Собака по имени Лада

Игорь с удивлением и даже некоторым огорчением наблюдал всю эту маету. Он знал своего шефа не счесть сколько лет и всегда считал его сильным мужиком, способным горы свернуть ради своей цели. А Лина была, на его взгляд, женщиной, за которую стоило побороться.

Днём в четверг, когда настроение у Дмитрия Александровича только-только пошло вверх, совершенно не ко времени заявилась Евгения. Она что-то весело проговорила Ирочке, положив ей на стол, как обычно, шоколадку, и по-хозяйски вошла в кабинет отца.

– Привет, папочка, – заявила с порога и быстро прошла к столу, чтобы его поцеловать. – Я соскучилась. Век тебя не видела.

– Что ты себе позволяешь, Женя? – слегка возмутился он. – Я же здесь работаю, не развлекаюсь.

– Так тебя по выходным дома не поймать, всё пропадаешь где-то, и никто не знает, где тебя найти.

Она улыбалась, но глаза были настороженные.

– А я скоро и вовсе надолго исчезну, – необдуманно заявил он. – В далёкие края на отдых подамся.

– С ней? – взвилась ракетой Евгения. – С этой тварью, что хочет прибрать к рукам и тебя и твой дом?

Он опешил в первый момент, а потом так и взорвался гневом.

– Не смей! – громко и страшно закричал он. – Не смей говорить…

Он крепко стукнул кулаком по столу и вдруг, ухватившись за грудь, стал заваливаться на бок.

– Папа! Папочка! – отчаянно закричала Евгения, пытаясь подхватить тяжёлое тело отца.

В кабинет влетела испуганная Ирочка, за ней ураганом ворвался Игорь.

– Уйдите, Женя! – на ходу крикнул он. – Вы уже сделали всё, что смогли.

И успел подхватить готовое упасть тело шефа. Поднялась несусветная суматоха. Вызвали скорую. Медики появились очень быстро. Мгновенно оценили обстановку и погрузили тело Дмитрия Александровича на носилки.

– Скорей, – приговаривал молодой безусый доктор, – скорей, может быть, ещё успеем.

Со скорой в больницу уехал Игорь. Растерянная Евгения так и осталась стоять возле стола. Не она была главной для отца в тяжёлую и смертельно опасную для него минуту.

А двумя часами позднее Лине позвонила в край расстроенная Наташа.

– Ты держись, Лина, – хлюпая носом, проговорили она в трубку, – но новости хуже некуда.

– Дима? – вскинулась Лина, холодея.

– Инфаркт, – через силу проговорила собеседница, – врач сказал, тяжёлый.

И она, захлёбываясь слезами, отключилась.

А на другом конце провода Лина, окаменевшая от горя, долго смотрела в одну точку ничего не видящими глазами, а потом упала на диван и зашлась тяжёлыми, не дающими облегчения слезами.

Утром она, вся опухшая и бледная, как стенка, прибежала в больницу. Но к Диме её не пустили.

– Это очень тяжёлый больной, – заявила ей дежурная медсестра, – к нему только близких родственников пускают.

Потом взглянула на зарёванную женщину и не удержалась от вопроса:

– А вы кто же ему будете?

– Я люблю его, – тихо проговорила Лина.

Глаза женщины смягчились.

– Понимаю, дорогая, – сочувственно проговорила она, – но не в моей власти что-либо изменить.

Лина плохо помнила, как прошёл день. Вечером она позвонила Наташе:

– Как Дима? Игорь ведь был там? А меня не пустили.

– Был, конечно. Состояние остаётся тяжёлым. А эти гадюки чёрные потребовали от врача, чтобы тебя ни в коем случае к нему не пускали. Это ты, сказали, довела его до инфаркта.

– ……… – тихо пробормотала Лина, не удержавшись. – Вот уж на самом деле гадюки.

– Но ты не расстраивайся, девочка, Игорь сегодня вечером пойдёт туда. Там знакомый ему врач дежурить будет. Игорь ему всё объяснит. И. если только можно будет, тебя пропустят. Ты будь готова на всякий случай.

Она, конечно же, была готова, и просидела там, в укромном уголке весь вечер, и её пропустили.

– Пять минут, не больше, – строго сказал доктор, – просто он вас очень видеть хочет.

Дмитрий Александрович, бледный до синевы, лежал на больничной койке совершенно беспомощный, весь обмотанный проводами, и с иголками, торчащими из-под ключицы. Но когда Лина подошла ближе, бледная улыбка появилась на пересохших губах.

– Ты пришла, – тихо и с явным усилием проговорил он, – хорошо! Мне надо сказать…

Он остановился, собираясь с силами.

– Ты… ты меня прости. Я тебя любил. Ты единственная могла сделать меня счастливым… Я виноват, Лина. Прости!

– Дима! Димочка!

Лина хотела кинуться к нему, но её оттянули.

– Он потерял сознание, – прошептала ей медсестра, – пойдёмте скорей, здесь нельзя оставаться.

Вокруг неподвижного тела засуетились медики, что-то кололи, что-то подключали, и, наконец, дверь отделила её от всего этого кошмара и от Димы.

Как добралась домой, не помнила. Ночь провела в полубессознательном состоянии, слёз, казалось бы, больше и взять неоткуда, а они всё лились и лились, мешая смотреть, мешая даже дышать. А рано утром снова позволила Наташа.

– Всё, Лина, его больше нет, – голос звучал хрипло и незнакомо, – умер сегодня перед рассветом, так и не придя больше в сознание. Врач говорит, последние слова он сказал тебе.

И всегда сдержанная Наташа разрыдалась в голос, не в силах больше сдерживаться.

Для Лины, что называется, померк белый свет.

Когда к ней зашёл встревоженный Лёша, Лина сидела в уголке дивана, крепко сцепив руки, и дрожала крупной дрожью. Слёз у неё уже не было, но горло судорожно сжималось. Она ничего вокруг себя не видела. Лёша схватил её за руки – они были холодны, как лёд, и почти такие же твёрдые – и принялся их растирать. Потом стал мягко массировать ей виски. Лина открыла глаза и посмотрела на него с таким отчаянием, что у мужчины слёзы выступили на глазах.

– Всё кончено, Лёша! Всё! Он умер. Всё! – еле слышно прошелестела она и снова впала в свой страшный ступор.

7

– Возьми себя в руки, Лина, – знакомый голос звучал непривычно строго и даже требовательно. – Твоя жизнь на этом не кончается, и ты, может быть, перестанешь уже наступать на одни и те же грабли.

Она подняла удивлённые глаза, заплаканные и опухшие. Перед ней башней возвышался Лёша, такой знакомый и такой… чужой. Тот Лёша, которого она так хорошо знала, был вихрастым мальчишкой, озорным и всегда готовым на подвиги ради неё, Лииы. Потом неуклюжим угловатым подростком, краснеющим до самых корней густых тёмных волос, когда рука его случайно касалась её. Потом он стал высоким тощим студентом, вечно голодным и готовым на любую подработку, чтобы выдержать годы обучения, – то ящики какие-то таскал, то что-то такое строил в ближнем селе, то куда-то ездил по выходным. А каким он стал потом, Лина уже как-то и не замечала. Своя жизнь закрутила её так, что и не оглянуться. Достойный на вид муж оказался на деле совсем не так хорош, как смотрелся с фасада. Жизнь рядом с ним была не сахар. А когда родилась маленькая болезненная девочка, стало совсем плохо. Девчушка немного подросла, и врачи сказали, что такой, как все дети, она не будет никогда, да и вряд ли переживёт подростковый возраст. Муж после такого врачебного заключения вовсе исчез из её жизни, оставив в её руках документ о разводе. А Лина, как могла, боролась за жизнь дочери. Но девочка не дожила и до шести. Хоронить её было так страшно! Лина от горя совсем почернела. Она плохо помнила, как всё это происходило. Помогали соседи, старые школьные подруги и, конечно же, Лёша. Но она его не видела, не замечала. Просто знала, что он рядом. Потом долго приходила в себя, и он ей не мешал. А потом… Потом случилась эта встреча на людной улице возле сбитой машиной собаки, и всё завертелось как в калейдоскопе. Мужчина оказался как раз таким, какой с девических лет виделся ей в мечтах, – сильным, уверенным, – и ей захотелось опереться на его плечо. Но плечо оказалось совсем не таким надёжным, как думалось. А теперь вот его и вовсе не стало. И Лина разрыдалась вновь, отчаянно и горько.

– Лина, ты меня слышишь? – требовал настойчивый Лёшин голос. – Возьми себя в руки и успокойся.

Она всхлипнула ещё раз и подняла глаза.

– Слышу, Лёша, я тебя слышу, – прошелестел её голос, – но…

– Никаких «но» больше не существует, Лина, – твёрдо заявил он, – я просто не позволю тебе и дальше ломать и курочить свою жизнь, как ты делала это до сих пор. Всё! Насмотрелся!

– О чём ты, Лёша?

– О нас с тобой, Лина.

Она посмотрела с удивлением, и даже слёзы сразу высохли. Стоящий перед ней мужчина, крепкий и широкоплечий, был ей знаком очень смутно, пожалуй, больше смахивал на незнакомца.

– Ты ведь давно знаешь, что я люблю тебя, – продолжал он, – но ты ещё тогда запретила мне говорить тебе об этом. Ты видела во мне только друга детства, влюблённого застенчивого мальчишку, а твои мечты были о сильном мужчине, который заменил бы в твоей жизни никогда не виденного тобой отца. И ты упорно искала такого. Когда нашла, то обожглась очень больно. Я думал, ты поймёшь свою ошибку, но ты продолжала упорствовать. Я немного опоздал после смерти Юлечки, хотел дать тебе время прийти в себя. Но он меня опередил. И ты опять попала в те же сети. Неужели ты не видела, что у ваших отношений нет будущего?

– Какое будущее, Лёша? – удивилась Лина. – Ни о каком будущем я не думала, я сразу понимала, насколько это всё фантастично. Но это была моя мечта в реальном, живом воплощении, и Дима был хорошим человеком, действительно хорошим.

– Не спорю, хорошим, но оказался слабаком, – Лёша сердито посмотрел на неё, – и я его ошибок повторять не собираюсь. С сегодняшнего дня, Лина, ты уже накрепко будешь связана со мной. Я тебя больше одну не оставлю. Ты слишком много глупостей делаешь и готова загубить свою жизнь из-за детской мечты, которую давно пора забыть.

Лина оторопела.

– Посмотри на меня, – продолжал настойчивый Лёша, – я давно уже не мальчишка, а самый настоящий мужчина, для молоденьких девчонок уже просто старик. Но ты этого не заметила. Ты не хотела этого видеть в погоне за своей мечтой. А я, как последний дурак, молчал и позволял тебе делать глупость за глупостью. Но больше не позволю.

Лина смотрела на этого нового, незнакомого Лёшу во все глаза. Действительно, перед ней стоял мужчина весьма воинственного вида, крепкий и уверенный в себе. И как она могла не заметить, что мальчишка давно превратился в мужчину, да ещё такого крепкого. Она смутилась.

– Ты прости меня, Лёша, – проговорила неуверенно, – я действительно была к тебе на удивление невнимательна и, наверное, глубоко обижала тебя этим. Но сейчас, мне кажется, не время говорить об этом.

– Согласен, не время, – Лёша упрямо качнул головой, – я просто хочу довести до твоего сведения, что больше ты самостоятельных глупостей делать не будешь. Теперь мы будем делать их вместе.

Он криво улыбнулся.

– Тебе ведь ещё предстоит пару раз попасть в этот гадюшник, а одну я тебя туда теперь не пущу.

Лина посмотрела с удивлением, и Лёша объяснил свою мысль.

– Ну, на похороны пойти ты ведь ни за что не откажешься, – она отрицательно покачала головой, – а там тебя ничего хорошего не ждёт, помимо того, что горе навалится в полную силу. А потом нам ведь собаку забрать надо будет. Бедная Лада извелась вся, наверное, – ни тебя, ни его, одни змеи вокруг.

Тут уж Лина вообще открыла глаза шире некуда. Лёша что-то слишком хорошо был ознакомлен с положением её дел. И она не удержалась высказать своё удивление по этому поводу.

– Да, и я ничуть об этом не жалею, – сознался друг. – Я постарался узнать об этом человеке всё, что только было возможно, когда ты с разбегу влипла в очередную любовную авантюру. Ведь было же понятно с самого начала, что эти люди не отдадут его тебе, они стеной встанут на защиту своей будущей собственности. А кончилось тем, что они и его загубили в азарте боевых действий.

Как показали последующие события, Лёша был совершенно, стопроцентно прав.

Когда пришёл день похорон, он не отходил от неё ни на шаг. На кладбище собралось народу – уйма. Пришли сотрудники, коллеги по бизнесу, клиенты. В первом ряду, конечно, – родственники. Хмурая Евгения, поддерживаемая ставшим необыкновенно заботливым мужем, заплаканная Сонечка и даже давно отлучённая от жизни покойного Инна – теперь она посчитала себя вправе появиться и здесь, на кладбище, и в его великолепном доме, куда ей раньше доступа не было. Не его же любовнице быть сегодня в первых ролях, в самом-то деле. Эта женщина для них никто, пустое место. А она, Инна, как-никак бабушка Сонечки, счастливой девочки, на которую любящий дед, пусть и под нажимом, но переписал всё же свой обожаемый дом. А вокруг них защитной стеной стояли приятельницы и прихлебательницы, готовые в клочья разнести эту наглую авантюристку, которая намеревалась вырвать из рук семьи и самого мужчину, и его роскошный дом. Появления Лины здесь ожидали.

Когда она, сопровождаемая Лёшей, появилась в поле зрения собравшихся, по женским рядам прошёл шепоток, и множество взглядов впилось в неё в ожидании. Ну, и что она будет делать, эта наглая тварь? Лина взглядов не замечала. Она видела лишь гроб, и в нём такого незнакомого Диму – смерть очень изменила его. Но это был он, мужчина, который любил её, однако бороться за свою любовь не стал. И ей нужно было проститься с ним.

Они пробрались к самому гробу, но со стороны, противоположной той, где стояли родственники, и Лина оказалась под обстрелом злобных глаз и исходящих ядом слов. «Вы смотрите, какая нахалка!», «Да как она посмела явиться сюда!», «Сразу видно, что за птица!», «Да ещё с молодым любовником явилась!», «Стыд, позор! Гнать её надо!» – шипели голоса с разных сторон. А тёмные глаза Инны, смотревшие с такой ненавистью, как будто это Лина лишила её семейного счастья много лет назад, казалось, готовы были прожечь её насквозь. Она же ничего не замечала, а Лёша, видевший и слышавший всё это бурление, невольно напрягся и постарался прикрыть её собой, что, впрочем, не получилось.

Лина, не отрывая глаз от ставшего чужим и незнакомым лица Димы, наклонилась вперёд и положила несколько скромных цветов на сложённые руки покойного, ставшие холодными и каменно твёрдыми. «Я пришла проститься, Дима, – чуть слышно прошептала она, – они всё ещё стерегут тебя и стоят вокруг стеной, но я не могла не сказать тебе последних прощальных слов. Ты был моей ожившей мечтой, Дима, и с тобой я могла бы стать самой счастливой на свете женщиной. Но нам не позволили быть вместе, а ты смирился. Прощай, Дима. Я отпускаю тебя и не таю в сердце обиды. Пусть земля тебе будет пухом!». Слёзы застлали глаза, в ушах зашумело. А вокруг нарастало праведное негодование. Евгения, как главная распорядительница похорон, подала знак, что пора заканчивать прощание. Лину отодвинули от гроба, и двое сильных мужчин, закрыв крышку, взялись опускать его в яму. Потом по дереву застучали первые комья земли, и Лина пришла в полное отчаяние. Ей вспомнились совсем недавние лес, озеро и горячие руки Димы, обнимающие её. А теперь вот… И она, не удержавшись, разрыдалась у всех на глазах, припав к Лёшиной груди. А он обнял её за плечи и увёл подальше от исходящего злобой скопления гадюк и кобр. И лишь две пары глаз проводили её сочувственными взглядами. Игорь и Наташа единственные знали здесь, как обстояли дела в действительности.

А на следующий день они отправились за собакой. На этот раз Лина настояла на том, чтобы Лёша остался в машине – старенькая, но бодро бегающая развалюшка на колёсах, принадлежащая его хорошему другу, очень выручала их в последние дни.

Нажав на знакомую кнопочку, Лина открыла калитку и вошла во двор. Она кивнула выглянувшему из своего флигелька Тимофеевичу, и тот приветливо махнул ей рукой. А потом на пороге возникла пылающая праведным гневом Евгения.

– Тебе мало того спектакля, что ты устроила вчера на кладбище, стерва, так ты ещё и домой ко мне заявилась? – возмущённо закричала она, ничуть не заботясь о децибелах своего пронзительного голоса.

– Это не твой дом, змея, – не выдержала Лина. – Это его дом. Он так его любил.

– Нет, – ехидно прищурилась Евгения, – это теперь мой дом. Отец перед смертью переписал его на Сонечку, а я, до её совершеннолетия, здесь полновластная хозяйка, чтобы ты знала.

– Да подавись ты этим домом, – взвилась, не удержавшись, Лина, – без него он никогда уже не будет прежним, он тоже как будто умер. А я только свою собаку забрать хочу. Больше мне здесь ничего не нужно.

– Так это твоя собака? – задохнулась от возмущения Евгения. – Как это я раньше не догадалась? А то живо спровадила бы её на живодёрню.

Лина не успела ничего сказать в ответ, как из глубины дома торпедой вылетела огромная светлая собака, едва не сбив с ног стоящую на пороге хозяйку, и кинулась к ней. Собачьим радости и восторгу не было предела. Её не бросили. Самый нужный в её собачьей жизни человек пришёл за ней. Лада прыгала вокруг женщины, едва не сбивая её с ног, и всё норовила лизнуть в лицо. Как же она истосковалась, как боялась опять остаться одна во враждебном ей мире чужих людей! Лина же, сама не ожидавшая такой радости от встречи с верной собакой, гладила её, ласкала, трепала за уши.

– Ну, всё, Ладушка, всё, – успокаивала она превратившееся от радости в неразумного щенка животное, – страшное уже позади, и теперь мы будем всегда вместе, всегда.

Она взяла собаку за ошейник и, не оглядываясь, пошла к калитке, провожаемая злобным взглядом Евгении.

Лёша, совсем измаявшийся от волнения, ходил около машины.

– Что так долго, Лина? – кинулся он к женщине. – Привет, Лада, – обернулся к собаке, которая, вырвавшись из рук хозяйки, ткнулась большелобой головой ему в колени.

– Всё в порядке, Лёша, – откликнулась Лина, – поехали отсюда, и никогда больше не будем вспоминать этот злосчастный дом. Он так любил его, а они из-за этого дома загубили ему жизнь.

8

Вспомнить о прошедшей феерии, завершившейся драмой, всё же пришлось ещё раз, однако. Нужно было съездить на дачу к Игорю и Наташе, вернуть на место кое-какие мелочи, захваченные по ошибке, и отдать запасные ключи, которые были доверены Лине хозяйкой.

– Ты сможешь завтра отвезти меня на дачу к Диминым друзьям, Лёша? – спросила она вечером в пятницу заглянувшего к ней друга. – Сережка даст тебе ещё раз машину?

– Это туда, где вы последнее время кантовались с ним? – уточнил друг. – Смогу, конечно. Серёжка не откажет.

Лёша помолчал, а потом поинтересовался всё-таки:

– А зачем тебе это, Лина? Снова слёзы лить будешь?

– Да мне просто кое-что отдать надо и ключи вернуть. Мы быстро.