Секретное логово смерти

Вид растерзанных тел начинал уже быть привычным, и Анастасия не выразила к жуткому зрелищу совсем никаких эмоций, как будто она только тем и занималась, что рассматривала заживо вскрытых покойников. В отличии от нее, выбежавшая вслед за ней юная, очаровательная особа, сопровождаемая родителями, не была подготовлена к столь ужасному представлению – в глазах ее потемнело, голова закружилась и она едва не лишилась сознания и не упала, вовремя подхваченная главой семьи, чувствующим себя, как, впрочем, и мама, лишь немногим лучше. У всех троих сразу стали работать позывы желудка, настоятельно «требующие» его очищения, в результате чего им всем троим пришлось отвернуться и прекратить лицезреть невероятно чудовищную картину.

– Вам будет правильнее зайти внутрь отделения, – посоветовала оперуполномоченная уголовного розыска, сама в тот момент наклоняясь над телом, и, увидев на шее значительный недостаток кожи и верхнего слоя мышечного покрова, окликнула уже практически забежавшую в помещение девушку: – Жанна, постой, – и когда та, остановившись, возвратилась к самому выходу, не решаясь при этом все же выйти наружу, продолжила, – у твоего друга были какие-нибудь отличительные особенности?

– Да, – долго не раздумывая, ответила Морева, виновато вместе с тем посматривая на родителей и одновременно жалостливо на Настю, – у него на шее имелась татуировка, изображенная в виде змеи.

– Понятно, – сказала оперативница, сначала было засомневавшаяся, но теперь полностью уверенная в том, кем некогда был этот растерзанный труп, – спасибо, Жанна, – не забыла она и про благодарность, – думаю, тебе с родителями сейчас предпочтительнее поедехать домой, где, как я уже и сказала, будешь сидеть смирно и никуда не высунешься, пока мы не поймаем этого «гада». Да… и не забудь, что к тебе сегодня приедет следователь из Комитета, который тебя допросит по всем, известным тебе, обстоятельствам дела.

Неудивительно, что семья Моревых поспешила последовать совету опытной сыщицы, и, отворачивая в сторону головы, чтобы случайно не «коснуться» взглядом до крайности изуродованного туловища, они трое, все вместе, прошли к своему немецкому «мерседесу» высокой посадки и стремительно умчались в сторону основного места жительства – и подальше от кошмарного места. Юлиева проводила их взглядом, а когда машина скрылась, зашла внутрь отделения, чтобы, дожидаясь прибытия остальных сотрудников, оформить до конца получившийся чрезвычайно внушительным рапорт, поручив ответственную охрану места происшествия дежурному Говорову.

Первым, ровно через семь минут после доведения ему о случившемся, явился Бунько, как уже известно, проживающий в непосредственной близости от вверенного ему полицейского отделения, как и обычно, собранный по полной выкладке, словно и не ложился или же спал, вовсе не раздеваясь. Для него вид подобного трупа также был уже не в диковинку, и он смог справиться со своими внутренними эмоциями, никак не выдавая их окружающим.

– Так, – начал он сразу же с нелицеприятных, обижающих утверждений, – докатились: трупы нам убийцы привозят уже прямо к отделу. И чем, простите, вы все здесь тогда занимаетесь, если позволяете преступникам так над вами безжалостно насмехаться?

Сильная усталость, пережитые за ночь волнения и сопутствующее им непременное раздражение к этому времени уже полностью овладели внутренним состоянием сыщицы, и она уже была не готова спокойно терпеть издевательства, пусть даже и исходящие от непосредственного начальника. Наверное, поэтому она и ответила несколько грубо:

– Ночь была очень насыщенной, а все, что случилось, отраженно в моем подробнейшем рапорте, и если вы его, Евгений Захарович, прочитаете, то все оттуда узнаете.

– Ты что, «подруга боевая», белены, что ли, объелась – забыла с кем разговариваешь? – не ожидая, что обычно спокойная сотрудница вдруг покажет ему свои острые «зубки», нисколько этого не скрывая, вполне очевидно возмутился грозный начальник. – Совсем, «…твою мать», испортилась; да я тебя, дурочка, вмиг уволю, причем вчерашним числом!..

– Да за ради Бога! – резко вскрикнула отважная девушка, презрительно сморщив прекраснейшее лицо. – А кто Вам преступников будет ловить – сами? – ах, что-то я не вижу очередь перед «воротами». Ага, Вы, наверное, на пенсию свалите, а там и трава не расти?

– Ты что это как «раскудахталась»?.. – посмотрел Бунько на молодую сотрудницу ошалелыми от неожиданности глазами, явно не привыкший, чтобы ему кто-то осмелился до такой степени воспротивиться.

– Товарищ подполковник!.. – еще пуще прежнего возмутилась «развоевавшаяся» сыщица от подобного, крайне неприятного ей сравнения. – Я Вам не какая-нибудь там курица, и, по правде сказать, мне надоело перед Вашей милостью пресмыкаться! Давайте уже с Вами договоримся о взаимном уважении вообще и в частности о дальнейшей совместной работе, а именно: либо мы идем вперед как союзники, либо – будь что будет! – станем прощаться; я, в принципе, еще достаточно молодая, хотя и имею уже достаточно внушительный послужной список, так что, уверена, без должности я не останусь, тем более что меня уже звали в Министерство, в Москву, и, кстати, это предложение пока еще в силе – я хоть завтра могу отсюда свалить к «чертям», на «хрен» собачьим, и до сих пор этого не сделала только потому, что душа просто-напросто болит за родную местность.

Это была чрезвычайно пламенная речь, и у начальника даже челюсть отвисла от такой наглости, уверенности, и в том числе неожиданности, как бы передавая, настолько он удивлен, что не может вымолвить не единого слова, и только раздувавшиеся от гнева ноздри говорили о том состоянии, какое охватило его изнутри. Вместе с тем охватившая Бунько ярость была не главным, что его в этот момент беспокоило; он вдруг отчетливо понял, что его подчиненная давно уже «переросла» ту ступень иерархии, именуемой «дедовщиной», где ее еще можно было считать «молодой» и вести себя по отношению к ней соответственно; теперь, если принимать во внимание этот выплеск эмоций и не нагнетать дальнейшее напряжение, необходимо было сгладить вдруг возникшую неприятную ситуацию, а в последующем считаться и с ее мнением тоже, не позволяя себе оскорбительных высказываний, а особенно поведения.

Глава V. Высокопоставленные родители

Эксперт Кабанов приехал, когда страсти возле отдела уже улеглись и когда Бунько внезапно увидел отчаянную красавицу, бывшую в его непосредственном подчинении, совершенно с другой стороны, а прочитав ее грамотно оформленный рапорт, где в мельчайших подробностях была изложена суть ночных происшествий, еще и стал относиться к ней с некоторым, пусть и хорошо при этом замаскированным, но все-таки уже уважением, хотя и, скорее в силу привычки, все же слегка, практически полушепотом, поворчал, но так, чтобы его обязательно слышала Настя:

– Все написала вроде бы как по делу, только я не пойму: почему моя, такая уж очень подготовленная, оперативница не смогла догнать и задержать какого-то там преступника?

– Я сделала все, что могла и, как мне кажется, даже больше, – все еще продолжая быть резкой, между тем возразила голубоглазая сыщица, намереваясь дать достойный ответ, – я сохранила жизнь единственной гражданской свидетельнице, которой, кроме меня по крайней мере, довелось видеть своими глазами того жестокого «дьявола»; да и вообще, я бы посмотрела на Вас, как бы Вы себя повели, окажись тогда на моем месте, а главное, как бы «уворачивались» от этих вот фашистских крестов, заточенных, между прочим, не хуже, чем бритва, – она достала из кармана куртки небольшой острый предмет, в умелых руках, без всяких преувеличений, опаснейшее оружие, и представила его на обозрение циничного руководителя полицейского отделения ( оно, кстати, еще сохраняло на себе чьи-то капельки крови), – не удивлюсь, что эти кровавые частички принадлежат одному из ранее обнаруженных трупов.

Как раз в этот момент и прибыл Андрей Назарович, чрезвычайно заинтересовавшийся раздобытым трофеем и тут же упаковавший его в бумажный пакет, чтобы такую архи важную улику вконец не залапали. Единственное, в этом случае он не смог удержаться от вполне справедливого замечания:

– Я думал, Настя, что ты оперативница умная и понимающая, что в таком сложном деле к доказательствам следует относится, ну, более ответственно что ли; ты же взяла ее сразу руками и «наоставляла» на ней своих отпечатков – кого мы теперь, по-твоему, будем искать?

– Разумеется, преступника, – все еще сохраняя неуместное в данном случае недовольство, пробурчала оперативница, хотя и прекрасно понимала, что, по существу, опытный в таких вопросах офицер сейчас прав, поэтому, как бы оправдываясь, она тут же продолжила: – Там все случилось настолько внезапно, что у меня не было никакой возможности оставлять эту улику на месте и дожидаться, пока она понадобится кому-нибудь постороннему. Поэтому, не имея времени ее охранять до рассвета – мне еще надо было разговорить единственную свидетельницу, – я приняла, как мне тогда казалось, единственно правильное решение – забрать ее с собою в отдел; таким образом, мы хотя бы что-то имеет и знаем, что нам достался очень умелый преступник, отлично владеющий метательной техникой и априори боевыми искусствами.

– Мы это уже поняли, – вмешался в разговор своенравный руководитель, не пожелавший остаться в стороне от столь весомого обсуждения, – тебя предупреждают на будущее – ведь так? – обратился он за подтверждением к более грамотному в подобных вопросах эксперту и, получив одобрительный кивок головы, продолжил: – Чтобы, прежде чем в дальнейшем действовать, ты сначала думала или же советовалась с кем-нибудь, кто старше тебя либо опытнее; сейчас же, – тут он посчитал, что просто обязан сменить тему и подумать о «боевом» состоянии своей подчиненной, которое в любой момент могло понадобиться для решения ответственных и сложных задач; а в таких случаях она должна была быть полностью «собранной», – Настасья, иди отдыхай – ты уже вторые сутки не спавши, – мне же нужны сотрудники, способные не просто решительно действовать, а еще и принимать при этом вполне осмысленные решения, тем более что здесь по большому счету пока все равно особо и делать-то нечего; ну, а будешь нужна – я тебя «подниму».

Криминалист к этому моменту уже вплотную занимался исполнением своих основных обязанностей и, изучая страшно изуродованный труп, практически полностью аналогичный тем, что ему довелось осматривать накануне, привычно наговаривал в диктофон произведенные им наблюдения. В общем-то, принимая во внимание все только что сказанное начальником, Юлиевой, и правда, в настоящий момент заниматься было нечем и у нее появилась возможность для так необходимого отдыха: только сейчас она действительно ощутила, как же она на самом деле устала, причем как физически, так и морально, и что ей «всамделешно» – именно такое слово промелькнуло в ее прекрасной головке – необходимо «раствориться» в восстановительных сновидениях – пускай даже хотя и недолгих. Она не стала дожидаться чересчур активного следователя Комитета, которому, собственного говоря, было совершенно безразлично, кто и чем занимался в ночное время, а получив надлежащее разрешение, незамедлительно им воспользовалась и заспешила домой, где, приняв ванну и «проглотив» два бутерброда, «повалилась» на мягкий матрас своего удобного, до сих пор односпального, ложа и тут же забылась кошмарным, тяжелым сном.

Пока оперативница почивала, набираясь душевных, телесных и умственных сил, а, как и всегда, прибывший к самому окончанию осмотра следователь СК, с чутким сопровождением эксперта, занимался составления протокола осмотра места происшествия, так неожиданно образовавшегося прямо у центральной двери городского участка, руководитель отделения принимал у себя в кабинету троих, чрезвычайно влиятельных, посетителей.

Первым был заместитель министра обороны России генерал-лейтенант Востриков Василий Владимирович. Это был человек, без преувеличения, властный, высокомерный и просто пышущий зашкаливающими амбициями; он давно уже достиг пятидесятилетнего возраста, его же, так трагически и необдуманно погибший, отпрыск был от второго брака и являлся, казалось бы, полной копией своего отца, вследствие чего у родителя выделялись практически те же черты, что и у сына, но только за небольшим исключением, а именно: высокий рост, переваливший планку в сто восемьдесят пять сантиметров, спортивная, атлетически развитая фигура, привлекательная, но уже подверженная старению физиономия, каре-оливковые глаза, пожалуй уже всегда передававшие исключительную серьезность и лишь изредка, разве что дома, в кругу семьи, становившиеся веселыми и игривыми, прямой, несомненно аристократический, нос, что, впрочем, подтверждено родословной, тонкие губы предвзятого, жесткого человека, волевой подбородок, маленькие, плотно прижатые ушки, короткая, аккуратная прическа черных волос; одежда его, видимо для придания себе большей значимости, отличалась, соответственно званию, присвоенной формой.

Второй являлся помощником министра иностранных дел и представился господином Сулиевым Альбертом Анатольевичем. Вот он никак не был похож на свою распрекрасную дочку – умерщвленную так жестоко! – и, едва достигнув тридцати девятилетнего возраста, выделялся низеньким ростом, не превышающим сто пятьдесят сантиметров, полноватым телосложением и неказистой фигурой, что, по крайней мере, частично сглаживалось строгим, дорогим костюмом черного цвета, придававшим ему солидности и сочетавшимся с белой мужской сорочкой и красным галстуком; лицо имело округлую форму, с пухлыми щеками, светло-зелеными глазами, в основном прямом, но расширяющимся на конце, словно картошина, носом и заплывшими жиром губами; маленькие ушки были плотно прижаты и совсем не скрывались за зачесанной назад прической рыжих волос.

Третьим визитером оказалась тридцативосьмилетняя супруга Сулиева – Мария Антоновна, работавшая в делопроизводстве Министерства иностранных дел и своим внешним образом, как, впрочем, и своенравным характером, практически полностью передававшая погибшую дочку: она также от природы являлась жгучей брюнеткой, но имела немного другую прическу, едва скрывавшую небольшие ушки и выглядевшую пышно, ухожено и очень эффектно; несмотря на возраст, эта женщина умудрилась сохранить восхитительную фигуру, где выделялись и упругая грудь, казавшаяся чуть больше, нежели чем у дочки, и узкая талия, и, нечего греха таить, несравненная ягодичная область, переходящая в прямые, красивые ноги; на прекрасном личике можно заострить внимание на темно-карих выразительных глазках, на веках украшенных, сообра́зно положения, не вызывающим макияжем, маленьком, аккуратненьком носике, а также пухлых и алых губках и естественной смуглой кожей; ее одежда, точно как и у мужа, состояла из дорогого, но только дамского костюма светло-серого цвета, прикрытого сверху расстегнутым однотонным плащом, на ногах же были обуты в тон сумочке черные туфли, бывшие, соразмерно возраста, на небольшом каблучке.

– Я уже в курсе ваших дел, – начал разговор заместитель министра обороны, оказавшийся в этом кабинете самым старшим как по должности, так и по званию и взявший на себя инициативу, заметив, что Бунько несколько стушевался в присутствии столь высокопоставленных посетителей, – и какая вас здесь, в Калининградской области, захлестнула преступность в последние пару дней, что видно не только по вашим недоумевающим лицам, но чему мы и сами только что стали свидетелями. Вместе с тем мы приехали сюда совсем не затем, чтобы указывать Вам, товарищ подполковник, на недостатки работы – хотя они очевидны! – раз вам прямо к отделу подкидывают такие жуткие трупы.

Тут генерал замолчал, словно собираясь с дальнейшими мыслями, а Евгений Захарович, посчитавший, что хоть как-то должен отреагировать на монолог высокопоставленного гостя, лишь виновато промолвил:

– Да уж… да… прямо беда какая-то… никогда такого не было.

– Господин Востриков начал издалека, – неожиданно заговорила прекрасная женщина, играющим еле видимой лихорадкой лицом в тот же момент передавшая, какое чрезвычайно сильное испытывает волнение, – но лично я думаю, что это неправильно: нас всех здесь интересует судьба наших детей, отправившихся в пятницу, тридцатого апреля, сюда на экскурсию.

– Спасибо, Мария Антоновна, – вежливо прервал генерал-лейтенант рассказ взволнованной матери, неприятно сморщив физиономию, выказывая явное неудовольствие излишнему рвению, – но я возьму на себя смелость предположить, что ей неизвестны все исчерпывающие подробности, подвигнувшие наших детей отправится в это – Богом забытое! – место, которые тем не менее, уверен, будут интересны полицейскому подполковнику.

Да? – не собиралась так просто сдаваться Сулиева, в основном казавшаяся добродушной, но вполне могущая, когда это было надо, показать своенравность характера. – А Вам, Василий Владимирович, все известно? Хорошо, тогда, сделайте милость, посвятите и нас в суть их планов здесь, в кабинете местного начальника, раз не смогли поведать нам этого еще в самолете – и это почти за два часа совместного лета!

Напряженность возникшей ситуации объяснялась довольно просто: пропали двое молодых людей и родители, уже не надеяясь застать их живыми, готовились к самому худшему, а потому были на взводе. Хоть как-то разрядить накал страстей и у той, и, соответственно, у другого взял на себя труд до сего момента лишь наблюдавший и молчавший Альберт Анатольевич:

– Будьте любезны, господа, прекратите цепляться и вводить подполковника в еще большее смущение и, как следствие, ступор. Милая, – обратился он в следующий момент к вдруг «взбунтовавшейся» женщине, – не надо накалять и без того неприятную обстановку – пусть товарищ генерал-лейтенант посвятит нас в курс дела, если по каким-то своим, ему одному известным и, я не сомневаюсь, – следующее слово он выделил ударением, – важным! – соображениям он не смог этого сделать раньше.

– Спасибо, – раздраженно проговорил Востриков, привыкший за последние несколько лет прислушиваться к мнению только двух человек – Министра и Президента, – что разрешили мне, наконец, выразить свои мысли. Итак, мой избалованный сынишка раздобыл где-то сведения, что якобы в Калининградской области существует некое крайне засекреченное и так называемое логово смерти, оставшееся еще со времен Великой Отечественной войны и разработанное в свое время фашистами. Он почему-то втемяшил себе в мозги, что – хотя многие сотни специалистов занимались розысками того тайного места и ничего не нашли – он обязательно отыщет то ужасное место.

– Простите, товарищ генерал-лейтенант, что прерываю, – вмешался в речь высокопоставленного командира местный руководитель, которого, действительно, интересовали все существующие подробности, – но вот вы сказали «ужасное»… а в чем именно выражается это сравнение?

– Как существует легенда, а может, и совсем не легенда, – не обращая внимание на нарушение принятой среди людей в погонах субординации, продолжал между тем Василий Владимирович, лишь слегка скривив и без того строгую мину, – что на территории бывшей Восточной Пруссии, подвластной в годы войны германским войскам, существовала секретная лаборатория, где на людях проводились страшные исследования, не поддающиеся нормальному восприятию, и что, по всей вероятности, некому доктору Кригеру удалось изобрести эликсир молодости, и что он до сих пор продолжает оставаться живым. Я тогда посмеялся, когда он поведал мне всю эту историю, ведь считал раздобытую им информацию полным абсурдом, потому что хотя у нашего министерства и имелись сведения о существовании некого исследовательского фашистского центра – но бессмертие?! – это я приписал воспаленному молодому воображению; и, наверное, именно поэтому я и не стал тогда воспрепятствовать его решению – отправиться в это захолустье и провести здесь майские праздники. Как теперь известно, – тут он легонько кивнул в сторону своих спутников, – что он отправился сюда не один, а прихватил с собой вашу дочку, свою однокурсницу и, в то же самое время, возлюбленную.

– То есть Вы считаете, – вновь взял слово Сулиев, впечатленный рассказом и едва ли в него не поверивший, выражая эмоции холодным потом, внезапно проступившим на лбу, – что все, что он Вам сообщил, – это правда?

– Я этого не сказал, – в очередной раз нахмурил брови Востриков, однако посчитал озвученную реплику вполне своевременной, – и сейчас я просто констатирую факты. Вы спросите: почему я рассказываю эту историю? Хорошо, я не премину вам ответить: судя по тому кошмарному трупу, что нам удалось увидеть снаружи, у меня возникает, как мне кажется, совершенно очевидный и вместе с тем закономерный вопрос – кому, кроме фашистских, гестаповских прихвостней такое под силу? – сказал высокопоставленный генерал и тут же, словно бы отвечая на свой вопрос, продолжил: – Поэтому – в свете последних событий, где главным, разумеется, является невыход наших детей на связь – думаю, что их уже нет в живых; а также я с уверенностью могу сказать: молодой человек, что лежит сейчас на улице, – точно, не мой ребенок. Так вот, в связи со всем этим у меня возникает вполне однозначный вопрос, обращенный к Вам, товарищ подполковник, – он вперил в начальника полицейского отделения города Икс такой всепроникающий взгляд, какой способен был бы кого угодно заставить вжать в голову в плечи, чего уж там говорить про какого-то там Бунько, – у Вас имеются еще хоть какие-то сведения?

– «Агх», – испуганно икнул провинциальный руководитель, едва не поперхнувшись от наведенного на него заместителем министра вполне объяснимого страха, но, в силу долгой привычки, мгновенно сумел собраться и четко, без запинки, ответил: – Вчера, примерно в то же самое время, что и сейчас, – стрелки часов уже приближались к восьми, – мы обнаружили два тела, – Евгений Захарович, предполагая самое ужасное, не решился назвать те изуродованные туловища трупами, – подобных сегодняшнему. Хм, – он снова проявил перед высокими и вместе с тем заносчивыми гостями нечто, подобное раболепию, – думаю, вам всем нужно будет проследовать в наш морг и провести опознание, правда, сделать это будет тяжело и достаточно трудно, но, простите, такая у нас процедура.

– Как Вы понимаете, товарищ подполковник, – вновь вмешалась в разговор до последней крайности морально напряженная мать, тем не менее, в силу занимаемой должности, научившаяся идеально скрывать свои чувства, – мы приехали сюда не просто так и не питаем особых иллюзий; и не знаю, как бы повел себя сын достопочтенного генерала, – она скорчила недовольную мину, – но моя бы дочь обязательно мне ответила, ну! а раз это не так, значит, уж точно, случилось что-то очень и очень плохое. Поэтому, я считаю, будет лучше, если Вы не будете затягивать всю процедуру, а проводите нас уже куда следует: мы хоть похороним наших детей по-людски, подобающим образом.

Удивительное дело, но держалась эта женщина в такой, совсем даже необычной, ситуации на зависть достойно, чему мог бы позавидовать не один десяток представителей сильного пола; но вместе с тем душа ее внутри практически разрывалась и она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться в кабинете местного начальника отделения, потому что уже ни минуты не сомневалась в трагической гибели своей единственной дочери. Евгений же Захарович в ответ на ее предложение не нашел ничего другого, как самому вызваться сопровождать их в столь прискорбном мероприятии:

– Тогда не будем откладывать – давайте прямо сразу и проследуем в судебно-медицинскую экспертизу, где, пока следователь СК еще на месте, и проведем эту тяжелую для вас процедуру.

Он мог бы, конечно, поручить сопровождение высоких гостей кому-нибудь из своих подчиненных, однако их высокопоставленный статус, как, впрочем, и его чрезвычайно завышенные амбиции, требовали непременно быть с ними рядом, чтобы – не дай Бог! – чего не случилось. Енотов к этому времени уже закончил заполнять протокол осмотра до крайности изуродованного покойника, что, в принципе, сделать ему было вовсе не трудно – это под диктовку-то эксперта Кабанова! – и теперь по просьбе Бунько дожидался окончания его – такого важного! – совещания. Наконец, все вопросы были урегулированы, все участвующие лица собраны и находились в одном месте, так что теперь появилась возможность выдвинуться к зданию судебной медицины и завершить там необходимую процедуру.

Они все вышли на улицу и рассаживались – кто в полицейский «уазик», а кто, позначимее, в немецкий автомобиль следователя – как раз в тот момент, когда к полицейскому участку подкатил катафалк и когда уже известные огромный водитель и его всегда пьяный помощник загружали уже опознанный труп Эбанта Виктора внутрь угрюмого, неприветливого, больше сказать, пугающего салона; и так получилась, что обе машины двинулись вслед за мрачным передвижным средством, со стороны представляясь похоронной процессией. Так они, все вместе, и доехали до местного морга, где изуродованный молодой человек без особых церемоний, можно даже отметить, грубо был сгружен в приемное отделение, чем вызвал неприятное замечание возмутившейся женщины:

– С нашими детьми Вы точно таким же способом обращались?!

Те, пусть даже и не зная, с кем им довелось иметь теперь дело, но видя рядом с ними начальника полицейского участка, которого в этом городе считали разве только не Богом, предпочли виновато опустить книзу головы и предусмотрительно отмолчаться, прекрасно понимая, что совершили непростительную ошибку. Бунько же, желая в зародыше погасить возникший на пустом месте конфликт, совершенно ему ненужный, пригласил всех пройти внутрь помещения:

– Уважаемые родители, давайте уже пройдем в отделение СМЭ и произведем процесс опознания.

Поскольку все еще был праздничный день, городской морг не работал и проводилось вскрытие лишь криминальных трупов, каким и являлся при указанных обстоятельствах Эбант. К чему обращается на эту, вроде бы как несущественную, деталь внимание? Только лишь по той простой причине, что основной вход, используемый в обычные дни гражданами, родственниками умерших, соответственно, был закрыт, а потому высокопоставленным москвичам и сопровождающим их лицам пришлось заходить через приемное отделение, где на полу были складированы в беспорядке, друг на друге, поступившие за выходные покойники, скончавшиеся внезапно, но всем признакам предположительно естественной смертью, и следовать дальше через исследовательскую комнату, где на трех хирургических алюминиевых столах были уже разложены человеческие тела, обмытые из шланга, под напором воды, от грязи и приготовленные для вскрытия; еще из мебели в основном помещении находились два специальных, медицинских шкафа со стеклянными дверцами, где складировались различные инструменты, приборы и реактивы, письменный стол, с установленной на нем все еще печатной машинкой, очевидно здесь пока еще работали по старинке, а также небольшая металлическая подставка, на которой располагались початая бутылка водки, граненный стакан, блюдце с неаккуратно нарезанной колбасой, кусок черного хлеба, испачканные кровью перчатки и, право слово, пинцет, вероятнее всего предназначенный для подхватывания закуски, когда местный специалист «остаканивался» прямо во время исследования; сам он, видно, до сих пор не подошел – возможно, что эксперт пока все еще отходил после «вчерашнего», – поэтому посетители оказались предоставлены сами себе; входную же дверь им, как известно, открыли двое работников, круглосуточно обслуживающих катафалк и невольно оставшихся дожидаться окончания всей этой опознавательной процедуры.

Не особо зацикливая внимание на этих чудачествах, где, единственное, прокомментировать увиденное взялся лишь военный генерал-лейтенант, сказавший: «Ну, вы здесь и даете! Судя по всему, еще находитесь в «девяностых», а у нас уже давно две тысячи двадцать первый год – и коронавирус», так выразил мужчина свое отношение, непонятно зачем вставив последнее слово. Между тем участники неотложного следственного действия миновали не совсем обычную комнату для исследований и в конце концов оказались в холодильном отсеке, где с трех сторон по периметру, за исключением стены, располагавшей дверным проемом, в четыре ряда, от пола кверху, находились морозильные камеры, общим количеством шестьдесят штук. Енотов Артем, кому, как никому другому, были известны номера нужных ячеек, хотя и являлся в этой компании самым «молодым», тем не менее, используя свое привилегированное положение, поручил выдвижение контейнеров более солидному подполковнику:

– Евгений Захарович, откройте нам, пожалуйста, тринадцатую и четырнадцатую холодильные камеры.

Пускай и презрительно усмехнувшись, вместе с тем Бунько послушно выполнил отданное ему указание и открыл обозначенные металлические заслонки, легко отпирающиеся поворотом дверной ручки, в свободном положении автоматически «загоняющей» ригель в предусмотренный специально для фиксации паз. Далее, он поочередно выдвинул двое носилок, поверх которых лежали два трупа, помещенные в черные полиэтиленовые пакеты, по всей длине застегнутые сверху на молнию; расстегнув и ту, и следом другую, он предъявил на обозрение молодые тела, к этому моменту сшитые и более или менее приведенные в божеский вид; таким образом, после того как над ними потрудился патологоанатом, они выглядели как обыкновенные покойники, единственное, только с изуродованными до неузнаваемости лицами. И вот здесь родители, в том числе и грозный генерал-лейтенант, посчитали возможным пустить скупую слезу: сомнений не оставалось – это были их трагически, по неразумности и какому-то немыслимому стечению обстоятельств, погибшие дети. Женщина даже на минуту потеряла годами оттачиваемое самообладание, сохраняемое ею в течении всего этого кошмарного утра, и разразилась рыданиями, уткнувшись в продолжавшую оставаться прекраснейшей грудь своей дочери, уже забальзамированную и выглядевшую словно бы у живой; но ее истерика и на этот раз длилась совсем недолго – сработала многолетняя выдержка, – и, наконец отпрянув от мертвого тела, женщина задала вполне естественный и закономерный вопрос:

– Когда мы сможем забрать наших детей и вывезти их для похорон в столицу?

– В любое, удобное для вас, время, – стараясь, с учетом значимости московский «гостей», быть с ними вежливым, разъяснил Енотов Артем, уже начавший к этому моменту заполнять протокол и попросивший только дождаться окончания оформления опознания, – после того как я закончу официальную процедуру.

Быстро и профессионально набросав необходимый для следственного мероприятия текст, следователь дал расписаться всем четырем участникам, в том числе и Бунько, а также двум сотрудникам «Ритуальных услуг», приглашенных им в качестве понятых, после чего сразу же дал надлежащее разрешение:

– Все, я закончил, дальше можете действовать соответственно вашим планам.

По выработанной уже привычке, молодой человек вел себя несколько цинично, но это была одна из особенностей профессиональной деформации личности, характерной для любой правоохранительной должности. Родителям же было сейчас не до того, чтобы выяснять отношения, – в срочном порядке следовало переправить скончавшихся детей назад, в столицу, и на следующий день организовать им авантажные похороны. Миссию по доставке трупов в Москву взял на себя военный заместитель министра и, оформив их «грузом – 200», на грузовом самолете, зафрахтованным им, пользуясь служебным положением, в летном полку Калининградской области, переправил к дальнейшему месту захоронения. Похоронные мероприятия были назначены на четвертое мая, третий день после обнаружения до неузнаваемости изувеченных трупов.

Теперь следует вернуться к оставленной несколько раньше Юлиевой, как упоминалось, отправленной начальником для восстановления сил. В те нелегкие мгновения, пока Евгений Захарович выдерживал высокомерный «натиск» столичных «гостей», она предавалась тягостным и будоражащим сновидениям. Ей снилось, что на следующую ночь, после того как изуродованное тело Эбанта Виктора самым что ни на есть наглым образом было подкинуто к полицейскому отделению, жестокий маньяк, облаченный в жуткое, кошмарное, полностью черное одеяние, с лицом, почему-то изображенным в качестве черта, «украшенным» поросячьим пятачком, а сверху небольшими рогами, осторожно, сторонясь основных дорог и густонаселенных улиц, теперь продвигался к роскошному особняку, где проживает семья Моревой Жанны, расположенному на окраине города со стороны, противоположной той, где в последнее время происходят основные события; вот он, так никого и не встретив – что, по крайней мере, в ночи, без сомнений, случается, – достиг двухметрового забора, изготовленного из железобетона, сверху украшенного своеобразной резьбой и там же на расстоянии десяти сантиметров имеющего сквозные отверстия; то ли человек, то ли чудовище ловко перемахнул через неприступное в обычных условиях ограждение, для начала зацепившись руками за небольшие проемы, образованные в верхней части нехарактерным узором, затем подтянувшись, перехватившись и «выскочив» грудью выше ограды; в дальнейшем оказаться в саду было делом обычной, совершенно нетрудной, техники. Удивительное дело, но Жанна словно знала о таком неожиданном повороте и ждала непримиримого врага на своей территории, как бы охраняя ее, вооружившись старинным револьвером системы «наган». Каким-то непостижимым образом, но в этом же месте одновременно оказалась и сыщица, как оказалась, заранее прятавшаяся среди только начинающих «оперяться» листьев, словно преднамеренно дожидаясь в засаде появления безжалостного убийцы; оперативница, увидев явно потустороннего недруга, хотела уже было спрыгнуть вниз и встать на защиту незаслуженно подвергавшейся опасности девушки, но ноги ее по какой-то неизвестной причине не слушались, а сама она словно бы прилипла к стволу, вдруг оказавшемуся жидким, как будто болото, и уже засовавшему ее буквально по пояс. Морева – казалось бы, на такое серьезное дело! – вышедшая в одной прозрачной сорочке, пыталась в этот момент защитить себя самолично и, раз за разом, нажимала на спусковой крючок своего пистолета, целясь в ужаснейшею «вражину», но, странное дело, при каждом спуске курка следовала только очередная осечка, позволявшая монстру приблизиться почти что вплотную. «Жанна, беги!» – пыталась прокричать отчаявшаяся сотрудница уголовного розыска, но вместо голоса из ее рта вырывались лишь кровавые пузыри, все больше и больше заполняя собой видимое пространство, главным образом скрывая от нее происходящее впереди. Когда перед глазами Юлиевой образовалась одна сплошная пелена, непрозрачная и кровавая, и лишь слышался звук раздираемой плоти и громкий девичий визг, взывающий к помощи; она, уже не в силах терпеть душевные муки, проснулась, будучи вся в холодном поту.

Какое-то время Настя лежала в кровати, не решаясь двинуться с места и пытаясь найти объяснение только что ею увиденному, но на ум ей ничего более-менее разумного так и не приходило, в результате чего она приняла только единственно, как она не сомневалась, правильное решение – позвонить начальнику и напроситься на ночную охрану выжившей девушки. Однако ни этой ночью, ни затем днем, ни следующей ночью ничего ужасного больше не происходило, а значит, можно было пусть и с некоторым сомнением, но все-таки уже начинать думать, что кошмарные события, возможно, закончились.

Глава VI. В Калининградскую область

Своим волевым решением Президент Российской Федерации сделал выходными днями период с первого и по десятое мая, однако его указ никак не распространялся на силовые структуры, и они обязаны были – согласно оперативной обстановке конечно! – сами устанавливать, смогут ли предоставить своим сотрудникам дополнительный отдых. Вместе с тем если кто знает суть работы правоохранительных органов, то, как правило, полицейским всегда находится, чем заняться, и общегосударственные, так называемые лишние, выходные касаются их крайне и крайне редко, а, говоря честно, практически никогда, поэтому уже четвертого числа пятьдесят процентов личного состава явилось на службу. Не избежала этой участи и специалист по психологической работе Управления организации морально-психологического обеспечения Департамента государственной службы и кадров Министерства внутренних дел Российской Федерации капитан внутренней службы Шуваёва Анабель Викторовна, принятая на свою должность прямиком после окончания факультета психологии служебной деятельности органов внутренних дел Московского университета МВД России имени В.Я. Кикотя и занимавшая ее уже на протяжении последних шести лет. Да, она уже имела определенные достижения и, достигнув только лишь двадцативосьмилетнего возраста, успела зарекомендовать себя ответственной, грамотной и очень перспективной сотрудницей, способной «влезть» в душу любому, даже самому отъявленному и «хитровыделанному» как преступнику, так и сотруднику, почему ее и привлекали только на самые запутанные и «глухие» дела, причем в основном для раскрытия сложнейших преступлений с участием маньяков, серийных убийц и подверженных коррупции полицейских. Эта, без преувеличения, прекрасная девушка выделялась твердым, непреклонным, своенравным, где-то даже грубым, характером и отличалась сильно развитыми умственными способностями, а также владела мастерством подвергать оппонента гипнозу; но и это было еще не все: свое свободное время она старалась проводить за дополнительным обучением, тренировками выносливости и физической силы, особое внимание уделяя рукопашному бою, секреты которого постигала у лучших специалистов подразделений специального назначения. Касаясь ее внешних данных, следует остановиться на таких признаках, как-то: красавица обладала просто великолепной фигурой, чем-то напоминавшую Венеру Милосскую; белокурая, восхитительная головка выделялась кучерявыми, длинными волосами, кудряшками спускавшимися за плечи, а спереди челкой прикрывавшие левую половину худощавого личика, которое само по себе было продолговатым, а еще выразительным; невероятной синевы глазки уподоблялись разве что бездонному океану; небольшой курносый носик на конце был слегка вздернут кверху, выдавая некую капризность и вздорность натуры, умело скрываемые под личиной доброжелательности и напускной мягкотелости; яркие, коралловые губки представлялись идеальнейшей формой и походили на распушившую крылья бабочку; косметика наносилась исключительно скромно, чтобы только чуть обозначить и без того обворожительные черты; на службу она обязана была ходить в присвоенной форме одежды, но, принимая во внимание особенности ее работы, а именно оперативную составляющую, Анабель дозволялось носить гражданское платье, где она отдавала особое предпочтение одеянию, не сковывающему движения, в особенности укороченной кожаной куртке синего цвета, одетой под черную водолазку, такого же оттенка лосины и дамскую сумку; заканчивался ее облик полусапожками без молнии и на небольшом каблучке, своей расцветкой сочетавшимися лишь с курточкой. Поскольку специалист-психолог считалась в большинстве своем сотрудницей кабинетной, носить при себе табельное оружие ей было необязательно.

Первый служебный день, начавшийся после праздников, сначала тянулся скучно и долго, но едва лишь стрелки часов перевалили на вторую половину дня ей на сотовый телефон позвонил лично министр внутренних дел:

– Здравствуйте, Анабель, – как и полагается с приветствия, начал он в одно и то же время заговорщицким и убедительным тоном, перейдя сразу на «Ты», – надеюсь, ты понимаешь, что я обращаюсь к тебе не зря? – настала пятисекундная пауза, закончившаяся сразу после ответа «да». – Тогда я разрешаю тебе на оставшуюся часть дня быть свободной, потому что завтра с самого раннего утра тебе необходимо вылететь в Калининградскую область, конкретно в город районного значения Икс – билеты уже заказаны, найдешь их на электронной почте. Не удивлюсь, если поинтересуешься: в чем именно состоит подобная спешность и чем тебе надлежит заняться на месте?

– Верно, товарищ генерал полиции, – не стала Шуваёва оспаривать это, притом вполне справедливое, утверждение, – хотелось бы в общих чертах прояснить: что я вынуждена буду там делать?

– Хорошо, вкратце я тебе сообщу, – продолжал монотонную речь голос с той стороны мобильной связи, – подробности узнаешь на месте. В общем, едва мы смогли разделаться с Московским потрошителем, как у нас появился Калининградский; этот изверг, неизвестно откуда взявшийся, разделывает людские тела, словно какие-то там поросячьи туши, причем главное во всей этой трагедии, что начал он почему-то с детей представителей двух министерств – обороны и иностранных дел. История там очень запутанная, и разматывать тот жуткий клубок выезжает лично заместитель оборонного ведомства – не знаю пока почему? – но лишь с одним подчиненным; сейчас он находится на похоронах своего сына, завтра же с самого утра будет на месте, поэтому и у нас возникло мнение, что в помощь местным сотрудникам должен отправиться кто-то и от нашего министерства; а поскольку мы имеем дело с серийным убийцей, то, сама понимаешь, выбор, соответственно, пал на тебя. Таким образом, выезжай, осматривайся и включайся в работу; да и… желательно так, чтобы маньяка мы нашли раньше военных – это принципиально. Все ли тебе, Анабель, понятно?

«Куда уж понятнее», – не решилась красавица озвучивать эту реплику вслух, но все же произнесла ее про себя, отчитавшись перед главным полицейским простодушным ответом:

– Я буду стараться изо всех сил и сделаю все, что только возможно.

На этом отдача указаний была закончена и телефонный разговор, собственно, прекратился. Шуваёва же, исполняя приказ, незамедлительно отправилась домой, чтобы собраться в дальнюю дорогу, ведь ей надлежало следовать в самый западный регион России, граничащий по суше с Литвой и Польшей, а морем с Германией.

В то же самое время заканчивались похороны двух безвременно «ушедших» молодых, как их называют, «золотых» отпрысков, и их родители собирались уже уезжать с кладбища в ресторан для поминок. Несмотря на тяжесть утраты, генерал Востриков, в силу давней привычки, шел четким, уверенным шагом и направлялся к оставленной неподалеку машине последней модели «ауди»; он уже совсем собирался потянуть за ручку двери, как к нему неожиданно приблизилась Мария Антоновна, явно желающая ему сказать что-то важное.

– Господин заместитель министра, – обратилась она к нему без каких-то особенных церемоний, – подождите: мне нужно обсудить с Вами одну, очень значимую для меня, тему.

Не дойдя до машины чуть более полуметра, офицер остановился и в немом молчании приготовился выслушать, что ему желает сообщить своенравная женщина, служащая почти равнозначного ведомства; она же в свою очередь продолжала внешне, казалось бы, спокойным, но все-таки немного взволнованным голосом:

– Краем уха я слышала, что Вы собираетесь отправиться в Калининградскую область, чтобы лично там возглавить розыск убийцы… Так вот, хотя мой супруг и категорически против, но я бы хотела отправиться вместе с Вами: сами понимаете – для меня эта утрата не менее значима и я бы желала самолично участвовать в поимке того проклятого «чудовища», что так безжалостно расправился с моей единственной девочкой, – на этом месте монолога ее глаза заблестели слезами, но она тут же с собой справилась и, сохраняя твердые интонации, продолжала: – Тем более что и другого смысла в своей дальнейшей жизни я просто не вижу. Так Вы возьмете меня, господин генерал, или же нет?

– Я отлично понимаю Ваше, Мария Антоновна, огромное горе, – видно, что нехотя, ответил Василий Владимирович, охваченный явным желанием – побыстрее отвязаться от назойливой женщины, – и хотел бы войти в Ваше положение, но и Вы должны понять правильно: мы отправляемся не на какую-то там развлекательную прогулку, а на совсем не простое и опасное мероприятие, направленное на поимку жесткого, просто чудовищного, маньяка; и я не могу рисковать жизнями гражданскими людей. Простите, но Вы должны понять меня в этой ситуации правильно, ведь сами же служите в одном из самом значимых министерств и должны соображать, что – случись с Вами чего! – и мы ничего не добьемся, а напротив, Вы меня только подставите. Кстати, и Ваш муж придерживается такого же в точности мнения – и Вы сами только что это сказали.

– Ладно, пусть будет по-Вашему, господа чересчур высокопоставленные мужчины, – состроив недовольную мину и не удержавшись от колкости, как бы в знак согласия кивнула Сулиева своей прекрасной головкой, – не хотите, чтобы я участвовала в наказании убийцы наших детей – а я не сомневаюсь, что в плен вы его брать, уж точно, не будете! – ну, и не надо, – и уже значительно тише, только лишь для себя, – будь по-вашему… я сама как-нибудь со своей миссией справлюсь.

На этой не совсем оптимистической ноте беседа двух несостоявшихся сватов закончилась, и они отправились – каждый своей дорогой: мужчина – собираться в дальний и долгий путь, женщина – вынашивать коварные планы.

На следующий день в аэропорту Шереметьево на рейс Москва-Калининград, отправляющийся в 6.40 часов утра, собрались заинтересованные скорой поимкой убийцы лица: Шуваёва Анабель, отлично знавшая генерал-лейтенанта Вострикова, но сама ему притом неизвестная, несчастная мать, трагически потерявшая дочь, замаскированная таким образом, чтобы остаться неузнанной – а именно на ней был одет однотонный светло-серый плащ, спускавшийся почти до самого пола, в знак траура на воротнике перевязанный черным платком, на голове имелся парик, такого же цвета, как и траурная накидка, глаза же прикрывались широкими очками, в основном предназначенными для защиты от солнца, но сейчас используемыми совершенно не по прямому своему назначения, ну, а в руках у нее находилась большая дорожная сумка, где хранились утепленная пятнистая военная форма и другие, необходимые в длительных путешествиях, вещи, – и, конечно же, главное действующее лицо – заместитель министра обороны, сопровождаемый военнослужащим, едва достигшим двадцатидевятилетнего возраста; а вот на последнем стоит остановиться особо…

Нежданов Олег Владиславович – а именно такое имя носил этот молодой человек – за свой семилетний стаж действительной службы в войсках специального назначения успел дослужиться до капитана и побывать во многих горячих точках планеты, в том числе и в качестве миротворца в республике Сирия, где за выполнение служебного долга неоднократно награждался медалями и орденами и даже был представлен к званию героя России за выполнение особо важного и ответственного задания, в одиночку ликвидировав целую террористическую организацию, готовившую теракты в крупнейших центрах РФ; но – то ли его заслуги недостаточно оценили, то ли представление попросту затерялось и не дошло до нужного Адресата – он так и не получил вполне заслуженную награду. Кроме перечисленных заслуг, офицер выделялся привлекательным видом, где, помимо красивого, но и одновременно мужественного лица, сразу же можно обратить внимание на идеальную атлетическую фигуру, поддерживаемую постоянными тренировками, направленными как на выносливость, так и на развитие физической силы, так в точности и на отработку приемов рукопашного боя; своим ростом он приближался к высокому, был широк в плечах и имел невероятно огромные бицепсы. Касаясь его приятной продолговатой физиономии, следует остановится только на главных отличительных признаках: умные глаза имели серо-зеленый оттенок и выражали собой напускную твердость, в чем-то даже жестокость, но в глубине передавали общую дружелюбность натуры; являясь чуть больше положенного, нос был охарактеризован небольшой, выпуклой вверх горбинкой, передающей о решительности характера; нижняя губа была толще верхней, а та, в свою очередь, была вздернута кверху в виде бантика, совсем как у девушки, в связи с чем Олегу приходилось носить густые усы; также следует обратить внимание на волевой, чуть выпирающий, подбородок, широкие скулы и средние уши, слегка оттопыренные и образующие еле заметную лопоухость; стрижка черных волос была короткой, под машинку выбритой сзади и у висков, равномерно переходящей в зачесанную назад прическу; одежда молодого мужчины так же, как и его командира, состояла из военной пятнистой формы, но только без знаков различия.

Все участвующие лица прибыли в аэропорт за два часа до вылета, когда на табло уже появилось соответствующее указание, что началась регистрация на посадку пассажиров, намеревающихся вылететь рейсом Москва – Калининград.

«Ух, а этот парень просто красавчик, – размышляла про себя специалистка по психологии, следуя к пункту оформления посадочных документов и ненавязчиво разглядывая менее представительного военного офицера, – и одновременно: – А это еще что за «старая» «краля», – не ускользнула от ее внимательного взора госпожа Мария Сулиева, – ишь как разоделась, прямо как какой-нибудь американский шпион, значит, явно хочет быть кем-то неузнанной; но я то вижу ее странное поведение, выраженное в постоянном оглядывании, и смотри-ка: она практически не сводит своих голубых глаз с моих подопечных, приписанных к оборонному министерству, да и, кстати!.. – пригляделась девушка к объекту своих наблюдений более пристально. – Кого-то она мне напоминает, только вот пока не пойму, кого именно?» Озабоченная желанием проследить за женщиной как можно внимательней, Анабель пристроилась в очередь практически следом за ней, но только через трех человек; та, в свою очередь, точно на таком же расстоянии следовала за военным генералом и его молодым подчиненным; ну, а те как раз закончили регистрацию, и до очаровательной сотрудницы полицейского департамента донесся вопрос обслуживающего процедуру специалиста – молодой симпатичной девушки-брюнетки, имевшей приятную дружественную улыбку и доверительный взгляд больших карих глазок:

– Багаж сдавать будете?

– Нет, спасибо, – ответил генерал-лейтенант неприветливым голосом, – мы налегке. – И, забрав билеты и паспорт, отправился на посадку, сопровождаемый преданным капитаном.

Минут через десять наконец дошла очередь до сотрудницы делопроизводства МИДа, которая так же без особых проблем прошла несложную процедуру оформления права на перелеты внутри страны, однако на доброжелательный вопрос про личные вещи неожиданно грубо ответила:

– А Вы как, девушка, думаете? Конечно же, я буду сдавать багаж – или Вы мне предлагаете тащить все это с собой в самолет?

Свои слова она сопровождала поднятием на общее обозрение своей черной дорожной сумки, похожей на огромный баул. Специалист посадочной службы Шереметьево словно и не слышала направленную по отношению к ней недружественную интонацию и, все так же продолжая улыбаться, сказала:

– В таком случае пройдите к стойке по приему багажа и направьте свои массивные вещи в грузовой отсек лайнера.

Потребовалось еще почти столько же времени, чтобы очередь в конечном итоге приблизилась к Анабель, и она, не имея при себе ни лишнего груза, ни чрезвычайного самомнения, ни желания задерживаться у стойки для ненужной, непродуктивной, беседы, прошла регистрацию за пару минут и необычной для молодой красавицы твердой походкой отправилась на посадку. Когда она входила в салон самолета, остальные участники провинциального «рандеву» уже находились на месте и занимались своими делами, где мужчины беседовали между собой, а женщина, находившаяся от них на значительном расстоянии сзади, неестественно очевидно напрягала свой слух, совсем непрофессионально пытаясь подслушать, о чем же они говорят. «Да, – подумала сотрудница полицейского департамента, – если бы военные не были в себе так уверенны и не так заняты своими проблемами, то они бы, наверное, давно бы, «подруга», тебя рассекретили, но, видимо, им сейчас совсем не до этого; а вот я, возможно, смогу проникнуть в их тайны, потому что – о, чудо! – по какому-то неимоверно случайному стечению обстоятельств или же протекции министра внутренних дел мое место находится сразу за ними, значит, проблем с получением интересующей информации у меня, уж точно, не будет». Завершая свою мысль, она как раз подходила к своему забронированному заранее месту и, не имея ничего, кроме маленькой дамской сумочки, и не тратя времени на уборку вещей в верхний багажный отсек, уселась на заранее зафрахтованное ей место и, практически не напрягаясь, стала прислушиваться к разговору двоих военных.

– Знаю, капитан, – говорил генерал-лейтенант, обращаясь к своему подчиненному, – ты озадачен тем обстоятельством, что я, ничего толком не объясняя, «выдернул» тебя из ежегодного отпуска, но, поверь, ситуация очень серьезная и никому другому я просто не смею довериться; с тобой же мы прошли уже и огонь, и воду, да и медные трубы тоже, поэтому и рассчитывать в столь сложной ситуации мне практически больше не на кого, зная, что большинство из моих недоброжелателей, да и просто врагов, спят только и видят, как бы я совершил ошибку, чтобы «скинуть» меня с такого «аппетитного» места, поэтому действовать мы будем как частные лица, отправившиеся в выходные дни на охоту, условно скажем, на кабана. Кстати, выход на службу я тебе оформлять не стал – потом когда-нибудь отгуляешь, – да и себе выпросил краткосрочные выходные – за неделю, считаю, управимся, а больше-то там и делать нечего; и без того успеем исходить всю Калининградскую область вдоль, поперек и обратно.

– Все это понятно, Василий Владимирович, – обратился Олег к вышестоящему офицеру не по уставу, а уважительно и, в то же время, по-дружески, учитывая их давнюю, тесную связь, – и я не буду пытать у Вас причины, заставившие Вас выбрать такую тактику, мне лишь интересно: что мы собираемся делать, существуют ли какие ограничения и, проще говоря, как далеко мы сможем зайти?

– Прежде чем перейти к нашим планам, – издалека начал отец, только что оплакавший сына, – я хочу, чтобы ты, капитан, обязательно знал, что я «потерял» своего Илюшу, который как раз и погиб на той территории, куда мы сейчас направляемся. Так вот, наша задача – найти «урода», виновного в его смерти, причем сделать это раньше, чем полицейские, и как сказала одна моя знакомая – и как, надеюсь, ты понимаешь? – «в плен мы его брать не будет».

В этот момент стали запускаться двигатели летательного аппарата, и, соответственно, разговоры сразу умолкли: все стали готовиться к взлету, по салону заходили стюардессы, требующие от пассажиров, чтобы те пристегнулись, а те в свою очередь послушно зашевелились, исполняя озвученные симпатичным персоналом рекомендации. Постепенно самолет стал выходить на взлетную полосу, а оказавшись на ней, разогнался до нужной скорости и, ведомый опытным летным составом, осуществил практически неощущаемый пассажирами отрыв от земли.

Когда лайнер поднялся на заданную для перелета высоту, Сулиевой вдруг приспичило в туалет и она, невзирая на общую комфортную температуру салона, продолжая оставаться в своем замаскированном «камуфляже», направилась в хвостовую часть самолета, где располагается два туалета; она выбрала тот, что был у нее по правую руку, – он оказался свободен – и, оказавшись внутри, заперлась на защелку. На все свои женские дела ей потребовалось затратить чуть менее десяти минут, и Мария Антоновна настроилась уже выходить, однако, хотя она и отомкнула запирающий механизм, дверь продолжала оставаться закрытой. Она надавила на ручку сильнее – та свободно ходила как вниз, так и вверх, но створка не поддавалась, снаружи же слышалось какое-то неприятное шевеление, как будто кто-то острыми коготками осторожно скребется по наружной обшивке.

– Эй, – чуть слышно проговорила восхитительная красавица, у которой сердце вдруг непроизвольно стало стучать несколько интенсивнее, чем делало это обычно, – кто там и чего Вам от меня надо? – спросила попавшая в неловкую ситуацию «пленница», не могущая объяснить себе причину затворничества; но внезапно ей пришла вполне оправданная мысль и она ее тут же озвучила: – Господин генерал, это Вы?.. Что Вы, вообще, себе позволяете?.. Вы совсем, что ли, ополоумели?.. Василий Владимирович, – уже более жалобно, чуть не плача, начинала уже пугаться очаровательная, но и своенравная женщина, не находившая объяснения столь странному обстоятельству, – бросьте уже свои глупые шутки, и если Вы хотели меня проучить, то готова Вас поздравить – у Вас это получилось отменно и я стою здесь чуть живая от ужаса.

Вместе с тем, как Сулиева не пыталась призвать «шутника» к порядку, реакции на ее просьбы, стенания и мольбы никакой не следовало и дверь так и продолжала оставаться в запертом состоянии; тут уже, действительно, было о чем задуматься. «Что бы это все могло значить? – рассуждала высокомерная представительница столичной элиты, так и не находя логичного объяснения своему невольному заточению. – Неужели это какая-то специально организованная для меня ловушка, и если мое неожиданное пленение не является делом рук генерала, тогда встает вопрос: чьих? А может быть, смерть моей дочери, ее жениха и мое странное положение являются звеньями одной, какой-то зловещей, цепи и теперь меня ждет та же самая горькая участь, что и недавно постигла мою бедную девочку? Ну, что же, – промелькнула в ее красивой головке неожиданно решительная идея, – в принципе, я готова: все равно мне незачем дальше жить; единственное же, о чем я жалею, так это о том, что не сумею отомстить за безвременную гибель моей милой дочурки».

Здесь ее состояние, до этого момента подвергавшееся естественному внутреннему страху и завладевшему разумом ужасу, выражавшимися потливой лихорадкой, учащенным сердцебиением и «перебегающими» с места на место многочисленными мурашками, холодящими, молодую и ухоженную, гладкую и нежную, кожу, вдруг приняло обычную для себя надменную высокомерность и уверенность в собственных силах. «А чего это я так «распереживалась», – промелькнула в ее голове наконец-то вполне адекватная мысль, – словно какая-то неразумная девочка? Я же и отправилась в это опасное предприятие только с одной, единственной, целью: погибнуть, но найти убийцу моей прекрасной Кристины, и воздать ему по заслугам. Поэтому хватит истерик, надо попросту рассуждать логически: я в самолете, здесь много народу, персонал обслуживающий, опять же, значит, если я начну сейчас сильно шуметь, меня обязательно хоть кто-то услышит и позаботится об оказании помощи – и «хрен» с ним, что обо мне подумают! – главное, остаться в живых и довести до конца свои миссию».

Совсем уже собравшись начать безудержно колотить руками по прочной двери, как машинально, совершенно не задумываясь, зачем она это делает, Сулиева внезапно глянула в зеркало, расположенное возле входа и установленное справа от двери, над умывальной раковиной, прямо супротив унитаза, и тут!.. В отражении, позади себя, увидела девушку, с полностью окровавленным лицом и одетую лишь в прозрачную ночную рубашку; своими великолепными формами красивого тела и очертаниями покрытого кровью лица она очень напоминала ее покойную дочку и, как показалось переволновавшейся женщине, взбудораженный мозг которой на грани нервного срыва, что она ее даже предупредила: «Возвращайся скорее назад, иначе погибнешь».

В ответ Мария Антоновна, так и не решившись обернуться назад, громко, пронзительно вскрикнула: «А-а-а!!!», и тут же… как стояла, так и упала, в один миг лишившись сознания.

Очнулась тридцативосьмилетняя представительница прекрасного пола, когда уже ее извлекли из жуткого плена и вокруг собрались генерал-лейтенант, как истинный офицер не пожелавший оставаться равнодушным в столь неожиданной, можно даже сказать, экстренной ситуации, его подчиненный, по вполне понятным причинам не оставляющий своего командира, и, собственно, Шуваёва, просто не имевшая права оставить столь экстраординарную ситуацию без своего пристального внимания, высказавшая, впрочем, справедливую, логически верную, мысль: «Ей, наверное, понадобится помощь психолога?» – а также молодая и очень симпатичная стюардесса, одетая в серую форму, сверху, на шее, перехваченную красным платком, на «бейджике» которой значилась надпись: «Красавина Ирина Витальевна». Девушка эта полностью оправдывала свою фамилию, имела высокую, отлично сложенную, фигуру, отличавшуюся худощавым телосложением, длинными ногами, зауженной талией и другими, не менее привлекательными «выпуклостями»; продолговатое личико выделялось серо-зелеными глазками, украшенными длинными, скорее всего, приклеенными ресницами и совсем нескромной косметикой, маленьким носиком, пухленькими губками, нарумяненными щечками и длинными, каштановыми волосами, прямыми ровными концами спускающимися чуть ниже лопаток, эффектно смотрящиеся под пилоткой; именно она и оказывала женщине необходимую медицинскую помощь и первое, что требовалось в таких ситуациях, – поводила у нее перед носом ваткой, смоченной нашатырным спиртом, но вначале смазала этим составом виски.

– Что со мной случилось? – поинтересовалась очнувшаяся представительница московской элиты, едва лишь смогла осознанно оценить окружавшую ее обстановку; а увидев рядом с собой в том числе Вострикова, неожиданно то ли гневно, то ли одновременно испуганно «загорелась» глазами и, нахмурив брови, промолвила: – Это Вы, господин генерал? Вы это сделали? Вы до такой степени не хотите, чтобы я участвовала в этой мстительной одиссее?

Открыв было рот, Василий Владимирович хотел объяснить растерянной пострадавшей свою полную непричастность к беде, что с ней приключилась, но его опередила более расторопная сотрудница летной компании.