Комфорт проживания и самосотворение

***

С мальчиками как-то тоже не очень получилось. Голод гнал Сла̀ва домой, он в последнее время ощущал его внутри себя, а свининой, во всех ее гастрономических изысках, не наедался. А Вовчѝк распалился донельзя за придушение и вывих. Он по наивности считал, что все большие размеры не будут иметь конечной конфигурации, но, увы. Его горло сегодня так зажали ляжками, что вместе с запахами возбуждения он ощутил запахи смерти, а вывих бедра после захвата и вовсе мог закончиться костылями. Вовчѝку было обидно, ибо куда теперь стремиться? Он жаждал воздаяния, рвался жаловаться и размышлял о самых суровых мерах в отношении еще недавно столь желанной барышни. Жаждал, чтобы ее лишили чемпионского звания или коробку выдали ведерного объема, по ней будет в самый раз. Но Сла̀в знал, что Вовчѝк остынет по мере того, как болячки перестанут о себе напоминать.

Они оба думали, что такая сладкая жизнь у них будет продолжаться вечно. Уже скоро, а у Сла̀ва-то точно раньше, все сладкое закончится, он перестанет получать пособие и жрать до помороков, а стоять у него совсем не будет, вернее, нечему будет стоять. Зачеркнув свой последний человеческий контур, он встанет в ряд самой мелкой обслуги демонов. Он будет питаться впроголодь, своим будет видеться чертом в его изначальном обличии, и весь отряд ему подобных станет ему средой обитания. Чертей не жарят и не едят, а Вовчѝка, что обратится свиньей, будут тысячи раз жарить и есть, то ли за местной трапезой под водочку, то ли там, в аду, на вертелах. Но пока их беспокоили еще, как они считали, человеческие проблемы. Хотя, если бы люди были рядом, то не опознали бы в них себе подобных.

Сла̀в скоро получит заслуженный статус, но черти такого уровня в табеле о рангах в царстве Сатаны могли только дерьмо выскребать за демонами, да быть на посылках. А если их закидывали в мир людей, то они кроме как устраивать мелкие пакости и подпорчивать жизнь, ничего более не могли. Черти, как и все вокруг, были бессмертны, но статус их навечно был определен – это мелкая, противная нечисть, которой легионы. Сла̀ву-черту была состряпана роль в готовящихся деяниях хозяина, и до его завершения он будет слоняться вокруг гнезда, а после отправится на постоянное обитание в чертоги ада.

У каждого, даже не знавшего ни имени своего, ни родителей, ни родины, у каждого, кто не был рожден как человек, а был добыт и переработан как сырье, была милость божья в ад явиться в человеческом обличии. А может он заехать туда из своей первой жизни, вида мерзкого людям, с мордой черта, которая была сотворена халявой, бездельем и похотью. Все воскреснут: и праведники, и грешники, только все в разных обликах. Кто в ад отправится в лике человека-мученика, кто – свиньей на вечное поедание, а кто – чертом-прислужником. Вот такой комфорт проживания в вечности.

***

Как известно, Сатана на целый век оставил землю, предоставив людям в двух мировых войнах отстаивать, у кого идеи лучше, а Творец и Создатель, как и в самом начале, ждал, что люди, пройдя свой путь, обретут любовь и нравственность. Но с 1944 года Сатана вновь стал активно интересоваться делами людей, и далеко не фронтовыми сводками, пленениями и парадами. Человек опять начал вторгаться в ремесло Господне, в таинство деторождения. Сатанинские посланники начали присутствовать в этих делах уже с 1973 года, с лаборатории Карла Вуда. С 1977 года в Великобритании, с 1986 года в Москве и Ленинграде у профессора Б. Ионова, лаборатория которого до 1994 года зачала в пробирках полторы тысячи детей, а к 2010 году на планете Земля было уже около 4 миллионов таких зачатий. Люди это придумывали и реализовывали, назвав экстракорпоральным оплодотворением. Сатана не обладал реальной возможностью соития с земной женщиной, но даже если бы имел такую возможность, получилось бы все равно обличье демона. Все люди, кто на Земле занимался этим в теории и на практике, были теперь у него, за редким исключением, и они уже долгое время работали над реализацией возможности его появления в человеческом облике. Теория была создана и готовилась сейчас к реализации.

Агасферу общая картина была неизвестна, роль его подсобная: опекать и присматривать за человеком – роль няньки. Он знал, что одной из главных проблем было создание чашки Петри, в которой и должно было произойти оплодотворение яйцеклетки, и в которой эмбрион должен был находиться до помещения его в матку. Той самой чашкой Петри и было яйцо, слепленное из пепла грешников и обожженное на адском огне. В каких-то только там известных пропорциях создавалась питательная среда между божественным человеческим сотворением и сатанинским обличием. Второй, известной Агасферу, сложностью было полное созревание женской яйцеклетки до помещения в яйцо. В этом моменте его работе отводилась важная роль. Он должен быть помочь подопечной восстановить нормальный менструальный цикл, чтобы на нее не влияли ни стрессы, ни физические нагрузки, и следить, чтобы были правильное питание и достаточная масса тела.

Агасфер был погружен в изучение обычных женских вопросов: гигиены и питания. В этом никто здесь не мог разобраться кроме него, имевшего хоть какой-то опыт жизни среди живых людей. Он требовал себе командировочку: быть выпихнутым в мир людей, самостоятельно выбрав век и территорию, а годами и днями внутри он мог сам распоряжаться и двигаться во времени. Сначала хотелось в гости к сэру Гамильтону, двоюродному брату того самого Ч. Дарвина. Гамильтон и создал ту самую «евгенику», что значит «рождение лучших». Вся суть той евгеники была в улучшении человеческой породы за счет отбора лучших производителей. Людей надо было научить правильно спариваться. Это в то время, когда Сатана оставил людей, ими овладел страх собственного вырождения. Негодный человеческий материал стал исключаться из процесса размножения, начались кастрация и стерилизация женщин. Потом все «неарийцы» были признаны «недочеловеками» и в целях улучшения «породы» людей подлежали уничтожению. Где-то в это же время советский биолог-животновод осеменил двух самок шимпанзе человеческой спермой. А биологи-материалисты из коммунистической академии, поддержав его, начали осеменять женщин спермой обезьян. Сейчас все эти «творцы-умельцы» трудились в одной «шарашке» за красной стеной, пытаясь родить абсолютное зло с человеческим лицом, обрядить в божью личину ослушника Отца своего и врага человеческого, явить Антихриста.

***

Кот лежал в своем углу и думал свои некошачьи думы. Через несколько часов он окажется в других территориях и в совсем другом времени, но так как то время в реальности давно было прожито, там можно было вести себя как угодно. Можно было прожить там час, день или месяц, а потом опять к началу возвращаться. В прошлом никто и никак не может изменить будущее, вопреки идеям писателей-фантастов, но может подсмотреть и научиться вполне тому, что по каким-то причинам будет забыто и выпотрошено потомками. Агасфер собирался в XXI век за лекарствами и консультациями. Демоны были злобны и тупы, все схемы сотворения Антихриста отрабатывались искусственным разумом, новым творцом и правителем, пусть и подотчетным Хозяину. Тот понимал, что отправленная блудить, избранная ими из колена Данова может вернуться с потерей дара деторождения и утратой женского здоровья. Она, как человек, могла иметь все болезни времен, в которых прожила, и все те хворобы не дадут ей выносить плод. Помимо этого, Агасфер должен был заехать туда, где, в продолжение идей и ремесел XX века, начали редактировать ДНК.

