Холод

— Постоянно, — Кили помрачнел. — Есть вообще ничего не мог. Плохо было.

— Рад, что теперь вам лучше, — Ит улыбнулся. — Кили, мы заметили, что у многих в городе бритые волосы. Почему? Это такой обычай?

— Нет, — покачал головой Кили. — Это чтобы эпидемию остановить.

— Мы совсем недавно прибыли, — осторожно начал Саб, — и не успели разобраться. Кили, не расскажете, что за эпидемия такая? Чего следует опасаться?

— Тепла, — тут же ответил Кили. — Тепло это смерть. Уже тогда, когда все началось, они успели выяснить, что спасение только одно.

— И какое же? — Ит прищурился.

— Холод.

* * *

К сожалению, рассказ Кили прояснил совсем немногое. Да, на планете действительно свирепствовала эпидемия, но про эту эпидемию информации было исчезающе мало. Да, болезнь поражает исключительно полукровных, хотя, по слухам, где-то и чистокровные болеют. Да, лекарства никакого нет. Вроде бы это какой-то грибок, что ли. Ну, так, по крайней мере, говорили. Нет, анализы его не выявляют, поэтому единственный способ защититься хоть как-то — это тут же сжечь зараженного. Ну да, поэтому волосы и бреют. Если кто заболел, у него на голове пятно появляется, коричневое такое, на череп похожее. И глаза не закрываются полностью. Если такое появилось, то выгоняют на мороз, ждут, а потом…

— Ждут, когда умрет? — уточнил Ит.

— Ну да, когда умрет и прорастет, — не очень понятно ответил Кили. — А как прорастет, быстро надо. Они, правда, на морозе споры недалеко выбрасывают, но лучше сжечь, чтобы не выбросил.

— Кто? — поинтересовался Скрипач.

— Гриб. Грибок этот. Он как палка такая из головы торчит, потом у него навершье хлопает, и споры…

— И никто не пробовал это как-то лечить? — с недоверием спросил Саб.

— Я не знаю, — пожал плечами Кили. — Как вылечить, если определить невозможно?

— Чушь какая-то, — негромко сказал Ит. — Невозможно диагностировать? В жизни не поверю.

— Аналогично, — кивнул Скрипач. — Грибок… гм… мозговой муковисцидоз? Да нет, ерунда. Кили, ты случайно не знаешь, у вас… ммм… опрелости ног как-то лечат? Ну, когда с ногами непорядок, с кожей. Не слышал про такое?

Кили вдруг улыбнулся.

— У меня сто раз было, — сообщил он. — В цеху ведь положено в резиновых калошах. Знаете, как ноги потеют? А уж запах… ужасно. Мазь от этого давали, неплохо помогала. Если бы не эта мазь, мы бы в общежитии задохнулись все, двадцать живых в комнате. Мазь была, желтая. И таблетки еще.

— И тебя не смущает, что это тоже грибок? — спросил Ит.

— Грибок? Правда? — удивился Кили. — А я и не знал. Думал, что это просто ноги так, из-за калош.

«Кончайте этот диспут про потные ноги, — предупредил Саб по внутренней связи, через налобник. — Похоже, вы перестарались со своей прошивкой. Такая милая беседа… про трусы поговорить не желаете?»

«Если потребуется, поговорим, — отрезал Ит. — Не приставай».

А вслух спросил:

— Кили, скажи, а таким как мы… ты или я, например… семьи заводить можно? Мы видели детей рауф, детей людей. Но ни одного полукровного. Они все уже в возрасте после двадцати.

— Так запретили же, — вздохнул Кили. — Двадцать пять лет как запретили. Говорят, единственный способ предотвратить эпидемию — это чтоб мы не плодились. Если нас не будет, то эпидемия сама на нет сойдет.

Вот так.

Ит прикусил губу.

Кажется, мы столкнулись с чем-то гораздо более серьезным, чем дискриминация и бритые головы.

— А запретили везде? — уточнил он. — Или только здесь?

— По всему миру, вроде бы, — Кили задумался. — По радио говорили, что везде. Для общего блага. И на север нас того… всех отправили. Чтобы спасти. Остались, так и перемерли бы все. А так живем, и неплохо. Хотя, конечно, холодно.

— Неплохо живете? — повторил Ит.

— Ну да. Когда работаешь, неплохо. Это когда меня списали… — Кили потупился. — Вот тогда плохо стало. А до этого нормально. У меня даже книги были. Свои.

— Это, наверное, хорошо, — кивнула Эри. — Ит, а ему есть можно уже, или нельзя пока? А то мы все говорим, говорим, а он, наверное, голодный.

— Есть пока нельзя, а пить вполне можно, — ответил Ит. — Кили, лхус будешь? У нас настоящий есть, причем дикий. Хочешь?

— А что это такое? — не понял Кили.

— Ну, напиток такой, из ягод рибира, — пояснил Скрипач. — Вкусный. И пахнет приятно.

— Никогда про такое не слышал, — помотал головой Кили.

— А про что слышал? — с интересом спросил Скрипач.

— Чай, кофе, какао, — принялся перечислять Кили. — Какао, правда, я всего несколько раз пробовал. Нам на праздники давали. Ужасно вкусно, но очень дорого стоит. Одна чашка, как шкалик. Но от шкалика хоть какой толк есть, а от какао… — Кили вздохнул. — Выпил, и забыл. Лучше бы шкалик лишний дали.

— Шкалик чего? — уточнил Скрипач.

— Водки, — пояснил Кили.

— И какой же от водки толк? — с интересом спросил Саб.

— Как это — какой? Согреться можно, — объяснил Кили. — Если только на ночь пить, то на неделю хватает. А то и на дольше.

— У кого еще есть вопросы про печень? — в пространство спросил Саб.

— И сколько лет ты так пил? — с интересом спросил Скрипач.

— Не помню, — после секундного молчания признался Кили. — С первой работы, наверное. С шестнадцати, выходит.

— Пьют все? — уточнил Ит.

— Кто работает, — подтвердил Кили. — Тем, у кого работа есть, положено пять шкаликов на месяц. А кто не работает, три. Правда… — он замялся. — Хозяин отбирает обычно. Так что один-два получается.

— По поллитра? — Ит задумался. — На самом деле, Саб, это немного. Особенно с учетом нагрузок, да и такой жизни, в общем и целом. Кстати, причина поражения печени была, если ты помнишь, другой. Вирус — это не водка.

— Про это мы поговорим позже, — отмахнулся Саб. — Ты хотел дать ему лхус? Давай, а потом займемся делами. А он будет отдыхать. Я прав, Скрипач?

— Прав, — неохотно кивнул рыжий. — К сожалению.

…Лхус понравился Кили чрезвычайно. Нет, даже не так — этот вкус вызвал у него благоговейную оторопь. Чего они только не услышали в результате — и что он в жизни такого не пробовал, и что это божественно, и что такого просто не бывает, и что можно ли ему еще хоть чуть-чуть?

В результате разрешили «чуть-чуть», а потом заставили заснуть — показатели, пусть и медленно, но начали падать.

* * *

— Это низко, — говорил часом позже Ит, когда они собрались все вместе, чтобы обсудить то, что узнали от Кили. — Нет, ребята, это просто низко, и я так продолжать не хочу.

— Что низко? — хмыкнул Саб. — Я тебя не понял.

— Да, тебе это будет сложновато понять, — ответил Ит презрительно. — То, что мы делаем, это низко, Саб. Взять его на внушение, откорректировать, заставить, по сути дела, общаться с нами, как с добрым друзьями… мне не по себе от того, что мы делаем, и, боюсь, дальше будет только хуже.

— И что ты предлагаешь? — Саб выжидательно прищурился.

— Предлагаю взять модуль, и пойти в город. Собирать информацию надо самим. Вы же видите, он ничего не знает! Одни слухи и домыслы! Какой в этом всем толк? Поэтому вот что. Вы с Эри будете работать руководством, а мы, по старинке…

— Ой, нет, только не это, — покачал головой Скрипач. — Они наруководят. Ит, не надо, а? Может быть, как-то иначе?..

— Как — иначе? — Ит повернулся к нему. — Что ты предлагаешь?

— Молчать всем. И послушать, что я предлагаю, — Саб решительно встал. — Давайте-ка я ему позадаю вопросы в следующий раз. У меня складывается впечатление, что вы спрашиваете вовсе не о том, о чем нужно.

— А о чем нужно? — с вызовом спросил Скрипач.

— Увидишь.

* * *

— Расскажи о своей семье. Эти фигурки — кому они принадлежали? — Саб держал Анубиса и Бастет на ладони. — Маме? Старшему отцу?

— Нет, папе, — покачал головой Кили. — Мама говорила, что он страшно обрадовался, когда я родился. Они боялись, что будет мальчик.

— Тогда пришлось бы заводить еще одного ребенка, верно? И еще. Чтобы было, кому передать эту пару. Я прав?

Кили кивнул.

Ит заметил, что на Саба он смотрит с большим почтением. И даже, кажется, с легким страхом — не смотря на корректировку и внушение.

— Ты плохо видишь, — продолжил Саб. — Скажи, кто еще плохо видел в вашей семье?

— Папа. И мама тоже видела не очень. Но папа хуже. Примерно, как я. А почему я сейчас вижу без очков? — запоздало спохватился он.

— Потому что мы поправили зрение, — вмешался доселе молчавший Ит. — Сделали небольшую операцию. Очки тебе больше не нужны.

— Спасибо… Да, папа плохо видел. Я вообще на него очень похож. Мама это часто говорила.

— Кили, мама была рауф? — спросил Саб.

— Нет, человеком. Старший папа был чистый рауф. А папа был смешанным, как я.

— Идеальный проход по передаче, — пробормотал Саб. — А бабушки, дедушки? Ты их помнишь?

Кили задумался.

— По маме — точно нет. Кажется, ее семья была против, когда она замуж вышла. По папиной линии — помню бабушку. Она была человеком.

— А остальных? — Саб нахмурился.

— Не очень. Они, кажется, уехали куда-то. Вдвоем. И не вернулись, — Кили потер переносицу и виновато посмотрел на Саба. — По-моему, в экспедицию. Простите, я не помню. Мне восемь лет было, когда я последний раз видел бабушку…

— Но они были — рауф?

— Старший точно. Муж бабушки был такой же, как я, полукровный.

— Смею предположить, что семья была такая же, как семья твоих родителей, — согласно заметил Скрипач. — Кили, а если в такой семье рождается не гермо, а мальчик или девочка… что происходит?

— Они почти никогда не могли иметь детей, — пожал плечами Кили. — Поэтому им не отдавали фигурки.

— Саб, на налобник выйди, — попросил Ит.

«Не сходится. У наших дочерей с репродукцией всё в полном порядке. У нас три дочери, одна — по рауф-линии, двое — по человеческой. Иметь детей могут все. От линии рауф есть уже даже правнуки».

«Интересно, — ответил Саб. — Про это потом как-нибудь. Сейчас не отвлекай меня».

— Значит, фигурки передают только тем, кто… сможет завести такое же потомство, верно? Только средним? — уточнил Саб. Кили закивал. — А ты не знаешь, сколько времени это продолжается?

— Не очень понял, — признался Кили.

— Сколько лет уже продолжаются эти передачи?

— Не знаю, — Кили нахмурился. — Может быть, тысячу. Может, и больше. Псоглав и Мудрая приходили очень и очень давно, они ушли навсегда, покинули этот мир. Но мы должны хранить память о них, потому что они были светом разума и свободной воли.

Ит и Скрипач переглянулись. Вот как! Ни много, ни мало — разум и свободная воля. Это дорогого стоит.

— Кили, а если бы у тебя появился ребенок, что ты должен был бы сделать? — осторожно спросил Саб. — В каком возрасте он получит фигурки?

— Ну… я впервые увидел их в семь лет, — Кили задумался, вспоминая. — У меня был День рождения, и тогда папа и мама впервые мне их показали. И дали подержать. Мне очень понравилось. Фигурки были теплые, и у них вот тут что-то светилось, — Кили улыбнулся, и указал на основания подставок. — Хотя мне кажется, что я это выдумываю. Потому что больше фигурки не светились никогда. И теплыми больше не были. Это ведь просто статуэтки, хоть и родовые. Пес и Киса, — улыбка стала чуть смущенной. — Ну и сказки всякие… как сказка про Небесного Мальчика, например. Про них тоже сказки рассказывали.

— Небесный Мальчик? — переспросил Ит.

— Ну да, — подтвердил Кили. — Стишок был. Его всем детям рассказывают.

— Не помнишь? — спросил Ит.

— Почему не помню? Помню.