Медицинские байки

Мама и папа сразу не поняли, отчего и врач, и медсёстры попадали на кушетки от смеха. Возможно, даже обиделись. Но им объяснили, что олететрин – это антибиотик, и он выпускался тогда в такой дозировке, что разовая доза для взрослого человека составляла не мене четырёх таблеток.

Домой отравленная пошла своим ходом. Обошлось без промывания и системы. Но, полагаю, ремня ей было не миновать.

Сломанная нога

Как-то летом я возвращался вечером с дачи и остановился поговорить с одним из знакомых. Мимо нас, в сторону магазина, проковылял мой дачный сосед и вскоре вернулся, неся в руках бутылку портвейна.

– Ты что, на даче ночуешь? – спросили мы.

– Нет! – радостно улыбнулся сосед. – Я здесь живу!

– В отпуске, что ли?

– Нет! На больничном. Ногу сломал!

– Ногу сломал? А что же без гипса?

– Снял! Он мне ходить мешает. Я его только тогда надеваю, когда лежу или сижу. А в магазин иду или на грядках копаюсь – снимаю.

– Да у тебя так нога сроду не заживёт!

– Заживёт, куда она денется!

И сосед захромал своею дорогой.

Нога у него, и правда, в конце концов зажила, но уже поздно осенью. А умер он лет через пять прямо на даче. Через месяц после инфаркта отпросился домой на полдня, повидаться с приезжей роднёй, и пошёл чистить снег с крыши дачного домика.

Никудышная у нас медицина! И перелом едва вылечили, и от инфаркта не сумели спасти…

Как я был Евграфом Кузьмичём

Тогда я работал в больнице всего второй месяц. За этот срок трудно узнать всех коллег, не говоря уж о пациентах. Даже самых из ряда вон выходящих. Вот и Валю Горкину я в то время ещё не знал. Зато запомнил сразу и навсегда.

Иду я по поликлинике мимо рентгенкабинета, и вдруг от очереди отделяется женщина средних лет и устремляется с улыбкой ко мне.

– Здравствуйте, Александр Николаевич!

Вообще-то зовут меня строго наоборот – Николай Александрович, но, почему-то, многие путают порядок имени – отчества и называют именно Александром. Я не придаю этому большого значения и собеседников, особенно мало знакомых, обычно не поправляю. Вот и теперь остановился и поздоровался, припоминая, когда и с чем эта дама могла ко мне обращаться. А женщина улыбается ещё лучезарней и продолжает:

– Что же вы, Пётр Алексеевич, на свадьбе не погуляли?

– На какой свадьбе? – опешил я, уже не обращая внимания на новое имя – отчество.

– Ну, как же, Евгений Петрович! Молодых на своей машине возили, а на свадьбе гулять не остались!

– Извините, – ответил я, – вы меня с кем-то путаете. Я не Евгений Петрович…

– Да что вы, Иван Сергеевич! – рассмеялась моя собеседница. – Вы молодых на своей машине возили, а что же на свадьбе не погуляли?

– Да у меня и машины-то нет!

– Ну как же, Евграф Кузьмич, вы же молодых возили, а на свадьбе не погуляли! Нехорошо…

Сквозь улыбку уже засквозила обида.

И тут до меня дошло, что эта женщина, мягко сказать, не совсем адекватна. Я печально вздохнул и сказал:

– Так я же был за рулём, мне пить нельзя было, вот я на свадьбе и не гулял.

– А! – покачала головой собеседница, и, тут же потеряв ко мне интерес, вернулась в очередь. Я поспешил прочь, но уже через пару шагов за спиною послышался женский голос:

– Николай Александрович!

Я вздрогнул и обернулся. К счастью, это была медсестра.

– О чём вы с Валей беседовали?

Я коротко рассказал.

– Ну, – ответила медсестра, – вам ещё повезло. Сумели её остановить. Она иной раз по часу людям мозги полоскает. Сумасшедшая, что возьмёшь! А имена она постоянно перевирает.

Потом мы с этою Валей встречались неоднократно. Прекратить разговор, и правда, бывало не просто. Но имя моё она почему-то запомнила. И называла всегда одинаково – Евграф Кузьмич.

Случай в неврологии

Эту историю мне рассказали в неврологическом отделении одной областной больницы. Однажды там лежал старичок с интересной болезнью. Ему было трудно начать какое-либо движение, но то, что он уже начинал, было так же трудно остановить. Например, каждый раз за обедом зачерпнуть ложку супа и направить ко рту было первой проблемой, а остановить её в нужное время – второй. И чем больше он нервничал, тем, естественно, было хуже.

А в другой палате лежала его землячка, односельчанка, после инсульта. Ходила она с трудом, в основном лежала в постели. Но главное было не это. В результате болезни у женщины нарушилась речь. То есть говорить-то она могла четко и ясно, но с трудом подбирала слова. Вместо того, чтоб попросить кружку воды, она могла заявить, что на улице дождь, или подушку назвать сковородкой. И, конечно, чем больше старушка нервничала, тем труднее было её понять.

В больнице лежать тоскливо, вот старичок и ходил навещать односельчанку по вечерам. Каким-то образом они о чём-то беседовали и оба были довольны. Но вот однажды дедок пошёл, как обычно, к своей землячке. С трудом выбрался в коридор, нацелился на открытые двери женской палаты и тронулся в путь. Но в этот раз разошёлся так, что не сумел в нужное время притормозить и пролетел мимо цели…

Дойдя до конца коридора и врезавшись в стену, больной развернулся и повторил попытку даму всё-таки навестить. Но первая неудача заставила волноваться, и на обратном пути незадачливый старичок опять пробежал мимо цели. В другом конце коридора тоже была стена, и больной, уже изрядно психуя, свой вояж повторил.

А бабушка, лёжа в постели, через открытые двери видела все похождения кавалера и быстро сообразила, что пора звать на помощь. А поскольку тоже разволновалась, то закричала на всю палату:

– Корова, корова-то убежала! Коза бодается! Куры кудахчут, ловите! Мухи, мухи летают!

В палате – переполох, старушка бредит, похоже. Побежали за дежурным врачом. Тот примчался, понять ничего не может. А дед по коридору носится всё быстрей и быстрей, так что бабуля не успевает даже пальцем на него показать. Только кричит, что собаки лают и гуси летят.

Уж кто и как догадался, что здесь к чему, никто так и не понял. Но, в конце концов, дедушку изловили, бабушку успокоили, и остаток вечера провели они в мирной беседе. А потом каждый вечер кто-нибудь из соседей старичка вовремя тормозил и направлял, куда надо. Так что забеги по коридору больше не повторялись, коровы не убегали, и в отделении воцарились мир и покой.

Бабуля

Как-то раз меня вызвали на дом к женщине с моего участка. В графе «возраст» в журнале стояла невнятная закорючка, так что, когда дверь открыла девушка лет шестнадцати, я, было, подумал, что это она и есть.

– Нет, что вы! – улыбнулась девчонка. – Я не больная, я переводчица. Бабушка по-русски не понимает.

В доме, построенном и обставленном по-деревенски, на кровати возле окна лежала благообразная старушка в платочке. Девушка что-то сказала ей по-татарски, и больная заулыбалась. Я поздоровался и спросил, что болит. Переводчица бойко заговорила, старушка, по-прежнему улыбаясь, ей отвечала. Постепенно я выяснил, что проблемы у пациентки – обычные возрастные.

– Чем раньше болела? – продолжил я выяснение обстановки.

– Ничем.

– Лекарства какие-то принимала?

– Нет, никогда.

Поудивлявшись, я вынул бланки рецептов. Первой после фамилии – имени – отчества стояла графа «возраст (полных лет)». Я спросил:

– Сколько ей лет?

– Пишите девяносто, – ответила девушка.

Ответ озадачил меня не полной определённостью.

– Почему «пишите»? – прицепился я к слову. – А сколько на самом деле?

– Никто не знает! – засияла улыбкою переводчица. – Это по паспорту ей девяносто. А в паспорте днём рождения записали дату выдачи документа. Только она тогда уже была замужем и имела двоих детей…

Самые примерные вычисления дали возраст, достойный Книги Рекордов. Я чуть не выронил авторучку. А девушка, по-прежнему улыбаясь, весело посоветовала:

– Так что пишите девяносто, а то не поверят!

Я так и сделал.

Через неделю, навестив больную опять, я застал её в огороде на грядках. Переводчицы рядом не оказалось, но и так было ясно, что бабуля уже совершенно здорова. И выглядела она ну никак не старше паспортных девяноста!

Сомнение

Когда я заканчивал медицинский институт, одна из преподавательниц – великолепный клиницист, доктор медицинских наук, имевшая не одно десятилетие врачебного стажа – рассказала нам курьёзный, но поучительный случай.

Где – то на юге, в одной из наших дружных республик, у неё проживали родственники. И как-то раз они пригласили нашу преподавательницу к себе отдохнуть. Та приехала на пару недель, и очень скоро все соседи, конечно же, были в курсе, что она врач, и врач не простой… Естественно, к ней через родню обратились с осторожной просьбой о консультации.

Врачу в таком случае отказаться, особенно в те времена – дело немыслимое. Опрос и осмотр занял где-то около часа, и на прощание пациент положил на стол двадцатипятирублёвую бумажку. Для тех, кто не помнит – это был примерно недельный заработок советского врача.

Доктор с негодованием отвергла такое проявление благодарности, и пациент, слегка удивившись, ушёл. Буквально через минуту хозяин дома влетел в комнату и возбуждённо спросил:

– Что случилось? Чем он так недоволен?

– Ничего не случилось, всё вроде в порядке. А что?

– Сосед вышел и почему-то спросил: «А она правда врач?». Мы подтвердили. Тогда он сказал: «Наверное, очень плохой врач». Так что между вами произошло?

И тут доктора медицинских наук осенило.

– Он предлагал мне деньги, а я не взяла!

– Ты с ума сошла? Конечно, он поэтому и решил, что ты если врач, то совсем никудышный – раз не берёшь денег, значит, не уверена, что назначила правильное лечение! У нас так не делают…

Преподавательнице было, конечно, обидно. Но скоро она ощутила всю выгоду такого к ней отношения: вместо того, чтобы обе недели отпуска вести ежедневный приём соседей, она действительно отдохнула.

Кошка Филомена

У нас в больнице, в терапевтическом отделении, жила кошка. Звали её Филомена – в честь персонажа одного из популярных тогда сериалов. Кошка была очень тактичной и умной. Мне кажется, что она даже знала, что вообще-то ей в больнице не место, и потому каждый раз, как в коридоре появлялся кто-нибудь незнакомый в белом халате, мгновенно растворялась в пространстве. А ещё регулярно ловила крыс и мышей, с которыми не могли справиться ни отрава, ни мышеловки. Ловила, показывала заведующей – и прятала неведомо где. Собственно, ради охоты на грызунов её и не гнали, более того – всячески прятали от начальства. Терапия располагалась в старом–престаром деревянном корпусе, и вывести досадных соседей кроме кошки не мог никто. Даже санэпидстанция.

Филомена дружила со всеми, но особенно поладила с одной из больных, к которой по ночам и спать приходила. Идиллия продолжалась без малого месяц, но, в конце концов, пациентку всё-таки выписали. К вечеру на её койку положили другую. А Филомена весь день занималась мышами и об этом не знала.

Когда наступила ночь, кошка, как обычно, пришла и устроилась на любимом месте поверх одеяла, не подозревая, что под ним уже другой человек…

Женщина, конечно, проснулась. И увидела в темноте, прямо перед собой, неясный контур со сверкающими глазами и острыми ушками. Первая мысль – сошла с ума, это галлюцинация. Ведь кошки в больнице не может быть! А чёрта – тем более!

Испуганный крик разбудил всю палату. Соседи в панике бросились за врачом и медсёстрами, Филомена на всякий случай спряталась под кровать. Никто ничего не может понять, пациентка в испуге изъясняется жестами…

В общем, успокоительное пришлось колоть всему коридору. А новая пациентка с кошкою подружилась и сама над собой потом потешалась.

Кардиограмма

В кабинете электрокардиографии больше всего проблем было, конечно, с детьми. Ну как объяснить крошечному человечку, что здесь уколов не делают и в горло холодными железками не залезут? Однако не было случая, чтоб малышей не удалось успокоить. В конце концов каждый ребёнок уходил из нашего кабинета, гордо держа в руках розовую ленту с хитрым узором. Но был один исключительный случай.

Девочку лет пяти привела интеллигентная бабушка. Маленькая пациентка, не проронивши ни слова, упорно сжалась в комочек, и даже снять с неё кофточку было никак невозможно. Напрасно мы всем кабинетом уговаривали Кристину, напрасно убеждали, что это не больно. Ребёнок лишь мрачно смотрел в одну точку и совершенно не собирался лечь на кушетку.

Наконец бабушка решилась на хитрость:

– Кристина, это же не больница! Мы хотим сшить тебе шубку. Розовую, и вот тут будет беленький зайчик, а вот тут – белочка… Надо снять мерку, раздевайся давай!

Однако внучка оказалась умней, чем от неё ожидали.

Тогда в ход пошли обещания:

– Сделаем кардиограмму, пойдём в магазин за конфетками!

В глазах маленькой пациентки мелькнуло сомнение, но, очевидно, дело пошло на принцип.

Наконец бабушка, слыша, что очередь начинает уже беспокоиться, увела девочку прочь. Однако через какое-то время они вновь вошли в кабинет вместе с одним из очередных пациентов.

– Вот мужчина любезно согласился, чтоб девочка посмотрела, как будут его обследовать, и убедилась, что ничего тут страшного нет…

Девочка внимательно наблюдала за процессом записи кардиограммы, но это её как-то не убедило. После ещё двадцати минут уговоров они с бабушкой отправились прочь, так ничего и не сделав. На прощание Кристина, слегка отстав, обернулась и торжествующе показала язык. К восторгу медсестры, я ответил ей тем же.

Эта пара – бабушка с внучкой – ходили к нам три дня подряд. Девочку уговаривали, пытались подкупить обещаньем игрушек и лакомств … Результат оставался прежним – сделать кардиограмму было решительно невозможно.

На четвёртый день Кристина пришла в кабинет с папой. Печальная и понурая, стояла она у кушетки, пока папа не сказал грозно: