Помоги проекту - поделись книгой:
– Как быть со сторонниками миссис Кенворт? – возразила Элис. – Легко ли будет убедить их твоими доказательствами?
Он сделал паузу, затем начисто вытер доску и написал в ответ: «Переубедить их я не смогу, но они слишком малочисленны, чтобы решить исход голосования».
Ответ не удовлетворил Элис, но ничего другого она предложить не могла.
– Еще один раунд? – написала она. – И потом ты передашь новости митонцам, независимо от исхода?
– Да, – ответил он.
Глава 11
Прежде, чем отнести препараты обратно в шестиугольный кабинет, Элис перенумеровала их своим секретным ключом; таким образом, более ранние заметки не наведут исследователей на мысли об ожидаемом результате. Чувство вины от собственного нежелания доверять своим коллегам сошло на нет; любая стратегия, повышавшая благонадежность наблюдений, или выявлявшая какие бы то ни было пристрастия, стоила затраченных усилий.
Сейчас Элис видела лишь собственную мать и мистера Уоррена, но хотя остальные участники исследования выглядели, как жестикулирующие в воздухе ювелирные украшения, в ее воображении все они передвигались по огромному, темному бальному залу, где каждую пару освещал собственный источник света, так сильно слепивший глаза, что они попросту не могли взглянуть в другой конец комнаты и хотя бы мельком уловить прочих танцоров. Ее отец танцевал с миссис Бэмбридж, а мистер Гревелл – кружился в вальсе с миссис Коллард. В действительности эта занятная фантазия не отражала всего великолепия умопостроений Тимоти, но именно он ввел в обиход танцевальную метафору, а Элис была более, чем готова принять ее в качестве замены, которую могли охватить своим умом простые смертные, не обладавшие навыками мышления в двенадцати измерениях.
– На этот раз ты случайно не подбросила туда образцы, взятые у бродячих кошек? – с ехидством спросила ее мать, делая первый набросок.
– Бродячие кошки для этого бы не подошли – пришлось бы брать домашних, – ответила Элис. – С бродячими животными никогда не знаешь наверняка, из какой они фракции.
По ходу наблюдений она пыталась оценить настрой исследователей, исходя из их манеры письма – ритм, паузы, обдуманность. Злились ли они, были ли в замешательстве или чувствовали, что их гипотезы получили заслуживающее того оправдание? Тимоти не дал им четких прогнозов; гипотетическая седьмая фракция была слишком плохо определена, чтобы вписаться в систему остальных шести. Но доказательства того, что Элис не справилась со своими обязанностями, заразив образцы веществом из Салтона или Риджвуда, будет опираться как на справедливость теории Тимоти, так и на определенную удачливость незваной фракции. Ведь наблюдать аномальную ткань могла лишь одна из трех танцующих пар, и две из них по-прежнему не имели противоречий с гипотезой о заражении. Они, возможно, решили бы этот вопрос, проведя через неделю дополнительный круг ревизий, но избирателям Митона от этого не будет никакого толка.
В записях ее отца была зачеркнута одна строка. Что это означало? Элис видела, как он настраивал микроскоп, поворачивая рукоятку, которая поднимала и опускала тубус устройства. Стал бы он лгать о результатах наблюдений ради защиты собственной репутации? Лишь бы отсрочить крах своей теории? Почему она не родилась от камня – ведь тогда Элис могла по очереди встать рядом с каждым из шести исследователей и увидеть ровно то, что видели они?
Когда тетради с записями были собраны, Элис замешкалась, чувствуя неготовность взять их в свои руки. Стенограферы писали, оставляя слой чешуек на грубых листах волокнистого материала, игравшего роль книжных страниц; чтобы повредить поверхность, достаточно было провести по ней кончиком пальца. Занимаясь подготовкой предметных стекол с препаратами, она думала, что приняла все меры предосторожности, но разве ее собственная беспечность не была более вероятным объяснением, чем результаты, указывающие на истинную природу заболевания? Образцы собственных тканей она поместила внутрь предметных стекол на день позже, чем образцы Тимоти; это уже могло объяснить, почему один из препаратов оказался чистым, а другой – нет.
– Ты это сделаешь, или мне найти кого-то другого? – спросила ее мать.
– Сделаю.
Элис отнесла книги в свой рабочий кабинет. Больше никаких задержек финального вердикта – и никаких отказов или оправданий, если истина окажется не на ее стороне. Она должна была проявить такую же честность, которую ожидала от самих исследователей.
Элис открыла собственную тетрадь и принялась заносить результаты в таблицу, переписывая и упорядочивая данные без какой-либо интерпретации – ключ, раскрывавший подлинное происхождение каждого препарат, по-прежнему лежал запертым в ящике ее стола. Она подумывала о том, чтобы перемешать и сами тетради, а заодно скрыть имена их авторов, но почерк ученых был известен ей слишком хорошо; все, что оставалось Элис, – это жужжать про себя, пытаясь нарушить ход собственных мыслей всякий раз, когда она замечала попытку поразмыслить о том, просмотрела ли она достаточно результатов, чтобы расшифровать их значимость и понять, начала ли чаша весов клониться в ту или иную сторону под тяжестью фактов.
Когда дело было сделано – и было уже поздно задумываться о плюсах и минусах фальсификации данных, пусть даже и на тот срок, которого бы хватило ее отцу, чтобы вмешаться в результаты митонского голосования, – Элис отперла ящик и достала список, которому следовала при нумерации препаратов.
После расшифровки стало ясно, что ее собственная омертвевшая плоть уже начала подвергаться рассеянию; наиболее четко ее видели мистер Уоррен и мать Элис, но следы ее тканей заметили и четверо остальных исследователей. Та же судьба постигла и плоть Тимоти; в какой-то степени ее могли видеть все.
В то время как странные крупинки, обнаруженные в ходе предыдущего раунда наблюдений мистером Уорреном из Салтона и мистером Гревеллом из Риджвуда, сейчас оказались недоступны ни тому, ни другому, ни их теперешним партнерам по танцу.
В этот раз их изобразили мистер Пемберти и миссис Бэмбридж – причем более или менее в тех же местах, что и их предшественники.
Элис закрыла глаза; она была слишком потрясена, чтобы почувствовать что-то помимо облегчения, и даже не могла объяснить смысл увиденного. Раньше, столкнувшись с подобными фактами, она бы заявила, что инфицированная ткань «перешла в другую фракцию», но с точки зрения теории Тимоти такое предположение было попросту абсурдным.
Именно мистер Уоррен и мистер Гревелл продолжили движение вперед, направляясь каждый своей дорогой в две оставшиеся области взаимодействия. С крупинками плоти этого не произошло; они остались на месте, чтобы рано или поздно столкнуться с новой парой гостей.
Но кто должен был находиться под тем же самым светом до них, если бы Элис удалось обратить танец вспять? Сами взаимодействия она знала наизусть, но для ответа на вопрос этого было недостаточно. Тогда она откопала свои заметки по формулам Тимоти и, сев, занялась проверкой и перепроверкой результатов.
На момент взятия образцов в той же самой области взаимодействия находился и Тимоти. Вторженец не мог просто стоять на месте, однако не примкнул и к более масштабному танцу. Петляя по своему маршруту, он каким-то образом оставался в пределах четырех измерений одной, конкретной области, терпеливо дожидаясь всех, кто оказывался поблизости, чтобы заключить их в свои объятия.
Глава 12
Элис сидела на скамейке рядом со скульптурой, приветствовавшей путников по дороге в Ритер; форма кривобокой пирамиды внушала уверенность в том, что встреча, на которую она так надеялась, все-таки состоится. Все балки по-прежнему выглядели в равной степени надежными; увидев эту конструкцию в первый раз, Элис бы вряд ли смогла угадать, к какой фракции принадлежала каждая из них.
Она заметила на дороге отца, который быстрым шагом направлялся в ее сторону. Элис поднялась и помахала ему рукой, не зная, стоит ли ей выбежать ему навстречу. В ответ он поднял руку, и Элис показалось, что на его лице появилась улыбка.
– Есть новости? – прокричала она, когда решила, что он подошел достаточно близко, чтобы расслышать ее голос.
– Они сворачивают изоляцию! – объявил Николас. – Перевес был небольшим…, но решающим!
Элис направилась к нему. – Поздравляю! – При мысли обо всех обвинениях, которыми ей раньше доводилось бросаться в его адрес, она ощутила укол стыда. В итоге он действительно ратовал за правду; просто потребовалось какое-то время, чтобы его убедить.
Когда они встретились, Николас бросил беглый взгляд на скульптуру; он быстро обнял дочь, и они вместе направились в сторону города.
– Мистер Уоткинс, наверное, жутко злорадствовал?
– После голосования он, похоже, был крайне доволен собой, – ответил ее отец, – но боюсь, что к нашим наблюдениям он отнесся с тем же недоверием, что и к моей теории межфракционного загрязнения.
– А миссис Кенворт?
– Продолжает стоять на своем, как ты, наверное, догадалась.
– Но голосование есть голосование? – осторожно спросила Элис. – У нее нет другого выбора, кроме как согласиться с решением большинства?
– Она определенно не станет мешать тем, кто захочет покинуть город. Но я бы не стал списывать со счетов ее сторонников: не исключено, что они станут терроризировать гостей, так что всех наших соседей нужно предупредить, чтобы те действовали с осторожностью. Возможно, уже через несколько месяцев в наши города снова вернутся ярмарки, но нельзя рассчитывать, что все вернется в норму за одну ночь.
– Это точно. – Элис рассмеялась и повернулась лицом к Солнцу. – Но какой-никакой, а прогресс, верно? – В своих мыслях она лелеяла сумасбродную фантазию, в которой все соседние города, подражая примеру Ритера, начали организовывать собственные исследовательские группы. Надеяться на то, что к подобной затее присоединится и сам Митон, было явно преждевременно, но это не исключало всего остального. Разве есть более подходящий способ приблизить победу над болезнью, чем подвергнуть ее еще более пристальному изучению – особенно теперь, когда с карантином было покончено, а Дисперсия, наконец-то, начала раскрывать свои секреты?
Отец произнес что-то неразборчивое; взглянув на него, Элис заметила, что он уже начал растворяться в воздухе.
– Не беспокойся, я тебя провожу! – прокричала она. Они оба носили кольца и браслеты; Николас мог идти следом за дочерью, уверенный, что она успеет предотвратить контакт со случайным прохожим, ведь в противном случае им грозить взаимно травматичная колокация.
– Отлично, – крикнул он в ответ. Его голос звучал совсем не так, как если бы отец обращался к ней издалека; судя по всему, ослабление взаимодействия между ним и фракцией воздуха, колебания которой могли уловить уши Элис, варьировалось в зависимости от конкретных обертонов, что придавало его голосу пугающе пронзительный тембр.
Она медленно вошла в город, стараясь как можно чаще оглядываться назад – проверяя, не отстал ли отец, и есть ли у нее самой четкое понимание размеров тыльной зоны, которую ей нужно было оберегать от посторонних. Несколько прохожих смерили их осуждающим взглядом, но в итоге ничего не сказали и решили остаться на почтительном расстоянии. Элис не могла винить их за неодобрительное отношение, но ведь это она упрашивала отца как можно скорее вернуться с новостями о референдуме, так что ответственность за столь неудачное стечение обстоятельств по большей части лежала на самой Элис.
Проводив мистера Пемберти в его съемную комнату, Элис направилась к больнице. В коридоре она увидела мистера Болтона, отца Тимоти, который как раз выходил из палаты.
