Ты на выдохе перешагиваешь мои стихи,Легко перепрыгивая через строчки,Шажок за шажочком, ночка за ночкой.Так по весне тополиные почкиВзрываются зеленью! С гулом глухимПерун выжимает устало последние грозы.Им вторят ушедшие ране поэты,Я тоже герой, я лежу вдоль лафета,Меня укачало вращение планеты,Похоже, что жизнь, это всё-таки проза…А смерть не нуждается более в рифмах и снах.Ласки её клеят всех без разбора.Здесь не важна ни доступность, ни фора,Так же количество «лайков», вне спора,Вряд ли сыграет в три плюса на похоронах.Просто поверьте в тот факт, что оценят не это.Круче – как ты перепрыгнула строчки,Как разложила стихи на клубки и комочки,Книги мои раскидав на пустые листочки,Рифмы целуя мои до расстрела рассветом…Я ухожу. В нерифмованность «лето» и «Лета».Просто до точки.Больничное
Не помню, почему я лёг сюда.Но помню, как горела лебедаИ разрастался этот странный бред,Ломая ритм и рифмы, тет-а-тет…Густая кровь расстрелянных химерТак бьёт в окно, стекла не разбивая.Трёх медсестёр запуганная стаяКоварно избегает полумер.Боль от иглы не чувствуя уже,Не думая о том, что льют мне в вены,Я не ищу картинки старой ВеныВ серебряных узорах Феберже.Но кони бьют копытами по лбу.Какие же сегодня злые кони…И хочется хоть крышкою в гробуПрикрыться от агоний и погони.Опять стреляют, правда, наугад.Уходит в Млечный Путь шальная пуляИ зодиака факельный парадПроводит под гиляку тьма рагулей.На выручку спешит Текинский полк.Хорошие ребята, я их знаю.Скольженье по таблеточному краюПриобретает хоть какой-то толк.Так, бросив под лопату и пилуВсю кровь своей поэзии, я вскореУслышу, как сквозь траурную мглуДоносится усталый рокот моря,И отойду, пока ты мирно спишь,В беззвучную, безвременную тишь…«Сколько женщин с именем Маргарита…»
Сколько женщин с именем МаргаритаЗаходили сюда, целовали ступени,Резали вены свои тупой бритвой,В тёплой крови становясь на колени,Умоляя вернуть, отпустить, проститьИх любимого, где-то забытого.Ради которого готовы выть,Искать губами оттиск копыта.Раздеваться, идти голой по улице,Под визг машин, под смешки и марши.Держать спину прямо, не сутулиться,Верить в встречу у Патриарших.Знать, дьявол не нуждается в имени,Помнить, кота можно драть за уши!Под звуки капель из небесного вымениНичего не видеть, но только слушать.Выбирать, вопреки любой логике,Того единственного. Не любить мимозы.Тунеядцы, бездари, алкоголикиИзменятся в сладостной метаморфозе –И ты найдёшь своего Мастера!Схватишь в охапку, прижмёшь к двери,Изрисуешь паспорт его фломастером,Пусть, кроме тебя, никому не верит!А потом, в подъезде у пятидесятой квартиры,Где стены расписаны единоверцами, –Тихой слезой благодарить Мессира,За новую жизнь под твоим сердцем…«Любил, люблю, любовь…»
Любил, люблю, любовь…Сначала до конца,Закованные вновьВ банальный круг кольца,В серебряный металл,Стена почти по грудь.Я сам нарисовалЕго живую ртуть.Я сам его ковалИз пятого ребра,Я им не доиграл,Слизнув его с костраТвоих горящих губ.И пусть грохочет вновь,Под сенью горних труб –Любил, люблю, любовь…Гофману
Бам, бам, бам…Колокола старого БамбергаУже и не надеются достучаться до прохожих.У каждой четвёртой старухи на улице яблоки или рога,Они что-то шепчут вам вслед и кривят рожи.В самом воздухе дышит не столько дух Рождества,Сколько гофманская мистерия слова и ноты, аДевушка с ликом Вероники в баре всегда не права,Глядя на меня свысока, как на хмельного енота.Но я был трезв! Эта злобная яблочная фрауХохотала мне в спину, тыча пальцем в стекло витрин,И рекою лилось мозельское, и Регниц шептал «браво»,И над красными крышами величествовал иной господин.Мурр! Это имя, звук, кличка, обещание, смех, всё в пустоту!Здесь всё по-иному и всё по сути вещей – не важно,Но как восхитительно было падать в сонную темноту,Ощущая себя исписанным листком бумажным…И уступать мурлыканью, и быть подхваченным мягкой лапойПод хруст Кракатука на зубьях каменных башен.Сомнения века мешают в котле глювайн с граппой,И даже оскал Безносой смешон, а не страшен!Ещё одна кружка чёрного пива, и я сверну ту улыбку с ручки.Она не посмеет лыбиться мне вслед, как всем прочим!И дождь стеклярусом льётся из встречной тучи,И Гофман носит кота на плече сквозь года и ночи…«День за днём неспешно всё дальше уходят кони…»
День за днём неспешно всё дальше уходят кони.Синее небо, чем выше, чернее и тем бездонней.Но в чёрном есть всё – и Галактика, и моя душа,И чёткий след на бумаге от мягкого карандаша.Движение твоих бровей, скользящее к переносице,Чёрный платок Богоматери-мироносицы.Чернозём под моим сапогом, манящий прилечьНа чёрное поле, где злобно свистит картечь.И чем крепче ты слился с уверенной чернотой,Тем потерянней воет смерть над поникшею головой.Потому что покорных, покойных, ей легче любить.Потому что о лоб свой упрямый гораздо проще разбитьВесь земной шар, чем поверить, что ты – отступил.Пропил совесть, честь, веру, себя и всё, чем был.То, за что за твоей спиною вставали твои друзьяИ тучи дрожали в небе при грохоте твоего ружья.Поэтому к чёрту всю эту благость и эту же черноту!Если ты жаждешь смерти, так иди и умри на посту!Чтоб ни одна сволочь не перешагнула твой клинок,Чтобы тьма скулила и вертела хвостом у ног,А ты, весь в белом, спокойно ей так скажи:«Всё. Довольно. Я – буду жить!»
