Озон

Подобные повороты интриги типичны для Озона – независимо от того, делает он костюмное или интимное кино: так или иначе, оно вписывается в его особый художественный мир, обретающий черты мифологической эпичности. Словно речь идет о «Человеческой комедии» Бальзака или «Ругон-Маккарах» Золя, но только перемещенных на сто – сто пятьдесят лет вперед. Ирония судьбы в озоновском «эпосе» доходит до такой кондиции, что впору говорить о цинизме авторского прочтения книги жизни. Но поразительным образом эти фильмы остаются и гуманистическими, и даже нравоучительными. Наверное, только так можно улучшать нравы в XXI веке, хотелось бы резюмировать, но… Тут же вспоминаешь, что цинизма хватало и в «Опасных связях», и в других классических просветительских романах, написанных двести с лишним лет назад.

Глава четвертая. Смена пола и гардероба

Тихий вуайер: «В доме»

Неброское, маловыразительное название «В доме» точно определяет тему фильма, да и вообще всего творчества Франсуа Озона, одной из вершин которого этот фильм, по моему убеждению, является.

В доме, то есть в одном и том же замкнутом помещении, чаще всего заселенном семьей, разыгрывается действие «Крысятника», «8 женщин», «Бассейна», «Рики», «Убежища», «Отчаянной домохозяйки». Тихий вуайер Озон любит наблюдать за тем, что происходит в кругу семьи, и обнаруживать в идиллическом семейном интерьере скрытые драмы, комедии и трагикомедии. Правда, в данном случае сюжет завязывается в лицее на уроке литературы, но только для того, чтобы познакомить нас с главными героями истории, основная часть которой вскоре замкнется в стенах частного жилища.

Жермен (Фабрис Лукини) – учитель словесности, фанат стиля, его кумиром является Флобер, кто же еще? На фоне лишенных воображения учеников, кропающих бездарные сочинения, яркой звездой разгорается Клод (Эрнст Умоер). В своих домашних работах он описывает визиты в дом к своему однокласснику Рафа – но как описывает! Читая вечерами эти вдохновенные опусы, Жермен испытывает настоящий кайф эстета, граничащий с сексуальным возбуждением. Под предлогом, будто он хочет помочь Рафа (Бастьен Угетто) с тригонометрией, Клод проник в его дом, пропитанный «характерным запахом женщины из среднего класса». И описал этот дом с талантом великого стилиста, с бесстыдством ловца человеческих душ.

Маму Рафа играет Эммануэль Сенье, жена и муза Романа Поланского, и Клоду, выходцу из бедной семьи, ничего не останется, как затащить эту утонченную буржуазку в койку. Еще, кажется, немного – и жертвами чар Клода станут остальные члены семьи. Ведь мы уже в курсе, что бисексуальность – нормальное и весьма распространенное явление в мире Франсуа Озона, и если, скажем, отец Рафа выглядит на первый взгляд стопроцентным мачо, можно не сомневаться, что скоро он превратится в ходячую карикатуру, а то еще, глядишь, поменяет сексуальные предпочтения.

Помимо главного, в фильме есть другой дом, где обитает Жермен со своей бездетной супругой Жакки (Кристин Скотт Томас), работающей в музее современного искусства. Ей-то и предстоит стать еще одной жертвой Клода: неизбежная благодарность ученика учителю, лелеявшему его талант до такой степени, чтобы пойти на служебное преступление.

«В доме» соединяет знакомые мотивы и стилистические приемы Озона, но соединяет в неожиданной комбинации и в новом контексте. Фильм бравирует присущим французской литературе духом галантных игр, интриг и манипуляций. Попутно Озон распространяет свой сарказм на современное искусство, комбинирующее пенис со свастикой и практически стирающее границу между музеем и секс-шопом. Балансируя между страстной мятежностью «Теоремы» Пазолини и мудрым конформизмом Вуди Аллена, французский режиссер высмеивает средний класс, заставляя его погрузиться в пучину сексуальных провокаций и разоблачительных синефильских цитат.

Уже достаточно давно Озон занял свою позицию в обширном режиссерском диапазоне, на полюсах которого расположились Альмодовар и братья Дарденны. Он делает иногда по два фильма за сезон, мгновенно меняя интонацию. Чем глубже он утопает в мейнстриме, тем больше вылезают наружу его травмы и внутренний надлом (одна из ключевых тем – невозможность иметь детей; именно поэтому его так тянет в дома и семьи). Тень одного фильма падает на другой – так складывается цепь «моральных историй». По сути, перед нами наследник – пусть не вполне законный – Эрика Ромера. Не случайно еще юношей игравший в ромеровских притчах Фабрис Лукини стал теперь любимым актером Озона.

Премьера «В доме» состоялась на юбилейном 60-м фестивале в Сан-Себастьяне, и именно этой картине был присужден главный приз «Золотая раковина». И хотя Озон подчеркивает свое безразличие к наградам, признание всегда стимулирует, а тенденциозное неприятие травмирует. Сан-Себастьян – не Канны, не Венеция, не Берлин – первый из фестивалей оценил талант режиссера. Именно здесь состоялась премьера фильма «Под песком», где Озон дал новый импульс увядавшей в ту пору карьере Шарлотты Рэмплинг. Это был и важный шаг в движении самого режиссера от хулиганских пастишей к глубокому постижению женской психологии. Потом он вернулся в Сан-Себастьян с картиной «Убежище», где поразительно сыграла Изабель Карре, пополнив и без того внушительный список французских актрис, выбравших Озона своим режиссером. После фильма «В доме» к ним добавились Кристин Скотт Томас и Эммануэль Сенье.

Легко ли быть молодой? «Молода и прекрасна»

Озон разбивает действие фильма на четыре времени года и снабжает каждую часть попсовой песенкой. Режиссер словно предостерегает: не принимайте показанное слишком всерьез, это всего лишь анекдот, комедия, шутка. Между тем история достаточно болезненна и скандальна: речь идет о проституции несовершеннолетних, о жестокости подростковых неврозов и трансгрессии как попытке их преодоления. Но фильм Озона словно намеренно и демонстративно лишен внутреннего драматизма и актуального месседжа. Его вряд ли получится рассматривать с позиций социальной критики, так же, впрочем, как и чистой психологии.

Над всеми задачами у Озона превалирует искусство стилизации. Обладая редким для наших дней вкусом к интерьерному кино, он в то же время охотно снимает на пленэре – на излюбленном морском побережье. Озон верен себе: он опять с тихим упорством наблюдает за тем, что происходит в кругу семьи. Он демонстрирует свой фирменный стиль, всегда балансирующий на грани меланхолии и пошлости, но никогда не скатывающийся в последнюю.

Эту тонкую грань Озон предъявляет уже в первой из четырех новелл фильма – «Лето». На поверхности – плоское «пляжное кино». Выезд буржуазной семьи на морской курорт. Юная Изабель крутит роман с немецким сверстником; вместе с младшим братом Виктором она решает, что этим летом должна лишиться девственности с помощью «тевтонского рыцаря» – и следует своему плану. Родители – мамаша и отчим – заняты друг другом и понятия не имеют, чем на самом деле живут и дышат их внезапно выросшие дети.

Все это происходит на фоне каникулярного быта, в котором Изабель отведена роль героини-модели, а Виктору – функция вуайера. Он разглядывает в бинокль свою загорающую на пляже красавицу-сестру и подсматривает за послеобеденным отдыхом обитателей дома. Изабель мастурбирует, лежа на подушке и, похоже, испытывает гораздо больше эмоций, чем в назначенный момент лишения девственности. От пугающей банальности и опасной вульгарности эти сцены избавляет лирический флер, которым ухитряется их окутать Озон: брат и сестра как будто заглядывают за черту запретного, в манящую взрослую сказку.

Потом наступают «Осень», «Зима», «Весна». За двенадцать месяцев, в течение которых камера отслеживает жизнь героини, она превращается из инфантильного существа в «женщину с прошлым». Для этого ей, студентке литературного факультета Сорбонны, приходится повторить подвиги бунюэлевской «дневной красавицы», то есть, к ужасу своего окружения, стать проституткой на полставки. При этом она не пользуется ничьими услугами: сама открывает веб-страницу, берет псевдоним Леа и находит клиентов с помощью эсэмэсок. Только внезапная смерть одного из них выносит секрет наружу, причем характерна реакция родителей Изабель: отчим возмущен сексуальной эксплуатацией падчерицы, а выбитая из колеи мать предлагает дочери в качестве лекарства шопинг-тур в Лондон. На самом деле в жизни Изабель – Леа нет ни совратителя, ни сутенера: она выбрала этот путь сама, как и героиня Бунюэля. Ее не мотивируют острые материальные интересы: заработанные купюры девушка даже не пускает в ход, а просто складывает в шкаф.

Можно предположить, что героиня инстинктивно отвергает фальшивую мораль своего класса. Другая причина, ведущая на путь порока, – атрофия чувств. На этом рисковом пути Изабель ждет встречи с самой собой, которой ей не хватило в первых сексуальных опытах. Ей нужен адреналин, а в буржуазной жизни, которую с мягким, но настойчивым сарказмом показывает Озон, его днем с огнем не сыщешь, даже если на уроках литературы будешь страницами цитировать стихи Рембо (не впервые этот «проклятый поэт» возникает в фильмах французского режиссера).

В свое время роль, сыгранная Катрин Денев в «Дневной красавице», стала иконографической, обозначив одну из высших точек в ее звездной карьере. Марина Вакт, играющая Изабель с присущей моделям трогательной хрупкостью и непроницаемым лицом, тоже превращается в руках режиссера в настоящую звезду. А ближе к финалу Озон готовит ей встречу – нет, не с Денев, это было бы уже чересчур, а с Шарлоттой Рэмплинг в роли вдовы умершего клиента Изабель. Две женщины, молодая и пожилая, быстро находят общий язык и даже ложатся в постель. Но Озон и здесь дурачит публику: это совсем не то, что вы подумали.

И все равно опытный зритель сразу свяжет новую работу режиссера с предыдущими – «Крысятником» и «Криминальными любовниками», «Каплями дождя на раскаленных скалах» и «Бассейном». Во всех этих картинах фигурируют подростки или очень юные герои, в которых пробуждается взрослая чувственность. Чем дальше, тем более явно автор этих фильмов вписывает молодежные сюжеты во французскую литературную традицию. В конечном счете Озон предстает хотя и испорченным постмодернизмом, но по существу верным продолжателем классических традиций и стиля, которые сегодня больше почти никто не в состоянии с такой кажущейся легкостью нести.

Необычная примерка: «Новая подружка»

Я встретил Франсуа Озона в крошечном аэропорту Сан-Себастьяна; оказывается, мы одним маршрутом летели из Парижа. По трапу спустился и актер Ромен Дюрис, известный мужественными, романтическими и лирическими ролями, но выступивший на сей раз в картине Озона «Новая подружка» в совершенно необычном образе. Еще в самолете мне бросилась в глаза одна девушка, типичная француженка, похожая на юную Изабель Юппер – без грима и в веснушках. Выяснилось, что это Анаис Демустье, тоже играющая у Озона; лет двенадцать назад, еще ребенком, она снималась в фильме «Время волков» Михаэля Ханеке – и как раз в роли дочки героини Юппер.

«Новая подружка» может быть прочитана как мини-скандал, философский анекдот или даже как социальная притча. Картина поставлена по рассказу британской писательницы Рут Ренделл «Друг, который желает вам добра» – о мужчине, который переодевается в платья усопшей молодой жены. Желание экранизировать этот анекдот возникло у Озона еще во время съемок «Летнего платья». Прошедшие с тех пор без малого двадцать лет добавили юношескому желанию взрослой мудрости и рефлексии.

Клер (Анаис Демустье) была явно или тайно влюблена в свою лучшую подругу Лору. Их отношения оставались платоническими, обе благополучно вышли замуж, Лора родила, а Клер стала крестной ее дочери. Внезапная смерть Лоры повергает Клер в ступор, тем не менее она должна исполнить свой долг – навестить крестницу и ее отца Давида, мужа умершей подруги. К немалому удивлению, Клер застает Давида в женском платье и при макияже: таким необычным образом он якобы пытается компенсировать крохе-дочурке потерю матери. Между Клер и Давидом (в новом облике он зовется Вирджинией) возникают отношения, которые уведут их далеко от исходной точки, зато приблизят к пониманию своей природы и подлинных устремлений.

Проще всего усмотреть в «Новой подружке» реакцию на столкновения сторонников и противников однополых браков. Ясно, конечно, что Озон имеет в виду этот контекст и говорит о свободе выбора быть «другим». Однако его не так уж интересует утверждение прав секс-меньшинств. Это уже пройденный Европой этап, и режиссер даже позволяет себе усмешку на данный счет. Вынужденная признаться своему мужу, что проводит время с Давидом, Клер объясняет это тем, что тот внезапно открыл в себе гомосексуальные наклонности, а она стала его конфиденткой. Давид в недоумении: «Зачем ты выдумала, будто я гей?» Клер комментирует: этим теперь никого не удивишь, и все поверят, а вот объяснить, какого черта мужик переодевается в женское, будет потруднее.

Озон показывает, что проблема половой идентификации коренится глубже и предстает более сложной и загадочной, чем обычно принято ее интерпретировать. Фильм финиширует на оптимистической ноте: появилась счастливая гетеросексуальная семья, и ребенок при них, только вот папа выглядит немножко странно, они с мамой оба в красивых женских нарядах. Что ж, бывает. Ромен Дюрис сам наверняка был озадачен, когда ему пришлось примерить и освоить целый женский гардероб, а также коллекцию лучшей косметики.

Травести и трансвеститы всегда были желанными героями искусства – еще со времен архаичных ритуалов, из которых оно вышло. Переодевание, выход под маской чужого пола – постоянные мотивы фольклора, карнавала, цирка, комедии положений. И кинематографа, достаточно вспомнить общепризнанную классику – «В джазе только девушки», «Тутси» и всего Альмодовара. Озон добавляет в арсенал этой темы некую странную специфику: его герой напяливает юбки не потому, что хочет скрыть свою истинную внешность или доказать артистический талант, и уж тем более не потому, что физически ощущает себя женщиной. Нет, он – стопроцентный мужчина, но его восхищение женщинами столь велико, что он стремится воспроизвести любимый образ на самом себе – самой доступной из моделей.

Здесь нельзя не усмотреть параллели к казусу самого Франсуа Озона, который, хоть и вышел из недр маргинальной гей-культуры, по-настоящему прославился своей любовью к женским образам. Это он дал лучшие роли звездам французского кино – Шарлотте Рэмплинг, Жанне Моро, Катрин Денев, Фанни Ардан, Эммануэль Беар, не говоря о более молодых актрисах: некоторые из них без него бы просто увяли.

«Новая подружка» строится на дизайне и музыке, временами превращаясь в чистой воды фэшн-шоу и дефиле винтажных платьев. Однако демонстративный гламур, бьющий в глаза и остальные органы чувств, камуфлирует более серьезное содержание. Озон – наследник Мариво, в пьесах которого менялись одеждами господа и слуги, и это было предвестием социального равенства. Стиль его фильмов напоминает «мариводаж», который определяли как тончайшую смесь метафизики и тривиальности.

Милый Франц, дорогой Адриен: «Франц»

Это не первый опыт Франсуа Озона в области исторической мелодрамы. Кому, как не этому режиссеру с его вкусом к стилизации, реанимировать салонный жанр? Но такие картины, как «8 женщин», скорее убивают его своей откровенной пародийностью. Зато почти десятилетней давности «Ангел» – крупнобюджетный англоязычный фильм из эдвардианской эпохи – оказался желчной, самоироничной рефлексией о природе массового успеха и о его жестокой изнанке. «Ангел» был разыгран в пышной декорации с экспрессивными крупными планами, с преувеличенным выражением эмоций и экзотическим буйством цветов.

В противоположность ему «Франц» – фильм сдержанный, преимущественно черно-белый, с вытравленным на компьютере цветом. Вновь, в который раз, тихий вуайер Озон наблюдает за тем, что происходит в идиллическом кругу семьи. На сей раз, впрочем, идиллия изначально нарушена таким глобальным стрессом, как война.

Молодой француз Адриен (Пьер Нинэ, в чьем активе образ Ива Сен-Лорана из одноименного фильма), вчерашний солдат Первой мировой, едет в страну своих соседей и побежденных врагов. Эстет и пацифист, он оказывается на кладбище немецкого городка, кладет цветы на могилу своего сверстника Франца, пацифиста и франкофила, который с войны не вернулся. Преодолевая естественное отторжение и франкофобию местного населения, Адриен входит в семью родителей покойного и заводит дружбу с его безутешной невестой Анной (восходящая немецкая звезда – чудесная Паула Бир, отмеченная в Венеции за эту роль премией памяти Марчелло Мастроянни). Эта дружба, перерастающая во влюбленность, продолжается уже на территории Франции – в Париже и Салье – и претерпевает неожиданные повороты.

«Франц» поставлен как вольный ремейк антивоенной драмы 1932 года «Недопетая колыбельная», одной из голливудских картин Эрнста Любича, где наиболее зримо проступают немецко-еврейские корни этого выдающегося режиссера. В центре той старой ленты – попытка примирения и прощения, любовь мужчины и женщины, зарождающаяся на пепелище. Озон заимствует у Любича и драматурга Мориса Ростана исходную сюжетную линию и почти дословно воспроизводит некоторые сцены: например, когда Анна покупает платье, впервые после гибели жениха собираясь на танцы. Однако Озон строит совсем другую вселенную – более турбулентную и парадоксальную.

Отношения Германии и Франции принято характеризовать как отношения враждующих сестер, но это притяжение-отталкивание, эту любовь, чреватую войной, могут воплощать и мужчины. Погибшего немца зовут Франц: имя рифмуется с Францией, страной, которая манила его и заманила в могилу. Черно-белый экран вдруг окрашивается «импрессионистскими» пастельными цветами: мы видим, как Адриен с Францем, два чувствительных юноши, словно два любовника, бродят по Лувру и замирают перед картиной Эдуарда Мане «Самоубийца». На самом деле это небольшое, полное трагизма полотно хранится в одном из музеев Цюриха – собрании Фонда Эмиля Бюрле, а в 1919 году, когда происходит действие «Франца», находилось в частных руках. Проданный с молотка на аукционе, «Самоубийца» оказался в коллекции Поль-Дюрана Рюэля, арт-дилера, патрона импрессионистов и художников барбизонской школы.

Но лжет не Озон, а герой фильма, создавая красивую утопию, которая обречена разбиться об окопную реальность. И это не единственный сознательный обман в фильме, герои которого лгут «из высших побуждений» – чтобы не ранить чувства близких или не нарушить табу. В этом смысле нравы в немецком доме скромного врача, где живет Анна, не так уж отличаются от атмосферы элитарной французской семьи Адриена: там тоже в шкафу свои скелеты и свои сакральные жертвы. Главная же ложь состоит в том, что отцы оплакивают погибших сыновей, пьют за их посмертную славу, забывая, что сами послали своих потомков на бессмысленную бойню.

Попытка всепрощения и строительства новой Европы наталкивается на незажившие раны и на шовинистический «ветеранский» угар (что немецкий, что французский), показанный во всей красе и актуализирующийся – не прошло и ста лет – сегодня в атмосфере вновь расцветшей ксенофобии. Вместе с тем Озон не склонен к лобовому «разоблачению милитаризма», и даже можно сказать, что он больше сочувствует побежденным – немцам.

На роль отца Франца режиссер приглашает актера Эрнста Штецнера и сравнивает его с Максом фон Сюдовом из фильмов Бергмана. Впрочем, суровость и вселенское отчаяние отца быстро тают под благими порывами Адриена, которого он начинает воспринимать как инкарнацию сына. А Марию Грубер, исполнительницу роли матери Франца, режиссер называет «немецкой Джульеттой Мазиной», то есть вводит своих героев в гуманистический контекст большой европейской культуры. Тут не только кино, но и живопись, и – музыка: ведь Франц, игравший на скрипке, и в этом передает эстафету Адриену. Помимо оригинальной партитуры Филиппа Ромби, в фильме звучат Шопен и Чайковский.

Прикасаясь к болезненной немецкой теме, автор «Франца» вступает на территорию, помеченную еще одним крупным режиссером уже нашего времени – Михаэлем Ханеке в «Белой ленте». Не будучи (в отличие от Любича) связан голливудскими англоязычными канонами, Озон снимает первую половину картины по-немецки, вторую по-французски. Это не первый его заход в зону немецкой культуры: вспомним «Капли дождя на раскаленных скалах». Озона сближают с Фасбиндером не только интерес к сюжетам о бисексуальности и любовь к творчеству Дугласа Серка, но также темпы работы: он не останавливается ни на год, ни на минуту. Однако, учитывая более интимный и часто легкомысленный характер многих его фильмов, критика предпочитает называть Озона «французским Вуди Алленом»: весьма поверхностное сравнение.

Франсуа Озон не зря имеет репутацию искусного провокатора, любителя сюжетных обманок, перевертышей, тонких намеков. Все это есть и в новой картине. Так, мы догадываемся, что, вероятно, Франц был бы лучшим партнером для Адриена, чем для Анны. А сам Адриен влюблен не столько в свою французскую невесту Фанни, сколько в ее брата, тоже погибшего на войне. Но все эти намеки отодвинуты на периферию и могут остаться не считанными, в общем-то, без большого ущерба для целого.

«Недопетая колыбельная» – не самое совершенное и знаменитое из творений Любича, и современному режиссеру удается не ударить перед классиком лицом в грязь. Труднее оказывается для Озона выдержать неизбежное сравнение с «Жюлем и Джимом» – шедевром Франсуа Трюффо, первым фильмом, где война показана как символическая проекция частной жизни в декадентской Европе. Однако Озон и тут удерживается на коне, давая элегантный парафраз немецко-французского любовного треугольника.

Озон, если прочертить принципиальную линию его движения («Крысятник» – «8 женщин» – «Ангел» – «В доме» – «Франц»), все больше утверждает себя во французском кино мастером большого авторского стиля, не убитого ни академизмом, ни архаикой. Стиль «Франца» не законсервирован, объемен, он дает выход в широкое пространство вопросов, которые ставят история общества и история культуры, а также их современное состояние.

Брат, близнец, двойник: «Двуличный любовник»

Фильм, титры которого идут под вальс Шостаковича, – один из самых эффектных и потенциально коммерческих в послужном списке Франсуа Озона. Но и в нем обнаруживается столь характерная для режиссера авторская лирическая интонация.

Хлоя – 25-летняя смотрительница парижского Музея современного искусства во дворце Токио (для фильма его наполнили специально созданными абстрактными арт-объектами). В процессе бурного романа с психоаналитиком Полем она обнаруживает существование его брата-близнеца, Луи, тоже, не поверите, психоаналитика. Они столь же схожи внешне, сколь контрастны по нравам и поведению: Поль – сдержанный, корректный, обходительный, Луи – тщеславный, нахальный и брутальный. Обоих, слегка меняя прическу и макияж, играет Жереми Ренье, снимавшийся у Озона еще подростком в «Криминальных любовниках», а потом – в «Отчаянной домохозяйке». Хорошо знакома режиссеру и выступающая в главной женской роли красавица Марина Вакт: совсем недавно она снялась в фильме «Молода и прекрасна». Небольшую, но изящно аранжированную роль матери Хлои сыграла Жаклин Биссе: Озон верен своей традиции продлевать творческую жизнь легендарным кинодивам.

В основе сюжета «Двуличного любовника» – роман американской писательницы Джойс Кэрол Оутс «Жизнь близнецов». Говоря об экранизациях, Озон не скрывает, что это всегда «предательство»:

Мне нравится создавать собственную историю, превращать чью-то книгу в фильм Франсуа Озона… Книга и фильм – это два разных мира, две разные формы самовыражения их авторов.

В данном случае чисто психологическую историю Озон превратил в психоаналитическую, построил фильм как растянутый на несколько месяцев сеанс психоанализа, призванный вывести на поверхность внутренний мир героини и ее эротические фантазии.

Поскольку Озон ушел в область психоэротического триллера, рецензенты то и дело вспоминают Хичкока, Поланского, Де Пальму и Верховена. Называют и картину «Связанные насмерть» Дэвида Кроненберга, классику «биохоррора». Последнее вполне уместно, ибо Озон, начиная с первых же кадров, заглядывает с помощью камеры в женское лоно, отслеживая происходящие в нем процессы – от оргазма до капризов вызревания плода. А потом, таким же сверхкрупным планом – в глаз героини, зеркало ее души и подсознания. Зрителю и дальше не приходится скучать: фильм бравирует бурными постельными сценами и дизайнерским шиком в духе Альмодовара. Но все эти референции, включая последнюю, все равно остаются на уровне внешнего подобия. В каждом киноопыте Озон стремится вырваться из клаустрофобии однополой любви и из синефильского гетто (связь между этими понятиями давно подмечена).

Мир Озона другой, чем даже у самых близких ему по духу режиссеров. И его интерес к теме двойников, совсем не уникальный в практике мирового искусства, тоже имеет свою особенную природу. Раздвоение юношеского опыта питает творчество раннего Озона. Став взрослым и зрелым, он продолжает дурачить зрителя циничными и часто искусственными сюжетами, что нисколько не мешает искренности и даже нравоучительности высказываний. Режиссер сам говорит о том, что его не интересуют «обычные люди», что все его персонажи переживают трансгрессию: да, он снимает кино о них – и получается, что о себе тоже.

Раздвоение реальности, а вместе с ней и стиля стало принципом: в «Двуличном любовнике» двоятся даже коты; даже продюсеры этой картины, Эрик и Николя Альтмайер – близнецы. Во «Франце», предыдущем озоновском фильме, молодой француз, вернувшийся с фронта, оказывается двойником немецкого солдата и в его обличье проживает воображаемую жизнь. Если «Франц» – это психодрама с антимилитаристским и культурологическим подтекстом, то «Двуличный любовник» – скорее философическая комедия, дальние истоки которой можно найти в пьесах Мариво, где менялись одеждами господа и слуги и мир таким образом «дублировался», приобретал двойной объем. Озон – дальний отпрыск французского Просвещения и всех тех, кто нес его дух на протяжении столетий. В том числе в кино; он – пускай не вполне законный, но потомок Ренуара и Трюффо, недаром любит снимать актрис, бывших музами последнего, к примеру Жаклин Биссе.

В отличие от «Франца», «Двуличный любовник» никак не хочет вписываться в контекст суровой реальности. Вот что пишет в The Hollywood Reporter Алиса Амблар:

Трансвестизм до сегодняшнего дня успешно ассоциировался с андеграундной артистичной средой, маргиналами, безработными, атмосферой декаданса. Но персонажи Озона не имеют материальных проблем, они обитают в благополучной конформистской среде, герои живут в больших комфортабельных домах, с зеленой лужайкой перед домом. По желанию берут отпуск на работе или бросают работу вовсе, так как богатые родители жены готовы помогать материально. И это все выглядит условной Францией, вымышленной, причесанной и отфотошопленной, так как Франция сегодня задыхается под тяжестью кризиса. В сегодняшней Франции не бросают прекрасных мужей, получивших повышение на работе.

Это, несомненно, так, но фильм Озона и не прикидывается хоть сколько-нибудь реалистичным. Он – другой и о другом. О чем – отлично сформулировал сам режиссер:

Мне важно показать, какое значение имеют фантазии. Их ведь совершенно необязательно воплощать в жизнь, но впускать их в нее нужно. Это часть нашего личного пространства, а без него ты теряешь себя. Так ты ощущаешь себя тем, кто ты есть на самом деле, а не тем, кем тебя хотят видеть. В «Двуличном любовнике» я утверждаю, что иметь такие фантазии можно, даже если ты состоишь в счастливых отношениях. Героиня чувствует себя неудовлетворенной, поэтому ей необходимо воображать другого партнера, очень похожего на того, с кем она сейчас. Фантазировать о том, как бы мы могли жить, если бы не было определенных ограничений, нужно каждому из нас. Это так же важно, как ходить в кино, театр, читать книги. Нам нужен вымысел, чтобы выжить в реальности.

Когда смотришь «Двуличного любовника», в какой-то момент начинаешь догадываться, что раздвоение – это не только и не столько медицинский феномен, хотя замороченный финал картины с излишней обстоятельностью погружает нас в «гинекологическую» историю вопроса. Скорее, это внутренняя психологическая проблема Хлои, а главное – самого Озона: в канун своего пятидесятилетия он в эксцентричной форме рассказал про свое одиночество и тоску о «тайном брате».

Глава пятая. Тет-а-тет с Озоном

«Не хочу знать заранее, что увижу на экране»

Свой первый «глоток Озона» я хватил на Лазурном Берегу. Нещадно палило солнце, один за другим шли увлекательные просмотры, и совсем не хотелось тащиться на другой конец набережной Круазетт только для того, чтобы встретиться с режиссером нескольких маргинальных фильмов. Но я все же пошел, потому что мне понравилась короткометражка Озона «Летнее платье» и его же полнометражный дебют «Крысятник».

– Вам 33 года. Сколько из них принесено в жертву кинематографу?

– Впервые я согрешил в тринадцать лет. У отца была 8-миллиметровая камера. Начал снимать короткометражки, некоторые из них получили призы на разных фестивалях. Потом учился в парижской киношколе – La Fémis.

– Ваш первый полнометражный фильм, который в российском прокате переименован в «Крысятник», в оригинале называется Sitcom. Что именно вы имели в виду?

– Я имел в виду ироническое обозначение фильмов с маленьким и очень убогим смыслом, рассчитанных на самую что ни на есть широкую публику.

– Но ваша картина, хоть и оперирует набором клише «мыльных опер», имеет совсем другую структуру…

– Это классический сюжет: есть группа людей, семья или нечто вроде, вдруг является пришелец и нарушает статус-кво. Вспомните «Теорему» Пазолини или «Будю, спасенный из воды» Жана Ренуара. Только у меня вместо человека приходит зверь – крыса.

– Что это по жанру – пародия?

– Я бы так не сказал, хотя, конечно, можно заметить мое ироническое отношение к жанровым клише. В «Крысятнике» есть элементы хоррора, фэнтези, романтического фильма или того, что называют gore film (фильмы со зверствами). Кроме того, здесь есть реакция на новую моду coming out, когда гомосексуалы публично объявляют о своих пристрастиях. Садомазохизм и однополый секс вторгаются в мир ситкома, и его искусственная розовая гармония оборачивается депрессией.

– После «Крысятника» вы сняли «Криминальных любовников». Здесь жанр определить еще труднее.

– Это как раз то, что я люблю в кино – не знать заранее, что ты увидишь на экране. Американские фильмы столь успешны именно потому, что все известно с самого начала. «Криминальные любовники» – мрачная сказка для тинейджеров. Психоанализ сказок, например о Гретхен, показывает, что из них инфантильное сознание черпает самое главное и самое глубокое представление о насилии. Я намеренно делаю криминальную драму столь жестокой, чтобы молодые зрители могли изжить наваждение, с которым они живут и с которым пришли в мир.

– «Капли дождя на раскаленных скалах» – ваш третий фильм – поставлен по пьесе Фасбиндера. Что привлекло вас к этому человеку другой эпохи и другой культуры? Опять гомосексуальность?

– Она здесь ни при чем. Мне хотелось снять кино про то, что такое любовная пара в современном мире. Но у меня не было необходимой внутренней дистанции по отношению к такому сюжету. И я взял забытую пьесу Фасбиндера.

– Пьеса глубоко погружена в немецкий контекст, вероятно, чуждый вам, французу…

– В любой работе Фасбиндера всегда найдешь чувство вины и стыда, которое испытали немцы после краха нацизма. Это своего рода сексуальный комплекс нации, и действует он именно по этой схеме. Но это не значит, что его могут прочувствовать только немцы.

– Фасбиндера обвиняли в антисемитизме…

– И совершенно зря. Он просто показывает структуры больного сознания. В фильме «В году тринадцать лун» еврей, вышедший из концлагеря, создает компанию, пропитанную лагерной атмосферой.

– Чего вы ждете от экспансии цифровых технологий?

– Они меня пугают. Видео хорошо для создания маленьких, малобюджетных фильмов. Ларс фон Триер все перевернул и делает на этой технологии большое кино. Я ценю «Рассекая волны», но не последнюю его картину – «Танцующую во тьме». Предпочитаю длинные планы, не люблю рваный монтаж.

– Какие из режиссеров мирового кино оказали на вас влияние?

– Мурнау, Дуглас Серк, Бергман, Ланг, Бунюэль.

– Знаете кого-то из русских?

– В основном классиков: Эйзенштейн, Тарковский, Барнет.

КАННЫ, 2000

«Я монстр, убивший маму и папу»

Франсуа Озон не очень похож на свои картины. Почему? Именно это я пытался выяснить, когда мы впервые встретились с режиссером в Каннах, потом в Москве, и вот теперь в Париже – в офисе кинокомпании Fidélité, что по-русски означает «Верность». Рабочий стол Озона завален кассетами со старыми французскими фильмами: узнаю на обложках лица Жана Габена, Мишель Морган, Даниэль Дарье и других звезд 1950-х годов.

– Неужели это и есть тайная страсть авангардиста Озона? Откуда такая любовь к национальной традиции?

– Просто я готовлюсь к новой картине. Ее действие происходит полвека назад, и я смотрю много фильмов того периода. Сценарий написан по пьесе Робера Тома, популярной в те годы, это комедия с криминальным отливом, она много раз ставилась во Франции и, кажется, даже в вашей стране.

– И называлась «Восемь влюбленных женщин». А по другим пьесам того же драматурга в России, еще советской, были поставлены фильмы «Ищите женщину» и «Ловушка для одинокого мужчины». Итак, первый исторический фильм в твоем послужном списке?

– Не забывай: «Капли дождя на раскаленных скалах» – это Германия 1970-х годов. Но в принципе да: на сей раз я забрался совсем далеко в историю.

– Ты тогда еще не родился. А все фильмы, что лежат на твоем столе, были очень популярны не только во Франции, но и в России. Потом пришли режиссеры «новой волны» и похерили «папино кино». Неужели ты решил его воскресить?

– Да, деятели «новой волны» заклеймили предков – это считалось хорошим тоном. Как и снимать на улицах, в толпе, использовать непрофессиональных или неизвестных актеров, отображать «поток жизни». Но пришло новое поколение, свободное от диктата этих установок. Теперь мы можем выбирать, и для нас нет табу. Например, свой новый фильм я буду снимать целиком в интерьере. В нем будет восемь женщин разного возраста и, представь, ни одного мужчины. (Озон смеется.) Я потерял интерес к мужчинам. Теперь я люблю женщин.

– Восемь (или восемь с половиной) – хорошее число для кинематографиста.

– Достаточно восьми. Они соберутся в одном помещении и станут, словно в детективе Агаты Кристи, выяснять, кто из них убийца. Так что единственный мужчина присутствует в картине в виде покойника. В таком фильме обязательно должны играть звезды.

– Например?