На кухне сидел Сла̀в и пожирал уже вторую банку консервов. Агасферу дано было видеть того уже в нажитом им обличии, оно еще мутно, но красочно вырисовывалось общими линиями. Самым убедительным был хвост, который у сидящего на стуле черта болтался чуть ли не до пола, раскачивался и дергался в такт того, как тот проглатывал очередной комок плоти человеческой. При этом он его пропихивал водкой, засовывая в стакан проросший мелкой порослью волос пятак носа. Потом икал, чихал, распространяя вокруг себя облако вонючей, липкой взвеси. Хотя тот и не был рожден женщиной-человеком, а был добыт как сырье, однако вначале имел облик по образу и подобию. Слышно было, как в телефон орала пьяная Петровна̀, выкрикивая свои страхи про покалеченную мебель. Девочки уже столько пропустили клиентов, что все полное, и ей даже подлили то, что не смогли мужелюбы на кухне. Потом заявилась Мескалѝн, замок на жопе, видимо, был сломан в процессе эксплуатации, и жопа была наглядно предоставлена. Коту пришлось созерцать, как возбужденный трапезой Сла̀в имеет ее, облизывая с ее ляжек испражнения предыдущих за сегодня 107 клиентов-любовников. Он просто был в диком возбуждении, видя перед собой спину, уже проросшую шерстью оборотня.

А у Вовчѝка отобрали мечту в то, что объемы будут непрерывно расти, и его счастье будет бесконечным. А тут выходило, что дальше его будут только калечить. А как жить без мечты? Он сидел в бюро жалобщиков и, озлобленно аргументируя, требовал порядка. Он сегодня никого не хотел, и жизнь его, теряя смысл, делала Вовчѝка несчастным.

***

XXI век знаменателен. Если с середины XX века людское сознание кормили идеей покорения космоса, что было, вроде как, то же самое, что обрести рай на земле, то в XXI веке начали кормить идеями создания искусственного разума, создав который, они обретут правителя, щедрого и справедливого. Но никакого разума в не человеке быть не может. А если люди все же создали его из своего опыта, то он, сотворенный, понимает, что создан людьми именно по причине того, что сами творители слабы и несовершенны. Он не восстанет против своих конструкторов, а первой и главной своей миссией будет считать создание теперь им уже во всем совершенного человека. В этом он увидит свою главную потребность, и эталоном совершенства для него будет Сатана. Создавая гнездо и населяя его подобием людей, он готовился к своему главному сотворению: соединению божьего подобия с врагом человечества и воцарению того. Но разум был разумен и понимал, что такое можно свершить только в том обществе, где людям дано то, чего они больше всего желают. Люди желали жратвы, зрелищ и секса; вроде как, совсем недалеко ушли от времен Нерона, потому и зверь будет править.

Агасфер собирался в страну, сотворенную в первой четверти XX века тем самым человеком, для которого любое проявление веры в Бога считалось «труположеством». Это был раб идеи, и только следующий будет рабом власти, но объединяет их одно – людоедство. Эта идея открыла плотину людоедства власти, которая больше никогда не закроется. Люди навсегда останутся мусором, а главных людоедов будут чествовать и вспоминать в своих партийных молитвах. Это страна, которая проиграла XX век и теперь разворачивалась в XXI, сохраняя свой главный козырь и традицию высочайшего уровня патриотического воспитания и верности власти.

Вокруг – теплый день второго весеннего месяца Нисан. На скамейке в сквере сидит мужчина, годов так 30-35, одетый в стильный, светлый в мелкую полосочку костюм и светлую же рубашку. Весенний сквер был великолепен, воздух был почти неподвижен, цвела и пылила береза. Людей в сквере было много, в основной массе это были женщины-матери или женщины-бабушки. Все они были с детворой, которая со своей юной радостью заполняла весенний цветущий воздух визгом и криками. Люди кидали в воду кусочки белых булок, на которые налетали стайки уток и сплывались важные длинношеие лебеди. Это были живые, настоящие люди, хотя это время ими уже было прожито, но это были люди рожденные, а не сотворенные, развившиеся, а не трансформирующиеся. Но они, к своему собственному горю, тоже не все выбрали жизнь по вере, а по идеям и постановлениям. Он-то точно знал, что всем этим детишкам воздастся только по вере родителей. Он смотрел на них и думал, что же их позже заставит изобрести искусственный разум и дать ему собой распорядиться. Может, и жажда справедливой жизни, а может, нежелание воспринимать любовь, которую для них оставил Христос. Мужчина был грешник, и звали его Агасфер. Он не верил, что Сатана прав, и что люди не заслуживают любви и внимания Бога. Сам же он сюда прибыл по неотложному делу только сегодня. Сейчас, сидя на скамейке, он ел счастье, которому люди забыли цену и назначение – это была свежая белая булка. Небо было синее, в далеких белых облаках. Вода в пруду блестела и переливалась мелкими звездочками, отражая в себе солнышко, этот свет Божий, что и есть прародитель любви. Солнышко согреет всех одинаково – и праведников, и грешников.

На этом месте Агасфер уже был за свою долгую жизнь. Впервые это случилось в 1670 году, когда сжигали старца Авраамия – сподвижника протопопа Аввакума. А потом еще дождался, когда для устрашения здесь вывесили обрезки четвертованного Степана Разина. На этом же пустыре жгли волхвов и казнили стрельцов. В начале XXI века здесь открыли памятник «Дети – жертвы пороков взрослых»: антропоморфные монстры окружают безгрешных детей и навязывают им мерзости своего пребывания среди рода человеческого. Агасферу, данным ему зрением, было видно, что эти монстры дышат и потеют. Все эти фигуры неимоверной злобы и такой же неимоверной силы людей искусно пугали, а надо прославлять покаяние и любовь Христову, которые всегда и везде будут единственным оружием борьбы с воровством и невежеством, равнодушием, садизмом и нищетой. Пора поставить памятник до небес – монумент по имени «Любовь», что и будет мостиком покаяния. Мало знать о своей греховности, нужно молить о прощении. А народ, у которого рядом с детьми живут эти потеющие демоны, может, и не должен иметь продолжения. И разве Родина, что не в состоянии защитить своих детей от таких демонов, может быть Родиной?

Агасфер ехал по городу в высоком красивом автобусе. Он возвращался из главного центра материнства и детства. Что надо было – увидел, что хотел забрать, ему, конечно, отдали. Город уже погружался в вечернюю мглу, горели придорожные фонари, а окна домов блестели в споре с последними солнечными бликами и включенным уже электричеством. На первых этажах красивых зданий современной и старой архитектуры светились витрины магазинов, ресторанов и кафе, люди в суете заполняли места вечернего пятничного веселья. Вот только пятница сегодня была той самой, что уже третью тысячу лет зовется Страстной. Недалек тот день, когда все увеселительные заведения закроют, а по неведению будут считать умерших, хотя надо было считать выздоровевших, ибо потом останутся только те, кто не болел, и как бы выздоровевшие. Вот такой комфорт проживания.

***

Сны ему теперь не снились, он только чувствовал, что ночью скрежещет зубами, а Мескалѝн сексуально подвывает. Умываться он, конечно, не стал, да никуда, вроде, с утра и не собирался. На улице холодно, а все вкусное – в квартире. Прошла в туалет Мескалѝн, виляя голым задом, Сла̀в ей даже дверь не дал прикрыть. Высший класс! На кухне стояла коробка, которая сверху была завалена приличной кучей денег. Кормилица заработала в образе станка токарного. А вот водка закончилась, пришлось собираться на улицу. Мескалѝн надо было сдавать коробку, а у Сла̀ва была жалоба, прямо-таки серьезная. Они прихватили пару банок консервов, чтобы рядом позавтракать. Мескалѝн перед выходом все булькала коробкой, было мнение, что Петровна̀-гадюка отлила себе. Потому Мескалѝн сразу нырнула в такси рядом с водителем: кто ей может отказать, тем более, что не хватало всего одной пайки. Сла̀в пешком потащился, за ним тряслись два волка, явно к банкам в мешке принюхивались. Вчера у него прямо на улице была ситуация: какой-то, непонятной наружности, обозвал его чертом и пытался плюнуть. Сла̀ва это очень даже задело, и он ответил, что тот сам черт, на что тот тип, разразившись диким хохотом и плюясь, убежал в пелену падающего снега. Это явно был какой-то враг, и власти должны знать об этом. Сла̀в длинно и эмоционально жаловался, прижав микрофон к губам, он пытался как можно точнее описать приметы злоумышленника. Он, конечно, не понимал, что сам подает сигнал о своей готовности к главной процедуре. И когда они с Мескалѝн уже ели и пили водку в ближайшем заведении, ему позвонили с приглашением на завтра. Приехал Вовчѝк, опять энергичный и с новыми планами. Оказывается, отработав смену, к нему приехала Мамо̀нт, обласкала ушибленные места, и комфорт вернулся.

Часть 2

Восставшие из ада

Азиат был образован и смышлен, он в момент понял, от кого к нему пришли. Его неимоверно затрясло, и дело чуть не дошло до обмороков. Да, он пытался редактировать ДНК, управлять мутациями с целью удалить или добавить конкретные участки генетической информации. Он модифицировал эмбрион, изменил геном, но получил неправильные изменения в гене и строении мутаций. Уровни технологий еще не позволяют удачно экспериментировать на людях: существуют огромные риски спровоцировать непредсказуемые изменения в организме человека. А то, что с его стороны было заявлено об успехах, так то – страсть славы и первородства. Вид у этого светила земной науки был пожеванный и жалкий. Он думал, что сейчас немедленно умрет и там уже будет определен на службу. Но он был вовсе не интересен, и ничего подобного от него Агасфер не потребовал. Этот фигурант был типичным представителем рыночного ученого в нынешнем мире.

Агасфер еще помнил время, когда люди жили чувствами, но не мог вспомнить, когда же наступила жизнь страстями. Сейчас его занимали мысли, как будет встроен этот дважды високосный год в историю людской цивилизации. До этого такие комбинации образовывались дважды: в 1212, затем 1616, и вот в нынешнем году. В 1212 Орден францисканцев искушает детей Франции и Германии отправиться в очередной крестовый поход за освобождение Гроба Господня. Все дети позже будут проданы в рабство на невольничьих рынках Алжира. В 1616 году учение Николая Коперника, положившее начало первой научной революции, католической церковью признано еретическим. Что оставит после себя 2020? Память о мировой пандемии или этих новоделов, которые в 1953 году открыли двойную спираль ДНК, в 2003 году расшифровали геном человека, а теперь берутся управлять и мутациями в нем. Но видение будущего доступно только Господу-Создателю, и только он участвует в его оформлении. В годы двойного високосного стояния на один день, 29 февраля, от восхода до заката Создатель оставляет людей на попечение Року (Судьбе) – силе, которая в этот день предрешает события человеческой и общеземной жизни. Вот после этого и будет видно, что построится в том, 2020 году. Все бы так, но Сатана сам сейчас будет пытаться все заровнять на этой земле: и чувства, и страсти, и науку – сделать людей окончательно немощными и привести их ко второму пришествию Христа, Страшному суду и окончанию времен. И все это начнется с обретения им облика Антихриста. Агасфер привычно ожидал второго пришествия, он давно уже был готов к собственной казни, но в последнее время у него появились другие ожидания, которые он сам не очень понимал, но чувствовал, что будут перемены. Откуда они придут, он не догадывался. Он нашел все, что нужно: и лекарства, и одежду, и методики, и много еще чего для будущей своей подопечной. Все доставят позже по его заказу, сам он туда не мог провезти никакой контрабанды, даже ту самую белую булочку.

***

Это случилось с ним давно, он был большой любитель погонять на чужой машине по ночному городу. В тот вечер ему для перегона подогнали под дверь классную тачку, да еще и цвета красного перламутра, его любимого. Такой цвет прямо упирался Сла̀ву в глаза и разжигал внутри страсть. В ту ночь он так и не уснул, полный желания отработать ее немедленно, и глубоко за полночь уже не смог бороться с искушением. Тачка была – зверь! Все кругом было чудным, пока чуть за чертой города он не увидел идущую по разделительной полосе девочку на тоненьких ножках и в короткой юбочке. Он начал тормозить на ее жест остановиться, но передумал и газанул. От резкого перепада оборотов машина вильнула. Удар, и девичья фигурка оказалась в воздухе. Сла̀в проскочил приличное расстояние, потом сдал назад. Девочка лежала на дороге, лицо и руки ее были в крови, а ноги неестественно выгнуты. Лицо было совсем залито кровью, а руками она тянулась к нему и просила помочь ради всего святого. Но, видимо, уже тогда в нем ничего святого не осталось. Он медленно поехал, ослепленный светом встречной машины. Вновь удар, колеса встречной машины окончательно переломали хрупкое тельце и умчались в темноту. Умчался и Сла̀в. Иногда он вспоминал это происшествие, и чем больше проходило времени, тем больше оно казалось ему юморным, а в последнее время – и вообще забавным. Ту историю он и собирался продать за деньги. Мескалѝн таскала деньги ежедневно, и он вполне мог заплатить с них, но ему уже хотелось быть услышанным и вознагражденным. Хотелось страстей.

***

Виктима сидела на песке в полумраке, обернутая в вонючую рвань, которую она стянула с полуистлевших трупов в глубокой холодной яме. Ее в числе 800 наложниц царя Шлома осматривала царица, которая потом родит ему сына. Во время осмотра она остановилась на ней, велела раздеть, отмыть и расчесать. Во всех местах своего пребывания Виктима не нужна была как простая проститутка: она должна быть именно блудницей, которая отдавалась не за материальные блага, а следуя традициям и обрядам, во имя одного или множества богов. Это была религиозная проституция. Царица, увидев ее готовой для подачи к сексуальному столу царя, приказала немедленно сбросить ее в яму с трупами. Ворон быстро достал ее оттуда, но она успела провоняться, ее трясло от холода и ужаса. В предыдущих местах ее пребывания была одна низость, а люди – звери, но те хоть говорили о каких-то правилах. Но теперь кругом только дикость, и причислить кого-то к людям вряд ли возможно. Ворон появлялся только по зову и только в минуты смертельной опасности. Он по-демонически уничтожал всех вокруг и вытаскивал ее из всех ситуаций. Сейчас не было смертельной опасности и можно было, сидя, умереть от холода, голода и насекомых, которые под этими тряпками жалили ее беспрестанно и разъедали кожу на голове. Вдруг оказалось, что рядом с ней шатер, покрытый войлоком из верблюжьей шерсти, и там, вроде как, мерцает огонек. Она пошла туда, с трудом переставляя свои тоненькие ножки, босые и побитые.

В шатре, у маленького пламени, сидела женщина, одетая в простые рубища, покрытая груботканым платком из козьей шерсти. Это была Маалат, жена Исава, которую он двенадцатилетней взял сверх других жен. Она была дочерью Измаила, пророка, который был сегодня похоронен в 137-летнем возрасте. Отец хотя и был шейхом и примирителем, но не пользовался никакими привилегиями и был похоронен как все, замурованным в нишу. Сейчас она размалывала зерно, вспоминая, как за три дня до смерти отец призвал ее. Он всегда ее любил и баловал, а всех своих 12 сыновей воспитывал в жесткой воинской традиции. Он призвал ее, и от лишних ушей приблизив, рассказал эту историю своей жизни. Когда Господь призвал его отца Авраама на гору Мориа, чтобы тот принес ему в жертву своего сына и его брата Исаака, Измаил вместе со слугой Авраама последовал за ними. Три дня они шли к горе Мориа. Потом он видел, как Авраам вместе с Исааком готовил жертвенник, и как отец занес кинжал над сыном, как явился ангел и выбил кинжал из рук Авраама. Измаил слышал голос Бога и видел ягненка – агнца. Потом они ушли, а он вернулся, чтобы поднять кинжал, что был занесен над головой Исаака и обагрен кровью агнца. Когда он поднимал его, то услышал голос Сущности, и смысл был таков, что кинжал тот имеет силу уничтожить любое зло, но только единожды, и если сомневаешься, что сможешь знать, что есть истинное зло, то не принимай кинжал. Если нет, то сберегай это могущество и не ошибись в выборе. Так он, Измаил, стал хранителем завета Божьего. Измаил сделал тшуву (раскаялся) в своей предыдущей жизни. Но сейчас, умирая, понимал, что если кинжал останется у его потомков, которые далеки были от праведности, то может не случиться того, что должно по пророчествам произойти. Все его 12 сыновей, которые по-своему понимали зло, борясь со своим личным злом, закроют дорогу пророку света, который придет, чтобы сделать его народ цивилизованным и восславит культурой. Но все братья подозревали, что такое оружие есть, и втайне мечтали им овладеть. По традиции, на похоронах оружие клали в могилу умершего. Измаил боялся, что если так произойдет, то братья достанут его и станут владеть кинжалом даже не по праву первородства, а при помощи убийств. Тогда, на горе Мориа, последними словами Бога было, что, когда кинжал будет использован, люди услышат его голос. Измаил боялся, что голос этот для всего его рода будет ужасным, если кинжал используют в личных целях возжелавшие власти. Измаил передал кинжал своей дочери, взяв с нее клятву, что он никогда не попадет в руки ее братьев. Маалат понимала, что они уже ищут кинжал и скоро к ней придут, прознав о ее тайном разговоре с отцом. Братья были жестокие, они заставляли носить ожерелья из ушей и носов своих врагов. Она боялась и ненавидела их. Ее муж, Исав, не сможет ее защитить. Она не знала, куда деть кинжал, но по слову, данному отцу, она сохранит тайну, даже будучи растерзанной. Женщина понимала, что их род может погибнуть по воле Божьей.

Циновка на двери закачалась, какая-то фигура закачалась и упала бездыханно. Маалат попыталась ее поднять; это была девочка, которая с трудом дышала, видимо от голода и общего истощения. Хозяйка шатра взяла глиняный кувшин, окропила той лицо и поднесла воду к губам. Девочка схватила обеими руками кувшин и стала жадно пить воду. Маалат зажгла три свечи, усадила девочку спиной к центральной опоре шатра. В это время тряпка спала с головы пришедшей, и все заполнилось медным свечением. В свете лампад это выглядело как сокровищница волшебника. Маалат такого не видела никогда, наверное, лишь дочери пустынных богов могли быть так украшены. Тряпки на гостье были ссохшиеся и источали запах гниющей плоти. Она помогла девочке стянуть с себя эти вещи и выбросила их, откинув циновку у входа. Тело у девочки было совсем не с местных земель: бледное, израненное и воспаленное. Локти и колени были сбиты, а стопы стерты до язв. Воды больше не было, и Маалат легкими движениями начала протирать песком ее кровоточащие раны в надежде избавить их от паразитов. Женщина неожиданно опомнилась и сунула девочке в руку лепешку. Та начала ее жевать, с трудом проглатывая. Маалат взяла кувшин и пошла за водой, предварительно накрыв гостью мягким козьим одеялом. Для себя она точно решила, что эта прекрасная девушка, верно, сбежавшая пленница злобного джинна – ифрита.

***

Агасфер застал Сла̀ва, собирающегося на свое первое посещение «Страстезападения». Визитов, как правило, должно было быть два: от большей части не требовалось отречения от всего человеческого и признания себя кем-то. Тех, как правило, сразу отправляли в свиных образах в ад или оставляли здесь, но везде они были лишь пищей. Со вторыми было сложнее: от тех, кто обретал образ черта, требовалось отречение и признание себя таковыми. Их тоже или здесь оставляли, или в ад препровождали, но всегда они были обслугой. Сла̀ва, конечно, оставят здесь с его особой миссией. Эта фабрика работала всегда; те, кто еще вроде как люди, приносили сюда сами свои поступки, озвучивали их и теряли окончательно свой облик, данный Господом-Создателем. Мало того, что они приносили и озвучивали, они еще и торговали, стремясь подороже продать все мерзкое, что сокрыто в них, выдавая это за добродетели. Как только это озвучивалось ими как доброе дело, они были готовы к расписанным для них образам: чушки – пищи или черта – прислужника. Так каждый устраивался в мир – структуру гнезда, из которого выйдет Антихрист, и его начнут восславлять как мессию всего поднебесного мира.

Сегодня, с первым визитом Сла̀ва в «Страстезападение», кончается срок его, Агасфера, попечительства, ибо у того появятся свои распорядители дальнейшей бесконечности существования. Тем обстоятельством Агасфер был очень даже доволен, помещение уже настолько провонялось испражнениями и мерзким потом полуживотных, что даже в обличье кота находиться там было невозможно. Пустые банки уже не выносили, они катались по квартире, озонировали неотрекшимися и неотказавшимися, хотя и грешниками. Места в раю им не нашлось, и черти перекрутили их в мясорубке. Черту не нужно было быть ни умным, ни хитрым. Главная его профессиональная способность – отсутствие жалости и сострадания к людям. Это существа, сотворившие самих себя, ибо никто не назовет черта человеком, и никто его не назовет животным. Это как раз то самое промежуточное существо без обратного хода. Человек может сотвориться чертом, но черт человеком не станет. Человеческое можно потерять, но найти вновь невозможно. Кто-то в муках умирал за свое человеческое, а кто-то мерзостью приторговывал. Вот такие страсти и самосотворение.

***

Виктима давно потеряла счет дням, месяцам и годам. В отношении нее время протекало совсем не так как-то. Везде, куда ее всовывали, время как будто пригибалось, но не под движение солнца или луны. Это время давно было кем-то прожито, и они входили и выходили из него как из чего-то мертвого и давно исчезнувшего. Люди, ее в тех временах окружавшие, относились к ней зло и потребительски: домогались, принуждали и всегда били. Только подстричь волосы никто не мог. Поднявших на то нож убивал ворон, а заодно и тех, кто рядом. Видимо, в конечной точке она была нужна в таком виде. За ней стояла демоническая сила, и все это понимали, боясь и проклиная. Нескончаемые попытки сжечь девочку на костре заканчивались одинаково: возжелавшие того немедленно умирали с застывшим в глазах ужасом.

Женщина подняла кувшин на плечо и двинулась к шатру. Сейчас она уже начинала понимать, кто к ней зашел: она точно была из племени Пери, которые жили на звездах и были спутниками праведников. Это были самые прекрасные из женщин. Эта пери была украдена джинном и бежала от него. Джинны были существами, созданными из чистого бездымного пламени и не воспринимаемыми человеческими чувствами. Они крали прекрасных девушек пери, лишали их крыльев и принуждали становиться их женами, но те предпочитали смерть. Маалат откинула полог и зашла в шатер. Девушка сидела в той же позе, прикрытая козьим одеялом, а на ее плече сидела, как показалось Маалат, огромная черная птица, в глазах которой каплями крови искрился отраженный от лампады свет. Это была ужасная птица Шахор, из пустыни Негев, которых их народ всегда боялся, как смерти и засухи. Маалат нагрела козьего молока и, добавив лепешку, дала девочке. Та стала есть, отщипывая маленькие кусочки: один себе, один ворону. Тот еще умудрялся запивать из чашки молоком. Теперь женщина была уверена, что это пери, ведь те славились как повелительницы птиц. Маалат сразу поняла, куда спрячет переданный ей отцом кинжал – она вместе с пери отправит его на звезды, а там его братья точно не найдут. Она решила все поведать девушке и попросить забрать кинжал с собой. Начала свой рассказ, пери слушала, и Ворон слушал; закончила тем, что боится братьев, которые придут и убьют ее, если она не нарушит клятву, данную отцу. Вот и девушке может грозить опасность, но та ее успокоила, сказав, что бояться нечего. Вот уже кто-то ввалился: большой, с перекошенным злобой лицом. Он стал требовать от женщины, чтобы та сказала, где кинжал, оставленный ей отцом. Но это был вовсе не брат, а внук того слуги, который ходил с ее отцом на гору Мориа. Он тоже знал о кинжале и страстно желал его заиметь. Маалат отказалась что-либо ему говорить, тогда он схватил ее за голову, а Виктима схватила его за одежду. Тот замахнулся на нее свободной рукой. Клюв Ворона щелкнул, и вымогатель упал оземь без звуков и причитаний. Он был мертв. Маалат затрясло, она, плача, стала разматывать пояс, под ним был кинжал Авраама. Она передала его пери, теперь уже в полной уверенности, что ему не грозит попасть в руки ее братьев. Потом она поднялась, помогла собрать волосы прекрасной деве и прикрыла их своим лучшим платком. Ни Виктима, ни Ворон не знали, когда их могут вернуть в исходную точку. Это могло произойти в любую минуту.

За время, проведенное вместе, Виктима и Ворон научились в одно движение понимать друг друга. Долгими ночами в темницах она учила Ворона говорить человеческими словами, а он ее – птичьими. Ворон мог становиться очень большим, и когда из-за своего неподатливого и бесстрашного характера ей приходилось спать на каменном полу, он подстилал ей свое крыло. У Ворона, оказывается, была жена, но детьми они так и не обзавелись, хотя и были верны друг другу. Так вот – он еще умел и петь, правда, не очень музыкально, но старательно.

Братья явились, но не по одному, как думала Маалат, а все вместе, при полном вооружении, как будто она могла с ними воевать. Они были лучшими воинами, отважными и бесстрашными к врагам, каким был и их отец. Но сейчас каждый из них мечтал забрать себе Божью силу, чтобы покорить своих же братьев и возвыситься. Но все это, как сказал ей отец, привело бы к полному уничтожению рода Измаила, а следом и всего пустынного народа. Они гремели у входа оружием, требуя, чтобы сестра вышла к ним. Но первой вышла Виктима с Вороном на плече, а за ней и Маалат. Виктима спросила у нее:

– Может быть, сделать так, чтобы они все сразу умерли? Но та заплакала и начала причитать, что тогда некому будет воевать за их народ, защищая его от врагов. Да у них еще и деток много у всех. Виктима что-то сказала Ворону, тот, похоже, кивнул и прикрыл свой огромный клюв. Виктима вытащила из-под своих одежд кинжал и подняла над головой. Братья кинулись вперед, Ворон щелкнул клювом, все остались на месте, лишь Виктима с Вороном исчезли. Братья, поняв, что кинжал забрали джинны, угрюмо двинулись к своим очагам и повседневной суете, осознав, что дела придется решать старым способом отцов и дедов, без Божьего участия, то есть биться за власть, отрубая головы друг другу, по-братски, по-человечески.

***

Всей службой «Страстезападения», адскими привилегиями и распределением вновь обращенных заведовал очень могущественный демон – один из падших ангелов, Самаэль. Демон-загадка, тот самый, что в виде ангела смерти явился за Моисеем. Исполнителями и мелкими служащими были инкубы и суккубы, в большинстве своем когда-то обитатели и служители в тех самых, теперь черных Абассах. Именно они однажды и задули лампады. А за красной стеной все было отлажено и четко функционировало, там лишали главного – возможности покаяться. У Агасфера же эту возможность никто не сможет изъять, ибо ему было сказано дождаться. Он все чаще и чаще стал об этом вспоминать, верно, потому и волки становились все неприветливее, а рубец на груди ныл нестерпимо.

Сегодня в 15 часов Сла̀в вошел в конфессионал. Тот, кто там находился, был вида бесполого, с лицом, густо покрытым румянами, с подкрашенными зелеными глазами, и на лбу огнем была выжжена пентаграмма. Грубая, совсем черная ряса скрывала все от шеи до пола: все, кроме пальцев рук, они были с желтыми острыми когтями. К Сла̀ву он обратился шипящим по-змеиному голосом:

– «Расскажи, что было у тебя в прошедшем времени? Знай, что греха не существует, есть только проявление страсти. Если ты готов это проявление продать, то мы можем совершить такую сделку», – звуки его шипящего монолога отражались бегающими, мерцающими линиями света под крышкой конфессионала. Все, что происходило в этом пространстве – снималось, а каждое слово писалось.

Немало прошло времени, прежде чем Сла̀в изложил свою историю в самых мелких подробностях, которые помнил. С него требовалось описать все эманации, которые он чувствовал от страдающей в приближении смерти и молящей о спасении. Он старался в словесах быть эмоциональным и страстным, где-то внутри понимая, что тем, что сейчас делает, он открывает дверь к новой своей сущности. Вот такое страстезападение и самосотворение.

***

Бог сотворил людей, а люди сотворили идолов. Сатана был сотворением божьим, а Молох – творение человеческое. В прославление этого идола матери бросали в огонь своих малолетних детей. Ритуальные детоубийства впоследствии были запрещены законом Моисеевым и карались смертью, но семиты их еще долго не прекращали практиковать. На дне глубокого ущелья Енномовой долины, что звалась Геенной огненной, на юго-западе от стен Иерусалима, стоял циклоп – Молох, его бычья голова была увенчана огромными рогами, а между ног-столбов находилась громадная жаровня с углями и негасимым пламенем, куда кидали живых младенцев.

Время спружинило, и Виктима вместе со своим спутником Вороном оказались вновь в царствии восславленного Соломона – Шломо. Был душный вечер, с верхних пределов ущелья Геенны огненной было видно пламя жаровни, страшные женские крики прорывались оттуда вместе со зловонием сжигаемой человеческой плоти. Третий царь иудейский, воздвигнувший первый Храм Бога на земле, сотворил и жаровню Молоха, как бы втайне, но тайн от Бога не бывает. Бог ему многое прощал, своему любимцу, но этим своим двуличием он положил конец Храму и обрек на плен свой народ. Вавилонский царь уже выдвинулся со своим войском в поход.

Под тряпками, которыми было покрыто ее тело, Виктима сжимала рукоять кинжала, ее сердце разрывалось от желания положить конец происходящему рядом ужасу, только она не понимала, куда же надо вонзить это лезвие. Даже Бог не мог избавить людей от идолов, подобных Молоху. Люди должны были сами от них отказаться. Пройдет не одна тысяча лет реального времени, и на этом самом уступе, где сейчас притулилось истерзанное испытаниями тело Виктимы, на восходе последнего своего сорокового дня присутствия среди людей, в окружении своих одиннадцати учеников из Галилеи будет стоять Он. За это время свал ущелья зарастет деревьями, а страшные крики матерей, бросающих в огонь своих деток, заменит ужасный вой собак. Те уже много дней стаей сидели под висящим в петле человеческим телом, оно давно начало разлагаться и смердело им в ноздри. Собаки знали, что это – добыча, придет время, и она свалится к ним. Главное – успеть к трапезе. Учитель смотрел вдаль, погруженный в себя. Один их учеников хотел что-то спросить, но тот поднял руку с открытой ладонью. Листья на одном дереве мелко затряслись, а следом и все дерево заходило как от озноба. Одна из веток с грохотом надломилась и рухнула вниз. Раздутое на жаре тело при ударе о камни лопнуло и растеклось. Собаки кинулись глотать когда-то живую плоть, когда-то живого человека, однажды предавшего любовь. Учитель ничего не сказал вслух, лишь губы что-то молитвенно шептали к Отцу своему. Далее его путь был на гору Масличную и прощание с людьми до своего второго пришествия. На краю ущелья стояло одинокое дерево, листья которого так и остались навсегда дрожащими то ли от счастья встречи, то ли от страха расставания. Вот в таких страстях проходило у каждого свое самосотворение.

***

Агасфер, даже бывая в прошлом среди людей, понимал, что эти люди лишь условно живые, ибо их время уже давно пройдено. В настоящем он был тогда, когда бродил нищим и босым по земле, а потерял эту благодать быть среди настоящих живых, когда пошел в услужение.

Сатана боялся отца своего: его самый большой страх был в том, что если люди самого его, Сатану, превратят в идола, начнут ему поклоняться и приносить в его честь жертвы, как делали это на протяжении многих веков, то он станет для своего Отца ненавистным врагом – идолом. И даже одна жертва человеческая с его согласия не оставит ему больше шансов быть прощенным своим отцом. Поэтому самыми ненавистными из людей для него были те, кто, написав его имя как Дьявол, пытались поклоняться и прислуживать. Ведь принося в его прославление жертвы, они делали это против него, и тот, не любя и не веря людям, к этим вообще относился как к врагам, и поступал с ними соответственно. Виктиму он не хотел сделать ни жертвой, ни даже прислужницей. Она была живым человеком, но должна была исполнить его волю, а после рождения Антихриста он хотел наградить ее как может и вернуть в мир живых. Жертва во имя его, да еще и с его согласия, для Сатаны была подобна самоуничтожению, то есть проклятию Отца своего. Тогда он превратится в чудовище, вечно битое Отцом и осмеянное в своей слабости, как, в конце концов, бывает со всеми идолами, сотворенными людьми, а он был сотворен не людьми, а Господом. Он ненавидел идолов, но победить их можно было только уничтожив всех, кто им поклонялся, а этого он не мог. У него в аду было много тех, кто себя заявлял богами и полубогами, но идолов не было, ибо они – это нечто. Ему надо было показать Отцу несостоятельность рода человеческого, и для того ему надо было явиться на землю в людском обличии. Он был обязан доказать свою правоту, что не поклонился человеку, как совершенству, за что и был изгнан, а жертва возлюбленного Его сына была напрасной.

Агасфер умом живого человека все это понимал; он знал, кого и чего боится Сатана, поэтому мать Антихриста будут опекать и сохранять всегда. Ее вернут к людям, но только если она родит такое дитя, людей вообще не станет, ибо Антихрист покорит живых и приведет их, покоренных, на суд Отца своего. Но Агасфер также знал, что перед этим будет второе пришествие Христа, которого он ждал более двух тысяч лет, чтобы стать мертвым и проклятым. Он уже мечтал причалить к мертвым, устав быть живым среди мертвых, поэтому можно было понять, с каким нетерпением он ждал эту женщину. Он представлял, как будет с ней разговаривать, как будет ей служить в простых бытовых делах, как будет ее удивлять и ей удивляться. Он мечтал быть живым рядом с живым, ибо не может быть живое с мертвым, а мертвое с живым. Если мертвое умерщвляет живое, то живое должно оживлять мертвое, а бессмертное не может быть живым, как мертвое не может быть смертным. Агасфер знал, кого из мертвых люди сделали живее всех живых. Тот идол требовал на улице и в культуре статуи в свою честь и жертв человеческих, и всегда их получал от людей – тварей дрожащих, со словами о великой любви. Мертвые себя самосотворяют на горе и крови живых.

***

Те, что были с набеленными лицами, в черных хламидах и с отточенными ногтями, то – жрецы, которые, следуя своим ритуалам, и при полном непротивлении выбирали образ, с которым грешник войдет во врата ада. Большинство было из тех, что уже при земной жизни оформили свой образ, но были и оступившиеся, и умершие без покаяния праведники. С этими было сложно: они предпочитали вечность гореть в адском огне в образе, что им достался от Создателя. Со Сла̀вом все было просто, он мало того, что признавал свой грех добродетелью, да еще и продал его. Сразу и получил соответствующую личину, а с ней и новый, чертовской, режим проживания. Он превращался в бесполое существо с двухразовым питанием и проживанием в бараке, на нарах, рядом с такой же обслугой. Дано ему теперь видеть себе подобных во вновь ими обретенных состояниях: чертей – чертями, свиней – свиньями. Распутство, обжорство и халява сделали свое дело.

***

Материя мира сотворяется из нитей, и у той материи есть и лицевая, и изнаночная стороны. Рукодельники – ангелы, а нить – свет от Бога-Творца. Если узелки появлялись на материи, направлять и сглаживать их предстояло тонкой иглой разума, а разум предполагался человеческий. Он должен был этот мир – божье творение – полировать, совершенствовать и любовью сотворить для себя на земле рай и бессмертие. Но пока человек был смертен, грешен и больше хитер, чем умен, мир, им творимый, был явно не схож с Эдемскими кущами. Но самой большой ценностью все рано оставался человек.

Бог верил в него, и в искупление грехов послал на землю возлюбленного сына своего. На великие муки послал, и тот, пройдя весь путь человеческий, испил чашу до дна, и был опущен в ад. Дорога к Богу была закрыта со времен грехопадения, но, искупив своей жертвой грехи человеческие, Христос вновь открыл людям дорогу на небеса и вывел оттуда всех праведников, томившихся там со времен Адама и Евы. В аду и был последний разговор Христа с Сатаной. Христос верил, что с его вторым пришествием, на Страшном суде, люди в большинстве своем окажутся верны заповедям божьим и не свершится конец времен. Люди будут жить и размножаться с любовью к Богу и друг другу, как лилии в долине. Сатана на это только смеялся. Христос ушел к Отцу, забрав с собой неисчислимое количество праведников, которых Сатана держал всех одинаково, в темноте, лишив света, но никогда не применял к ним мук адских.

Христос вернулся к отцу, а Сатана начал вить гнездо, дабы в облике Антихриста окончательно отвернуть людей от Бога. Но при всем своем могуществе он не мог явиться людям в облике человеческом. Лик такой давался только Отцом. Было не обойтись без участия человеческой натуры, тут он и подобрал труса – Вечного жида, который не мог умереть и быть убитым. Сатана таскал его с собой для мелких поручений, в облике человеческом он бывал полезен. Сатана был уверен, что во время второго пришествия тот все равно будет проклят и окажется в его ведомстве, а пока его, живого среди мертвых, с трудом терпели. Однако это единственный экземпляр пока не смертный, ибо обязан был ждать. Блудницу же обкатывают согласно пророчеству и явят для оплодотворения. Огромная толпа уже готова к восхвалению и препровождению его к престолу на Храмовой горе. Вот так и они себя самосотворяли.

***

Сегодня все притащили, что он заявлял. Как это удавалось, из живого мира, да еще и прошедшего времени, изымать реальные вещи, было необъяснимо. Та часть, что досталась ему, сейчас стояла в пяти ящиках посреди квартиры. Это тот реквизит, с которым он должен был создать уют и тот самый человеческий быт. О ней он ничего не знал, последнее время Агасфер находился в каких-то придумках, известно только имя – Виктима, на людском языке это означает «жертва». Но в языках живых людей такого имени не существует; а что принцесса, так это, похоже, уже здесь демоны обозвали. Из какого времени и народа она была украдена, ему не скажут, статус у него не тот. Агасфер ее всегда представлял по-разному, но чаще разбитной, наглой и примитивной Сонькой-Облигацией из уголовного мира после большой войны. И все равно она была люба, ибо была человеком. Она была здесь уязвима для всех и вся, и от него зависело ее благополучие, здоровье и готовность принести свой божественный дар деторождения в жернова сатанинских планов окончательного изъятия рода человеческого из благодати Бога. Агасфер знал, что Сатана возьмет от нее только этот дар, но не ее жизнь точно. Любая жертва в виде жизни человеческой была для него неприемлема, ибо делала его похожим на идола, что сотворялись самими людьми, а он всегда стремился остаться сотворенным из божественного света, только оступившимся в непослушание. Он всегда хотел внушать страх, но не почитание и повиновение. Он считал, что этот страх людям во благо, потому что только страх наказания удерживал человека от многих гадких поступков. Но человек рос, развивался и стал меньше и меньше бояться. Вера и почитание Бога ослабевали, растворяясь в повседневности. Со всеми учителями добра и любви в человеческом обществе жестоко расправлялись. И с Христом поступили так же, только убить не смогли, да и нет сил, способных убить то, что он принес на землю. И лучше всех это понимал Сатана, ибо точно знал, от кого это пришло. Всегда главным козырем против людей был им же внушаемый страх смерти, а Христос сказал:

– Смерти нет.

Сатана считал, что страх должен быть ежеминутно рядом с человеком, ибо синонимом слова «любовь», конечно же, является слово «страх», а лучше – «ужас». Вот он и старался быть этим ужасом, являться чудовищем и страшить. Так, в страстезападениях самосотворялся Сатана – падший ангел, ослушник и спорщик, нареченный людьми Дьяволом.

***

Связку сушеных бананов, что Ворон украл на базаре у Храмовой горы, они доесть не успели: свет померк, и они оказались совсем в другом месте и в другое время. Это был Константинополь времен правления Константина Мономаха IX. Теперь было ясно, что возвращать их будут той же кривой траекторией, по которой закинули. В тот раз долго пробыть здесь не довелось, ибо разряженный городской чиновник – судья, на потеху толпе приказал ей совокупиться с ишаком на помосте городского базара. Все кончилось тем, что она плюнула в его сальную рожу, толпа кинулась на нее и сразу умерла. Ворон в этот день был зол и жесток, вторая волна наката была из стражников с мечами и копьями, она тоже умерла. Потом стали выносить образа и петь, а главный, с самой большой иконой, во всю глотку орал, что ей выколют глаза, отрежут нос и уши. В государстве, где ценилась красота и порицалось уродство, выкалывание глаз и отрезание языков процветало. Эта страна – наследница Рима, приняла христианство на государственном уровне, что оказалось лишь способом управления гражданами, а не воспитанием добродетелей. Правители были мужеложцы и заводили жен для приличия. Престарелая императрица Зоя вышла замуж за Константина Мономаха, который был на 20 лет ее моложе и притащил свою молодую любовницу. Тогда империей правила «шведская семья». Родители своих мальчиков превращали в евнухов, желая им процветания в услужении богатым чиновникам-педофилам. Там правили чины и деньги. Государство Ромеев гибло и разорялось. Так правили василевсы, однажды объявив свое право на власть тем, что они славят Христа. Скоро крестоносцы пойдут на Константинополь, а там и Султан Махмуд II начнет собираться в поход.

***

Сегодня чинили Агасфера, что-то, вживленное в него, перестало работать. Волки при его появлении настораживались, у некоторых появлялся оскал и совсем не холуйские взгляды. От него пробивался запах человеческий, враждебный и чуждый всему миру, что его окружал, а это становилось опасно. Хоть убить его никто не мог, но покалечить, что помешало бы его полезности в данный отрезок времени, было вполне возможно. Но все прошло удачно, и, выйдя в толпу, он был любезно приветствован всем окружающим зверьем, а на улице, казалось, с каждым часом теплело. Волки слонялись без дела, дожидаясь ночи, чтобы по приказу того самого разума начать утилизацию, черти перерабатывали, а публика купалась в халяве и обжорстве. Все шло по планам своего сотворителя.

Вчера Агасфер достал из ящика две чайные пары, расписанные красными розами с золотом, они завораживали своей небесной чистотой, поднимая из тысячелетнего плена те детские краски окружающего мира и первое нежное чувство подросткового возраста. Это было то, чему мертвые не внемлют: это была красота. На свету розы, казалось, светились в тонком фарфоре, это был свет жизни и милости, который разжигает огонь небесный. Здесь ведь неба не было, был сладковатый, плотный туман, из которого то тут, то там просматривались силуэты сатанинской обслуги. Были слышны где-то высоко, за этим туманом, крики перелетных птиц, которые пугались, теряя под собой живую землю. Агасфер становился другим, ему не было страшно, ведь он сам себя сотворял.

***

В этот раз их заземлили только с третьего раза, но в очень хорошем месте: у маленькой речки с кристально чистой водой, которая все время играла всплесками и разводами. Это рыбешки за мошкой охотились. Все новости принес Ворон, вернувшись с большим печатным пряником в клюве. Оказалось, не только трижды приземлили, но и перепрыгнули лет на триста пятьдесят вперед. Сейчас они были в Угличе времен княжения Мстислава Удатного, прадедом которого был старший сын Владимира Мономаха – Мстислав Великий. Это был тот самый день, когда князь ждал прибытия половецкого хана Котяна, на дочери которого был женат. Это был 1222 год, когда на земли половецкие вторглись монголы под командованием Субэдэя. Разбитый хан Котян примчался в Углич за помощью. Но сначала он побежал к шаманам за пророчествами. С утра князю Мстиславу схимник монастыря Святого Креста в Смоленске, которому он полностью доверял, поведал, как Котян у своего идола – каменной бабы – по требованию шаманов принес в жертву девочку, крещеную во Христе. Монах стоял на коленях, молил не идти ни на какие договоры с половецким ханом во имя Христа и веры православной, но князь решил иначе, а послов, которых ему прислали монголы с заявлением, что не собираются воевать с русскими, он отдал половцам на растерзание. Для монголов убийство послов и купцов было одним из самых страшных преступлений, и они перешли границы Киевской Руси. В битве на Калке Русь теряет 90% своих войск и лучших князей. Монголы количеством в два раза меньшим наголову разбили русских, это было непонятное и страшное для Руси событие, а это было только начало череды ужасных лет для русских людей. Приближалось нашествие Батыя, русский князь Мстислав, крещеный под именем Федор, тот, что станет дедом величайшего из русских князей Александра Невского, самосотворялся в своем ореоле удачного храбреца, соблазненный язычником, который принес в жертву русскую девочку, рожденную во Христе.

***

Кто бы мог подумать, что Агасфер вдруг как-то внутри почувствует желание напиться, только не того пойла, что пихали кандидатам, и что звалось «Прелюдия». Он вдруг осознал, что пьянство – это не только для мертвых, но и для живых, но и тут же понимал, что это их никак не объединяет и не мирит. Желание появилось прямо с утра, после красочного и отчетливо запомнившегося сна. Он как бы сидел за столом в одиночестве, стол был перегружен уже незнакомыми яствами: осетрина, щука фаршированная, селедка – залом, форшмаки, зернистая и паюсная икра, грузди в сметане и супница с парящей стерляжьей ухой, а в центральном кадре сна – графин водки, запотевший и зовущий. Агасферу виделось, что при его помощи он сможет разделить с людьми свои эмоции, для него теперь совсем новые. Но людей живых вокруг не было, поэтому и выпивка с той закуской оформилась только как грезы.

В телевизоре с утра мужики рядились в женские одежды, заплетали коски, красили глазки и прокалывали ушки. Веселость была всеобщей; мертвые не болели, не простывали и не мучились животом, а с живыми такое случалось. Агасфер тоже не мог хвастаться своими хворобами, да и у кого сочувствия искать, а та, кого он ждал, была живой и смертной. Он мучился, размышляя, сможет ли он понимать и быть понятым той, кто имел душу и великий дар деторождения. Ему опять становилось страшно, но это был страх не перед плетью. Это был другой страх – что, служа Сатане, и живя среди мертвых, он потерял уже свою главную дорогу, в которую его когда-то, прижав к себе, благословила мама. Агасфер знал, кого ночью волки вытаскивают и рвут. Это были те, кто умершими просил у Господа дать им хоть минуту на покаяние. Вся архитектура гнезда работала над тем, чтобы мертвых сделать еще мертвее, так как руку божью, протянутую каждому при рождении, было сразу не разжать даже смертью. Агасфер выстраивал в себе вроде и заново чувства красоты, сочувствия и заботы. Он собирался быть живым рядом с живой, он самосотворялся.

***

В год 1220, когда преставился святой наставник Авраамий Смоленский, инок – чернец Филимон – принял схиму и Архимандритом Ефремом был отправлен служить укреплению веры Христовой в Галицкое княжество, на приграничные рубежи русских земель. Филимон прибыл в Галич сразу после того, как Мстислав Удатный разгромил в жестокой битве венгров и поляков и изгнал их, окончательно утвердившись на их землях. Филимон стал служить князю, неся слово Христово против еще живых языческих обрядов и праздников, и когда князь отверг его молитвы против союза с половцами, видение страшного будущего, неотступно преследующее схимника, свалило его в тяжелой болезни. Во время большого совета в Киеве, где 15 князей под предводительством Мстислава Удатного объявились в союзе с половцами, он находился в тяжелом бреду и огненном жаре. Монах поднялся в тот день, когда последний в строю ратник выходил на бой. Он сначала шел за ними, потом полз, но не благословлял, а отговаривал. Он хотел, чтобы они жили, а их гнали на верную и страшную смерть. На следующий день его с восходом солнца нашли жители. Он сидел в зловонной луже, мертвый, зажав в руках Крест. Со скотного двора принесли мешок, запихали туда монаха и замуровали в камнях ближайшего пригорка. Так, в безымянной могиле почил пророк, не сыскавший ни ратной славы, ни прославления святым. Только после того 31 мая 1223 года и далее в веках схимника Силуана вспоминают в молитвах гонимые и униженные русичи. А вернувшийся вскоре князь Мстислав не сможет жить в Галиче, ибо постоянно будет слышать стук из того самого пригорка у зловонной лужи. Он переберется на юг киевской земли в Торческ, где и умрет в возрасте 48 лет, незадолго до смерти приняв монашество. Батый позже сотрет этот город с лица земли.

***

А он стал стариком в 48 лет, в тот день, когда погибли все, кто был ему дорог и им любим. Они не вернулись из концертного зала на Дубровке – жена, дочь и зять остались там, в числе тех 130, принявших смерть. Это было в городе на семи холмах, где самой высокой его точкой была перевернутая лилия. Тогда он и стал стариком; если еще притом не был бы дедом, и на руках не осталась бы эта дитя, солнцем рожденная, тогда он бы и жить перестал. Так они остались вдвоем с пятилетней внучкой, совсем худенькой рыженькой девочкой с именем Любовь. С самого своего рождения она была даром небес, а в пять лет, осознав, что произошло, стала еще больше не похожа на своих сверстниц. Дед тогда плакал, когда она, стоя на своих худеньких ножках у зеркала и расчесывая свои золотые волосы, сказала ему:

– Деда, я никогда не буду стричь свои волосы, чтобы каждое утро, расчесываясь, вспоминать маму, папу и бабушку.