Инферно

«Речь не об этом! Ты опять начинаешь?»

«Ладно, ладно, не злись…»

«Чем дольше он стоит, тем сильнее страдает, а страдание других заставляет людей думать! Возможно, в следующий раз, когда они подставят ладонь под струю воды, они подумают о том, какое значение для биона имеет каждая капля и как она ценна. Может быть, они поставят себя на его место, пусть на миг, и представят, что было бы с ними, и каково было бы их страдание. И тогда поймут, что настоящее сокровище — не алмазы и не шелка, а священная влага, питающая тело».

Печальный смех мужчины.

«Но этого не будет. Возможно, если бы вызвался полноценный человек и добровольно подверг бы себя этой страшной процедуре, что-то изменилось. А бион — вещь. Он даже не способен осознать ужас происходящего. Посмотри ему в глаза. Конечно, он не животное, но и не человек. Это биоробот, сестра моя. Это существо может лишь мыслить, но чувствовать не способно. А как вызвать сочувствие к живому автомату? Всего лишь бион, подумает каждый, и будет прав».

«Нет, нет. Ты нарочно говоришь так!»

«Да, да. Он фиксирует жажду, и, возможно даже понимает, что скоро умрет, но не способен ничего сделать, потому что лишен воли, лишен чувств, неподвластен инстинктам. Для биона есть лишь два способа существования — выполнять приказы или ждать новых. Загляни в его глаза — они пусты. Твоя затея ничего не даст».

«Посмотрим, брат мой, посмотрим. Всему свое время. Может быть, ты изменишь свое мнение, если я скажу тебе, что ко мне стали приходить люди. У них появились вопросы».

«Насчет воды?»

«Насчет пределов выносливости организма».

«Они спорят между собой!» — хохочет Малифик. — «Они держат пари! Пытаются угадать, сколько выдержит бион».

«Не суди о людях по себе, — вздыхает сестра. — Не делай их хуже, чем они есть на самом деле».

«Наивная глупышка. Тогда, к чему, по-твоему, все эти расспросы?»

«Они задумались о смерти».

«Ха! Для этого есть жрецы. Но храмы Матери пустуют, а курительные дома и бордели полны в любое время дня и ночи. К чему лишний раз вспоминать про смерть, если можно пожить всласть? Возможно, своими экспериментами ты добьешься обратного эффекта, и двор ударится в неслыханный разврат!»

«О чем ты?»

«Люди лишний раз вспомнят, что смертны и захотят получить как можно больше удовольствия, пока могут».

«Ты страшный человек, Малик, ты чудовище…»

«Ты слишком строга со мной, сестра. Я обычный потомок своих предков, из Старшего колена великой Семьи джаханов. Как и ты».

«Иногда мне кажется, что мы родились от разных людей».

«Такое бывает, но магистры генетики дают здесь надежную гарантию. Они сеятели, а эти ребята никогда не ошибаются. Мы родня, дражайшая сестрица, как ни крути. О, мой бокал пуст! Эй ты! Иди сюда и налей мне еще воды!»

«Ты опять подмешиваешь эту дрянь?»

«Уймись. Я регулирую дневные дозы».

«Ты жалок», — в голосе сестры сквозит горечь, — «Как я могу призывать людей к разуму, если мой собственный брат — наркоман?»

«Никак!» — огрызается Малик. — «Смирись! А ты лей до краев… теперь пошел отсюда!»

«Ты же знаешь, что от золотой пыльцы наступит мучительная жажда, и тебе понадобится больше воды?»

«Конечно! Зато перестанет гудеть голова от твоего жужжания. А воду я откачаю из этой куклы, надеюсь, к тому времени она не высохнет окончательно, ха-ха!»

Сестра задумчиво произносит:

«Когда я вижу картины, подобные этой, мне кажется, что человеческое существование лишено смысла… Зачем мы живем?»

«Чтобы пить, есть и трахаться, конечно».

«Фу, как ты груб! Невыносимо».

«Зато правда. Такова человеческая природа. А ты думала, ради достижения великих целей? Ах, моя наивная, наивная, наивная сестренка с домашним воспитанием, как ты трогательно прекрасна в своей детской простоте! Ты ребенок, пусть и жестокое, но дитя и останешься им. И это хорошо, пусть так и будет, всяко лучше, чем… проклятье! Расплескал половину…»

«Отдай! Ты и так пьян, а хочешь еще отравить себя этой гадостью. Хватит на сегодня, брат Малик. Пойдем отсюда, я отведу тебя в покои».

«Нет, погоди! Я что-то хотел… ну да! Я хотел сказать кое-что насчет этой твой куклы. Зердана, сестра моя, послушай… а отдай ты лучше его мне, а?»

«О чем ты говоришь? Пойдем же!»

«Подожди, я серьезно. Зердана, отдай мне биона, я пристрою его куда-нибудь, и то будет больше толку…»

«Исключено. Он принадлежит мне. А теперь — пойдем. Иначе я позову гвардейцев».

«Ты не посмеешь, собственного брата? Нет, ты не сможешь, малышка…»

«Ты знаешь, что смогу», — твердо говорит сестра Зердана.

Несколько секунд борьбы, натужного пыхтения под аккомпанемент шуршащих одежд. Звон разбившегося бокала. Звонкий шлепок, женский визг.

«Скотина! Проклятая пьяная скотина! Что ты творишь?»

«Фух… ты сильнее, чем я думал! Или и вправду перебрал… неважно, хорошо! Будь по-твоему, пойдем! Пойдем, сестра, слышишь? Не сердись на меня! Ну? Ну что ты?»

Всхлипы. Пауза, исполненная вздохами и сопением.

«Да… Идем», — вздыхает она. — «У меня дурацкое чувство, будто он все понимает».

«Он и понимает, дура, да только ему это все равно. Вот в чем разница между нами! Бионам плевать на происходящее, пусть даже разверзнется земля, или зыбь затопит материк, они и бровью не поведут. Иногда я завидую им, жить такой простой понятной жизнью — это благословение. Или проклятие. Как посмотреть».

«Ах, что же происходит брат? Что происходит?»

«Держись за мое плечо. О чем ты?»

«Что творится с Великим коленом? Стоит посмотреть вокруг, меня охватывает ужас. Джаханы не те, что прежде. Мы обмельчали, брат. Стали слишком трусливыми, слишком глупыми. Мы бездействуем, понимаешь? Проходят годы, а мы чего-то ждем. Каждая новая угроза стесняет нашу свободу и в ситуации, когда наши предки ответили бы решительными действиями, мы берем время на раздумья и снова ждем, ждем, пока не станет лучше. Но становится только хуже, а мы даже не замечаем этого, потому что привыкаем к лишениям. Что это, как не упадок? Джаханы никогда не были смиренными, никогда! Джахан — хозяин положения! Был хозяином».

«Ерунда! Тебе только кажется. Семья сильна, наша репутация высока среди народов Катума, и никто это не оспаривает».

«Судя по последней выходке скелгов, так не скажешь».

«Они уже принесли официальные извинения. Нам ни к чему вражда. Ты же понимаешь, все мы связаны теснее, чем хотелось бы».

«И это нас похоронит!»

Звуки голосов удаляются, но вместо них вокруг разливается тихий, хрустальный звон — то звучит гискар. Непривычные аккорды кажутся нескладными, мелодия слишком хаотична и напоминает какофонию. Но проходит время, и в потоке звуков проступает ритм — сложный, странный, но пленительно затягивающий. И эта мелодия вызывает картины неизвестных, неведомых, невозможных миров, которые танцуют в медленной панораме со скоростью плывущих по зыби дюн, и это продолжается, пока мелодию не нарушает новый голос.

«Эй! Эй ты!» — взывает он, доносясь издалека.

Но мелодия сильна, ее оковы слишком цепки.

«Эй! Услышь меня, услышь!»

Мир сотрясается от мощных ритмичных ударов. На этот раз музыка распадается и исчезает, уступая мерному гулу машин, а стены зала чернеют и растворяются в сером сумраке кубрика.

Сола методично лупят по щекам. Он уже открыл глаза, но лупившего это нисколько не смутило.

— Ты должен очнуться.

Сол сел и схватил руку, занесенную для очередного удара. Перед ним был Триста пятидесятый.

— В ударах нет необходимости.

— Тебя зовет Зорак.

Сол бросил взгляд на песчаные часы, опасаясь, что опять проспал смену, но до восьми склянок было еще далеко. Сол озвучил этот очевидный факт.

— Я ничего не знаю. Поторопись. — Триста пятидесятый вернулся к своим делам: погрузился в оцепенение.

Сол поднялся из кубрика на первую палубу. Здесь стоял матрос в полной боевой экипировке, хотя без знаков военного различия. Бесцеремонно схватив биона за локоть, он потащил его к хозяину, но не дальше по первой палубе, а заставил подняться выше. В отличие от вертикальной приставной лесенки туда вел широкий трап, расположенной на месте пересечения магистрального и боковых коридоров. Матрос тычками загнал Сола наверх, провел через несколько сквозных кают, до отказа набитых матросами, и втолкнул в тесное помещение с обзорным окном во всю стену.

— Бион Сол-307 доставлен, — отрапортовал он и исчез за закрытой дверью.

— Садись, — произнес человек в сером кителе с полами до пят.

Сол не шелохнулся.

— Я же говорил, — вставил Зорак.

Толстяк тоже был здесь, но что-то в его облике и повадках изменилось. Он словно бы размяк и согнулся, как большая восковая свеча под прямыми лучами солнца.

Человек в сером нетерпеливо скривился. Зорак торопливо прошипел:

— Быстро садись на стул, дубина!

— Да, хозяин, — Сол мгновенно исполнил приказ.

— Что ж, — проговорил серый. — Приступим.

5

С первого взгляда стало понятно, что человек в сером кителе — лсан.

Главный признак сразу бросался в лицо. Белесые, словно закрытые бельмом, глаза с едва различимыми точками зрачков, отчего человек казался слепцом. Но любой знает, что зрение лсанов острее человеческого в десятки раз. О принадлежности к роду также говорила необычайно бледная кожа лица с разбрызганными по ней бледно-синими пигментными пятнами. И наконец шишка посередине лба, увенчанная рубцом с паутинкой расходящихся синих нитей. Там, под зажившей кожей, прямо в кость черепа вживлен Т-кристалл — вещество, используемое для усиления мозговой активности и витальных функций.

Великая сила, доступная избранным.

Лсан внимательно рассматривал Сола. Выражение его лица казалось таким же бесстрастным, как и у биона, но с тем же успехом можно сравнивать статую и живого человека, случайно замершего в похожей позе. На вид серому было за пятьдесят лет. Немногие редкие волосы, зачесанные назад, начинали седеть. Невысокий, плотный, лсан излучал власть самим своим присутствием.

Как у всех офицеров, китель его был однобортный, один край закрывал всю грудь и крепился к левому боку на крохотные пуговицы. Серый, невзрачный на первый взгляд этот китель мог похвастаться только ярко-синей заколкой у верхнего края борта, подчеркивающей статус этого человека на корабле. По всем признакам, лсан был высшим офицером.

— Сол, — негромко произнес он. — Нам нужна твоя помощь.

— Мне не ясен ваш статус, — сказал Сол.

Короткая пауза. По телу Зорака пробежала дрожь.

— Меня зовут Гримм, — сказал лсан. — Гранд Гримм. Я действую от имени капитана Кераса и являюсь самым старшим офицером на корабле. Ты понимаешь, что это значит?

— Да, гранд.

— Ты понимаешь, что должен исполнять все мои приказы, даже если они противоречат приказам твоего прямого начальника, командира Зорака?

— Да, гранд.

— Ты убьешь командира Зорака, если я прикажу?

— Да, гранд.

— Прекрасно.

Новая волна дрожи. Зорак трясся, словно студень. Его багровая физиономия приобрела фиолетовый оттенок. Гримм не сводил взгляда с Сола, а Сол не отводил от него свой. Вероятно, обычный человек на его месте дрожал бы от страха, — лсанов боятся даже самые мужественные люди Катума, — но Сол не испытывал ничего.

— Я вижу, он не урожденный, — заметил Гримм. — Переработан?

— Так точно, гранд! Только где и как именно, неизвестно, я подобрал его на той ферме, после того, как командир Китчам выстрелил по нему из винтовки, я решил, что бион-счетчик принесет пользу…

— Заткнись, — оборвал лсан. — Ты слишком много болтаешь.

В наступившей тишине стало слышно, как Зорак со свистом втягивает в себя воздух. А вот Гримм не издавал ни шороха, словно его и не было в каюте.

— Ты должен рассказать нам кое-что про вчерашний бой, — сказал Гримм. — Это важно.

— Я готов, гранд.

— Начинай с момента, когда заступил на дежурство.

Сол стал рассказывать о событиях вчерашнего дня во всех подробностях, минуту за минутой. Его блестящая память выдавала факты, и Сол удовлетворенно озвучивал их ровным, четким голосом. Он упомянул все: изменение данных энергосистемы во время движения и боя, тревожные сигналы, аварию, ее устранение. Рассказал и про безуспешные попытки связаться с Зораком. Он говорил до самого момента ремонта, пока Гримм не сказал:

— Достаточно.