– Я могла бы вернуться позже, – сказала она.
– Возможно, сейчас самое время прекратить, – посоветовал он.
– Прекратить что?
– Возвращаться.
Элис замешкалась. – Болезнь перекинулась на его легкие, – ответил мистер Болтон. – Сейчас ему тяжело не то, что говорить, а даже просто дышать. Ему, наверное, осталось всего несколько дней, но поддержать разговор он уже не сможет.
Элис не хотелось оплакивать Тимоти в присутствии его отца; это казалось нарушением личных границ, попранием его собственной скорби. – Вы должны знать, что его идеи оказывают нам неоценимую помощь, – сказала она. – Без них мы бы до сих пор блуждали во тьме.
Мистер Болтон рассеянно кивнул, будто это казалось ему столь же бессмысленным, как и любая другая попытка утешения. – Он хотел передать тебе кое-что из своих записей. Ты можешь забрать это у медсестер.
– Спасибо.
Элис подошла на сестринский пост и стала ждать, не желая отвлекать тех, кто был занят своими обязанностями в палатах. Она злилась на себя из-за того, что оказалась настолько неготовой к этому моменту; Элис слишком часто доводилось видеть, как резко ухудшалось состояние других больных, чтобы случай с Тимоти застал ее врасплох. Неужели она и правда думала, что шестерка сможет так быстро распутать эту загадку, чтобы найти для него лекарство? Даже с учетом подброшенных им озарений, добиться цели за столь короткий срок было невозможно.
Она поймала на себе взгляд медсестры и объяснила, что именно ей нужно. Корешки страниц держали в воде, и слова Тимоти по-прежнему выглядели свежими на переплетенных стеблях камыша.
Элис прочла новые заметки на обратном пути к складу; там были кое-какие выкладки, но куда б
Элис прокручивала эту мысль в голове, стараясь облечь ее в нечто большее, чем поэтические слова. Организм, научившийся удерживать себя в пределах одной области взаимодействия, не смог бы надолго заразить обычное существо; если он не мог жить самостоятельно, то в лучше случае ему оставалось надеяться лишь на нового хозяина из другой фракции. Однако человеческие фракции, даже в лучшие времена, никогда не смешивались друг с другом в достаточной степени, чтобы такое поведение смогло развиться в действенную стратегию выживания.
У других видов фракции также сохраняли чувствительностью к риску колокации, хотя и не отличались настолько жесткой сегрегацией по географическому признаку. Не исключено, что естественным местом обитания вторженца было тело птицы, лисы или стрекозы, а ветер переносил его между ветвями шестистороннего семейного древа, не создавая потребности в поисках жертвы, отличавшейся особенно широким ареалом.
Но как же он в таком случае умудрялся месяц за месяцем разрушать тело Тимоти? На этот вопрос у Элис было лишь два варианта ответа: либо существовало целое множество инфекционных агентов, которые были распределены по всем трем областям взаимодействия, поочередно занимая и покидая тело носителя. Либо крупинки, которые они увидели под микроскопом, вели себя совершенно иначе в окружении живой ткани. Чтобы заразить человека и продержаться в его теле больше нескольких дней, они должны были перемещаться из одной области в другую.
Элис сидела в своем кабинете, раз за разом перечитывая заметки. Тимоти нашел одну из возможных, идеальных траекторий, которой мог придерживаться вторженец – по крайней мере, в своей наблюдаемой форме, будучи запертым рядом с омертвевшей тканью на предметном стекле микроскопа. Правда же заключала в том, что самый главный вопрос по-прежнему оставался без ответа: каким образом инфекции удавалось так долго оставаться внутри тела и почему она причиняла столько вреда, когда, наконец, вырывалась на свободу?
Она отложила бумаги и разрыдалась, прикрыв рот рукой, чтобы приглушить звук – пусть даже у ближайших соседей Элис не было ни единого шанса услышать ее голос.
Глава 13
Элис проснулась от того, что кто-то колотил в дверь. Она оторвала голову от стола, не сразу осознав, где именно находится. Темнота навела ее на мысль, что сейчас ранний вечер; она, должно быть, задремала. Ей следовало быть дома и готовить ужин, но Ребекка не пришла бы разыскивать свою дочь в столь агрессивной манере.
– Кто здесь? – крикнула она, зажигая лампу. Ответа не последовало, но стук продолжился. Открыв дверь, она увидела висящую в воздухе лампу – погасшую, как ей казалось, – и грифельную доску со словами: «В городе пожар. Я чувствую запах дыма».
Элис схватила свою доску и вышла на улицу вслед за гостем; ей, наконец-то удалось как следует разглядеть надпись – судя по знакомому узору трещин вокруг рамки, доска принадлежала ее отцу.
– Где? – пробормотала она, торопливо следуя за Николасом, который вел ее по запаху митонского дыма. Она надеялась, что отец ошибся: кто знает, что за странные обонятельные фантомы могли проявиться в конце переходной фазы?
Улицы были забиты людьми, спешащими на ужин или в гости к друзьям; Элис заметила изумленные взгляды при виде прыгающей вверх-вниз доски, которая петляла между ними на неприлично близком расстоянии, хотя сам мистер Пемберти сейчас был совершенно безобиден.
Они уже начали переходить через площадь, но затем ее отец остановился. – Таверна, – написал он. – Ближе подойти не могу.
Элис взглянула по направлению их движения. На дальней стороне площади располагалось три таверны, но все они казались целыми и невредимыми.
– Которая из них? – написала она. – Если считать слева от нас.
Николас помедлил. Насколько же плотным был дым, если он не мог ответить сразу? – Вторая, – наконец, написал он.
Элис побежала вперед, пробивая путь через толпу. Когда она вошла в таверну, ее буквально оглушил смех и гомон посетителей; оглядевшись по сторонам, она заприметила мужчину, который нес тарелку к одному из столов.
– Прошу прощения, – обратилась она, хватая его за локоть.
– Не могли бы вы дождаться своей очереди, – ответил он, вложив в свои слова больше терпения, чем она была вправе ожидать.
– Здесь пожар! Вам нужно все вывести!
Это привлекло его внимания, но затем он строго спросил: «Где?»
– Я не уверена, – призналась Элис. – Это митонский огонь. Он может быть где угодно. Может быть, прямо вокруг нас!
Она проследила, как замешательство на лице мужчины сменилось выражением недоверия. – Откуда вам это знать?
Элис старалась сохранять спокойствие; даже если в городе успели распространиться новости о прекращении карантина, визитеров вряд ли бы ожидали так скоро. – У меня в гостях митонец.
– И это он устроил пожар?
– Нет! Но он может видеть огонь и чувствовать запах дыма. Он указал на это место с расстояния, но сам подойти не может, потому что пламя слишком сильное.
Мужчина по-прежнему пребывал в нерешительности, хмурясь в ответ на ее эксцентричное заявление, не будучи, однако же, готовым отмести его как откровенную чушь. Элис подозревала, что выглядит, как сумасшедшая или пранкерша – а может быть, и подстрекательница, которая пыталась очернить их соседей в тот самый момент, когда те проголосовали за восстановление нормальных взаимоотношений между городами.
– Может, попробуете прислонить руку? К одному из столов?
Он подошел к пустому столику, отложил блюдо, которое держал в руках и плотно прижал ладонь к поверхности камня. – На ощупь слегка теплый, – согласился он. – Теплее, чем должен быть. – Он был все еще не уверен. Разве ребенком ему не доводилось видеть тот знаменитый фокус? Когда иллюзионист дает тебе прикоснуться к каменной плите, и ты чувствуешь, что она чуть теплее обычного, – а спустя минуту рассыпается на части?
Похоже, что все-таки доводилось.
– Дамы и господа! – прокричал он. – Я вынужден попросить вас покинуть наше заведение, соблюдая спокойствие. В здании пожар, и хотя огонь пока что изолирован и не успел охватить большую площадь, мы не можем рисковать вашей безопасностью, позволив вам остаться. В качестве компенсации за неудобства мы дарим вам бесплатные ужины, которые я буду рад предоставить в вечерние часы по вашему выбору, но сейчас, к большому сожалению, вынужден попросить вас уйти.
Элис почувствовала, как ее тело буквально осело от облегчения, когда ворчливые посетители начали гуськом покидать таверну. «Небольшой пожар» был очевидной ложью; если бы они попытались убедить всех этих людей, что те стали целями митонских террористов, то в итоге весь город мог сгореть дотла.
– Что теперь? – спросил у Элис хозяин таверны, будто та имела опыт в подобных вопросах. – Я смогу затушить его дождевой водой? Или песком? Песок должен сработать!
– В этом деле я не советчик, – ответила она. – Но пытаться победить огонь вслепую?.. – Она развела руками в обреченном жесте. – Мне жаль. – Элис не хотела, чтобы он лишился своего заведения, но она не собиралась просто стоять здесь, передавая ему ведра с песком в ожидании, что у здания вот-вот обвалится крыша.
Чтобы снова отыскаться своего отца, Элис потребовалась целая вечность. Его доска неуклюже покачивалась на площади, зажатая между потоками людей – многие из которых, судя по всему, были привлечены суматохой и задержались лишь для того, чтобы выразить свое разочарование – ведь пожара так никто и не увидел.
– Таверну эвакуировали, – написала она на своей доске.
– Хорошо, – ответил Николас.
– Кто мог на такое пойти? – написала Элис. Вопрос был риторическим, но ее замешательство – вполне искренним. При всем ее беспокойстве из-за экстремистов, поддерживавших миссис Кенворт, она не могла и предположить, что эти люди решат действовать так поспешно или со столь бессердечными намерениями.
– Должно быть, они ушли раньше меня, – написал отец. – Подготовились еще до объявления голосования.
Они должны были знать, что проиграют, но несмотря ни на что оставались преданными собственным убеждениям. И все же как именно они представляли исход своего поступка? Что жители Ритера и еще четырех городов просто бросят свои земли и уйдут, оставив Митон посреди магического рва из пустошей, которые защитят его от Дисперсии?
– Как думаешь, много ли у них было горючего? – спросила она отца.
– Примерно столько, сколько смогла бы унести дюжина человек, – ответил он, постаравшись вникнуть в самую суть вопроса. Не громадная армия, но и не жалкая горстка. Дюжина невидимых диверсантов была не в состоянии стереть город с лица земли, но вполне могла причинить вред многим людям – а еще большему их числу внушить неприязнь к соседнему городу.
На площади раздался громкий треск. Элис обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как таверна рухнула под собственным весом, вывалив на улицу обломки здания и подняв в воздух облако пыли; по размерам оно вполне могло посоперничать с дымом, который, судя по всему, и видел все это время ее отец.
Немного помолчав, зеваки принялись изумленно кричать друг на друга. Вскоре весь Ритер узнает, что причиной обрушения был отнюдь не маленький пожар, который каким-то образ нанес ущерб, несопоставимый с его собственными размерами.
– Пойдем со мной? – предложила Элис. Она не ждала, что посетители таверны попытаются до смерти забить своего невидимого благодетеля камнями, но избегать лишнего риска казалось вполне разумным: сейчас роль искры могло сыграть одно только присутствие его бестелесной доски, а толпа была готова поддаться любым слухам и кривотолкам, которые наберут вес в ближайшие несколько минут.
Элис и Николас вернулись на склад, ни говоря ни слова, но когда они, наконец, оказались внутри и почувствовали себя в безопасности, Элис спросила:
Поделиться книгой: