Медицинские байки

– Ну, делают, – буркнул больной.

– И в мышцу, и в вену?

– Да…

– И систему ставили?

– Ставили…

– В физкабинет на прогревания ходите?

– Ну, хожу.

– А на массаж?

– И на массаж.

– Так как же ничем не лечат? Что вам ещё предложить?

– Ну, я не знаю…

Признаться, я тоже не знал.

Дом номер семьдесят шесть

Мой врачебный участок, пригородный посёлок, строился в пятидесятых – шестидесятых годах. Как раз тогда в нашем городе появился крупный завод, населенье за счёт рабочих резко и значительно увеличилось, и квартир, естественно, не хватало. Поэтому пустырь как раз возле завода был отдан под частную застройку, которая и велась достаточно долго и несколько хаотично.

Нет, в самом начале посёлка дома стояли в линеечку и нумерация их шла по порядку. Но дальше…

Во-первых, посередине посёлка пролегал длинный извилистый пруд, деливший его на две части. Кое-где пруд был засыпан, так что пересечь его было возможно. Но вот улицы прямыми уже не получались никак, и дальние переулки иной раз кончались на одной стороне пруда напротив середины квартала, лежащего на стороне противоположной.

Кроме того, эти дальние переулки возникли тогда, когда фантазия городского начальства уже истощилась, и вместо звучных имён получили гибрид из названия главной улицы посёлка – улицы Калинина – и простого порядкового номера. Так появились первый переулок Калинина, второй переулок Калинина, третий… И даже шестой. Но иногда сами жители плохо знали географию своей малой родины и вполне могли сказать, что живут просто на переулке Калинина, не уточняя, какой он по счёту.

А особенно неприятным явлением было обозначенье домов цифрой и буквой. Очевидно, вначале дома на окраине строились рыхло, просторно. Но потом желающих поселиться становилось всё больше, и между, например, домом двадцать и двадцать два на чётной стороне улица появлялся дом двадцать «а». Затем возникал двадцать «б» и так далее. Однажды я долго искал такой дом, который стоял за чужим огородом и попасть в него можно было лишь через чужую калитку.

Так вот, меня вызвали с дом семьдесят шесть по пятому переулку Калинина. Я уже знал примерно нумерацию дальних улиц и сразу же вышел на уровень, где на чётной стороне стоял дом семьдесят два. Согласно здравому смыслу, следом должен был находиться дом семьдесят четыре, а далее – семьдесят шесть. Однако тут в ряд стояли семьдесят два «а», семьдесят два «б», семьдесят два «в», а потом почему-то дом номер восемьдесят.

Не веря глазам, я прошёл вдоль по улице ещё один раз. Ничего почему-то не изменилось. Тогда я попытался поговорить с населением. День был рабочим, три дома подряд оказались заперты. Наконец в одном мне открыл улыбчивый старичок, который сказал, что в огородах у них пока что никто не построился и дом семьдесят шесть должен быть где-то здесь.

Мы вместе прошли вдоль по улице, громко читая таблички с номерами домов, и вместе опять удивились. Тогда я назвал деду фамилию пациента, и он, долго и честно подумав, уверил меня, что здесь таких нет. Может, на той стороне пруда…

Но там, согласно здравому смыслу, должны были быть номера уже больше восьмидесяти, поскольку возле пруда стоял дом восемьдесят второй. Попрощавшись с дедом, я решил на всякий случай проверить нечётную сторону улицы, нашёл там добрую треть алфавита – и ни следа от дома семьдесят шесть.

Впадая в отчаяние, я решил наконец тупо пройти весь пятый переулок Калинина. На этой стороне пруда заколдованный дом не нашёлся, и я по дамбе перешёл на другую. Тут предо мной предстала иная проблема.

Я оказался у глухого забора как раз в середине квартала, и где продолжался переулок пятый, а где четвёртый, было совсем не понятно. Понадеявшись на удачу, я поплёлся направо. На углу таблички с указанием улицы не оказалось, и лишь через квартал я понял, что попал, конечно же, не туда. Впрочем, искомого номера дома не оказалось и тут.

Уже едва волоча уставшие ноги, я вышел на нужную улицу. И тут удача мне улыбнулась. Дом номер семьдесят шесть стоял тут как тут! Между восемьдесят вторым «д» и девяносто четвёртым…

Немного о храпе

Наверное, всем когда-нибудь приходилось просыпаться ночью от чужого храпа – в гостинице, в общежитии, в железнодорожном купе, а то и в собственном доме. Это всегда неприятно, но при долгом соседстве к храпуну привыкаешь. Однако бывают случаи исключительные.

Как-то раз на ночном дежурстве, перед отбоем, ко мне подошёл пожилой мужчина, очень полный, и, стесняясь, спросил:

– Доктор, меня только сегодня положили в больницу. Можно, я буду спать в коридоре? Вон там, на диване. А то я храплю, буду соседям мешать.

Надо сказать, что лежал он в самой большой палате, где, кроме него, лечились еще человек шесть или семь – было кого пожалеть. Как раз напротив входа в эту палату, в углу, стоял кожаный диван, на который больной и просился. Мне было, собственно, безразлично, и я разрешение дал. Через десять минут отделение успокоилось, все удалились ко сну.

Я, как дежурный врач, в ожидании всяческих гадостей сидел в ординаторской с книжкой в руках. Прошло около получаса. Вдруг в ночной тишине я услышал звук, похожий на рокот тракторного мотора. Удивился, чего это вдруг среди ночи разъездились трактора, и продолжил читать. Но трактор, кажется, приближался – звук становился всё громче. Теперь мне казалось, что он раздаётся уже у входа.

На чём только на моей памяти не привозили больных! И на грузовиках, и на мотоциклах, и на руках приносили – болезнь есть болезнь. Но на тракторе – никогда! Однако я встал и выглянул в коридор.

Тут надо отметить, что от ординаторской до дивана, на котором лежал больной, расстояние было метров, наверное, двадцать. Обычный храп я бы и не услышал. Но это был храп исключительный! Ощущение было такое, что даже не трактор, а танк ездит прямо под дверью. В пустом коридоре звук раздавался громко, ясно, отчётливо.

– Какое счастье, – подумал я, – что мужик ушёл из палаты! Хотя, похоже, это никого не спасло.

Действительно, не спасло. Ни один человек в палате, стоявшей напротив дивана, не спал. Вместе с ними не спал никто в основном коридоре, по которому разливался удивительный храп. С двух сторон коридор изгибался под прямым углом, образуя подобие буквы «П». Так вот, спинка дивана прислонялась к стене, за которой располагалась первая палата правого «крыла». Через неё ужасающий рокот доносился во все четыре палаты, стоящие друг за другом. Мало того, в самой ближней в такт храпу звенела в стакане чайная ложечка, а в следующей минеральная вода в бутылке покрывалась мелкою рябью. В левом крыле храп доносился лишь до первой палаты. Обидней всего было то, что в ту ночь дежурного врача никуда не дёргали, и в обычных условиях можно бы было даже вздремнуть.

Наутро сам храпун подошёл к заведующей и попросил, чтоб его по вечерам отпускали домой. Зная по моему рассказу, что творилось всю ночь в отделении, ему, конечно же, разрешили. Я не удержался и всё же спросил:

– А как домашние с вами спят?

– Очень просто, – спокойно ответил больной. – Кровать у меня в отдельной комнате, стены и дверь я обшил стекловатой. Всё равно, слышно, конечно. Но жена и дети привыкли.

Если б я сам не слышал тот уникальный храп, не поверил бы ни за что. Храп этот был действительно необычным – больной страдал редкой опухолью дыхательных путей, которая и давала этот эффект. Так что, надеюсь, больше с таким я не встречусь.

Как бы жена

В отделение неотложной помощи поздно вечером поступил молодой человек. Подобрали его на улице возле бара без сознания и привезли – обычное дело.

Утром в отделение пришла молодая женщина и спросила, здесь ли лежит такой-то и как он себя чувствует. Пожилой врач поинтересовался:

– А вы кто ему будете?

– Я ему как бы жена, – ответила женщина.

– Так жена – или как бы? – не понял врач. Он был обломком прежнего поколения и современного сленга не знал.

Женщину этот вопрос так возмутил, что она хотела даже жалобу написать. В натуре! Но практиканты ей объяснили, что это типа будет не по понятиям. Они-то сленг знали. Хотя тоже так и не поняли – она жена или всё-таки как бы?

Ипохондрия

Мне много раз приходилось работать врачом в пионерском лагере. Работа, несмотря на изобилие солнца, воздуха и воды, не из самых простых. Особенно когда возникают сложные случаи, а до настоящей больницы два часа езды на разбитом грузовике. Но, с другой стороны, какой простор для творческой мысли!

В одну из смен во втором отряде была девочка Оля, которая болела регулярно по нескольку раз за день. Стоило ей увидеть меня даже издали, как она устремлялась ко мне и с печальной улыбкою сообщала, что у неё что-то болит. Чаще всего живот. Это повторялось везде и всегда – во время линейки, в столовой, по дороге на речку. Вначале я тщательно выслушивал и осматривал несчастную девочку, но скоро сообразил, что предо мной классический ипохондрик. Ей доставляло неописуемое удовольствие хныкать и жаловаться, привлекая внимание всех к несуществующим заболеваниям. То, что ничем она не больна, я выяснил быстро – слава Богу, имелся достаточный опыт работы.

Однако ежедневные жалобы продолжались. Оля сделалась постоянной обитательницей медпункта, и надо было, конечно, видеть, с каким удовольствием девчонка глотала таблетки и как довольна была тому, что леченье не помогает. Я даже свозил её в город, в больницу, и привёз назад с увереньями от консилиума, что ребёнок совершенно здоров, а я просто хочу свалить на коллег свои собственные проблемы.

Наконец моё терпение лопнуло, и я решил прибегнуть к радикальному средству.

Происходило это в те времена, когда разовые шприцы вдали от столиц были огромной редкостью. Мои архаичные инструменты хранились в огромном электрическом стерилизаторе, который закипал в течение часа, и представляли разношёрстный набор стеклянных шприцев, иголок, скальпелей и самых разных зажимов. Со стороны это всё навевало мысли об ужасах инквизиции. Был, конечно, для экстренных случаев шприц в спирту, но этот случай экстренным не являлся.

И вот когда моя Оля в очередной раз явилась в медпункт и с улыбкой сказала, что таблетка не помогла и живот продолжает болеть, я решительно поставил на стол раскрытый стерилизатор и мрачно сказал:

– Будем делать укол.

Девочка воззрилась на гремящие орудия пыток.

– Не надо укола! Лучше дайте таблетку!

– Но ведь таблетки не помогают. Мы уже все перепробовали. И в городе врачи мне сказали, что нужно делать укол. Так что иди пока, погуляй. Через час всё будет готово, придёшь – и уколемся.

Пионерка обречённо вздохнула и вышла за дверь. Я поставил инструменты стерилизоваться.

Прошло минут пять. Оля вернулась и радостно сообщила, что у неё ничего не болит.

– Э, нет! – возразил ей я. – Ты за день по десять раз мне жалуешься. Сейчас не болит, а через полчаса опять заболит. Без укола никак!

Пока инструменты варились, больная возвращалась раза четыре. С каждым посещением ей становилось всё лучше и лучше, и когда через час я с серьёзным видом прощупал её живот и неохотно решил, что пока можно обойтись без укола, девочка просто засияла от счастья.

Больше она не болела и остаток смены провела с пользой и удовольствием.

Заклинатель Змей

В больницу доставили мужичка из ближней деревни, которого укусила змея. К счастью, в нашей местности нет смертельно ядовитых животных, и после неотложных мероприятий пострадавшего поместили в одну из общих палат.

Когда врач пришёл на обход, его взору предстала синевато-багровая физиономия с распухшими, как лепёшки, губами. Дело в том, что гадюка цапнула несчастного за губу.

– Ну, что с Вами случилось? – спросил пациента врач.

– Фмею ловил, – с трудом шевеля губами и языком, ответил больной.

– А зачем!?

– Пофмотреть хотел… Вот, пофмотрел…

Тут вся палата не выдержала и принялась хохотать. А мужика того в больнице прозвали Заклинателем Змей.

Аргумент

На моём врачебном участке жила семья, в которой был умственно отсталый ребёнок. Собственно, не такой уж ребёнок – Витюше было уже восемнадцать, хотя по уровню интеллекта он прочно застрял где-то годах на двух с половиной. Однако формально парень числился взрослым, и обслуживала его взрослая поликлиника.

Болел он довольно часто, в основном простужался, и вскоре я достаточно познакомился и с ним, и с его родителями. Мать и отец были простыми, честными работягами, достойно принявшими непростую судьбу. Правда, отец попивал, но в меру, без фанатизма.

Однажды я пришёл к ним по вызову уже вечером. Витюша опять простудился, он лежал в постели под одеялом и с удовольствием обсасывал столовую ложку, с которой мать дала ему мёд. Увидев меня, обрадовался и что-то залопотал – мы с ним были друзьями.

– Ну, Витюша, – сказал я ему, – давай, я тебя послушаю.

Обычно осмотр парню нравился, он добросовестно раздевался и шумно дышал. Но тут почему-то начал играть – спрятался с головой под своё одеяло и хитро поблескивал глазом через тонкую щёлку.

– Витя, не балуйся, – строго промолвил я. Но это не помогло. Дурачок на минуту высунулся, громко хихикнул – и спрятался снова.

– Ну, хватит, хватит… – попытался я урезонить великовозрастное дитя. Но тщетно! Мы ведь были друзьями, а с другом можно и поиграть…

И тут к постели подошла Витюшина мама и сказала очень серьёзно:

– Витя, не балуйся! Смотри, уже поздно, вечер. Когда же доктор будет свою бутылку пить?

Очевидно, питие из бутылки было на Витин взгляд столь серьёзным и ответственным ритуалом, что он сразу же дал себя осмотреть.

А когда меня провожали, что-то уважительно промычал и сделал рукою жест, поднося ко рту воображаемый стакан. В ответ я кивнул, чем вызвал восторженную улыбку.

С тех пор я заметил, что мой авторитет в глазах бедного Вити очень возрос.

«Маруся отравилась»

Поздно вечером в приёмное отделение привезли девушку лет пятнадцати. Она лежала на носилках, не подавая признаков жизни и пуская слюни из напомаженных губ. Вокруг суетились мама и папа. К ним сразу же подключились медсёстры и врач. Дело было серьёзное – девушка отравилась от несчастной любви. Наелась таблеток.

– Что она приняла? – спросил врач у родителей. Ведь чтобы лечить, желательно знать, от чего.

– Мы не знаем!

– Ну, упаковки-то сохранились?

– Нет, она их куда-то спрятала!

Над бесчувственным телом склонилось полдюжины человек.

– Маша, ты слышишь нас? Что ты пила? Какие лекарства?

Пациентка безмолвствовала. Мама рыдала возле носилок, папа сосал любезно предложенный валидол. Врач между тем бегло её осмотрел – и не нашёл никакой патологии.

– Промываем желудок – и быстро под капельницу! – скомандовал он.

Это возымело эффект, пострадавшая открыла глаза.

– Какие лекарства ты приняла? – строго спросил её врач.

Глаза снова томно закрылись, и девушка тихо прошелестела:

– Олететрин… Двенадцать таблеток…