– Если я прав, то оба подхода совершенно равнозначны. Но мой можно выразить всего несколькими простыми уравнениями – а не целыми страницами произвольных инструкций, которые люди должны слепо выполнять просто потому, что те сработали в прошлом. Протянув руку, он взял пачку бумажных листов со столика по другую сторону кровати, где в неглубоком лотке вымачивалось несколько корневищ.
– Если ты и правда готов мне это доверить, я сделаю все от меня зависящее. – Элис взяла в руки пачку рыхлых страниц и переложила их в свою корзину. – Я положу их в воду как только вернусь домой.
– Ну ладно. Тогда я готов.
Она уже научилась не спрашивать Тимоти, был ли он уверен в своем выборе; меньше всего он нуждался в том, чтобы она испытывала его решимость, продлевая мучения. Она надела перчатки и развернула инструменты, после чего сняла бинт с его левого плеча.
Медсестры плотно прижимали рану марлей и делали регулярные замены, но к моменту прихода Элис повязка всегда начинала болтаться – и вовсе не по недосмотру, а в силу характера самого заболевания. Сверху рана была покрыта налипшим на нее слоем высохшей темно-красной крови, но даже при малейшем движении марли этот слой сдвигался вдоль раны, и из образовавшегося разрыва начинала сочиться жидкость соломенного цвета.
Лучше резать там, где она уже нарушила целостность тканей, чем вызывать боль в другом месте. Элис взяла скальпель и, на глаз оценив глубину, приступила к разрезу. Тимоти по-прежнему сохранял полную неподвижность. Как будто перед ним стоял выбор из двух противоположных альтернатив: либо уклониться от скальпеля, либо сделать свое тело неподатливым как камень – даже в тот самый момент, когда в него вошло лезвие инструмента.
Закончив надрез, Элис поместила в стакан для сбора образцов лоскут плоти в форме грубого квадрата. Когда она вновь зафиксировала рану повязкой, Тимоти застонал – теперь его зубы были стиснуты, а кулак прижат ко лбу.
Сжав его здоровое плечо, она без лишних слов отошла от постели. Несколько пациентов выкрикнули ей вслед проклятья, без сомнения уверенные в том, что она совершенно не заботилась об интересах самого больного, но Элис едва расслышала их слова. Если шесть человек, от имени которых она устраивала эту резню, не смогут спасти жизнь этого человека, то скорее всего, это уже не удастся никому.
Глава 7
Элис наблюдала, как подготовленные ею микропрепараты передаются по периметру шестиугольной комнаты: изучив образец, каждый из исследователей помещал его на левый край своего рабочего стола, после чего забирал с правого края новый. Мистер Уоррен, миссис Коллард, мистер Гревелл и мистер Пемберти выглядели, как парящие в воздухе кольца и браслеты; если не считать ее собственной матери, видеть она могла лишь миссис Бэмбридж: взяв защитный контейнер своими твердыми, материальными пальцами, та извлекла из него стеклянный прямоугольник и закрепила его на предметном столике микроскопа.
В общей сложности здесь было двадцать четыре препарата, двенадцать из которых содержали тонкий срез плоти Тимоти. Предметное стекло удерживало все шесть фракций, поэтому любые конечные продукты Дисперсии, которые могли образоваться с момента взятия образцов, должны были остаться внутри, а увидеть их мог как минимум один из наблюдателей – если, конечно, они не состояли целиком из каких-нибудь бесцветных газов.
Если мистер Пемберти был прав, организм Тимоти подвергся загрязнению неритеранскими фракциями, которые проникли в его тело, пока межфракционные взаимодействия были возможны, а спустя несколько дней просто выпали. На развитие болезни могло повлиять множество факторов, но когда Элис брала у Тимоти образцы тканей, неотличимыми были именно митонская и ритеранская материя; другие фракции в ране бы попросту не задержались – или присутствовали бы в таких же следовых количествах, которые бы показал анализ городского воздуха. Если митонские диверсанты действительно были пойманы в ловушку внутри предметного стекла, ее отцу не составит особого труда их разглядеть – тем более, что ему больше не будет мешать ритеранская материя, которая могла бы сыграть роль своеобразного камуфляжа. То же самое должна была увидеть и миссис Коллард. И если б
С принципиальной точки зрения анализ выглядел предельно ясным. Но Элис начала опасаться, что люди, вглядывавшиеся вглубь окуляров, будут слишком полагаться на предсказания, вытекающие из их собственных, горячо любимых теорий. Сощурившись чуть сильнее, чем нужно, увидят лишь то, что хотят видеть – и как этому помешать? Элис уже несколько месяцев билась над этим вопросом, но с появлением ее отца проблема обострилась как никогда. Она бы никогда не стала обвинять исследователей в намеренной недобросовестности, но в глазах совести самообман был куда меньшим грехом, чем откровенная ложь.
– Бедный мальчик, – произнесла ее мать, которая в этот момент записывала свои наблюдения в блокнот, не отрывая глаз от микроскопа. – В этот раз ты взяла у него почти вдвое больше ткани!
– Наверное, скальпель с самого начала вошел слишком глубоко, – ответила Элис. – Но если уж начинаешь резать, то более милосердным будет продолжать, а не исправлять ошибку.
Ребекка промолчала. Элис не знала, опешила ли мать, услышав ее объяснение, или же начала замечать между некоторыми образцами отличия, которые нельзя было объяснить простой вариативностью. Но каковы бы ни были ее подозрения, прямо сейчас задача Ребекки сводилась к простой фиксации увиденного на каждом из образцов. Время интерпретации наступит лишь после того, как будут собраны все данные.
– Тебе лучше пойти домой и отдохнуть, – посоветовала ее мать. – Нам потребуется время, чтобы изучить весь набор.
– Нет, я подожду. – Элис не знала наверняка, что, по ее мнению, может случиться, если она простой уйдет, но в то же время не хотела упускать шанс понаблюдать за ходом исследований – насколько это было возможно. Видя, как образцы перемещаются между столами, она вспомнила, как однажды ее отец вместе со своими друзьями задержались в Ритере на один лишний день и забавы ради устроили эстафету между двумя командами, в которые входило поровну жителей от каждого города. Участникам приходилось передавать палочку, не видя принимающих, которые, в свою очередь, следили за ее приближением и пытались схватить – и иногда гонялись за ее хозяином, если промахивались или если передачу было сложно провернуть, не имея надежной точки опоры. Элис уже не помнила, какая из команд одержала победу, но сама она под конец просто каталась по траве, хохоча от радости и изумления при виде этого развеселого действа. Несколько месяцев спустя отец сказал ей: это небезопасно, я больше не смогу вас навещать – не исключено, что я разносчик ужасной болезни.
Ее нога по-прежнему пульсировала в месте надреза, но Элис подавила боль усилием воли. Эта рана затянется; сейчас ее внимания заслуживали лишь те, что продолжали расти.
Когда комнату обошел последний из препаратов, исследователи закрыли свои блокноты и передали их на рабочий стол Ребекки, откуда их могла забрать Элис.
– Не торопись, – сказала ее мать. – И если чьи-то заметки окажутся двусмысленными или нечитаемыми, не стесняйся просить разъяснения.
– Договорились.
Оставшись одна в своем рабочем кабинете, Элис взялась за сведение всех данных в табличную форму. Четверо наблюдателей, которые в данный момент не могли видеть ритеранскую материю, вполне ожидаемо сообщали о том, что препараты либо отличались высокой разреженностью, либо были вообще пусты. Элис перемешала обманки случайным образом, предварительно зафиксировав номера образцов, и теперь была рада, что ее собственная омертвевшая ткань еще не успела рассеяться до состояния межфракционной видимости.
В отчетах некоторых исследователей – правда, вовсе не тех двоих, от которых это как раз и ожидалось – образцы Тимоти были представлены совершенно по-разному. Мистер Пемберти и миссис Коллард так и не смогли заметить отличий между препаратами Тимоти и Элис – и там, и там они увидели лишь горстку митонской и дрейвильской пыли. Вполне вероятно – ничего, кроме собственной отмершей кожи и ресниц. Если мистер Пемберти надеялся, что эти следы чужеродной материи станут предвестником победы, его ждало сильное разочарование.
Обнаружить детали, отличавшие больную ткань от здоровой, удалось мистеру Уоррену и мистеру Гревеллу. На границе ритеранской плоти Тимоти – схематично изображенной матерью Элис и миссис Бэмбридж на фоне сетки, покрывавшей верхнюю часть предметного стекла, – они оба заметили узкую крапчатую область, оставшуюся невидимой для всех остальных наблюдателей.
Теперь, несмотря на недоумение, Элис была вдвойне довольна своим личным вкладом в подготовку образцов; они не только доказали, что незначительное загрязнение фракциями Митона и Дрейвиля не имеет никакого отношения к Дисперсии – теперь мысль о том, что результаты мистера Уоррена и мистера Гревелла были получены, благодаря какому-то сговору, выглядела в тысячу раз нелепее. Даже реши они заранее договориться насчет серии сфабрикованных рисунков, откуда им было знать, что в образцах с ее собственной, незараженной плотью картинка должна быть пустой?
Но если здесь не было никакого подлога, правда оказывалась куда более странной, чем предполагалось. Мистер Уоррен был родом из Салтона, мистер Гревелл – из Риджвуда; вне зависимости от количества детрита соответствующих фракций, который мог проникнуть в тело Тимоти за время более раннего цикла, к моменту взятия образца его бы почти не осталось.
Элис дюжину раз перепроверила все конспекты, прежде чем заключить, что ее резюме было исчерпывающим и точным. Пусть факты говорят сами за себя; дать им объяснение она не могла.
Она откинулась на спинку кресла, жалея, что у нее не осталось задач, которые могли бы отвлечь ее от боли в ноге. Бумажная кипа, которую ей передал Тимоти, по-прежнему лежала на краю стола – хорошо увлажненная, но по-прежнему непрочитанная; она была уверена, что эти записи лишь раздосадуют и собьют ее с толку точно так же, как отчеты исследователей Дисперсии, но уже пообещала Тимоти, что сделает все от нее зависящее, чтобы разобраться в его изысканиях.
Она взяла в руки первую страницу и погрузилась в чтение.
Глава 8
– Ты, наверное, уже почувствовал запах хлеба, но я избавлю тебя от необходимости гадать, что еще я тебе принесла – твои бумаги, с кое-какими вопросами, и мои собственные расчеты, которые я бы хотела тебе показать. На этот раз никакого скальпеля.
На мгновение Тимоти потерял дар речи. Элис достала каравай и положила его на стол. – Три приятных новости в один день, – наконец, произнес он. – Даже не знаю, как теперь быть.
Элис вручила ему записи. – В тригонометрии и алгебре я разобралась без особых проблем, – сказала она – по крайней мере, на уровне механических манипуляций, которым меня учили в школе. Но для полноценного понимания твоей задумки мне пришлось перефразировать ее своими словами, и я хочу быть уверенной, что моя интерпретация согласуется с математическими выкладками.
Тимоти сменил позу на постели. – Что ж, хорошо. Расскажи, как это выглядит в твоем понимании.
– Насколько я понимаю, твоя идея заключается в том, что циклы можно полностью описать, используя нечто вроде теней, – начала она. – Палка, расположенная под углом, в полдень отбрасывает тень на землю, а на закате оставляет тень на стене – при этом сохраняется информация о ее расположении относительно направлений, лежащих в плоскости тени, но теряются все прочие детали ориентации. – Она замешкалась, уже сейчас чувствуя сомнения в том, что не выставила себя на посмешище.
– Продолжай, – настоятельно произнес Тимоти. – Если я замечу расхождение, то скажу об этом, но пока что я не виду в твоих словах ничего, что противоречило бы моему собственному пониманию.
– Циклы происходят в двенадцатимерном пространстве, – вновь заговорила Элис, – но размерности, по-видимому, объединены в тесно связанные друг с другом пары, а также в пары пар. Каждая из фракций похожа на наклонную палку, которая постоянно меняет направление, следуя определенному правилу теней: тени, которые она отбрасывает на плоскости, образованные шестью парами осей, должны вращаться с постоянной частотой – которая, однако же, отличается от пары к паре. Таким образом, вне зависимости от нашего родного города, все мы отбрасываем тени в одну и ту же шестерку плоскостей, в пределах которых они вращаются с соответствующими скоростями. Все фракции подчиняются одним и тем же законам; вся разница между нами заключается лишь в исходном направлении.
Тимоти улыбнулся. – Ты абсолютно права. Мы петляем по двенадцатимерному пространству в весьма изощренном танце, но поскольку мы не касались друг друга, когда впервые зазвучала музыка, правила, которым мы все подчиняемся, продолжают и дальше защищать нас от столкновения с соседями.
– И тем не менее, – сказала в ответ Элис, – иногда мы все же умудряемся наступить на чужие пальцы.
– То есть чувствуем присутствие друг друга в обычном пространстве?
– Именно.
– Продолжай, – ободряюще сказал Тимоти.
– Все опять-таки объясняется правилом теней, – добавила она. – Но на этот раз двенадцатимерное пространство делится на части по-другому. Вместо шести пар направлений, контролирующих изменение каждой фракции, мы имеем дело с тремя парами пар – которые к тому же не совпадают с парами исходных двенадцати направлений. Исходный каркас выглядит как будто перекошенным.
Тимоти кивнул, соглашаясь с ее словами; она правильно поняла составленную им таблицу чисел, выражавших взаимное преобразование двух наборов направлений.
Элис продолжала. – Именно этими тремя парами пар определяется акт взаимодействия: видеть и осязать друг друга мы можем лишь в том случае, когда оба отбрасываем длинные тени в пределах одного и того же четырехмерного пространства. Для нас это условия выполняется всегда, так как мы принадлежим к одной фракции – а значит, наши тени идентичны. Но для людей из разных городов все сводится к тому, как шесть теней, вращающихся наподобие стрелок в часах, перемещают тройку теней другого рода через границы разных… не знаю, как назвать эти пространства, не проговаривая каждый раз их полного определения.
– Области взаимодействия, – подсказал Тимоти.
– Я никогда не думала, что фракции находятся в движении, – призналась Элис. – Мне казалось, что взаимодействие между ними становится то слабее, то сильнее, согласно какому-то сложному правилу и что таков порядок вещей. Но в твоей трактовке все выглядит так, будто каждая из фракций может «находиться» в одном из трех «мест», и если двое из нас одновременно занимают одну и ту же область пространства, то нет ничего удивительного в том, что мы видим там именно синхронного с нами гостя, а не двух других, находящихся в совершенно других местах.
– «Неудивительным» я бы это, пожалуй, назвал с натяжкой, – заметил в ответ Тимоти. – Но я рад, что эта идея кажется тебе логичной.
– У меня все еще остались кое-какие вопросы, – сказала Элис.
Тимоти развел руками. – Я к твоим услугам.
– Как в эту картину вписывается камень, если он не является конгломератом всех шести фракций. Это распространенное мнение, но лично мне оно всегда казалось невразумительным.
– Я думаю, что камень представляет собой конгломерат фрагментов, каждый из которых отбрасывает тень в пределах лишь одной пары направлений, образующих часы. Поэтому их движение по кругу подчиняется очень простой закономерности, без смешения разных частот, как в случае с фракциями. Тени, которые эти направления отбрасывают в пределах трех областей взаимодействия, имеют примерно одинаковую длину – так что камень содержит эти компоненты в равной степени, не принадлежа ни к одному из них.
Элис закрыла глаза и попыталась представить описанное; отчасти это было похоже на диагональ, идущую сверх вниз через кубическую комнату и соединяющую два ее самых удаленных угла; все тени, которые она отбрасывала на грани куба, имели одну и ту же длину. – Получается, к какой бы фракции мы ни принадлежали и как бы ни двигались, непременно столкнемся с камнем, неизменным и незыблемым.
– Согласно моим расчетам, он может слегка меняться со временем, – пояснил Тимоти, – хотя измерить разницу, вероятно, будет не так просто.
Элис обвела взглядом палату, задумавшись о том, мог ли их восхитительный в своем безумии разговор привлечь внимание других пациентов, но все они, по-видимому, были поглощены собственными мыслями и заботами.
– У тебя еще остались вопросы? – спросил Тимоти.
– Да. Но для этого мне придется обратиться к собственным наработкам. – Она достала из корзины копию сделанных ею записей, в которых были кратко изложены наблюдения группы исследователей. – Спустя несколько дней образцы из твоей раны содержали вещества, видеть которые могли только люди из Салтона и Риджвуда. – Она передала ему отчет, указав на соответствующую таблицу. – Но если они принадлежали к одной из этих фракций, как тогда им удалось прицепиться к твоему телу на момент взятия образца?
Тимоти нахмурился, но не сказал ничего, что намекало бы на его скепсис в отношении результатов. – Мы могли бы составить карту, – завил он. – При условии, что вещество будет достаточно долго сохранять целостность и не рассеется.
– Карту чего?
– Вы ведь собираетесь и дальше вести наблюдения за этими образцами, верно?
– Само собой.
– Отлично. – Он вдруг поморщился; дурманящая беседа отвлекала его от болезни, но рана, судя по всему, в очередной раз напомнила о себе.
– Мы продолжим наблюдения, но какую именно карту ты хочешь составить?
Тимоти вперился взглядом в пустое пространство рядом с Элис, дожидаясь, пока не утихнет боль. Затем он ответил:
– Скорее всего, вы нашли новую фракцию, незваного гостя, вторгшегося в танец шести. Но одно наблюдение не позволит нам как следует его изучить. Вам придется и дальше следить за этим новичком, отмечая моменты времени, когда он оказывается поблизости от каждой из танцующих пар. Возможно, тогда мы, наконец-то, что-то узнаем. И, возможно, сумеем придумать, как его выследить.
Глава 9
Элис приготовила для матери ее любимое блюдо – картофельный пирог с тушеным луком-пореем и тыквенным супом.
– Я должна тебе кое о чем рассказать, – призналась Элис после того, как убрала тарелки.
– Я так и подозревала, – вздохнула Ребекка. – Что ж, выкладывай, пока я еще не вышла из своего сытого оцепенения.
Первым делом Элис поведала ей о дополнительных образцах, которые она ввела в процесс исследования.
– Довольно изобретательный ход, – неохотно согласилась ее мать. – Пожалуй, стоит внедрить это в качестве стандартной практики; держать сам факт в секрете нам не удастся, но мы можем, по крайней мере, скрывать особенности препаратов от самих наблюдателей. Я бы, конечно, предпочла, чтобы ты взяла здоровые образцы у кого-нибудь другого; не стоит резать ради этого саму себя.
Элис была склонна согласиться, но не знала, кто еще мог бы вызваться для этого добровольцем.
– Я обсудила результаты с Тимоти, – сказала она. В отличие от ее импровизированного донорства тканей, подобный проступок находился под явным запретом; Ребекка не хотела, чтобы каждое гипотетическое открытие давало больным надежду на исцеление, а затем вновь втаптывало их ожидания в грязь. – Но я была перед ним в долгу, и беседа оказалась довольно плодотворной. Потому что у него есть кое-какие идеи по существу нашего исследования.
Когда Элис начала излагать свою версию теории, выражение ее матери, изначально настороженное, сменилось сначала недоумением, а затем и вовсе неприкрытым пренебрежением.
– Как-то это чересчур напоминает планетарные эпициклы, – заметила Ребекка.
Элис почувствовала раздражение. – Возможно, на первый взгляд так и есть, но если ты не в состоянии предложить уточнение, которое бы не уступало по элегантности гелиоцентрическим орбитам, то причудливым и бессистемным мне кажется именно старое объяснение цикличности.
– Ты не думала, что с его стороны это не более, чем отчаянная попытка ухватиться за соломинку? Люди годами умирали от Дисперсии у него на глазах, и теперь справиться с собственной ситуацией он может, лишь убедив себя в том, что лично обнаружил все ответы, которые до него не мог найти ни один человек.
– Нет, я так не считаю, – с жаром ответила Элис. – Возможно, обстоятельства и правда помогли ему сосредоточить свои мысли на конкретной задаче, но… какие бы физические процессы ни лежали в основе циклов, ему, похоже, удалось придумать для этих законов самую компактную формулировку, чем все, кто занимался проблемой до него.
– Возможно. Если его формулы согласуются с традиционными календарными алгоритмами, то ему в каком-то смысле удалось модернизировать старую нотацию. В реальности это всего лишь способ учета, но определенная польза в нем есть.
Элис старалась сохранять спокойствие; ей вовсе не обязательно было убеждать мать в правоте Тимоти. Требовалось лишь склонить ее к тому, что направления исследований, которые могли поспособствовать проверке его гипотез, заслуживали дальнейших изысканий.
– Но мы ведь будем и дальше наблюдать за его образцами, верно? Еще хотя бы неделю? – Элис не участвовала в дискуссиях, последовавших за аномальным результатом эксперимента, но видела на одной из грифельных досок надпись «явное загрязнение образцов!». Если после всех попыток не дать исследователям пойти на поводу у чьих-либо пристрастий они просто выбросят препараты, идущие вразрез с их предубеждениями, у нее, как ни прискорбно, возникнет искушение применить скальпель с совершенно иной целью.
– Мы продолжим наблюдения, – ответила Ребекка. – Не знаю, в чем там дело, но пока что нам не хватает данных, чтобы списать все на ошибки в подготовке образцов, так что отказываться от них было бы преждевременным.
Элис прикусила язык; она получила, что хотела.
Почти.
– Митонцы будут голосовать уже на следующей неделе, – сказала она. – Можешь поговорить с мистером Пемберти насчет короткого путешествия в Митон…, чтобы он смог внести коррективы в свою публичную позицию?
Ее мать была удивлена. – С чего ты взяла, что он станет следовать моим указаниям?
– Ты ему до сих пор небезразлична. Это же очевидно.
Ребекка промолчала. Элис не понимала, как просьба, высказанная ее отцу, может поставить мать в неловкое положение. – Если победит миссис Кенворт…
– О, люди не настолько глупы! – перебила ее Ребекка.
– Разве продолжение изоляции не станет проблемой само по себе?
– Изоляция – никудышная политика, но ее моментально свернут, если мы найдем лекарство от Дисперсии. – Ее мать встала со стула. – Обед был чудесным. – Она наклонилась и поцеловала Элис в лоб. – А сейчас мне пора в постель.
Глава10
– Ты уже наверняка видел достаточно, чтобы ответить на вопрос, разве нет? – написала на своей доске Элис.
Мел ее отца на мгновение завис в воздухе, после чего выдал ответ: «Мне потребуется еще один раунд наблюдений».
– Зачем? – поспешно нацарапала Элис, после чего сделала паузу, чтобы стереть написанное и освободить место для новых слов. – До голосования осталось меньше недели!
– Лучше вернуться назад с однозначным вердиктом, чем попросту возбуждать сомнения, – написал он.
Элис была рада, что отец не видел раздраженного выражения на ее лице. Что это, если не бесчестность и малодушие – или, как минимум, зловредная форма нерешительности? Но она уже чуть не упустила Николаса в Митоне, бесцеремонно раскритиковав его работу; Элис не собиралась вступать с ним в препирательства – ведь прямо сейчас ей было сложнее всего оценить момент, когда она уже пересекла невидимую черту и лишь подогревает его упрямство и ершистость.
Она снова взяла в руки мел и спокойно написала: «Ты уверен, что успеешь распространить эту новость среди горожан?»
– Да, – без промедления написал он.