Высоцкий и соседи. Валерий Перевозчиков («Правда смертного часа»):
«Профессор Мазо, сосед Высоцкого, жил этажом ниже… В последнее время, вероятно, были напряженные отношения — у Высоцкого часто бывало очень шумно.»
Мазо не страдал мазохизмом. Я тоже. Шумных соседей я НЕНАВИЖУ, кем бы они ни были и чем бы ни оправдывались. Будут падать — подтолкну и добью.
Слова «еврей» и «еврейский» в стихах Высоцкого за 20 лет:
А ещё такое вот из него цитируют:
Как бы и немного, но всё же видно, что еврейская тема для Высоцкого — не просто особенная (не такая, как, скажем французская или грузинская), а что он затрагивает её как еврей.
Слово «русский» в стихах Высоцкого встречается тоже нечасто. За 20 лет набралось следующее:
Как видим, выражений со смыслом «мы, русские», совсем немного.
Высоцкий по характеру своего творчества — не русскоязычный еврей, а русский человек с существенной еврейской примесью. Но по-моему, сегодня евреи носятся с Высоцким несколько больше, чем русские.
В отношении песен Высоцкого видится уместной аналогия с грибами в качестве еды: употреблять вполне можно, бывает даже очень вкусно, но зачастую имеет место лёгкое подтравливание, и есть риск отравиться смертельно. Высоцкий подтравливает дурной русскостью: тяготением к быстрой езде и вообще к «экстриму», снисходительным отношением к употреблению алкоголя и пр. Убедительно определить причину этого в еврейской примеси у Высоцкого (полагать, что он «подначивал» русских из-за своей еврейской взбалмошенности или потому что ему их было не очень жалко) вряд ли получится.
Как можно без потерь исключить из питания, к примеру, грибы, так можно без потерь исключить из потребления творчество Высоцкого, компенсировав его чем-то другим, поэтому русские националистические пуристы отказом от Высоцкого русскую культурную жизнь обеднят очень незначительно. Здравомыслящий природный русак не будет носиться с Высоцким хотя бы из чувства национальной гордости великоросса.
Думается, что в русской культуре дурная составляющая творчества Высоцкого вполне приемлема, как бывают приемлемы условно болезнетворные микроорганизмы. Рафинированная культурная среда опасна тем же, чем опасна рафинированная среда обитания: ослабляет способность к сопротивлению особо вредным элементам, которые могут вдруг появиться в ней, сколько ни предохраняйся. В среде должно иногда попадаться что-то не совсем хорошее, зато поддерживающее сопротивляемость совсем плохому.
В XIX веке культура в русскоязычной части России была русской (если исключить еврейский компонент православия), в XXI веке эта культура — уже русско-еврейская. Если советскую и постсоветскую культуру почистить от элементов еврейского происхождения, мы лишимся многих привычных вещей: в кино, музыке, литературе, науке и пр.
Вариант позиции: разделить «русскую» культуру на собственно русскую, русско-еврейскую, еврейскую русскоязычную. Границы между ними, разумеется не очень определённые. Высоцкий попадает больше в русско-еврейскую культуру (а, скажем, Иосиф Бродский — в еврейскую русскоязычную). Советская культура была, конечно, многонациональной, но её не совсем русская часть была в основном русско-еврейской (а не, скажем, русско-грузинской и пр.), тогда как совсем русская часть была очень небольшой. Это так, хоть ты тресни. А постсоветская культура в России унаследовала русско-еврейскость советской культуры. Ну, не уберегли чистоты… Что тут теперь поделаешь? (Кому это совсем уж не нравится, пусть благодарят своих великих классиков, властителей умов — Толстого, Чехова, Короленко, Горького и пр. — которые это идеологически подготовили.). Всё когда-нибудь заканчивается. Присутствовать при кончинах — дело, разумеется, печальное, но увернуться от такого удаётся ведь не всегда. Всё течёт, всё изменяется, и консерваторы (а я — из них) в итоге, как правило, проигрывают.
Для человека нормально и полезно интересоваться всякими культурами. Бывает, человек тяготеет не к той культуре, в которой вырос и/или которая «положена» ему по этнической принадлежности, и к этому надо относиться снисходительно. Но надо и отдавать себе отчёт в том, что есть что, и хотя бы иногда называть вещи их подлинными именами. Так вот, подлинное имя (ну, «имя прилагательное») для современной российской культуры — «русско-еврейская». Потому что русско-еврейский компонент в ней преобладает над чисто русским.
Между русской, русско-еврейской, русскоязычной еврейской культурами чёткие границы отсутствуют, но материальную выгоду от этого в России имеют в основном еврейские творцы культуры, а не русские. Национально-озабоченных русских задевает не собственно существование русскоязычной культуры с еврейским содержанием, а то, что в России оплачивать развитие этой культуры приходится в основном русским (причём, разумеется, в ущерб их собственной культуре) как её вольным или — чаще! — невольным потребителям. Конечно, и русскоязычные евреи потребляют не только еврейскую русскоязычную и русско-еврейскую культуру, но также чисто русскую (подвергаются встречному влиянию русского менталитета), но доля этой последней невелика хотя бы потому, что первые две уже достаточно обширны, и потому, что в чисто русской культуре не всегда тёплое отношение к евреям.
Не только евреям и русским, но, наверное, почти любому народу представляется, что его ценности и его склад мышления более-менее правильные и по большому счёту имеют общечеловеческий характер; что другие народы должны стремиться к тому же самому и что в навязывании другим народам этих ценностей и этого стиля мышления нет ничего плохого, а есть только хорошее.
Высоцкому каждый новый его знакомый из народа считал своим долгом предложить вместе выпить. Вообще, при такой поведенческой установке русские (и примкнувшие к ним) попросту выкашивают — алкоголизацией — ряды своих талантливых людей: едва какой-нибудь способный человек добивается некоторой известности, масса поклонников тут же берётся за его постепенное уничтожение.
Высоцкий разрушил свой организм не как взбалмошенный еврей и не как бестормозный русский, а как человек, у которого психика была деформирована творческим уклоном и поэтому сопротивляемость вредным соблазнам оказалась пониженной. Если бы он был, скажем, чистокровным грузином, вполне могло случиться с ним то же самое.
Александр Митта о психике Высоцкого (с сайта otblesk.com):
«…он был очень подвижный, мобильный парень. Его все любили, и он был всегда доброжелателен. В нем бурлила совершенно фантастическая энергия, просто немыслимая — особенно в молодости. Казалось, он никогда не спал.»
«Спал Володя мало, четыре-пять часов. Три часа — это уже легенда. Нормой было пять часов. Мы обсуждали это с Долецким. Я говорю про Володю:
— Что же он так работает, он же с ума сойдет!
А Долецкий объясняет:
— Это такой тип нервной системы. Называется астенический гипоманьяк.»
Не знаю, не знаю. У Высоцкого, наверное, было действительно что-то не в порядке с головой, но указанный диагноз вряд ли верен в части «астенический».
С психиатрического сайта:
«Гипоманиакальный синдром. Умеренно выражена эйфория, чувство радости бытия. Маниакальная гипербулия сопровождается продуктивной деятельностью, больные могут осознавать необычность своего состояния.»
Здесь на Высоцкого похоже. А здесь уже нет:
«Астенический синдром (астения). Наблюдается при неврастении, соматических заболеваниях, легких вариантах экзогенно-органических расстройств. Истощаемость психических процессов проявляется повышенной утомляемостью, снижением продуктивности в работе. Характерно нарушение внимания, оно истощаемо, отвлекаемо, неустойчиво. Больные часто испытывают затруднение в выражении своих мыслей, им трудно подобрать нужные слова. Затруднено запоминание новой информации и воспроизведение уже накопленных знаний. Характерна суточная ритмичность (утром больные чувствуют себя лучше, а вечером хуже).»
В психиатрических клиниках Высоцкий лечился неоднократно — но только по поводу наркомании. Склад психики не лечится.
О суицидальности Высоцкого. Валерий Перевозчиков («Правда смертного часа»):
«Отметим, что у Высоцкого было несколько попыток суицида…»
О патриотизме Высоцкого. Валерий Перевозчиков («Правда смертного часа»):
«Америка, а особенно Нью-Йорк, Высоцкого поразила, он многим говорил об этом: „Побывал в XXI веке. Нью-Йорк — это город для меня“.»
«Еще в 1978 году он говорит своему родственнику, уже живущему в США, Павлу Леонидову: „Хочу и буду жить в Нью-Йорке. Как? Не знаю как, но догадываюсь. Деньги? Деньги у нас найдутся…“ И Высоцкий, несмотря на прогрессирующую болезнь, начинает серьезно „прорабатывать этот вопрос“.»
Но для публики по-прежнему оставалось «без России я ничто».
Высоцкого добила московская Олимпиада. Валерий Перевозчиков («Правда смертного часа»):
«В.Янклович: „После „Гамлета“ Володя резко переходит на водку. Началась Олимпиада, — все больницы и аптеки на строгом учете“.
А.Федотов: „Володя вошел в такой запой, что ему было не до этого… Водка — это была замена. Многие ребята так делают — когда хотят соскочить с иглы, входят в запой. Но водка — неадекватная замена, она действует грубее…“»
Положительное у Высоцкого. Читатель этой статьи подсказал:
«…за песню про то, „как один жираф влюбился в антилопу“ сегодня на Высоцкого если бы не завели дело по 282-й, то точно набросились бы толерасты. Это же явная сатира против межрасовых и даже межнациональных браков. А старый попугай, негромко кричащий из ветвей, — тип еврейского либерального интеллигента, поборника „прав человека“.»
Высоцкий был человеком, хорошо вписанным в среду: весь в друзьях-товарищах. (Пример творческого человека, не вписанного в среду: Фридрих Ницше.) Правда, Юрий Визбор пишет («Он не вернулся из боя»):
«Владимир Высоцкий был одинок. Более одинок, чем многие себе представляли. У него был один друг — от студенческой скамьи до последнего дня. О существовании этой верной дружбы не имели и понятия многочисленные „друзья“, число которых сейчас, после смерти поэта, невероятно возросло.»
Это вроде «я с тобой вместе застольничаю и пр., но ты для меня почти никто». Вообще, у меня сложилось впечатление, что к показаниям Визбора надо относиться с повышенной критичностью, особенно когда они противоречат моей концепции. Не противоречат моей концепции показания Марины Влади («Владимир или Прерванный полет»):
«У Володи было много друзей. Одни встречались с ним каждый день, другим лишь удавалось иногда попасть на его концерты, третьи только слушали магнитофонные записи. Но все они были друзьями.»
А вот Генрих Падва (с сайта otblesk.com), похоже, сговорился с Визбором:
«…он умел держать на расстоянии даже близких людей. Хотя Володя очень любил своих друзей, был к ним привязан, много для них делал…»
«— Вы бывали у Высоцкого на Малой Грузинской. Помните свое первое впечатление?
Меня удивило, что дверь была открыта. Просто не заперта. Кто-то входил, кто-то выходил… У него был достаточно своеобразный дом. С одной стороны, Володя являлся человеком, не очень пускавшим и подпускавшим к себе. А с другой стороны, создавалось впечатление открытого дома, калейдоскопа людей…»
Человек не подпускает к себе людей (но позволяет им любить себя), если считает себя высшим по отношению к ним существом, и/или если рассматривает их как расходный ресурс, к которому нет смысла привязываться, и/или если имеет какие-то секретные личные дела.
Друзья у таких, как Высоцкий, — это обычно сообщники по совместному художественному задуриванию массы, неплохо «клюющей» на сентиментальные вещи, грубоватый юмор и словесный «экстрим».
Как у людей, оказавшихся в первый раз в Париже, возникает непреодолимая потребность отметиться возле Эйфелевой башни, так у людей (советских), оказавшихся в первый раз в практической досягаемости Высоцкого возникала непреодолимая потребность установить с ним хотя бы односторонний аудиовизуальный контакт (у особо амбициозненьких — ещё и по-Володя-ть, и посовать ему в руки гитару или стакан), чтобы потом похваляться в кругу себе подобных всю оставшуюся плебейскую жизнь.
Такая тяга к знаменитостям, формируемая комплексом инстинктов, характерна не только для «человеков толпы», но даже для людей выдающихся, которые и сами пользуются кое-какой известностью. Хуже того, на этом ломаются даже индивиды вполне мизантропистые и довольно кремнистые, которых чужие счастья-несчастья обычно не трогают — и хорошо ещё, если не смешат.
Какие наркотики потреблял Высоцкий? Все, какие удавалось достать. В СССР с этим были сложности, так что привередничать не приходилось. В дело шли морфин, героин, кокаин, амфетамины и пр.
Наркоманом Высоцкий стал потому, что доходы и общественное положение позволяли ему добывать наркотики. Если бы не доходы и не положение, остался бы он лишь алкоголиком и протянул бы несколько дольше.
Разумеется, и наркомания, и алкоголизм — это болезни, но эти болезни поражают людей далеко не случайным образом, а являются следствием некоторых мировоззренческих установок. Впрочем, даже такая болезнь, как грипп, поражает не всех одинаково часто и с одинаковой степенью тяжести, и от гриппа можно довольно успешно защищаться (не только прививками), если очень хочешь и вдобавок знаешь, как.
Музыка — не еда. Объяснить механизм действия музыки на организм сложно. Люди существенно различаются восприимчивостью к музыке. Иметь малую к ней восприимчивость — это вряд ли плохо (научных данных по этому поводу я не встречал). Лично я — из менее восприимчивых, то есть вполне обхожусь без. Верю, что у людей, страдающих музыкальной зависимостью, тяга к музыке Высоцкого может быть почти такой же сильной, как у него самого — к наркотикам.
По Визбору, Высоцкий — крикучий надрывистый протестант («Он кричал свою спешную поэзию…»). Каждый слышит своё. На самом деле у Высоцкого много вполне спокойных и шуточных песен.
Высоцкий — ширпотребный автор, культурно обслуживавший большинство. Эта оценка — не отрицательная: культурно обслуживать большинство — дело нужное. Массовая культура тоже должна быть высококачественной, и она в своей лучшей части отнюдь не чужда «высшим» людям: они всего лишь не ограничиваются ею.
(Кстати, было бы неверным утверждать, что добиться популярности способны только ширпотребные авторы. К примеру, Альберт Эйнштейн строчил тексты, которые были совершенно непонятными и непривлекательными для 99,9% населения, но очень многие хоть сколько-нибудь образованные люди не только слышали о нём, но и считают его великим человеком и даже узнают в лицо.)
Высоцкий схватил Бога (ну, Б-га) за бороду, не имея ещё 30 лет, то есть не успев приобрести прочные привычки простой «низовой» жизни, способные защитить человека от разрушительных возможностей, открываемых популярностью и большими доходами.
Вряд ли Высоцкий «комплексовал» из-за своего смешанного, не совсем русского происхождения: в творческой Москве таких, как он, вокруг было много, и они поддерживали друг друга.