Вразумление красным и комфорт проживания

Хорошим весенним утром я ехал по прогретому солнышком городу, тащился за автобусом, так как перестроиться не было возможности. Автобус встал на остановке, я – тоже.

На кромке бордюра стояла девушка, знакомая, руки она держала сложенными перед собой, а из-под темных очков текли черные косметические слезы. Она была воплощением горя и обреченности. Я ее позвал. Она узнала и, без промедления открыв дверь, села рядом.

Где-то с неделю назад она, совершенно счастливая, улыбчивая и живая, появилась в нашей конторе. Представилась студенткой пятого курса медицинского университета и попросила, чтобы мы, персонал, прослушали ее небольшую десятиминутную лекцию по профилактике простудных заболеваний, а мы ей за это в зачетке поставим свою подпись с печатью (какая-то, видно, форма обучения). Директор не устоял и собрал всех, кто был. Она надела белый халатик и стала еще милее. А в процессе ее убедительной речи я вдруг понял, чья это дочь, и фамилия с отчеством в зачетке не дали усомниться.

Ее папа был депутатом Заксобрания и вообще медийной фигурой. Он с завидной регулярностью с экрана телевизора учил и подсказывал нам, как жить правильно, как формировать отношения в семье и составлять свой бюджет, чтобы на все хватало. Он был из пароходского начальства, бывший партийный секретарь, а сейчас телевизионный гуру.

В машине у девочки началась истерика, я зарулил (благо, карман был придорожный). Минут пять ждал, а потом предложил ей или поделиться проблемой и успокоиться, или я поеду. Она дрожала и в дрожи начала рассказывать свою историю. Воистину, то, что преподносит жизнь, ни один романист не придумает. Она, оказывается, замужем. Прошлой осенью познакомилась через папу с курсантом-старшекурсником из военного училища. Они полюбили друг друга и быстро поженились. Папе ее жених тоже понравился, все было прекрасно, но лишь до сегодняшнего утра. Молодой муж был иногородний, а у ее родителей большая квартира, и они пока жили у них. Утром она, поцеловав любимого, как обычно, убежала на учебу, но так случилось, что пришлось через час вернуться – забыла зачетку. Тут хочется сделать паузу. Я был готов услышать все, что угодно, только не то, что услышал. Она тихо зашла с уверенностью, что в квартире никого нет, и вдруг из спальни проявились какие-то стуки. Приоткрыла дверь и увидела любимого, стоящего на коленях. Он был в чулочках, поясе с пажиками и в красных шпильках, а папа активничал сзади.

Она тихо вышла из квартиры и, не помня как, оказалась на той самой остановке. Какова же мораль у этих красных дьяволов, чтобы привести в дом своего пидораса в качестве мужа своей единственной дочери и будущего отца своих внуков? И еще напрашивается один вопрос, а если бы они ее увидели, она ушла бы живая?

Я ее довез до института, и она, семеня тоненькими ножками, побрела, не зная куда. Я о том вспомнил, потому что вчера мы приехали в одну из многих в городе шашлычек, грызлись с кавказцами. Это тоже было утром. Я ее увидел растрепанную и грязную в компании неопрятного дядьки, они курили что-то очень гадко-вонючее. Стол был пуст, если не считать наполовину пустую бутылку местной мерзкой водки и бумажной тарелки с обгрызенными ломтями хлеба. В этот раз она меня не узнала. За прошедшие полгода от нее, будущего врача-терапевта, ничего не осталось, это был только выхлоп от той смеющейся, полной жизни девочки. А папа ее продолжал выступать на теледебатах и набирать очки на новых выборах во власть. А мне хотелось помочь ему сдохнуть. Урок один – когда встретишь грязного и бездомного, знай, что он вовсе не обязательно стал таким из-за собственной лени и бесхарактерности. Проявите милосердие, и будут к вам милосердны.

***

Водка кончилась. Гога с Магогой засобирались как бы за червями, но в ожидании: может, дадут денег с предложением еще водочки в сельмаге прихватить к червям. Но бабы спать легли, а мужики, случайно с утра выловив карася, прямо прилипли к своим закидушкам. Братья расшаркались и побрели уже подпитые.

Солнышко пригревало, и все было чудно. Грести в сторону дома вообще нужды не было. Докатились до села. Еще в горку, и там дом – приют для всех страждущих. В нем жила женщина возраста неопределенного. Муж ее или кто давным-давно сидел. Она звалась заумным длинным именем Стриптизерша. Вроде, городской когда-то была. Принимала в гости всех, но с бутылкой. Уже от калитки братья увидели здоровенный замок на двери. Во дворе украсть было нечего, и они двинулись дальше. Но одна голова хороша, а двухголовым еще лучше. Они вдруг вспомнили, что в деревне похороны. В самом центре умер одинокий дедушка, о котором в деревне никто ничего не знал, но в городе у него точно были родственники, а это значит, что будут поминки. Но чтобы попасть на поминки, надо хотя бы за два часа быть на кладбище и делать вид участия в копке и общей суете. Иногда прямо там наливают. План созрел, и они двинулись в обход сопки на погост, утолять страсти.

А их папа в то время тщательно выбривал подбородок. Лезвие «Балтика» плохо работало, но он был фанатом именно этой марки. Освежившись одеколоном «Гвардия» и расчесав шевелюру, он был готов к любым испытаниям и возможным приключениям. Костя, хоть и был сторонником шестидневной рабочей недели, как во времена первых пятилеток, однако в субботу не чурался маленьких шалостей. Сегодня со своей женщиной, которую он ласково звал Метелица, они собираются в гости. Она хоть и старше его, но близка по понятиям. Она твердо была уверена, что раньше все было лучше, и очень вкусно готовила вареники с капустой. Они были знакомы не так давно, и Костя иногда даже доверительно спал с ней в одной постели. Она была старым аптечным работником и несмотря на внушительные объемы ловко двигалась между полками с бутылками и коробками. Собрались к ее подруге. Со слов Метелицы, та жила на широкую ногу, торговала китайскими тряпками и тканями, что Косте было прямо очень интересно.

Константин Петрович сидел в своих желтых «Жигулях», а Метелица отоваривалась в супермаркете, притащила два черных мешка. Застолье протекало негромко, но сытно, дамы умели аппетитно преподнести. Подруга размерами и возрастом была очень схожа с Метелицей, а ее поклонник, районный цветочный аферист, весь вечер уверял Костю, что много знает о коррупционных схемах администрации и депутатов и готов выйти на баррикады. А еще, проглотив полстакана, он попросил «маузер» и упал на диван, утащив за собой тарелку с холодным. А Костя никогда не пил, он только тосты говорил, порой так разворачивал, что не оставалось ни одного умного слова, чтобы закруглиться. Подруга пообещала помочь с кумачом и даже посодействовать организовать серп и молот на нем. Косте было приятно: люди явно были настроены встретить великий праздник великой революции с большой гражданской радостью.

На обратном пути их остановила дорожная полиция, долго принюхивалась, так как от пьяной вдрызг Метелицы воняло на всю округу. Пока проверяли документы, Костя молчал. Как только вернули, начал воспитывать милицейский наряд за неопрятный внешний вид, за неверность традициям советской милиции, за негативный имидж их организации среди народных масс. Он их одергивал, не давая возражать. Наряд был неместный, местные его давно уже не останавливали, там он снискал себе авторитет гражданина. Метелица захрапела в машине, Костя закатывал ее в квартиру вручную, кряхтел, но пер «золото аптечное».

***

В каждом доме, где есть большой холодильник, в самых дальних углах морозилки найдутся смерзшиеся в черных мешках не то локти, не то колени не то дикого, не то домашнего зверя. Уже не вспомнить, как они туда попали, но день приходит, когда их надо куда-то девать, освобождая место для новых подобных закладок.

Свои кости я решил отправить собакам, что ночами охраняли ту самую базу, которую менты не смогли отобрать. Там сейчас рулил мой приятель, и было там много чего: и ремонт авто, и продажа запчастей, и сбор металлолома, и даже парикмахерская. А с утра сегодня пришла весточка, что азиаты, что там трудились, предлагают из продукта приготовить замечательную шурпу, а уж кости потом отдать собакам.

Меня приглашали на обед. Такие обеды для меня всегда были сомнительными, но в этот раз я поехал. И выбор оказался верным – в тот день я узнал много очень неожиданного в трактовке отечественной истории. Приятель мой, человек добрый, инородцев хвалил за трудолюбие и дисциплину, уважал их обряды и разрешал в закутке плов готовить. В условиях города выходцы из Средней Азии, ехавшие за лучшей жизнью, устраивались, кто как умел. Так, когда-то общая родина, куда их силой загнали, в которой они вместе со всеми голодали и за которую воевали, вдруг стала совсем чужой, враждебной землей. А на своей родине переодевшиеся враз коммунистические лидеры стали феодалами, а они лишь батраками-декханами.

В мою маленькую городскую квартирку раз в неделю приходила уборщица еще молодого возраста, приятной внешности. Она с утра до вечера таскала какие-то ящики на рынке, мыла полы и там, и там – всегда при деле. Недели две я был в отъезде. Вернулся – в квартире не убрано, хотя деньги я оставлял. В первый раз такое. Звоню, ответила дочка-подросток и минут через десять уже прибежала убираться, а на мой вопрос, почему грязно, поведала, как они тут устроились и проживают. Впечатляющий рассказ.

Снимали они маленькую комнатушку. Папа, оказывается, не работал – боялся скинхедов. Этого папу я мельком раз видел, внешность у него мультяшного злодея: маленького роста, без шеи, но, похоже, с претензиями падишаха. Папа не работал, но, со слов девочки, целый день занимался тем, что вырезал из старой простыни квадратики. Я смотрел на эту девочку и с учетом того, что когда-то изучал и формальную, и математическую логику, пытался понять, для чего квадратики. Она же и разъяснила: когда вечером мама приходила с работы, то сразу отдавала заработанные денежки папе. Бумажки он разглаживал утюгом, а железные заворачивал в эти квадратики, завязывал ниточкой и прятал в шкафчик под ключ. А если она приносила денежек мало, папа бил ее кулаком прямо между бровей. Потом она сильно болела, и глаза у нее были сначала синие, а потом желтые. Вот и сейчас вот так.

Логика не работала: зачем, если так нужны деньги, надо из работающего делать неработающего. Только, наверное, потребность бить и повелевать сильнее жажды денежных колбасок в шкафчике. Или это все вместе: унижать и обогащаться? Девочка лет одиннадцати, наверное. Спрашиваю: почему ты не в школе? Ответ тоже буйно порадовал. Отец сказал, что ей не надо учиться, когда ей будет тринадцать, ее увезут и выдадут замуж. То ли девочка напридумывала, то ли я с дороги был сильно впечатлительный, но вот такой пересказ.

***

Братья катились весело, играючи до кладбища, убили двух гадюк, поймали фазана-подранка, разбили ему голову и бросили в тачку. В деревне даже полстакана за фазана не нальют. Они его бабке на суп отнесут и пожрут вкусно.

Подгребли к кладбищу. Свежей могилы не видно, людей тоже. В траве по пояс стоят два креста, старых, почерневших и державшихся лишь тем, что подпирали друг друга. То были прадед и прабабка. Братья, притоптав вокруг себя траву, легли покурить. Теперь надо прислушиваться да присматриваться: кто-то да появится. Ждать пришлось недолго. Где-то недалеко раздались удары металла о металл. Копщики, похоже, чистили лопаты, а значит – закончили. Гога с Магогой, припрятав в траву тачку, стали протискиваться сквозь ограды и могильные холмики в прозвучавшую сторону.

Копщик был один и очень странный: молодой и здоровый, с побритой головой, явно чужой в их деревне. Он сидел на краю могилы, свесив туда ноги, и пил воду минеральную, одновременно матерясь в телефон. Из матов было понятно, что вторым копщиком был местный, который, сломав лопату, сразу получил по боку и убежал. У парня были здоровенные кулаки и боксерский взгляд исподлобья. Увидев пролезающих сквозь бурьян братьев, он без выражения сказал: «Ну что, придурки, надо еще одну лопату! Найдете?» Придурки дружно закивали и развернулись вспять.

С этой стороны сопки кривая улица была рядом. А если их пришедшие с гробом застанут с лопатами у могилы, то все будет приятно. Лопаты в сезон копки картошки надо было высматривать в огородах: их оставляли до завтра, просто воткнув в землю. А сейчас день солнечный, а не вечер, что осложняло задачу. Просить было бесполезно, уж очень хорошо их тут знали. Украсть было негде. А водка рыбацкая интенсивно растворялась, уже на воду потянуло, а это плохие позывы. Две лопаты были дома – это далеко, но напрямки по лесу можно. Братья ломанулись вприпрыжку в гору через лес, а вниз скатились с горки прямо к дому.

Их ждало нечто страшное: у калитки стоял желтый «Жигуль». Оставалось одно, украсть у самих себя. Лопаты были там же, где они их вчера бросили, закопав рыбу. Заползли снизу и утащили. Теперь – назад. Затащились на сопку, сквозь листву по ту сторону углядели процессию в две машины и с десяток пеших. Успевают. Гроб поднесли, а Гога с Магогой уже стояли с лопатами у холмика свежей земли. Незаменимые помощники, закопали быстро, похлопали по холмику лопатами и двинулись со всеми к хижине почившего дедушки. У дома в советских кедах с красными носами и подранными коленками стояла Стриптизерша. Все вошли в дом, а ее оттеснили за калитку. Водки было в достатке. Хмурый лысый молодец оказался очередным мужем какой-то внучки дедушки и был точно боксер. Он, по-доброму замахнув, стал приглашать всех во двор, подвигаться по очкам: голова – животик. В конце концов кому-то приложился по носу. Гога с Магогой уже догонялись на ящике во дворе, туда и Стриптизерша просочилась. День клонился к закату. По горбатой грунтовой дороге, скрипя пылью, двигались три фигуры: Гога с Магогой, двадцатилетние долбоебы, и сорокапятилетняя Стриптизерша, некогда бывшая городской путаной. Они спотыкались и перекрикивали друг друга, исполняя песню про Поле чудес в Стране дураков. За пазухой у Стриптизерши была бутылка.

А Константин Петрович сегодня красил трубы для флагштока и периодически впадал в размышления. Вначале имел краску трех цветов, но никак не мог сделать выбор. Но, измышляя политически, все же остановился на красном. Потом ему лезла в голову всякая непотребность, что если он с большевиками, то таких должно быть большинство, чего явно не наблюдалось. А если большинство – это не они, то то большинство точно не право в этой жизни. Разве может быть большинство неправым? Сложна и противоречива его политическая платформа. А если денег все время не хватает, это плохо или хорошо в условиях обострения классовой борьбы? Алкоголики – пособники буржуазии или они близки пролетариату? Вопросы были без ответов. Те книги классиков из школьной библиотеки, что пытались сжечь на помойке и которые Косте удалось отбить, читать было сложно. И ответов явных пока не находилось. Но он интуитивно был за нищету. Чем хуже будет, тем больше сторонников, и потому он нынешней власти желал только промахов и всего наилучшего. Был в глубокой пролетарской оппозиции и вообще мечтал о «маузере» в деревянной коробке на потертой портупее. «Маузер» – лучший товарищ, и его слово будет решающим.

***

Ну а шурпа действительно получилась, и, судя по костям, собаки тоже не обидятся. И чай хороший заварили. Так вот за чаем они меня и покормили своими соображениями о сегодняшней жизни.

По их исторической версии молодому Тамерлану было видение Божьей матери, которая призвала его объединить народы и повести их к русским землям с целью освободить ее от татар и всех степняков, терзающих тот христианский народ. Самому входить на ту землю она ему запретила. Хромой Тимур исполнил все, что ему было предназначено, и упокоился в Самарканде, но, умирая, завещал дружить и братствовать с русским народом. Но потом была голубая империя, следом красная, и они, исполняя наказ, воевали за них. Сейчас империи кончились, на свете новая Россия, и они пришли к нам, сами нуждаясь в помощи, пришли, спасаясь от голода, как к ним в войну шли за хлебом. Получилось по-восточному поэтично и поучительно.

Крадемся в сплошной городской пробке, которая по мере движения все плотнее спрессовывается. Мой дом на параллельной улице, но туда еще надо как-то добраться. Решаю выйти из машины и пройти между домами, благо, машина леворукая и можно выйти на тротуар, а не в ползущий поток. Вниз между здоровенными домами-крейсерами, тропинка вдоль деревянного заборчика, это хоккейная коробка зимой и футбольная летом.

В коробке крики и пылища: с десяток пацанов лет восьми-девяти гоняют футбол. И тут мой путь упирается в мальчика, сидящего у входа в коробку на каком-то кривом ящике. В его маленьких руках был зажат резиновый мячик, похоже, еще времен СССР. По щекам большими, сияющими на солнце каплями текли слезы. Не было в мире сил, которые могли бы заставить меня пройти мимо этого детского горя. Он сказал, что зовут его Паша, а пацаны его выгнали из коробки и не хотят брать играть в футбол. Я спросил, казалось, первое, что пришло в голову: «Наверное, ты что-то плохое им сделал?» И Паша мне ответил как-то совсем просто и доходчиво: «Нет, они просто сказали, что я осёл, и у меня даже папы нет». У меня как-то разом помутилось в голове, и я начал делать одну глупость за другой. Я взял его за руку и завел в коробку. Мяч волею судеб прилетел в мою сторону. Я наступил на него ногой, пацаны вызывающе смотрели в мою сторону. И тут я брякнул, не понимая страшной силы подобных слов. Взрослеть-то мне было уже некуда, но в тот день я, видимо, повернулся из зрелости к старости. Обращаясь к той футбольной команде, я внятно и с железом в голосе произнес, что я знаю Пашиного папу и, если они будут его обижать, мы с папой придем вместе и уши им поотрываем. Тут я увидел, какими глазами малыш смотрит на меня. Я был первым в его детской жизни человеком, который знал его папу. И когда я уже пошел, то услышал, как он выбежал из коробки со своим резиновым мячиком и смотрит мне вслед. Мне стало просто дурно. Я, конечно, ушел, но если бы он за мной побежал, как бы сложилась моя жизнь – не знаю.

Матери, не рожайте сыновей просто для себя! Для себя рожайте девочек. В нашей стране есть все, чтобы она жила и процветала, но такого не будет, пока в ней не появится заданное Господом число героев и руки этих героев расчистят конюшни мздоимства и казнокрадства, мундиролюбия и лизоблюдства. Не лишайте сыновей отцов, они не вырастут героями. Герои гибнут, но остаются в веках, как Гектор и Ахиллес, и потом их именами называют времена и эпохи. В нашей истории герои всегда гибли первыми. И как правило, в живых оставалось очень мало. Но они грядут и в нынешних войнах за Отечество встанут и победят. Вечная Слава героям, бывшим и будущим.

***

Гога с Магогой, рано утром дружно залюбив еще пьяную в говно Стриптизершу, потащились за тачкой. Надо было поспешать – папа с утра припахал их мешать бетон и заливать фундамент трубы. Да сегодня еще у бабушки пенсия, надо быть обязательно дома с утра. Пока шли до кладбища, убили еще двух гадюк.

На железной оградке сидели два здоровенных черных ворона с блестящими глазами и огромными загнутыми клювами. Тачка была полна кровавых приливших перьев и каких-то харчков и плевков. Эти падлы сожрали фазана. Братья кинулись на них с матами, но те утробно каркнули и упрыгали по веткам. Подъехать к бабке с фазаном не получалось, теперь хоть лопаты надо найти.

У калитки, что в доме вчерашних поминок, с голым торсом, съежившись в калачик, лежал боксер-любитель. Стучать долго не пришлось, лопаты нашлись, а юная особа в ответ на красноречивые жесты, явно сочувствуя, неожиданно вынесла полбутылки. Братья раскланялись на такую щедрость и, откатившись метров на десять, тут же глотнули содержимое. Двинулись по улице.

Только зашли в свою калитку и причалили на скамейку покурить, подъехал «Жигуль» и появился папа. Увидев деток на скамейке в позе ожидания да еще и с лопатами в руках, одобрительно хмыкнул. Через час метровый красный болван торчал из земли, затисканный галькой с цементом. За семейным обедом из двух блюд: картошки с тушенкой и хлеба, что привез папа, разговаривали мало. Папа был погружен в свои размышления, братья старались сильно не выдыхать. Только бабушка один раз разродилась длинным предложением, суть которого была в том, что отряд, который Константин собирается создать для охраны порядка на улице, надо назвать не «Дзержинец», как он хотел, а имени Глеба Жеглова – современно и по содержанию верно.

По калитке заколотили, похоже, палкой – пенсию принесли. Баба Лена долго целилась ручкой и наконец расписалась. Зажав в кулаке свое добро, пошла в дом. Самое надежное место спрятать деньги – это отдать сыну. Он привозил ей продукты и лекарства. Она так и сделала прямо на глазах внучат, обманув их в самых лучших ожиданиях. Ближайшее будущее было туманным. Папа уехал заниматься организацией отдела правопорядка. Братья швыркали на улице чай и курили одну на двоих. По пальцам пересчитали имеющиеся в наличии железки. Получалось так: если украсть давно ими примеченный моток алюминиевой проволоки, то можно отправляться в скупку металла на станцию. Этот моток еще зимой привезли те, что пользовались домами как дачами. В деревне только дураки электричество не воровали. Мастерили проволочные крюки и накидывали прямо на уличные провода. Искрило, порой воняло, но работало. Того гражданина выгнали из дома, и он приехал зиму перекантоваться в деревне. Мудрый, еще и смастерил «козла» для обогрева. Это все в ночь и загорелось, жертв не было, но жилище сгорело. Гражданина больше не видели – видно, пустили жить по старому адресу, а моток проволоки остался в полусгоревшем доме за забором. Братья видели его случайно один раз, но были уверены, что он там. Достать его надо было сегодня, а завтра надо было в дорогу. Плохо было одно: участковый персонально предупредил, чтобы их не было на пепелище, а лейтенант был злой и мстительный. Он братьев знал с детства, с детства же и ненавидел. По этому пепелищу готовилось в городе какое-то судебное решение, потому у участкового оно было под особым надзором.

Из-за сопки поднималось солнце, длинными полосами скользя по реке и полям. По гравийной дороге, толкая тачку, катились братья. Один, как на марше, был опоясан в скатку мотком грязной закопченной проволоки. Они шли на запад, как отступающие оккупанты. Утренний чай без водки вызывал тошноту и уныние, а чистое поле – страх от того, что прятаться будет некуда, если появятся желтые «Жигули».

***

Рядом с нашим офисом был еще ряд контор, но все двери объединяло одно, с общего согласия выделенное место для курения. Там, на маленькой скамейке, всегда было людно. Периодически собирались барышни с кофе под сигарету и утренними новостями. Любимой темой для разговора у них было – как бросить курить. Особливо одна была активна в своих страдальческих потугах. В то утро, застав меня у дверей, начала уже не в первый раз рассказывать о таблетках и заговорах, которые на нее совсем не действуют, а ей так стыдно перед своей дочкой-первоклассницей, что аж плачет по ночам. Огромное желание бросить курить, но нет никаких реальных возможностей. Но я знал, что возможности есть и они рядом. Пригласил ее зайти к себе в офис, включил верхний свет. В красном углу висела икона Спасителя. Я предложил ей встать на колени, осениться крестом, поклониться до земли и попросить Господа о помощи, его именем поклясться, что она больше не будет курить. Барышня мгновенно побледнела и впала в пот, руки затряслись, страх был так велик, что она вмиг потеряла дар слова. Но потом прокашляла, что она такое не сможет, и выскочила из дверей. Значит, ей не нужно было спасение. Кто не умеет каяться, тот не спасется. Она и дальше продолжала курить, но теперь уже тщательно от меня пряталась.

Вот так. А и сам только так вылечился от той заразы, в которую меня когда-то затащили, – казино. Новое модное место городской тусовки и сцена драматического театра. Это когда кооператор к утру проигрывал свою «рефку» с цыплятами, тут же у входа припаркованную, а главный в похоронной конторе – катафалк, с погруженным в него с вечера трупом одинокой бабушки. Опрятные, с бабочками дилеры и бесплатный алкоголь творили нечто. Разоряли семьи и ломали судьбы прилипших к рулетке и картам. Я играл в рулетку помногу и остервенело. С тех пор прошло двадцать лет. И вот я ставлю на двадцать, а шарик падает в единицу. Я ставлю восемь, а падает двадцать три. Всегда ставлю черное, а падает красное. Но это во сне, и просыпаюсь мокрым от страха, что обманул Христа.

Тогда, давно, в один день в стране закрыли все казино, и мы повадились летать в соседнюю. Там-то я и доигрался до инопланетян, явились ко мне недобрые. Прибывали мы туда компанией, играли и, конечно, находили места для активного отдыха. Большей частью проигрывали, но бывало, и богатыми неожиданно становились. Если были выигрыши, назад ничего от них не везли, все оставляли в местных чертогах, уж больно много было здоровья и глупой удали.

Таким любимым местом стал клуб как бы для иностранцев, в немалых количествах бывавших в этом портовом городе. В клубе было хорошее варьете с танцовщицами из Украины, России и Беларуси. Девчонки свои заработки искали в стране современных технологий, а мы – развлечений. Девчонки нас всегда приветливо встречали, кроме одной, которая уж очень мне понравилась. Все мои попытки с ней сблизиться разными способами обламывались.

В тот последний раз игра сложилась удачно: денег было вдоволь, хотелось хорошего куража. Владельцем этого клуба был человек, который зарабатывал всем, в том числе и цветным металлом с наших городских запасов, и часто у нас появлялся. Вот с ним я и составил разговор на тему, что если он сегодня не сосватает мне эту танцовщицу, то у нас в городе больше рожу свою не покажет и килограмма меди не вывезет. Тот достаточно испугался моего не совсем трезвого наезда и заюзил на заднице. Он старался доходчиво (но получалось панически) убедить меня, что всех можно, кроме именно этой. Но меня уже закусило. Тот стал угрожать, что для меня это плохо кончится, а он не хочет быть к этому причастен. Я его послал, посадил девочку в такси и повез в лучший в городе отель. Она вроде была не против, хотя и радости явно не высказывала. Владелец клуба до конца пытался меня остановить, даже за такси цеплялся, но увы. Позже стало понятно, что объяснить мне что-то толком он не мог без вреда для себя. А только то, что просто нельзя, для меня было мало. В чужой стране из-за своего безголового упрямства я приоткрыл еще тот ящик, и наказание последовало незамедлительно.

***

Узбеки начали грузить машину с вечера, металлический хаос нужно было уложить так, чтобы веса было много, а объема мало. И это плохо получалось. Арматура и трубы щетинились во все стороны. Шофер, пришедший в девять часов в надежде быстро уехать, материл узбекских стивидоров как только мог. Выехать надо было ни минутой позже десяти часов, тогда в тринадцать он уже будет в порту, у большой кучи металлолома. В воскресенье в это время можно было миновать многие дорожные запоры. Порт принимал в воскресенье до четырнадцати часов, и к этому времени уже должно выскочить назад из города. Опыт! А по возвращению у него важнейшее мероприятие: у его любимой день рождения, его ждет стол, поцелуи и обнимашки. Ух! Приемочный контейнер был почти пуст, узбеки пыхтели, в третий раз меняя местами ржавое железо. Вдруг вроде из ниоткуда возле контейнера возникли две хмурые фигуры с тачкой. Узбеки-приемщики заорали на них, чтобы завтра приходили, сегодня отгрузка, но братья по известной причине завтра прийти не могли и потому смиренно ждали своей участи. И вдруг даже начали помогать, упрессовывать и обвязывать, что и решило исход дела. Толстый узбек кинул на весы сначала проволоку, а потом туда же вывалил из тачки остальное. Все так же ушло в кузов. Распорядитель достал железную коробку из-под чая, вытащил оттуда три бумажки и сунул братьям. Похоже, их ожидания оправдались, и они бодро зашагали в расцветающий красками сентябрьский день.

Удалось выехать даже на десять минут раньше, что сулило поездку без проблем. Федеральная трасса была хороша: широкая и сухая. Шофер надел модные очки и, включив сборник песен о любви, стал исполнять свои профессиональные обязанности. Ему было чуть за тридцать, но он любил старые лирические песни. Под их замечательные переливы он и проехал два с половиной часа с положенной скоростью. И тут все хорошее закончилось, в город без объяснения причин не пустили, завернули на объездную. Все планы были повержены вмиг. По инструкции при невозможности добраться к разгрузке он должен был жить в машине и охранять груз до появления реалий заехать в порт и выгрузиться. Через километр на объездной стояли два таких же борта, стремящихся к большой куче, и он к ним припарковался. Тем причина была известна: в центре города десятки тысяч человек, сегодня День тигра, уж точно до шестнадцати часов туда не сунешься. Да и что толку, если порт принимает в воскресенье до четырнадцати.

Шофер вернулся в кабину и погрузился в глубочайшую скорбь, мысли бродили по лабиринтам, не находя выхода. Но мысль промыслила и, покопавшись в закромах, припомнила, что по объездной можно добраться до одной базы, где купят все за наличку. А потом за те же деньги можно купить железный хлам у себя и на неделе вывезти опять же в порт, в ту кучу. Но воскресенье – день выходной. Это пугало, но рискнуть стоило, и он поехал. Ворота базы были открыты, он въехал на территорию. Всего через минуту вышли опять же нерусские, вывезли на рогах кара весы и начали сортировать и взвешивать. Работали споро и энергично, что удивило. Минут за сорок все закончили. В маленькой конторке узбек грамотно составил акт с указанием веса и цены, дал расписаться, открыл мини-сейф, отсчитал деньги, опять заставил расписаться. Денег хватит еще на такой вес лома и на солярку с лихвой. Он рискнул и, оказалось, выиграл.

Константин Петрович так и эдак растягивал кумачовый стяг. Он был сшит вдвойне и выглядел очень добротно. Подруга аптекарши не обманула, но напомнила, что спасибо на хлеб не намажешь, и предложила культурно поужинать там же, в той же компании, но спиртное с него. Костя согласился из расчета, что серп и молот прошьют золотыми нитями. Ну, прямо мороз по коже!

***

В номере все то же: и ни да, и ни нет. Сидели мы с ней в креслах друг против друга по пояс голые, потом она начала плакать мелкими, как брызги, слезами и рассказывать, что уже два года с мужчинами не была. Но кто тогда в такое мог поверить? Так прошло около часа. Шампанское и разговор без смысла… Я пытался ей понравиться. Сначала вроде послышался скрип, потом настойчивый стук в дверь. Я никого не ждал, но дверь открыл буднично, просто повернув ручку. Дверь распахнулась.

Напротив меня стоял инопланетянин роста высокого, с огромной черной головой, с телом, закованным в черную броню. На фоне полной темноты коридора это выглядело существом из кошмарного сна. Видение длилось секунду, раздался змеиный свист, и я в обмороке рухнул навзничь. Потом я куда-то полз или меня тащили, сильный шум, и красное, красное, красное… Потом провал. Потом где-то далеко тусклый свет, кто-то с кем-то говорит, затем опять провал.

Начинаю вроде приходить в себя. Тусклый свет, зарешеченная лампочка… Вроде как понимаю, что я в камере. Левая рука обездвижена, в ней игла капельницы. Лежу на спине, голова высоко задрана, в висках ломота. Дверь открывается. Заходят несколько азиатов и две девушки, одна – в белом халате, одна – нашего облика. Одна из них склоняется ко мне и спрашивает, слышу ли я ее. Я слышу. Она представляется помощником российского консула, остальных называет офицерами спецслужб. Говорит, что я здесь, в камере внутренней тюрьмы уже двое суток. Меня задержали по подозрению в подготовке террористического акта против руководства страны. Могу ли я прямо сейчас назвать своих сообщников и тем самым облегчить свою участь? Но я все же плохо ее понимал, лица вдруг стали расплываться. Та, что в халате, кинулась что-то подкалывать из большого шприца, и я опять провалился в небытие.

Еще через сутки ситуация понемногу стала разруливаться, меня чуть покормили. Опять приходила из консульства та девушка, но уже без сопровождения и предложений назвать кого-либо из сообщников. Она успокаивала меня, говоря, что уже скоро все разрешится, но страну эту мне придется сразу покинуть. Я был совсем не против.

Чтобы как-то разобраться в происходящем, надо начать очень издалека. Из тех самых девяностых годов, что наступили в большом районном городе, в котором родилась и взрослела красивая девочка Томочка. Ее папа вдруг в начале этих годов авторитетно разбогател. Мама бросила работу, а Томочка –сельхозинститут. Не по Хуану сомбреро. Все закружилось: мальчики, клубы, а потом и наркотики. Папа, правда, ушел к модели, бывшей Томиной подружке, но мама быстро утешилась. А в нулевой год папу нашли в машине с простреленной головой. И Тома поняла, что надо отсюда валить, и уехала в сопредельную страну искать счастья. Год путанила, без удовольствия, но продуктивно, а тут попалась на перепродаже большой партии наркотиков. Появился шанс сгнить в яме азиатской тюрьмы, но предложили отсрочку приговора взамен на согласие работать на спецслужбы.

И она стала агентом с оперативным псевдонимом, который на русском языке значит «Мышь». Ее подкладывали под своих азиатов и под соседних, а на все национальные праздники возили от одного генерала к другому вместе с поварами и официантами. Но ее главной задачей было следить за прибывающими русскоязычными и докладывать. Для осуществления этих задач ей дали возможность набрать танцовщиц и обосноваться в клубе, куда так или иначе стекалась русская тусовка. К тридцати годам Мышь вообще разочаровалась в любви и вдруг стала особенной, увлекшись женщинами. Они и наркотики делали ее жизнь нежной и отчетливой. Сначала были азиатки, а уже два года у нее – танцовщица, красавица, бывшая спортсменка, настоящая любовь, серьезные отношения. Мышь ее уже два раза возила по юго-восточным странам с целью сочетаться браком, но пока не получалось.

Хозяин того клуба, конечно, знал, что за особу ему подсадили и очень ее страшился, а ему было поручено следить за ней и докладывать. Он и без того всегда подстукивал. Но эта аферистка со своими склонностями его пугала. И когда она, вернувшись в клуб, не нашла там свою любимую, она за минуту вытряхнула из него всю информацию и начала действовать. Она была в слепо-шизофренической ярости, что ее девушку увез мужик. Позвонила своим хозяевам, сообщив им о готовящемся террористическом акте, зная, чем их можно быстро поднять.

Через час отель был окружен плотным кольцом спецназа, уличное освещение было отключено, и движение на ближайших улицах было приостановлено. В коридорах отеля свет был тоже выключен, а потом командир взвода в полной антитеррористической экипировке постучал в номер, потом брызнул мне в лицо из баллона с новым экспериментальным нервнопаралитическим газом. Мышь затащили в номер для опознания тела. Она была в модных тогда красных ботфортах. Ими она, страшно истеря, и принялась бить лежачего. Специальные агенты ее с трудом оттаскивали, но она вырывалась и принималась заново пинать бездыханное тело. Позже, на очной ставке она снова была в тех же сапогах и пыталась повторить свое упражнение. При этом Мышь орала про утраченную любовь и разбитую семейную жизнь. Видно было, что эта истерика у нее не на один день.

А день пришел, азиаты разобрались в посылке и причинах всего происходящего, и меня выпустили. На следующий день у меня самолет, а меня тут и выручать уже понаехали. Все собрались, пошли пообедать в кафе с адаптированной для русских едой. В прихожей-коридорчике на стуле сидел парняга, мне незнакомый, но я почему-то на него внимание обратил. Всегда сажусь лицом к входу. Заказали еще и водки, но выпить не успели. Наш опоздавший товарищ зашел в кафе, поздоровался, даже приобнялся с тем сидящим пацаном. Они вышли на воздух и начали о чем-то говорить, поглядывая через окна в нашу сторону. Минут через пятнадцать тот ушел, а наш товарищ позвал меня выйти и вот что поведал.

Человек, которого он только что встретил, – бывший его хороший товарищ с далекого Урала, а ныне он стал киллером и свободно промышляет по миру. Так вот, сидел он уже заряженный по мою душу. Вчера его наняла моя визави и уже аванс проплатила. А прокомментировала она мою личность так, что Чикатило рядом не стоял, и любой прохожий просто обязан был меня убить. Опять смерть рядом со мной прошла, шаркая ногами. А девушку ту красивую тоже сразу выслали. Она где-то добыла мой телефон и звонила уже живым голосом, говорила со мной, как с избавителем от рабства, благодарила и была не против встретиться, если вдруг буду в Минске. Но мне это неинтересно, на Галочку она была совсем не похожа. Мне же дали понять, что мое посещение этой страны больше нежелательно. Так вот и закончились мои пристрастия к рулетке. А Господу я поклялся больше не прислуживать этому зверю.

А подобные инопланетные головы скоро и при дневном свете объявятся на Болотной площади и станут повседневной частью сегодняшней жизни среди мятущихся в суете городов в поисках счастья индивидуумов.

***

Прекрасный день 1 сентября – День знаний, а если он еще и солнечный и теплый, то вдвойне хорошо. Вовочка-второклассник стоял у подъезда своего дома – типичной для города двенадцатиэтажки, и пытался отковырять из домофона горящую красную лампочку. Уроки закончились, за спиной –рюкзак с учебниками и дневником, в руке – мешок со сменкой, Школа была совсем рядом, а домой он не спешил. Два часа дня, рядом на площадке нарядные взрослые встречают из ЗАГСа новобрачных, из машины – музыка, на сиденьях – приговоренные к вскрытию бутылки шампанского.

По асфальту к подъезду идет мужчина лет 35- 40 бодрым шагом, похоже, с хорошим настроением. Товарищ и коллега ушел в рейс, оставил ключи от квартиры для поливки мандарина, дорог ему был тот мандарин, вроде и одна память осталась от сбежавшей с кем-то жены. Пройдут минуты, и все эти персоналии, совсем, казалось бы, далекие друг от друга, сольются в одну точку напряжения и крови.

Мужчина подошел к двери подъезда, сходу открыл дверь. Вовочка был недоволен, он почти уж было отковырял тот глазок. Мужчина сказал: «Ну, заходи, отличник». Вовочка зашел, совсем нехотя. «Пятерок, небось, наполучал? – продолжил мужчина. – Ну, продолжай, маму радуй». У Вовочки пятерок еще ни разу не было, и он о чем-то своем думал по пути к лифту. Жил он на третьем этаже, но был ленив и ездил всегда на лифте.

Мужчина вызвал лифт. Вовка смотрел на красную лампочку лифта, очень она его искушала. А сейчас он мучительно вспоминал слово, которое говорили ему мама и бабушка. Оно было длинное и непривычное, но связанное с теми, с кем нельзя ездить в лифте и брать у них конфеты. Двери лифта открылись, мужчина зашел и сказал, обращаясь к Вовчику: «Заходи, герой, поехали». Вовка смотрел на него снизу вверх лукавым взглядом. Входные двери захлопали, новобрачные и гости протискивались в подъезд. И тут Вовка вспомнил то слово и, тыча пальцем в лифт, истошно заорал: «Педофил, педофил!» И, сгорбившись под ранцем, размахивая мешком со сменкой, кинулся бежать к лестнице.

Подвыпившие радостные парубки в подъезде среагировали мгновенно. Свидетель жениха, он же курсант и мастер по боксу, заскочил в лифт и ударом слева сломал нос, а ударом снизу выбил зубы педофилу. Его выволокли из лифта на площадку у подъезда, и тогда уже били все, даже бабушки и дедушки, случайные прохожие и мамы с папами, что вели своих чад из школы. Чада были нарядные, с бантами и чупа-чупсами. Потом приехала милиция, пока грузила, тоже била. Солнышко светило, день был теплый, праздничный.

Вовка за всем этим с демонической ухмылкой наблюдал из окна третьего этажа, ему все нравилось. А свадьба еще долго в этот день пела и плясала, рождалась новая семья.

В отделе в кабинете, где стоял гипсовый бюст Дзержинского с подкрашенными тенями глазами и в ярко-красной плюшевой узбекской тюбетейке на голове, негодяя привязали веревками к стулу и тоже били. Садизм здесь был в чести, били со знанием дела, пытались оскопить. Устали, достали коньячок, день сегодня уж очень примечательный, начальнику под юбилей дали полковника. И сегодня все полковники бухали в ресторане, а младшие чины на работе. Шефу позвонили, пусть там блеснет чешуей перед генералом, как успешно работают его люди. Взяли педофила прямо по-горячему. А главное, хотели, чтобы он распорядился, куда его дальше, вид-то у него не очень-то живучий. В отделе оставлять было нельзя, и начальник заехал уже в новых погонах, хотел скоренько показаться подчиненным. Зашел в кабинет с водителем, глянул на привязанного и попросил водителя пнуть того разок. Водитель пнул изо всей силы. Мент-начальник, даже если он пьян, все равно соображает. Он сообразил позвонить начальнику СИЗО, известному биндюжнику, который тоже был приглашен, и договорился определить недочеловека на ночь в камеру-отстойник, где готовился этап. Так и сделали, а потом продолжили банкет, кто где. А выбранный в педофилы всю ночь хрипел и булькал, а к утру умер, оставив после себя красные липкие разводы. Полковники останутся полковниками, мастера спорта мастерами, Вовочка все же получит свою пятерку в дневнике, большую и красную, и только мандарин будет медленно погибать под рассветами и закатами. Ибо у кого-то в Москве в Политбюро – свои, а у кого-то сосед по гаражу – прокурор.

***

Спал плохо, ночь прошла в непонятных тревогах, уже под утро приснился наш старый дом в каких-то серых, дождливых тонах. Кто-то большой ладонью сильно и больно сжимал кулачок двенадцатилетнего мальчишки. Проснулся с ноющей левой рукой. Во сне так ее, видно, сжимал, что на ладони оттиснулась неведомая, звездоподобная фигура. Проснулся поздно, уже по звонку моего товарища, что заведовал базой. Он был два дня на охоте. Большой любитель этого мной так и не познанного ремесла. Звонил с предложением заехать на базу, угоститься свежим мясом, а мяско лесное я любил, особенно – в хорошем супчике. Я пообещал заехать до обеда попутно.

Через два часа, когда я уже сидел у сторожей на стоянке и слушал свежие анекдоты про неверных жен и политиков, он снова позвонил. Его работяги в куче железа нашли ржавый Крест, но какой-то странный, с полумесяцем. Сам не зная зачем, я попросил измерить его рулеткой. Через 10 минут он сообщил, что размер – метр двадцать шесть сантиметров. Я сказал, что заеду за мясом и гляну. Анекдоты меня больше занимали, но цифра 126 как-то не тухла в голове. Потом она стала раскаляться, сначала красным, потом желтым и голубым и взорвалась. 126 сантиметров, деленная на длину локтя 0,42, это и есть три локтя. Неужто Господь простил мою неправедную жизнь и ведет меня к исполнению моего предназначения? Я вылетел на улицу и одним скачком запрыгнул в машину. Водитель не сразу понял, куда надо. Он был испуган, видя, как я взволнован. Встреча состоялась. Со своих глаз не могу рассказать, только со сторонних.

В ворота заезжает большая намытая черная машина. С пассажирского сиденья выходит уже очень взрослый мужчина с седой головой, в длинном английском плаще и шелковом шарфе. Он заходит в ангар, полный запахов автогена и металла. Его встречают несколько парней в спецовках, перемазанных металлической окалиной. Взгляд вошедшего направлен в одну сторону, где, приваленный к стенке, стоял черный Крест. Это было в точности то, что описал Зотов 130 лет назад. Мужчина подходит, падает на колени, начинает целовать Крест и истово молиться. Присутствующие ошеломлены, для них этот Крест еще минуту назад был куском металла под разделку. Мужчина встает, берет Крест в объятия, пытаясь его нести. Ему помогают, мужчина плачет. Крест укладывают в багажник.

Сейчас я знал, куда мне надо ехать. Крест надо упокоить в ковчеге и скрыть от глаз. Ехали к моему, как мне тогда казалось, другу, который уже скоро предаст и струсит. Тот был на месте, в мастерской. Часа два ушло на изготовление коробки из кедровых досок, и на кедровую же стружку уложили Крест Елеонский. Здесь он и будет до своего воздвижения.

Теперь я знал, как мне надо жить и что делать. Я одного хотел: жить рядом с ним, покаяться и умереть подле него. Надо готовиться к походу в Святую Землю за благословением. Надо думать, как строиться. Моя жизнь обретала ясные очертания, а главное – смысл. Буду жить в доме у пруда, в саду будут яблони, а вдоль заборов весной расцвет иван-чай, под сенью Креста и по милости Божьей. Прямо в зиму и начну, помолившись, строиться. И еще правда была, что с того дня в моей жизни стало появляться очень много хороших людей, а плохие стали пропадать. Возможно, наши собственные помыслы и намерения определяют, кто с нами рядом.

***

В течение недели нашел старый домик в деревне с участком недалеко от реки, а еще через неделю загнал туда технику и начал копать пруд. Это надо было сделать в первую очередь: вырыть и залить водой, оставив отстаиваться до весны. Вдоль склона отсыпали камнем площади будущего лицевого берега пруда и территорию под основание будущей часовни. Первыми числами ноября всю эту работу закончили. Пруд получился большой и под край заполненный речной водой. Не удержался-таки, запустил рыбу, что попадалась в браконьерские сети местного люда. Они с большим желанием продавали ее мне, красивую и рвавшуюся жить. Пришлось еще и аэрацию на дне пруда смонтировать. На глазах вода замерзла и только в центре булькала, и уже очень холодными утрами парила.

Так было в деревне, а город занырнул в празднование столетия ВОСР. Мероприятия носили локальный характер с глубоким проникновением на местные экраны и радиоэфиры. Активизировались бывшие и нынешние комиссары, замполиты и политруки, которые тогда рассказывали, что надо быть патриотом и послужить, чтобы жить хорошо, а теперь рассказывают, как мы раньше хорошо жили. С этими рассказами они и вышли под красными флагами, со знаками отличия и гордо-трезвыми лицами. Не хотели расставаться с комсомолом, хотели быть вечно молодыми. Ведь Ленин всегда молодой, а юный Октябрь впереди.

«Красный марш» с портретами Ленина и Сталина, с красными конниками в буденовках растянулся на сотни метров. На площади сегодня в 17:00 митинг. Среди этих людей где-то с большим флагом обязательно есть гражданин из желтых «Жигулей», которые где-то далеко и как-то припаркованы. А на Колыме столетию революции посвятили театральный вечер с прочтением стихов со сцены, а в антракте состоялся мастер-класс по снаряжению патронами пулеметной ленты и раздаче кипятка с сахаром. И вновь продолжается бой. Но нигде никто не покаялся даже через сто лет после отказа от духовных основ человеческой жизни. Не покаялись, что жили по правилу «спасибо на хлеб не намажешь».

Крест божьей милостью – в ковчеге. Пруд основательно замерз. Началось время проектирования и сбора материалов. Этим сейчас и занималась нанятая мной команда. Пришел Новый год. Встречал я его в том же селе, при маленькой елочке, в старом домике, небольшой компанией самых близких людей. Из окна панорама из белого-белого снега с живой полыньей, лес. А по ночи сказочно-звездное небо. Здесь совсем другой климат, это уже предгорье.

Я уехал оттуда третьего числа. А четвертого туда пришла гостья с малышом. На ничем не тронутом, выпавшем с ночи снегу поутру сторож обнаружил звериные следы и дороги по всему участку. Это были два тигра. Улеглись они неподалеку от пруда, в зарослях, и их было отчетливо видно сверху. Из всего торопливо рассказанного мне по телефону я уразумел, что это мама с малышом. Мамин след кровит, она периодически подползает к полынье и лакает воду. На воду, похоже, и пришла. Если брюхо прострелено, то внутри все горит, и на белом снегу явно отпечатываются алые пятна. Уезжая вчера, я видел, сколько рядом детей катались на санках и просто фанерках. Мне стало страшно, кинулся набирать телефоны всех имеющих отношение к таким ситуациям. А все – в новогодних гулянках. Добрался до самых главных дежурных по экстренным службам и ситуациям. А сам, не умывшись и не причесавшись, помчался в ту сторону, благо, водитель непьющий.

Специальный отряд по охране амурских тигров создан по инициативе Президента России. Единственным учредителем этой некоммерческой организации стало Русское географическое общество, попечительский совет которого возглавлял тот же Президент. Деньги Фонд получает из внебюджетных средств, в том числе и грантовых. На праздновании Международного дня тигра Президент сказал: «Важно, что находящийся на грани исчезновения амурский тигр взят под охрану государства, и благодаря усилиям зоологов, егерей, волонтеров, многих неравнодушных защитников дикой природы, сегодня его численность возрастает». Российский лидер выразил признательность всем, кто причастен к этому серьезному и по-настоящему благородному делу, и пожелал им успехов.

Видимо, с утра я все же поднял какого-то серьезного толкача. У моей калитки уже стояли две машины, и небольшая группа людей с огромными биноклями рассматривала мою территорию. Как оказалось, это местные егеря. Они пили чудовищно холодное бутылочное пиво и чуть меня просветили, дав сначала глянуть в окуляры. Картинка была что надо: метрах в тридцати от пруда в кустах явно проглядывались лежащие на снегу две фигуры раскраса, как на обложке хорошего журнала. А чуть дальше по руслу речки кто-то уже пробил утреннюю лыжню, и явно, люди еще будут. Но егеря точно утверждали, что если лыжник будет с собачкой, то нападения не избежать. Тигрица крупная, взрослая, явно раненная в живот, а значит, если человек не вмешается, то он обречен. Возможно, за помощью к людям пришла. Второй тигр молодой, до трех лет она детей водит, возможно, ему два, а может, и больше. Ситуация явно опасная для окружающих, но они решение не принимают, ждут руководства. Из всех потом прибывших это были самые разумные и толковые парни.

Подкатил «Сурф» с главой местной власти – человеком, сильно нуждающимся в опохмелке. Он долго смотрел в бинокль, но, как мне показалось, совсем в другую точку, потом хмыкал и жаловался, что только у него, несчастного, так плохо может год начаться. А потом оживился, как бы найдя выход. Придумал, что это моя земля, частная, а значит, я и должен нести за все случившееся ответственность. Хороший малый, продуманный. Но когда подъехал «УАЗ» с начальником местной полиции и четырьмя парубками с автоматами (какой-то местный ОМОН), глава, вроде, и повеселел. Подполковник достал из внутреннего кармана согретую бутылку водки и завернутое в тряпку сало, и на подножке «УАЗа» они разлили. Главный полицейский был уверен, что его бойцы пойдут и кого надо и куда надо шуганут. Но бойцы, поглядев в бинокль, не очень-то рвались в бой, им тоже хотелось у подножки постоять, но их не приглашали. Было холодно, но шабаш явно собирался. Местный глава постоянно повторял, что пусть куда угодно шуганут, но только с его территории. Егеря сказали, что днем никуда не пойдут, а если пойдут, то бед наделают. Можно их усыпить и вывезти, а можно и оказать помощь раненому зверю. В ответ местный глава их нехорошо обозвал и сказал: «Да вы хоть сексом с ними займитесь, только не на моей территории». Шабаш начинал приплясывать. Егеря дозвонились в реабилитационный центр тигров, он был отсюда в восьмидесяти километрах, и там были готовы принять зверей.

И вот подъехало руководство, которое должно было принять решение. Из очень хорошего джипа вылезли две одинаковых фигуры, на них были бушлаты, похоже, от московского кутюрье и фуражки с генеральскими гарделями. Тот, у которого был черный мешок в руке, предложил пройти в дом и все неспешно обсудить. Но я ответил, что идет стройка, дом нетоплен и в нем еще холоднее, чем на улице. Второй из руководства все-таки глянул в бинокль и где-то увидел на мамке ошейник. Местный глава скис окончательно.

Амурский тигр – самый тигр в мире, единственный тигр, освоивший жизнь в снегах. Это национальной достояние России. Федералы с кокардами откинули заднюю крышку багажника – получился стол, из черного мешка вытащили коньяк, настоящие граненые стаканы и пачку разноцветного мармелада «лимонные дольки». Налили себе по полстакана и, закинув в воротники затылки, стриженые под полубокс, выпили. Местному главе не налили, ему и так хватит. Тот со мной говорил об ответственности землевладельца, громко орал и, тыча пальцем вниз, задал вопрос, знаю ли я, кто у этих «крыша». Слово «крыша» было словом знакомым, и я ответил тут же, спросив, уж не главу ли государства он «крышей» называет. Он как-то на глазах сразу протрезвел и заблажил, что это я так сказал, а не он. При этом дяденька хватал всех подряд в поисках подтверждения, что это не он. Страшно было от самого себя. Потому и не налили ему, налили полицейскому и тут же заинструктировали по пунктам:

Перекрыть въезд в село.

Закрыть все выходы на лыжни и детские горки.

Немедленно начать оповещение населения.

Тот не знал, начальники они ему или нет, но козырнул и, закинув главу в машину вместе с бойцами, отвалил. Егеря получили инструкцию не фантазировать, то есть без лишних инициатив, но быть начеку. Важные персоны уехали, оставив после себе в морозном воздухе запах коньяка и еще, похоже, советского одеколона.

Шабаш пока не состоялся, а дом-то был натопленный и теплый. Я повел туда егерей, а то они уже подплясывали и сопливили. Тогда уже нормально налили и водки, и горячего борща. И ребята рассказали, что с первыми снегами, когда появляется много следов, тигры начинают отслеживать друг друга и прогонять сородичей со своих охотничьих территорий. Нехватка в зиму мяса грозит смертью. Похоже, эта пара пошла искать лучшей жизни и налетела на сучью пулю. И если кабан или медведь может всю жизнь носить в себе пули и жиганы, то кошка с одной лишь раной в животе обязательно погибнет. Но если человек ее прооперирует, то шансов на выживание будет много. Они были явно сочувствующими, но получили приказ не фантазировать. А я им рассказал, что в городе в честь прославления и защиты амурского тигра в сентябре по улицам прошла колонна в 18 тысяч человек. Люди по старым комсомольским привычкам в демонстрациях высказывались в любви, верности и преданности.

Егеря уезжали совсем пьяные и безрадостные. Короток день январский, и ближе к сумеркам приехало два «УАЗа» с автоматами и, кажется, с гранатами, но без подполковника. С полчаса до полной темноты они правили руки на капоте, видимо, смелости набирались, а потом позажигали самодельные факелы и двинулись через мой участок в атаку. Стараясь производить больше шума, они орали, как дикие инки перед жертвоприношением. Шабаш обретал классический вид. Чем ближе, тем шаги становились меньше, а факельно-огненные дуги шире. Воздух был прозрачным и гулким, в небесах уже блестели созвездия. А человек двадцать первого века шел в атаку. И тут что-то произошло, никем не жданное. Тигрица рыкнула по-настоящему – стало жутко, в селе завыли собаки. Атакующие повернули назад и стали тушить факелы в снегу, вверх ускорялись, потом звенели чем-то наверху и как-то тихо, по-будничному уехали.

А гости в ту ночь ушли. Под утро потянула поземка, и в ту поземку они ушли с подотчетной людям территории умирать. А умирая, им чудилось, как люди нескончаемым потоком, в оранжево-черных костюмчиках и с шариками под стать чествуют достояние России. Те парни-егеря найдут их через неделю. Тигрица будет лежать мертвая, вытянувшись во весь свой громадный рост. А рядом, свернувшись клубком, ребенок, умирающий от истощения. Ребенок окажется девочкой, и егеря нарекут ее почему-то Солнышком и выходят. Она и ее мать, еще ничего плохого людям не сделавшие, заранее были приговорены к проклятью и смерти.

Если кто слышал про дружбу тигра Амура и козла Тимура, то не верьте. Тигр Амур – это тигрица Солнышко, а козлом она брезговала и презирала, только людей больше ненавидела. А Амуром ее называли в интересах бизнеса. А она – тигр из дикой природы и больше ничего. А когда вы ей козла запускали, то были уверены, что она зверь.

***

«Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут» (Мф. 5:7)

Много лет назад со мной произошел случай, который меня если не воспитал, то заставил задуматься и освежиться в чувствах.