Помоги проекту - поделись книгой:
При ближайшем изучении окрестностей стало понятно, что не так давно эта старая деревня стала объектом варварского разграбления со стороны так называемых чёрных копателей. Немногие, чудом уцелевшие под натиском времени стены, зияли свежeпробитыми дырами, с торчащими во все стороны кусками дранки. Из печей были выворочены изрядные фрагменты кладки, фундаменты везде грубо разворочены. Кое-где, правда, сохранились небольшие элементы дивной красоты печных изразцов явно старинной, ещё дореволюционной работы. Повсюду в бесчисленном количестве были разбросаны старые чугунки с облупившейся эмалью и без, груды битого стекла блестели в зарослях крапивы точно копи царя Соломона. Вволю набродившись посреди всего этого строительного мусора и уже не чуя под собой ног, мы, наконец, выбрались на обочину дороги и в полном отчаянии завалились в траву.
— Найти в этом хаосе что-либо определённое можно только чудом, — вздохнул Суходольский и в сердцах пнул изрядный ком земли, случайно подвернувшийся ему под ногу. Ком подлетел в воздух, мягко шлёпнулся на дорогу и покатился под уклон, оставляя за собой дорожку из каких-то блестящих предметов. Мы подскочили, как ужаленные и бросились следом. На песке, отливая на солнце серебром, как ни в чём ни бывало мирно лежали три монеты.
— Вот тебе и чудо, — приговаривала я, с усердием стирая глину с серебряных рублёвых монет 1924 года выпуска.
— Суходольский, свяжись с генералом. Доложи обстановку. Заодно узнай, как там себя ведут наши немцы. Не собираются ли на экскурсию в Смоленск.
Но не успел Мишка взять из машины спутниковый телефон, как раздался зуммер вызова.
Несколько минут мой напарник слушал с вытянутым, как, во всяком случае, показалось мне, лицом. Потом буркнул что-то вроде «есть», точнее, я не расслышала, занятая заменой аккумуляторов в металлодетекторе, и отключился.
— Наташка, есть новости. Наши немцы сегодня примерно в 16.00 внезапно оторвались от наружного наблюдения. На данный момент их местонахождение неизвестно и устанавливается. Кроме того, пришёл ответ на наш запрос в ГИБДД. Так вот: автоматизированная система видеонаблюдения ГИБДД «РАПИРА», расположенная на Минском шоссе в трёх километрах от Дорогобужской развязки, зафиксировала машину наших гостей дважды, в 09.23 и в 12.15 часов тридцатого июля сего года.
— Значит, так. Насколько я помню, в Дорогобужском управлении внутренних дел мы были где-то в районе тринадцати часов. Помнишь, их начальства на месте не оказалось? Их ещё всех дёрнули на какой-то выезд. Поэтому мы с тобой прибыли к особняку Шварца не раньше четырнадцати. А по заключению экспертизы, смерть господина Шварца наступила между десятью и одиннадцатью часами дня. Получается, что камера зафиксировала машину немцев примерно за полчаса до того, как произошло убийство. Значит, визит ему нанесли всё-таки они. Непонятно только, что они делали в доме покойника ещё около часа. От развязки с камерой до дома Шварца езды всего минут пятнадцать, от силы двадцать. А признаков тщательного обыска на месте не было. Значит, убитому задали ему всего один или два вопроса, быстро получили ответ, и, скорее всего, забрав что-то, убрали как ненужного свидетеля, и убрались восвояси.
— Да, жидковат внучок оказался супротив своего деда. Следов побоев или пыток на теле обнаружено не было. Значит, всё, что знал, выложил сразу и добровольно, не кочевряжился, — поморщился Суходольский, презрительно скривив губы.
— Ну, тут выводы делать пока ещё рано, мы ведь многого не знаем. Вполне возможно, встреча эта была оговорена заранее и передача немцам того, зачем они прибыли, могла быть, например, инспирирована волей самого деда Шварца. Может, они записку какую от него притаранили или другой какой памятный знак, перстенёк там любимого дедушки или что-либо в этом роде.
— А убивать-то его тогда зачем? — пожал плечами Суходольский.
— А вот этого мы пока с тобой не знаем, но выясним обязательно. Вообще-то, и здесь вариантов, как ты понимаешь тоже может быть масса. Я лично склоняюсь к мнению, что, для того, чтобы добраться до сокровищ, им недоставало совсем немного. Какого-то последнего штриха, понимаешь, завершающего фрагмента мозаики. И тот факт, что Шварц младший им стал больше не нужен, красноречиво свидетельствует — своё они получили. А раз так, то на их месте я быстренько обрубила бы все хвосты, включая, кстати, и нашу «наружку», и аллюром помчалась к заветному тайнику с золотом. Это, милый мой, азбука. Хотя всё могло быть и гораздо прозаичнее. Например, долю Шварц попросил слишком большую, они не согласились, а он пригрозил заложить всю их честную компанию кому следует, то бишь нам. А им это, как ты догадываешься, совсем не понравилось. Но, повторюсь, чует моё сердце, что они по привычке зачистили хвосты, и всего делов. Кстати, это обычная методика работы немецких диверсионных групп ещё со времён Второй мировой. Ладно, как я понимаю, наши гости заграничные скоро сюда пожалуют. Вот мы их на развалинах этой самой, как бы несуществующей Гусевки и встретим. Мимо нас они точно не проедут. Как говорилось в известном кинофильме? Правильно — «место встречи изменить нельзя».
Смоленская область, август 1941
— Стой, кто идёт? — окрик раздался внезапно и настолько близко, что Гудков невольно вздрогнул, а Леночка от неожиданности даже вскрикнула.
— Свои, — майор поднял глаза и с облегчением увидел перед собой двух лейтенантов в заляпанном глиной с головы до ног обмундировании. На настороженных лицах — многодневная щетина. Автоматы, правда, немецкие, но это, скорее, плюс, нежели минус: потому как, вероятнее всего, добыты в бою. И самую малость расслабившись, повторил:
— Мы-то свои, а вот вы кто такие будете?
— Вы, товарищ майор, сначала свои документы покажите, а потом уже вопросы задавать будете, — нервно выкрикнул один из лейтенантов, длинный как жердь, одни глаза горят на исхудалом лице, да кадык на давно небритой тощей шее прыгает вверх-вниз.
— Начальник НКВД Смоленска, майор Гудков Сергей Владимирович, — спокойно представился Гудков. — А документы? Это можно, — майор посильнее опёрся на хрупкое Леночкино плечо и полез во внутренний карман кителя. И тотчас почувствовал, как напряглись лейтенанты. Медленно достал пачку бумаг, протянул ближайшему:
— Кто же вас так напугал, ребятки? Неужели немцы? Или от природы пугливые такие? Хотя нет. Вижу, автоматы при вас немецкие. Значит, орлы, в бою взяли? Ну, мои документы в порядке? Теперь вы расскажите, кто такие будете? Куда направляетесь?
Тот, что постарше, закончил смотреть документы Гудкова, улыбнулся, как-то по-детски вздохнул с облегчением и, спохватившись, вернул документы, встал по стойке «смирно» и, кинув ладонь к фуражке, неожиданно громко, чётко поставленным командным голосом коротко доложил:
— Командир взвода 152 стрелковой дивизии лейтенант Ерошин. А это мой заместитель Донкин, — кивнул он на стоящего рядом нервного лейтенанта.
— Ну и где ваш личный состав, товарищи командиры? — Гудков тяжело опустился на траву и привалился спиной к шершавому стволу берёзы. — Откуда и куда путь держите?
— На Днепре мы оборону держали. Трое суток немцы нас крупным калибром и миномётами выковыривали, а потом танки переправили и давай утюжить. Мы слышим — с правого фланга тишина стоит, слева к вечеру тоже всё стихло. Послали связного, а он вернулся, говорит: нет дивизии. Ушла в неизвестном направлении, — скороговоркой, то и дело глотая слова и ежесекундно вытирая от пота шею, доложил Донкин. — Ну мы и решили…
— Тоже драпануть? — закончил с усмешкой Гудков.
— Ну зачем вы так, товарищ майор, у нас из всего взвода к тому времени пять человек осталось. Еле вырвались. Пока сюда вышли, ещё троих потеряли, — растерянно вставил Ерошин.
— Где потеряли? — нахмурился Гудков.
Ребята нехотя расступились, и майор сразу увидел три песочных холмика, неумело обложенных дёрном. Рядом всё ещё валялись перемазанные в земле две сапёрные лопатки.
— Вот что, братцы, я вам скажу. Из окружения нам с вами ещё топать и топать. Где наши войска, врать не буду, не знаю. Так что выходить будем строго на восток, другого пути всё равно нет. Так, братцы?
— Так-то оно так, товарищ майор, только далеко ли вы с такой раной уйдёте? В деревню вас надо в какую ближайшую, а то, неровен час, гангрена начнётся.
— Сколько километров смогу пройти, все мои, а в деревни соваться нам сейчас никак нельзя. Кругом немцы. Вы лучше носилки половчее соорудите, а то вон девка совсем с ног валится, столько километров меня, кабана такого, считай, на себе тащила.
— Это мы, товарищ майор, мигом организуем. Вот подхарчиться бы чем, а то трое суток ничего не ели, — Ерошин вопросительно посмотрел на Леночку.
— Сейчас, ребятки, я вас чем-нибудь накормлю, правда, у нас самих не богато, но совсем голодными не оставлю, — улыбнувшись, сразу засуетилась девушка, расстёгивая медицинскую сумку.
— Ну вот и славно, сейчас перекусим и двинемся, — рассмеялся Гудков. — А пока, лейтенант Ерошин, сдайте документы погибших бойцов.
Приняв из рук лейтенанта внушительную пачку бумаг, перевязанную бечёвкой, Гудков, не глядя, сунул её в планшетку.
— После разберёмся.
Смоленская область, август 1999
Уже второй день мы с Суходольским, расположившись на живописном пригорке на самом виду у дороги и установив яркую туристическую палатку, загорали на солнышке, усиленно изображая молодожёнов. В промежутках между игрой в бадминтон или шахматы, по очереди бегали купаться на маленькую речушку поблизости. Наш напичканный шпионской аппаратурой «Лендровер» мы загнали внутрь более или менее сохранившегося сенного сарая на окраине деревни, а на самом виду, прямо у палатки, поставили легкомысленный «Ланцер Х» лимонного цвета с символом «Плейбоя» на капоте. Туристический пейзаж завершали закопчённый складной мангал с живописно наваленной возле него кучей пустых пивных банок, целый мешок которых мы предусмотрительно захватили с собой из столицы, да пара пластиковых стульев ядовитого зелёного цвета.
Поздно вечером, часов в одиннадцать, когда я уже собиралась отойти ко сну, так как до четырёх утра очередь дежурить была Суходольского, он отправился в «Лендровер» проверить, нет ли какой новой информации. Оказалось, что по спутниковому каналу нам сообщили следующее:
«…Особо важно. Конфиденциально. Личность гражданина Германии, прибывшего 29.07.1999 из Ганновера в Москву (аэропорт Домодедово) по документам Отто Валенберга путём негласной дактилоскопии установлена. Это Алекс Шторм, 1918 года рождения, немец по национальности, находится в розыске с 1943 года, разыскивается Интерполом как нацистский преступник, обвиняемый в ряде военных преступлений на территории бывшего Советского Союза, в частности в Белоруссии, а также Польши и ряда других стран. По данным Интерпола, являлся активным членом так называемой зондеркоманды Вольдемара Шварца. Причастен к массовым расстрелам мирных граждан, пыткам и другим преступлениям против человечности. Несмотря на преклонный возраст, при задержании чрезвычайно опасен. В молодости в совершенстве владел приёмами рукопашного боя. Постоянно носит трость слоновой кости чёрного цвета с массивным бронзовым набалдашником и с вмонтированным в тело трости самострелом на пять патронов калибра 9 мм. Умён. В совершенстве владеет десятью или, по другим данным, двенадцатью языками. Легко входит в доверие. Часто при первом контакте представляется учёным секретарём или профессором Сорбонского университета. Охотно и на высоком информативном уровне поддерживает любой разговор, хорошо владеет гипнозом. Владеет глубокими знаниями в различных областях науки и техники. Особенно образован в области медицины и физиологии человека»…
— А всё-таки я была права! — совсем не к месту рассмеялась я и показала Суходольскому язык. — Вот он, второй фигурант с Котельнической набережной! Прямо на блюдечке!
— Не понимаю, чему ты так радуешься? — надулся Мишка. — Тына самом деле, всерьёз считаешь, что этого Алекса так легко спеленать? Полиции сильнейших стран мира не могут его взять уже больше пятидесяти лет, а ты всё на что-то надеешься?
— Телёнок ты, Суходольский, они потому и не могли его арестовать, что просчитать им его было не по силам. А я его вычислила, понимаешь? И генерал это понял сразу. Ты что же, думаешь, наши службы наружного наблюдения просто так его упустили из виду? Нет, Мишенька, что бы ты ни говорил, а такое головотяпство в нашей конторе возможно только по прямому и письменному приказу Тарасова.
— Ты что несёшь? Как он мог нас так подставить? И с кем, по его мнению, я должен осуществлять задержание этого монстра? С тобой, что ли? Да ты без году неделя в отделе, и в оперативных делах, извини, пока сущий младенец! Нет, я немедленно запрошу связь с генералом и спрошу его прямо: как он себе всё это представляет. Они немцев, значит, прошляпили, а отдуваться нам с тобой. А, точнее, — мне.
— Сомневаюсь, что тебе сейчас удастся с ним поговорить. Подсадным уткам связь не положена, тем более спутниковая. Так что, хочешь ты этого или нет, а просчитала его я и брать его за жабры тоже буду я. Так что он — мой! Всё, я отправляюсь спать. Разговор окончен. А ты, пожалуйста, постарайся не проспать. Держись меня, дурачок, и прыгнешь мимо подполковника, сразу в полкаши.
— Совсем рехнулась баба, — только и сумел пробурчать Суходольский, отвернувшись к костру.
Смоленская область, август 1941
В землянке командира партизанского отряда было, несмотря на тёплую погоду, натоплено, поэтому сырости почти не ощущалось. Однако Гудкова бил такой сильный озноб, что даже стакан ядрёной самогонки, спешно принесённый по настоянию комиссара отряда Рыбникова, не унял дрожь во всём теле. Они попали в распоряжение особого партизанского отряда «Дед» случайно, наткнувшись возле железнодорожного полотна на возвращавшихся с задания подрывников Ивана и Матвея. Они и привели малочисленный отряд Гудкова в расположение партизан.
После пятиминутного разговора с комиссаром отряда, бывшим вторым секретарём Смоленского горкома партии Рыбниковым, хорошо знавшим Гудкова ещё до войны, их не стали долго мурыжить вопросами, а просто зачислили в штат отряда и поставили на довольствие. Гудкова же после осмотра врача хотели уложить в имевшийся при отряде небольшой госпиталь, но майор настоятельно попросил сначала обеспечить ему срочную связь с Большой землёй.
— Да пойми ты, Сергей Владимирович, связь будет только послезавтра. Ждём самолёт с Большой земли. Он должен доставить новую рацию и батареи. Наш передатчик вчера во время миномётного обстрела разбило. Ну что я тебе как маленькому всё объясняю. Ложись, отдохни, выспись, наконец. Потерпит твой доклад до завтрашнего вечера. Всё равно пока ничего сделать нельзя. Уж мне-то, своему старому другу, ты поверить можешь?
— Тебе, Степаныч, могу, но информация действительно очень срочная… — еле слышно пробормотал майор и через секунду ровно задышал во сне, уронив голову на стол.
Самолёт не прилетел ни на следующий день, ни на второй и даже ни на третий. Немцы с помощью самолётов-разведчиков, так называемых рам, как между собой прозвали их партизаны, постоянно проводили разведку с воздуха, а потом усиленно бомбили тщательно подготовленные партизанами посадочные площадки, выложенные для приёма самолётов и грузов кострами. Немецкие зенитки круглосуточно контролировали воздушное пространство над партизанским краем, сводя на нет самые отчаянные попытки Большой земли снабдить партизан всем необходимым. Положение отряда с каждым днём становилось хуже и хуже. Уже ощутимо не хватало боеприпасов, продуктов, медикаментов, а дефицит взрывчатки стал просто катастрофическим. Кроме того, немцы практически каждый день предпринимали против партизан карательные операции, местами довольно успешные, а сочувствующие партизанам деревни выжигались дотла. Вскоре в отряде стало известно, что такая небывалая активность немцев обусловлена прибытием в Дорогобуж карательной зондеркоманды под командованием некоего Вольдемара Шварца.
— Будем посылать связного в город, — решил на утреннем совещании командир отряда по прозвищу Дед, — другого выхода я просто не вижу. Городское подполье, конечно, собрало нам, что смогло, но, главное, — появится возможность выйти на связь с Москвой, сообщить новые координаты для отправки нам грузов. Кроме того, как вы знаете, в отряде есть несколько тяжелораненых товарищей, им остро необходимы медикаменты. Решено: в город пойдёт, — командир сделал паузу, как бы обдумывая последнюю кандидатуру, — Елена Веретенникова, она сама вызвалась и я лично не возражаю. Тем более что она — местная.
Собирали Леночку в город всем отрядом. Тоненькая, гибкая как тростинка, одетая к тому же в лёгкий сарафанчик и цветную косынку, из-под которой торчали в разные стороны косички с простыми белыми лентами, Леночка из молодой красивой девушки волшебным образом превратилась в прелестного подростка.
Вечером того же дня она условным сигналом постучалась в дверь дома на Садовой улице, где жила проверенная подпольщица Валентина Павловна, фельдшер городской больницы.
— Ну, здравствуй, красавица, — обрадовалась девушке Валентина, — сейчас соберу на стол. Перекусим и займёмся нашими делами.
За столом Валентина подробно расспросила об отряде, там у неё, как оказалось, воевали два сына, поведала обстановку в городе. Особенно ругалась на толстяка Шварца.
— Никого не жалеет, — сетовала она, — совсем житья от его бандитов не стало. Тебе, красавица, тоже нежелательно днём без надобности в город выходить. Ты девка видная хоть и не дашь тебе больше пятнадцати, а всё одно — попадёшься шварцовским бандитам, заберут к себе в отряд. Они, милочка, никем, даже детьми, не гнушаются. Так что будь очень осторожна. И, знаешь, что? Пожалуй, к связному я сама схожу, а ты пока дома посиди, а то, неровен час, ещё попадёшься им на глаза.
Собралась Валентина буквально за минуту. Накинула платок и, остановившись уже у дверей, сказала:
— Сиди тихо, ко мне вроде гости не захаживают, но если кто зайдёт, тверди, что ты племянница моя с Вязьмы, одна без родителей осталась, вот и добралась к тётке. Всё же я при больнице, со мной тебе сытнее будет. Приехала, если что, сегодня, а в комендатуру отметиться завтра с утра собираешься, хочешь при больнице нянечкой пристроиться. Всё поняла? Да не бойся ты никого, это я так, на всякий случай. Скоро вернусь, думаю, часа за два обернусь. Только сиди тихо, как мышка. Стемнеет, свечу не зажигай. Поняла? Я быстро, — и неслышно притворила за собой дверь.
Леночка присела на кровать, в самый дальний уголок, и, обхватив колени руками, задремала. Разбудил её громкий стук в дверь. Со сна Леночка подумала, что вернулась Валентина, за окнами было совсем темно, и только отперев дверь, поняла, как ошиблась. В горницу неожиданно ввалились двое пьяных мужиков в форме с какими-то странными нашивками на рукавах, девушка таких ещё не видела.
— Валентина! — c порога заорали они. — Cпирт давай! Потом в полутьме разглядели девушку и, гадко ухмыльнувшись, переглянулись.
— А это ещё что за красавица?
— Племянница я, Валентины родной сестры дочка, — девушка попятилась вглубь комнаты, мгновенно почувствовав опасность.
— Что-то не слышал я, чтобы у нашей Валюхи сеструха была, — захохотал один, маленького роста, весь какой-то плешивый, с гнилыми зубами. По-хозяйски прошёл в комнату, зажёг свечу.
— Не, я что-то такое припоминаю… — засомневался второй, крупный, как боров, с маленькими поросячьими глазками на обрюзгшем от беспробудного пьянства лице.
— Из Вязьмы я приехала, — еле слышно пролепетала Леночка, продолжая пятиться назад. В голове билась одна мысль: легенде нужно соответствовать полностью, иначе подведёшь боевых товарищей.
— С Вязьмы, это хорошо, я там в техникуме учился, — вставил первый. — А Валюха где?
— Сейчас подойдёт, к соседке она вышла, — не зная, как себя вести, девушка присела на краешек кровати.
— Точно к соседке или, может, к соседу? — хохотнул боров. — Если к Митричу, то это надолго, — бандит хитро подмигнул Леночке, — дело-то молодое, — и опять противно заржал.
— Ладно, у нас с собой немного самогонки есть, — потёр руки плешивый. — Накрывай, племянница, на стол, у тебя Валюху дожидаться будем. Шварц приказал спирт принести, да без него не возвращаться.
Леночка захлопотала у стола, собирая бандитам нехитрую закуску. Пока она бегала от печки в комнату, где стоял стол, и обратно, боров несколько раз пытался ухватить Лену за коленки. Каждый раз она уворачивалась и мечтала только об одном: поскорее бы вернулась Валентина и этот кошмар закончился. Тем временем бандиты с грохотом поставили винтовки в сенях и расселись за столом.
— Садись, выпей с нами, — приказал плешивый.
— Я не пью, — тихо, но твёрдо ответила девушка.
— Может, ты и ещё чего-нибудь не делаешь? — заржал боров, наливая по второму стакану.
— А чего ты её спрашиваешь? — вдруг разозлился плешивый, давай разложим девку на двоих и проверим.
— И то, верно, — охотно согласился второй.
Леночка с ужасом увидела, как оба бандита поднялись из-за стола и пьяной походкой направились к ней.
— Ты не бойся, мы аккуратно, а то дёргаться начнёшь, себе же больнее сделаешь, — приближаясь, приговаривал боров и вдруг как рявкнул:
— Иди сюда, я за тобой по всей хате бегать не буду!
Леночка замерла на месте. Боров подошёл совсем близко, в лицо девушке ударил тошнотворный запах перегара. Девушка невольно поморщилась.
— А, тебе запах мой не нравиться! Ну тогда давай по-другому, — огромной ручищей он схватил девушку за плечо, развернул к себе спиной и буквально швырнул грудью на стол. На пол посыпались бутылки и тарелки. Леночка попыталась вырваться, когда почувствовала, как бандит задирает подол её сарафана, но силы были слишком неравны. Его липкие руки стали подниматься всё выше, с нечеловеческой силой раздвигая ей ноги. Девушка рванулась последний раз что было сил и потеряла сознание.
Очнулась она оттого, что телега, на которой её везли, несколько раз попала колесом в какую-то канаву и её сильно подбросило на дороге. Леночка открыла глаза и увидела прямо перед собой огромные звёзды. Тёплый ветерок ласково трепал ей волосы и ворошил пахучее сено, на котором она лежала. Ей вдруг стало так хорошо и спокойно, как в детстве, когда отец брал её с собой на сенокос.
— Вроде очнулась, — услышала вдруг она знакомый голос, и ужас снова охватил её. Мелькнувшая вдруг в голове страшная мысль заставила её резко опустить руку между ног и она заплакала от стыда и бессилия. Рука сразу стала мокрой и липкой.
— Точно, пришла в себя, — послышался опять голос. — Ты, как там, жива? А то в обморок вздумала упасть. Сама виновата, не сопротивлялась бы, мы поосторожнее с тобой обошлись бы. А то весь кайф нам обломала. Лежала как мёртвая. Слушай, Петро, а, может, давай ещё разок по очереди ей загоним? Ехать-то ещё долго, а я, честно говоря, ничего в прошлый раз так и не почувствовал, всё равно что на бревне лежал. Эй, девка, ты там как, не против?
У Леночки уже не было сил ни отвечать, ни сопротивляться. «Пусть делают, что хотят, лишь бы это всё быстрее закончилось».
— Да оставь ты девку в покое, ну её к черту, малахольную.
Вскоре телега остановилась и девушка увидела, что они въехали в небольшую деревню. Её ссадили и сразу провели в дом. В горнице ужинало несколько человек. Во главе длинного стола сидел очень толстый старик в немецкой офицерской форме и, опираясь одной рукой на резной деревянный посох с массивным медным набалдашником, другой держал рюмку, по всей видимости, с вином. Подле него сидело ещё несколько немецких офицеров тоже занятых едой. Когда в комнату ввели Леночку, толстяк сразу спросил, как зовут сие милое создание. Леночка, придерживая разорванный от пояса до подола сарафан, хотела было ответить что-нибудь дерзкое, но тут же проглотила язык почти в буквальном смысле этого слова. Рядом с толстяком как ни в чём ни бывало сидел капитан Пустовалов. Сомнений быть не могло. Это был точно он. Правда, сейчас на нём была форма немецкого капитана. Но Леночка узнала бы этого человека из тысяч других, какую бы форму он ни надел. По всему было видно, что Пустовалов тоже узнал Леночку, но вида не подал, только удивлённо изогнул правую бровь. Из этого жеста девушка мгновенно сделала единственно правильный вывод, что, дав понять, что они знакомы, она наверняка очень навредит этому замечательному, храброму и сильному человеку, которого она знала, казалось, тысячу лет. И не было в тот момент на целом свете для неё милее человека. На душе вдруг стало спокойно, легко и радостно.
Девушке предложили поужинать, но она вежливо отказалась, хотя и была голодна, боясь за ужином чем-нибудь нечаянно выдать свои чувства к Пустовалову. Потом ответила на несколько ничего незначащих вопросов и была определена на ночлег в один из домов на окраине деревни. Всю ночь Леночка не сомкнула глаз, надеясь на то, что Пустовалов придёт и внесёт ясность в создавшуюся ситуацию. Так как она была уверена, что он тоже узнал её. Однако, против всех ожиданий, в середине ночи к ней пришёл не Пустовалов, а явился один из её мучителей. Не постучавшись, по-хозяйски он зашёл в спальню, где на кровати, свернувшись калачиком, лежала девушка, зажёг свечу и, бесцеремонно сорвав с неё одеяло, гаркнул:
— Встать! — потом присел и сказал. — Повезло тебе сегодня, такой человек на тебя глаз положил. В общем, одевайся, тебя ждут. И будь с ним поласковее. А на нас зла не держи, если что не так.
Леночке было уже всё равно, кто её ждёт. Она уже поняла, для чего её подняли среди ночи, и потому встала и стала спокойно одеваться, даже не попросив бандита, который пялился на неё во все глаза, отвернуться. Готовая ко всему, она прошла в сопровождении двух немецких солдат на другой край деревни и постучалась в указанный ей дом. Услышав предложение войти, она вошла и чуть не расплакалась от радости. За столом напротив двери сидел капитан Пустовалов и улыбался ей, как старой знакомой, приложив указательный палец к губам. Капитан громко предложил ей вина и, услышав отказ, приказал идти в спальню и раздеваться. На её недоуменный взгляд он ободряюще подмигнул и настойчиво подтолкнул к спальне. Сквозь закрытую дверь Леночка слышала, как Пустовалов отпустил охрану и попросил не тревожить его до восьми часов утра. Потом хлопнула входная дверь, закрылся засов, и девушка поняла, что они, наконец, остались одни.
Они проговорили всю ночь, до самого утра. Пустовалова интересовало абсолютно всё, что происходило с Леночкой и остальными за время его отсутствия. Сначала девушка, рыдая на плече у Пустовалова, взахлёб рассказывала, как её жестоко изнасиловали бандиты. Потом немного успокоилась и, отвечая на чёткие и быстрые вопросы капитана, рассказала, как вместе с Гудковым они оторвались от немцев, как и где спрятали груз, какими маршрутами перемещались дальше. Интересовало его также, как они с Гудковым вышли к партизанам и смог ли Гудков связаться с Большой Землёй и сообщить о месте «захоронки» с грузом. Лена честно рассказала, что в Москве пока ничего не знают о месте нахождения груза. Что её и послали в город с целью встречи и передачи связному только части этих сведений. Однако при стечении определённых обстоятельств она этого сделать не успела. То есть данные о дислокации площадок приёма грузов для партизан передать почти наверняка уже успели, а что касается их автоколонны, то сведения о «захоронке» Гудков, вообще, запретил передавать, боясь утечки информации и не доверяя партизанскому связному в городе. Связной должен был лишь передать то, что сам Гудков находится в партизанском отряде, который дислоцируется в этом районе.
Услышав от Леночки, что о ценном грузе теперь знают только она с Гудковым, он почему-то очень обрадовался, чем несколько озадачил девушку. Но она решила про себя: значит, в планах командования что-то изменилось, и так было нужно.
— А расскажи мне, как ты попала в Гусевку?
Девушка опять начала взахлёб рассказывать, как они грузили раненых солдат в Смоленске, как попали под бомбёжку, как немцы перестреляли всех, кто оставался жив в полевом госпитале на опушке леса, как молодой немецкий солдатик вёл её вдоль сгоревшего дотла поезда мимо последнего, чудом уцелевшего после ночной бомбёжки вагона, вокруг которого почему-то суетились немцы и как всё это время она мысленно прощалась с жизнью.
— А что это за вагон, который уцелел? — внезапно прервал её рассказ Пустовалов.
— Не знаю, нам прицепили его в самый последний момент перед отправлением из Смоленска буквально за минуту до отхода поезда. Я слышала, что вроде бы, в нём везли какие-то важные бумаги. Нет, наверное всё-таки письма.
— Какие ещё письма? — удивился капитан.
— Ну вагон же почтовый, на нём такими большими буквами было написано «ПОЧТА». Что же там, кроме писем, могло быть? Но вот почему его охраняли милиционеры? Я видела четырёх убитых милиционеров на железнодорожной насыпи прямо около этого вагона.
— Номер вагона не запомнила? — встрепенулся Пустовалов.
Поделиться книгой: