Он просто принимал Старика таким, какой тот есть.
Сам же Старик сурово корил себя, когда перебарщивал с напоминаниями, но жизнь научила его тому, что все (абсолютно все!) иногда забывают о поручениях. Ещё и в самый неподходящий момент. Так что он не готов был отказаться от своей слегка раздражающей привычки.
Он прошёл вдоль костров, рядом с которыми сидели другие жители номада, и перекинулся парой фраз с приятелями и знакомыми. Люди кивали Старику, приветливо махали ему руками, а он махал в ответ. Старого касадора любили в номаде, и он надеялся, что его было за что любить — он старался делать добро и не делать зла…
Лишний раз, конечно. Фор-Ност был жестоким местом, где жизнь стоила куда дешевле потраченного на неё патрона. Если бы не это — тут бы все уже давно друг друга перебили…
Рональд, как обычно, был не один — он почти никогда не бывал один. Старик не стал подходить сразу. Подал знак, что хотел бы пообщаться наедине, и уселся на брёвнышко неподалёку. Пока ждал, он старательно растирал поясницу. И мышцы правой ноги, и руки… В его возрасте всё, что в молодости казалось сущей мелочью, теперь вылезало нездоровьем и хворями.
И ещё болью. К боли можно привыкнуть, ведь боль — всего лишь признак неполадок в теле. Но после боли приходит плохая подвижность, а в бою любая заминка может стоить тебе жизни. Особенно когда все вокруг без устали пихают внутрь себя специи…
Старик никогда чрезмерно в себя в специи не пихал. И Дана учил лишний раз не нагружаться. Старик точно знал, что все они ого-го как опасны. Не зря же роллфельды выпихивают их в специальные мешочки, которые потом разрываются и выпускают специи наружу. И это не семена — потому что семена у роллфельдов совсем другие. И даже не пыльца.
Это именно что лишнее. То, что не может переварить внутри себя созданное Господом растение. А если роллфельды не смогли это переварить, то и человек не сможет. И рано или поздно тот, кто нагружается специями — умрёт от них.
От всех, даже от Пыли Эрфы… От специи, что дороже всех денег на свете, потому что дарит что-то большее, чем золото и серебро. Она дарит время. Нет, она не прибавляет часы в сутках. Она заставляет тело жить так, как оно, тело, жило в пятнадцать-шестнадцать лет. И даже дряхлый старик, которому остался от силы год, приняв порошок, сможет протянуть ещё десяток. А потом — ещё и ещё…
Но чем больше примешь Пыли Эрфы, тем больше она будет накапливаться. И однажды измученный организм вытолкнет её из себя. В виде гнойных пузырей и отслаивающегося гниющего мяса.
Какой-то шутник назвал эту болезнь перечной лихорадкой — потому что перец был одной из первых специй, что узнали на Старом Эдеме, а болезнь всегда начиналась с постоянного чихания и жара. С каким бы удовольствием Старик пристрелил этого шутника…
— Что, старина? Всё болит, песок сыпется? — спросил Рональд, присаживаясь рядом.
— Старость — не радость, сам знаешь… — Старик усмехнулся и повернулся к давнему другу, доставая добытое. — Держи. Это с заработка моего и Дана, а ещё Миго и Гана.
— Негусто… Опять молодёжь не справилась? — уточнил Рональд.
— Ты же прекрасно знаешь, Рон! Эти двое — плохие собиратели долгов! — Старик пошевелил остатки углей в кострище перед брёвнышком. Однако там уже и близко не было того, что ещё могло гореть.
— Значит, им надо учиться! — строго сдвинув брови, сказал Рональд.
Поделиться книгой: