Долг стрелка

— Завтра, — буркнул Старки.

— Интересно, Джо Харпер хочет получить жену или дочь, женясь на такой молоденькой девочке? — рассмеялся Гауэр.

— Джон Гауэр, вы очень меня обяжете, если не станете совать свой нос в чужие дела! — рявкнул Старки. — Эта потаскушка должна быть на седьмом небе от счастья, что ее берет в жены богатейший судовладелец Новой Англии!

— Но Бетти ведь не считает себя счастливой? — не унимался Джон Гауэр, словно нарочно нарываясь на скандал. — Она все еще горюет о Дике Хансене, правда?

Капитан Старки сжал волосатые кулаки и так поглядел на Гауэра, что тот должен был понять — он слишком далеко зашел в обсуждении чужих дел. Проглотив свой ром, капитан «Грифа» швырнул кружку на стол.

— Плевать я хотел на ее капризы, — угрюмо ответил он. — Если ей хочется провести остаток дней, оплакивая ублюдка, который сбежал и утонул, это ее дело! А мое дело — удачно выдать ее замуж!

— Старки, и сколько вам заплатил за племянницу Харпер? — полюбопытствовал Джон Гауэр.

Это уже переходило границы дозволенного. Старки тяжело поднялся со стула, перегнулся через стол и, сверкая налившимися кровью глазами, поднес железный кулак к носу Гауэра. Тот ни сделал ни малейшей попытки отодвинуться, а лишь опасно прищурил глаза, с ухмылкой глядя на пьяного Старки.

— Сядьте, Старки! — вмешался Харпер. — Какая муха вас укусила, друзья? Почему мы не можем посидеть здесь тихо и спокойно?

Эта примирительная речь резко оборвалась, когда внезапно распахнулась тяжелая дверь и порыв ветра чуть не задул свечу. В вихре кружащегося снега мы увидели шагнувшую в таверну девушку. Я бросился к ней и захлопнул за ней дверь. Бетти!

Девушка в промокшем насквозь платье была стройной, почти хрупкой, ее большие глаза дико блестели, волосы растрепались, по симпатичному личику ручьями текли слезы.

— Бетти! — вскричал Старки. — Я считал, что ты дома, в постели! Что тебе здесь нужно, да еще в такую ночь?

— Дядя, дядя! — зарыдала она, протягивая к нему руки. — Я не могу завтра выйти за Джозефа Харпера! Не могу! Дик Хансен зовет меня, я слышу сквозь бурю его голос! Жив он или утонул, я всегда буду принадлежать только ему, до самой смерти. И я не могу, не могу…

— Марш отсюда! — топая ногами, заревел Старки. — Убирайся в свою постель! Я с тобой еще поговорю! Ты выйдешь завтра за Харпера, или я вышибу из тебя дух!

Девушка, рыдая, опустилась пред капитаном на колени, а он занес огромный кулак, чтобы ударить ее, но Джон Гауэр вскочил, ловкий и быстрый, как кот, и швырнул разъяренного капитана Старки на стол.

— Прочь от меня руки, грязный пират! — в бешенстве завопил Старки.

— Факт моего пиратства еще надо доказать, — хладнокровно ответил Гауэр и мрачно осклабился. — Но если тронете этого ребенка хоть пальцем, мы увидим, как быстро «грязный пират» расправится с «честным торговцем», который принуждает собственную кровь и плоть к ненавистному браку!

— Будет тебе, Джон! — перебил Эзра Харпер. — Старки, а вы что, не видите, что девочка близка к обмороку? Ну-ну, деточка! — Владелец таверны наклонился и нежно поднял Бетти. — Идите к старому Эзре. Здесь, в верхней комнате, горит камин, а моя жена даст вам теплую одежду. В такую ненастную ночь девушкам нельзя выходить из дома. Вы останетесь у нас до утра, дорогуша!

Он двинулся вместе с Бетти вверх по лестнице, почти неся девушку, а Старки, проводив их взглядом, вернулся к столу.

Потом Джонас Хопкинз, встав со стула, произнес:

— Ходят странные слухи, капитан Старки!

— Что за слухи? — с вызовом спросил Старки.

Джонас набил вирджинским табаком длинную трубку и только тогда ответил:

— Сегодня я беседовал кое с кем из вашего экипажа.

— Ух ты, дьявол! — выругался Старки. — Не успеешь бросить якорь, как по всему порту уже ползут слухи!

Хопкинз знаком попросил еще табака. Я принес ему табак, и адвокат сделал несколько глубоких затяжек.

— Возможно, на сей раз слухи ползут не без оснований, капитан Старки.

— А ну, говори! — потребовал Старки. — К чему ты клонишь?

— На борту «Грифа» толкуют, будто Том Сайлер никогда не подстрекал к мятежу. Говорят, что вы сфабриковали обвинение и повесили невинного, вопреки протестам экипажа!

Старки глухо рассмеялся.

— И на чем основаны эти небылицы?

— На том, что, стоя на пороге вечности, Том Сайлер поклялся: вы убиваете его потому, что он знает, куда подевался Дик Хансен. Но не успел он сказать еще что-нибудь, как его жизнь оборвала петля!

— Дик Хансен? — Старки побледнел, но по — прежнему вел себя вызывающе. — Последний раз Дика Хансена видели на причале Салема больше года назад. Но я-то тут при чем? Он сбежал, всего и делов-то!

— Вы хотели, чтобы Бетти вышла замуж за Джозефа Харпера. Этот богач готов был купить вашу племянницу, как рабыню, — спокойно ответил адвокат Хопкинз. — Сие общеизвестный факт.

Джон Гауэр кивнул, соглашаясь.

— Но Бетти собиралась выйти замуж за Дика Хансена, и вы сделали все, чтобы отправить его на четыре года в плавание на британском китобойном судне, — продолжал адвокат. — Потом распустили слухи, будто он утонул, а сами решили выдать Бетти за Харпера прежде, чем ее жених вернется. Узнав, что Сайлеру известна правда и он может рассказать Бетти, что ее суженый жив, вы пришли в отчаяние. Вы, капитан Старки, находитесь на грани банкротства. Спасти вас могут только деньги, которые Харпер обещает вам за Бетти. И вы убили Тома Сайлера, чтобы он не выдал вашу тайну!

Снова воцарилось молчание. На улице, в темноте ночи, пронзительно завывал ветер. Старки сидел в раздумье, нервно сцепив пальцы.

— И вы можете это доказать? — наконец с усмешкой спросил он.

— Я могу доказать, что вы почти банкрот и что судовладелец обещал вам деньги за руку Бетти. И — да, я могу доказать, что вы избавились от Хансена!

— Но вы не можете доказать, что Сайлер не замышлял мятежа! — закричал Старки. — И как вы докажете, что я отправил Хансена в плавание обманным путем?

— Сегодня утром я получил письмо от своего представителя в Бостоне. Он пишет, что встретил Хансена в одном азиатском порту. Молодой человек сказал ему, что при первой же возможности спишется с судна и возвратится в Америку. Он попросил сообщить Бетти, что жив и все так же любит ее!

Старки положил локти на стол и оперся подбородком на кулаки. Он сидел с видом человека, воздушные замки которого в одно мгновение рухнули. Потом капитан передернул могучими плечами и рассмеялся безумным смехом. Осушил кружку и продолжал безудержно хохотать.

— У меня на руках есть еще два — три козыря! — смеялся он. — Том Сайлер в аду с петлей на шее, а Дик Хансен все еще странствует по свету! Девчонка — моя подопечная, и она несовершеннолетняя, поэтому выйдет замуж за того, за кого я прикажу! Вы ничего не сможете доказать про Сайлера. В открытом море мое слово — закон, и я не обязан отчитываться в том, что делаю на борту моего судна. Что же касается сопляка Хансена… Моя племянница выйдет замуж за Харпера, прежде чем вернется этот юный дурак! Идите, рассказывайте ей, что хотите, рассказывайте, что Дик Хансен еще жив…

— Именно это я и собираюсь сделать, — спокойно произнес адвокат Хопкинз, поднимаясь с места. — Я поговорил бы с ней еще раньше, но решил сперва по-честному вас предупредить.

— Валяйте! — бешено заорал Старки.

Он стал похож на попавшего в капкан дикого зверя. Его глаза метали молнии, пальцы скрючились, как когти. Схватив со стола кружку, капитан взмахнул ею со словами:

— Ну идите, рассказывайте! Она выйдет за Харпера, или я ее убью! Рассказывайте про меня, что хотите, желтая свинья! Ни одна душа не сможет помешать моим замыслам, ни одна душа не спасет Бетти от брака с Харпером! А теперь я хочу поднять тост, раболепные трусы. Я пью за моего помощника Тома Сайлера, болтающегося на рее! За Тома Сайлера, спящего сейчас в холодной воде с петлей на шее!

Это было безумие. Я отпрянул от этого человека, празднующего свою победу. Даже с лица Джона Гауэра сползла обычная ухмылка.

— За Тома Сайлера!

Только ветер отозвался на этот рев. Дождь со снегом барабанили в стекла, как будто сама черная ночь хотела укрыться в маленькой таверне. Я встал поближе к огню, почти за спиной у капитана Старки, но холод добирался и туда, словно дверь была открыта настежь.

— За Тома Сайлера…

Капитан Старки поднял кружку, и тут взгляд его упал на окно, отделяющее нас от царящей снаружи тьмы.

И вдруг он застыл, глаза его вылезли из орбит. Кружка с пивом выпала у него из руки, и он, душераздирающе вскрикнув, упал головой на стол — мертвый!

Что послужило причиной его смерти? Все решили, что капитана хватил удар из-за чересчур обильных возлияний. Когда все это случилось, Джонас Хопкинз стоял лицом к лестнице, а Джон Гауэр уставился на Старки. Лишь я один посмотрел в окно и увидел то, что убило капитана Старки. И то, что я там увидел, до сих пор не дает мне покоя и будет преследовать до могилы.

На фоне затянутого инеем окна призрачно сияли свечи и виднелось четкое изображение человека, словно плывущего в бурной воде. И у этого видения было лицо Тома Сайлера, а вокруг его шеи плавно покачивалась призрачная петля!

Дикая вода

Сол Хопкинс был настоящим королем Долины Саранчи, но управлялся в своих владениях без пальбы. В прежние, не столь уж давние времена Долина подчинялась другому королю, который действовал проще. Его подручные, крепкие парни с суровыми лицами, пользовались в основном ружьями, кусачками и железом для клеймения. Но те дни канули в лету. Ныне король Сол Хопкинс сидел за письменным столом у себя в конторе, и к нему тянулись незримые нити от векселей, закладных и прочих ценных бумаг.

Минула эпоха стычек между конкурирующими скотоводами. В Долине Саранчи отгремели последние выстрелы, и всем стало казаться, что Сол Хопкинс, самый крупный здешний землевладелец и финансист, воцарился тут на долгие времена. Однако на его пути оказался человек, который не проникся новыми идеями.

Все началось с того, что с молотка продали ферму Джона Брилла. Как обычно бывает в таких случаях, приехал представитель Сола Хопкинса — и увидел три сотни весьма серьезно настроенных фермеров и ковбоев. Они прибыли на торги со склонов Северных и Западных гор, кто на старом разбитом автомобиле, кто на повозке, кто верхом. Некоторые пришли пешком. Увидев у ребят бочку смолы и полдюжины старых подушек, представитель крупного бизнеса смекнул, чем это пахнет. Он скромно встал в сторонке и не пытался участвовать в аукционе. Цены предлагали только фермеры и ковбои. Земля, постройки и скот были проданы за 7 долларов 55 центов и вернулись к Джону Бриллу.

Узнав об этом, Сол Хопкинс побелел от гнева. Впервые его королевской власти бросили вызов, и он привел в действие хитроумный механизм правосудия. В результате уже на следующий день Джона Брилла и девятерых его приятелей препроводили в старую каменную тюрьму Бисли, а обитателям лесистых гор и тем, кто жил вдоль извилистых речек, словом, всем бедным фермерам — должникам Сола Хопкинса — посоветовали не делать больше глупостей. Для неукоснительного соблюдения закона, чтобы инцидент с фермой Брилла не повторился, Хопкинс пообещал прислать на следующие торги хорошо вооруженную охрану. Жители гор и низин знали, что это не пустые слова. Тем временем король Долины решил силой денег и власти окончательно расправиться с Джоном Бриллом. Именно тогда Джим Рейнольдс, зять Джона Брилла, и явился в Бисли, чтобы повидаться с королем.

Джим Рейнольдс жил в горах к северу от Бисли, в краю дубовых чащ и длинных скалистых хребтов, на южном склоне одного из которых и лежал город. Еще южнее, там, где по обширной плодородной долине растекались полноводные реки, обосновались самые богатые фермеры. Они устроились здесь сравнительно недавно, вытеснив прежних обитателей — скотоводов.

Иная доля выпала людям в лесистых горах Лост-Ноба. Бесплодная каменистая почва, плохая трава. На горных хребтах селились потомки первых колонистов, охотники, арендаторы и разорившиеся скотоводы. Эти бедняки терпеть не могли фермеров Южной долины. Старожилам приходилось одалживать деньги у новичков, и оттого давняя неприязнь только возрастала.

Джим Рейнольдс был просто ходячим ископаемым. Не сталкиваясь особо с властями, он работал на фермах и ранчо, а иногда — на нефтяных промыслах к востоку от Лост-Ноба. Но одна мысль не давала покоя Джиму и, словно раскаленная зола, постоянно тлела в его душе: с ним обошлись несправедливо. После недавних событий тлеющая зола вспыхнула ярким пламенем. Современный человек, испытав несправедливость, спешит обратиться к правосудию, но Джим Рейнольдс предпочел прибегнуть к насилию. Похоже, он просто родился не в ту эпоху. Ему бы жить в дедовские времена, когда люди скакали по бескрайним просторам и то и дело палили друг в друга из револьверов.

Однажды, около девяти часов вечера, Рейнольдс приехал в Бисли на своем старом «форде». Остановившись на Френч-стрит, он вышел из машины, свернул в переулок и скоро очутился на Хопкинс-стрит. Улица носила имя человека, которому принадлежала большая часть ее домов. Сам же хозяин, как это нередко бывает, ютился в тесном, неопрятном офисе, где когда-то начинал свою деловую карьеру.

На узкой Хопкинс-стрит располагались в основном здания контор и складов; фасады жилых домов выходили по большей части на другие улицы. По вечерам здесь почти не встречались прохожие. Бисли не принадлежал к числу больших городов, и по будням даже главные улицы быстро пустели после захода солнца. Не встречая ни одной живой души, Рейнольдс быстро шагал по узкому тротуару туда, где светились дверь и окно из зеркального стекла.

Там, как обычно, до позднего вечера трудился новый король Долины Саранчи; там он созидал и укреплял свое королевство. Прежний властитель Долины, угрюмый старый вояка, знал людей, с которыми имел дело. Он всегда держал наготове пару револьверов, днем и ночью его сопровождали как минимум двое вооруженных парней. Ну, а Сол Хопкинс слишком долго имел дело с документами и цифрами — и забыл, что нужно учитывать настроения людей. Опасность он понимал лишь как угрозу своим деньгам.

Хопкинс склонился над письменным столом — высокий, худой, сутулый, с копной спутанных седых волос и крючковатым носом стервятника. Он раздраженно поднял голову, когда кто-то бесцеремонно распахнул дверь с улицы. На пороге стоял Джим Рейнольдс. Широкоплечий, смуглый, как индеец; одна рука спрятана под курткой. Глаза его горели, словно угли. Король Долины похолодел, впервые в жизни почуяв опасность, которая грозила не деньгам или землям, а лично ему, Солу Хопкинсу. Ни единого слова не сорвалось с уст хозяина и незваного гостя, они лишь обменялись взглядами — и мгновенно поняли друг друга.

Старик Хопкинс с отчаянным воплем вскочил и опрокинул кресло. Джим Рейнольдс выхватил из-за пазухи кольт сорок четвертого калибра. В маленьком офисе выстрел прогремел оглушительно.

Хопкинс сдавленно вскрикнул и отпрянул к стене, держась за грудь. Вторая пуля угодила ему в пах, и старик повалился вперед, на свои бумаги. Не успел он рухнуть на стол, как получил третью порцию свинца в живот — эта пуля рванула его в сторону. По столу разлетелись брызги крови. Хватая руками воздух, Сол Хопкинс сполз со стола и растянулся на полу. На тело старика со стола посыпался целый ворох бумаг.

Джим Рейнольдс спокойно наблюдал за происходящим. Комната наполнилась едким пороховым дымом, эхо выстрелов все еще отдавалось в тесном офисе. Хопкинс чуть слышно хрипел и судорожно подергивался. Он был жив. Пока. Но Джим Рейнольдс знал, что враг его умирает. Пора было уносить ноги.

Рейнольдс повернулся и вышел на улицу. С момента первого выстрела не прошло и минуты, а по улице уже бежал человек с пистолетом в руке и громко кричал: полисмен Майкл Дейли исполнял свой долг. По расчетам Рейнольдса, до появления остальных сил правопорядка оставалось по меньшей мере несколько минут. Он стоял не двигаясь, опустив револьвер.

Дейли подбежал к безмолвному убийце и навел на него свой пистолет.

— Руки вверх, Рейнольдс! — скомандовал полицейский, с трудом переводя дух. — Что ты натворил, сукин сын? Господи, да ты, никак, пристрелил мистера Хопкинса! А ну, давай сюда свою пушку… Живо давай ее сюда!

Рейнольдс оставил оружие висеть спусковой скобой на указательном пальце и рукоятью вперед протянул его Майку. Полицейский потянулся за револьвером, при этом машинально опустив свой пистолет. Кольт сорок четвертого калибра вдруг крутнулся на пальце Рейнольдса, рукоятка оказалась у него в руке, и Дейли ошеломленно уставился в черное дуло. В очередной раз Рейнольдс продемонстрировал, что он — человек прошлого. Старый трюк с револьвером, заставший врасплох блюстителя порядка, не применялся в здешних краях уже лет пятьдесят.

— Брось пушку! — прорычал Рейнольдс.

Дейли нехотя разжал пальцы, и, когда его пистолет брякнулся на тротуар, Рейнольдс наотмашь ударил полицейского по голове длинным стволом кольта. Дейли растянулся рядом со своим оружием, а Рейнольдс пробежал по аллее, свернул в переулок и вскоре оказался на Френч-стрит, в нескольких шагах от своей машины.

Сзади кто-то бежал и кричал. Немногочисленные прохожие оглядывались на Рейнольдса, но, увидев в его руке оружие, спешили посторониться. Он вскочил за руль, завел мотор и помчался по Френч-стрит.

Вскоре позади остался мост через Саранчовый Ручей. Здесь начиналась окраина, деловая часть города примыкала лишь к одному берегу ручья. Еще спустя несколько минут «форд» Рейнольдса уже мчался мимо пашен и редких фермерских усадеб.

На каменное здание тюрьмы, где томились его друзья, Рейнольдс и не взглянул. Вызволять их из неволи, даже если бы это удалось, не имело смысла. Отправляя на тот свет Сола Хопкинса, Рейнольдс лишь следовал своему инстинкту. Он не ликовал, не сожалел о содеянном и испытывал мрачное удовлетворение оттого, что хорошо сделал свое дело. Так в эпоху кровной мести в ответ на нестерпимую обиду человек убивал обидчика, увозил его тело в горы и ожидал схватки с мстителями. Рейнольдс — как и подобало стрелку былых времен — не рассчитывал уйти от возмездия. Он просто хотел найти логово, где можно на время затаиться. Перестрелка со всей полицией Бисли не входила в его планы.

В миле от моста была развилка. Одна из дорог шла на север до Старлинга, а оттуда поворачивала на запад к Лост-Нобу; по ней Рейнольдс приехал в Бисли. Вторая дорога, старое лост-нобское шоссе, вела на северо-запад, но вскоре упиралась в так называемое Озеро Бисли — огромный искусственный водоем. Третья поворачивала на запад, к другим горным районам.

Рейнольдс выбрал северо-западную дорогу, ведущую к озеру, и не увидел на ней ни одной живой души. Ночью мало кто бродил по горным склонам, а старое шоссе было особенно пустынным. Тут даже фермы встречались нечасто. К тому же недавно созданное Озеро Бисли отрезало от дороги северные поселения. Правда, пока оно не наполнилось водой.

Неровная ухабистая дорога все время шла в гору. Мескитовое редколесье сменилось густой дубравой. Кое-где из земли торчали валуны. Слева и справа темнели горные вершины.

В десяти милях от Бисли и в пяти — от озера Рейнольдс свернул с дороги и выехал на огороженную территорию, предварительно открыв железные ворота. За воротами среди густого леса по склону поднималась извилистая темная тропа.

Он оглянулся. Отсветы фар не озаряли ночное небо. Преследователи наверняка видели, как Рейнольдс выезжал на окраину, но не знали, куда он свернул потом. Скорее всего, полицейские мчались теперь в неверном направлении, ведь Рейнольдсу вроде бы не имело смысла поворачивать на северо-запад. По старому шоссе он не мог добраться до Лост-Ноба. И, хотя из-за долгой засухи озеро как таковое еще не существовало, старые мосты через Саранчовый Ручей и Мескиталь недавно снесли, поэтому путь в Лост-Ноб был отрезан.

Справа выросла отвесная скала. За очередным изгибом тропы открылась ровная прогалина, усеянная камнями. Впереди темнел большой дом с пологой крышей, к нему примыкали гаражи, хлева и прочие хозяйственные постройки; поодаль за ними стеной стоял дубовый лес. Свет нигде не горел.

Рейнольдс поставил машину возле покосившегося крыльца — никакой ограды там не было — и, взбежав по ступенькам, забарабанил в дверь.

— Какого черта? — отозвался изнутри сонный голос.

— Ты один? — спросил Рейнольдс и получил утвердительный ответ, приправленный крепким ругательством. — Тогда подымайся и открой дверь. Это я, Джим Рейнольдс.

В доме тяжко вздохнули, заскрипели пружины матраца, и вслед за могучим зевком послышались шаркающие шаги. На ходу хозяин чиркнул спичкой. Дверь отворилась, на пороге появился длинный худой человек в грязной и мятой одежде. В руке он держал керосиновую лампу.

— В чем дело, Джим? — осведомился хозяин дома, моргая слипающимися глазами и тщетно пытаясь сдержать новый зевок. — Заходи. Какого черта ты будишь людей среди ночи?

— Еще нет и десяти, — возразил Рейнольдс. — Джоул, я прямиком из Бисли. Пристрелил там Сола Хопкинса.

Разинутый было рот резко захлопнулся. Джоул Джексон дико вытаращил глаза. Лампа в его руке сильно качнулась, и Рейнольдс поспешил ее придержать.

— Сола Хопкинса? — В неверном свете лампы лицо фермера стало пепельно-серым. — Господи, тебя же вздернут! За тобой гонятся? Что…

— Меня не вздернут, — мрачно заявил Рейнольдс. — Знаешь, почему я убежал? Хочу еще кое-что сделать — а там пускай ловят. Джоул, ты ведь у меня в долгу, верно? В этих горах не спрячешься — жрать нечего. А ты живешь один, гости валом не валят. Я побуду здесь несколько дней, пока шум не уляжется. А потом еще разок загляну в Бисли, чтоб уж покончить с делами. Отправлю к чертям Билли Лири, шефа полиции, и этого адвоката Хопкинса, судью Блейна. Тогда и сам спокойно умру.

— Да они же прочешут все горы! — с ужасом воскликнул Джексон. — Не успокоятся, пока тебя не найдут…

— Не ори, — оборвал Рейнольдс. — Мы отгоним мою машину в ущелье за той скалой, прикроем хорошенько ветками, так что ни одна собака не отыщет. Я буду сидеть в доме или в сарае, а как кто-нибудь появится, сразу спрячусь в лесу. Сюда ведь можно проехать только по одной дороге. Да и не станут они долго искать возле самого города, покружат здесь немного и все — решат, что я уже в Лост-Нобе. Тебя, конечно, допросят, так, для порядка. Но, думаю, ферму обыскивать поленятся. Главное, стой прямо и смотри им в глаза, когда будешь врать.

Джексон поежился.