Помоги проекту - поделись книгой:
В то же время эсеры и другие левые попытались занять лидирующие позиции в Военной комиссии, возглавляемой Алексюком, чтобы использовать ее для подготовки антипольского восстания. Ряд эмиссаров Белорусской военной комиссии, которые должны были вербовать добровольцев в белорусские части, сталкивались с откровенно враждебными настроениями в самой комиссии. Эти люди отстаивали необходимость вооруженной борьбы с польской армией, рассматривали ее как оккупационную. С. Воевудский, будучи уполномоченным Генштаба польской армии, поддерживал членов комиссии, разделявших эти оппозиционные взгляды368, провоцируя столкновение с польскими властями и раскол комиссии.
Действительно, полонофильские настроения в Белоруссии долго не продлились. На ухудшение отношений повлияли в первую очередь неумелые действия самих польских властей369. Они вели себя, вопреки заверениям в уважении к национальным чувствам белорусов, как в покоренной стране, не считались с интересами местного населения и, в конце концов, так и не выработали последовательной национальной политики.
Е. Осмоловский, ставший генеральным комиссаром на литовско-белорусских землях, не сумел привлечь к себе симпатий белорусов. Практически все посты в администрации, даже на самых низовых должностях, таких как войты в гминах, заняли главным образом поляки, и, во всяком случае, это были только католики, часто местные помещики. Многие из них, желая рассчитаться с крестьянами за уничтожение своих имений и прочие обиды, превышали свои полномочия и злоупотребляли своим должностным положением. Тем самым они дискредитировали вообще всю польскую администрацию. Кроме того, крестьяне, при большевиках захватившие, хотя и не в личную, а коллективную собственность, помещичьи земли, теперь вынуждены были их уже обработанными возвращать прежним владельцам. А самоуправство войск и снова реквизиции и введенные новые трудовые повинности, которые власти никак не ограничивали, и вовсе погасили первую симпатию к полякам, возникшую было в первый момент после «Воззвания» Пилсудского370.
Военизированные организации местного польского населения (Стража кресова и Комитеты защиты кресов,
По мнению руководителя Белорусской войсковой комиссии П. Алексюка, ни В. Рачкевич, комиссар ГУВЗ, ни С. Воевудский, уполномоченный по белорусским делам 2-го отдела штаба Верховного главнокомандования Польши, не ориентировались в достаточной мере в проблемах и различных течениях белорусского национального движения. Воевудский поддерживал крайние, радикальные партии белорусов, в том числе БПСР и другие близкие коммунистам группировки373. Рачкевич, напротив, стоял на позициях польского национализма. Нелояльные Польше группировки сразу ставились Рачкевичем вне закона.
***
Жителям Белоруссии, известным своей апатичностью в политике, проект национального государственного образования советского типа казался подозрительным, не вызывал он энтузиазма и у военных властей. Большинство склонялось к прямому объединению с Советской Россией, например, в качестве ее Западной коммуны. Проявлением этих настроений стали съезды Советов, которые в спешном порядке по распоряжению СНК РСФСР были проведены в Смоленске, Витебске и Могилеве. Наблюдатели отмечали резкую неприязнь делегатов к самой идее создания национальной республики, которая ассоциировалась у них с буржуазными проектами и Белорусской радой, продавшейся немцам и полякам. Голосование за создание ССРБ было буквально продавлено московскими представителями, ссылавшимися на авторитет ЦК и лично Ленина. Зато с энтузиазмом было встречено последовавшее затем решение об уменьшении территории Белорусской республики и передаче Смоленской, Витебской и Могилевской губерний в состав РСФСР. Тем не менее советская Белорусская республика была создана.
Однако ее существование было недолгим, нарастание угрозы агрессии со стороны Польши потребовало ее объединения с советской Литвой в единую республику. Помимо всего прочего, Литбел должен был стать противовесом польской политике объединения вокруг себя всех новых граничащих с Россией республик на основе федерации. Советская Россия решила создать такую федерацию первой, что ей было сделать проще, так как не было нужды искать компромисс с националистическими силами, каждая из которых также имела немалые территориальные аппетиты и державные амбиции. Во всяком случае, взаимные территориальные претензии удовлетворить было бы слишком сложно. Пример Виленщины был очень показателен: на Вильну претендовали и поляки, и литовцы, и белорусское движение. То же касалось и западнобелорусских областей – в частности, Гродненской губернии и ее промышленного района – Белостокского уезда.
Дополнительной проблемой, не получившей развития только в силу внешней угрозы и слишком быстро менявшейся обстановке в крае, были территориальные споры только что созданных советских правительств Украины, Белоруссии и Литвы по поводу принадлежности приграничных районов.
Польская оккупация не привела к качественным изменениям в судьбе белорусского вопроса. Декларация уважения к национальным чаяниям белорусов и литовцев в «Воззвании к жителям Великого княжества Литовского», пробудившая надежды белорусских политиков на помощь и признание Польши, оказалась фиктивной. Пилсудский, практически единолично руководивший польской восточной политикой, не видел в белорусах реального союзника в борьбе с Советской Россией, но и не хотел отталкивать их от себя, чтобы не усиливать враждебный полякам лагерь. Результатом колеблющейся политики Варшавы стало углубление разногласий среди поборников идеи суверенной Белоруссии. Часть из них пыталась добиться признания БНР Антантой, лидеры другой надеялись на помощь Польши, в чем очень скоро им пришлось разочароваться. В рядах эсеров, одной из сильнейших белорусских партий, наметилась тенденция к соглашению с белорусскими коммунистами, а тем самым и к ориентации на РСФСР. Польское же руководство к концу 1919 г. окончательно сделало ставку на силовые методы установления восточной границы, в чем белорусские организации были скорее помехой.
Глава 3
Решающая схватка: Белоруссия в польских и советских внешнеполитических планах в конце 1919–1920 г
Под спудом: необъявленная война и попытки соглашения (декабрь 1919 – июль 1920 г.)
7 декабря 1919 г., с санкции И. Падеревского374 и разрешения С. Воевудского, в Минске собралась, впервые после окончания немецкой оккупации, Рада ВНР. Польские власти, разрешив собрание, надеялись на то, что лояльные Польше белорусские политики сумеют добиться принятия постановления об унии с Польшей. Однако в большинстве оказались непримиримо настроенные деятели, вернувшиеся из эмиграции и увидевшие «старый произвол и угнетение белорусского народа, да плюс к нему незаконно объявленный поляками плебисцит в Белоруссии, конечно, с той целью, что под штыками жандармов Белоруссия выскажется за присоединение к Польше»875.
На первом же заседании большинство Рады выразило недовольство соглашательской политикой полонофилов. Меньшая же ее часть (37 человек из 87, присутствовавших на заседании), во главе со Смоличем и Терещенко, поддержали эту политику. В результате большинством Рады БНР 13 декабря 1919 г. был избран новый президиум Рады – П. Кречевский (БПСФ), П. Бодунова (БПСР), В. Захарко (БПСФ), И. Мамонько (БПСР). Формирование нового правительства было поручено главе БПСР В. Ластовскому376.
В него были включены и некоторые члены старого правительства А. Луцкевича, настроенные против сотрудничества с Польшей, – Е. Ладнов, А. Цвикевич, Т. Гриб, Л. Заяц. Меньшинство Рады избрало Наивысшую раду (вместо старого президиума Рады ВНР) в составе: И. Середа (беспартийный), И. Лесик (социал-демократ), С. Рак-Михайловский (социал-демократ), А. Власов и Терещенко (беспартийные) и подтвердило полномочия правительства А. Луцкевича377.
Таким образом, различное отношение к союзу с Польшей привело к расколу в белорусском национальном лагере. В декабре 1919 г. Ластовский и его сторонники, не признавшие польских притязаний, по приказу В. Рачкевича были арестованы, но вскоре отпущены. После этого они переехали в Латвию, а затем, в конце 1920 г., в Литву и образовали там эмигрантское правительство.
Правительство Луцкевича, занимавшее пропольскую позицию, зависело от Рачкевича и практически не вело самостоятельной деятельности378.
Хотя РСФСР и находилась в состоянии необъявленной войны с Польшей, но с октября 1919 по 25 апреля 1920 г. она не вела активных военных действий на Западном фронте. Главной задачей в тот момент для нее был окончательный разгром Деникина. К тому же советское руководство было связано устным соглашением с поляками, достигнутым в ноябре 1919 г. в Микашевичах, о неведении крупных наступательных операций. Поэтому в Белоруссии ему оставалась только поддержка движения сопротивления польским оккупантам. Этому способствовал рост недовольства белорусского крестьянства проводившейся оккупантами политикой возвращения помещикам конфискованной у них земельной собственности. С осени 1919 г. активизировалась деятельность коммунистического подполья и связанного с ним партизанского движения в Литве и Белоруссии. Общие интересы, заключавшиеся в необходимости изгнания поляков из Белоруссии, подталкивали коммунистические организации края к сотрудничеству с другими партиями и движениями. Наиболее тесные отношения сложились между коммунистами Литвы и Белоруссии и белорусскими эсерами. В декабре 1919 г. по инициативе ЦК КП(б)ЛиБ в Смоленске состоялись переговоры с представителями БПСР, итогом которых стало соглашение о совместной борьбе за восстановление белорусской государственности. Вопрос о форме и социальном строе будущего государства в тот момент не ставился и не обсуждался, однако участники переговоров сошлись на необходимости защиты социальных интересов белорусского трудового народа. От белорусских эсеров соглашение подписали П. Бодунова, И. Мамонько, А. Трофимов, М. Осветимский и Ф. Шантыр379.
19 января 1920 г. ЦК КП(б)ЛиБ, заслушав доклад В. Кнорина, принял тезисы, в которых ставилась задача подготовки ко всеобщему вооруженному восстанию в Литве и Белоруссии. В тезисах указывалось, что коммунистические организации Литвы и Белоруссии должны действовать с учетом тесной зависимости победы коммунистической революции в их странах от хода революционной борьбы в России, Польше и Германии. В случае продвижения Красной армии на территорию Литвы и Белоруссии коммунистические организации должны были захватить власть и ждать прибытия советских войск. В случае победы коммунистической революции в Польше они также должны были начать борьбу за власть и не дать возможности польской контрреволюции превратить Литву и Белоруссию в своего рода Вандею. В случае победы революции в Германии рабочим Литвы и Белоруссии следовало поднять восстание, чтобы не дать польской контрреволюции задушить революционное движение в Германии, а также способствовать распространению революции на Польшу и связанные с ней страны. Вместе с тем руководители компартии Литвы и Белоруссии выступали против неотложного начала восстания, так как считали, что условия для успешного захвата власти еще не сложились. В связи с этим всем коммунистам Литвы и Белоруссии предписывалось ждать «условий для победного выступления в государственном масштабе» и ограничиться организацией «революционного выступления и частичных захватов власти»380.
Однако в начале 1920 г. внешнеполитические задачи были центральным советским руководством в очередной раз скорректированы. Положение Советской России было уже не столь критическим. Деникин был разбит, на Украине восстановлена советская власть. Однако остатки Добровольческой армии представляли еще значительную опасность, для ликвидации которой требовались серьезные силы. Другой опасностью была польская группировка в Белоруссии. Советское руководство ожидало, что Пил суде кий в любой момент может возобновить боевые действия на литовско-белорусском фронте, учитывая его отказ от мирных переговоров. К тому же в декабре 1919 г. в Польше пришел к власти кабинет Л. Скульского, которого в Москве считали сторонником помощи Белому движению и координации с ним военных действий против большевиков. Поэтому нужно было вывести Польшу из игры, но не военными, а мирными средствами. Уже к концу декабря было принято решение обратиться к Польше с мирными предложениями. Так началось советское «мирное наступление» конца 1919 – начала 1920 г.
22 декабря 1919 г. советское правительство обратилось к Польше с нотой, в которой предлагало начать мирные переговоры. Выразив удивление, что В. Скшиньский, выступая в сейме, заявил, что Россия никогда не обращалась к Польше с мирными предложениями, а, напротив, угрожала ей вторжением, советское правительство предлагало немедленно начать переговоры о заключении мирного договора между двумя государствами. Польское правительство оставило эту ноту без ответа.
28 января 1920 г. СНК (Ленин, как председатель Совнаркома, Чичерин, как глава НКИД, и Троцкий, как народный комиссар по военным делам) выступил с публичным обращением к правительству и народу Польши, в котором заявил, что советская Россия признает и всегда признавала независимость Польской республики; что подтверждает свою готовность начать мирные переговоры, а Красная армия не перейдет линии фронта, проходящей по линии Дрисса— Дисна – Полоцк – Борисов – Птич – Белокоровичи; что если речь идет о реальных интересах Польши и России, то нет такого вопроса, ни в сфере территориальной, ни экономической, ни в какой-либо иной, который не мог бы быть решен мирным путем при помощи переговоров и компромиссов. 2 февраля эту декларацию подтвердил ВЦИК во главе с Калининым381. Таким образом, советское руководство ради мира с Польшей было готово отказаться не только от спорных Виленщины и Гродненщины, но и от Минска.
В феврале 1920 г. в ответ на ясно выраженное желание советской стороны начать мирные переговоры польское правительство, после некоторых проволочек, назначило для их подготовки специальную комиссию. 8 марта состоялось закрытое заседание кабинета для выработки требований к советской стороне. Программа-максимум предполагала восстановление границ 1772 г., программа-минимум имела целью обеспечение Польше «линии безопасности», проходившей между границей 1772 г. и актуальной линией фронта. По согласованию с Пилсудским правительство отказалось от создания союзного с Польшей белорусского государства. Гродненщина и Виленщина должны были отойти к Польше, а на территории Минского округа и «других приобретенных территориях, расположенных восточнее его», планировалось сделать белорусам уступки «в области самоуправления и культуры», то есть фактически речь шла лишь о некоторых элементах автономии для земель, расположенных между инкорпорированными в состав Польши белорусско-литовскими землями и Советской Россией. Польское правительство, таким образом, взяло на вооружение федеративный проект Пилсудского, модифицированный с учетом невозможности создания союзного с Польшей литовско – белорусского государства382.
6 марта 1920 г. Чичерин направил польскому правительству очередную ноту, в которой сожалел, что Польша, вопреки советским мирным инициативам, не только не решилась до сих пор сесть за стол переговоров, но и начала масштабное наступление на Украине, что вынуждало Советскую Россию продолжать войну. Несмотря на польскую агрессию, Чичерин в этой ноте подтвердил, что советские войска не перейдут линии, указанной в декларации СНК ни на Украине, ни на севере, если только не будут атакованы польской армией383.
В ноте от 27 марта 1920 г. министр иностранных дел Польской республики Ст. Патек уведомлял Чичерина, что польское правительство готово начать переговоры с советскими представителями начиная с 10 апреля. Переговоры предлагалось провести в белорусском Борисове, находившемся на польской стороне фронта. Если российская сторона согласилась бы принять эти условия, Польша обязалась приостановить боевые действия на этом участке фронта384.
Участия в переговорах стали активно добиваться Национальные польские рады Белорусских земель и Инфлянт – организации польского населения, избранные в 1917 г. на окружных или приходских съездах. Их делегаты должны были защищать политические, культурные и экономические права местных поляков. После того как Белоруссия и Литва были заняты большевиками, руководство Рад переехало в Варшаву и там отстаивало свою позицию перед правительством, сеймом и обществом. Одним из членов Минской Рады был, в частности, В. Рачкевич, глава Минского округа и, по оценке Обезерского, «несомненно беспристрастный знаток белорусского вопроса»385.
Рады потребовали, чтобы в состав мирной делегации был включен представитель кресовых поляков, не важно, в качестве ли эксперта или члена делегации. Ст. Патек назначил членом делегации упомянутого Рачкевича.
28 марта Чичерин сообщил, что советское правительство согласно начать переговоры 10 апреля, однако выразил недоумение, что польская сторона предлагает только локальное перемирие. Советское руководство, писал он, считает необходимым перемирие на всем протяжении советско-польского фронта и предлагает провести мирную конференцию в какой-либо из нейтральных стран, например в Эстонии386. В результате из-за протестов большевиков, не желавших вести переговоры в зоне боевых действий (а по удобному для поляков мнению, недовольных отсутствием там возможностей для широкой агитации387), переговоры в апреле 1920 г. не состоялись.
Таким образом, в начале 1920 г., несмотря на некоторые шаги польской стороны в белорусском вопросе, в его судьбе, по сути, не произошло ничего, что предвещало бы скорые перемены к лучшему. Поэтому главное внимание белорусских партий по-прежнему было сосредоточено на создании благоприятных условий для его решения в будущем, на уточнении своих позиций относительно характера будущей государственности, путей ее достижения и союзников, в том числе и на международной арене.
Так, нелегальный съезд БПСР в Минске 4 марта 1920 г. поддержал курс на установление в республике «диктатуры трудового народа». Им была поставлена задача борьбы за независимость Белорусской рабочей социалистической республики как части федерации свободных народов, которая возникнет в результате победы мировой революции. Объективно это создавало предпосылки для того, чтобы обратиться к РСФСР как к возможному союзнику в борьбе белорусов за национальное государство, поскольку советское руководство в своей пропаганде активно обращалось к идеологемам «мировая революция» и «право наций на самоопределение» (однако не стоило ожидать от Советского государства поддержки реальной самостоятельности будущей Белоруссии). В пользу этого свидетельствовало и исключение съездом из рядов партии группировки сторонников сотрудничества с поляками во главе с К. Терещенко и А. Якубовским, поскольку поляки отказались признавать белорусскую независимость.
Ускорению освобождения Белоруссии из-под польской оккупации объективно способствовал союз коммунистов с белорусскими эсерами, имевшими разветвленную сеть партизанских отрядов388. Однако полного взаимопонимания между белорусскими коммунистами и эсерами не сложилось. Не без участия белорусских коммунистов от БПСР отошла часть ее сторонников (в том числе В. Игнатовский, А. Сташевский, С. Булат, М. Кудзелька (Михась Чарот). 1 января 1920 г. на нелегальном съезде в Минске они объявили о создании организационного центра Белорусской коммунистической организации (БКО), который временно взял на себя обязанности ЦК БКО и заявил о признании программы и тактики РКП(б). В программном документе, написанном Игнатовским и принятом в феврале 1920 г., говорилось, что организация «добивается создания Советской Белорусской республики, надеясь на помощь Советской России, с которой находится в федеративной связи». В марте численность БКО достигла 2000 человек.
Разногласия между белорусскими коммунистами и белорусскими эсерами подтолкнули последних к попытке установить прямые контакты с руководством РКП(б). 6 апреля 1920 г. в Москву выехала делегация БПСР во главе с членом ЦК БПСР Палутой Бодуновой. 8 апреля в Москве начались переговоры между членами ЦК РКП(б) И.В. Сталиным и Н.Н. Крестинским и представителями ЦК БПСР. Во время переговоров Бодунова обратила внимание собеседников на ошибки коммунистов Белоруссии в 1919 г., сделав особый акцент на недопустимости направления в Белоруссию работников, «совершенно чуждых белорусским трудовым массам». Она выразила желание тесно сотрудничать с российскими коммунистами. От имени БПСР Бодунова предложила руководству РКП(б) признать правительство БНР, созданное 12 декабря 1919 г. (то есть эсеровское правительство Ластовского), и допустить его представителей на мирные переговоры с Польшей; восстановить Белоруссию в ее этнографических границах, вернув в ее состав Витебскую, Гомельскую и части Смоленской и Черниговской губерний с преимущественно белорусским населением; организовать белорусские «красные» войска и сконцентрировать их на территории Советской Белоруссии; способствовать национальной культурно-просветительской работе в Советской Белоруссии; освободить всех членов БПСР, арестованных органами советской власти; оказать материальную помощь всем организациям БПСР на оккупированной поляками территории Белоруссии, в том числе военным организациям.
Выполнение этих требований означало серьезные политические уступки белорусским эсерам, в необходимости которых члены ЦК РКП(б) сомневались. Сотрудничество с «мелкобуржуазными» партиями на бывших окраинах Российской империи имело большое значение для борьбы с поляками, но, по мнению руководства РСФСР, белорусские эсеры просили слишком много. В результате было решено запросить по поводу сотрудничества с БПСР ЦК КП(б) Литвы и Белоруссии. В его ответе от 28 апреля 1920 г., подписанном В.Г. Кнориным, отчетливо проводилась мысль о нецелесообразности дальнейшего сотрудничества. Кнорин критиковал белорусских эсеров за «национализм», при этом в очередной раз доказывал, что белорусского национального движения не существует, а ЦК КП(б)ЛиБ поддерживает фикцию такого движения только в связи с требованиями международного положения389.
Другой взгляд высказало руководство Западного фронта. Так, глава Реввоенсовета фронта И.С. Уншлихт доводил до сведения ЦК РКП(б), что партизанское движение, руководимое белорусскими эсерами, «принимает активное участие в организации действий повстанцев в местностях, занятых неприятелем», хотя считал целесообразным расставить на его ключевых постах коммунистов390.
Ознакомившись с позицией руководителей КП(б)ЛиБ и Западного фронта, ЦК РКП(б) решил выполнить отдельные требования представителей БПСР (освободить арестованных белорусских эсеров, разрешить вести белорусскую работу в Витебской, Гомельской и Смоленской губерниях). 29 апреля 1920 г. ЦК КП(б)ЛиБ по распоряжению ЦК РКП(б) ввел своих представителей Б. Тышкевича и В. Шаранговича в Белорусский повстанческий комитет, который белорусские эсеры создали в марте 1920 г. для руководства партизанским движением. Вместе с тем руководство РСФСР воздержалось от рассмотрения вопроса о возрождении белорусской советской государственности, сославшись на сложное положение на Западном фронте. Белорусским эсерам было обещано вернуться к вопросу о создании Белорусского государства при изменении положения на фронте391.
Иной ориентации придерживалась часть белорусских эсеров и их сторонников, входивших в Раду и правительство БНР во главе с В. Ластовским. Они считали возможным возрождение белорусской государственности при поддержке не Польши и России, претендовавших на владение белорусскими землями, а ведущих держав Запада и новых независимых государств, образовавшихся на территории бывшей Российской империи (особенно прибалтийских стран). Поэтому Ластовский главным образом делал упор на развитие связей с этими странами и старался держать дистанцию в отношениях с основными участниками конфликта в Восточной Европе – Польшей и Россией. Он придавал большое значение деятельности зарубежных представительств ВНР, требовал от них активной защиты белорусских интересов392.
Уже весной 1920 г. представители Рады ВНР также выразили желание принять участие в ожидавшихся в скором времени мирных переговорах между РСФСР и Польшей. 10 апреля Рада направила ноты руководителям Польши, Советской России и Совету послов Антанты в Париже с требованием допустить белорусских представителей на эти переговоры. Эти ноты заинтересованные стороны проигнорировали.
Одновременно Ластовский не отказывался и от попыток установить прямой контакт с руководством РСФСР. Первые такие попытки были предприняты в апреле 1920 г. 23 апреля уполномоченный военно-дипломатической миссии ВНР в Латвии и Эстонии М. Маркевич передал в советское полпредство в Эстонии предложение начать переговоры при условии признания РСФСР «независимой Белорусской народной республики в ее этнографических и исторических границах до начала переговоров»393. Советский представитель в Эстонии И.Э. Гуковский по поручению НКИД ответил, что «наше отношение к белорусскому правительству выяснится по мере того, как с развитием борьбы в Белоруссии станет ясною действительная сила тех или других элементов, и теперь заранее нам невозможно сказать, в какой степени мы будем иметь возможность рассматривать белорусское правительство, как выразителя белорусских масс. Этот уклончивый ответ не удовлетворил белорусов, и их представитель в Ревеле усиленно добивается от Гуковского начатия с нами переговоров и, в частности, разрешения на приезд в Москву»394.
Тем временем положение как на фронте (поляки 25 апреля 1920 г. начали широкомасштабное успешное наступление на Украине), так и на международной арене (державы Антанты с настороженностью отнеслись к польскому наступлению и не торопились с его поддержкой) способствовало тому, что польская политика в отношении белорусских националистов стала более благожелательной. В мае польское правительство подписало соглашение о сотрудничестве с белорусской Наивысшей радой (группа А. Луцкевича), однако обошло в нем стороной вопрос об участии белорусских представителей в будущих переговорах с Советской Россией.
Явное сближение позиций части белорусских националистов с польскими властями встревожило российский НКИД. В записке в политбюро ЦК РКП(б) от 24 мая Г.В. Чичерин высказывал следующие соображения: «Нам надо быть крайне осторожными по отношению к белорусскому так называемому правительству, так как оно имеет возможность в европейском масштабе создавать нам дипломатические неприятности. Мы считаем поэтому своевременным исполнить, наконец, желание ожидающего в Ревеле белорусского представителя и дать ему возможность приехать в Москву, что поведет к переговорам, несомненно, затяжным по своему характеру. Необходимо было бы с целью привлечения белорусов на нашу сторону и с целью воспрепятствования польскому правительству перетянуть их на свою сторону путем подачек, разрешить белорусскому представителю в Ревеле приехать к нам для переговоров, причем установить краткий срок и поставить его в условия, делающие его приезд безопасным. Нужно, однако, нечто большее: нужно начать действительную политику предоставления белорусам возможности национального развития, то есть создания сети белорусских школ и признания белорусских обществ. Ввиду крупных задач, предстоящих нам по отношению к Белоруссии, мы считаем в высшей степени своевременным и желательным восстановить при Наркомнаце белорусский комиссариат»395. Таким образом, белорусский вопрос, по мнению наркома, вновь должен был приобрести самостоятельное звучание в советской внешней политике и выйти за рамки отношений только между РКП(б) и белорусскими коммунистами.
Изменению позиции Чичерина способствовало и содержание советско-литовской мирной конференции, начавшейся в мае 1920 г. в Москве. Отказавшись от идеи создания в Прибалтийских республиках советских правительств и превращения их в буфер для защиты Советской России от агрессии держав Антанты, так как военное продвижение революционной идеи в обстоятельствах 1919 г. было практически невозможно, Москва постановила добиться сближения – или, по крайней мере, иллюзии сближения с «буржуазными» правительствами этих республик. Этим советское руководство добивалось решения сразу нескольких задач: разрывался «санитарный кордон» из государств-лимитрофов, вбивался клин между Польшей и ее потенциальными союзниками, а кроме того, заключение мирного договора с признанными мировым сообществом республиками означало, что Советская Россия начинала возвращаться в «концерт держав», ее международная изоляция заканчивается. Ради этого советское правительство было готово, хотя и не без колебаний, пожертвовать некоторыми спорными территориями. Достаточно быстро были заключены договора с Латвией (к ней отошли несколько уездов Витебской губернии) и Эстонией, переговоры же с Литвой затянулись.
31 марта 1920 г. литовское правительство выразило желание и готовность заключить мирный договор с РСФСР при условии признания независимости Литвы в ее этнографических границах со столицей в Вильне396. Переговоры начались 7 мая. Поскольку Россия и Литва не вели военных действий друг с другом, советские дипломаты рассчитывали на скорое заключение договора, так как обе стороны были заинтересованы в нем. Литве нужно было признание России, России – союзник против Польши на Западном фронте. Однако переговоры оказались непростыми.
Литовская делегация настаивала на том, чтобы, прежде чем начать обсуждать статьи будущего мирного договора, Россия отдельным актом признала независимость Литовской республики. Российская делегация опасалась, что после такого акта Литва может прервать переговоры, добившись своей главной цели. Поэтому она отвергла это требование, сославшись, во-первых, на декрет о мире, признававший право народов на самоопределение, а во-вторых, на сам факт ведения переговоров с Литвой, что уже означало признание ее суверенитета. По мнению российских дипломатов, вопрос о независимости Литвы должен был бы найти отражение в мирном договоре, как тесно связанный с вопросом о границе, в виде специальной статьи. Согласившись, хотя и не сразу, с этим предложением, литовская делегация огласила свое предложение о границах Литовской республики.
По этому проекту в состав Литвы включались Ковенская, Виленская, Сувалкская, Гродненская губернии (включая обязательно Вельск и Белосток), Новогрудский уезд Минской, а также части Иллукстского и Гробинского уездов Курляндской губернии397. Исходя из того, что далеко не все территориальные требования литовской делегации были обоснованными, российская делегация не считала возможным их принять398. Если советские дипломаты настаивали на разграничении по этническому признаку, опираясь при этом на карту и пояснительные записки, составленные экспертами Российской академии наук399, то литовцы в своих притязаниях оперировали главным образом историческими аргументами, требуя присоединения территорий, когда-то литовских, но затем потерявших свой литовский национальный характер400.
В своем ответе на литовские территориальные требования российская делегация указала границы этнографической Литвы, захватывавшие лишь Ковенскую, части Виленской и Сувалкской, а также северный участок Гродненской губернии. Вместе с тем, считаясь с экономическими, культурными и административными интересами Литвы, Россия соглашалась на включение в состав Литвы Вильны и окружающих ее уездов Виленской губернии401.
На третьем пленарном заседании конференции 9 мая от имени западнобелорусского населения (то есть населения бывших Виленской и Гродненской губерний) выступил член литовской делегации, министр по белорусским делам литовского правительства (сменивший в апреле 1920 г. на этом посту И. Воронко402) Д. Семашко. Он поддержал литовские требования, мотивируя это интересами белорусского населения Гродненщины и Виленщины. Декларируя одновременно также поддержку стремления белорусских политиков к независимости ВНР, Семашко фактически требовал раздела белорусских территорий. Он заявил следующее: «…Российская Делегация ни в коем случае не может согласиться с тем, что уже самоопределился Белорусский Народ. Естественное право независимости, право человечества, право, на котором строится новая Социалистическая Советская Российская Республика, в глазах Российской делегации не принадлежит Белоруссии. Я не являюсь здесь представителем Белорусской Народной Республики, не моя роль здесь защищать интересы этого государства, но я считаю своим долгом обратить благосклонное внимание Российской делегации, что не в количестве дело и не в силе одной или другой группы, а в правоте самого дела. Белорус всегда был костью раздора между Россией и Польшей. Беларусь и Литва всегда жили между собой в полном согласии. Литовское правительство никогда не отрекается от того, что, если будет Белорусское Независимое государство и если интересы Литвы и Белоруссии этого потребуют, оно вступит даже в федеративную связь с этим государством»403.
Прочие высказывания Д. Семашко сводились к утверждению, что Гродненская губерния, чье население носило смешанный характер, экономически и культурно тем не менее составляло единое целое с Литвой и потому должна была быть присоединена к этому государству. В качестве аргументов приводились проведенные там выборы в Тарибу, а также решения белорусских организаций Гродненщины и Виленщины об объединении с Литвой404. С. Розенбаум, член литовской делегации, представлявший интересы еврейского населения, на пленарном заседании 21 мая 1920 г. добавлял к этому, что, в качестве компромисса, Литва может присоединить Гродненщину как автономную область с собственным сеймом, которая может отделиться в любой момент, если будет организовано независимое Белорусское государство и население Гродненщины пожелает к нему присоединиться405.
Глава российской делегации А.А. Иоффе не согласился с утверждением литовской стороны о том, что белорусы Гродненской губернии уже «самоопределились в сторону Литвы», и, следовательно, этот вопрос не может быть предметом дискуссий на конференции406. В его выступлении говорилось:
«Что касается заявления относительно воли белорусского народа, то нам известен ряд актов и ряд фактов, имеющих чрезвычайно серьезное отношение к этому, так называемому, самоопределению.
Нам известно, например, что существует группа, претендующая на создание независимости и самостоятельности Белоруссии, претендующая наконец на самостоятельные переговоры с Российским Правительством. Нам известно также, что есть др. группы, которые стоят на точке зрения создания Литовско-Белорусской Республики. Наконец, нам известно, что есть и третья группа и, поскольку я могу оперировать тем материалом, который у меня имеется, весьма многочисленная группа, которая вообще не желает выделения Белоруссии из состава Рос. Соц. Фед. Респ…Если я не говорил до сего времени о Белоруссии, то именно ввиду тех событий, о которых я только что сообщал, ввиду того фактического положения, при котором громадная масса белорусского населения неоднократно заявляла свою волю остаться в пределах России, а другие части говорили то о создании Литовско-Белорусского Государства, то о создании самостоятельного Белорусского государства. Мы не имеем поэтому до сего времени оснований считать самоопределение белорусского народа совершившимся. Мы не имеем оснований считать, что как раз те группы, которые, быть может, действительно представляет здесь уважаемый член Литовской Делег., г. Семашко, выражают действительную волю всего Белорусского народа».
Иоффе настаивал на сохранении за Россией роли арбитра в решении территориального вопроса и отвергал возможность передачи белорусских земель Польше или Литве вопреки воле населения: «Я хотел бы еще подчеркнуть, что уважаемый член Делегации – г. Розенбаум, в своей речи нам доказывал, что, если бы по отношению Гродненской губ. спор шел между Россией и Литвой, то разрешение его и предложения, делаемые тогда Литовской Делегацией, были бы иными, но в действительности спор идет между Литвой и Польшей. Мне думается, что это не так… хотя вопрос о самоопределении белорусского народа не разрешен, он не может быть так разрешен, что территория, населенная в большинстве своем не польским народом, должна отойти к Польше. Я должен заявить, что Россия этого не допустит, и что оперировать таким материалом и такими соображениями поэтому не приходится. Я хотел бы только добавить, что поскольку я знаю, Польша претендует только на два уезда Гродненской губ.: Белостокский и Бельский»407.
В конце мая переговоры зашли в тупик. Иоффе говорил даже о возможности разрыва с литовцами, если они продолжат настаивать на своих требованиях408. Чичерин выступил категорически против прекращения переговоров, мотивируя это необходимостью создать впечатление сближения с Литвой. В письме Ленину от 22 мая он указывал на возможность территориальных уступок ради военного выступления Литвы против Польши и в целом разрыва «окраинного кордона»; «часть окраинных государств становятся в позитуру наших друзей, у Польши отнимается позиция окраинного представителя, уничтожается противоположение нам всех окраинных государств. Эта видимость литовской дружбы имеет для нас настолько крупное значение, что вполне стоит потратить немножко более дипломатических маневров товарища Иоффе, чтобы этого достигнуть»409.
25 мая большая часть литовской делегации, включая председателя Ф. Нарушевича и членов делегации Д. Семашко и С. Розенбаума, выехали в Ковно для консультаций с правительством410. Заседания смешанной комиссии по вопросу о границах продолжались411.
Советско-литовские переговоры о судьбе территорий, права на которые предъявляли белорусские политики, привлекали большое внимание и самостийников. Деятели БНР, независимо от своей внешнеполитической ориентации, выражали несогласие с перспективой отторжения Литвой белорусских земель. Ластовский потребовал от Семашко гарантий того, что белорусы получат автономию в составе Литвы и на спорных территориях будет проведен плебисцит об их будущей государственной принадлежности. Не получив таких гарантий, белорусы выступили против включения белорусских территорий в состав Литвы.
В июне 1920 г. руководство РСФСР наконец-то сочло возможным принять миссию правительства ВНР. Секретарь военно-дипломатической миссии ВНР в Латвии и Эстонии Я. Черепук получил разрешение Г.В. Чичерина прислать в Москву белорусскую делегацию412. 24 июня в Москву выехал член БПСР М. Маркевич, а через некоторое время приехал еще один представитель, В. Захарко. Он встретился с Чичериным и передал ему меморандум, в котором содержались требования признать независимость ВНР и способствовать возрождению белорусского народа в политическом, экономическом и национально-культурном отношениях.
Однако переговоры по меморандуму ВНР не начались. 4 июля войска Западного фронта под командованием М. Тухачевского перешли в успешное наступление в Белоруссии. Переговоры с ВНР, которые можно было использовать для того, чтобы сделать ковенское правительство более уступчивым, утратили свою актуальность. К тому же факт ведения этих переговоров беспокоил белорусских коммунистов, которые потребовали от НКЦД РСФСР их прекратить. Таким образом, миссия В. Захарко результатов не дала413.
Зато возрос интерес к скорейшему заключению мирного договора с Литвой. Наступление на запад делало для советской стороны актуальным вопрос о безопасности правого фланга Западного фронта, то есть о позиции Литвы по отношению к Польше414. Заседания российско-литовской мирной конференции возобновились 22 июня 1920 г., после возвращения в Москву Ф. Нарушевича С. Розенбаума415. Белорусский представитель Д. Семашко после перерыва в Москву не вернулся. Тем не менее на первом после перерыва пленарном заседании А.А. Иоффе огласил полученное к тому времени заявление Центральной белорусской рады Гродненщины и Виленщины от 6 мая 1920 г. (эта организация была единственной, признаваемой польскими властями в качестве белорусского национального представительства оккупированных Польшей территорий416) о том, что Д. Семашко не имеет никаких полномочий ни от каких белорусских организаций на то, чтобы представлять интересы этого населения на переговорах417.
Чтобы стимулировать ход переговоров, российская делегация предложила решать вопрос о границах с учетом того, что Гродненская и Виленская губернии были оккупированы польскими войсками418, а среди самих белорусов не было единства мнений относительно их будущего. Было заявлено, что поскольку одновременно существовали четыре течения, «в том числе авторитетное и многочисленное незалежническое течение, и столь же многочисленное и авторитетное пророссийское», то логичнее было бы оставить спорные территории в ведении «единственной законной и естественной» наследницы Российской империи, которой они прежде принадлежали, то есть Советской России419. Аргументировалось это тем, что Россия является не националистическим государством, а федерацией, в отличие от Литвы, которая выказывает явно империалистические замашки420; Гродненская губерния же скорее пожелала бы присоединиться ко всей Белоруссии, потому надо дождаться ее самоопределения421. В связи с неопределенностью белорусского вопроса советские дипломаты снова заявили о невозможности удовлетворить все территориальные требования Литвы. Иоффе был опытным переговорщиком, умело совмещавшим твердость позиции с разумными компромиссами, если они служили достижению генеральной цели. А такой целью в советско-литовских переговорах было предотвращение возможного польско-литовского военного союза.
В начале июля советские дипломаты согласились на включение в состав Литвы Ошмян, Лиды и Гродно. Литовская делегация предложение приняла422. Такое решение территориального вопроса должно было устранить опасность польско-литовского сближения. 12 июля 1920 г. был подписан российско-литовский мирный договор, передававший Литве не только Вильну, но и значительную часть западнобелорусских земель.
Разумеется, это вызвало протесты белорусских националистов. 22 июля правительство Ластовского направило от имени Белорусской народной республики правительствам Советской России, Литвы и стран – участниц мирной конференции в Париже протест против российско-литовского договора. В нем, в частности, заявлялось о готовности белорусского народа «бороться с этой вопиющей несправедливостью всеми доступными ему средствами», высказывалось требование «немедленного пересмотра условий названного мирного договора и признания согласно волеизъявления Белорусского Народа (таким волеизъявлением группа Ластовского считала выборы делегатов на Всебелорусский съезд, состоявшийся в декабре 1917 г. и разогнанный большевистским руководством Западной области. –
Однако этот протест не имел каких-либо последствий. Созданные под эгидой Польши институты белорусской власти не только не были признаны ни одним правительством, включая польское, но и не пользовались серьезной поддержкой местного населения. Правительство Луцкевича так и осталось чисто политическим представительством части белорусского политического класса, лишенным возможности влиять на позицию соседних государств – Польши, РСФСР и Литвы, решавших за счет Белоруссии свои текущие и долгосрочные задачи. Оно могло существовать только в условиях польской оккупации, с уходом польских войск под напором Красной армии эта группировка сошла с исторической авансцены, уступив место своим политическим конкурентам. Впрочем, мало чем от него в этом отношении отличалось и правительство В. Ластовского, хотя степень свободы действий у него была заметно больше. Успешное наступление Красной армии в Белоруссии вновь сделало более предпочтительными шансы той части белорусского политического класса, которая ориентировалась на Советскую Россию.
Возрождение БССР и политика Кремля в июне – августе 1920 г
Белорусский вопрос с весны 1920 г. привлекал внимание не только советского дипломатического ведомства, но и политического руководства страны. Майское наступление советского Западного фронта в Белоруссии, которое в первое время развивалось успешно, реанимировало вопрос о возобновлении там процесса советского национально-государственного строительства, начатого в 1919 г.
По инициативе члена РВС Западного фронта А.Г. Червякова стали регулярно собираться заседания инициативных групп коммунистов-белорусов, где рассматривался вопрос о восстановлении советской власти и самоопределении Белоруссии. Червяков и его единомышленники (Жилунович, И. Клишевский, А. Гурло, П. Грицкевич, Г. Богданович и др.) настаивали на создании ревкома Белоруссии в качестве «автономного организма Советской России» и отказывались входить в состав Минского ревкома. В своей записке, направленной в ЦК КП(б)ЛиБ 22 мая 1920 г., Червяков обосновывал свою точку зрения как положениями программы большевиков по национальному вопросу (принцип самоопределения народов), так и международной обстановкой (необходимость парализовать претензии Литвы на Гродно и Виленскую губернию, которым надо противопоставить суверенитет над этой территорией советской Белоруссии424.
Руководители ЦК КП(б)ЛиБ (В.Г. Кнорин, М.И. Калманович, Р.В. Пикель, И.И. Рейнгольд) считали, что Белоруссия должна остаться в составе РСФСР на правах относительно самостоятельной административно-экономической единицы, а белорусы получить культурно-национальную автономию в рамках Минской губернии.
25 мая этот вопрос рассмотрело политбюро ЦК РКП(б). Поскольку советское наступление захлебнулось и войска вернулись на исходный рубеж, было решено ограничиться созданием Минского губревкома, то есть не создавать каких-то особых белорусских органов власти для небольшой территории Литбел, оставшейся под советским контролем. Возглавил ревком А.Г. Червяков, в состав вошли В.Г. Кнорин и М.М. Хатаевич. В тот же день был назначен новый состав бюро ЦК КП(б)ЛиБ: председатель И.Т. Смилга, члены ЦК З.И. Алекса-Ангаретис, Я.Г. Долецкий, В.Г. Кнорин, В.С. Мицкевич-Капсукас, А.Ф. Мясников, И.С. Уншлихт. Бюро ЦК КП(б)ЛиБ получило статус областного бюро РКП(б)425.
Успехи Красной армии Юго-Западном фронте в июне 1920 г., а в июле и на Западном вновь актуализировали вопрос о восстановлении белорусской советской государственности, уже вне связи с Литвой, поскольку РСФСР признала литовское правительство в Ковно. 7 июля на освобожденной от польских войск территории был создан Минский губревком, куда вошли А.Г. Червяков (председатель), И. Адамайтис, И.А. Адамович, А.И. Вайнштейн (от ЦК Бунда), А.Х. Гетнер, И. Гродзюшко, В.М. Игнатовский (от БКО), А. Трофимов (от ЦК БПСР) и др. 11 июля Минский губревком объявил о переходе в его руки всей гражданской власти на освобожденной от поляков территории426. Но решения о восстановлении ССРБ в тот момент принято не было.
Триумфальный поход Красной армии на Варшаву поставил Польшу в тяжелейшее положение, заставив ее руководство обратиться за помощью к Антанте. В начале июля премьер-министр Польши Владислав Грабский на конференции Верховного Совета Антанты в бельгийском Спа попросил державы о помощи и поддержке. В ответ премьер-министр Великобритании Д. Ллойд Джордж посоветовал польскому правительству отказаться от амбициозных федеративных планов и попытаться договориться с большевиками, согласившись на проведение восточной границы Польши на основе этнографического принципа.
11 июля 1920 г. министр иностранных дел Великобритании Дж. Керзон по поручению Верховного совета Антанты направил ноту Г.В. Чичерину, в которой предложил советским войскам приостановить наступление в 50 км к востоку от линии, определенной Верховным советом Антанты в декабре 1919 г. (с этого момента условная так называемая линия Антанты стала называться линия Керзона). Кроме того, Англия заявила о своем намерении сыграть посредническую миссию в польско-советском конфликте. По мнению канадского историка Я. Боженцкого, позиция Антанты, высказанная в Спа, похоронила федеративные идеи Пилсудского, поскольку определенно обозначила, что Польша не получит международной поддержки в своей агрессии на «территориях, принадлежащих исключительно и бесспорно России»427.
16 июля пленум ЦК РКП(б), определявший позицию РСФСР в связи с нотой Керзона, под сильным давлением В. Ленина в числе прочих принял решение «помочь пролетариату и трудящимся массам Польши освободиться от их помещиков и капиталистов»428. На следующий день СНК РСФСР сообщил правительству Великобритании, что он отказывается от предложения о посредничестве и желает получить прямое обращение от Польши с просьбой о перемирии и заключении мира. Руководство РСФСР также выразило готовность обсудить с поляками вопрос о границах и даже установить «более выгодную для польского народа территориальную границу» по сравнению с линией Керзона.
28 июля части Красной армии заняли Белосток. С этого момента начал реализовываться большой проект по советизации Польши. 30 июля было объявлено об образовании в этом городе Временного революционного комитета Польши (Польревком) во главе с Юлианом Мархлевским. Этот орган революционной власти провозгласил курс на «создание фундамента будущей Польской советской республики» и укрепление союза и дружбы с Советской Россией429.
В тот же день был создан Временный революционный комитет Белорусской республики. Его председателем стал А.Г. Червяков, заместителем – В.Г. Кнорин, секретарем – И. Клишевский, членами – И.А. Адамович, В.М. Игнатовский (от БКО), А.И. Вайнштейн (от Бунда). От БПСР в состав ВРК должен был войти А. Трофимов430.
31 июля 1920 г. на совместном заседании ЦК КЩб) ЛиБ, ЦК БКО, ЦБ профсоюзов Минска и Минской губернии, ЦК Бунда была принята декларация о провозглашении независимости Советской Социалистической Республики Белоруссии. Подписали ее Кнорин, Червяков, Смилга (от ЦК КП(б)ЛиБ), А.А. Криницкий (от ЦБ профсоюзов), Игнатовский (от БКО), Вайнштейн (от Бунда). Согласно декларации, до созыва Всебелорусского съезда Советов власть оставалась в руках ВРК ССРБ, провозглашалось равенство в отношениях ССРБ и РСФСР при сохранении единого военного командования войсками всех советских республик. Границы республики описывались следующим образом: на западе ею должна была стать «этнографическая граница с буржуазными государствами», на востоке и юге ее надлежало определить соответствующими решениями уездных и губернских съездов Советов «в полном согласии с правительствами РСФСР и ССРУ». В итоге в состав Советской Белоруссии должны были войти одиннадцать уездов Минской и Гродненской губерний431.
Процесс повторного провозглашения независимости ССРБ сопровождался обострением политического противостояния между белорусскими коммунистами и белорусскими эсерами. В мае – июле БПСР активно участвовала в борьбе против поляков на территории Белоруссии. Исходя из духа решений мартовского съезда своей партии, о чем говорилось выше, руководители белорусских эсеров потребовали зафиксировать в тексте декларации о независимости ССРБ ряд положений: о созыве Всебелорусского рабочего конгресса для решения вопроса о государственном строе Белоруссии, формировании коалиционного правительства из представителей коммунистов и левых партий национально-демократического толка (прежде всего БПСР), создании белорусской армии, полной независимости ССРБ от РСФСР, расширении территории республики до ее этнографических границ, провозглашении белорусского языка государственным. После легко прогнозируемого отказа ЦК КП(б)ЛиБ удовлетворить эти требования ЦК БПСР отозвал своих представителей из ВРК и отказался подписывать декларацию о независимости ССРБ. Фамилия А. Трофимова из текста была вычеркнута432. Однако это никак не сказалось на дальнейшей судьбе вопроса, поскольку он был решен в Москве как часть возобновленного советского проекта продвижения социализма на запад, отставленного в сторону в конце 1919 – первой половине 1920 г. 12 августа 1920 г. ВРК в качестве высшего органа государственной власти в Белоруссии был признан командованием Западного фронта.
Несомненно, что решение о восстановлении ССРБ, как и в конце 1918 г., было связано с областью советско-польских отношений. Только если в первый раз преследовалась цель создания барьера между Великороссией и Польше, то теперь ССРБ должна была продемонстрировать мировому сообществу, прежде всего Великобритании, отсутствие у РСФСР империалистических планов возрождения России в границах Российской империи. Одним из таких действий и стало решение от 31 июля 1920 г. о восстановлении ССРБ, хотя всего за 24 дня до этого доминировало убеждение о целесообразности оставления белорусских территорий в составе РСФСР. В случае успеха ленинского проекта советизации Польши формально трудно бы было говорить о том, что Россия ее поглотила. Ведь между ними находилась самостоятельная Белоруссия.
Конституирование ССРБ пришлось на момент подготовки Варшавы и Москвы к переговорам о прекращении огня и прелиминарных условиях мира. Как уже говорилось выше, за основу будущей границы по требованию Верховного Совета Антанты надлежало взять линию Керзона. Следовательно, речь шла о судьбе земель, на которые исходя из этнического принципа претензии предъявляли и Польша, и ССРБ. Кроме того, польское правительство испытывало сильное давление польского лобби с восточных кресов, особенно крупных землевладельцев, не имевших ни малейших надежд в отношении того, что им удастся сохранить свою собственность в случае потери Польшей этих территорий.
22 июля 1920 г. правительство Польши известило СНК РСФСР о своей готовности начать переговоры, 11 августа утвердило состав делегации во главе с заместителем министра иностранных дел Я. Домбским и инструкции по ведению мирных переговоров433.
Новый министр иностранных дел Е. Сапега не был слишком благосклонен к нуждам кресовых поляков: представителя Рад Белорусских земель не включили в первый состав делегации. Причиной была как спешка, с которой была сформирована и отправлена делегация, так и нежелание МИД затруднять себе задачу заключения договора. Кресовые поляки явно были бы против тех условий, на которые польское правительство намеревалось согласиться в виду нахождения советских войск в 25 км от Варшавы. В частной беседе с М. Коссаковским Сапега признавался в то время, что, в связи с обескураживающим бегством польской армии, у него не было никакого определенного мнения в вопросе о границах и принадлежности белорусских территорий434.
Польская делегация смогла выехать в Минск, где должна была проходить конференция, только 13 августа. Отъезд делегации совпал с переломным моментом в битве за Варшаву. Когда 17 августа 1920 г. в Минске начались мирные переговоры между РСФСР и Польшей, ситуация на фронте уже изменилась в пользу Польши (16 августа польскими войсками был прорван участок фронта, удерживавшийся так называемой Мозырской группой)435. Советская делегация не сразу разобралась в масштабах поражения Красной армии. На втором заседании мирной конференции советская делегация, выступавшая от имени РСФСР и УССР, торжественно заявила о признании советскими республиками независимости и самостоятельности Польской республики, праве польского народа самостоятельно определять форму государственной власти и отказе от каких-либо контрибуций с Польши. Одновременно польской делегации были предъявлены самые невыгодные условия мира, подготовленные в период успешного наступления: разоружение польской армии, сокращение ее численного состава до 50 тысяч человек, создание вооруженной рабочей милиции. Учитывая факт наличия Польревкома, отказывавшего варшавскому правительству в праве на власть, выполнение этих условий фактически означало бы установление коммунистической власти в Польше. Польская делегация, которая, по утверждению М. Обезерского, привезла с собой в Минск радиостанцию, благодаря чему получала ежедневные сообщения Генерального штаба о положении на фронте и успехах польской армии, решительно эти предложения отвергла, заявив, что мирные предложения Советской России напоминают «условия капитуляции» 436.
Белорусский вопрос был поднят на конференции в связи с предложением советской делегации провести восточную польскую границу по линии Керзона, с отступлением в пользу Польши в районе Белостока (в Белоруссии) и Холма (на Украине)437. В ответ польская делегация обратила внимание на то, что «польский элемент простирается далеко за линию, предложенную советской делегацией» и что соответствующая линия практически целиком совпадает с линией раздела Речи Посполитой в 1795 г. и поэтому оскорбляет национальные чувства поляков438. В развитие дискуссии о судьбе восточных кресов Я. Домбский подчеркнул факт признания польским руководством в лице Ю. Пилсудского права на самоопределение народов Литвы, Украины и Белоруссии, и это притом, что Польша обладала «несомненными историческими правами» на эти территории и могла бы «просто их присоединить»439.
На это председатель советской делегации К.Х. Данишевский ответил, что ссылка польской делегации на «исторические права» означает, что Польша считает себя «наследницей грабежей» шляхетской Польши XV–XVIII вв. и желает вновь надеть кандалы на трудящихся Украины, Белоруссии, Литвы и Латгалии, где польское население представлено исключительно помещичьим сословием440. Тем не менее Домбский настаивал на том, что интересы польского населения должны быть обязательно учтены при решении судьбы этих территорий, причем напомнил и о февральских обещаниях советской стороны не переходить линии Дрисса – Дисна – Полоцк – Борисов и о тогдашних же заверениях, что большевики «не видят ни одного вопроса, территориального ли, экономического или иного, который не мог бы быть разрешен путем переговоров и взаимных уступок»441.
Данишевский ответил, что переход означенной линии был вынужден польским наступлением, начатым вопреки многочисленным советским предложениям о мирных переговорах, в результате чего советская армия должна была по стратегическим соображениям перейти на украинском фронте эту линию442. По мнению Обезерского, представителя польских организаций Белоруссии, эта фраза, не упоминая белорусский отрезок, давала польской делегации прекрасный аргумент для того, чтобы настаивать на указанной границе на этом участке фронта и говорить, что даже стратегические соображения не дают Красной армии права переходить обозначенную линию на белорусском фронте443. Польская делегация не воспользовалась этими аргументами, по его мнению, по невнимательности.
Советские власти, подозревая, и небезосновательно, польскую делегацию в шпионаже, устроили для ее членов и техперсонала невыносимую обстановку, следя за ними и контролируя каждый их шаг. Кроме того, военные власти развесили по Минску плакаты с обвинениями в адрес поляков. Это, а также необходимость консультаций с правительством (возможно, это был лишь благовидный предлог), заставило польскую делегацию прервать переговоры и вернуться в Варшаву. Перед отъездом Домбский предложил перенести переговоры в другое место. Латвия, к тому моменту подписавшая мирный договор с РСФСР, согласилась на просьбу Е. Сапеги дать возможность продолжить советско-польские переговоры в Риге. 25 августа 1920 г. Я. Домбский покинул Минск. Вслед за этим был отозван в Москву и руководитель делегации РСФСР К.Х. Данишевский. На этом первый этап мирных переговоров завершился. Несмотря на отсутствие каких-либо конкретных решений, минские переговоры обозначили позиции сторон по вопросу о разграничении в Белоруссии. Советская делегация была за проведение границы по линии Керзона с некоторыми уступками в пользу Польши, польская сторона конкретной линии не называла, обозначив лишь свои максимальные претензии до так называемой линии Ленина. Это означало, что решение вопроса будет нелегким, поскольку между означенными линиями находилась вся подконтрольная на тот момент минскому советскому правительству территория Белоруссии.
Рижская мирная конференция (сентябрь 1920 – март 1921 г.)
Сохранение белорусским вопросом открытого характера создавало условия для участия в его решении различных внешних сил. Можно согласиться с мнением, что вряд ли вообще можно было говорить о возможности выступления Белоруссии как субъекта на рижских переговорах, независимо от того, о каком белорусском представительстве шла речь. Как Наивысшая рада, так и Рада ВНР, возглавляемая В. Ластовским, или руководство ССРБ, не пользовались серьезной поддержкой в самой Белоруссии и потому могли рассчитывать только на помощь соседних государств: Наивысшая рада – Польши, Рада Ластовского – Литвы, белорусские коммунисты – РСФСР444.
Из пропольских сил в Белоруссии наиболее облегченный доступ к правительству имели Национальные рады белорусских земель и Инфлянт (НРБЗИ), сразу же после объявления перерыва в мирных переговорах возобновившие свою деятельность по лоббированию интересов белорусских поляков в МИД. В начале сентября на пленуме руководства этой организации было решено добиваться прежней цели – включения Белоруссии в состав Польши с предоставлением ей широкой автономии, причем земли к западу от линии немецких окопов 1916 г. следовало безоговорочно признать польскими. Делегаты постановили договориться с организацией «Стража кресова», действовавшей на Виленщине и Гродненщине, о совместных усилиях в этом направлении. В это же время была создана Виленско-Гродненская конфедерация (ВГК), объединившая все организации в Варшаве, которые стояли на платформе инкорпорации и раздела восточных территорий.
Обезерский наладил взаимодействие с представителями «Стражи кресовой», последняя взяла на себя инициативу проведения нескольких совместных совещаний с НРБЗИ и ВГК для согласования своих программ445. Однако эти усилия оказались тщетными: уже после нескольких заседаний стало ясно, что сторонники федерации составляли большинство. Поэтому поборники инкорпорации – члены Виленско-Гродненской конфедерации – отказались от дальнейших переговоров. Прочие же участники заседаний – члены Национальных рад белорусских земель и Инфлянт, «Стражи кресовой» и Виленской демократии – составили совместную декларацию о намерениях, которую опубликовали в дружественных журналах, и договорились добиваться от правительства участия своих представителей на мирной конференции446.
Участие белорусских поляков в мирных переговорах казалось вполне возможным, тем более что Виленско-Гродненская конфедерация добилась права на участие от ее имени в заседаниях конференции в качестве эксперта Виленского городского головы, бывшего депутата российской Государственной думы В. Баньковского, а виленские демократы получили обещание, что от их имени будет выступать член делегации и эксперт Б. Кщижановский (адвокат, член польского Виленского комитета, в конце 1918 – начале 1919 г. находвшийся во Франции и хорошо знавший ход и результаты Парижской мирной конференции).
Совместное прошение Рад белорусских земель и Инфлянт, Комитета защиты кресов и «Стражи кресовой», направленное князю Сапеге практически накануне отъезда польской мирной делегации в Ригу, о допуске к участию в заседаниях мирной конференции их представителей министр иностранных дел решил удовлетворить, однако согласился лишь на одного представителя от НРБЗИ447. Им стал сам М. Обезерский, чья кандидатура, за неимением возможности направить собственного делегата, удовлетворила и «Стражу кресову». Он смог выехать в Ригу лишь со второй частью делегации, 26 сентября, и прибыл туда только 2 октября448.
Белорусские эсеры попытались заручиться поддержкой Москвы. 16 сентября 1920 г. в Москву из Риги для встречи с Г.В. Чичериным приехала их делегация. Ее глава, М. Маркевич, сообщил наркому о том, что левые элементы «устранены из белорусского правительства (Ластовского. –
Он выдвинул следующие предложения: создание независимой Белорусской советской республики, которая затем вступит в федеративную связь с Советской Россией, а также участие Белоруссии в рижских переговорах в качестве четвертого, помимо РСФСР, УССР и Польши, субъекта.
Поляки, по мнению Маркевича, вновь выдвинули лозунг независимости Белоруссии, потому «что не в силах ее завоевать». Но они не найдут среди белорусов союзников, так как даже поправевшее правительство Ластовского не пойдет на союз с Польшей, помня «о судьбе Луцкевича, которым пожертвовали сами поляки, ибо он как полонофил оказался без почвы». Чичерин сообщал Иоффе в связи с этой встречей, что ждет приезда В. Игнатовского, представителя белорусского ревкома, чтобы уточнить степень влияния БПСР в самой Белоруссии и понять, стоит ли в принципе вести с ними дальнейшие переговоры, а также возможно ли противопоставить их польским притязаниям449.
Таким образом, в сентябре 1920 г. позиция белорусских эсеров не была монолитной: Ластовский искал опоры в литовских правительственных кругах, в дальнейшем официально став их союзником, другие же белорусские эсеры ориентировались на Советскую Белоруссию, все еще надеясь получить представительство в белорусском советском правительстве450. Общей для всех них была враждебность к Польше.
В беседе с Маркевичем Чичерин, не желая связывать себе руки, уклонился от определенного ответа, сообщив лишь, что все контакты с ним и его сторонниками будут вестись через члена ЦК КП(б)ЛиБ И. Смилгу, который осуществлял связь между КП(б)ЛиБ и РКП(б)451. Судя по имеющимся в распоряжении исследователей источникам, план Маркевича о примирении эсеров с белорусскими коммунистами и допуске на мирную конференцию результатов не дал.
Что касается белорусских коммунистов, то они во время советско-польских мирных переговоров вынуждены были оставаться пассивными, предоставив Москве все права на решение связанных с судьбой Белоруссии вопросов. Выдача РСФСР от имени ВРК ССРБ 10 сентября 1920 г. «самого широкого мандата на ведение мирных переговоров с Польшей по вопросу главным образом определения границ Белоруссии»452 вовсе не означала, что советская Белоруссия уже стала субъектом международной арены. Это решение нужно было советской делегации, во-первых, чтобы без всяких оглядок на политкорректность распоряжаться судьбой белорусских земель, во-вторых, чтобы включить в тексты будущего прелиминарного и окончательного мирного договора упоминания о существовании БССР. В отсутствие признанного Польшей альтернативного белорусского правительства у советской стороны не было особой надобности добиваться участия делегатов ССРБ в переговорах, как это было в случае с украинскими делегатами.
Это наглядно показала ситуация с направленными Г.В. Чичериным 18 сентября 1920 г. в Ригу представителями ССРБ А.Г. Червяковым и И. Клишевским. Польская делегация категорически отказалась признать их полномочия, охарактеризовав их как «московских чиновников, а не реальных представителей белорусского народа». Кроме того, Домбский указывал на неурегулированность вопроса о восточных границах Белоруссии, отсутствие полноценных представительных органов ССРБ и ее международного представительства. 20 сентября Червяков писал из Риги, что его не воспринимают как действительного представителя республики, 29 сентября – о том, что он находится там «инкогнито», не будучи «ни экспертом, ни консультантом… Мне сказали, что надо ждать, и я жду»453.
Таким образом, на возобновленной в Риге мирной конференции не оказалось представителей ни белорусских поляков, ни белорусских эсеров, ни белорусских большевиков. Решение белорусского вопроса, как и прежде, оставалось в руках руководителей Польши и Советской России.
Второй раунд советско-польских переговоров о перемирии и прелиминарных условиях мира открылся в Риге 21 сентября 1920 г. На этот раз по решению ЦК РКП(б) от 1 сентября советскую делегацию, составленную из представителей РСФСР и УССР, возглавил А.А. Иоффе, один из опытнейших переговорщиков российского НКИД, в багаже которого на тот момент были успешно завершившиеся мирные переговоры с Центральными державами в Брест-Литовске в 1918 г., Эстонией, Литвой и Латвией в 1920 г. К тому времени политбюро уже приняло «не фиксированное решение… о переходе к политике соглашательского мира с Польшей»454. Это решение полностью соответствовало намерению Иоффе заключить с поляками «мир соглашения»455. Это означало, что советская сторона и ее мирная делегация были готовы к компромиссу, если военное счастье в ближайшее время вновь не улыбнется Красной армии.
Если первоначальные условия перемирия, выдвинутые советской стороной, действительно скорее походили на ультиматум, то после августовско-сентябрьских поражений Красной армии ситуация радикально изменилась. Теперь польская сторона могла попытаться диктовать свои условия. Однако на практике этого не произошло, так как позиция возглавляемой Я. Домбским делегации не была четкой и согласованной. Это не ускользнуло от внимания советской делегации. Иоффе писал 19 сентября Чичерину, что «поляки хотят тянуть, но не желают, чтобы это было понято», а их максимальные требования означают аннексию Украины и Белоруссии, что «совершенно неприемлемо»456.
Около 22 сентября ЦК РКП(б) выработал и направил Иоффе за подписью В.И. Ленина четко сформулированную инструкцию на переговоры: «Для нас вся суть в том, чтобы иметь в короткое время перемирие, и главное в том, чтобы иметь действительную гарантию мира в 10-дневный срок. Ваша задача обеспечить это и проверить реальность гарантий действительного выполнения. Если Вы обеспечите это, то давайте максимальные уступки вплоть до линии по реке Шара, Огинскому каналу, рекам Ясельде и Стырь, и далее по государственной границе между Россией и Восточной Галицией»457. Эта директива ЦК свидетельствует, что советское руководство в четвертый раз за последние неполные два года скорректировало свою позицию по вопросу о судьбе Белоруссии. Теперь ее территория должна была стать предметом торга с Польшей, причем от Иоффе не требовали отстаивать этнографическую границу. На следующий день, 23 сентября, последовало заявление ВЦИК РСФСР по вопросу об основах соглашения между РСФСР и Польшей, явно рассчитанное на международный резонанс. Весьма показательна его заключительная часть. С одной стороны, ВЦИК выразил готовность снять ряд советских условий мира, озвученных в Минске (разоружение, аннексия железной дороги Волковыск – Граево), и согласиться на проведение границы значительно восточнее той, которая была установлена Верховным советом Антанты 3 декабря 1919 г., с оставлением Восточной Галиции к западу от этой линии. Но с другой стороны, ограничил действие этих уступок 10-дневным сроком, пригрозив, что если до 5 октября польская мирная делегация не подпишет прелиминарные условия мира, то Совет народных комиссаров вправе изменить предложенные условия458.
Поделиться книгой: