Помоги проекту - поделись книгой:
Возможное объяснение следует искать во внутрицерковной обстановке первых столетий после прекращения гонений на христиан. В 325 году Никейский Собор осудил как еретика Ария и его учение, положив начало гонениям императорской власти на его сторонников – ариан, длительное время контролировавших Антиохийскую Церковь. Поскольку о хранившихся в Антиохии реликвиях вообще нет никаких прямых и официальных церковных сведений в Константинополе, они, видимо, оставались в руках антиохийских ариан. Но это только догадки.
В 362 году вернувшийся к язычеству император Юлиан Отступник (361–363) приехал в Антиохию. Во время этого посещения загорелся храм Аполлона, были повреждены крыша и статуя. Хотя в пожаре, вероятно, был виновен язычник, который оставил горящими перед статуей свечи, ответственность была возложена на христианина, и Юлиан приказал закрыть Золотую базилику – главный антиохийский христианский храм, а литургические сосуды и другие сокровища (реликвии) – среди которых, возможно, находилась и Плащаница – конфисковать. Когда этот приказ попытались выполнить, сосудохранитель собора священномученик Феодорит Антиохийский отказался выдать реликвии и был казнен. По мнению Д. Марквардта, именно тогда Плащаница вместе с другими церковными ценностями и реликвиями могла быть спрятана над городскими Воротами Херувимов.
Присутствие в Антиохии (и шире в Сирии) реликвий Страстей Христовых можно обнаружить лишь при помощи косвенных свидетельств. Ими могут служить обнаруженные археологами изготовленные в раннехристианскую эпоху специфические предметы (артефакты). В самой Сирии, раньше, чем в других местах, археологи обнаружили в гробницах IV века амулеты и фигурки, связанные с жизнью и Страстями Христовыми, в том числе копье Лонгина[73] и чашу Тайной Вечери. После тщательного изучения археолог начала XX века профессор Густав Эйзен пришел к выводу, что все они, по сути, были смоделированы на основе реальных священных предметов, которые когда-то хранились в тайниках для их безопасности, а затем были утеряны во времена преследований или войн[74]. Копирование с оригиналов этих реликвий могло произойти только в том случае, если они выставлялись для демонстрации, и не могло бы произойти, если бы в течение этого периода их продолжали скрывать.
Другим свидетельством сохранения предметов Страстей Христовых можно считать внезапное появление на рубеже IV–V веков на Западе безусловно навеянных Плащаницей изображений Христа с длинным, узким и величественным лицом, усами и бородой средней длины, с длинными волосами, падающими на плечи, иногда разделенными пробором посередине. Саркофаг, расположенный в Университете Перуджи (Италия), датируемый примерно 350–360 годами, изображает Иисуса с удлиненным лицом и длинными непокрытыми волосами. Начиная примерно с 370 года «классический» Христос, похожий на изображение с Плащаницы, начал появляться на саркофагах, которые теперь можно найти в Риме, Арле, Милане и Ватикане[75]. Аналогичное изображение Спасителя на серебряных вазах VI века было обнаружено в Херсонесе (Крым) и в Хомсе (Сирия).
Примерно 175 лет спустя после визита Юлиана, в то время, когда стены Антиохии восстанавливались после чудовищного разрушения, произведенного землетрясениями и пожарами, в квартале Кератейон, городском округе, прилегающем к Воротам Херувимов, появилась «внушающая благоговейный ужас и несущая подобие нашего Спасителя Иисуса Христа» икона. Как сообщали, «в этом образе возник во весь человеческий рост Иисус без туники и стали видны льняные ткани»[76].
В 542 году армия под командованием персидского царя Хосрова I захватила Антиохию. Ее жителей царь переселил в окрестности Ктесифона (Хосроева Антиохия). Император Юстиниан I вернул город Византии и восстановил его. Но удивительный образ Иисуса больше никогда не был замечен в этом городе даже косвенно.
Есть предположение, что, опасаясь персов, патриарх святитель Ефрем Антиохийский (известный как суровый борец с монофизитством, которое заменило в городе ариан) успел вывезти реликвию в безопасную Каппадокию.
Однако Марквардт предлагает рассмотреть и другую версию. Самым подходящим местом для сохранения реликвий, по его мнению, был тогда еще находившийся в безопасности город Эдесса[77], расположенный всего в 145 милях к северо-востоку от Антиохии.
Однако прежде чем рассматривать дальнейшую историю Плащаницы, сделаем важное отступление.
Серебряная ваза из Хомсы (древняя Эмеса) с изображением Иисуса Христа.
Появление нерукотворного образа
В середине VI века происходит очень интересное явление – почти одновременно появляются два «нерукотворных» изображения Христа, которые послужили основанием для древнего иконописания.
Первой такой иконой был Образ из Камулианы[78]. Он представлял собой льняной плат с ликом Христа и был обретен плавающим в источнике некоей женщиной по имени Ипатия[79]. Первое документально подтвержденное свидетельство об этой иконе относится к периоду между 554 и 560 годами, когда ее с большой пышностью возили по городам империи. О перенесении этой иконы в 574 году в Константинополь, где она стала палладиумом империи, сообщает византийский хронист рубежа XI–XII веков Георгий Кедрин[80].
Первый описанный в истории пример использования Нерукотворного Образа войсками в победоносных войнах с персами в царствование императора Маврикия (582–602) привел византийский писатель и историк Феофилакт Симокатта (580–630). Вскоре копиями Образа обзавелись различные города. О распространении копий Нерукотворного Образа в военных лагерях и городах написал в своей знаменитой книге «Взлет и падение Римской империи» английский историк Гиббон[81].
Во времена следующего императора Ираклия I (610–641) сила этой священной реликвии использовалась как для наступательных, так и оборонительных военных целей. Когда же под командованием императоров Константа II (641–668) и Константина IV (668–685) византийские войска потерпели ряд сокрушительных поражений, суеверные византийцы перестали развертывать священное изображение, и, как пишет Марквардт, оно больше никогда со второй половины VII века не упоминалось ни в одной военной хронике.
Одновременно с обретением образа из Камулианы происходит обретение Нерукотворного Образа в Эдессе, известного в истории как Мандилион или Убрус из Эдессы[82]. Для нашей темы, для темы обретения Плащаницы, важно открытие французским профессором-доминиканцем отцом Андре-Мари Дюбарлем свидетельства о том, что в это же время (около 590 года) было зафиксировано пребывание погребального полотна Иисуса в Сирии. В сирийском гимне указанного периода, обнаруженном Дюбарлем, есть строфы о великой церковной церемонии в Сирии по случаю пребывания «созданного без участия рук образа Христа». В гимне содержится новая и ценная информация, что «образ был создан из крови, воды и пота Иисуса» и что «он на холсте большой длины». Характеристика этого полотна совпадает с общей характеристикой Туринской Плащаницы[83].
На это же время приходится свидетельство Антония, паломника из Планцетии (современная Пьяченца в Италии), который около 570 года сообщает, что в гроте у отшельников на берегу Иордана прячут Плащаницу. Это первые и на сегодняшний день единственные свидетельства о судьбе Плащаницы на протяжении нескольких столетий. В этих свидетельствах для нас важно все: и тот факт, что спустя столетия подтверждается ее существование в этом регионе, и тот факт, что Плащаница находится одновременно с Нерукотворным Образом, не пересекаясь, на том же пространстве.
Это одновременное нахождение двух великих реликвий христианства не дает до сих пор завершиться научным дискуссиям об истории Плащаницы. Осознав это, историки Плащаницы внимательно рассматривают историю Нерукотворного Спаса, поскольку в древних текстах сообщение об одной реликвии на практике могло оказаться свидетельством о другой. Но в любом случае мы можем констатировать, что это совпадение впервые обрело время и место: конец VI века, Сирия. Возможно, город Эдесса.
Когда появился в Эдессе Спас Нерукотворный?
История Эдессы, этого древнейшего христианского[84] города Месопотамии, сегодня тесно связана с именем Авгаря V Черного, правителя Эдессы во времена Христа, и с обретением самой знаменитой иконы древности – Спаса Нерукотворного. Но началось все не с иконы.
Как утверждал в своей «Церковной истории» Евсевий Кесарийский[85], в архивах древней Эдессы он нашел два письма и перевел их с сирийского на греческий. В одном из писем говорится, что правитель Эдессы Авгарь Черный, страдая от тяжелой болезни и услышав о творимых Иисусом Христом чудесах, отправил к Нему посланца с письмом и просьбой «прийти… дабы исцелить болезнь, от которой стражду я». На это письмо Авгаря Иисус Христос, согласно Евсевию, дал письменный ответ, который гласил: «Блажен ты, поверовавший в Меня, не видев Меня… пошлю к тебе одного из Моих учеников, который исцелит тебя от болезни». Евсевий «прибавляет», на основании тех же источников, что в Эдессу послан был апостолом Фомой апостол Фаддей, один из семидесяти, который исцелил царя и проповедовал там христианство.
Все остальные подробности к истории Авгаря, в том числе и история об отпечатавшемся на полотенце Нерукотворном Спасе (Мандилионе, Убрусе), как выяснили специалисты по древнесирийской литературе, появятся значительно позднее[86]. А «письмо Христа» многие столетия будет главной достопримечательностью города[87].
А что с иконой Спаса Нерукотворного – когда она появилась в Эдессе? Здесь очень важным документом для нас является письмо-отчет самой известной христианской паломницы того времени Эгерии из Аквитании (современная Франция). В 381–383 годах она посетила Эдессу. По ее словам, по городу ее сопровождал епископ. В письме своим родным она подробно описала все местные достопримечательности, включая пруды, полные карпов, – но ни словом не обмолвилась о Спасе Нерукотворном, святыне, благодаря которой город вошел в историю христианства!
Также ни слова об интересующей нас иконе не написали ни святой Ефрем Сирин (он жил в Эдессе в конце IV века), ни автор летописной хроники Иешу Стилит (он жил в Эдессе около 507 года).
Что это значит? Подобное умолчание позволяет считать, что предание о Мандилионе (Убрусе) сформировалось не ранее V – середины VI века, возможно, в связи с неким появившимся в Эдессе изображением Христа.
Сирийская версия появления изображения Иисуса
Впервые сюжет с появлением в Эдессе изображения Христа возникает в сирийском памятнике «Учение Аддая апостола», который Елена Никитична Мещерская датирует началом V века[88].
Согласно тексту «Учения», царь Авгар узнает от архивиста Ханнана (Аннана) о Христе. «И пожелал Авгар сам предпринять путешествие в Палестину… но так как он не мог пересечь страну ромеев, которая ему не принадлежала… то он написал письмо и послал его Христу через Ханнана-архивиста». И когда Иисус получил письмо, Он сказал Ханнану-архивисту: «Иди и скажи ему, господину твоему, пославшему тебя ко Мне: „Блажен ты, который, хотя и не видел Меня, уверовал в Меня. Ибо написано обо Мне, что те, кто видят Меня, не поверят в Меня, а те, кто не видят Меня, уверуют в Меня[89]. Я пошлю к тебе одного из учеников Моих, который болезнь некую, имеющуюся у тебя, исцелит и излечит. И всех, кто с тобой, он обратит к жизни вечной. И город твой да будет благословен и враг снова не овладеет им вовеки“». Ханнан (Аннан) же был живописцем царя. «Он взял и нарисовал образ Иисуса лучшими красками и принес его царю, господину своему. Когда увидел Авгар-царь образ этот, принял его с великой радостью и поместил с великой почестью в одном из покоев дворца своего»[90].
Так выглядит первая и древнейшая версия появления изображения Христа в Эдессе. Оно рукотворное. И эта версия будет господствующей в Эдессе. Постепенно она трансформируется в греческом варианте в историю о Спасе Нерукотворном, чудесным образом появившемся на полотенце: «Омыв лицо и потребовав принести убрус (плат), Христос отерся.
В результате на ткани платка отпечатлелся Его Божественный лик». Это будет уже история о Нерукотворном Спасе второй половины VI века. В середине VIII века эта версия будет известна в Риме папам. Но только к началу IX века сложилось представление об Убрусе как о неотъемлемой части церковного предания. «Авторитетнейшие православные богословы будут ссылаться на него в полемике с иконоборцами»[91].
Версия Яна Вильсона
Но существует версия, противоположная и изложенной выше, и официально-византийской. Это гипотеза современного английского журналиста и историка Яна Вильсона, известная как теория Мандилиона. Согласно Вильсону, ученики Христа после Воскресения прячут Его Плащаницу в Эдессе. Поскольку никто не стал бы принимать в подарок погребальных полотен[92], Плащаница должна была превратиться в плат, что и сделал, по версии Вильсона, служитель царя, ведавший его головными уборами. Этот высокий сановник был одновременно хорошим ремесленником. Он изготовил золотое обрамление для сложенной вчетверо Плащаницы, которая была оформлена как «портрет Иисуса». Именно в таком виде Изображение и было показано Авгарю и исцелило его.
Согласно этой версии, после смерти уверовавшего в Христа правителя Эдессы Авгаря полотно был на 500 лет замуровано в нише над городскими воротами Эдессы. Его открытие, по версии Вильсона, произошло в 544 году, когда Плащаница была использована как палладиум во время осады города войсками персидского царя (шаха) Хосрова I (531–579). Но уже современные этим событиям историки писали, что шах снял осаду по банальной причине – город заплатил огромный выкуп. Версия о спасении при помощи чудодейственной иконы – поздняя.
Какая реликвия почиталась в Эдессе
Читатель должен уже привыкнуть к тому, что вся история, которую предлагает автор, построена на догадках и интерпретациях отрывочных сведений из текстов VI–X веков. При этом для написания этого текста автором учитываются как редчайшие свидетельства современников, так и их молчание или свидетельства косвенные.
Мы упоминали уже версию Джека Марквардта, по которой Плащаница прибыла в Эдессу в середине VI века. По версии же Вильсона, она была там спрятана с I века и только явлена в середине VI века.
Так или иначе, но известно, что почитание нерукотворного изображения Христа началось в городе после снятия осады в 544 году.
Эрнст фон Добшютц, исследовавший этот вопрос в начале XX века, пришел к выводу, что до того момента в литературе не упоминалось ни об одной иконе в Эдессе. В частности, ничего о ней не написано в «Эдесской хронике», православном сирийском тексте, составленном между 541 и 544 годами.
К тому времени, когда великая реликвия (икона ли, или Плащаница) стала почитаться в Эдессе, город уже был знаменит в христианском мире. «Это был оживленный цветущий город, изобиловавший христианскими церквями и монастырями, которых было, согласно одному арабскому географу, более 300, – пишет Ян Вильсон. – Назовем самые примечательные. В церкви св. Фомы были погребены мощи св. Фомы, которые, как полагают, были принесены сюда из Индии. Здесь был храм Исповедников, построенный в IV веке в память мученичества трех эдесских христиан Гурия, Самона и Авива, пострадавших при Диоклетиане. Неподалеку от этого храма находилась церковь св. Стефана. Ее в V веке превратил в храм из еврейской синагоги эдесский епископ. Следующим объектом паломничества был храм св. Иоанна и апостола из 70 Фаддея, одного из самый почитаемых святых в Эдессе. Считалось, что именно он принес в Эдессу христианство вскоре после Распятия (исцелив тогдашнего царя Эдессы Авгаря и обратив его в христианство). В конце V века останки ап. Фаддея и Авгаря извлекли из их гробниц за городом и поместили в серебряную усыпальницу в этой церкви».
Все это объясняет, почему Эдесса была обязательным пунктом всякого «большого паломничества» христиан первого тысячелетия.
Как мы уже сказали, с середины VI века к этим городским достопримечательностям добавилась чудотворная икона Христа на полотне.
Но с ней не все однозначно. Вне Эдессы, в греческой части империи эту икону воспринимают как «нерукотворную», как лик Спасителя, отраженный на полотне. Эта версия, как мы уже говорили, была известна в Риме.
В сирийской части ее воспринимали как чудотворную икону, написанную на полотне художником, которого Авгарь послал к Христу.
Самое древнее свидетельство о нахождении в Эдессе именно такой иконы содержится в хронике патриарха Михаила Сирийца[93]. Он пишет, что около 700 года у православной общины Эдессы не оказалось необходимой суммы, которую она должна была ежегодно выплачивать в качестве налога арабскому эмиру Эдессы. Руководители общины обратились за помощью к богатому монофизиту Афанасию бар Гуме. Тот дал эти деньги под залог «Эдесской иконы». А затем, желая сохранить икону у себя, Афанасий «приказал искусному живописцу изготовить дубликат, что тот и сделал так успешно, что тот самый образ, который был послан (руками Ханнана, скорохода царя Авгаря), остался у него»[94].
Предание о рукотворном портрете Иисуса из Эдессы нашло также отражение в арабо-христианской «Всемирной истории» Агапия Манбиджского (около 941)[95].
Постепенно Мандилион становится палладиумом Эдессы, заменяя тексты писем Авгаря ко Христу и Христа к Авгарю, которые обычно высекались на камне и помещались над городскими воротами. Теперь таким талисманом становится икона Спасителя.
Почитание, нестыковки и свидетельство придворного врача Смера
Распутывая известия об эдесской иконе, все время наталкиваешься на параллельно существующие документальные свидетельства, говорящие, что в разное время ее почитали то как нерукотворную, то как написанную художником. Но и в том и другом случае ее почитали как передающую подлинный образ Христа.
При этом и Марквардт, и Вильсон полагают, что именно в то самое время в городе находилась Плащаница. Попробуем обнаружить следы ее пребывания.
Итак, известно, что «Эдесский образ» хранился в небольшом храме святой Софии, построенном на месте собора, разрушенного знаменитым наводнением 525 года. Также стоит добавить, что храм был построен по приказу императора Юстиниана I и принадлежал к числу самых красивых храмов в Византии. Для святого образа было предназначено особое место в часовне собора справа от апсиды. Из-за того что в храме находился знаменитый образ, в нем не было никакого другого изображения.
Сегодня благодаря сирийскому гимну, восходящему примерно к 569 году, мы знаем довольно много об этом соборе, его убранстве и архитектуре. Известно, что место расположения собора было окружено водой, что у него был купол, свод, который покоился на четырех громадных арках, в результате чего все целое имело вид куба с куполообразным сводом и по представлениям того времени символизировало Вселенную. Алтарь изображал небесный трон Христа-Царя, к которому вело девять ступеней по числу ангельской иерархии. Благодаря Нерукотворному Образу, пишет Вильсон, собор стал святыней, аналогичной Иерусалимскому Храму для евреев, о чем напоминает древний сирийский гимн: «Велики тайны этой святыни», и в другом месте: «…скрывается в нем сама сущность Божья».
В этом храме время от времени происходили торжественная демонстрация и поклонение реликвии.
Церемониал почитания Убруса был зафиксирован в особом «Слове о святой и нерукотворной иконе Иисуса Христа Бога нашего, как чтилась в городе Эдессе жителями его». Он был составлен в Константинополе сразу после того, как реликвию привезли из Эдессы. Согласно этому тексту, большую часть года образ был помещен в особый киот с закрывающимися на тонкие железные замочки дверками. Дважды в неделю, по средам и пятницам, верующим дозволялось созерцать и возносить моления перед закрытым киотом, однако никто не мог «ни приблизиться, ни коснуться устами или взором священного образа». Только раз в году, в среду на «средней седмице» Великого поста, единственно архиерею, подобно ветхозаветному первосвященнику, дозволялось войти в алтарь и открыть киот. «Неприкосновенной губкой, смоченной в воде» он омывал Мандилион, а выжатую из губки освященную воду раздавал верующим, которые протирали ею глаза и получали очищение. В первое воскресенье Великого поста (праздник Торжества Православия) происходила особая лития – крестный ход с Убрусом. Святыня полагалась на особый трон и покрывалась «со всех сторон» белой тканью.
До нас дошло свидетельство о демонстрации Убруса, написанное сирийским врачом Смером, который незадолго до передачи святыни в Константинополь находился в Эдессе. Там он наткнулся на табличку, написанную на сирийском языке, которую перевел на латынь. В этом тексте есть среди прочего сведения о том, что святыню обнаружили в 544 году. В нем также упоминается об Авгаре. Смер называет реликвию «тетрадиплон» (то есть сложенный вчетверо). Последнего термина, по словам Вильсона, в греческом языке не было. Это соединение двух слов, которое практически использовалось только для обозначения Плащаницы. Благодаря этому мы получаем важную информацию о том, как показывали эту реликвию. Зритель видел только лицо Человека с Полотна. Но важность текста Смера этим не исчерпывается. Он пишет: «вы сможете увидеть не только изображение лица, но и всего тела». Этот текст был опубликован в начале XX века, но лишь почти через 80 лет выдающийся итальянский филолог Джино Дзанинотто[96] доказал его подлинность.
Итак, благодаря свидетельству Смера мы узнаем о присутствии и почитании в Эдессе полотна, на котором можно было увидеть «тело» Иисуса. Более того, это полотно хранится как самая большая реликвия в соборе. Мы точно не знаем, когда город обрел эту святыню и кто прав в споре: Вильсон или Марквардт.
С середины VI века историками дважды зафиксированы прямые (в гимне) и косвенные (Смер) свидетельства нахождения на территории Сирии, а точнее в Эдессе, Плащаницы или Полотна, на котором можно увидеть «изображение всего тела» Спасителя. Смер даже указал точное место нахождения Полотна.
Возникает естественный вопрос о причинах, по которым церковные власти Эдессы скрывают, что в соборе хранится Плащаница. Следует сказать, что мы сегодня плохо понимаем логику тех времен, в одном случае позволяющую демонстрировать Спаса Нерукотворного, а в другом не позволяющую открыть реликварий со святыней даже избранным. Возможно, этот запрет объяснялся словами Господа из Ветхого Завета: «лица Моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых» (Исх. 33: 20). Это было время иконоборчества, когда противники иконопочитания как проявления язычества уничтожали изображения Христа. Одновременно следует помнить и об исламском влиянии на православных жителей покоренных арабами или приграничных с их владениями земель.
Существует еще одна важная проблема. Если на появление реалистических изображений лика Спасителя понадобилось несколько столетий, то еще больше времени понадобится на то, чтобы Церковь и верующие признали нормальным изображение Его обнаженного тела, поскольку считалось, что «нагота приличествует только рабскому сословию»[97]. При этом на Западе категорическое неприятие наготы смягчалось греко-римской традицией воспевания физической красоты тела. На Востоке нагота была неприемлема. Константинополь будет на границе этих традиций. Полагаю, что это основная причина, по которой в Эдессе не раскрывали полотна полностью.
Все вышесказанное не отвечает на вопрос о судьбе иконы, то есть Убруса, с которого делали копии, распространенные по всей Сирии. Икона была в Эдессе. Но в общественном сознании эти два связанные с Иисусом полотна соединились в одно. А ошибку Вильсон выявил лишь спустя тысячу лет.
Полотно покидает Эдессу
Дальнейшие перемены в судьбе Плащаницы связаны с именем византийского императора Романа I Лакапина (920–944), царствовавшего в Константинополе в первой половине Х века. Как и многие его предшественники, он пришел к власти путем переворота[98]. Но, в отличие от других узурпаторов, Роман не убил, не ослепил и не оскопил молодого императора, у которого отнял трон: смещенный Константин VII Багрянородный (под таким именем он вошел в историю) даже воспитывался при дворе Романа и стал его зятем. Такое необычное для узурпатора поведение позволяет увидеть в императоре Романе человека не лишенного совести и понять причины его особой религиозности в конце жизни и царствования.
К тому времени территория некогда могущественной Византийской империи серьезно уменьшилась – Эдесса уже триста лет была частью арабского халифата. Впрочем, к концу правления Романа арабы стали отступать, чем император и решил воспользоваться.
В 943 году в столице империи праздновали столетие победы над иконоборцами. Религиозно настроенный император задумал весьма богоугодное дело – приобретение Нерукотворного Образа. Как я уже писал, к началу IX века Нерукотворный Образ из Эдессы признавался и почитался всем христианским миром. Авторитетный специалист по византийским и древнерусским иконам А.М. Лидов пишет, что «в данном историческом контексте обретение прославленного Мандилиона – важнейшей реликвии Христа, оказавшейся на территории арабского халифата и тем самым как бы плененной, представлялось задачей государственно-политического значения».
Император Роман отправляет за реликвией своего лучшего полководца Иоанна Куркуаса. Это была одна из самых необычных военных операций в истории. Византийские войска вторглись вглубь халифата, на территории, которые уже 300 лет не видели христианской армии. Время для операции было выбрано удачно. Раздираемый междоусобицами багдадский халифат фактически распался на мелкие независимые и нередко враждебные друг другу государства.
Весной 943 года войска подошли к стенам Эдессы. Эмир – правитель города – получил удивительный ультиматум: Эдесса избежит осады, 200 знатных военнопленных мусульман будут освобождены, город получит 12 000 серебром и гарантии неприкосновенности со стороны императора – и все это только за то, чтобы полководцу отдали священное полотно.
Эмир не знал, как ему поступить. Прежде всего потому, что священная реликвия привлекала в город многочисленных христианских паломников и приносила немалые доходы. С другой стороны, ничто не могло спасти город от византийцев.
Известно, что в столице халифата Багдаде халиф и его советники заседали не один час, прежде чем принять условия Куркуаса. Халиф вполне сознавал значение реликвии для Эдессы, но у него не было возможности оказать помощь Эдессе, и он очень хотел вернуть военнопленных. О своем решении халиф уведомил и эмира Эдессы, и Куркуаса. Было начало 944 года.
Узнав о согласии халифа, императоры (Роман Лакапин и Константин VII) отправили в Эдессу Авраама, епископа Самосаты. Речь шла о том, чтобы светское лицо не прикоснулось к Мандилиону нечистыми руками. Одновременно с епископом, что важно для нашей истории, за священным полотном был послан референдарий[99] архидиакон собора святой Софии Григорий. Он должен был произвести экспертизу и вместе с Авраамом привезти реликвию в Константинополь. Историю с попыткой подмены иконы в Константинополе знали и не хотели ее допустить.
Однако согласие на передачу Образа византийской делегации не означало окончательного решения проблемы. Необходимо было вывезти Образ из города. Христианское население оказало эмиру настоящее сопротивление. Современники утверждают, что сам факт переправы Образа на другой (византийский) берег Евфрата граничил с чудом. Сопровождаемый плачем и проявлениями ненависти к похитителям, Образ отправился в Константинополь сначала по воде, а потом по суше.
Жители не зря плакали, расставаясь с Образом, пишет Вильсон. До того как он был перенесен в Константинополь в 944 году, Эдесса страдала, главным образом, от стихийных бедствий. Но в XI веке город начинает переходить из рук в руки (византийцев, крестоносцев и турецких мусульман), так что христианское население и христианские святыни начинают повсеместно и полностью исчезать. Даже при относительно просвещенном турецком правителе Занги, когда Эдесса была отдана на два дня на разграбление воинам, гробницы Авгаря и апостола Фаддея были вскрыты, кости святых рассеяны, церковь святого Фомы превращена в конюшню, а церковь святого Стефана – в амбар. С 1146 года разрушения христианского города нарастают непрерывно. Сегодня ничто в Урфе уже не напоминает о бывшем здесь когда-то древнейшем христианском городе.
Глава 6
Константинополь и тайны его святых реликвий[100]
Се, от непорочных и всечестных знамений Страстей Христа, истинного Бога нашего – честных Древ, и непорочного Копия, и честного Титла, и чудотворящей Трости, и животворящей Крови, истекшей из честного Его ребра, и всечестного Хитона, и священных Пелен, и богоносной Плащаницы, и прочих знамений Его непорочных Страстей, – взяв воду, мы послали вам [эту] святыню, чтобы вы были ею окроплены.
Прибытие в Константинополь
Византийский император воспринимал себя как главу христианской общины на земле, а наличие священных реликвий – как свидетельство легитимности своей власти. Реликвии должны были поддерживать у воинов и населения Византии веру в незыблемость империи и богоизбранность ее императоров. Но территория империи неумолимо сокращалась. Отсюда усилия императоров по обогащению своей коллекции реликвий. Византийские правители хотели иметь буквально все, что было связано с Иисусом. Плащи, полотна, повязки и шарфы, используемые во время погребения Христа, должны были быть найдены и помещены в столице. Кроме того, реликвии выполняли очень важную роль палладиумов. Жители Константинополя верили, что святыни обеспечивают им вечную Божественную защиту ото всех возможных врагов.
«Константинополь мыслился как святой град, Второй Иерусалим – ожидаемое место Пришествия, – писал искусствовед А.М. Лидов. – Именно так он описывается средневековыми паломниками, которые двигались в городе от святыни к святыне как в некой пространственной иконе, священный смысл которой был гораздо важнее архитектурно-археологических реалий. В этой системе измерений храмы не сводились к стенам и даже к явленным на них иконографическим программам, но воспринимались как уникальные средоточия реликвий и особо почитаемых иконных образов, активно действующих в данном конкретном пространстве. Знаменательно, что в купола, стены и колонны церквей закладывались мощи святых, которые превращали материальную архитектуру в своеобразный реликварий – драгоценную оболочку духовной субстанции, существующей в незримом, но внутренне организованном и непрерывно чудотворящем пространстве»[101].
Заключенный в реликварий Нерукотворный Образ, «почтенный гость», как называли его современники, прибыл в столицу из Эдессы в сопровождении большой группы духовенства и военных отрядов.
В 1986 году французский профессор отец Андре-Мари Дюбарль нашел в Национальной библиотеке Мадрида богато иллюстрированное 574 миниатюрами «Обозрение истории», или Кодекс Скилицы[102], византийского сановника и историка Иоанна Скилицы, жившего во времена императора Алексея I Комнина (1081–1118). В этом историческом труде содержится описание торжеств, связанных с прибытием в 944 году в Константинополь Нерукотворного Образа, и, что самое главное, небольшая миниатюра, изображающая момент вручения Образа императору Роману. Художник представил четырехугольный плат с изображением лика Христа, но также и свешивающееся с руки императора длинное полотно. Долгое время это «свешивающееся полотно» воспринималось сторонниками Вильсона как изображение Плащаницы, как доказательство того, что именно ее привезли в Константинополь. Так же считал и автор этой книги, пока случайно не увидел другую миниатюру из этой хроники. Длинное полотно присутствует всюду, где речь идет о реликвиях. Оно предохраняет их от касания голыми руками.
Как бы ни хотелось, глядя на это свисающее полотно, сказать – да, Плащаницу привезли в 944 году в Константинополь, но аргумент оказался несостоятельным. Однако открытия последних лет позволяют утверждать: все же в 944 году в столицу Византийской империи привезли именно Плащаницу. Речь об этих открытиях пойдет ниже.
Поделиться книгой: