Помоги проекту - поделись книгой:
У Цицерона можно найти, возможно, самую убедительную формулировку идеи естественного закона; эта мысль Цицерона вошла в средневековое христианское мышление и стала очень влиятельной, очень мощной в нем. Позвольте мне процитировать Цицерона: «Вы должны теперь постигнуть всю эту вселенную как единый народ, в который входят как боги, так и люди». Как видите, это концепция единого народа всех людей: не лиги наций, не объединения наций, а народа людей, в котором каждый человек предан человечеству и, как прекрасно сказал Цицерон, «в которое входят как боги, так и люди».
Потребовалось бы слишком много времени, чтобы описать развитие гуманистической идеи в позднем Средневековье у Фомы Аквинского. Хочу только упомянуть, что идея естественных прав, которая позднее обнаруживается в XVIII веке, и, особенно в американском мышлении и в американской концепции прав человека, есть следствие развития естественного закона в том виде, в каком он нашел выражение как в греко-латинской, так и в иудео-христианской традициях.
Гуманистическая идея во времена Ренессанса касалась человечества, humanitas на латыни (что характерно для всего современного мышления, начиная с Ренессанса), по большей части не в теологическом смысле. Эта идея была прямым продолжением греко-римской и иудео-христианской религиозных традиций. Согласно этой специфически ренессансной концепции, человек понимается в своем природном подобии. Человек таков, каков он есть, и задача человека – полностью раскрыться. Идеалом Ренессанса является универсальный, многогранный человек, реализация человечности в каждом индивиде. Каждый – носитель всего человечества, и задача человека – проявить в себе человечество.
За таким ренессансным мышлением последовало то, что стало, возможно, вершиной гуманизма в западной традиции: философия Просвещения в XVIII веке[41].
Для гуманистического мышления XVIII века была характерна концепция человека в целом, квинтэссенция человека. Если говорить о «квинтэссенции» и придерживаться традиционной философской терминологии, то под квинтэссенцией следует понимать то, благодаря чему предмет есть то, что он есть. Таким образом, говоря о квинтэссенции человека, мы говорим о том, благодаря чему человек является человеком.
Существует ли такая вещь, как квинтэссенция? Сегодня многие, если не все, специалисты в области социальных наук склонны считать, что, хотя это верно биологически и анатомически (что трудно отрицать), это неверно психологически. Многие полагают, что человек рождается чистым листом бумаги, на котором культура или общество пишет свой текст.
Определенно, философы XVIII века так не думали. Они верили, что человеческая природа, человеческое сложение больше, чем просто анатомическое или физиологическое нечто. Философы XVIII века разъясняли различие, которое я считаю очень важным: различие между квинтэссенцией человека, между человеческой природой в целом и специфическими формами, в которых человеческая природа выражается в каждом обществе и каждой культуре. Другими словами, не видя человеческой природы как таковой, мы никогда не увидим человека в целом, однако мы можем вывести из многочисленных проявлений человеческого в разных культурах и в разных индивидах то, что в людях есть общего, что является специфически человеческим.
Ту же идею высказывал Жан-Жак Руссо, он привел одно соображение, через много лет принятое Фрейдом: он указал на противоречие между естественными наклонностями человека и требованиями общества. Это очень важный момент. Как я уже говорил, Фрейд выразил это в более специфической форме, указав на конфликт между сексуальными потребностями и нравами общества; Фрейд заключил, что из этого конфликта развивается невроз. Я не очень уверен, что он прав в этом конкретном заключении, тем не менее, вывод Фрейда имеет гораздо более общее значение и важность, а именно, указывает на то, о чем говорил Руссо: на противоречие между требованиями общества и требованиями, скажем так, гуманности в человеке. Позвольте напомнить, что Джон Локк высказал теорию, гласящую, что для понимания того, каким должно быть правительство, следует учитывать природу человека. Теория Локка стала очень важной для американской традиции в силу влияния, оказанного на Джефферсона[42] и других.
Я хотел бы процитировать концепцию, высказанную одним из самых замечательных философов – немецким ученым Иоганном Готфридом Гердером[43]. Для него человек, в противоположность животным, рождается хилым и нуждается в развитии в себе гуманности. «Искусственный инстинкт разума, гуманности, человеческий образ жизни есть высочайший расцвет естественной эволюции». Гердер унаследовал концепцию, согласно которой человек как животное – самое слабое, самое беспомощное, самое незавершенное из всех животных, однако обладающее разумом, специфически человеческим разумом, и благодаря развитию этого исключительно человеческого качества человек становится высочайшим продуктом естественной эволюции.
Идеи Готхольда Эфраима Лессинга[44], другого великого гуманиста, имели то же направление. Он видел задачу человека в реализации сути рода человеческого. В работах Лессинга находит выражение та же концепция: то, что является специфически человеческим, сущность человека, должно быть реализовано, должно быть сделано явным, должно развиваться. Такова задача человека. Ирония судьбы заключается в том, что Лессинг говорил о Третьем Рейхе – более чем за сто лет до Гитлера, – как о Рейхе, в котором гуманность достигнет совершенства, в котором все человеческие противоречия будут преодолены в новом единстве и новой гармонии.
Самым значительным из мыслителей-гуманистов XVIII–XIX веков был, возможно, Иоганн Вольфганг Гёте. Я хотел бы привести здесь некоторые его идеи. Одна из них, очень сходная с высказываниями Николая Кузанского, Гердера и Лессинга, заключается в том, что человек несет в себе не только собственную индивидуальность, но все человечество со всеми его возможностями, хотя индивид в силу ограниченности своего существования способен реализовать лишь часть этих возможностей. Целью жизни, по Гёте, является развитие через индивидуальность к универсальности. Хочу подчеркнуть это, потому что в философии XVIII века вплоть до Гёте (а позднее – Маркса) не признавалось, что человек достигает универсальности, уменьшая индивидуальность, превращая себя в такого же, как и все, чтобы ощутить свое единство с ними. Напротив, считалось, что только путем полного развития своей индивидуальности человек может ощутить собственную гуманность – и тем самым принадлежность ко всему человечеству. Он будет чувствовать свою общность со всеми именно потому, что полностью стал самим собой. И если он не становится собой полностью, если остается в психическом смысле мертворожденным, он не сможет получить и прочувствовать человечность, которую несет в себе.
Возможно, величайшее, самое значимое выражение гуманизма Гёте, чрезвычайно важное для наших дней, содержится в драме «Ифигения». Существует греческая драма «Ифигения», написанная Эврипидом. Ее сюжет вкратце таков. Ифигения, дочь Агамемнона, должна была быть принесена в жертву богам, чтобы обеспечить попутный ветер греческим кораблям, направлявшимся к Трое, однако милосердная богиня перенесла ее на варварский остров, где правил царь Фоант; Ифигения убедила его положить конец обычаю, на котором он настаивал до тех пор, а именно убивать любого чужестранца, попавшего на остров.
Этот варварский обычай может казаться нам странным, однако на самом деле не следует так уж удивляться. Чужестранец был, как я уже говорил, чужаком, не принадлежащим к племени, а значит, не воспринимался как такой же человек, какими мы воспринимаем своих близких.
Случилось так, что Фоант сделал Ифигению жрицей в храме Артемиды. Он был добр к ней и доверял ей. Но однажды на остров прибыл брат Ифигении Орест со своим другом. Втроем они решают бежать: похитить изображение Артемиды и вернуться в Грецию тайком от царя. В греческой драме после некоторых трудностей им это удается.
В драме Гёте герои составляют такой же план, и сначала Ифигения соглашается, но потом меняет свое решение, потому что не может предать поверившего ей царя. У нее есть два варианта, которые мы назвали бы выбором из двух зол: большее зло – погибнуть самой и обречь на смерть брата и его друга, меньшее зло – предать царя. Сегодня мы склонны думать, что, выбирая из двух зол, лучше выбрать меньшее, забывая, что в этом случае мы, скорее всего, только отсрочиваем большее зло, которое со временем случается с большей неизбежностью.
Ифигения отказывается выбирать из двух зол; она полагает, что не обязательно существуют только две альтернативы, но может быть и третья: возможность быть гуманной. Это означает, что нужно сказать царю правду, действовать полностью по-человечески, рискуя тем, что царь может ее убить, но избегая двух других зол, неприемлемых с моральной точки зрения. Ифигения говорит царю правду, и тот отвечает:
В драме Гёте царь тронут голосом правды и человечности и отправляет Ифигению, ее брата и его друга на родину. Драма Гёте важна тем, что в ней показана опора на голос гуманности как на единственное решение, которое может спасти человека, когда кажется, что он стоит перед лицом лишь разных сил зла. Я полагаю, что это решение Гёте имеет некоторую значимость и для нашего времени. Перед нами стоят разнообразные альтернативы, которые хоть и носят разные названия, все являются предложениями разрушения. Я считаю, что очень важно понимать: если мы серьезно относимся к гуманистической традиции нашей культуры, то нам действительно следует рассмотреть вопрос о том, нет ли других альтернатив помимо клише, и не самая ли важная из них – возможность человечности и правды.
Гуманизм Гёте, и об этом важно упомянуть, также проявлялся в том, что он был против национализма. Гёте, как вы знаете, прожил долгую жизнь и под конец видел, что национализм стал главенствующей идеологией не только во Франции, но становился ею и в Германии. Эта идея расцвела во время наполеоновских войн; германцы называли войны с Наполеоном войнами за освобождение. Гёте, несомненно, был одним из величайших
Здесь видно, что Гёте противостоял новой волне национализма, отрицавшего гуманизм, который рос и разворачивался в западной культуре, можно сказать, в XIII–XVIII вв. Гёте был последним представителем традиции гуманизма в XIX веке. Потом началась новая волна национализма; ирония истории заключается в том, что французская революция, основанная на философии, бывшей по сути гуманистической, и вдохновленная ею, оказалась именно той революцией, которая создала новый национализм; она положила начало новому идолу – национальному государству. Промышленная революция в национальном государстве соединила национализм с мощными экономическими интересами, для реализации которых использовалась сила и националистические сантименты.
Национализм, зародившийся во время французской революции и наполеоновских войн, бурно расцвел в Германии после 1871 года, когда Германия наконец объединилась. Мы видим еще более свирепствующий национализм позднее в Германии XX века и в сталинской России, а теперь в современном Советском Союзе. Он нашел свое ужасающее выражение в двух мировых войнах и остается серьезной угрозой как возможная причина третьей, и на этот раз ядерной, войны.
Я хотел бы прочесть вам кое-что, написанное человеком, который в своей личной жизни олицетворяет перемену от гуманизма к национализму и который выразил это наиболее тонко. Бельгийский поэт Эмиль Верхарн до 1914 года был пацифистом, гуманистом, социалистом; под впечатлениями от войны он, как и многие другие, изменился. В книге, посвященной самому себе, он писал: «Тот, кто пишет эту книгу, в которой нескрываема ненависть, в прошлом был пацифистом. Для него разочарование не могло быть более грандиозным или более неожиданным. Оно обрушилось на него с такой силой, что он счел, что перестал быть тем же человеком; и, кажется, в этом состоянии ненависти его совесть уменьшилась. Он посвящает эти страницы с глубоким чувством тому человеку, которым он был». Это, возможно, самое яркое описание перемен в одном человеке, которые могут рассматриваться как перемены в культуре и в социальном климате на грани двух столетий, между гуманизмом XVIII века и национализмом XIX–XX веков.
Я хотел бы упомянуть о том, что самое важное выражение гуманизма XVIII века в следующем веке может быть обнаружено в социалистическом мышлении разных типов и, возможно, наиболее ясно у Маркса. Это может показаться вам удивительным, потому что большинство слышало о Марксе как о материалисте, считающем, что главная мотивация человека материальна и т. д. На самом деле Маркса много цитируют, но мало понимают, как и Библию. К сожалению, самый важный текст, касающийся концепции человека, самый важный философский текст Маркса, до недавнего времени не был даже переведен на английский. Однако не нужно даже читать его, чтобы понять, что философия Маркса – прямое продолжение философии Спинозы, Гегеля и Гёте и что так называемый марксизм, распространяемый Советским Союзом, имеет так же много общего с взглядами Маркса, как жизнь пап времен Ренессанса с учением Христа.
Я хотел бы привести одну-две цитаты, чтобы то, что я говорю, прозвучало менее абсурдно. Цель жизни человека по Марксу совершенно такая же, как у Спинозы и у Гёте, – независимый, свободный человек: «Человек не рассматривает себя как независимого, если он не хозяин себе, а хозяин он себе, когда его существование принадлежит ему. Человек, который живет по милости другого, рассматривает себя как зависимого»[47]. Человек независим, только если он присваивает себе свою многогранную сущность всеохватывающим образом и так становится целым. Эта концепция «целостного человека» приходит из Ренессанса через Спинозу, Лейбница[48] и Гёте к Марксу. Далее: «Все его
Еще одно высказывание Маркса характерно для всего гуманистического мышления; оно касается человека как активного существа в противоположность пассивному. Особенно это относится к любви. Для Маркса, как и для Спинозы, проблема никогда не заключается в том, чтобы «быть любимым», как это имеет место для большинства из нас, и никогда не возникает принципиальный вопрос «Как кто-то любит нас?». Проблема в нашей способности любить и в том, является ли качество любви активным качеством. «Если вы любите, не вызывая любви в ответ, т. е. если вы не способны
Важность гуманизма для современности
Теперь я хотел бы обсудить два аспекта гуманизма, которые важны для нас. Один из них – научный аспект: существует ли такая вещь, как «сущность человека»? По этому поводу XVIII век был довольно оптимистичен. Общее представление этого века было таким: человек разумен, добродетелен, легко может быть обращен к добру. Сегодня некоторые мыслители вроде Рейнгольда Нибура[50] и других уверяют нас, что почти греховно питать такую наивную веру в добродетель человека. Однако я не считаю, что нам нужны подобные наставления. Время, которое мы пережили и в котором продолжаем жить, дает нам достаточные доказательства иррациональности и даже безумия человека, чтобы нам нужны были напоминания о том, каким злом может быть человек. Вопрос заключается вот в чем: какова сущность человека? И я думаю, что это главный вопрос наук о человеке. Что может быть объективно названо человечностью?
В своей книге «Здоровое общество» я попытался рассмотреть этот вопрос. Здесь я хочу только подчеркнуть, что сущность человека – это не субстанция, и дело не в том, хорош человек или плох, сущность его остается той же на протяжении истории. Сущность человека представляет собой созвездие или, как называет это Хайдеггер[51], конфигурацию – базовую конфигурацию. Мне представляется, что конфигурация – это одна из составляющих экзистенциональной дихотомии, иными словами, одно из противоречий между человеком как животным, погруженным в природу, и человеком как единственным созданием в природе, осознающим себя. Таким образом, человек может осознавать свою отдельность, свою потерянность и слабость. Таким образом, человек должен найти новые пути объединения с природой и со своими собратьями-людьми. Человек был рожден исторически и индивидуально, и когда осознал свою отделенность от мира, лишился бы рассудка, если бы не нашел способа преодолеть эту отделенность и обрести единство. Такова, я уверен, сильнейшая страсть человека: избегнуть полного ощущения отделенности и найти новый союз.
История религии, история человечества в целом (и индивидов тоже) показывает, что существуют два пути преодоления отделенности и достижения единения. Один из них можно найти во всех примитивных религиях, это возвращение к природе, превращение человека в животное и уничтожение в нем всего, что есть специфически человеческого: его разума, его сознания. Такое уничтожение достигается самыми разными способами: опьянением, оргиями или просто отождествлением с животными, погружением в состояние зверя, особенно медведя, льва или волка. Другими словами, это попытка преодолеть чувство одиночества, перестав быть человеком и вернувшись в природное состояние, в котором человек – часть природы и может превратиться в животное. Однако, как символически выражает это Библия, как только Адам и Ева покинули рай, т. е. состояние единства, в котором человек еще не родился как человек, два ангела с огненными мечами стали охранять вход, и люди вернуться не могли.
Другое решение по преодолению отделенности и достижению единства было найдено в период между 1500 и 500 годами до н. э. в Китае, Индии, Египте, Палестине и Греции: единство было найдено не благодаря регрессии, а в силу развития специфически человеческих сил разума и любви до такой степени, что мир стал человеку домом; став полностью гуманным, человек жил в новой гармонии с собой, со своими собратьями-людьми и даже с природой. Это была идея пророческого мессианизма. Эта же идея была присуща позднесредневековой религиозной мысли. И она же была идеей гуманизма XVIII века. На самом деле это сущность религиозной и духовной западных традиций. Задача человека – развивать свою человечность; в этом развитии он найдет новую гармонию и тем самым единственный путь, на котором возможно решить проблему рождения человека.
Родившись, все мы встаем перед вопросом, на который должны дать ответ не разумом, но всем нашим существом. На него существует всего два ответа. Один из них – регрессия, другой – развитие нашей человечности. Множество людей, как я считаю, сегодня это
Я кратко упомянул свою собственную концепцию того, как можно было бы рассматривать базовую конфигурацию человека в терминах созвездия, а не в терминах субстанции, но, конечно, чтобы развить эту тему, требуется много времени, и сейчас я даже не буду пытаться это сделать[52]. Здесь я хочу добавить всего одно соображение: сущность человека станет важна только для тех и только тогда, когда оживет интерес к переживанию человеком своего единства; сейчас этот интерес мертв.
Что же тогда представляет собой опыт гуманизма? В приведенном выше обзоре я старался показать вам, что опыт человечности может быть выражен словами Теренция[53]: «Ничто человеческое мне не чуждо». Я несу в себе всю человечность; несмотря на утверждение, что нет двух одинаковых людей, парадокс заключается в том, что мы все разделяем одну и ту же субстанцию, одно и то же качество; ничто из того, что существует в любом человеке, не отсутствует во мне. Я преступник, и я святой. Я младенец, и я взрослый. Я человек, живший сто тысяч лет назад, и я человек, который при условии, что мы не уничтожим человеческую расу, будет жить через сто тысяч лет.
Данное утверждение имеет очень важную связь с одним феноменом, с которым его обычно не связывают, а именно с феноменом бессознательного. Фрейд был не первым, кто открыл бессознательное, но он, несомненно, первым подверг его полному систематическому исследованию. Тем не менее его концепция бессознательного была очень ограниченной. Он полагал, что определенные инстинктивные желания, такие как стремление к кровосмесительству или убийству, подавляются. Да, это так. Однако проблема шире. Что такое на самом деле сознание? Наше сознание представляет собой совокупность всего человеческого опыта, который наше конкретное общество позволяет нам осознавать. Обычно, за исключением очень небольших индивидуальных различий, мы осознаем наш язык, нашу логику и те табу, которые наши общества позволяют нам осознавать. Существует, можно сказать, «социальный фильтр», и только тот опыт, который может через него пройти, становится тем, что мы осознаем; это и есть наше сознание.
А что собой представляет наше бессознательное? Наше бессознательное – это все человечество. Наше бессознательное – это универсальный человек. Наше бессознательное – это все, что есть человеческого, хорошего и плохого, в каждом из нас минус та небольшая часть, которая является сознанием, представляющая опыт, мышление, чувства в соответствии с культурой, в которой мы оказались более или менее случайно. Наше бессознательное – это целостный человек и, следовательно, величайшее значение соприкосновения с бессознательным не в том, чтобы обнаружить кровосмесительные желания или еще что-то (что иногда может оказаться важным). Величайшая важность открытия Фрейдом возможности соприкосновения с бессознательным именно в том и заключается, что, войдя в соприкосновение с бессознательным, мы соприкасаемся со всем человечеством, соприкасаемся с целостным человеком в нас, и тогда действительно для нас больше не существует чужака. Более того, мы больше не судьи другим в том смысле, что больше не видим свое превосходство над ними. Если мы в соприкосновении со своим бессознательным, тогда мы действительно ощущаем себя так же, как ощущаем всех других. Мы преодолеваем отделенность внутри себя, из-за которой мы осознаем только то, что выражается в нашей конкретной культуре, и соприкасаемся с тем, что разделяем со всем человечеством.
Национализм, как и трайбализм, – нечто совершенно противоположное. Там мы не соприкасаемся с человечеством. Мы соприкасаемся только с одной частью человечества и производим очень простую операцию: мы переносим все зло в себе на чужака, в результате чего он – дьявол, а мы – ангелы. Именно это мы переживаем во всех войнах, в противостоянии в частной жизни, и именно это переживается обеими сторонами в холодной войне. Я считаю, что человек вынужден выбирать между возрождением гуманизма, обновлением духовных оснований нашей западной культуры, которая служит основанием гуманизма, и отсутствием какого-либо будущего.
Гёте, если позволите процитировать его еще раз, сказал: «Есть одно важное различие между разными историческими периодами, а именно между периодами, имеющими веру, и периодами, ее не имеющими. Те, у кого есть вера, процветают и полны жизни, а те, кто веры не имеет, загнивают и в конце концов умирают». Несомненно, XIII и XVIII века – это периоды веры. Боюсь, что наше время на Западе – период огромной нехватки веры; та ненависть, которая распространилась в западном мире и в Соединенных Штатах, есть лишь выражение того, что люди лишены любви и на самом деле не знают, для чего живут. Безусловно, ненависть есть выражение морального отчаяния и морального пораженчества. Если человек пытается утвердить свою культуру, пытаясь спасти ее благодаря войне, дела сегодня идут так, что ему не удастся спасти ни собственные ценности, ни даже свою жизнь.
Я верю, что мы все еще имеем выбор и можем обновить сами корни нашей традиции – греко-романской, иудео-христианской традиции гуманизма. Если мы способны серьезно отнестись к этим ценностям, о которых мы все время говорим, тогда действительно могла бы пробудиться в нашей культуре новая жизненная сила, мы могли бы иметь будущее. Если же мы неспособны обновить свои корни, то, что бы мы ни говорили и каково бы ни было наше оружие, нам не выжить. Я думаю, что перед нами стоит необходимость принятия базового,
Часть II
Гуманистические инициативы и признания
7
Идея Всемирной конференции
Анализ современной ситуации привел большинство думающих и информированных людей к заключению, что эскалация войны во Вьетнаме ведет ко все возрастающей возможности ядерной войны всемирного масштаба, которая приведет к уничтожению большей части человеческой расы и духовных ценностей, правивших человеком или по крайней мере направлявших его на протяжении нескольких тысячелетий. Со многих позиций – религиозных, пацифистских, гуманистических, чисто политических – предпринимаются попытки остановить этот потоп. Активность направленных на это организаций, публикация книг, статей и призывов постоянно растет. Возможно, никогда раньше в истории так много индивидов и групп не понимали своей ответственности и необходимости реагировать на общую опасность, и тем не менее они часто испытывают чувство тщетности своих усилий, видя, что они не приносят никаких изменений. Создается впечатление, что их действия походят на действия греческого хора, который предвидит трагедию, но бессилен ее предотвратить.
Однако даже опасность термоядерной войны – не единственная угроза человеку сегодня. Меняются технологии, все прежние способы производства и виды потребления. Независимый человек – человек, принимающий собственные решения и полагающийся на собственную совесть, – замещается человеком организации, который отдает и исполняет приказы. Бедные народы мира требуют своей доли товаров, созданных человеческой изобретательностью, и не хотят больше ждать, в то время как, несмотря на все усилия, богатые нации становятся все богаче, а бедные – все беднее. Все традиционные способы действий и мышления подвергаются сомнению, однако никто не может вообразить, как будет выглядеть новый мир. Перемены и неуверенность представляются даже большими, чем те, которые последовали за крушением средневекового мира. Теперь, как и тогда, люди боятся и не смеют осознать тот факт, что старый мир исчезает, и возникает новый. Их охватывает паника, и в панике они все крепче цепляются за устаревшие политические взгляды и методы, предпочитая, кажется, исчезнуть, чем встретить неуверенность с воображением и мужеством. Они отчаянно стремятся сохранить status quo, чтобы иметь чувство стабильности, и успокаивают свою тревогу все возрастающим материальным потреблением.
Учитывая эти факты, многие ответственные люди спрашивают себя: есть ли что-нибудь, что могло бы подействовать, что еще не было сделано или испробовано? Чтобы найти ответ, нужно проанализировать причины провала. Представляется, что они лежат в следующих направлениях.
(1) Обращения людей касались разных аспектов существующего кризиса; они не были достаточно глобальными и всесторонними.
(2) Они были обычно критическими и обвиняющими, а не обращенными к силе разума и взывающими к человеческому сердцу.
(3) Они не были достаточно детальными, особенно в том, что касается конкретных предложений по процедурам, которые могли бы привести к выходу из боевых действий.
(4) Те, кто подписывал критические обращения, не обладали достаточным авторитетом, чтобы их услышали и им ответили представители власти.
Шаги, предлагаемые в этом меморандуме, направлены на избежание этих недочетов. Выражается пожелание, чтобы папа Павел VI созвал в Риме всемирную конференцию по преодолению кризиса человечества, и даются рекомендации по ее проведению. Более конкретно предлагается, чтобы папа пригласил ведущих деятелей всех религий, а также представителей, не поддерживающих ни одну из религий, от всех наций и всех политических течений, которые в силу своих достижений и личной целостности пользовались бы уважением всего мира; конференция должна была бы длиться по крайней мере четыре недели, возможно, дольше. Целью конференции было бы обсуждение существующей критической ситуации, ее причин и возможных способов разрешения. Конференции следовало бы принять очень конкретные и специфические предложения по действиям и процедурам для прекращения конфликта во Вьетнаме; кроме того, нужно предложить решения, насколько возможно, и по другим срочным проблемам. Эти предложения следует направить всем правительствам через посредничество папы и опубликовать для информирования населения всех стран.
Можно надеяться, что такой конгресс, в первую очередь благодаря тому факту, что он созван папой, а также в силу количества участников и их влиятельности, вызовет глубокий интерес во всем мире, а высказанные мнения и предложения обретут интеллектуальный и моральный вес, какого до сих пор не имела ни одна декларация. Следует также понимать, что в мире нет другой личности, если не считать пристрастных мнений, чей авторитет и престиж могли бы сравниться с авторитетом и престижем папы. Мы понимаем, что папа Иоанн и папа Павел недвусмысленно высказывались о необходимости мира и обращались ко всем нациям, невзирая на все предубеждения. Тем не менее, хотя эти декларации произвели глубокое впечатление в мире, они оказали только ограниченное влияние именно потому, что неизбежно были довольно общими по природе и не предлагали различным лидерам специфических и конкретных решений или предложений.
В сделанном здесь предложении говорится о методе, который никогда не пыталась применить церковь, и можно сказать, что неудача будет сопряжена с риском дипломатического ущерба для папы. Однако несмотря на эти соображения, нельзя забывать, что никогда прежде в истории человеческой расе не грозило уничтожение, как это имеет место сейчас, и что католическая церковь как универсальная сверхнациональная и сверхрасовая организация имеет право, а возможно, и обязанность, сделать смелый шаг, пока еще есть время.
Такая конференция потребует, несомненно, тщательной подготовки: отбора приглашаемых участников, выработки повестки дня и т. д. Учитывая все возрастающую опасность, эти приготовления должны проводиться с величайшей интенсивностью и в возможно более короткие сроки. Можно было бы начать с приглашения папой небольшого комитета для помощи в планировании конференции. Этот подготовительный комитет, как и приглашенные для участия лица, должен быть отобран без оглядки на национальность, политическую или религиозную принадлежность.
Подводя итоги, можно отметить, что данную идею характеризуют новшества в ее содержании: (1) конференция будет поддержана авторитетом и престижем папы, не будучи при этом религиозной конференцией; (2) благодаря этому обстоятельству можно привлечь к сотрудничеству широкий спектр мировых лидеров; (3) конференция не ограничится общими заявлениями и будет работать в деловом ключе, сделает конкретные и специфические предложения, которые будут доведены до сведения различных правительств благодаря посредничеству папы, а затем станут известны всем людям на Земле.
Наконец предполагается, что было бы полезно, если бы к папе обратилось несколько ведущих католических и некатолических деятелей, которые попросили бы его возглавить этот крестовый поход за мир.
8
Кампания за Юджина Маккарти
«Братство примирения» – подходящее место для возобновления моей политической кампании после трагической смерти сенатора Роберта Кеннеди, который для миллионов американцев олицетворял мир и примирение, как и его убитый брат и доктор Мартин Лютер Кинг. Нам требуется примирение во многих отношениях.
В первую очередь внутри страны мы нуждаемся в примирении всех, кто не болен ненавистью и отчаянием, каковы бы ни были их политические взгляды и убеждения.
Нам нужно примирение между черными и белыми, основанное не на туманных обещаниях, а на реальных и крупномасштабных изменениях в области домовладения, школьного образования, возможностей работы.
Нам нужно примирение между молодыми и старыми: конфликт поколений достиг такой степени, что взаимопонимание часто исчезает. Моя кампания благодаря широкому привлечению мужчин и женщин всех возрастов показывает, что такое примирение возможно.
Нам нужно примирение между нашей нацией и остальным миром, с теми странами, которые обладают равной нам силой, и с теми, которые уступают нам в технологии и в численности населения, но не в человеческих ценностях и культурных достижениях. В каких-то областях они могут учиться у нас, но во многих других мы можем учиться у них.
Нам нужно примирение внутри себя – между ценностями, которые мы провозглашаем, и ценностями, мотивирующими нас в повседневной жизни. Мы провозглашаем ценности и нормы иудео-христианской религии: уважение к жизни, физическое и духовное; любовь и сострадание даже по отношению к чужаку и врагу; разум и объективность; чувство братства со всеми человеческими существами; веру в то, что человек – открытая система, способная дорасти до еще неизведанных высот.
Какова мотивация, движущая нами в повседневной жизни? Алчность, эгоизм, жадность к материальным предметам, безразличие к жизни, позволяющее нам начинать войны против малых наций, день за днем уничтожая человеческие существа, потому что мы сделали частью нашего политического кредо обязанность защищать свободу этих людей, даже если при этом мы их уничтожаем.
Это глубокое противоречие между идеалами и действительными ценностями имеет тяжелые последствия для нации в целом и для каждого индивида. Оно подрывает ценности, которые дали нашей нации жизненную силу и могущество, и извращает наше лидерство в мире с основанного на идеалах к основанному на силе.
Кроме того, такой глубоко укорененный конфликт ценностей истощает энергию каждого индивида и порождает чувство вины.
Как дошли мы до этого? В последнем столетии казалось, что машина станет средством достижения более полной и богатой жизни, которая позволит человеку развить способности и силы, присущие только ему: творческое мышление, любовь и искусство. Человек надеялся, что освободившись от необходимости тратить почти всю энергию на то, чтобы заработать на жизнь, сможет построить общество, в котором он будет свободен быть самим собой, полностью развитым человеком. Однако человек упивался своей новой способностью пользоваться неограниченным технологическим прогрессом. Машина вместо того, чтобы служить человеку, сделалась его господином. «Вещи в седле и едут на нас», как сказал Эмерсон, почувствовавший, что может произойти, еще до того, как это случилось.
В этом процессе производства материальных ценностей и потреблении, сделавшимся центром человеческой деятельности, мы глубоко изменили свою систему ценностей. Мы приняли принцип, согласно которому мы
Мы приняли другую норму, которую диктует все более сложная технологическая система: максимальная эффективность – высочайший принцип материального производства, как и социальной организации. Следствием этого принципа является принцип минимальной индивидуальности. Чем в большей мере человек может быть сведен к легко управляемой и предсказуемой единице, тем эффективнее можно им руководить. Цифры и компьютер требуют уничтожения тонких, но важных индивидуальных различий.
Что в этом процессе стало с человеком?
Человек, занятый исключительно производством, продажей и потреблением вещей, сам все больше и больше становится похож на вещь. Он превращается в абсолютного потребителя, пассивно поглощая все, от сигарет и спиртного до телевидения, кино и даже лекций и книг. Он чувствует одиночество и тревогу, поскольку не видит настоящего смысла в своей жизни, за исключением того, чтобы заработать на жизнь. Ему скучно, и он преодолевает скуку все более разнообразным потреблением и бессмысленным возбуждением. Его мышление отделено от эмоций, истина – от страсти, ум – от сердца. Идеи его не привлекают, потому что он мыслит в терминах подсчетов и вероятности, а не убеждений и свершений.
Возможно, величайшая опасность, исходящая от существующей системы, в том, что вещи-гаджеты и технические достижения делаются более привлекательными, чем жизнь. Слишком многие из нас хотели бы видеть себя как голую обезьяну в соединении с компьютерным мозгом. Если этой цели удастся достичь, думают они, им не о чем будет беспокоиться. Их чувства останутся на уровне чувств животного, управляемых инстинктами и побуждениями, а мышление достигнет совершенства компьютера.
Однако человек не животное и не компьютер. Если ему не доступна радость и осмысленный интерес к жизни, если он чувствует, что его душа мертва, хотя физически он жив, он начинает скучать, ненавидеть жизнь и желает ее уничтожить. Разрушитель – истинная противоположность Богу. Природа Бога – творение; в разрушении человек опровергает чудо творения действием, которое не требует ни умений, ни таланта, а только владения оружием.
Совершенно естественно, что американцы в наши дни обеспокоены волной насилия, самым выразительным симптомом которой являются убийства политических лидеров. Эти деяния – лишь вершина айсберга, основная масса которого – безразличие к жизни и потенциал для насилия и разрушения. Однако было бы фатальной ошибкой думать, что лекарство от насилия лежит в более строгих наказаниях за преступления и большем внимании к закону и порядку. Иррациональное насилие, порожденное скукой и безнадежностью, не излечивается и не уменьшается наказаниями. Если жизнь перестает быть привлекательной и интересной, человек испытывает отчаяние и не желает отказываться от удовлетворения, которое приносит разрушение, даже ради спасения собственной жизни. Действительно, не только рост насилия, но и рост противодействия насилию угрожает существованию нашей демократической системы. Мы должны быть бдительны: те, кто не верит в демократический процесс, пытаются удушить его во имя его защиты.
Я уверен, что тенденции к разрушительности и насилию можно положить конец только тогда, когда мы начнем бороться с ее истинными причинами, а не с симптомами. Это требует создания в нашей нации нового настроения – настроения надежды и любви к жизни, а не безнадежности и увлечения чем-то механическим и безжизненным.
Не проповедую ли я идеал, не имеющий основы в умах американцев? Ответ на этот вопрос – самая важная причина нашей надежды. Хотя многие смирились с ролью автомата, миллионы американцев (полагаю, большинство) осознают, явно или смутно, опасность дегуманизации и протестуют против дальнейшего роста лишенного жизни общества потребителей, о котором я говорил. Они не желают отдавать свое чувство индивидуальности, свои ценности, свою надежду, свое стремление к осмысленной жизни; они настаивают на жизни, которая удовлетворяла бы их человеческие потребности и стремления. Они чувствуют, что рост потребления и увеличение количества гаджетов не делают их счастливыми. Они ценят помощь, которую оказывают машины и их продукция, и не хотят отказываться от машин и компьютеров, но не желают, чтобы они стали их господами, ради которых приходится жертвовать своим сущностно человеческим развитием. Они чувствуют, что гораздо большее значение имеет «быть», а не «иметь больше» или «больше потреблять».
Эта жажда жизни может быть найдена не только у миллионов американцев, но и повсюду в Европе, особенно среди студентов. Они бунтуют во имя жизни против бюрократических методов образования, и хотя к некоторым их способам можно отнестись критически, не следует упускать из вида, что совершенные ими акты насилия были направлены против
Это новое движение в Америке, движение за примирение и обновление ради мира и надежды, включает в себя представителей всех традиций, политических и религиозных групп. Это общий фронт, протянувшийся от консерваторов, за исключением фанатичных правых, до радикалов, за исключением тех, кто впал в отчаяние и утратил надежду, кто считает, что американское общество мертво и не может быть реанимировано. Хотя многие считают, что такой новый фронт в Америке существует, его наличие и размер не могут быть доказаны. Однако моя кампания так успешна не потому, что я – спаситель или герой, но потому, что я высказываю чаяния всех тех американцев, кто не утратил положительного взгляда ни на прошлое, ни на будущее нашей страны.
Хотя все участники этого нового движения американцев сохраняют собственные идеи и концепции, они разделяют веру в то, что концепции и слова менее важны, чем сущность личности человека, излучаемая им. Они верят в то, что так прекрасно выразил аббат Пьер[54]: «Значение имеет в первую очередь не различие между верующими и неверующими, но между теми, кому все равно, и теми, кому не все равно».
Что можно сделать для того, чтобы обратить вспять опасные тенденции, о которых я говорил? Сейчас не время представлять детальную картину будущего, да она и не может быть представлена без глубоких размышлений и изучения представителями бизнеса, политиков, творческих деятелей и ученых. В настоящий момент имеет значение то, что мы меняем направление, что мы движемся к новой цели, а не продолжаем идти по дороге, которая, как мы знаем, ведет к несчастью. Пройдем ли мы в первый год десять или сто миль, имеет, конечно, значение, но не решающее. Давайте не забывать, что чем быстрее идешь в неправильном направлении, тем быстрее достигнешь краха, в то время как даже более медленное продвижение в правильном направлении дает нам надежду, прозрение и терпение.
Однако даже если я не могу дать подробный чертеж будущего, я могу указать некоторые специфические цели новой политики.
(1) В первую очередь мы должны покончить с войной во Вьетнаме, отдавая должное не только своей чести, но и чести наших оппонентов, а также общему желанию жить и строить. Путь к миру определенно может быть найден, если наши предложения будут заслуживающими доверия и если мы перестанем приписывать себе функцию полисмена, контролирующего весь мир.
(2) Во-вторых, мы должны положить конец злу, которое угрожает каждому человеку в нашей стране и во всем мире – злу термоядерной войны. Для достижения этого может быть сделано многое. Мы должны ликвидировать атмосферу холодной войны и достичь понимания с Советским Союзом, что позволило бы существенно сократить вооружения в обеих странах.
(3) Нам не следует и дальше допускать вмешательства в нашу политику мелких и часто недемократических правительств, которые получают нашу поддержку только в силу их утверждений, что они противники коммунизма. Мы должны исправить аномальную ситуацию с непризнанием правительства в Пекине и семисот миллионов китайцев, которых оно представляет.
(4) Если мы положим конец войне во Вьетнаме и холодной войне, мы получим материальные ресурсы и энергию для решения конструктивных задач у себя дома и за границей. Самая очевидная задача дома – мощная экономическая помощь той части американцев, которые не участвуют в материальном процветании большинства. Это означает новое жилищное строительство в гетто и не только в гетто, но и в тех районах вне городов, где расположена промышленность и где доступны рабочие места. В дополнение к этому мы должны так улучшить образовательные учреждения в гетто, чтобы их обитатели получили возможность получить те виды работы, которые предлагает наше технологическое общество.
(5) Мы должны совместно с другими высокоразвитыми нациями участвовать в экономическом развитии бедных стран. Лучше всего делать это через посредство Организации Объединенных Наций. Условием такой помощи должно быть неиспользование бедных стран в качестве орудий холодной войны; лучшие умы человечества следует мобилизовать для разработки программ такой помощи. Это может потребовать финансовых пожертвований. Однако большинство американцев будет радо жертвовать на цели, служащие жизни, а не разрушению.
Существуют важные цели, которые, если указать на них даже кратко, немедленно будут поняты многими американцами. Мы должны изменить бюрократические методы, которые сейчас преобладают. Эти методы, применяются ли они на фабриках, в школах, университетах или госпиталях, есть методы обращения с людьми, как если бы те были вещами. Они лишают человека всякого чувства индивидуальной инициативы и насаждают веру в то, что отдельный человек ничего не может, если только это не запланировано и не организовано бюрократами. Мы должны создать другую разновидность бюрократической процедуры, такую, которая не превращала бы людей в бессильные объекты, но позволяла
Мы должны не урезать демократию, а расширять ее. Индивид должен иметь шанс стать настоящим и ответственным участником всех дел, в которые он вовлечен, и перестать быть объектом манипуляций с помощью массового внушения и утонченных форм гипноза. Эксперименты с децентрализацией и группами прямого общения, эквивалентами старых городских собраний, очень полезны в этом отношении. Мы уже находим начатки этого в некоторых передовых методах индустриального управления и во многих видах спонтанно возникающей групповой активности по всей стране.
Америка стоит сегодня на перекрестке. Она может двинуться в сторону продолжения войны и насилия, дальнейшей бюрократизации и превращения человека в автомат, а может пойти в направлении жизни, мира, политического и духовного обновления. Может быть, нет другой страны, в которой возможности такого обновления были бы столь же велики, как в Соединенных Штатах. Если мы пойдем по пути, ведущем к жизни, Америка сможет стать лидером и примером для всего мира – не благодаря своему могуществу, но по причине внутренней силы и воображения. Никогда еще нация не стояла так явно перед лицом библейского выбора: «Жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое» (Второзаконие 30:19). Я призываю всех американцев помочь мне возглавить этот выбор в пользу жизни.
9
Об общей борьбе против идолопоклонства
Сегодня мы – свидетели исторического феномена чрезвычайной важности: почти полного завоевания индустриального общества новой парадигмой. С начала распространения иудео-христианских и греческих ценностей и мышления и до начала XX века европейское и североамериканское общество наблюдало подъем и расцвет гуманизма (высочайшей озабоченности разворачиванием тех свойств, благодаря которым человек является человеком); это не происходило по прямой, однако живая традиция никогда не прерывалась.
Сегодня мы наблюдаем подъем новой формы антигуманизма: часто весьма абстрактного и/или рационального идолопоклонства. Это новое идолопоклонство предстает не в виде старых языческих религий; оно нередко прячется под покровом великих церквей и создает по сути антихристианскую, антииудейскую, антимусульманскую, антибуддистскую религиозность.
Идолопоклонство – это не почитание определенных божеств взамен других или одного бога взамен многих. Это отношение людей к вещам, овеществление всего живого. Это подчинение человека вещам, его отказ от себя как от живого, открытого, выходящего за пределы собственной личности существа. Идолы – это божества, которые не освобождают; почитая идолов, человек превращает себя в узника и отказывается от свободы. Идолы – это боги, которые не живут, и поклоняясь им, человек омертвевает.
Современная концепция отчуждения выражает ту же идею, что и традиционная концепция идолопоклонства. Отчужденный человек преклоняется перед изделиями собственных рук и перед созданными им обстоятельствами. Вещи и обстоятельства становятся его господами, они возвышаются над ним и противостоят ему, в то время как человек теряет себя как креативного носителя жизни. Он делается отчужденным от самого себя, от своей работы, от других людей.
Поделиться книгой: