Помоги проекту - поделись книгой:
Польское население Литвы и Белоруссии создало систему самообороны – Комитет защиты восточных окраин (
Представитель НКИД РСФСР Д.Ю. Гопнер, прибывший в Вильну 7 января, писал в Москву, что население, причем «не только трудовое», встретило Красную армию «восторженно», красноармейцы Псковской дивизии вели себя образцово, пьянства и мародерства, в отличие от других фронтов, практически не было273. Опасения правительства советской Литвы относительно враждебного отношения населения к русским полкам Красной армии Гопнер считал преувеличенными. Напротив, по его наблюдениям, и отношение населения к русским солдатам, и поведение последних в городе было прекрасным. Вильняне были настроены по отношению к красноармейцам настолько дружелюбно, что осадное положение было снято уже 11 января274.
Литовские коммунисты практически сразу поставили вопрос о границах между Литовской и Белорусской советскими республиками. Гопнер передал их позицию в телеграмме Чичерину от 3 января 1919 г. По Сувалкской губернии он не предвидел никаких сложностей: Августовский и Сувалкский уезды литовцы были согласны отдать Польше. Спорным, таким образом, был лишь Сейнский уезд, где, по литовским данным, треть населения составляли поляки. Что касается Белоруссии, то сами литовцы считали, что в Виленской губернии Дисненский уезд следует передать в Минскую губернию, а Вилейский – в Витебскую. Ошмяны также вызывали сомнения в силу своего тяготения к Минску. Гопнер просил разъяснений только по Сокольскому и Бельскому уездам Гродненской губернии: центр требовал их «удержать за литовцами, несмотря на польское в них население, но Гродненская-то губерния отнесена к Белоруссии. Как понять?»275.
Литовские коммунисты не соглашались с решением гродненской проблемы в пользу Белоруссии. Представитель советского литовского правительства Норвид прямо заявил Чичерину в ходе их встречи, что Литва «самым решительным образом» претендует на Гродненскую губернию или, по крайней мере, на значительную ее часть, как населенную литовцами и экономически тяготеющую к Литве. Литовская республика, даже в преходящем и формальном виде, будет областью с известным внутренним единством и, по словам литовских коммунистов, не сможет обойтись без связи Вильно с Гродно276.
Несомненно, просигнализированная Гопнером территориальная проблема стала одним из весомых аргументов в пользу объединения советских Белоруссии и Литвы.
Вопрос о судьбе Гродненской губернии стал одним из тех, который предполагалось рассмотреть на конференции, посвященной разрешению территориальных споров. Как уже отмечалось выше, перед отъездом Иоффе в Минск НКИД планировал созыв такой конференции литовских, латышских, белорусских и украинских коммунистов. Белорусское руководство предлагало созвать ее в Минске, а не в Москве, как планировалось поначалу. Иоффе считал, что место работы этой комиссии безразлично, но следует ее созвать как можно скорее, пригласив туда и представителей польских коммунистов, так как спор с Польшей – это самый важный вопрос. Но при этом следовало иметь в виду, что между Россией и Белоруссией нет спорных областей, что претензии «нынешнего правительства Белоруссии вовсе не соответствуют воле населения, которое вполне согласно с известным решением ЦК РКП»277.
Чичерин соглашался стать посредником в разрешении территориального спора. Он отметил в связи с этим, что его предложение относится к конференции, которую НКИД созовет в Москве после того, как ему будут представлены территориальные требования. Но эти требования, подчеркивал нарком, следовало подкрепить серьезными аргументами, и вообще этот вопрос следовало рассмотреть серьезно, с учетом постановлений местных Советов. Что касается уменьшения Белоруссии на три четверти, то, хотя Чичерин и согласился с аргументами о необходимости борьбы с национализмом и сепаратизмом, но считал, что нужно было найти какой-то компромисс278.
Иоффе решительно настаивал на правильности отторжения от ССРБ трех губерний: 29 января 1919 г. он сообщал председателю ЦИК Свердлову и Чичерину, что «на месте убедился, что неуклонное проведение известного решения ЦК совершенно необходимо», и потому следует «с наибольшей твердостью» отвергнуть все домогательства областников. Соображения же Чичерина, теоретически совершенно правильные, на практике воплощать в жизнь «ввиду настроения здешних центров прямо опасно». Менять решение по поводу отторжения областей от Белоруссии не следует, «помимо всего прочего также и потому, что, в конце концов, все это серьезно подрывает авторитет ЦК»279.
30 января от Свердлова на имя председателя правительства ССРБ Жилуновича пришла телеграмма следующего содержания: «Делегатам ЦБ самым решительным образом отказано в отмене решения Цека, подтверждаю: Витебская, Смоленская, Могилевская губернии отходят, остаются в Белоруссии две губернии – Минская, Гродненская. Добавляю решение Цека провести на съезде Белоруссии объединение с Литвою… В Могилеве линия Цека пройдет несомненно. В Витебске тоже, Смоленск под сомнением, но подчинение будет безусловным, как и на съезде в Минске…»280
В тот же день Иоффе прислал в центр еще один доклад с разъяснением своей позиции, где вновь настаивал на объединении двух республик: Иоффе оговаривался, что никогда не был сторонником такого решения, и даже, как это было известно Чичерину, на заседании ЦК выступал против него, но в Минске ему пришлось убедиться в том, что обе части белорусского правительства (областники и белорусские коммунисты. –
Плюсом в решении о создании Литбела Иоффе считал то, что «если удастся устроить унию, то и Белорусский и Литовский национализмы будут в значительной степени друг друга нейтрализовать и потому я и считаю это наиболее счастливым решением вопроса». Литовские коммунисты, сообщал он, пришли в восторг от этого плана. Комиссию в Москве по территориальным спорам, по мнению Иоффе, создать было необходимо, и он, как только определится состав руководства «здешней республики», обещал прислать туда ее представителя. Иоффе считал к тому же необходимым включить в состав комиссии польского делегата281.
1 февраля состоялось расширенное заседание ЦБ КП(б)Б с участием Свердлова и членов Литовской и Польской компартий. На нем обсуждался вопрос объединения Литвы и Белоруссии, создания объединенного правительства, места его пребывания, новых границ партийной работы и подготовки партийного съезда.
2 февраля в Минске начал свою работу I Всебелорусский съезд Советов. Он постановил удовлетворить ходатайство Советов Смоленской, Витебской и Могилевской губерний о выходе из ССРБ, начать переговоры с РСФСР об установлении федеративной связи между ней и ССРБ. Делегаты обратились ко всем независимым братским социалистическим республикам с предложением последовать их примеру и приступить к переговорам об установлении федеративной связи между собой и с РСФСР.
Согласно декларации об объединении советских республик, I Всебелорусский съезд Советов, учитывая общность политических и экономических интересов Белоруссии и Литвы, выступление «единым контрреволюционным фронтом» Литовской тарибы и Белорусской рады, а также «сознавая необходимость скорейшего разгрома белогвардейского белорусско-литовского правительства», постановил: «Признать необходимым немедленное слияние Белорусской Советской республики с Литовской Советской республикой, поручив проведение в жизнь слияния и организацию единого правительства органу власти, выделенному съездом»282.
Одновременно со съездом Советов Белоруссии в Вильно проходила II конференция Компартии Литвы и Белоруссии. Конференция приняла следующую декларацию: «Принимая во внимание, что 1) целью коммунистического движения является не разъединение, а объединение пролетарских масс разных стран и народов, 2) что Литва и Белоруссия как по своим хозяйственным условиям, так и по национальному составу представляют много сходств, 3) что общая борьба с надвигающейся со стороны буржуазной Польши контрреволюционной опасностью требует создания единого фронта, – II конференция Коммунистической партии Литвы и Белоруссии считает унию Литвы с Белоруссией в высшей степени желательной»283.
Слияние республик одобрил затем и I съезд Советов Литвы, состоявшийся 18–20 февраля 1919 г. Он же и провозгласил официально образование Литовско-Белорусской Советской социалистической республики284. В состав Литбела вошли Виленская, Минская, части Гродненской и Ковенской губерний, общей площадью около 207 тысяч километров и с населением около 4 млн человек.
Для защиты советских республик Литвы и Белоруссии 12 февраля был создан Западный фронт в составе трех армий – 7-й, Латвийской и Западной (с марта – Белорусско-Литовской)285.
27 февраля был избран общий ЦИК ЛитБела во главе с К- Циховским и создано ее правительство – СНК – во главе с В. Мицкевичем-Капсукасом. В начале марта 1919 г. в Вильно состоялся объединительный съезд компартий Белоруссии и Литвы, который постановил образовать единую Компартию Литвы и Белоруссии (КП(б)ЛиБ) и избрал ее Центральный комитет286.
Несомненно, главной причиной изменений в статусе «буферных» республик Белоруссии и Литвы был внешнеполитический фактор. Однако, судя по проанализированным выше документам, помимо военных соображений, важную роль в объединении Белоруссии с Литвой играли и опасения перед усилением националистических настроений в руководстве только что провозглашенных республик, питательной почвой для которого мог стать территориальный спор между ними.
Проект «Литбел» и переговоры с миссией А. Венцковского
В начале февраля 1919 г. на первый план на западном направлении советской политики вышло предотвращение угрозы военного столкновения с Польшей. НКИД форсировал свои попытки начать официальные переговоры о мире. Получив 7 февраля ноту польского министра иностранных дел И. Падеревского с сообщением о направлении в Москву для переговоров спецпосланника польского правительства А. Венцковского, Чичерин уже 10 февраля направил в Варшаву ответную ноту, в которой подчеркивалась добрая воля Советской России к возвращению Польше ее имущества, культурных ценностей, к устранению причин конфликтов и установлению нормальных отношений. Но что касается территориальных вопросов, то он предлагал разрешать их непосредственно с Литовской и Белорусской советскими республиками, обещая со стороны Москвы лишь дипломатическое посредничество287. Таким образом, Москва недвусмысленно давала понять, что именно она стоит за спиной этих республик и не допустит силовых захватов.
В НКИД опасения вызывало поведение польских коммунистов, крайне враждебных варшавскому правительству и способных, по мнению Чичерина, сорвать планируемые переговоры. 8 февраля 1919 г. нарком, обеспокоенный настроениями польских коммунистов в Москве, просил представителя Кремля в Вильне А.А. Иоффе принять все меры, чтобы удержать Польскую дивизию или каких-либо польских повстанцев от вторжения с подконтрольной Советам литовской территории в этнические польские земли, «каковыми являются губернии Царства Польского, иначе говоря, конгрессовка». Чичерин опасался, что такие действия спровоцируют польское правительство на войну против Советской России, причем полагал, что если таких провокаций не будет, то войны удастся избежать. Так же следовало поступать и по отношению к тарибовской Литве288.
Иоффе считал необходимым использовать будущие переговоры в Москве для того, чтобы добиться от Варшавы согласия на прямые переговоры с Литовско-Белорусской советской республикой. 14 февраля он писал Чичерину из Вильны, что в переговорах о границе с Польшей лучше всего указывать, что Россия с Польшей не граничит, и этот вопрос она должна разрешить с Литвой и Белоруссией. Он также указывал, что в этническую Польшу никто из Виленских коммунистов вторгаться не думает, но вот «Белосток вызывает здесь серьезные сомнения». Однако эти сомнения, по их мнению, следовало разрешить путем переговоров между советским руководством и польскими лидерами.
По этому поводу Иоффе просили направить полякам ноту, проект которой он прилагал к своему письму. В нем сообщалось о готовящемся объединении советских республик Литвы и Белоруссии; заявлялось об их миролюбии по отношению к Польше; содержался протест против вторжения польских войск в Гродненскую губернию, в частности в Белосток, который «чувствует свою неразрывную связь с Советскими республиками Литвы и Белоруссии»289. От имени Временного рабоче-крестьянского правительства Литвы и Белоруссии выражалась готовность полюбовно разрешить все пограничные споры, для чего предлагалось создать смешанную комиссию из представителей Литвы, Белоруссии и Польши290.
Однако не все в Вильне разделяли эту примирительную позицию. Польские коммунисты не доверяли сведениям о готовящихся мирных переговорах, не верили в мирные намерения польского правительства и потому желали ускорения открытой конфронтации, чтобы не быть застигнутыми врасплох291. Как показали дальнейшие события, они вернее оценивали намерения руководства возрожденного Польского государства, чьи территориальные амбиции были значительно обширнее, чем только Белостокский округ.
5 февраля под давлением Франции было подписано германо-польское соглашение об эвакуации германских войск из Литвы и Белоруссии и их замены польскими войсками. 9—14 февраля германские войска пропустили польские части через свои порядки до линии река Неман до Скиделя – река Зельвянка – река Ружанка – Пружаны – Кобрин. Затем поляки заняли Белосток, откуда ушли германские части. С февраля 1919 г. возник сплошной советско-польский фронт от реки Неман до реки Припять. 18 февраля под нажимом Франции было подписано германо-польское перемирие в Познани, что позволило полякам перебросить войска на восток. 2 марта польские части генерала С. Шептицкого заняли Слоним, 5 марта части генерала А. Листовского – Пинск. Советские войска были вынуждены отходить, поскольку 4 марта началось наступление войск Колчака на Восточном фронте и туда стали перебрасываться части с запада. Положение Западного фронта осложнилось292.
15 февраля Чичерин, обеспокоенный долгим отсутствием ответа о маршруте следования Венцковского в Москву, писал Иоффе о своих подозрениях по поводу польских коммунистов, вошедших в литовское правительство (Уншлихта, Лещинского и Бобинского): «Это узкие люди с приходскими интересами, они готовы втянуть нас в войну с Польшей… Среди здешних п.с.д. – ков говорят, что польские коммунисты решили по дороге арестовать Венцковского» (выделено в тексте. –
Требуя «держать в руках» польских коммунистов и их безоговорочного подчинения директивам ЦК, Чичерин напоминал, что решение принять Венцковского было продиктовано желанием «не создать себе нового фронта». Опасения, писал он, что война может начаться из-за любого пустяка, очень сильны: маршал Фош 25 января потребовал от Германии пропуска польских войск для борьбы против большевиков. В связи с этим Ленин даже пригрозил, что если польские коммунисты не будут пропускать Венцковского, то из Москвы пришлют отряд, чтобы открыть ему путь. Чичерин прямо указывал, что главное в данный момент – обеспечить безопасный проезд Венцковского в Москву293.
Тревожное письмо Чичерина вызвало недоумение Иоффе, считавшего необоснованными подозрения в несоблюдении польскими коммунистами партийной дисциплины и интересов государственного строительства новых республик. В письме Чичерину от 18 февраля он попытался развеять предубеждение наркома на этот счет, сообщая, что польские коммунисты в литовском правительстве не только не хотят «нас втянуть в войну, но наоборот, требуют гораздо большей уступчивости, чем, по-моему, следует. Они все время требовали, чтобы мы сейчас постановили, что Белостокский и Бельский уезды должны быть отнесены к Польше, и с большим трудом мне удалось в отношении Белостокского уезда провести другую точку зрения, выраженную в присланной Вам ноте Польше»294.
22 февраля Иоффе в докладе Свердлову, Ленину, Троцкому и Чичерину просил ускорить решение вопроса о создании отдельного военного округа в границах Литбел и сообщал, что военное положение в регионе «почти безнадежно… поляки освобождают свои силы подо Львовом и перебрасывают их сюда. По-видимому, имеют строжайший приказ Антанты наступать на нас…»295.
Накануне приезда А. Венцковского в Москву имел место весьма важный для советской стороны международный контакт. 13 марта 1919 г. Чичерин «под величайшим секретом» сообщал Иоффе о том, что на несколько дней уезжал в Петроград для встречи с начальником политического информационного отдела американской мирной делегации в Париже У. Буллитом296. Он был доверенным представителем В. Вильсона и Д. Ллойд Джорджа, которые без ведома Франции хотели обсудить с большевистским руководством приемлемое для обеих сторон соглашение по территориальному вопросу. О цели этих переговоров Чичерин сообщал Иоффе следующее: «Ультимативно требуется [от нас], чтобы было приостановление военных действий, но он согласен, чтобы оно началось перед самой конференцией и чтобы конференция продолжалась определенное короткое время». Американский представитель заявил, что его руководство хочет, чтобы правительства продолжали владеть тем, чем они владели на момент перемирия, пока само население не сменит это правительство голосованием или восстанием».
В ответ Чичерин потребовал, чтобы на конференции было отдельно оговорено, чем будет владеть каждое правительство. Антанта соглашалась вывести свои войска из России при условии уменьшения численности советских войск, что нарком отверг и вступил в дискуссию, чем можно заменить такое условие297.
В итоге 12 марта, после принятия Буллитом поправок, признанных им вполне приемлемыми, был выработан проект окончательного соглашения, который советское правительство обязывалось принять, если он будет предложен до 10 апреля298. Проект предполагал созыв специальной конференции для заключения соглашения на основе определенных, заранее установленных принципов, а именно: воюющие стороны в России перестают стремиться свергать друг друга силой, сохраняют в своем распоряжении занимаемые ими территории, за исключением изменений, которые были бы произведены этой конференцией, причем само население этих территорий могло бы вслед за тем изменить у себя политический строй; блокада снимается, и Советская Россия получает свободу товарообмена и сношений с другими странами; Антанта обязуется прекратить оказание какой бы то ни было помощи борющимся против советского правительства группировкам; все воюющие стороны проводят у себя политическую амнистию; между Советскими республиками и государствами Антанты восстанавливаются дипломатические сношения299.
Несмотря на то что далекоидущих последствий эта встреча не имела (учитывая благоприятные для белых изменения на фронтах гражданской войны, в частности успехи Колчака на Восточном фронте, английское руководство отказалось от соглашения), она в тот момент позволяла советским лидерам полагать, что в принципе Англия и США не против признания Советской России при благоприятных условиях.
Кроме того, в свете петроградских переговоров у Москвы могло создаться впечатление, что начавшееся в феврале 1919 г. польское наступление могло быть и следствием осведомленности польского руководства о позиции Великобритании и США по поводу «де-факто правительств». Поэтому оно старалось занять как можно большие территории на востоке, рассчитывая, что в текущей ситуации Антанта, вероятнее всего, признает эти завоевания. У Москвы, таким образом, оставался только моральный козырь: нужно было всеми силами демонстрировать свои мирные стремления и стараться как можно скорее установить дипломатические отношения с Польшей, вступив с ней в переговоры по территориальному вопросу.
15 марта Иоффе писал Чичерину в ответ на его «конспиративное письмецо по поводу поездки в Питер», что, если принимать предложенное соглашение, то делать это надо как можно скорее, так как «фактические территории быстро меняются: вчера взят Слоним, угрожают Барановичам, взят Шавеш, угрожают Поневежу, наконец со дня на день ожидается наступление немцев из Ковно на Вильну. Если кончать, то нам очень важно было бы, чтобы занимаемая нами теперь часть Литвы и Белоруссии оставалась за нами. Я бы советовал форсировать это»300. Иоффе также выражал надежду, что в переговорах с Венцковским НКИД будет «отклонять всякие переговоры о Литве и Белоруссии, ссылаясь на самостоятельность этой республики. В противном случае ведь не имело смысла играть всю эту комедию»301.
Таким образом, несмотря на уже начавшееся польское наступление, советское руководство надеялось удержать за собой хотя бы часть белорусских и литовских территорий до того момента, когда дипломатическим путем, с помощью Антанты, удастся закрепить территориальный статус-кво. Самостоятельный статус Литовско-Белорусской советской республики должен был при этом позволить исключить вопрос о судьбе этих территорий из круга обсуждаемых в Москве проблем.
Одновременно советская сторона пыталась создать морально неблагоприятную атмосферу для нападения Польши на территории, которые она считала принадлежащими ей как по историческому праву, так и вследствие доминирующего польского культурного и экономического влияния на этих землях. В то же время Польше давали понять, что она может рассчитывать на часть спорных территорий, в частности, Белостокский округ, если согласится мирно урегулировать конфликт и признать новые советские республики. В этом отношении очень характерна нота, направленная виленским коммунистическим правительством МИД Польши от 16 февраля 1919 г. В ноте говорилось, что «трудовые массы Белостокского уезда чувствуют свою неразрывную связь с советскими республиками Литвы и Белоруссии, несмотря на все затруднения, существовавшие для них при германской и польской оккупации, представители от рабочих и крестьян этого уезда принимали участие во всех съездах, имевших место за последнее время в Литве и Белоруссии. Эта связь с указанными республиками подтверждается также этнографическим составом населения этого уезда, где польский элемент составляет только меньшинство». И тем не менее авторы ноты предлагали Польше принять участие в намечавшейся в Москве конференции по территориальной проблеме. Литбел соглашался уступить Белосток на основании мирного урегулирования, но протестовал против насильственных действий поляков в Белоруссии, настаивая на состоявшемся самоопределении края302.
Основной задачей советского руководства на переговорах с Венцковским было заставить Польшу согласиться на мирные переговоры, взамен на это оно было готово на территориальные уступки. Однако польский делегат не соглашался на равноправные переговоры. Польша, обладавшая достаточной военной мощью для захвата восточных территорий, склонялась к силовым действиям, чтобы быть обязанной своим международным положением и влиянием только самой себе и своей армии.
Кроме того, переговоры с Венцковским тормозились «бесконечными препирательствами»303 по второстепенной по сравнению с вопросом о мире проблеме – освобождении членов миссии Регентского совета, арестованных как заложники за расстрелянную в Польше миссию советского
Красного Креста. Чтобы преодолеть это затруднение, советское руководство согласилось их освободить, но не готово было выпустить их в Польшу, пока не будет поставлена точка в деле о внесудебной расправе над членами советской миссии. Венцковский же имел «императивную инструкцию» не начинать переговоров по существу, пока эти сотрудники не получат разрешения вернуться в Польшу, что можно было понять только как нежелание польского руководства вступать в мирные переговоры с советской стороной. В связи с этим по общим вопросам имели место лишь предварительные дискуссии.
23 марта, чтобы придать переговорам новый импульс, Москва решила уступить в вопросе о судьбе членов миссии Регентского совета, но и после этого характер переговоров не изменился. На заявление Чичерина, что официальные переговоры о польско-литовской границе (имея в виду и белорусскую часть) должны вестись между Польшей и советской Литвой, а Москва лишь готова оказать в этом свое содействие, Венцковский ответил, что «если мы (большевики. –
26 марта Чичерин информировал Иоффе о дальнейшем ходе переговоров с Венцковским. Польский эмиссар особо интересовался формальным положением Литвы. Чичерин разъяснил ему, что это вполне самостоятельное государство, федерация которого с Россией «есть резолюция, пока еще не осуществленная», «самостоятельная Литва существует, это не московская оккупация, но занять ее как отдельное от нас государство и сказать нам «это вас не касается» поляки тоже не могут»305.
6 апреля Чичерин сообщил Иоффе, что курьер Венцковского, выехавший в Варшаву, должен был привезти ответ польского правительства на «основные вопросы», обсуждавшиеся в ходе переговоров в Москве306. Но курьер так и не приехал. Уже 19 апреля польская армия захватила
Вильну. Вскоре и Венцковский покинул Москву и выехал в Польшу через Финляндию.
Попытка дипломатическим путем остановить польскую экспансию провалилась, в результате чего Литовско-Белорусская советская республика фактически перестала существовать. В июне 1919 г. ВЦИК РСФСР постановил образовать военно-политический союз в составе советских России, Литвы и Белоруссии, Латвии, Украины для «борьбы с международным империализмом».
Тогда же советские дипломаты предложили польскому правительству, для исчерпания конфликта, вывести как Красную армию, так и Войско Польское с территории Литвы и провести там плебисцит трудящихся по поводу государственной принадлежности и строя края. Из Белоруссии они предложили войска не выводить, а определить границу по линии фронта307. Поляки на эти предложения не ответили, продолжая развивать наступление.
Органы власти Литбел переехали в Двинск, затем в Минск. В июле 1919 г. была проведена реорганизация правительства Литбел «согласно требованиям текущего момента и указаниям ЦК РКП». Как писал 21 июля Чичерину В. Мицкевич-Капсукас, «Сталин хотел уничтожить даже формальное существование нашей республики. Большинство ЦК (КП(б)ЛиБ. –
Таким образом, первая попытка советского руководства создать буфер между РСФСР и Польшей с помощью ССРБ, а затем Литбела не дала ожидаемого результата, прежде всего из-за нежелания Варшавы признавать эти, как там считали, искусственные образования. Но и после занятия Вильно и Минска польскими войсками Москва не пошла на ликвидацию проекта буферной зоны в этом регионе, сохранив на территории РСФСР советские и партийные органы Литовско-Белорусской советской республики.
Польско-белорусские контакты на Парижской мирной конференции
Вопрос о том, как понимал проблему бывших восточных окраин Речи Посполитой и путях ее решения Пилсудский, представляется довольно неоднозначным. В советской, а также в польской послевоенной марксистской историографии наиболее распространенной была точка зрения, что маршал, первоначально поддерживая федеративную концепцию, постепенно переходил на позиции правых, сближаясь с Р. Дмовским и его Национальным комитетом в Париже. Современная историография Польши, создавая зачастую апологию маршала, говорит о его безоговорочной постоянной поддержке сторонников федерации, считая даже победный для Польши Рижский мирный договор поражением Пилсудского, поскольку верх одержали сторонники инкорпорации311.
Польский историк А. Новак считает, что «на самом деле, судя по записям проектов самого Пилсудского и их дальнейшей практической реализации, он не считал федеративную и инкорпоративную модели взаимоисключающими. В беседе с В. Барановским, решительным противником эндеции, маршал выразил это очень четко: «На Востоке есть двери, которые открываются и закрываются, и все зависит от того, кто и как широко силой их откроет». В зависимости от внешне- и внутриполитических условий Пилсудский был готов включить в повестку дня инкорпоративную концепцию, а если бы появилась возможность – проводил бы более амбициозную, дающую, по его мнению, большие возможности Польше федеративную политику»312.
Весьма показательна дискуссия эндеков и пилсудчиков на заседаниях Польского национального комитета в Париже 23 февраля – 2 марта 1919 г. Сторонники федеративного проекта увязывали создание федерации «от моря до моря» с ее антироссийской направленностью. Пилсудчики считали необходимым «отодвинуть» Россию от польской границы, то есть создать между ней и Польшей пояс буферных государств, находящихся, разумеется, в дружбе с Польшей. Ключевыми для этой программы странами были Украина и историческая Литва, включавшая в себя и белорусские земли.
Кроме того, польскому руководству следовало учитывать и настроения белорусских поляков. Под влиянием коммунистической агитации, которая умело использовала бедственное положение крестьян и земельный голод, чтобы посеять ненависть между деревней и «панами», в Белоруссии начались нападения на польские дворы, грабежи и убийства польского населения313. Польские же владения на территории, занятой Красной армией, были национализированы и переданы в управление местным волостным и фольварочным советам314. Поэтому федеративная идея находила в этих кругах горячих сторонников. Их аргументацию можно проследить по прессе и литературе. Оспаривая мнение, что земли, входившие в состав Российской империи, должны быть возвращены (кроме Польши и Финляндии) новой России, польские авторы доказывали право Польши на обладание литовско-белорусскими территориями. Они заботились о сохранении польского землевладения и польского культурного влияния на белорусских землях и требовали от польской делегации в Париже поддержки своих требований.
Как пример можно привести мемориал «Политическое положение Белоруссии», поданный представителем Национальных польских советов графом Леоном Лубеньским 10 декабря 1918 г. премьер-министру И. Падеревскому. Он доказывал неспособность Литвы и Белоруссии к самостоятельному политическому существованию в качестве отдельных государств и предлагал добиваться на конференции их объединения в границах исторической Литвы, тесно связанной военно-политическим союзом с Польшей. Такое объединение, по его мнению, обеспечило бы как интересы национального развития литовцев и белорусов, так и положение польского населения315. Включая в себя полностью и литовские, и белорусские территории, оно снимало бы вопрос пограничных споров в этой части Европы, а персональная автономия и союз с Польшей полностью бы удовлетворили требования местных поляков316. Главное же, как писал тот же Лубеньский в пояснениях к своему мемориалу уже 25 апреля 1919 г., что таким образом эти территории переставали быть частью сферы российского влияния317.
В небольшом издании В. Лютославского белорусы названы «населением, переходным между поляками и московитами». Их язык, продолжал автор, похож на язык русинов (украинский), но ближе к польскому, чем к русскому. Белорусы легко понимают польский, а поляки – белорусский язык, причем белорусы-католики часто и в повседневной жизни используют польский318. Повторяя обычные фразы о национальной неразвитости белорусов, автор подводил к мысли об органичности присоединения белорусских земель к польскому государству. Эта идея подкреплялась утверждениями о цивилизаторской миссии польского населения на востоке Европы, о том, что Польша несет европейский порядок и законы на территории, которые иначе подпадут под азиатское и варварское влияние «московитов»319. Кроме того, автор доказывал, что для великих держав необходимо, чтобы Польша была именно таким многонациональным государством-мостом между Россией и Германией, не позволяя усилиться ни той ни другой, что позволит ей стать надежной союзницей Франции и Англии на востоке320.
Примерно той же аргументации придерживался Ст. Кутшеба. От имени польской делегации в Париже он выпустил брошюру, в которой оспаривал права России, независимо от того, кто победит в Гражданской войне, на литовско-белорусские земли. Исторически, заявил он, Белоруссия стала частью России в результате насильственного раздела Польского государства; белорусские земли никогда прежде конца XVIII в. не были под властью Москвы321. Он отрицал даже этническую близость белорусов к русским; это распространенное мнение, по его словам, являлось отчасти недоразумением: в русском языке нет различия между понятиями «русский» (Russe) и «руський» (Ruthene). Тем временем наречие белорусов, так же как и их обычаи и образ жизни доказывают их близость к полякам. Кутшеба приводит пример пикардийцев, которые в повседневной жизни пользуются местным диалектом, приберегая литературный французский для более торжественных моментов. Таким же образом, по его мнению, обстояли дела и с соотношением белорусского и польского языков в жизни населения Литовско-Белорусского края. Русский же язык, навязанный администрацией края, местные жители воспринимали как иностранный322.
Для западных союзников выдвигался главным образом актуальный аргумент борьбы с большевистской опасностью, однако в тесном кругу единомышленников говорилось о неизбежности борьбы против России как таковой, независимо от того, будет она «белой» или «красной», так как Россия – главное препятствие на пути превращения Польши в самостоятельного игрока на международной арене. По мнению Пилсудского, с началом Гражданской войны в России наступил самый благоприятный момент для того, чтобы создать наилучшие условия для существования Польши и провести восточные границы самостоятельно и по своему усмотрению323.
Известна фраза Пилсудского, показывающая его точку зрения на эту проблему в 1919 г.: «Сейчас такой неоценимый момент, такая прекрасная возможность для нас совершить на востоке великие дела, занять место России. России я не боюсь. Если бы я хотел, то мог бы идти хоть до Москвы, и никто не смог бы меня остановить, нужно, однако, для этого точно знать, чего мы хотим и к чему стремимся»324. Оттеснение России на восток, таким образом, была главной задачей его политики, создание же федерации – лишь средством ее решения325.
Дмовский обращал внимание на то, что изолированная от западных союзников Россия вполне может вступить в союз с Германией, что было бы уже реальной угрозой самому существованию Польского государства. При разработке своей политической программы лидер национальных демократов учитывал следующие моменты: готовность западных держав поддержать сильную Польшу в качестве «контролера» Германии, все еще представляющей собой угрозу, особенно для Франции, слабость России в дипломатических играх Антанты, отсутствие гарантий, что Россия, независимо от того, кому достанется власть, не сблизится с Германией, наконец, мнение Запада о неготовности Украины и Литвы к созданию самостоятельных стабильных государств. Все это, по мнению Дмовского, скорее склонило бы Запад к принятию его инкорпоративной концепции.
Федеративная концепция не могла пройти, по его мнению, еще и потому, что для ее осуществления в данных странах у Польши просто не было союзников. Поэтому Дмовский предлагал такую границу с Россией, при которой земли первого раздела и большинство земель второго раздела Речи Посполитой оставались вне польских территорий. При этом он, как и Пилсудский, считал, что город Вильна безусловно должен принадлежать Польше. Защищаясь от нападок как представителей начальника государства в польской делегации на мирной конференции, так и собственной «кресово-помещичьей фронды», он выдвинул характерный и очень убедительный аргумент: «Разумеется, хорошо бы все получить, но нельзя. Не будем совершать той же ошибки, которая погубила Российское государство. Отличительной чертой Российского государства было то, что у него был сильный аппетит, но слабый желудок. Оно много захватило, будучи не в состоянии этого переварить. Я знаю, что у нас большой аппетит, но мы все-таки западный народ и сможем придержать собственные аппетиты. Это надо сделать, иначе мы создадим для будущих поколений такую родину, которой они не выдержат, как не выдержали русские России»326.
Общей целью и для Ю. Пилсудского, и для Р. Дмовского, и для И. Падеревского была сильная Польша. Полярное противопоставление федералистской концепции Пилсудского и инкорпоративной Дмовского было следствием только заострения позиций во время дискуссии. На самом деле они взаимоисключающими не были, и Пилсудский был готов отказаться от идеи федерации ради соглашения с Дмовским327. Федерация была для пилсудчиков только лучшим орудием, которое к тому же защитило бы и от того, чего опасался и Дмовский, – преобладания в государстве не-польского элемента.
Федерация давала возможность с наименьшими проблемами решить вопрос территорий с белорусским населением. Сам Дмовский видел тут слабое место собственной концепции: он требовал включения в состав Польши земель с компактно проживающим непольским населением, тем самым не только ослабляя силу собственной аргументации перед западными союзниками, но и уменьшая основной, с его точки зрения, показатель – процентное преобладание польского элемента в будущем государстве. Однако белорусские земли (западная и центральная части) были, по его мнению, необходимы с геополитической точки зрения: «Если мы хотим владеть с одной стороны Вильной, а с другой – Галицией, то не можем допустить, чтобы чужие территории вклинивались в наши вплоть до Буга». Кроме того, Дмовский был уверен в том, что католическое в большинстве западнобелорусское население будет легко ассимилировано, войдя в состав Польского государства. В итоге 2 марта 1919 г. ПНК поддержал позицию Р. Дмовского.
Современные российские историки придерживаются мнения, что конфликт Советской России с Польшей из-за литовско-белорусских земель был неизбежен. Чтобы иметь возможность вести самостоятельную политику на международной арене, а не быть лишь номинальным образованием (а именно к этому стремились польские лидеры), нужно было обеспечить достаточно значительные территориальные приращения. Восточное направление было в этом смысле предпочтительным еще и потому, что Антанта, надеясь на победу «белой» России, оставила вопрос о восточной границе Польши открытым. Тем не менее прямо объявить о присоединении этих земель к Польше было бы невыгодно. Европейское общественное мнение трактовало бы такой акт однозначно как агрессию. Федеративный проект позволял «сохранить лицо», поскольку в этом случае польское наступление было бы воспринято как агрессия только сторонниками большевиков и белых328.
У федеративной концепции, однако, были и серьезные недочеты: для нее не было партнеров на востоке, не было и достаточной поддержки общественного мнения в самой Польше329.
В сложившихся в начале 1919 г. военно-политических условиях и вследствие изначальной слабости и непопулярности Рады ВНР в белорусском обществе самостоятельные акции для нее были по-прежнему невозможны. Речь могла идти исключительно об изменении политической ориентации. Естественным союзником, в силу такой же пронемецкой ориентации в прошлом и во многом сходной общей ситуации, для белорусов была Тариба – националистическое правительство Литвы. Уже в ноябре 1918 г. были достигнуты соглашения Виленской белорусской рады с президиумом Тарибы об образовании при ней министерства белорусских дел, автономии Белоруссии в составе Литвы и защите Тарибой западных белорусских границ. Белорусский язык становился государственным наряду с литовским330.
А. Луцкевич и другие члены Рады переехали из Гродно в Берлин с целью добиться защиты и помощи со стороны Германии, открыли на Западе кампанию в защиту интересов белорусского народа, основали в Берлине Белорусскую миссию. Она начала выдавать белорусские загранпаспорта, приступила к выпуску на немецком языке бюллетеня «Известия Белорусского пресс-бюро» и на белорусском языке газеты для военнопленных белорусов «3 роднаго краю»331.
В январе 1919 г. в Париж на мирную конференцию была направлена белорусская делегация. Ее целью было информировать Антанту о состоянии белорусского вопроса и просить защиты против соседей-оккупантов. 22 января Луцкевич подписал мемориал белорусского правительства председателю Парижской мирной конференции, в котором обосновывал права белорусского народа на независимость, представил этапы формирования белорусской государственности, а также просил помочь Белоруссии и допустить ее представителей на конференцию «для защиты интересов белорусского народа и предоставления необходимых сведений». Меморандум взялся отвезти генерал Киприан Кондратович – главнокомандующий так и не созданного белорусского войска332.
В марте 1919 г. германская армия была выведена из Гродно и вообще из Западной Белоруссии, и ее место заняли польские легионы. На территории Белоруссии начались столкновения польских войск с Красной армией, а поляки стали вводить на занятых ими территориях Западной Белоруссии собственную военную и гражданскую администрацию333. Не имея возможности противостоять этому, министерство белорусских дел при Тарибе переехало из Гродно в Ковно, где находилось и литовское правительство, после чего выступило с литовцами единым фронтом против поляков: направило вместе с Советом министров Литвы специальную миссию в Варшаву с требованием признания независимого литовского государства.
Белорусским лидерам катастрофически не хватало денег и кадров. Литовское правительство, на которое, как на союзника, они рассчитывали, отказалось дать кредит, по мнению Г.Г. Лазько, не только потому, что не располагало средствами, но и не желая спонсировать соперника в борьбе за Виленщину и Гродненщину. Кондратович собирался поехать в Париж за свой счет, что несказанно обрадовало Луцкевича. Полный состав делегации был утвержден только 21 марта 1919 г. Кроме ее главы Луцкевича, в ее состав должны были войти А. Цвикевич, советники К. Кондратович, А. Ознобишин (бывший депутат IV Государственной думы от Гродненской губернии), Р. Скирмунт, атташе Ю. Янковский, Л. Барков и А. Головинский. Но в Париж, и то только спустя месяц, сумели выехать только трое – Кондратович, Ознобишин и Барков. Луцкевич присоединился к ним только в конце мая и уже на месте включил в состав делегации новоиспеченного полковника Е. Ладнова, члена белорусского кружка в Одессе. В Париже Луцкевич и Ладнов, в будущем министр иностранных дел ВНР, подали председателю мирной конференции манифест334 с просьбой допустить белорусскую делегацию на конференцию и решить вопрос с белорусской государственностью335.
Кроме того, летом 1919 г. у белорусских лидеров появилась надежда заключить соглашение с польской делегацией на Парижской мирной конференции. 11 июля Луцкевич предложил ПНК, надеясь на благосклонность к белорусским требованиям премьер-министра И. Падеревского336, проект договора между ВНР и Польской республикой об образовании равноправного союза. При этом обе стороны оставались «суверенными и независимыми, управляемыми во всех сферах своей государственной жизни собственными законодательными и исполнительными органами»337 государствами. Соглашение предусматривало заключение военной и таможенной конвенций, установление равенства и гарантий национальных прав граждан польской национальности на территории ВНР и граждан белорусской национальности на территории Польши.
Границы между государствами, согласно проекту, должны были быть установлены совместным решением двух стран, принципы которого предстояло определить отдельной конвенцией. Разграничение, как уточнялось в дополнительном договоре, должно было проводиться согласно этническому принципу с поправками экономического характера и на основе взаимной компенсации. В случае если бы полюбовно договориться о разграничении не удалось, следовало провести плебисцит при посредничестве Пограничной комиссии при мирной конференции338.
Луцкевич также предложил проект дополнительного договора о помощи польской армии в организации белорусских вооруженных сил; белорусская армия должна была находиться в оперативном подчинении польского Генштаба. П. 4 дополнительного договора предусматривал, что «Польское правительство и подчиненная ему администрация сотрудничают с Правительством ВНР при установлении власти
Правительства БНР на Белорусских землях и при созыве Учредительного сейма»339. По сути, полякам предлагалось завоевать власть для белорусского правительства, после чего перестать вмешиваться во внутренние дела БНР.
Решение должен был принять начальник государства. По договоренности с Падеревским Луцкевич 1 сентября выехал в Варшаву. Однако обещанной встречи с Пилсудским ему пришлось ждать еще два месяца340.
Глава белорусской делегации в Париже полковник Е. Ладнов повел активную деятельность с целью добиться признания БНР, в частности встречался с представителями английской, французской и восточноевропейских (латвийской, литовской и др.) делегаций341, чтобы заручиться их поддержкой. Некоторых успехов он добился. При латвийском и эстонском правительствах в октябре 1919 г. удалось аккредитовать военно-дипломатическую миссию во главе с К. Езовитовым. В Литве было образовано чрезвычайное представительство БНР под руководством П. Кречевского, секретаря Рады БНР342. Однако что касается главной цели, а именно признания Антанты, то ее белорусы не достигли. Никаких официальных заявлений по белорусскому вопросу представители великих держав так и не сделали343.
Что касается восточной границы Польши, то окончательное решение этого вопроса мирная конференция поставила в зависимость от формирования в России демократического правительства, которое получит признание Запада. Более того, она успела установить связь с правительством Колчака и вскоре фактически признать его. При этом западные державы заявили о признании независимости только Польши и готовности передать вопрос о национальной автономии других народов будущему Российскому учредительному собранию. Украинского и белорусского вопросов перед правительством Колчака представители Антанты даже не ставили344.
Поэтому многие белорусские политики стали ориентироваться на союз с Польшей, чьи интересы представлял начальник государства Пилсудский и лагерь его сторонников, декларировавший концепцию федеративного объединения Украины, Белоруссии и Литвы под эгидой Польши345.
Политика Гражданского управления польскими землями и попытки белорусско-польского сближения
В апреле 1919 г. польские войска заняли Вильно, в августе – Минск и Бобруйск. Основная масса белорусских деятелей, оказавшихся в Вильно, поддержали польские войска346.
Надежды на то, что поляки будут считаться с белорусами «как равные с равными», были связаны с «Воззванием к жителям бывшего Великого княжества Литовского» от 22 апреля 1919 г., оглашенным Ю. Пилсудским в занятой польскими войсками Вильне. Пилсудский обещал, что судьба «этой несчастной земли» будет решена самими ее жителями и что польские власти не будут вмешиваться в ее внутренние дела. В доказательство он заявил о создании для контроля над этими территориями со стороны Польши не военного, а гражданского управления. Задачи этого управления, обозначенные в воззвании, были следующие: организация выборов народных представителей Литовско-белорусских земель путем прямых, тайных, всеобщих выборов. Эти представители, по мысли автора воззвания, должны были определить будущую судьбу этих территорий. Кроме того, Гражданское управление восточными землями (ГУВЗ) должно было обеспечить мир и порядок на занятых Войском Польским территориях, а также помочь нуждающимся без различия вероисповедания и национальности347.
После вступления польских войск в Вильно Виленская белорусская рада (председатель Б. Тарашкевич, члены П. Алексюк, М. Коханович, М. Кушнев348), с энтузиазмом принявшая воззвание Пилсудского, направила ему мемориал о готовности сотрудничать с польскими властями на его основе. ВБР просила Пилсудского о том, чтобы:
1. Во всех делах, касающихся Белоруссии, обращаться только к Раде.
2. Дать Раде возможность свободного сообщения с провинциальными радами.
3. Дать возможность созвать распущенную большевиками Раду БНР, которой, после того как будет созвано Всебелорусское учредительное собрание, должна будет принадлежать вся власть на территории Белоруссии349.
По мнению польского историка Ю. Левандовского, мемориал отражает слабость этого белорусского представительства, которое сознавало ее и не ставило условий: объединение Белоруссии должно было, по мысли авторов мемориала, стать делом Пилсудского. Просьба о том, чтобы обращаться к Раде по всем вопросам, связанным с Белоруссией, была продиктована опасением, что польские власти могут опереться на какую-либо конкурирующую группу, например Белорусский комитет Романа Скирмунта. В реализацию последнего пункта мемориала авторы, похоже, сами не очень-то верили, раз поместили его на последнем месте, после второстепенных требований350.
Гражданское управление восточными землями со штаб-квартирой в Вильно, получившее административную власть на занятых польской армией территориях, находилось в непосредственном подчинении у Пилсудского как главнокомандующего. По мнению Левандовского, такое решение было связано с тем, что Пилсудский не хотел сразу устанавливать тип связи этих земель с Польским государством, для того чтобы получить свободу маневра на мирной конференции и поддержать хотя бы видимость того, что судьба этих территорий будет решена согласно федеративной концепции351.
Во главе ГУВЗ встал Ежи Осмоловский, либеральный помещик из Полесья. Его заместителем и представителем в Варшаве стал близкий к эндекам граф Станислав Михал Коссаковский, а главой Минского округа – представитель так называемых «кресовых зубров», то есть крупных землевладельцев, Владислав Рачкевич. Это во многом предопределило дальнейшую линию поведения польских властей по отношению к белорусам. Желание решить проблему малоземелья в Польше за счет колонизации якобы свободных земель в Белоруссии становится достаточно очевидным для белорусских лидеров, а для белорусского населения тем более уже в 1919 г.352
Для Пилсудского главной целью восточной политики в начале 1919 г. было договориться с литовцами. Программой максимум было восстановление Великого княжества Литовского в границах 1772 г. в федерации с Польшей, а программой минимум, для осуществления которой он был готов на значительный риск для только-только возродившегося Польского государства, – удержание Виленщины и западных частей Белоруссии, занятых польскими войсками, до конца мая 1919 г.353 Для этого нужно было найти хоть какую-то видимость поддержки федерации с Польшей у литовских националистов. Однако те категорически отметали всякую возможность посягательства на суверенитет Литвы. Пилсудский считал, что эта позиция временная: как только немцы примут условия Версальского договора, тем самым отказавшись от роли патрона национальных государств Восточной Европы, литовцы, лишившись опоры, согласятся на союз с Польшей.
Действовал он двояко: с одной стороны, посредством Леона Василевского, своего ближайшего соратника, в 1918–1919 гг. министра иностранных дел, главного эксперта польского правительства по проблемам восточных «кресов», с другой – нажимал на сейм, чтобы тот признал независимость соседних с Литвой Прибалтийских государств, чтобы привлечь их к сотрудничеству с Польшей. Тем самым создалась бы небезопасная ситуация для изолированной Литвы, что могло вынудить ее к союзу с Польшей. Захват Вильно, однако, не смягчил позиции Тарибы, напротив, она заняла еще более жесткую позицию.
Политика в отношении белорусов была для Пилсудского способом дополнительного нажима на литовцев. Реализовать эту политику должен был генеральный комиссар Гражданского управления восточными землями Е. Осмоловский, горячий сторонник союза всей Белоруссии, а не только Виленщины и Гродненщины, находившейся в руках поляков, со II Речью Посполитой на основе федеративной связи. После захвата Вильно и бесед с Осмоловским о возможностях и стремлениях белорусского движения Пилсудский пришел к выводу, что значительно более слабое, по сравнению с литовским, и не так сильно настроенное против Польши белорусское национальное движение в лице Виленской белорусской рады во главе с П. Алексюком и
Б. Тарашкевичем, не скрывавшими своих полонофильских настроений, было бы удобным орудием, чтобы убедить неуступчивых литовцев согласиться на федерацию.
6—7 июня 1919 г. в Вильне состоялся съезд белорусских представителей Гродненщины и Виленщины. По словам одного из организаторов съезда и председательствующего на его заседаниях П. Алексюка, задачей его единомышленников было немедленное создание независимого, но связанного союзом с Польшей белорусского национального правительства. Он утверждал, что в этом намерении их безоговорочно поддерживали польские демократические группировки (то есть пилсудчики). Эти партии во время подготовки к белорусскому съезду вели борьбу за то, чтобы он «четко высказался, без всяких недомолвок и предварительных условий за тесный союз Белоруссии с Польшей». ПСЛ «Вызволене» и другие левые партии из лагеря Пилсудского даже прислали своих делегатов354.
Алексюк заявил, что надеется на улучшение отношений с поляками на основе Виленского воззвания Ю. Пилсудского. Съезд выступил против раздела территории Белоруссии, за восстановление литовско-белорусского государства, одобрил воззвание Пилсудского и выразил надежду на то, что установятся дружеские отношения с Польшей355. Но уклончивая формулировка окончательной резолюции съезда свидетельствовала скорее о сближении белорусов с литовцами, пропагандировавшими создание Великой Литвы, которая должна была включать и западнобелорусские земли. Тем не менее оставалась почва и для договоренности на основе концепции тех из «федералистов», которые предлагали трехступенчатую федерацию, то есть союз Польши и Великого княжества Литовского, состоящего из Белоруссии и Литвы356.
Немаловажным успехом для сторонников сближения с Польшей стало избрание на съезде Центрального белорусского совета Виленщины и Гродненщины (ЦБСВиГ) во главе с Б. Тарашкевичем. Эта организация стала единственной, признаваемой польскими властями в качестве белорусского национального представительства357. Была она признана таковой и лидерами белорусского движения в Берлине (хотя они и не были полностью согласны с позицией ЦБСВиГ, но считали этот шаг необходимым для сохранения связи между разрозненными частями белорусского движения358).
В июле 1919 г. Пилсудский принял делегацию ЦБСВиГ (в том числе Алексюка и Тарашкевича), которая обратилась к нему с просьбой оказать помощь в создании белорусских вооруженных сил. Была создана Белорусская военная комиссия во главе с Алексюком. Однако оснований для оптимизма у белорусских политиков не было. Пилсудский, первоначально согласившийся на договоренности с белорусами, так как этого требовала международная ситуация, со временем высказывался все более скептически относительно «белорусской фикции». Согласие на создание Военной комиссии было дано, но рекрутировать добровольцев довольно долго не разрешалось. На практике эта линия означала, что, сохраняя видимость существования белорусского национального представительства, польские власти в действительности не позволяли превратить это представительство в самостоятельно действующую организацию359. Единственной задачей Белорусской военной комиссии Пилсудский считал вербовку добровольцев в белорусские отряды при Войске Польском для борьбы с Красной армией, то есть придавал ей исключительно военное, а не политическое значение360 (как того хотели белорусы361).
Сдержанность Пилсудского в отношении белорусов была связана с общей неудачей федеративной идеи среди восточных соседей Польши. 20 ноября 1919 г. Луцкевич наконец получил возможность встретиться с Пилсудским. Между ними состоялся разговор, содержание которого свелось, по свидетельству самого А. Луцкевича362, к следующему: судьба Белоруссии зависит от того, как будут решены вопросы украинский и литовский. В литовском вопросе белорусские деятели могли бы помочь, поддержав поляков в споре о Вильно. Кроме того, поскольку Антанта не признает БНР, для «освобождения Белоруссии от власти большевиков» есть лишь один способ – признать границу Польши 1772 г., то есть присоединить Белоруссию к Польше363. Он предложил Луцкевичу лишь создание скромных пока что основ «белорусского Пьемонта» при Польше (на территории Виленщины и Гродненщины), укрепление белорусской образовательной (школьной) системы, подготовку к выборам местных органов самоуправления364.
Требования Луцкевича, изложенные им в июльском проекте белорусско-польского союзного договора, приняты не были, а через некоторое время Рада ВНР приказом ГУВЗ была объявлена распущенной, а сам Луцкевич интернирован в Варшаве польским правительством365. Фактически он отошел от дел, хотя и остался официальным главой правительства в эмиграции.
Причиной такого положения было то, что пилсудчики, смыкаясь в белорусском вопросе с эндеками, понимали, что белорусские националисты обладают очень незначительным влиянием среди своих соотечественников, и потому не было смысла их поддерживать366.
Такая «осторожность» в отношении белорусского движения приводила к разочарованию и недовольству белорусских деятелей, в том числе таких в то время последовательных полонофилов, как Б. Тарашкевич. Однако многие, даже разочаровавшиеся в польской политике, белорусские деятели не решались на разрыв с Польшей, считая этот шаг губительным для всего движения367.
Поделиться книгой: