Кладу в альбом вчерашние листы,Где я – не я, но ты всегда лишь – ты…Где осень перекрасила цветыВо все цвета прощальной немоты.Никчёмных фраз извечный реверанс.В саду берёз элитный декаданс.У ветра с облаками свой брейкданс,И медленно увял последний шанс.Желтеет загустевшее вино,Но коньяком не станет всё равно.Придёт зима в добротном кимоно,И всё накроет белое сукно…Но сразу столько хочется успеть –Наговорить, дорисовать, посметь…Чтоб сердцу, распирающему клетьОхранных рёбер, вырваться – и петь!Растерянность диктует свой подходК разбросу слов и двуединству нот.И только небо не прощает взлёт.И лишь земля всезнающая ждёт…«Я надеюсь не взять с собой ничего…»
Я надеюсь не взять с собой ничего.Мне в этом мире принадлежит мало.Рама спины скорей от отца моего,Упрямство от мамы. В общем, хваталоНа хлеб, на пряники и на плюшки,В зависимости от каприза судьбы.Старинные ёлочные игрушки,Не хуже меня разбивавшие лбыОб эту реальность, ждут за чертой.Но я не спешу, это их проблема.Покуда список грехов моих – черновой,И что перевесит, ещё дилемма…Стихи, картины, любовь, клинки,Герои книг, количество чёрной боли,Вешней сирени опадающие лепестки,На каждую слезинку – количество соли,На поцелуй – градусность тепла,На каждую сталь – глубина пореза.Ты мне отдала – всё, что могла.Я отдал тебе всё, что не из железа.Только поэтому не сердце. Увы, нет.Его расплавят в шрапнельные строки,И голову склонит чужой рассвет,Когда ими зарядят пушки на юго-востоке.Что я о себе ни думал, кем бы ни числил,Перед кем не сумел искупить вины.Пусть это будет самый последний выстрел,Которым ангел объявит конец войны…
«Зима подобна гравюре…»
Зима подобна гравюре –Чёрное или белое.Печаль моя, факто де-юре,Сердце заледенелое.Куда я, зачем, милая,От губ твоих уезжаю?Боль из груди не выломатьИ злобой не выйти к Раю…«Любовь искупает грешников»,Согласно строке хадиса.Смерть ищет в доспехах бреши, иЕё дыхание – близкое…А хочется взять твою руку,Шагнуть в небеса вместеИ вместе петь про разлукуОтчаянно храбрую песню!Парить в голубом просторе,Нащупывать Путь Млечный…Туда, где лето и море, где наша любовь – вечна!Аббас-Мирза
Белая рукоять её, сделанная из кости,Ложится в ладонь с последующим «прости».И в заточке мягко блеснёт бирюза,Когда катится капля, но не слезаПо щеке её, кованной где-то в горах,Где есть слово «честь» и нет слова «страх».Потому что трусливые не живутНи вчера, ни сегодня, ни там, ни тут.Та же алая капля, преддверье реки,Когда тело падает со стуком глухим,И речная волна красит алым песок,И закат сам себе стреляет в висок,Чтоб не видеть улыбки в её глазах,Где в щербинках стали Аббас-МирзаРежет воздух над осенью на куски,На пласты, на стружки, на лепестки.И в единую сущность упрямо множитСталь и кость, и мою заскорузлую кожу.Потому что пока в мире есть лоза,Пока солнце щурится на образа,Пока луч изгибающегося клинкаЕщё держит в два пальца моя рука.Пока небо не вычернило окоём –Если мы умрём, то умрём вдвоём!И её, о колено сломав, реброКинут в гроб, как архангелово перо.Навсегда обнажённую, без ножон,Словно самую преданную из жён.От зимы до зимы, от весны до весныТихим шёпотом рассказывать мне сны.А пока дремлет в вымышленной офертеВ чёрных ножнах утопленное бессмертье…«Всего три буквы затертые – ККВ…»
Всего три буквы затертые – ККВ…Три слова, за которые всех к стенке!В этой стене, словно во вспоротом рукаве,Нашли его гордого в глиняном застенке.Так ранее убирали невыгодных сыновей,Замуровывали тихо в тюрьмах и гротах.Остов безвестной хаты, степной суховей,Тополя, одинокие, как брошенная пехота.Рваное знамя заката, разлитое во всю ширь,Красное с чёрным гордо взвилось и пало.В жадный век, когда мир ополчился на миръ,Силой сваливая монархию с пьедестала.Чья уверенная, наломанная в бою рукаПод жёлтую глину прятала старую славу?Кружились снежинки белые с потолка,И дрожали полы, заслышав казачью лаву.А кто тогда первым переступил порог?Во тьму – что с молитвой, что сквернословя…И как только нас прощает Господь Бог?!Со звездой во лбу и ладонями в братской крови,Под далёкие крики детей, стариков, женЗакрыть эти страшные, вырванные страницы.…Я тоже порезал руку, вытаскивая из ножонХолодную память давно отпылавшей станицы…«Было дело под аулом у реки…»
Было дело под аулом у реки.Шли в атаку родовые казакиИ полковник Селиванов-молодойПоманил меня ухоженной рукой.Дескать, видишь, вон стоит столичный хлыщ,Кучерявый, модный, тощий, словно дрыщ!Мол, желает любоваться, мать-етить,Как мы нонче буйных горцев будем бить!Так смотри, чтобы не лез, куда не нать!А не то пред генералом отвечать…Мы столичного тотчас берём в кольцо,За бока, за рукава, за пальтецо.Он смеётся, не напуган ни раза!Только щурит голубущие глаза.Полк в атаку! А столичный господинСам под пули так и лезет, ёшкин дрын!Из ружья палит, орёт навеселе,Казака не хуже держится в седле.Ну и горцы встали, всем чертям назло!Много наших в этой сшибке полегло.И полковник Селиванов-молодойНе вернётся к батьке с мамкою домой.А когда сидели кругом у реки,Хлыщ столичный с нами пил, читал стихи.Про Руслана, про Людмилу, про любовь,Так что грудь щемило и горела кровь.Про анчара, про балканскую грозу,Пару хлопцев аж пробило на слезу.И от тех чудес кружилась голова,Это ж божий дар, вот так слагать слова!Уезжал, так мы прощались, как навек.Он хороший был, по сути, человек…Мы потом узнали, через много лет,Что в столицах он был признанный поэт,И простить себе до боли не могли –Не сдержали, не спасли, не сберегли.Не смогли поделать ровно ничего,Как на Чёрной речке стрельнули его.Мы крестились всей станицей, как же так?Вот остался б с нами, добрый был бы казак…«То ли бес помог, то ли как…»
То ли бес помог, то ли как –Заплутал в дороге казак.Притомил коня, Господи, спаси,Ох и много тёмных мест на Руси.Слышится в ночи волчий вой,Тучи в небо бьют головой,Да мелькают вкруг чудо-огоньки,Вдоль по берегу у чёрной реки.То ли церковь, то ли рубленый дом,Не украшен ни звездой, ни крестом,А куда пойдёшь по ночной глуши,Эй, станичник, погоди, не спеши…Но шагнул казак в волчий храм,Видит, нет икон по углам.Только липкий страх кружит у колен,Отражаясь от прокуренных стен.Вдруг исчезла в небе луна,Входит в волчий храм сатана!Обнажил клыки, бросится и съест,Но косится на Егорьевский крест!Где же ты небесная рать?Да задаром грех помирать!Вырвал шашку он, покачнулся мрак,Ох, недёшево даётся казак!И пропало всё словно сон,Растворилось в дымке времён.Но про волчий храм у рекиДо сих пор поют казаки…
«Иногда мне кажется, что поручик Нижегородского полка…»
Иногда мне кажется, что поручик Нижегородского полкаИменно здесь сидел у горной реки на прогретом камне,И этой пенной волны осторожно касалась его рукаИ, возможно, тут даже рождались стихи, когда он сам неДумал об этом. Не в тот момент. Муза никак не спасётОт чёрного выстрела в спину, абреки скрывают лица.Смотрел на синее небо, где ветер стада облаков пасёт,И совершенно не рвался в цивилизованную столицу.Писал короткие письма санкт-петербургским друзьям,Пил кахетинское, рисовал профиль княжны Чавчавадзе,Да, он ведь был в моде, умел слушать, ходил по гостям,Не чинясь гусарским мундирчиком, звал казаков «братцы».И хорошо держался в седле. Любил коней до исступления,Столько лирики посвятил им, столько стихов отмерил.Также кроткий взор кабардинок равнял с вдохновением.Лошадей, лошадей, разумеется. А женщинам он не верил.Ходил по Кавказу на «сшибки», в три пальца держа кинжал.Записывал им же на ладони станичные колыбельные.А если уж брался за пистолеты, так прицел не дрожал.В горах никто не сочтёт оправданием утреннее похмелье.Так же как все – на линии, на плацу, в строю, в поле.Такая же красная кровь, зачем? Уж точно не славы ради.Как выложить на голомени клинка столько любви и боли?Как слышать эолову арфу в жесткой пушечной канонаде?Как кровь чужую смывать в той же самой горной реке,Служа государю, России, какой-то там высшей цели?!Ты же сам писал, что мир велик и небо над миром ясно.Между седым Бештау и Машуком скользя на волоске,Прошептав тихо: «Спи, младенец мой прекрасный…»Шутливо стрелять вверх в день своей дуэли…«Этот прощальный снег…»
Этот прощальный снегЗабрал тебя у меня.В припухлости детских векТаилась улыбка дня,Который мне всё соврал,А лжи оправдания нет.Который у нас укралУже целых десять лет.И я десять лет учусьНе видеть твои глаза.Осталось одно из чувств,Огромное, как слеза.Сведение всех основС рожденья к одру.Осталось одно из слов,С которым и я умру.Осталась одна стрелаИ пуля, и нож один.Плыла над водой мгла,А Бог тогда был един.И это Он повелелРазрезать мне сердце вдоль,И Он, не дыша, смотрелНа муки мои и боль.И это Он обещалВсему положить конецИ вместе со мной рыдалБог-сын или Бог-отец.Так сердце оставит бег,А вздох мой замрёт в тиши.Вечный прощальный снег.Пепел моей души…«Ненько, ненько…»
Ненько, ненько… Какие ж лихиеДни-то выпали, расскажи…Кто-то матом: «Спасай, Россия!»Кто-то: «Москалей – на ножи!»На коленях мать русской вотчины,Светлый Киев опущен зоною.У отечества какое отчество?Под имперскою ли короною?Ненько, ненько… Так вроде пелось нам.И гасилась слезой свеча.Ах, какая улыбка белаяЧернокожего палача…Капелюхи, чубы кудрявые,Православие сечевиков!Где вы ныне, что с вашей славою?Измельчала козачья кровь…По живому страну изрезали,Правду предали на костре!Ненько, ненько… Глаза небесные.Сколько ж можно тебе гореть?!Всё сплелось – от греха безверияДо предательства властных мордИ терпения долгомереногоПеред тем, кто продал народ.Кто позволил воскреснуть нежити,Знак двух молний на рукаве…Если Гоголь – враг незалежности,Поднимай, Тарас, сыновей! Окаянных дней непогодина,Как невыученный урок.Ненько, ненько… Родня и Родина,Хай згодаэ по тебе Бог…«Девочка пела в церковном хоре…»
Девочка пела в церковном хоре…Голос дрожал, и срывались ноты.Никого не корябало её горе,Потому что за пение платят банкноты.И те, кто молчат у алтарной зоны,Кто обязан прийти, которым надо –Поддержать имидж, укрепить кордоны,Навести прессе правильность взгляда.Занятые люди. Им так непросто,Выборы, проблемы иногородних,Обрушение акций, индексы роста,А тут ещё девочка плачет сегодня?Недоволен батюшка и бабки у входа,Надо же отрешаться, думая о высоком.А её парень умер за слово «свобода»,И кровь не аналог клюквенным сокам.Да кто тогда с кем был в раздоре?У каждой власти своё решение.Девочка пела в церковном хоре,Вызывая скорее уж раздраженье.И лишь на иконе, у входа, прямо,Где свечи и затоптанная дорожка,Плакал малыш на руках у мамы,Предчувствуя гвозди в своих ладошках…«Плачет Сербия, и казаки уходят в небо…»
Плачет Сербия, и казаки уходят в небо.От Косовской линии меж чёрных Албанских горНесут их кони через Дунай, Днепр, Неман,К далёкому Дону зовёт их усталый горн.Они не боятся боли, и боль их не чувствует больше.Их лица спокойны и тяжесть на сердце легка.Над хмурою Венгрией и вечнопьяною ПольшейКопыта рвут тучи на крохотные облака.Уходят казаки, их дождь провожает усталый.И пятые сутки то морось, то ливень, то мрак.А дома, в России, всё как-то иначе казалось –Придём, победим и поможем. Примерно вот так…Пришли, помогли, но не всех их дождутся станицы.И брошенным детям кто может поставить в вину,Что папы не будет, что папа отныне – страницаПрочитанной книги про чью-то чужую войну,Где выросли травы, оглохшие от канонады,И где всё равно по весне все могилы в цветах.Уходят казаки вечерним дождём над Белградом,Солёным и тёплым, как слёзы на чьих-то щеках…«Над чужой равниной…»
Над чужой равнинойЧёрная гроза.Проплывает мимоНеба бирюза.Горечь в стылых тучах,Автомат к груди,И вздыхают кручи,Что там впереди?Где усну навеки я,Чьей тоской хранимый?Отвечала Сербия:«В сердце у любимой!В сухостое ствольном,В каменном гробу,Будешь спать ты, воин,С пулею во лбу…»За окном промчалсяПалевый рассвет.Где я обвенчалсяС ней на столько лет?Почему такаяБоль, что хоть кричи?Почему от раяНе найти ключи?Но молчит унылоЧёрный телефон.Не был или был он,Этот странный сон…«Сестра моя – Сербия…»
Сестра моя – Сербия…Нынче ВербноеВоскресение всех и вся.Откровение, сквозь неверие,Как спасение на костях…Где стенания, усмирениеБоли праведных, в злой крови –Молкнут лучшие,Трусят худшие,Благонравие расслоив.Сестра моя – Сербия…Прости ущербиеИ равнодушие, страх и стыд.И сытость томную, и тьму бездонную,Но так удобнуюНа вкус и вид.Под белой скатертьюСон Божьей Матери,Храм становления её костра.Всех ждёт бессмертие,Как нож в предсердие,Я плачу, Сербия,Моя сестра…
«Меж рельсов позёмки метёт змея…»
Меж рельсов позёмки метёт змея…Снова под пули за звон медали.Рыжая лошадь, душа моя,Кто мы, куда мы, в какие дали?Я не хочу от неё уезжать,Но что, если я ей лишь сон на день?!Наутро не вспомнит, не станет звать,Не угостит сахаром и не погладит…Уйду в горизонты, уздой звеня,Где моя вера и где оружие?Чёрная лошадь, судьба моя,Сколько же можно и сколько нужно…Сердце изрубленное поёт!Тесно ему в кандалах разлуки.Но почему я поверил в неё,Плюшевым храпом толкаясь в руки.Сзади лишь выжженные поля,Люди и земли, которым должен.Белая лошадь, печаль моя,Как невозможно…Сербия
Кареглазая, золотоволосая… Прости,Что не смог вовремя прийти с незваными.Столько выстрелов было у нас на пути,Ветры взрезанные, раны рваные…Есть ли кто-то прекраснее, чем ты?Не знаю, не думаю, я не видел.Над челом твоим позолоченные мостыОблаков расстрелянных… кто их обидел?Чем могу утешить, подняв с колен,Унося на руках, и рыча – «доколе…»Молчанью пробитых осколками стен?Ложь, что здания нечувствительны к боли!Нет, они безмолвно и страшно кричат,А мы проходили мимо, стыдясь, отводя взгляды.И только солнце позволяет своим лучамХоть как-то ласкать их, тихо шепча «не надо…»Не надо плакать, любимая, не надо прощать,Не надо смеяться в лицо прошлым взрывам,Не надо ставить на грудь и лицо печатьПрезрения к собственным душевным нарывам!Попробуй уснуть на моём плече и…Когда-нибудь сбудется всё, что зыбко.И время снизойдёт до нашего излечения,И Богоматерь укроет тебя своею улыбкой…«Как от дома, от порога ли…»
Как от дома, от порога лиВ путь, легки,Не спеша, поводья трогалиКазаки.Мчались дружно, перегонами,Ветру встреч.Гнули жёлтыми погонамиТяжесть плеч.В каждом храме свечи ставилиНе зазря,Песни пели, Бога славилиИ царя!А по хатам бабы плакали,Ждали бед,И дожди слезами капалиВ конский след…Уносились вдаль чубарые,Рысью – в бой!Не за смертью, не за славою,За судьбой.Но вплеталась грусть уверенноВ темляки,И во что бы там ни верилиКазаки,Ждёт их чёрная дороженькаВ дальней стороне,Защити их, добрый боженька,На чужой войне…«Ты далеко, далеко, далеко…»
Ты далеко, далеко, далеко,В стране у которой имён два.Боже, склоняется как легкоНа плаху нежную моя голова.Я ищу твой взгляд, но его нет,И улыбка твоя, закусив губу,Перекроет собою любой рассвет,Как поднимет дремлющего в гробу.Я хотел бы шутить, только ломит грудь,Я хотел бы не верить тебе ни в чём.Выводить своих хаски на санный путьИ метель разворачивать плечом.В этот город вернуться со всем полком,В орденах, при шашке и на коне.Так небрежно покачивая чувств комИ пытаясь забыть о том самом дне,Когда ты сказала мне – никогда!Ни любви, ни надежды, ни веры. Крест.И молчали отпущенные повода,Колокольный язык закусив окрет,До той самой страны, где чужая речь,До тех самых строк, за которыми тьма.До тех самых вод, что успели стечьВ обещания… Вечер. Зима, зима…«Ты далеко, далеко, далеко…»
В Будапеште осень.Матовые ветви.Люди взглядом косят,Взгляды неприветливы.Откровенно хмурятся,Смотрят, как в прицел…На венгерских улицах –Русский офицер!Кто, зачем, откуда?Здесь не нужен он.То ли верит в чудо,То ли видит сон…Воин-победительСмотрит и молчит.Тёмно-синий китель –Разве это щит?Ни упрёк, ни жалость,Ни пустой вопрос.К орденам прижалосьПламя белых роз.Мимо или мнимо,Он идёт на цель –Ждёт свою любимуюРусский офицер…
«Я привыкну, я устану…»
Я привыкну, я устануРазгибать кольцо событий.Понемногу перестануСвязывать обрывки нитейНаших прошлых отношений.Бесполезное искусство –В свете правильных решенийПодчинять рассудку чувства.За окошком тихо кружитВенский вальс о первом снегеИ твою святую душуНавсегда омоет в неге.Кровь с разрезанной ладониИли боль стихотворенья.Над хребтом кавказским тонетЛедяное всепрощенье.Я останусь, ибо грешен.В том, что я тебя не слушал.В пулемётном стуке ГершвинМузыкой бинтует душу…«Крутобёдрые итальянки, красивые, как заря…»
Крутобёдрые итальянки, красивые, как заря,Улыбаются мне от души. Зря!Потому что пора. И ваш маленький аэропортЖдёт меня. А любовь не спорт.У неё есть душа, неземной красоты глаза,В которых есть всё. Земля и лоза,Отражающиеся в лике небес голубые моря,Солнце в предвкушении декабря,Соль поцелуя, уснувшего в самом краешке губ,Земля, корнями держащая дуб,Песня негромкая из потаённых глубин груди,Вера во всё лучшее впереди.Потому что иначе просто не может быть!Не дышать, не лететь, не жить.Как не верить в сказку и как не пить вино,Как, ныряя, не видеть дно,Как раскидывать щедро взглядов сияющие жемчугаК чужим улыбкам и ногам.Но теперь со мною всегда пребудет моя любовь!Пусть эстеты уныло гнут бровь,Фиолетово! Ибо здесь с казачьим чубом лихимНаизусть учат ангелы мои стихи…«Эта девушка плакала на моем плече…»
Эта девушка плакала на моем плече,И кристаллы соли царапали кожу.День был точно наш, а закат ничей,И тревожно сидели боги в ложе.Потому что театр масок скис,Мы их всех узнавали навскидку, сразу.Не моя судьба, не её каприз,Как улыбка музы, невидимой глазу.Как расчёт по факту – один патронНа шесть гнёзд в барабане, сухой остаток.А на гроб положат рододендрон,Бело-жёлтый, как цвет армейских палаток.Я же, баюкая маленький револьвер,Буду думать о той, что ушла в рассветное,Что была самой светлою из вер,Всех земных религий. И ей, не сетуя,Можно сердце отдать, как узду коня.Можно жизнь под ноги, как шаль на плечи.К середине века, к исходу дняРазглядеть под её ресницами Вечность.И сойти на дальней ветке метроПрочитав, как это ранее делал профи –Разодрать себе кожу, выломать ребро,Из него вырезая Её профиль…«Ты так далеко, что за гранью не видно профиля…»
Ты так далеко, что за гранью не видно профиля,Упрямого лба твоего, тонкого носа и мягких губ…И в небе луна грозится рогами красными Тойфеля,И синею сталью отсвечивает Железоруб,Я даже не знаю, с чего начинать отсчёт динамики.От первого взгляда случайного или от первого «да»?«Да…», конечно, короче, ярче, но в нём есть оттенок паники,Некое мнимое бегство в мифическое «никогда»…Возможно, от взгляда? Но, Господи, их же так много!Какой был важней, судьбоноснее и вообще,Взгляд – не зеленый свет, открывающий всем дорогу,Но он и не входит в обычное положение вещей.Тоже не так… Бред… Бессмыслица и занудство…Я устаю держать на плечах этот небесный свод.А грех графомании сродни греху рукоблудства,И месть моих рифм продолжается сотый год…В чужих городах, отелях, под чашку эспрессоНеровными, нервными строками пачкая белый лист,Словно салфетку к губам приложив – «А стихи-то пресные!» –Шепчет мне зло на ухо вечный мой антагонист.Я же готов срываться в крик, какая к чертям поэзия!Ты далеко, мы не рядом, и бесит несходство дней –Снова с тобой. Без тебя. Надуманная компрессия.И я не могу ни гнать, ни сдержать вороных коней…А только вцепившись намертво в чёрную гриву века,Сжимать своё сердце до крови, не смея взглянуть вниз.Не чувствуя боль от стрелы, навылет пронзающей веко,Как твой последний укор, поцелуй и слепой каприз…«Девочка, я же не волк. Не надо меня бояться…»
Девочка, я же не волк. Не надо меня бояться.В саду моём много настурций, шиповника и диких роз.В доме моём есть старый костюм Паяца,Я убил его хозяина в Венеции, а тряпки сюда привёз.Я могу угостить тебя тёплым вином и грушей.Мне кажется, то мясо, что ем я, ты не сможешь есть.А ещё я могу читать тебе сказки, слушай…Про воров и драконов, про лес, про ночь и благую весть.Только не принцев. Монархия – это пошло…Я навидался, я знаю, поверь, хватило до тошноты.Всякие там Артуры и Лоэнгрины в прошлом.А нынешние ценят чисто мужские символы красоты.Я так устал волочь свою исключительность.Юные волки гонят по следу и пробуют месяц на клык.А мне царапает сердце какая-то мнительностьО том, что прошедшее время – гнуснейший из прощелыг!Оно забирает всё! Оставляя взамен призраки.Слава? Дым! Пустышка! Фикция! Слепое зеро и ноль!Старость имеет свои уточнённые признаки,Среди которых первые, кажется, разочарование и боль.Отсюда сюжет, я жду в засаде за дубом,Ты типа идёшь себе скромненько, но в корзинке ствол.Мы пообщались тогда не особо грубо,Но для тебя я никто, верно, лишь старый и серый волк.Поэтому, девочка, не надо любовных пений.Мы оба знаем, что вышло время моё и вышел мой срок.Положи мою седую голову себе на колени,Перекрестись мысленно и с улыбкой спусти курок…
«Напротив глаза твои цвета дамасской стали…»
Напротив глаза твои цвета дамасской стали.Как стынущий чай «грин ти» в молочной эмали.И выжжено вдоль души заточённым нервом,Чего ты меня лишишь не сотым, но первым.Не будешь со мною ты ни вечно, ни слёзно.Расстрелянные мечты, молиться им поздно.Как верить твоим губам и как им не верить?!Давно поседел Адам у запертой двери.Так поздно и зря считать минуты разрыва.Отмерен разбег коня до края обрыва.Рассерженный рой шмелей под шёлковой кожей,Слепое сияние дней дотла подытожит.Мечтают закрыть альков дежурные офицеры,Но запах твоих духов дурманит без меры.И если так всё сложить поверх одной карты,То разве удержишь жизнь на грани азарта?Расколота снов эмаль на краешке бреда,И чувствуешь в сердце сталь при слове «Толедо».Усталая голова, как промахи в лузу,И не обо мне слова – «Cosaco el ruso…»,Что я прочитал в ночи на камне могильномПри свете чужой свечи в нездешней Севильи…«В этом городе дышит сон твоего поцелуя…»
В этом городе дышит сон твоего поцелуяНа улочках, закрученных, как локоны у виска.Два столетья назад. Отчего доныне ищу яЭту пулю, впорхнувшую с лёгкостью мотылькаВ сердце моё? Ровной дырочкой, до полудюйма,Почти без крови, или кровь никому не видна.Сколько я посвятил тебе строчек? Уйму.Сколько падал с тобою в небо без дна.Возносился в ладонях твоих к предвечномуИ тонул в глазах, задыхаясь от ласки,Выстилал свою душу дорогою Млечною,Безоглядно поверив в реальность сказки…Ни слезы, ни упрёка, ни привкуса страха.Так полынь смешалась с запахом пороха.Так привычно опасно спутать в ночных горахРужейную вспышку с молнии всполохом.А потом только ветер задаст вопрос –Ты любила его? И за тропкой узенькойДеревянный крестик, связанный прядью волос,Над безымянным холмиком в сторону Грузии…«Не прикасайся к именам…»
Не прикасайся к именам.И, не целуя взглядом тени,Пройди по выцветшим стихамШтрихами новых откровений.Забудь своих учителей,Оставь их имя пьедесталам.Вновь над рекой рассвет разлей,Приляг. И выдохни усталоВсю эту жизнь на белый листИли на чёрный, снам нет веры.И там, где горизонт был чист,Сегодня топчутся химеры.Не надо плакать, слёзы – пыльИ искажение перспективы.Но, кровью оросив ковыль,Ты выучишься умирать красиво.Глядеть на револьверный стволБез содрогания и фальши,Не боль, а слабенький укол,Как предвкушение, что же дальше?Не отвечай. Забудь меня.Я тоже не был идеалом,Шагая в ночь при свете дняПо брошенным небесным шпалам.Мне будет уходить легкоИ верить в то, что Светлый БожеЗа ритмику твоих стиховПростит меня на смертном ложе…«Воюйте, ветры! Взвевайтесь кострами, ночи!..»
Воюйте, ветры! Взвевайтесь кострами, ночи!Свейте верёвку, способную меня удержать.Трубит ли из мрака на бледном коне Ловчий,Сзывая дикую свору, привыкшую загонятьВолков и медведей, а также людские души.Лишь красная пена будет лететь с клыков.Послушно ударит гром и запузырятся лужи,И тело моё подвесят на двадцать шесть крюков.Я не задам вопросов. Как и не стану плакать.Слишком порой похожи понятия плен и тлен.А что за чертою? Гурии, кущи или арака?Чтобы проверить это, приходится встать с колен.И если есть такой ветер, что остановит пулю,Так, как под солнцем Севера плачет полярный мох,Так же с собора Витта бросились вниз горгулии,Лишь потому, что я выжил и что я сделал вдох!И не спешите списывать меня на могильный камень,Я буду идти рядом, меж всех четырёх стихий,И самое новое утро для вас распахну руками,Четырнадцатый апостол…Обугленные стихи…«Легче всего написать строки о том…»
Легче всего написать строки о том,Где ты не был раньше и не будешь потом.О небе, о кущах рая и розовых облаках,Так, чтобы каждый образ начинался на «Ах!».Ах, какие прекрасные сны вокруг,Ах, как нежно касание ангельских губ и рук,Ах, куда вы, куда вы, здесь так светло!И не чувствуешь больше боли ни ты, ни стекло,На которое наступил, чтоб взлететь,И твоей спины никогда уже не коснётся плеть,По зелёной траве не рассыпят град,Твоя грудь не станет мишенью чужих наград.Ты не будешь идти, куда скажут все.Твои руки не будут по локоть в крови или в росеТой войны, на которую призван я.На которой погибли мои враги и мои друзья.Где трассирующие указывают путь.Где со смертью не стоит играть и не стоит тянуть.Где под выверенный пулемётный ритмРазлетаются в клочья отрывки фальшивых рифм.Не хочу, чтоб к штыку приравняли перо.Это слишком надуманно, лживо, пафосно и старо.Нужно верить и молча идти в бой,Умирать, подниматься, падать, но нести с собойНоворосское знамя, выпрямившее хребет.Страшный суд над теми, кто отнял у нас рассвет!«Может быть, если б я пил коньяк с пяти лет…»
Может быть, если б я пил коньяк с пяти лет,То был бы гений, как и Тулуз-Лотрек.Я не верил бы снам, никогда не встречал рассветИ бродяжил пешком по высохшим устьям рек.Я листал бы холсты, как листают страницы книги.И в мгновение ока, под кистью моей дыша,Оживал чей-то прах на ладонях чужой интриги,И в остывшее небо бросалась моя душа.Я писал о любви, а в то время горели степи,Даже детские слёзы не в силах унять пожар,Когда всё полыхает, но в сказочных благолепияхНикогда не удержишь отпущенный свыше дар.Может, Бог ожидает от нас только скорби и боли?Может, ангелы встали на линии стыка полков?Может, каждому русскому чуждо понятие воли,Может, в нашей крови предвкушенье кнута и оков?!Я не верю себе. Как и всем откровениям свыше.Чёрно-белому злу так легко притвориться добром.Кони Клодта срываются с театральной крыши,В мостовую врезаясь отточенным топором!Если я не умру ни в кафе, ни в своей же постели,То потребую жёстко и чётко, меж да и нет –Чтобы детские души уже никогда не летелиНа прекрасный и высший, ниспосланный Господом свет…«Если я бог, то бог жареного миндаля…»
Если я бог, то бог жареного миндаля.Если же нет, то, скорее всего, тля.Потому что лишь эти две ипостасиВозвышают сердце и его же гасят.Но если ты кто-то и хоть в чем-то бог,Ты не топчешь обочин чужих дорог,И всегда выбираешь свою колею,Веру, родину, исповедь, но свою!Войну, принимающую твоё лицо.Женщину, ту, что носит твоё кольцо.Галерею только твоих картин.Краски, кисти и мастихин,Порхающий, словно разбойничий нож,Срывая с холста одну из кож,Ошибок и масок, фальшивых мазков,На слепом вдохновении, без мозгов,Открывая божественно новый век!Так смывают утренний сон с век,Так из раны течёт берёзовый сок,Если рубишь сплеча и наискосок –Все свои страхи из прошлых лет,Все свои горести, весь свой бред!Потому что прошлому – веры нет,И никто не наступит на мой след,И, куда я решу, повернёт земля,Под ногой бога жареного миндаля…
Тигр[1]
Тигр, тигр, дикий страх…Жуткий сон в чужих кострах,Где оранжевый и чёрныйПодпирают тенью прах.Кто познал твою печаль?Кто послал в слепую даль?Кто скрутил в комок все нервы,Разукрасив глаз эмаль?Чьею волей был твой взмах,Кто расставил сеть в кустах?Цепи чёрное железоВ чьих расплавилось руках?В час чарующий, когдаС неба рушилась звездаИ в твоих очах пылалиВсей вселенной невода.Он, любя своих детей,Без упрёков и затей,Глянул на тебя и сердцемПринял боль твоих когтей?!«Если волк молодой за моею спиной…»
Если волк молодой за моею спинойСкалит белые зубы на рог золотойУходящего месяца сонной души,Где над водною гладью, в безликой глуши,Божий дух рассекает воздушную плоть,Где ещё не озвучено слово «Господь»…Где, щербатою бритвой скользя к кадыку,Я пытаюсь найти оправданье клинку,На котором какой-то там мастер, бог весть,Вывел на голоменях покорность и месть…Здесь и снам не позволено быть ни о чём.А тем более строчке! И чёрным ручьёмКабардинский табун понесётся с пера,Словно звуки зурны на отрогах Днепра,Где, зубами зажав амузгинскую сталь,Соскребали с остывшего сердца эмаль,Этой краской багровой читалась с седлаПамять всех моих предков. Лесная смола,Затвердев янтарём в потускневшем кольце,Узнаваньем морщин в зазеркальном лице,Разольётся рассветом в положенный час,И волчонок не сводит с меня синих глаз…«Знаешь, а я сегодня видел тебя во сне…»
Знаешь, а я сегодня видел тебя во сне…Ты была обнажённой и звонкою словно пламя!За окнами тихо кружится русский снег,И закат развёрнут полотнищем, будто знамя.В поездах, признаться, особой лирики нет.Но в мелькании, но в отражении, но в перестуке…Деревья окрашены в белый и чёрный цвет,Подобно героям в трагедии театра кабуки.А небо какое… Нездешней палитрой нотВсе оттенки любви швыряет на холст с размаху!С души облетает весь ворох пустых забот,И режутся крылья сквозь кожу или рубаху…Успев окунуться в вагонный дурной шансон,Ищу твои руки нелепым седым признаньем –Вот видишь, родная, какой вдохновенный сонТы мне подарила и стала моим дыханьем…«Погасла звёздочка в небе… Кто её погасил?..»
Погасла звёздочка в небе… Кто её погасил?Ветра дыхание, зависть людская, воля божья…Я любил тебя и люблю, но хватит ли силПройти одному по чёрному бездорожью…Под пулями, рвущими плоть шальным касанием,Под взрывами, когда даже дышать страшно…Чем ты была – наградой ли, наказанием?Чем ты останешься, только ли сном вчерашним?Боли острее в разлуке, но помню твои глаза,Руки, стирающие с висков моих грязь и серу.Каплей крови на сердце горела любая твоя слеза,А ревность смеялась, как с Нотр-Дама химера…Не могу говорить «прости», не хочу «прощай».Пусть божье прощение даст нам ума и силы.В наших душах пылают и ад и рай,И я предпочёл бы быть с тобой до могилы.Не хочешь, не веришь, не ждёшь… Так?Судьба разбивает любовь о стекло ночи.Лишь в сердце останутся, как путеводный знак,Карие очи…«Солнце моё, встающее там, далеко, на Востоке…»
Солнце моё, встающее там, далеко, на Востоке…Ложатся нити дорог на чей-то упрямый лоб.Разлука глотает жадно и числа, и строки,Они не вернутся, а время их сложит в гроб,Похожий на маленькую чешскую табакерку.На Новословацкой намести много-много таких.Время проверит чувства, но нам ли нужна проверка?Время состарит Музу, но разве об этом стих?Мне снова кажется, мы не успели встретиться –Шёпот, касание рук, поцелуи, постель… нет!Всё не об этом, земля всё равно вертится,Но только в одну сторону, и нам не посмотрит вслед.И раз мы давно вместе (больше тысячелетия!),Ищем друг друга в реальности и во плоти,За каждый взгляд, за набросок, за междометие,За всё, постоянно – только и успевай платить…Кому мы обязаны «только вперёд»?! С рожденияДо выдоха, перед иконой, последнего, Боже, прими…Не бойся, любимая, дай мне хоть на мгновениеУлыбку твою в ладони, а ты с моих плеч снимиВсю эту Вечность, что так мешает дыханию,Сотри с моих век губами и горечь, и страх…Ведь если два сердца вместе, это сродни призванию.Кто-то призвал нас свыше и ждёт на небесах…
«Не убегай от меня, тихая лошадка…»
Не убегай от меня, тихая лошадка.В моих руках ни узда, ни кнут.Жизнь моя – ни валко ни шатко,Может, поднимут. Может, и погребут.Время такое, я сам недоволен эпохой.Но кто и когда выбирал свой срок?Вверх или вниз, хорошо ли плохоЗаполнять рифмами кленовый листок.Но как жить, если не кормишь с ладони?Пегасы отстреляны с сороковых.Вот и в мои стихи прилетает пони,Смешной и ласковый. Какой это стих…И я ухожу туда, где гремят взрывы,Где всё настоящее. И в свете дня,Если ты падаешь молча лицом в гриву,То всё зависит лишь от твоего коня.Дай бог такого, чтоб вдруг не сбросил.Донёс, даже раненого, до своих.Пусть конь будет рыжим, как поздняя осень,И верным, как самый последний стих!Смерть равнодушна к деталям, её право!Но если б каждый сам выбирал итог –Я был бы убит в седле, выстрелом справа,И стук копыт читался бы между строк…«Забываю её имя, забываю…»
Забываю её имя, забываю.Отчищаю подсознание несмело.Сам себе который век напоминаю –Отболело, отболело, отболело…Выскребаю её пальцами из сердца.Вырезаю без наркоза, по живому.Засыпаю раны порохом и перцем,Улыбаюсь многотысячным знакомым.Рву портреты, рву эскизы, рву наброски,Но любовь не растворяется в поллитре.Так из пня весною тянутся отросткиИ сиренью расцветают на палитре.Так восходит утром солнце, хоть ты тресни,И лучами мои веки беспокоит…Я уже вовек не стану твоей песней,Как тебе теперь не стать моей мечтою.Потому что – было, было, было!Оттиск губ твоих, впечатанный до смерти,До ухода, до забвенья, до могилыВ безысходности вселенской круговерти!Где раскаянье, уснувшее на пяльцах,Никогда не вспомнит имени поэта –Эхом Вечности целуя твои пальцы,Даже облачком не заслоняя света…«Помолись за меня. Не удостоенного ни взгляда…»
Помолись за меня. Не удостоенного ни взгляда,Ни касания губ, ни мечты, ни прощенья, ни вздоха.За того, кому и улыбка твоя была желанной наградой,Но заперто время решенья и вспять обернулась эпоха.Мелькали на небе чужие нормандские боги,И кони срывались с обрыва в безумье горячего бега!Тяжёлой рукою меня оттолкнув от порога,Легла между нами стена високосного снега.Холодного, горького, злого, родного до боли…И я бы не верил словам, как пощёчина, хлёстким,Когда уходил в одиночку разорванным полем,А в сердце искрили любви обгорелые блёстки.Зачем по такому молиться? А плакать тебе и не надо…Пусть ищут виновных лишь те, кто лелеет надежду –Вернуться, увидеть, сказать в отражение взглядаО чёрной разлуке, что силой смыкает мне веждыПод запахом пороха, в жёсткой солдатской постели,Где спится легко, где проснуться порою немыслимо.Но если бы вороны мне поутру о тебе не пропели,Я бы сам научил соловьёв твоим нотам за вечность до выстрела…«Уходи от неё. Уходи…»
Уходи от неё. Уходи…Даже если не видишь пути,Даже если такая боль –Словно вырвал сердце – и в соль!Ты не будешь её грехом,Ни молитвою, ни стихом,Ни судьбой, ни касаньем уст,Для неё ты, как выдох, – пуст…Уходи от неё. Ночь грядёт.Кровь горчит, как запретный плод,И запреты горят в кровиОбезумевших от любви!Опалённых войною душ,Где отныне пустыня, сушь,Переплавленный в звон песокИ падение наискосок…Уходи от неё. Спеши!Не звони, не верь, не пиши.Не прощай ей своей вины.Ты ведь сам напридумал сныО последней весне в цветах…И остался всего лишь шагДо небес, за какими – стынь…Дай ей счастья, Господь! Аминь…«Докричаться… Покуда жив!..»
Докричаться… Покуда жив!В глаза твои, в сердце, лицо и руки,На колени любимые голову положивИ беззвучно скуля, словно пёс в разлуке.Объяснить, чтоб поверила! Только зря…Слов не знаю таких, мысли путанны, небоПеревёрнуто вниз и пылает заряПод ногами моими, как алая небыльС полубагровым оттенком дна,Куда я падаю без памяти и без возврата,Потому что ты в жизни была одна,И ты в этом ни капельки не виновата.А здесь иное измерение скоростей,Горы и небо меняют сюжет навечно.Но вера в то, что любовь взойдёт из костей,Пуста, растрёпанна и бесчеловечна…Я не прошу ничего. Я отвык просить.Как и не жду ничего. Ничего не радует.И если ты пальчиками разрываешь нить,Пусть хоть твоё сердце не разобьётся, падая.Я бы сберёг его, в ладонях своих тая.Но сослагательность – это последнее дело.Ты же хотела музыки? Отныне она твоя.Тихий Шуман в рамке оптического прицела…
«Никто никогда не спорит с Господом Богом…»
Никто никогда не спорит с Господом Богом.И я не спорю. Право же, это лишнее…Пусть все мои оправдания однобокиИ вяжут во рту язык, как ранняя вишня.Слово «позже» всегда означает «никогда».Жизненный опыт, а прочее всё химеры…В чайнике заварены мята и череда,В небе над Прагою крест православной веры.Ты напридумаешь мне тысячу имён,Найдёшь мне множество применений,Но не будешь спать со мной, это Закон!Десять Заповедей, не знающие разночтений.Теперь мы спокойно живём без земной любви.Каждому ясно – духовное всегда выше!Что ж, я шепчу потерянно – не оборвиТу нить, что ещё держит меня на краю крышиЭтого мира земного, который здесь!Мира, где ходят кони и смеются дети…Не наши с тобой. И Благая вестьПолетит к другой девушке на этой планете.Это она опустит свой карий взор,Поверит неизвестно чему и родит сына.Он вырастет, будет учить, примет приговор,И так же смиренно поднимет крест на спину.Другая, не ты, будет плакать у его ног.Другую, не тебя, я уведу, обняв за плечи.Жизнь, как слезинка на Библии, между строк,А значит, до встречи, любимая, До нашей небесной встречи…«Не вижу других…»
Не вижу других.Ресниц твоих штрихТает в зерцалах витринных,В облаках тминных –Один на двоих…Зрачков, как оков, пленник.Не данник, не ленник…Просто вхожу в их круг и не дышу,Верую, не чувствую, что грешу,Идя по ножу…Для нас и нож – один на двоих.Для нас – не для них!Другим другая дорога,Иным – иной разрез.А нам – месяц двурогийИ на двоих – один рельс…Одна петля, одно небо, одно крыло…Повезло?! Да! Потому что иначе сойти с ума –Не девочка, не мальчик, считай сама…Друг без друга – тьма…«О беспечный бог простыней и заспанных маршруток…»
В. Брюсову
О беспечный бог простыней и заспанных маршруток,Муравьиных, усталых дней, чьих-то сальных шуток,Барабанов дождей, бьющих в гроб, и чужего веселья,Когда пуля приложит в лоб, это новоселье?Обложных, кучевых облаков, как обшлагов, до края,Вся трефовая тяжесть оков и петля у сарая,Так нелепо взросление рифм, когда пьяный апостолПереходит последний риф, мордой о стол!Тень вылизывает по чужим углам капли снов и блуда.Если б принял тогда ислам, жил бы Будда.Это певчая скрипка в твоих руках, по другому не будет,До тебя горели в кострах такие люди!И сейчас, прогоняя страх, ночью ангелы ходят по двое.Смерть светла, но в её устах – волки воют…«О беспечный бог простыней и заспанных маршруток…»
Я учусь жить с этим гвоздём в левом виске,Привыкая сжимать пальцы и не скулить от боли.Карабкаться вверх, над пропастью, на волоске,Держась лишь смешным подобием силы воли.Потому что никому не надо знать. Это моё.У каждого в сердце есть свои дыры и каверны.Бывает, что на излёте душа, задыхаясь, поётПоследнюю песню. Оно того стоит, верно?Но можно не петь. Мычать сквозь разбитые губыОдну мелодию о том, что не надо бояться.Что только с самим собой стоит быть грубым,Бить кулаком в зеркало, как в маску паяца.Пусть не так поймут, не оценят, не их дело.Я свой путь не желаю никому из любых врагов,Я при всех признаю сердце своё пустотелым,Я признаю себя сразу вместилищем всех грехов!Я пойду, куда скажут, и, шею склонив на плаху,Перекрещусь перед всем народом на Лобном месте,Я порву свои вены махом, как рвут рубаху,Поклонившись могиле, словно желанной невесте!Вы этого ждёте, люди? Ухода? Навек? Трагично?Под аплодисменты и значимых премий гроздь?Но в целом, вы правы, конечно, не надо о личном.Я жду пока смерть зубами выдернет гвоздь…
«Ты на выдохе перешагиваешь мои стихи…»
