Помоги проекту - поделись книгой:
Я хладнокровно приказал максимально облегчить судно – сбросить за борт весь балласт, в том числе пушки, ненужный груз, тяжёлые мачты. Затем оставалось дождаться высокого прилива и попытаться снять корабль с рифа.
«Судно не движется!» – доложил на следующее утро мой помощник. Но я не стал впадать в отчаяние – какой в этом смысл? «Мы дождёмся следующего прилива – ночью», – сказал я встревоженной команде. Пока мы трудились, выглянула луна. Корабль снялся с рифа, но корпус оказался пробит. Я распорядился заделать пробоину и сумел увести «Индевор» подальше от скал, в безопасное место. Мы достигли устья реки. Чтобы отметить наше спасение, я назвал её в честь нашего судна.
Хочешь стать как Джеймс? Каждый раз, достигнув цели, ставь перед собой новую, ещё более труднодостижимую.
В апреле 1770 года я сделал запись в судовом журнале: «Мы достигли залива редкостной красоты – здесь множество растений и животных, которых я никогда раньше не видел. Наши учёные-ботаники, Джозеф Бэнкс и Даниэль Соландер, просто в восторге! Мы решили назвать этот залив Ботаническим». Новые исследования, в том числе и в глубине континента, позволили нам нарисовать новые карты, познакомиться с туземцами и составить каталог многих местных животных и минералов. Лучи солнца упали на одну из моих географических карт, и в этот момент я почувствовал, что двигаюсь в верном направлении: доказал, что я самый выдающийся британский исследователь, и был горд собой. Мои карты переживут меня и помогут многим другим морякам путешествовать по этим местам, оставаясь живыми и здоровыми.
У меня появился новый друг – пятнистая сумчатая куница, которую я нарёк маорийским именем – кволл. Поглаживая её маленькую, чёрную в крапинках головку, я прошептал: «Жду не дождусь, когда тебя увидят мои дети – Джеймс, Натаниэль, Элизабет и Джозеф! Я всё расскажу им и всему свету!»
Естествоиспытатели
Александр фон Гумбольдт
Натуралист, географ и исследователь
Берлин, Пруссия, 1769–1859 гг.
Берлин, лето 1778 года, дворец Тегель. Мой дом.
Я мог пропадать в саду часами: восхищался запахом цветов, инженерными навыками пауков, плетущих свои сети, и трудолюбием птиц, сооружающих гнёзда. Загадочные насекомые выполняли в воздухе акробатические трюки. Как бы мне хотелось знать о них всё! Остальной мир мог подождать, а то и вовсе переставал существовать для меня. То и дело я отрывался от наблюдений, чтобы прочесть ещё главу из путевых дневников Джеймса Кука – моего героя.
«Александр! – слышался как всегда строгий голос матери. – Пора пить чай!»
Я вбегал во дворец как есть: в руке зажаты какие-то камешки, в волосах запутались листья, из кармана выглядывает ящерица, а одежда так измазана землёй, что напоминает географическую карту.
«Александр, почему ты всегда пытаешься делать три дела одновременно?» – укоряла меня матушка, баронесса Мари Элизабет, видя мою книгу, покрытую листьями плюща. Я смотрел на маму, нисколько не испуганный: моё желание покинуть родину и путешествовать по всему миру было сильнее, чем её упрёки. Конечно, она бы хотела, чтобы я был серьёзным и предсказуемым, но меня одолевала такая жажда деятельности, что об этом нечего было и думать.
Должно быть, от отца-барона я унаследовал великий дар самообладания, поэтому досчитал до двадцати, а затем тихо произнёс: «Мама, жизнь у нас во дворце такая скучная! Ну и… у меня обратная реакция…»
«Ах-ах-ах! – поддразнивал меня брат Вильгельм, который был на 2 года старше меня и гораздо серьёзнее. – Ты сам зануда – вредный, как блоха, просто ходячее недоразумение! Да и наш дворец вовсе не такой скучный, как ты думаешь».
«Природа сама по себе – царство свободы».
«Ну, блохи вовсе не такие вредные. Уверен, они даже полезны!» – закричал я. Мне как будто не хватало воздуха в закрытом помещении, и я высунулся из окна…
Я не слышал ни ехидного смеха Вильгельма, ни его ответа: на дереве перед окном солнце позолотило паутину, и я засмотрелся на неё. Паук поймал незадачливую бабочку и принялся поедать её, но тут пролетающий мимо дрозд склевал и несчастную жертву, и хищника вместе с его паутиной. Затем птица полетела в кусты: чириканье подсказало мне, что она понесла добычу птенцам. Мне было только 9 лет, но я уже понимал, что в природе всякое, даже самое крохотное создание связано с другими и нет ничего случайного. Вот вырасту – и обязательно это проверю.
Через несколько дней я начал собирать свой первый гербарий, за которым последовали многие другие. Затем стал записывать все свои наблюдения за животными.
Когда мне исполнилось 12, друг моего брата, будущий знаменитый поэт и философ Шиллер, сказал, что у меня слишком много интересов, а следовательно, я вряд ли чего-нибудь достигну в жизни. И я вознамерился доказать ему, что, если упорно трудиться и не бояться износить много пар обуви, любой человек с доброй волей, открытым умом и отважным сердцем способен совершить невозможное.
Другие люди говорили, что мне хорошо удаётся сочетать поэзию с наукой и науку с поэзией. Я доказал это, когда в 1789 году отправился путешествовать по Швейцарским Альпам вместе со своим другом-химиком Бенедиктом де Соссюром. «Ты интересный человек, Александр! – часто говорил мне Бенедикт. – Восхитившись цветом неба, ты изобрёл систему измерения интенсивности синего цвета! Как ты собираешься назвать её?» «Цианометром!» – воскликнул я.
В ноябре 1796 года скончалась моя мать, я унаследовал огромное состояние и получил возможность полностью посвятить себя путешествиям и исследованиям. Я мог бы прожить и не работая, но меня интересовали не деньги, а истина.
За первой моей экспедицией в Южную Америку последовали многие другие: в Испанию, Венесуэлу, на Канарские острова, в Колумбию, Перу, Мексику, на Кубу, в Северную Америку… Я путешествовал, чтобы проследить связи между различными явлениями, ведь даже брат Вильгельм признавал, что мне это удаётся. Возможно, тут он не ошибался…
Благодаря путешествиям и исследованиям я стал натуралистом, ботаником, учёным, моряком, альпинистом. Наконец, непоседливость и жажда знаний, которые всё ещё не утихли во мне, заставили меня влезть на одну действительно опасную гору – Чимборасо в Андах, которая тогда считалась высочайшей в мире.
«Какой удивительный выдался год – этот 1802-й, дорогой Александр! Мы почти у вершины!» – воскликнул мой друг Эме Бонплан – ботаник, натуралист и географ. «И правда», – прошептал я. Радоваться в полную силу мешали разреженный воздух и высота – 5875 метров, к тому же после долгого пути по горным тропам мои ноги были сбиты в кровь.
Хочешь стать как Александр? Задумывайся о причинах происходящего и восхищайся окружающим миром!
Мы остановились, созерцая необъятность природы и красоту нашей планеты. «Какая торжественная тишина! Я верю, Эме, что Земля – единый, удивительный организм, бесконечное переплетение жизни!» «Ты должен это записать! Об этом следует знать всем людям», – сказал он. Так я стал ещё и писателем. Мой первый путевой дневник, «Картины природы», был издан, переведён на множество языков и пользовался необычайным успехом.
Я дожил до 89 лет и даже в старости был полон энтузиазма. Мне удалось стать самым знаменитым учёным-путешественником всех времён, а популярность моя была такова, что 100 растений, 300 животных, десятки минералов и даже одно море на Луне носят моё имя. В этом мире есть только одна опасность, она заключается в том, что мы можем его не узнать и не увидеть. Даю слово Александра фон Гумбольдта!
Чарлз Дарвин
Натуралист, геолог и биолог
Шрусбери, Великобритания, 1809 г. – Даун, Великобритания, 1882 г.
«Почему мои родственники зовут меня Чарли или Бобби? – думал я, получив выговор от своей матери Сьюзанн. – Да, я доставляю им хлопоты, но я вовсе не ребёнок… Мне почти 9 лет!» «Чарли! – бранил меня отец Роберт, который был врачом в нашем городке Шрусбери. Его высоко ценили, но он совершенно не умел улыбаться. – Если ты будешь по-прежнему валить свои шалости на сестру Кэролайн, я накажу тебя!»
«Любовь ко всем живым существам – самая благородная черта человека».
«Ага, так я и послушался…» – прошептал я. «Я всё слышу! – закричал папа. – Немедленно выйди вон, а не то…» Я выбежал на улицу. Сельский пейзаж купался в солнечных лучах, и яркий свет слепил глаза. Это было так не похоже на мрачную обстановку моего дома! Осень щедро раскрасила окружающий мир. Я шёл вдоль реки Северн, и вдруг маленькая птичка начала петь, едва завидев меня. Откровенно говоря, по-настоящему я любил только животных и природу.
«Какая ты диковинная и разноцветная! Почему вы все такие разные?» – спросил я. Птичка вспорхнула над моей головой, уронила голубое перо и улетела.
Я поднял его и положил в карман до лучших времён – как и свой вопрос, оставшийся без ответа. Наверное, именно поэтому я впоследствии бросил медицинский факультет в Эдинбурге, куда меня зачислил отец. Не преуспел я и на теологическом факультете в Кембридже – наверное, по той же причине. С другой стороны, я никогда не собирался стать священником англиканской церкви, потому что был слишком занят, собирая коллекции насекомых и минералов и изучая природу!
Мне повезло: в Кембридже я подружился с профессором ботаники Джозефом Генслоу.
«Я хотел бы нанять тебя как натуралиста в экспедицию вдоль побережья Южной Америки, Чарлз, – писал мне Генслоу в письме, датированном августом 1831 года. – Я заверил капитана брига „Бигль“, что ты идеально подходишь для того, чтобы собирать коллекции и делать наблюдения, касающиеся естественной истории, геологии и биологии. Более того, Фицрой не возьмёт на борт никого, будь он даже превосходный учёный, если он также не будет рекомендован как джентльмен. Готовься к плаванию!» И 27 декабря того же года «Бигль» покинул порт Плимут, чтобы отправиться в дерзкую экспедицию, которая продолжалась 5 лет. Я взошёл на борт во всеоружии: у меня был изрядный багаж книг, большие надежды и кипучая энергия юноши 22 лет.
Хочешь стать как Чарлз? Никогда не останавливайся, сделав открытие, всегда стремись к новым.
«Наша главная цель, – объяснил капитан, – нарисовать профиль обоих побережий Южной Америки – и атлантического, и тихоокеанского. Затем мы продолжим путь к Австралии и в Индийский океан, держа курс вдоль Маврикия. После этого пойдём на Кейптаун и в Бразилию и наконец вернёмся в Плимут». «Очень хорошо, капитан!» – ответил я. Впервые в своей жизни я кому-то подчинялся и только теперь наконец понял, что лояльное поведение – это первейшая форма культуры.
В течение этого невероятного путешествия я вёл журнал, собирал неизвестные науке ископаемые останки броненосцев и гигантских грызунов. Я нашёл и описал 3907 образцов новых птиц, амфибий, ракообразных, насекомых. В течение долгих стоянок в южноамериканских портах я совершенствовал свои знания флоры и фауны.
15 сентября 1835 года мы достигли Галапагосских островов и высадились на острове Сан-Кристобаль. Я не мог и представить, что в этих прекрасных, почти первобытных краях я найду ответ на свой детский вопрос.
«Друзья? У тебя появились новые друзья?» – спросил Фицрой, услышав мои радостные восклицания по возвращении из экспедиции. «Конечно – игуаны, морские львы, дельфины… Мои любимцы, правда, гигантские черепахи», – пояснил я с улыбкой. А улыбался я так редко… Фицрой только пожал плечами – ничего не сказал, но был растроган. Он сопереживал, видя мою жажду открытий, хотя и не во всём со мной соглашался.
2 октября 1836 года наша экспедиция завершилась. Вернувшись домой, я решил, что перееду в Лондон, чтобы заниматься наукой и сделать себе имя.
Мысль о том, что все животные, в том числе и человек, могут состоять в родственных связях, а также интуитивная догадка о вечном соревновании в природе, где главный приз – выживание, а правила диктуются окружающей средой, лишила меня сна. Эту идею нужно было глубоко проработать и найти ответы.
В 1839 году мой путевой дневник был опубликован под названием: «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле „Бигль“», и это принесло мне славу и награды. «Ты понимаешь, что эта работа доказывает справедливость твоей теории эволюции?» – воскликнула моя жена Эмма, радуясь за меня.
Я вздрогнул. У меня уже было много сторонников, но не меньше и врагов. Я также понял, что мне предстоит до седых волос защищать свои открытия и идеи. Кстати, нередко я замечал, что самые невежественные люди более всего убеждены в своей правоте. Выход из этой ситуации подсказала сама теория эволюции: моя сила заключалась в том, чтобы приспособиться к изменениям, которые я сам и создал.
Изабелла Бёрд
Исследователь, писатель, натуралист и фотограф
Боробридж, Великобритания, 1831 г. – Эдинбург, Великобритания, 1904 г.
«А давай сочиним себе будущее?» – внезапно пришло мне в голову. «Мы никогда не играли в такую игру», – ответила моя сестра Генриетта, которую все ласково звали Генни.
«Ты просто закрой глаза и представь, что ты уже взрослая».
«Старше, чем мама?» – уточнила она, как всегда, застенчиво и без воображения.
«Старше, чем папа», – ответила я твёрже и увереннее, чем обычно.
Летний день клонился к вечеру, и мы, как обычно, играли в саду возле нашего дома в Таттенхолле. Тем временем наш отец Эдвард, священник англиканской церкви, писал свою проповедь, а мама Дора пекла бисквит «Виктория» – вкуснейший торт, названный в честь нашей королевы.
«Уфф! – пожаловалась Генни. – У меня не получается!»
«Ты можешь! Делай как я… Закрой глаза, представляй, сочиняй!»
Сказав это, я и сама наконец закрыла глаза и постаралась сконцентрироваться. И вдруг у меня в голове замелькали обрывки удивительных картин, как в калейдоскопе. Я подозвала свистом нашу колли – она побежала ко мне, а её уши и рыжеватый с белым мех развевались по ветру. Я вскочила на неё, как на лошадь. Всё вокруг изменилось: наш сад превратился в большую долину, окружённую горами, а я была взрослой – великой путешественницей! «Птичка, лети быстрее ветра!» – закричала я, понукая колли, и два солнечных луча превратились в поводья.
Несмотря на частые болезни, меня всегда переполняли разные идеи и любопытство. Моя младшая сестрёнка Генни, наоборот, была совершенно здорова, но всегда робка и нерешительна. Мы были совсем разные, но это не мешало нам очень любить друг друга.
«Я мечтаю о красоте, на которую можно смотреть всю жизнь и восхищаться».
Но вот моя скачка окончилась, и я очнулась, лёжа на траве. Генни сидела на лужайке передо мной и играла в чаепитие: куклы изображали гостей, а она угощала их бисквитами.
«Моё будущее – скакать на Птичке, моей лошади, в поисках видов, от которых моя душа запоёт! Я не буду, как ты, типичной женщиной нашего времени, а отправлюсь на поиски счастья и найду его!» – заявила я.
Перед моими глазами стояли потрясающие пейзажи: в той глуши жили лишь лоси да змеи, а дымными городами и не пахло. «А моё будущее – ждать тебя дома и читать твои письма», – прошептала Генни с немного грустной улыбкой.
Я часто возвращалась мыслями в тот вечер, каждый раз поражаясь нашей невероятной способности предвидеть будущее.
Поделиться книгой: