Озон

В картине Озона нет особых примет времени, но именно в этом проявляется эпоха тотальной игры со стилями – от классического до китча. Англичанка Рэмплинг (в свое время вместе с Биркин принесшая новый тип сексуальности в европейское кино) пытается, блюдя стильную худобу, сидеть на овсянке, но постепенно все чаще прикладывается к местным винам, закусывая их фуа-гра. Сцена на балконе, когда героиня обнажает свою грудь перед садовником-стариком, – прямая цитата из «Тристаны» Луиса Бунюэля, где то же самое делала Катрин Денев, но будучи на тридцать лет моложе. Рэмплинг вступает в эротическую игру в возрасте под шестьдесят – и не выглядит жалкой, а если и смешной, то лишь потому, что полна юмора сама конструкция картины-обманки Озона.

Главный фокус состоит в том, что новый «Бассейн», в отличие от старого, с двойным дном: это комедия, лишь притворяющаяся детективной психодрамой. Изменился и антураж. Возвращение классических ценностей, которые отвергались в прежние годы, происходит на фоне засилья попсы – не только музыкальной. Все цитаты из киноклассики Озон, как истинный синефил, пропитывает глубокой иронией. Ностальгируя по 1960-м, он, как и все человечество, посмеиваясь, расстается с прошлым.

Ангел трудной судьбы: «Ангел»

В том, что Франсуа Озон остается любимцем российской публики, можно было убедиться на гала-показе «Ангела» в московском кинотеатре «Октябрь». Режиссер волновался – просмотр поставили на одиннадцать вечера: для Парижа мертвое время. Но в Москве зал на полторы тысячи мест был полон, гостя встречали словно поп-звезду. Вообще, режиссера Озона признали и полюбили в России чуть ли не раньше, и точно уж больше, чем на родине. Его ранние маргинальные фильмы, начиная с короткометражек и кончая «Криминальными любовниками», вошли в обязательную программу отечественных киноманов.

Потом Озон сменил ориентацию на арт-мейнстрим и стал «французским Альмодоваром» – куртуазным поэтом женской экстравагантности и покровителем парижских актрис, которым он дарил самые выигрышные роли независимо от статуса и возраста. Ему обязаны важными поворотами в своей карьере Шарлотта Рэмплинг и Катрин Денев, он вывел в звезды Людивин Санье, не забыл «бабушек» Даниэль Дарье и Жанну Моро, его считают ловким и успешным имиджмейкером. Хотя, если разобраться, только «8 женщин» имели реальный коммерческий успех, а на фестивалях Франсуа Озона обычно обносят призами, негласно полагая, что у этого баловня судьбы «и так все есть».

Московские поклонники и поклонницы забросали гостя почти интимными вопросами: например, влюбляется ли он в своих актеров и актрис? Или: почему, будучи таким красавцем, сам не снимается в кино? «Я вуайерист, а не эксгибиционист», – прозвучало в ответ. Кто-то процитировал высказывание режиссера о том, что фестивальные призы как геморрой, могут приклеиться к любой заднице. Озон добавил, что самое страшное – собрать все награды и впасть в эйфорию. Вот почему после попсовых «8 женщин» режиссер делает два скромных камерных фильма, а сейчас, вслед за «Ангелом», готовит «маленький проект со спецэффектами» (фильм «Рики»).

Озон хранит верность своим поклонникам и ежегодно предлагает их вниманию какой-нибудь новый фильм, причем ни в малейшей степени не похожий на предыдущие, так что биографы режиссера никак не придут к выводу, на какую полку его поместить. Поэт гей-культуры? Прожженный постмодернист-стилизатор? Женолюб или женоненавистник? Холодный циничный эгоист или художник с тонкой ранимой душой?

«Ангел» – возвращение на территорию амбициозных, высокобюджетных, так называемых костюмных проектов. И хотя в новой картине (кроме Шарлотты Рэмплинг в эффектной роли второго плана) нет суперзвезд, а главных героев сыграли молодые и пока не очень знаменитые актеры (Майкл Фасбендер в их числе, в Москве 2007 года на него никто не обращал особого внимания), по постановочному размаху, мощи декораций и затейливости костюмов это, несомненно, большое, почти голливудское кино.

Уже «Бассейн» был процентов на семьдесят англоязычным. Тем не менее именно «Ангел» – первая картина французского режиссера, целиком и полностью снятая по-английски, в Англии, по английскому роману, с английским кастингом. Этот дорогой костюмный фильм из эдвардианской эпохи – не что иное, как желчная, самоироничная рефлексия о природе массового успеха и о его жестокой изнанке.

В основе картины – написанный в 1957 году роман Элизабет Тейлор (не имеет никакого отношения к знаменитой актрисе, но совпадение имен выглядит символичным). История писательницы по имени Энджел, некогда знаменитой своими женскими романами, ныне забытой.

Героиня «Ангела» – полная противоположность другой писательнице-беллетристке, сочинительнице популярных книжек из «Бассейна». В отличие от безупречно элегантной Сары Мортон, Энджел – это ангелица масскульта, она грызет ногти, носит безвкусные платья и совершенно невыносима в бытовой и личной жизни. Она (в исполнении молодой английской актрисы Ромолы Гараи) эгоцентрично занимает все пространство фильма, вытесняя из него и своего любовного партнера (Фасбендер), и жену своего издателя (как всегда, безупречная Рэмплинг), и вообще любого, кто попадается на пути этого вампира. Вампир тоже страдает, но своеобразно, ощущая мир крутящимся вокруг собственной персоны, а жизнь – космической драмой, разыгранной на огромной сцене и все более подпадающей под власть женского популизма.

Энджел переживает муки творчества, раннюю славу и ее откат так интенсивно, что ухитряется почти не заметить мировую войну, не говоря о таких мелочах, как отчуждение самого близкого человека. При всем том Энджел – по-своему незаурядная личность, несмотря на экзальтацию и плохие манеры. Она – настоящая женщина декаданса. Фильм будто бы увиден и запечатлен ее глазами – с экспрессивными крупными планами, с экзотическим буйством цветов, с преувеличенными выражениями эмоций, почти как в немом кино. Ромола Гараи великолепно передает этот стиль пламенеющего модерна – одновременно завораживающий и смешной.

Это и есть, по сути дела, немое кино, условное и стилизованное, где суть вещей маскируется за внешней экзальтацией и густой иронией. Если бы Озон был реалистом, он снял бы фильм про некрасивую тщеславную женщину, которая – как в романе Элизабет Тейлор – пережила Вторую мировую, превратилась в бабу-ягу – вегетарианку, «что-то вроде Брижит Бардо». Вместо этого режиссер убил Энджел молодой – ужасной и прекрасной. Она уходит в расцвете лет, потому что эпоха экстремальных фигур и «проклятых поэтов» кончилась, в массовой культуре заработали другие механизмы, на место личностей пришла индустрия. А это уже другая история.

Озон снова не до конца удовлетворил публику, которая ждет и не дождется продолжения «8 женщин». Он опять отогнал от себя («от своей задницы») коварных ангелов успеха. Он купается в собственной иронии и одновременно восхищении этой забытой, навсегда унесенной ветром жизнью: есть в ней какая-то магическая и не разгаданная привлекательность. Режиссер с ностальгией воспроизводит эпоху, полную сентиментальности и высокопарности, но в то же время обезоруживающей искренности. Именно этим она Озону особенно близка.

Бунтующие зонтики: «Отчаянная домохозяйка»

В России картину неузнаваемо переименовали в «Отчаянную домохозяйку». Оригинальное название Potiche (дорогая ваза нефункционального назначения) отыгрывается в национальном фольклоре: так именуют во Франции «трофейных» жен, служащих украшением домашнего интерьера. Роль potiche играет Катрин Денев.

Десять лет назад Озон уговорил французскую звезду номер один возглавить ансамбль «национальных достояний» в детективном ретро-мюзикле «8 женщин», и вот он опять вовлек ее в комедийно-музыкальную авантюру. Ее героиня Сюзанн Пюжоль – супруга промышленника, хозяина фабрики, на которой производят зонтики, ну что же еще? Пюжоль – мачист, мужской шовинист, он изменяет жене направо и налево и считает своей собственностью. Однако она не так проста и глупа, как кажется: умеет наставить мужу рога, не теряя выражения идиотской невинности на лице. Катрин Денев, сыгравшая в комедии Жан-Поля Раппно «Жизнь в замке» еще в 1966 году, а спустя несколько лет в его же бурлескном «Дикаре», подтвердила, что комедийное дарование, будучи как бы факультативным для ее имиджа, никогда ей не изменяло.

Когда на фабрике происходит конфликт рабочих с хозяином, Сюзанн лихо заменяет мужа в качестве управляющего предприятием и, как прирожденный дипломат, восстанавливает контакт с рабочим активистом Бабеном (Жерар Депардье), с которым тридцать лет назад ее связала краткотечная любовная афера в кустах. Вскоре Сюзанн бросает перчатку и ему тоже: обыгрывает матерого партийца, ветерана рабочего движения на выборах в органы местного самоуправления. Став успешным политиком, она заодно превращается в селебрити локального медийного пространства: ее финальный проход с микрофоном с песней сквозь толпу избирателей – едкий сатирический комментарий на тему сращивания политики и шоу-бизнеса.

Взяв за основу, но сильно преобразив пьесу Пьера Барийета, Озон всего лишь имитирует водевильную театральность. На самом деле это стопроцентное кино – бравурное, декоративное, насыщенное киноманскими аллюзиями. Когда-то Жак Деми, автор «Шербурских зонтиков», хотел снять мюзикл с Денев и Депардье о любви рабочего и жены хозяина завода на фоне забастовки в Нанте. Фильм «Комната в городе» был поставлен, но в нем сыграли другие артисты. Озон возрождает давнюю идею и помещает действие на фабрику зонтиков, давая Катрин Денев возможность спеть, станцевать, а также пробежаться в спортивном костюме: все это она проделывает с самоиронией, которой трудно было ожидать от гламурной дивы, упорно не желающей стариться. В новом фильме, по словам режиссера, она совсем расковалась и пустилась во все тяжкие вместе с Депардье, которому, наоборот, всегда было наплевать, как он выглядит. Парочка уморительно-неуклюже танцует; бойцы вспоминают минувшие дни, разыгрывают всплеск старого чувства и неожиданный мотив соперничества за народную любовь.

Озон опирается на давний творческий альянс двух «Д» французского кино, которые вот уже тридцать лет изображают на экране роман буржуазки и простолюдина, заставляя даже скептиков хоть чуть-чуть поверить в его реальность. Режиссер ненавязчиво, но точно воспроизводит стиль интерьеров и одежды 1970-х годов: в эту эпоху он помещает действие картины. В очередной раз Озон доказал, что, один из немногих, обладает вкусом и аппетитом к постановочному, костюмному кино в его европейском варианте.

При этом фильм, в отличие от развлекательно-синефильских «8 женщин», обладает актуальностью и остротой. Катрин Денев, чья героиня освобождается от пут домашнего рабства и становится политическим лидером, изображает живой манифест феминизма, а Фабрис Лукини, играющий домашнего деспота в стиле Луи де Фюнеса, – пародию на Саркози и Берлускони. Впрочем, феминизм здесь обоюдоострый: одна из его мишеней – популистка Сеголен Руаяль, в ту пору подруга Оланда и конкурентка Саркози на президентских выборах.

Озону не без труда, но все же удается достичь баланса между стилем и жанром, темой и сюжетом. В картине много хулиганства, едва не доходящего до грани капустника, – и вместе с тем нет ничего лишнего, все элементы пригнаны один к другому, каждый из них работает. Взять хотя бы второстепенного в общей драматургической схеме отпрыска семейства Лорана Пюжоля в исполнении Жереми Ренье. Бессмысленный на вид парень оказывается игрушкой в руках интриганки-судьбы. Сначала его отношения с девушкой приводят в ужас папу, который знает, что девушка – его внебрачная дочь. Мама же сохраняет полное спокойствие, ибо знает, что у парня другой отец, высокопоставленный чиновник, с которым ее некогда связал еще один «краткотечный роман» в служебном кабинете. Но от инцеста не уйдешь, раз он на роду написан: и вот Лоран (успевший пересмотреть свои сексуальные предпочтения) появляется в обществе юноши – к несчастью, сына того самого чиновника.

В общем бравурном строе фильма эту сюжетную линию легко вовсе пропустить и не заметить. Для Озона она важна как знак самоидентификации, отсылка к своему прошлому, к любимым в юности историям бисексуальности. Но общего впечатления от фильма это не меняет: перед нами возмужавший режиссер, способный подняться от интимного авторского кино к национальному жанру комедии, сохраняя присущий ее классическим образцам интеллектуальный блеск и очищая от привкуса вульгарности.

Франсуа Озон, даже вопреки собственному правилу, почти обязательному для его прежних фильмов, ухитрился обойтись без единого трупа. И в оправдание заявил: «Легче прибить человека, чем снять комедию». Можно добавить: легче снять комедию, чем добиться ее фестивального признания. Potiche была отвергнута Каннским фестивалем, а в Венеции жюри во главе с Квентином Тарантино несправедливо проигнорировало ее. Но для Озона эта картина обозначила некую важную веху: после глубоко интимных и порой мизантропических фильмов о наркоманах, умирающих геях и нежелательных ангелах режиссер снял самую оптимистичную из всех своих киноработ за двадцать лет карьеры.

Глава третья. Тоска по ангелу

Российские зрители об Озоне:

Озон почти парадоксальным образом обладает своим стилем, который идентифицируется если не за одну секунду, то, по меньшей мере, в течение одной сцены. Для того чтобы быть узнаваемым, ему, в отличие от Альмодовара, не нужно всякий раз устраивать на экране парад-алле трансвеститов или карнавал геев.

Озон тем и хорош, что от его фильмов можно с легкостью отмахнуться, а можно всерьез ими проникнуться. Особенно это касается тех, кто предпочитает «смотреться в кино» как в зеркало личных отношений.

Озон – это вкус «нового кино», не похожего на привычные фильмы.

Ускользающая женственность: «5 × 2»

Арифметика названия означает, что в фильме пять эпизодов из жизни двоих – Марион и Жиля. Эпизоды – ключевые для отношений супружеской пары: знакомство и сближение на морском курорте, свадьба и неудачная брачная ночь, рождение ребенка и сопровождающий его стресс, взаимное отчуждение и измены, развод и попытка примирения… Хотя это не первый фильм Озона, так или иначе связанный с деградацией семьи, впервые режиссер берет столь банальные ситуации, отнюдь не пытаясь преломить реальность через гротеск или экстрим. Почти в каждой его картине кого-то убивают – здесь нет и этого.

«5 × 2» – в высшей степени французский фильм, ибо скроен он по лекалам аналитического любовного романа. В кино этот жанр культивировали многие, в данном случае уместно вспомнить «Супружескую жизнь» Андре Кайата, которую можно было бы назвать «2 × 2»: режиссер предлагал две версии семейного конфликта, одну – с точки зрения мужа, другую – с позиции жены, своего рода «Расемон» в семейном формате. И это тоже странно: провокатор и стилист Озон вдруг предстает в облике психологического реалиста.

Сверх всего сказанного, фильм откровенно бергмановский. Он начинается с буквальной цитаты: как в «Сценах из супружеской жизни», герой с героиней со сладострастным отчаянием, словно Адам и Ева в процессе грехопадения, занимаются любовью сразу после развода. И недаром на предварительных репетициях Озон «разогревал» своих актеров чтением диалогов из сценария Бергмана. Впрочем, французский режиссер смещает акценты: его герои еще больше, чем бергмановские, ожесточены, непримиримы, и половой акт превращается в квази-изнасилование. Невольно думаешь о контексте, в который попадает эта сцена на фоне кампании #MeToo и шведского закона «О согласии на секс», но действие фильма, к счастью, происходит в «доисторическую эру».

Наконец, чтобы уж покончить с влияниями и цитатами, приходится вспомнить «Необратимость» Гаспара Ноэ, поскольку эпизоды смонтированы Озоном в обратном хронологии порядке (сам режиссер ссылается на другой вдохновивший его фильм, где использован похожий принцип, – «Две подруги» Джейн Кэмпион). Именно этот принцип обособляет метод Озона от традиции психологического кино.

Пленка движется вспять – от развода до первой встречи. Между эпизодами звучат сентиментальные итальянские песни, и накапливается ностальгическое настроение. Это – тоска по счастью, которое было так возможно и так реально, но счастья больше нет, потому что право на него утратили сами герои. Чем дальше в прошлое, тем ощутимее фантомная боль. Впрочем, этот грустный фильм очень часто оказывается смешным. Потому что люди не перестают быть собой, даже когда страдают, – со всеми своими нелепостями и несовершенствами.

Мужскую партию ведет Стефан Фрейс, и ведет достойно. Но погоду в фильме делает не он. Уже имея опыт работы с лучшими французскими актрисами, в новую картину на главную роль режиссер позвал Валерию Бруни-Тедески. И это был снайперский выбор – так же как несколько лет назад появление в гомоэротическом мире Озона супер-фемины Шарлотты Рэмплинг. «5 × 2» продолжает тему, начатую фильмом «Под песком», где так важен и силен привкус тайны. Причем не детективной, не игровой. Хоть речь тогда шла об исчезновении мужчины, но тайна была связана не с ним, а с женщиной, с ускользающей природой женственности, которую великолепно воплотила Рэмплинг. Теперь Озон подарил незабываемую роль Валерии Бруни-Тедески, сделав ее бесконечно женственной – трогательной и забавной. И столь же ускользающей от определений.

Когда Озон впервые встретился с актрисой, он сказал: «Я хочу предложить вам роль, но вынужден спросить, согласны ли вы выглядеть красивой? Таково условие». (Между прочим, примерно то же самое режиссер говорил и Людивин Санье перед съемками «Бассейна».) Французские актрисы, за исключением тех, что блюдут имидж див, стесняются быть красивыми: это считается почти неприличным. Бруни-Тедески, помимо прочего, дистанцировалась от буржуазного имиджа своей сестры Карлы Бруни, манекенщицы, первой леди и львицы высшего света. В своих прежних ролях угнетенных невротичек Валерии приходилось сутулиться при ходьбе, да и от природы она была довольно грузной. Для фильма Озона актрисе понадобилось сбросить изрядное количество килограммов, и не факт, что это удалось бы, если бы в силу обстоятельств съемки не прервались на целых пять месяцев.

Это вполне соответствовало ритму фильма, новеллы которого разделены большими промежутками времени. И Валерия пришла на очередные съемки уже совсем другой: ее красота сияла, а сама актриса сказала, что в фильме Озона чувствует себя, как на портрете в раме. Такие «рамы» умели создавать для своих любимых исполнительниц Бергман и Трюффо. Не случайно героиню Озона зовут Марион – как героинь Катрин Денев в «Сирене с „Миссисипи“» и «Последнем метро». И почти как женщину, которую в «Сценах из супружеской жизни» играет Лив Ульман (у нее шведский вариант имени – Мариане). Тот же Трюффо после неудачного дуэта Денев – Бельмондо в «Сирене с „Миссисипи“» говорил, что в хорошем фильме должно быть нечетное число персонажей. Озон знает это, однако, постоянно нарушает правило, отсюда в его фильмах цифры «8» и «2». Хотя, конечно, в новой картине есть и другие персонажи, но они тоже в основном разбиты по парам.

Одна такая пара – родители Марион: самый что ни на есть банальный союз, моногамный брак, прочность которого строится на взаимных оскорблениях и словесном садомазохизме. Мать Марион играет Франсуаза Фабиан – актриса второго ряда «новой волны», протягивающая нить к тому времени, которое считается началом революции нравов. Но революционеры с возрастом превращаются в консерваторов. Мы видим, что в нравах ничего не изменилось: супруги живут по привычке, терпят друг друга, выпускают наружу свою агрессию и вовсе не думают расходиться.

Вторая «фоновая» пара – однополая: стареющий брат героя и его молодой любовник. Казалось бы, вот уж свободный союз, но нет, он точно так же отдает рутиной: та же унизительная зависимость от партнера (в том числе материальная), те же обиды, то же неравенство. Озон дает понять: свобода сексуальной ориентации не гарантирует счастья, его герои страдают и в такой форме сожительства.

Жиль и Марион, как некогда герои «Жюля и Джима», пытаются противопоставить рутине альтернативную модель существования. Они смотрят правде в глаза и не хотят длить иллюзию счастливого семейства, сделав для себя несколько страшных открытий. Когда один из супругов спит, другой не может заснуть, когда один испытывает желание, другому не до секса, радость материнства не адекватна отцовской реакции. И так далее. В этом драма любых отношений: полное слияние душ и тел возможно только в романтической поэзии, за пределами жизни.

Часто выходом из тупика становится еще больший тупик – любовный треугольник. В его возможность верил Трюффо, но не верит Озон. И потому даже не пытается его завязать. Прямолинейные толкователи (среди них есть и критики) хватаются за эпизод брачной ночи, чтобы объяснить – и тем самым уничтожить – фильм Озона. Мол, парень на свадьбе напился и заснул, девушка вышла в лунную ночь и переспала со случайным гостем – заезжим американцем, вот где она, трещина в брачном союзе. Озон достаточно умен, чтобы иметь основания сказать: а вы видели, что она изменила мужу? Держали свечку? Измена в фильме не показана, мы узнаем о ней только со слов, а значит, не факт, что она вообще была, и не в ней, в сущности, дело. Ведь и намеки бывают ложными.

Двусмысленны и приемы остранения, которые применяет режиссер, чтобы вывести сюжет из эстетики «мыльной оперы». О первом трюке – хронологическом – мы уже говорили в начале. В последнем эпизоде Марион и Жиль, только что сблизившиеся, плывут в открытое море навстречу заходящему солнцу. Это можно было бы трактовать как «море жизни» или отсылку к средиземноморской ментальности режиссера, если бы он настойчиво не напоминал нам об условности этой сцены. Ведь мы отлично знаем, к какому берегу приплывут герои. Озон говорит:

Когда сюжет рассказывают с конца, ты почти забываешь, что персонажам суждено расстаться. Я даже хотел, чтобы последний кадр рождал у зрителей желание пережить историю заново, поверить, что она может начаться сначала. Изложение событий в обратном порядке содержит неизбежный парадокс: уже известен мрачный, безрадостный конец, а рассказ устремлен к яркой светящейся точке.

Этот иллюзорный оптимизм обыгрывается и на стилистическом уровне: начиная «5 × 2» цитатой из Бергмана, Озон делает несколько реверансов в сторону Эрика Ромера, а завершает фильм совсем «постыдно» – в эстетике фоторомана и Клода Лелуша. Сначала он даже думал назвать картину The Two of Us («Мы с тобой»), почти с таким же названием был в свое время фильм у Лелуша, к тому же есть такой французский журнал, обложки которого Озон собирался использовать в начальных кадрах. Потом пришла идея вместо глянцевых обложек пустить между эпизодами исполняемые мужскими голосами итальянские песни: они прошивают ткань картины нежными, немного слащавыми рефренами о любовных страданиях. Конденсация масскультовой «пошлости» оказывается к финалу столь сильной, что даже кадр заката на фоне моря не выглядит штампом: здесь мы наконец узнаем прежнего Озона – никакого не реалиста и не психолога, а игривого и фривольного ловца стереотипов.

Но мы видим и другое: в свои тридцать семь лет Франсуа Озон внутренне меняется и мудреет. Он больше не делает ставку на эпатаж и внешние эффекты. Он ставит даже не на психологию, а на подтексты, которые начинают работать как раз благодаря ретроспективному взгляду, придающему банальному сюжету глубину и объем. Поэтому только улыбку может вызвать идея французских прокатчиков выпустить картину на DVD с «исправленной» хронологией. Тогда получится, наверное, не сама глупая, но все же чересчур нравоучительная картина, которую ни за что бы не снял Озон. Такую гипотетическую картину даже описал один из пользователей портала Kinopoisk.Ru, привожу это подробное описание в сокращенном виде:

Жиль бросает ради Марион свою девушку Валери, с которой встречался четыре года и собирался на ней жениться. Причем делает это практически у нее под носом. А потом Марион изменяет ему в первую же брачную ночь, тоже у него под носом. А чем, спрашивается, думал Жиль, когда напился и уснул, даже не выполнив перед сном свои первые супружеские обязанности? А чем, спрашивается, думала Марион, когда изменила своему новоиспеченному мужу, даже не подумав о последствиях, которые появились через девять месяцев? И не удивительно, что Жиль не захотел придти и поддержать Марион в роддоме, ведь где-то в глубине души он чувствовал обман. А уж когда он увидел ребенка, то уехал из роддома, так и не повидав его мать, которой и так было не сладко после тяжелых родов. А каково было ей? В то время как молодые пары наслаждаются чистотой и безобидностью первых лет совместной жизни, когда обиды и упреки еще не успели придти в их жизнь, она все эти первые девять месяцев жила с обманом внутри себя и гадала: а кто же папа? Ей было безумно тяжело, и Жиль ее не поддержал, что дало вторую трещинку. А затем настало время, когда и Жиль захотел ей изменить. И она ему разрешила… принять участие в оргии и смотрела на это. А разрешила потому, что хотела оправдаться перед самой собой, что вот, мол, и он тоже был мне неверен. Но от этого стало еще хуже, только теперь уже им обоим. Каждый раз, когда они вспоминали эту измену, происходило еще большее отчуждение. Ну а дальше, как говорится, понеслось: у него – другая женщина, у нее – много других мужчин. Трещины, трещины, трещины – и семейная чашка разбилась вдребезги. Развод. И что же они делают сразу после развода? Идут в отель заниматься сексом. В итоге она кричит, что не хочет, но он практически ее насилует, а ведь когда они пришли в отель, было отчетливо ясно, что не силой же он привел ее сюда. Она и сама не знает, чего хочет. А он? Сначала развелся, а потом сказал: «Не хочешь снова переспать?» А где же они раньше-то были? Этим надо было заниматься друг с другом в первую брачную ночь! Такое ощущение, что Жиль и Марион ни одной минуты друг о друге не подумали, да и вообще не думали, а значит, и не были готовы к такому серьезному шагу, как создание семьи. Брак, семья – это когда вас уже двое, и ответственность уже за двоих, и думать нужно уже не только о себе. А эти двое – только о себе и своих желаниях и думали. И каждый раз, после каждого предательства и обиды, они говорили: «Я тебя люблю».

То, что вы прочли – это про психологическое кино или сериал с моралью, где все поступки увязаны причинно-следственной связью и подчинены бытовой логике. Озон, однако, не из чистого озорства предлагает обратную перспективу. Когда сюжет поставлен с ног на голову, он перестает господствовать, наружу выходят скрытые смыслы, обнажаются, становятся зримыми многие вещи, которые тонут и ускользают в потоке обыденности и ее реалистического отображения.

Озон никогда не снимал и, судя по всему, не будет снимать ни социальное, ни проблемное кино. И однако «5 × 2» обнаруживает, насколько мутирует традиционное понятие пола и присущей ему социальной роли в современном обществе. Мужчина по инерции считает себя хозяином положения, но на самом деле давно им уже не является. В сущности, слабый пол теперь – это он, мужчина. Не потому, что освоил «женские заботы» – готовить, стирать, мыть посуду, кормить ребенка. Но потому, что тушуется, уходит в тень в ключевые моменты, перекладывая ответственность за принятие важных решений на жену. Зато после развода он пытается утвердить свою скомпрометированную мужественность через агрессию и насилие – что на самом деле еще больше выдает его слабость.

Наоборот, женщина в фильме Озона впечатляет незаурядной внутренней силой. Это особенно ощущается в эпизоде, когда Марион, находясь под капельницей и едва держась на ногах, через весь роддом пробирается к своему новорожденному чаду. Так что женственность в кинематографе Озона может выглядеть не только загадочной и двусмысленной, но иногда – самоотверженной и даже героической.

Короткий фильм о смерти: «Время прощания»

Радикальная смелость автора состоит вовсе не в том, чтобы шокировать или интеллектуально грузить зрителя. А в том, чтобы предстать на экране без маски, практически обнаженным, что и делает Франсуа Озон во «Времени прощания». Оригинальное название фильма отличается от российского прокатного – «Оставшееся время». Оно звучит скромнее и более точно отражает настроение картины, принципиально избегающей пафоса.

Режиссер не старается показаться больше и значительнее, чем он есть, не выдает маленький, очень личный фильм за свою «Смерть в Венеции», не прячется за харизматичные фигуры известных актрис. Даже позвав в картину «священную корову» Жанну Моро на роль богемной бабки героя, Озон дает ей всего один короткий эпизод. Она – отзвук другой эпохи, тень экзистенциализма и прочих «измов», которые в более оптимистичные времена очень украшали жизнь в ее поединке со смертью, но сегодня служат довольно слабым подспорьем.

Герой картины Ромен – тридцатилетний фотограф, живет с другом-любовником и терпеть не может детей, особенно детей своей сестры. В один прекрасный день он узнает о том, что у него скоротечный рак и жить осталось всего несколько месяцев. За оставшееся до смерти время он прогоняет любовника, успевает зачать ребенка со случайно встреченной женщиной (знакомая нам Валерия Бруни-Тедески) при пассивном участии ее бесплодного мужа. И – к финалу фильма – прийти в грустное согласие с самим собой, с жизнью и с природой.

Озону удается обмануть не только ожидания, связанные с такого рода сюжетами (приготовьте носовые платки!), но также избегнуть романтизации жизни «на последнем дыхании». Ромен – не герой и не безвольная жертва, это довольно холодный эгоистичный мужчина в расцвете лет, красивый и успешный, одинокий и бездетный. Как фотограф, гомосексуал и прирожденный нарцисс, он воспринимает жизнь в ее эмоциональных пиках и остановленных мгновениях. Но окончательная остановка самой жизни застигает его врасплох и обращает к тому, что он намеренно от себя отсекал – к тайнам зачатия, деторождения, детства.

Финал разыгрывается на берегу моря: излюбленный пейзаж Озона. Режиссер выводит на экран Ромена-ребенка, ангелического красавчика с кудряшками, который сопровождает взрослого героя в последний путь, напоминая об утраченных радостях детства – типа купленного на пляже мороженого. Но и это рискованное решение не выглядит ни сентиментальным, ни заемным. Потому что Озон проецирует ситуацию героя на себя, переживает ее как личную – и это, как ни странно, спасает фильм от налета самолюбования.

Ромена играет Мельвиль Пупо – артист мужественный и глубокий. Первая реакция его героя на открывшийся медицинский факт – жестокость: он унижает родителей и сестру, выгоняет бойфренда, замыкается в своей агонии. Но за жестокостью следуют приступы благородства и нежности: Ромен помогает бывшему другу найти работу, мирится с сестрой, даже сближается с будущими родителями ребенка, открывая им тайну своей болезни. Другой его конфиденткой становится бабка – потому что она, как и он, близка к финалу и хотела бы умереть с ним в один день. Только, в отличие от нее, он не сможет умом постигать смысл земного бытия до старости, а должен нащупать его интуитивно в «оставшееся время».

Несколько небольших добрых поступков – не так много, но и не так уж мало для смертника. Однако главный смысл фильма – не теория добрых дел, не бездны предсмертной жизни и даже не прощание с бренным миром. Смысл в том, что существование современного человека пронизано банальностью – настолько, что эту банальность не может изменить никакая трагедия. Собственно, трагедия – это и есть банальность, только наизнанку. Банальностью стало все: гламурные модельные фотосессии (под которые стилизована вся картина); семейные обеды – осколки французских патриархальных обрядов; гейские союзы, столь же фарисейские, как буржуазный брак; кокаиновые отрывы в голубых барах. Ничто не восхищает, не ужасает, не провоцирует.

Озон, вошедший в кинематограф как enfant terrible, искуситель и хулиган, прошел весь круг жанровых ухищрений, чтобы сбежать от скуки. Но она настигла его, и даже объявленная смерть не добавляет в жизнь героя саспенса. Он быстро расправляется с земными долгами, чтобы остаться наедине со своим единственным любимым ребенком – самим собой, еще не ставшим частью этого скучного общества.

Пессимизм, нарциссизм и скептицизм Озона из молодежной романтической позы переходят в реальное состояние души, а его насквозь ироничный ложноклассический стиль становится не целью, а средством для постижения более глубоких истин. Режиссер продолжит этот путь в фильмах «Рики» и «Убежище».

Полет на куриных крылышках: «Рики»

Озон снял «Рики» после «Ангела» и, будь он буквалистом или совсем уж шутником, мог бы вновь использовать название предыдущей картины. Так сказать, «Ангел 2».

Зауряднейшая пролетарская пара, словно из гиперреалистичного кинематографа братьев Дарденнов, живет своей унылой жизнью, пока чудо любви не порождает удивительного мальчика, способного летать.

На афише «Рики» изображен чрезвычайно аппетитный румяный младенец. В жизни его зовут Артур Пейре; в своем нежном возрасте он ведет себя перед камерой в сто раз естественнее взрослых артистов-профессионалов: самым натуральным образом смеется и плачет, ест, пьет, какает и даже летает, являя непревзойденный образец исполнительской органики. Афиша может ввести в заблуждение зрителей фильма, который в середине совершает самый невероятный жанровый кульбит.

Критики обнаружили родство этой современной сказки, поставленной по мотивам рассказа англичанки Роуз Тремейн, с самыми отдаленными на первый взгляд материями и даже назвали «Рики» французским кузеном «Бенджамина Баттона». Действие перенесено из американского трейлерного парка в район многоэтажных новостроек французского города Амьена, но суть от этого не изменилась. Коротко формулируя, можно определить «Рики» как кино о возможности чуда, о рождении ангела, божества в утилитарном мире, где чудеса никак не предусмотрены.

У незамужней Кэти (Александра Лами) растет семилетняя дочка Лиза (Мелюсин Маянс), эдакая «старая девочка», мечтающая о братике: именно ее глазами мы видим рождение чуда новой феноменальной жизни. А возможно, чудо происходит только в ее воображении. С испанцем-гастарбайтером Пако (Серхи Лопес) Кэти знакомится на косметической фабрике, они трахаются в заводском душе, в ядовитой химической атмосфере. Даже появление в жизни этих примитивов ребенка, кажется, мало что меняет в рутинном течении дней, изображаемой Озоном в смешанном ключе натурализма и сарказма. Однако Рики вскоре начинает диктовать свои условия, резко ломая жанр и стиль фильма.

Озон успел приучить свою публику к самым экстравагантным жанровым конструктам, но тут он идет даже дальше, еще больше усложняет режиссерскую задачу. Элементы фантастики и причудливого юмора, умышленно наивные спецэффекты прививаются к семейной истории с таким же трудом, как куриные крылышки – к спинке ребенка (вначале их принимают за гематомы). Но в итоге фильм взлетает – хоть и не столь высоко, как лучшие киноработы Франсуа Озона.

«Рики» – еще один маленький фильм, пропитанный тоской по другой жизни. Он продолжает в новом жанровом повороте тему «5 × 2» и «Времени прощания». Но Озон не был бы собой и не был бы французом, если бы просто делился своей меланхолией. Нет, он подпускает в романтический флакон и распыляет из него немало яда, заставляя вспомнить и Терри Гиллиама, и Дэвида Линча, и даже Романа Поланского с его «Ребенком Розмари» (сходство с последним подчеркивает скребущая, создающая саспенс музыка Филиппа Ромби). Фильм ловко балансирует между диснеевской сказкой и хичкоковским хоррором и в итоге превращается в пастиш, имитирующий стили взаимоисключающих авторов.

И все равно Озон не изменяет ни своим ключевым темам, ни художественной манере. Ведь «Рики», хоть действие и происходит в пролетарской среде, перекликается с «Крысятником», где с убийственным сарказмом изображена буржуазная семья. Режиссер сам вышел из такой; он и есть тот самый ангел-окорочок, а может быть, дьяволенок, который родился для того, чтобы с помощью своих фантазий взорвать банальность жизни, одинаково невыносимую на всех этажах общества.

Чрезвычайно увлекательно читать отзывы об этом фильме российских зрителей на Kinopoisk.Ru: некоторые я процитирую или перескажу. Чувствуется, что фильм затронул и заинтриговал своей необычной структурой и резкими жанровыми перепадами. Начальная часть картины многих резанула бытовым натурализмом.

Первые минут двадцать приходилось бороться с большим желанием нажать кнопку ускоренного просмотра: все эти затянутые интерьерные планы (вот здесь у нас туалет, нет-нет, присмотритесь хорошенько – да, теперь вы наверняка поняли, что это именно туалет) или нескончаемое погружение в реальный мир героев (типа: чищу зубы, так… полощу рот, мою руки с мылом, теперь вы понимаете, насколько герой ответственно относится к своей гигиене).

Но преодолев то, что воспринимается как занудный артхаусный штамп, зритель постепенно втягивается в сюжет и осознает, что это никакая не «чернуха», а кино о любви. Только любви не идеальной, а погруженной в быт, в борьбу за существование, в страх одиночества, в несовершенство человеческой природы.

История матери-одиночки, ее аутичной дочки и грубого хахаля резко меняет курс при столкновении с чудесным феноменом Рики. Он не сразу опознается героями: наоборот, появившись на свет, этот синюшный ребенок с пятнами на спине доводит мать до исступления, отца же изгоняют за «отравленный подарок». Но вот гадкий цыпленок, «человек-курица» превращается в чудесного икс-мена. А кому-то из зрителей «Рики» напомнил «Небо над Берлином» Вима Вендерса и «Лабиринт Фавна» Гильермо дель Торо – фильмы романтичные, сказочные, метафоричные и полные поэзии. В отличие от них, Озон предлагает обманчиво бытовую историю «обыкновенного чуда», рассказывает ее трезво и печально, заставляя почувствовать в ней отзвук детского одиночества, многими испытанного в нежном возрасте.

Вот еще один, особенно точный и проницательный зрительский комментарий:

Озон слегка отстраняется и с легкой грустью смотрит на то, как люди реагируют на чудо. А люди ведут себя как люди…

Очень понравилась статичная камера с эпизодом зачатия в уборной. Озон словно поставил ее и оставил безучастно, неподвижно фиксировать то, что будет происходить. Прежний Озон обязательно бы пошел в атаку, заглянул бы своим зорким оком за перегородку кабинки, чтобы показать (непременно со страстью и некоторой даже грубостью), что там происходит. Но это прежний Озон, ранний. Озон нынешний словно случайно забыл свою камеру (на самом деле это камера оператора Жанны Лапуари. – А. П.) на кафельном полу, а она привычно делает свое дело, словно случайно фиксируя сцену с едва ли не довлатовским заголовком «Встретились и разбежались». И разбежались бы, наверное, навсегда, если бы не Рики, который, возможно, был самым обычным ребенком, к которому, однако, как и к любому ребенку, стоит относиться как к чуду…

Голубые мечты: «Убежище»

Мы помним, что, еще учась в киношколе, Франсуа Озон сделал короткий фильм о мальчике, который убил своих родителей. Нехорошего мальчика играл брат начинающего режиссера, а родителей – его папа и мама, так до конца и не понявшие профессионального выбора сына. Практически в каждом фильме Озона кого-то убивают. Иногда убийство происходит за кадром – но не в «Убежище». Кроме того, убийца и жертва здесь выступают в одном лице.

Эта картина делится на пролог, эпилог и основное действие. В прологе – неожиданная для Озона по градусу натурализма сцена наркотического прихода: у некоторых слабонервных зрителей даже случались припадки, когда иглу втыкали в интимные места. К началу собственно фильма герой умирает, его мать – элегантная парижская дама без возраста с сумкой Chanel – находит своего сына Луи в позе навсегда закрывшейся улитки, а его подружку Мюс – в состоянии героиновой комы. Едва не последовав за погибшим, Мюс спасается зреющим в ней материнским инстинктом. Основной фильм – это беременность героини, неожиданные встречи и внутренние переживания, эпилог – информация о судьбе новорожденного, которая ставит сюжет с ног на голову.

Во «Времени прощания» Мельвиль Пупо представал в образе больного гея, который перед смертью дарит ребенка семейной паре: на глазах бесплодного мужа он спит с его женой. Тот же Пупо оживает в «Убежище» всего на пятнадцать минут, чтобы скончаться от овердозы, но свою роль в продолжении человеческого рода и тут успевает сыграть.

Мюс, чуть отойдя, скрывается от темного прошлого в прибрежном поселке в Стране Басков. Там ее настигают самцы небывалой красоты. Все хотят ее потрогать, прикоснуться к ее животу, таящему внутри себя чудесный плод. Среди них и Поль – брат покойного Луи, которого играет певец Луи-Ронан Шуази, похожий на молодого Алена Делона, правда без его темперамента.

Изабель Карре, одна из лучших молодых актрис Франции, в роли Мюс показала и зрелость, и темперамент. Она играет не только лицом, но и почти в буквальном смысле животом: беременность становится для героини ключом к сердцу любого мужчины, даже с нетрадиционной ориентацией. Беременность как феномен возбуждает и самого Озона. Стиль картины критики назвали «беременным реализмом»: актриса, готовясь стать матерью, подарила проекту весь свой женский интимный мир, свои страхи и незащищенность перед силами природы, а Озон, будучи вуайером по призванию, охотно принял этот дар.

Хотя в послужном списке режиссера есть костюмно-постановочные «8 женщин», «Ангел» и примкнувшая к ним «Отчаянная домохозяйка», существует совершенно другой Озон – вероятно, более подлинный. Он – автор нескольких лирических камерных фильмов с одной и той же навязчивой темой: это – желание и невозможность иметь детей. Или, в другом повороте: дети как желанные и чуждые ангелы во взрослом аду пошлости и компромиссов. В «Рики» заурядная пролетарская пара производит на свет чудесного младенца: у него вырастают крылышки, с помощью которых он взлетает над грубой земной банальностью. В «Убежище» мать-наркоманка пытается радикально изменить свою жизнь и самым неожиданным способом обеспечить счастье ребенку. В картине «5 × 2» Озона, как и многих режиссеров-гомосексуалов, интригует ускользающая женственность – тайна женского естества. Тем притягательнее, чем недоступнее.

Тайна женственности и тайна детства из всех французских режиссеров больше всего увлекали Франсуа Трюффо. Именно поэтому Озон стал «новым Франсуа» кинематографа Франции. В том числе для нескольких поколений актрис: он подарил бенефисные роли ветераншам Катрин Денев и Фанни Ардан, выразительный эпизод – «бабушке французского кино» Жанне Моро, закалил таланты Людивин Санье и Валерии Бруни-Тедески, дал толчок возрождению карьеры Шарлотты Рэмплинг. В «Убежище» к этому списку присоединяется Изабель Карре. Так что главу об этом фильме можно было назвать «Плодоносящая женственность».

Нет сомнений, что заслуги Озона перед французской актерской школой останутся в летописи кино. Что касается школы режиссуры, и здесь занятое им место не последнее, хотя больше шансов запечатлеться в истории у его вызывающе декоративных ретро-мелодрам и мюзиклов – и прежде всего у «8 женщин», столь важных для кинематографа рубежа веков. Но хотя историки, скорее всего, сделают акцент на больших постановках, полных синефильского подтекста, все равно понять мир Озона невозможно без учета таких лент, как «Убежище». Они просты по конструкции и незатейливы по исполнению, но именно в них слышен тот интимный голос, который мешает Озону превратиться в успешного коммерческого режиссера с гарантированным знаком качества.

Проанализировав историю отношений Мюс с Полем, братом погибшего возлюбленного, приходишь к выводу, что она выполнена в эстетике глянца: такие же рекламные цвета и кадры природы есть в финале «5 × 2» и «Времени прощания». Но это никак не мешает жесткому психологическому реализму, на основе которого разработан главный женский персонаж. А всю конструкцию объединяет несбыточная мечта о продолжении – нет, не рода, а себя как песчинки во времени и пространстве.

Озон снимает фильмы один за другим, почти параллельно, но кодируя их в совершенно разных частотах, чтобы можно было легко переходить из одного диапазона в другой – от душераздирающей драмы до бульварной комедии. Вскоре после «Убежища» режиссер выпускает «Отчаянную домохозяйку» – музкомедию на тему торжествующего феминизма, политически актуальную, почти «народную», эксплуатирующую живые мифы Катрин Денев и Жерара Депардье в их вечно длящемся кинематографическом романе.

Мы помним, как в той картине интриганка-судьба играла с членами буржуазной семьи, ведя их к инцесту. Сначала сын, того не ведая, вступал в отношения с внебрачной дочерью своего отца. Но мама, в отличие от папы, не переживала, зная, что у парня на самом деле другой отец, видный чиновник. Кто мог подумать, что парень поменяет сексуальную ориентацию и влюбится… в юного сына того самого чиновника.

По сути, перед нами изнанка интриги «Убежища». Здесь холеных родителей Луи и Поля, смирившихся с уходом одного сына и бесплодием другого, ждет не меньший сюрприз. Они думают, что решили вопрос, отвергнув беременную Мюс. Но наследство в лице прелестной внучки подстерегает их с самой неожиданной стороны.