Легенда о золотом кирпиче

Светлана опустила глаза, но тут же шутливо ответила:

– Сударь, мы, кажется, переходили на «ты»? Кстати, как тебе понравился отец Александр?

– Понравился. Мужик добрый, серьезный. Только вот я ему, похоже, вначале не очень понравился. Впрочем, договорились. Я обаятельный. Хотя, конечно, мы в параллельных измерениях обитаем. Он весь в религии, я весь в миру…

– А ты знаешь, что Александр всего два года как закончил духовную семинарию? Он до этого на железной дороге работал, а еще раньше в Афганистане служил, был ранен. Пил. Ни в Бога, ни в черта не верил. А потом сам на себя ужаснулся… За то его прихожане и любят, что он сам все прошел – и огонь, и воду, и взлет, и падение. Так что параллельные миры вовсе не параллельны.

– Согласен, – кивнул Андрей. – Я тоже иногда замечаю, что мой мир куда-то в сторону закругляется…

И снова наполнил бокалы.

– Ну, пока он не закруглился совсем, – улыбнулась Светлана, – пора перейти к отцу Иоанну. Слушай…

***

В миру отца Иоанна звали Александр Юрьевич Рощин. Был он звания непростого, дворянского. Не из каких-то там захудалых, обедневших и одичавших в деревенской глуши, а из первостатейных, столичных, близких ко двору Государя. И отец его, и деды – прадеды подвизались на военной стезе, пожалуй, от самого Рюрика. Так что и Саше Рощину иного пути вроде бы не было. Да он другого и не искал. С детства играл в солдатиков, палил из игрушечного ружья и азартно рубил прутиком бурьяны в дальнем углу заросшего сада. И когда впервые, еще мальчишкой, из двустволки застрелил воробья, сердце наполнилось радостью и желанием вот так же когда-нибудь сразить в бою настоящих врагов. В общем, был Саша военной косточкой, армейских кровей.

Как праздник воспринял он назначение в гарнизон в качестве младшего офицера. Отец позаботился, чтоб наследник прошел всю службу по-настоящему, потому что и сам послужил, и недолюбливал выскочек, с младых ногтей осевших в столицах. Да, по правде сказать, толку от таких офицеров было не много. Сильны они были только за спинами покровителей да на шеях исполнительных подчиненных, сами же не стоили выеденного яйца. Случись настоящее дело – и случалось, видали! – как эти лощеные куклы превращались в кучку навоза. Собственно, не превращались даже, а просто открывали свою настоящую суть. Не хотел генерал Рощин своему сыну такого, вот и послал в глушь, в настоящую службу.

Впрочем, Александр в глуши не скучал. Мало того, что служба была ему по душе, еще и приятели попались лихие, да и деньгами папаша не обижал. Далеко, конечно, было офицерам пехотного полка до легендарных гусар Дениса Давыдова, однако местное население и о них слагало легенды. Карты, цыгане, шампанское, перманентный флирт с местными дамами службе отнюдь не мешали. Тем более время-то мирное. Не бурьян же, право, в огороде квартирной хозяйки рубить!

Такая служба продолжалась около года и кончилась, как чаще всего все хорошее, плохо и неожиданно.

Александр был дружен с неким однополчанином, Игорем Рыльским, юношей тоже довольно богатым и хороших кровей. Вместе они несли службу, вместе предавались веселью, вместе запивали хандру. Их близость достигла того, что, желая поволочиться за кем-то из дам, они полюбовно устанавливали очередность, дабы товарищу не мешать. Однако, как ни банально, из-за дамы и вышел спор.

Да, собственно, из-за дамы ли? Ну какая там дама – девчонка шестнадцати лет, соседкина дочка, дикое существо. Нет, скорее – дикий цветок, именно дикостью своей и прелестный. Часто, выглядываю в окошко и любуясь Катюшей издалека, друзья рассуждали, что вот ее бы принарядить, да научить манерам и разговору… Куда б до нее признанной первой красавицей околотка Людмиле Трофимовне! Да за ней бы… Да для нее бы… А впрочем, и так хороша. Свежа, непосредственна…

Как-то раз за бокалом вина и заключили друзья пошленькое пари, какое до них, неверное, в полку лишь ленивым не заключалось. Поскольку ни один не желал уступить товарищу первый поцелуй юной прелестницы, сошлись на ящике коньяку и открыли боевые действия разом. Фарс обещал быть забавным, но вышло все еще интересней, чем ожидалось.

И Рощин, и Рыльский увлеклись игрой не на шутку. А поскольку красавица, взращенная в целомудренной атмосфере провинции, ни одному из господ офицеров благосклонность дарить не спешила, меж ними возникли вначале шутливая ревность, а после и раздраженье, и неприязнь. Теперь дело было не только в коньяке и пари – бывшие друзья соперничали уже не на шутку. Да еще товарищи доливали масла в огонь: зная о споре, поддевали то того, то другого якобы виденным, слышанным или бывшим в прошедшую ночь. Когда те, кто постарше да поумней, опомнились и попытались Александра и Игоря помирить, время было упущено.

Быть может, побесившись месяц – другой, они бы и сами за доброю чаркой посмеялись над своею враждой о снова бы стали друзьями, однако пьеска, ими поставленная, обернулась иначе. Девочка не смогла устоять перед блестящими ухажерами и подарила свою благосклонность одному из них – Александру. Причем подарила со всем пылом дикарки, бросилась в любовь, словно в омут… В омуте ее и нашли – совесть оказалась сильней мимолетной, отчаянной страсти. Рыльский прилюдно обозвал Рощина подлецом. А перед рассветом, за пару часов до дуэли, в окно к Александру влез дюжий молодец с топором – Катин жених… Кабы не мучила офицера бессонница, лежать бы ему к утру в луже крови. Только дуэль все же не состоялась. Утром сначала арестовали варнака с топором, а потом и обоих господ офицеров. Одного – полиция и вроде за дело, а других – полковое начальство во избежание дальнейших событий.

Скандал, конечно, замяли – и Рыльские, и Рощины были люди не из последних. Однако дорога в столицы обоим была на время заказана, и разъехались Александр с Игорем в разные концы государства Российского.

Не известно, как Рыльскому, а Рощину история с Катериной явилась хорошим уроком. Конечно, примером для юношей он сразу не стал, однако уж заводилой в лихих кутежах и образцом волокитства более не был. К тому же на новом месте несения службы было не так беспросветно спокойно, как в прежнем полку.

Время бежало, в высших кругах скандал забывался, оттесненный новыми, более свежими и забавными. И в конце концов Александр Юрьевич продолжил свое восхождение по служебной лестнице, уверенно достигая ступенек, на которых мог оказаться уже давно. И снова не довелось. На этот раз помешали японцы.

Вообще-то войну Рощин встретил с внутренней радостью. Давно ему надоел покой мирного гарнизона, давно хотелось настоящего дела. С известием о войне проснулись в нем мальчик с прутиком, воюющий в старом саду, и подросток с ружьем, на лету сшибающий пташек… Проснулись – и умерли, скоро и навсегда.

Война оказалась неожиданно жестокой и грязной даже для послужившего уже офицера. Быть может, не будь супостат азиатом, и было бы все по-другому. Хотя кто же знает – война есть война. На войне всегда кровь, боль и грязь. А если плохие тылы и разведка ни к черту – то еще и голод, и холод, и совершенно никчемные смерти…

Посидевши в окопах, побегав в атаке и в отступлении, похлебав из одного котла с солдатами жидкого варева, Александр снова задумался о себе, о жизни своей, о ее перспективах и цели. А вскоре и время для размышлений представилось. В одном из боев Рощин был ранен и попал в плен к японцам.

И в лазарете для пленных, больше похожем на грязный сарай, и в сырой яме под бамбуковою решеткой много дум мучило Александра. Перед глазами – хоть открой их, хоть закрывай – проплывали картины прошлого. Бурное веселье блестящих молодых офицеров, белое личико утопленницы, ненависть в глазах паренька с топором… Солдаты, с криком бегущие навстречу свинцу… И свои, белобрысые, и чужие – чернявые и раскосые – все в одной окровавленной куче. Испуганные китайцы, как заводные болванчики кладущие поклон за поклоном вальяжному офицеру с хлыстом… Только вот наш офицерик или японский? Черт его знает… Горячечный бред на соломенном тюфяке… Боже, как хочется пить! Кружка стучит по зубам, вода струится на подбородок… Кто держит кружку? Наш ли русак, китаец, или японец? Руки осторожны, заботливы. Шепчет ласково, непонятно… Катя, да это ты!? Неужели простила?…

Рощина обменяли на пленных японцев в составе группы военнопленных. Потом был наш уже, русский, госпиталь, и длительный отпуск, из которого он не вернулся. Не стало Александра Юрьевича Рощина. Появился инок Иоанн.

***

– Конечно, о жизни отца Иоанна известно не много, – Света задумчиво прищурила голубые глаза. – Да ведь его биография для наших поисков не так уж важна. В 1912 году он поселился в пещере, вместе со своим предшественником, отцом Ферапонтом. Тот был уже очень стар – умер где-то в течение года. Распятье перешло отцу Иоанну именно от него. Откуда оно взялось вообще и кто был первым отшельником, обитавшим в пещерах, никому не известно. Кстати, эти пещеры большей частью естественные. Монахи их только слегка доработали. А прежде, в совсем уж древние времена, они служили местному населению убежищем на случай войны. Там, говорят, на километры тянутся переходы, форменный лабиринт. В прошлом году спелеологи приезжали, так они попросту обалдели!

А что до ближайшего окружения… Ну какое окружение может быть у отшельника? До начала репрессий к нему приходили толпы паломников, а потом… Насколько я понимаю, он вообще был брошен на произвол судьбы. Чем только питался? Скорее всего, кое-кто из сосновских его все-таки навещал, несмотря на опасность. Только вот кто – неизвестно.

– А ваш краевед Шатунов случайно не знает? – спросил Андрей.

– Может, и знает. Только скорей всего знает Полина Андреевна…

– А кто такая Полина Андреевна?

– Тоже краевед, – серьезно ответила Света. – Только она в Сосновке живет. Коренная, сосновская. Старенькая уже. Интересно было бы их с Шатуновым свести! Да куда там, ни он, ни она уже дальше огорода и не выходят.

– Да у вас тут краевед на краеведе! – восхитился Андрюха. – Я только приехал, и то уже знаю троих!

– Кто же третий? – удивилась Светлана.

– Ты! – ответил Андрей, и оба захохотали.

– Ну что, раз всех краеведов за один стол усадить не получится, надо их самому навестить, – сказал, отсмеявшись, Андрей. – Значит, ты думаешь, сначала лучше съездить в Сосновку?

– Да, пожалуй. Заодно зайдем в монастырь. И в пещеры – я там сто лет не была.

Андрей онемел от внезапного счастья. Света хотела отправиться с ним!

– Слушай… А ты не боишься – вот так, с незнакомым мужчиной, в лес…

– Во-первых, – Света загнула палец, – мы уже познакомились. Во-вторых, ты и правда обаятельный и на насильника не похож. В-третьих, я хожу в секцию карате. А в-четвертых и в главных, неужели ты думаешь, что я кому-то позволю без меня копаться в истории района! Да от меня и спелеологи не смогли отбрыкаться! Кстати, в-пятых, я взяла отпуск.

Светлана загнула последний палец и поднесла к носу Андрея крепенький кулачок.

– Автобус на Сосновку в семь тридцать! Смотри не проспи!

Глава 5

Андрей не проспал. Он не проспал бы, наверное, даже если б пришлось полночи колоть дрова или разгружать вагон с кирпичами. Вскочив в несусветную рань, наскоро подкрепился и рванул на автовокзал. Света еще не пришла, и он, довольный собою, купил два билета на сосновский автобус.

Светлана появилась перед самой отправкой автобуса, когда Андрей начинал уже волноваться. Оделась она по-спортивному, за плечами висел небольшой рюкзачок.

– Снаряжение спелеолога? – пошутил Андрей.

– Пирожок и горшочек масла, – ответила Света. – А еще бутерброды и бутылка минеральной воды. Мы же почти на весь день уезжаем.

Андрюхе сделалось стыдно. Тоже мне, кавалер! Деньги-то взял, но что на них купишь в лесу? Разве только в самой Сосновке, так опять же – в руках продукты тащить? Смущаясь, он вытащил из кармана билеты.

– Вот, я уже взял. Боялся, вдруг кончатся…

– Да что ты! По деревням автобусы ходят наполовину пустые. Все, кто мог, по городам разбежались. Если так дальше пойдет, кушать нам вместо хлебушка да картошки кирпичи и асфальт… Ну, пошли.

В автобусе и правда было свободно. В такую рань деревенские ехали в другую сторону, в город, торговать на базаре. Света с Андреем устроились в середине салона. Город за окном скоро кончился, дорога бежала теперь среди леса и залитых солнцем полян.

– Ты вообще-то в Сосновке бывал? – спросила Светлана.

– В самой деревне не довелось, а в монастырь и к пещерам мальчишками бегали. И ведь пешком! Вроде не так далеко казалось…

– Пешком и правда не особенно далеко. Раньше богомольцы из города запросто к заутрене успевали. Это автобус делает крюк, а старой дорогой, напрямик через лес, к монастырю два часа ходу, не больше.

– Надо было пешком прогуляться, – вслух подумал Андрей.

– Назад прогуляемся. Развалины как раз между Сосновкой и городом. От них к автобусу возвращаться – только время терять. К тому же его еще ждать придется.

– Ну ты стратег! – восхитился Андрюха. – Все под контролем! А я, пентюх, об этом даже не думал…

– Так ты все же не местный… – улыбнулась польщенная Света. – К тому же маршрут этот я наизусть изучила – слава Богу, поездила. Не впервой.

***

Сосновка выплыла из-за леса серым рядочком деревянных домов. Жиденькие заборы, из чего попало слепленные сарайчики, длиннющие ряды картошки на огородах. Часть домишек стояла с заколоченными окошками, у одного уже упала калитка и крыша отчетливо ехала вбок. Возле таких строений вместо картофеля огороды цвели роскошным бурьяном. Света, взглянув на открывшийся удручающий вид, сказала:

– Не пугайся, не вся Сосновка такое гиблое место…

В центре село и правда смотрелось отраднее. Дома здесь были добротней, ухоженней. Сияла на солнце недавно перекрытая оцинкованной жестью крыша, радовал глаз крашеный штакетник забора. Однако и тут нет-нет попадались пустые дома и заросшие сады за косыми заборами. Увы, запустенье проникло и в центр Сосновки. Деревня подалась в город за длинным рублем, а то так даже и долларом…

– Сосновка еще живет, – говорила Светлана, пока они шли по пустынной улице. – Тут землю пока ковыряют. А есть у нас деревенька, где все мужики в Москву подались, на заработки. Одни старики остались да женщины. И вот ведь какой парадокс: деревня самая богатая в районе, на каждой избе спутниковая тарелка, в каждом дворе иномарка… А за продуктами в город ездят. Им смысла нет по колено в навозе за гроши лопатой махать…

Андрей промолчал. Его, как человека глубоко городского, никогда не мучил вопрос: откуда берется в продаже молоко, хлеб, картошка… А ведь и правда – кто-то же их производит. И если его, производителя, не кормить, он плюнет на свой благородный труд и станет лучше улицу подметать. Будет, конечно, чище. Но за едой поедем уже не в деревню, а за кордон.

– Ну, вот и пришли, – Света указала рукой на маленький домик, утопавший в чаще сирени. – Кстати, вон там – школа, на которую пошел кирпич от разрушенной церкви. Полина Андреевна в ней всю жизнь учителем проработала. Ты учти – она здорово недослышит, так что погромче с ней.

За калиткой взгляду Андрея открылся маленький дворик, тоже изрядно заросший сиренью. Кроме того, здесь было устроено несколько клумб с цветами и стоял деревянный столик, окруженный скамейками. За столиком сидела благообразная седая старушка и перебирала клубнику из здоровенного пластмассового ведра. Увидев вошедших, она спустила на кончик носа очки с толстыми стеклами и внимательно посмотрела поверх них на Андрея и Свету. Во всем ее облике было что-то такое, что сразу же выдавало в этой бабуле учителя – строгого, требовательного, но очень доброго и любящего своих подопечных.

– Здравствуйте, Полина Андреевна! – крикнула Света, приветливо махая ладошкой.

– Светочка! – всплеснула руками старушка. – Девочка моя, как давно я тебя не видала! А это кто?

Андрей неловко поклонился и назвал свое имя. Перед этой старой учительницей он и правда чувствовал себя первоклашкой, нетвердо знавшим урок. Полина Андреевна с полминуты его изучала, буравя цепким внимательным взглядом, потом улыбнулась и благосклонно кивнула.

– Фэйс-контроль пройден, – подумал Андрей.

– А я вот варенье варить собралась, – обрывая хвостики у крупных румяных ягод, сообщила Полина Андреевна. – Дочка в прошлом году подрядилась свеклу полоть, с ней сахаром расплатились. Два мешка! Тяжело, конечно, но зато теперь хватит надолго. Нам с ней много не надо.

– Ее дочке шестьдесят два года, – вполголоса комментировала Светлана. – Они вдвоем живут. Пенсии – сам знаешь какие. Мужья у обеих умерли. Внуки Полины Андреевны раскиданы по всей России, в лучшем случае в отпуске приезжают. Так две старушечки и горюют. Дочка еще ничего, работоспособна. А вот Полине Андреевне только варенье варить…

– Вы чего это шепчетесь? – с улыбкой спросила учительница. – Разве не знаете, что мы, глухие, подозрительны и обидчивы?

– Я Андрею про Раису Ивановну говорила, – ответила Света. – А где она?

– Картошку мотыжит. Слава Богу, соседи в помощи не отказывают. За бутылку вспахали, за две посадили, за три уберут…

– И за так разворуют, – подумал Андрей, но ничего не сказал.

– Давайте мы вам поможем, – предложила Светлана, садясь к столу и беря в руки клубничку. Полина Андреевна с радостью закивала. Андрей тоже присел и принялся вместе с женщинами отрывать стебелечки от сочных красивых ягод, борясь с желанием через одну отправлять их в рот. Тазик для варенья медленно наполнялся, а разговор плавно перешел на монастырь и отца Иоанна. Было видно, что старушке эта тема близка и знакома. Да и скучает она без общения, вот и рада гостям – есть с кем поговорить.

Нового, впрочем, от нее следопыты узнали не много. В основном Полина Андреевна вспоминала рассказы о монастыре и монахах, которых сама уже почти что не помнила – при всей солидности возраста во время разгрома монастыря была она несмышленой девчонкой. Много интересного знала старушка про отца Иоанна. Поведала даже, кто и когда в деревне был исцелен от болезней по молитве пред чудотворным распятием, и о прекратившем жестокую засуху ливне, и о пожаре, грозившем пожечь всю деревню, да остановленном помощью свыше… Слушая неторопливый рассказ, Андрей думал о том, что вот ведь, всю жизнь эта женщина знала о чудесах и верила в Бога, но детей-то учила другому. Вина ее в этом или беда? Скорее, беда.

– Скажите, а в последнее время, незадолго до смерти, кто был близок отцу Иоанну? – наконец спросила Светлана, когда красноречие рассказчицы поиссякло. – Кому мог достаться крест?

– Да, в общем, ни с кем, – задумчиво ответила Полина Андреевна. – Все боялись. Разве вот только…

Андрей непроизвольно напрягся. Вот сейчас, одно слово – и тайна раскрыта!..

– Разве только Машутка Сухова к нему бегала, хлебца носила. Суховы были семьею крепкой, религиозной. Как их вместе с монахами не сгубили – Бог весть! Маша и про смерть отшельника рассказала. Пришла поутру к батюшке с узелком, а там уж отряд… Но вряд ли крест у нее. Говорят, девчонка примчалась в деревню без памяти, неделю потом ее в себя приводили. Ей было не до распятия…

– А где сейчас Суховы? – нетерпеливо спросил Андрюха.

– Старшие померли. А сама Машутка уехала. Замуж вышла – и до свидания.

– Что же, все так и померли? И следов не осталось?

– Следы-то, может, и были, да только где их искать через столько-то лет! Суховы в Сосновке были чужими, Илья с женою и дочкой приехали в начале гражданской войны. Откуда – не знаю, и родни у них здесь нет никакой.

– А Мария куда уехала?

– Тоже не знаю. Возможно, в райцентр. А могли с мужем куда угодно податься – хоть в Сибирь, хоть на Дальний Восток. Тогда ведь рабочие руки ох как были нужны – новую жизнь строили… Да ее уж, поди, и нету в живых. А крест… Пропал и пропал. Может, кто из солдат припрятал. Там ведь тоже люди разные были. Не все по иконам стреляли…

***

Ночевать отряд вернулся в постройки монастыря. Краснов решил дать людям отдых – дело-то сделано, спешить больше некуда. Вот и балбесничали бойцы с обеда до вечера, грелись на солнышке, травили байки, ржали, как жеребцы. Пусть расслабятся, заслужили. Завтра снова в город, в казарму.

День незаметно прошел, спустился вечер со своею спокойной прохладой. Солдаты развели маленький дымный костер – комаров напугать – и курили перед отбоем. Командир устроился на крылечке немного поодаль. Отсюда, с одной стороны, его присутствие не смущало бойцов и они свободно трепались о всякой всячине. А с другой стороны, чуткое ухо Ивана Ивановича надежно ловило почти что каждое слово. Знать настроенье отряда, знать, кто чем живет и дышит, командиру необходимо. Хотя чаще всего дышали и жили солдатики тоскою о доме да памятью про самогонку и баб. Вот и сейчас краснобай и похабник Петруха соловьем разливался о своих приключениях. Послушать было забавно, хотя, если честно, верил ему Краснов не более чем на четверть.

– Ты чего, Мишаня, лапу себе замотал? – спросил вдруг кто-то, отсмеявшись очередному подвигу из жизни Петрухи. – Или болит?

– Болит, сучий потрох! – кивнул Михаил. – Сбедил, не иначе.

– Ты этой что ли рукой попа-то убил?

– Да какой он поп, он монах!

– А хрен редьки не слаще. Так этой ты его саданул?

– Ну, этой…

– Вот он тебе и вредит с того света. Надо было прикладом – хрен бы с ним, распухал!

Солдаты ржанули, а командир обеспокоено встрепенулся. Чудес ему в отряде еще не хватало! Будут потом трепаться, что Мишаню Бог наказал! Вот дурак, не мог удар рассчитать. Лучше б и правда прикладом, конец-то один. Однако бойцы смеются, и то хорошо. Впрочем, хохочут не дружно. Явно у кого-то на душе кошки скребут. Ничего, утро вечера мудренее. Дай Бог, чтоб у Мишани к рассвету его клешня зажила, а то ведь слухов не оберешься.

– Гришка, – прозвенел в полутьме молодой и веселый голос, – а у тебя ничего не болит?