Флибустьер

— И она — о, какое счастье! — тоже пока не занята? — поинтересовался я.

— Синьор, вы — счастливчик! — заверил меня трактирщик.

Теперь понятно, у кого учились будущие кискейанцы.

4

В трактире «Севилья» сразу при входе на стене висела табличка с тарифами, утвержденными королевским указом. Складывалось впечатление, что король не знал других денег, кроме реала: один реал за постель, один реал за приготовление пищи, один реал за свечу и ночной горшок… Реал равен двум с половиной су. Восемь реалов или двадцать су — один песо, который был аналогом французского экю, голландского гульдена, немецкого талера, английской кроны. Трактирщик Хуан Пенья, уроженец Каталонии, прослужил несколько лет на галеоне. Начинал матросом, а потом, как человек грамотный и упрямый, дорос до писаря. Эта должность позволила ему перевозить на галеоне в придачу к разрешенным десяти фунтам товаров еще пару раз по столько и ускоренными темпами набирать нужную сумму на покупку трактира. Сюда возил ткани, а в Европу — табак, который стал самым выгодным товаром. Все это трактирщик рассказал мне в первый же день. Поговорить он любил, причем отдувался за троих — себя, молчаливую жену Микаэлу и словно бы немого — я не слышал от него ни слова — затюканного индейца, который откликался на «Эй, ты!». Детей у него не было, поэтому постоянно отгонял от трактира соседских мальчишек. А может быть, потому, что они все вместе производили иногда больше шума, чем он один.

На следующее утро, во время завтрака, состоявшего яичницы, коровьего сыра и молока, Хуан Пенья, узнав, что собираюсь навестить губернатора, поделился информацией о нем.

— Дон Франциско Дукве де Эстрада — очень отважный и влиятельный синьор. Говорят, в тринадцать лет он убил на дуэли другого идальго, который был старше вдвое. Нашего будущего губернатора посадили в тюрьму Толедо, но его никакие стены не удержат. Дон Франциско сумел добраться до Кадиса и с помощью родственников устроиться офицером на галеон. Когда на галеон напали пираты, он один убил полтора десятка или даже больше. Наш премудрейший король, — трактирщик перекрестился и поцеловал ноготь большого пальца правой руки, — простил его, а потом за доблестную службу назначил губернатором. Теперь пираты обходят наш город стороной, а французы бояться высунуться из джунглей.

— А что французы делают в джунглях? — поинтересовался я.

— Охотятся на быков, коптят их мясо, обрабатывают шкуры и продают, — ответил Хуан Пенья. — Дикие люди! Они едят мясо сырым, потому что копченое идет только на продажу! — Он презрительно сплюнул. — Губернатор несколько раз посылал солдат, чтобы выгнать их, но эти подлецы-буканьеры не вступают в открытый бой, прячутся в джунглях и стреляют нашим солдатам в спину.

Партизаны — самые эффективные, а потому и наиболее ругаемые войска.

— А в какой части острова промышляют буканьеры? — задал я вопрос.

— На западе, за горами. Не советую синьору появляться там, — сказал трактирщик.

— А что мне там делать?! — произнес я, хотя были кое-какие сомнения.

Идти в пираты мне не хотелось. Сказалось продолжительное общение с казаками. Надоели мне бандюганы разных национальностей с их вольницей и непредсказуемостью. Тем более, что золотая эра пиратов подходит к концу. Сейчас все страны Европы, имеющие колонии в Америке, начали истреблять морских разбойников, как явление. По крайней мере, на словах. Насколько я помню, в восемнадцатый век переберутся лишь самые отъявленные, и их быстро изведут. Можно было бы заняться морской торговлей, но на большое судно, способное пересекать Атлантический океан и приносить солидную прибыль, у меня не хватает, потому что основа моего капитала — драгоценные камни — здесь стоят дешево, а на маленьком придется слишком долго ковыряться, пока заработаю приличную сумму. Дон Диего де Маркес подкинул мне идею устроиться на службу к испанцам, заняться борьбой с пиратами. С моим-то пиратским опытом могу стать великолепным антипиратом. Говорят, такая работа очень хорошо оплачивается: кроме доли от захваченного приза, еще и вознаграждение за каждого пирата, а за известных — так очень приличное.

К губернатору дону Франциско де Эстрада я пошел вместе со своим потомком. Дон Диего де Маркес уже представился губернатору вчера, но накоротке. Заодно рассказал обо мне, благодаря чему я оказался в числе приглашенных на обед. Я был уверен, что губернатор живет в замке Алькасар де Колон, построенным братом Колумба, вице-королем Вест-Индии. В будущем замок станет одной из главных достопримечательностей города, а сейчас он раза в два больше и основательно запущен. Как мне сказали, пятьдесят две комнаты — это было нормально для вице-короля Вест-Индии, резиденция которого перебазировалась в Мехико, но слишком много для губернатора Эспаньолы. Он живет в относительно новом двухэтажном здании на берегу реки и вдали от собора, хотя обычно в испанских городах эти два здания на одной площади, символизируя единство власти земной и небесной. Вход в резиденцию охраняли четыре аркебузира, использовавшие свое оружие, скорее, как костыли. Ничего не спросили, только проводили нас ленивыми взглядами.

Не понимаю, как можно жить в анфиладах. Ладно бы, только служебные помещения, но ведь и личные покои тоже в них. Если твоя спальня в самом начале, то все, кто живет в следующих комнатах, будут ходить через твою днем и ночью. Впрочем, пока что люди не превратились в отъявленных индивидуалистов, предпочитают постоянно находиться в стаде. Столовая находилась в анфиладе, что справа от входа. Перед ней были две большие комнаты, наверное, гостиные, стены которых украшали шпалеры с церковными сюжетами, а мебель оббита темно-красным бархатом. В этих комнатах нам и пришлось подождать с полчаса, пока подтянутся запаздывавшие гости. Это при том, что и мы сами опоздали минут на пятнадцать. Были приглашены старшие офицеры с кораблей и гарнизона, а также несколько высокопоставленных чиновников. Местные пришли с женами и дочерями на выданье. Среди последних не было ни одной, достойной моего внимания, иначе бы не сидели в девках. Впрочем, дам в колониях катастрофически не хватает, поэтому все они здесь красивые и желанные, из-за чего родители долго кочевряжатся, выбирая зятя породовитее и побогаче.

Столовая посуда и приборы были серебряными, из разряда большие и тяжелые. Как ни странно, прислуга, в отличие от голландской, особо не присматривала, чтобы кто-нибудь по забывчивости не сунул в карман ложку или вилку, пока еще двузубую. Серебро здесь было металлом полудрагоценным, а то и вовсе бросовым. Вилками пользовались все, но всё ещё держали в правой руке. Впрочем, в Америке от этой привычки так и не избавятся: в будущем латиноамериканцы обычно смотрели на мою в левой руке, как на что-то забавное, а менее культурные янки постоянно спрашивали, не левша ли я? Что забавно, во Франции церковь не поощряла вилки, над чем истинные католики испанцы посмеивались. День был постный, поэтому после салата — смеси фруктов и овощей — и гаспачо — холодного супа из помидор, лука, огурцов, хлеба, оливкового масла, перца и чеснока, тоже, кстати, недавно перебравшегося от бедняков к богатым — подали вареную игуану, которая по квалификации священников относится к земноводным. Если бы меня не предупредили, то решил бы, что ем курицу, причем очень хорошо приготовленную, нежную и сочную. Дальше была рыба разных сортов, жаренная, варенная, копченая и соленая, почти без гарниров, но с разными соусами, очень острыми, а на десерт — засахаренные фрукты, вафельные трубочки, севильские оливки, привезенных нами, и зубочистки из какого-то ломкого дерева. Запивали красным вином, тоже привезенным нами. Желающим предлагали местный ром, но пить его отважилась лишь пара гарнизонных офицеров, что, как я понял, говорило об их долгой службе здесь.

После обеда возле каждой девицы образовалось по табуну поклонников, а люди постарше и посерьезнее, готовясь к сиесте, начали играть в карты или, ковыряясь в зубах зубочистками и постоянно сплевывая отломившиеся кусочки, разговоры разговаривать. Зубочистки стали предметом первой необходимости. Наверное, благодаря сахару — главному слуге стоматологов. Кое-кто курил трубку или жевал табак, сплевывая в специальные высокие вазы, стоявшие в каждом углу. Судя по вони, эти сосуды частенько использовались мужчинами и в других целях. Трубки выбивали, где попало, не боясь пожара. Время от времени слуга, наряженный до пояса в золотое, а ниже — в зеленое, приглашал кого-нибудь из гостей на беседу с губернатором. Мой номер был последним.

Дону Франциско Дукве де Эстрада сорока четыре года. Его узкое лицо, благодаря большому напудренному парику, как бы поглядывало из норы на окружающий мир маленькими холодными черными глазами. Не имея косоглазия, губернатор умудрялись смотреть мимо человека, как бы огибая его с двух сторон. Большую часть его одежды составляли белые, накрахмаленные кружева, придавленные на груди толстой золотой цепью с овальным медальоном, на котором был изображен какой-то святой, а на пальцах было столько перстней, что казались золотыми кастетами, украшенными драгоценными камнями. У меня сразу возникла ассоциация с новым русским, который попутал берега и эпохи.

— Так ты, значит, решил отречься от своего короля? — медленно произнося слова, спросил Франциско де Эстрада, глядя как бы в обход меня.

— Я решил еще пожить. Раз уж бог спас меня, хочу выяснить, зачем ему это надо? — сказал я.

— Наверное, чтобы перешел в истинную веру, — предположил Франциско де Эстрада.

— Как знать, — произнес я и добавил: — Если это так, он даст мне знак. Может быть, поспособствует с получением достойного места на службе у испанского императора.

— А какое место ты считаешь достойным? — поинтересовался губернатор.

— Капитаном корабля, пусть даже небольшого на первое время. Я бы мог на нем бороться с пиратами, — сообщил я свои планы на жизнь. — Надеюсь, у вас найдется такой.

— Корабль найти не трудно. Вот только глупо было бы доверить его малознакомому человеку, — поделился он своими сомнениями.

— Чего вам боятся, если остальной экипаж будет из верных вам людей?! — возразил я.

— В том-то и дело, что такой экипаж очень трудно набрать, — ответил Франциско де Эстрада. — Верные мне обленились, не хотят рисковать жизнью, а у остальных только один бог — золотой телец. Они сразу перебегут к пиратам.

— Под моим командованием не перебегут, — заверил я.

— Мне бы твою уверенность… — выплюнув обломок зубочистки, молвил губернатор.

Поняв, что дело все-таки в надежности не всего экипажа, а именно меня, предложил:

— Дайте мне небольшой отряд — и я покажу, на что способен: зачищу от буканьеров западную часть острова. Тогда дороги к пиратам у меня уж точно не будет.

— Интересная идея, — без особого энтузиазма произнес он. — Когда нагрузим корабли, и освободится охрана складов, поговорим об этом еще раз.

Есть такая категория бизнесменов — говоруны. После окончания института я подыскивал работу на берегу. Раз уж получил образование, надо испить все его прелести до дна. И нарвался на говоруна, бывшего сержанта милиции, поднявшегося на торговле водкой и решившего облагородиться издательским бизнесом. Он болтал со мной часа полтора, выпив с десяток чашек кофе и выкурив в два раза больше сигарет, а потом забил стрелку на следующий день.

Когда он в конце третьего этапа собеседования предложил встретиться еще раз, я спросил:

— А зачем?

— Надо поговорить, узнать тебя получше, — ответил бизнесмен.

— Поговорите с секретаршей, — предложил я. — Женщинам не важно, о чем говорить, лишь бы им внимание оказывали, а мне надо деньги зарабатывать, семью кормить, иначе жена начнет говорить даже больше, чем вы.

Закрыв за собой дверь в кабинет, услышал за ней возмущенное:

— С высшим образованием, а такие хамы все!

У дона Диего де Маркеса высшего образования не было. Всего два года промучился под чутким руководством иезуитов, постигая Библию. Наверное, поэтому больше делал, чем говорил.

— Отвезешь меня в Гавану? — спросил я.

В Гаване формировалась эскадра, отправлявшаяся в Европу. «Эспаньольские» галеоны тоже пойдут туда. Попробую на Кубе поискать удачу. Все-таки там самая крупная в Вест-Индии кораблестроительная верфь. Наверняка какому-нибудь испанскому негоцианту нужен толковый капитан. Или с тамошним капитан-губернатором сумею договориться. Если не получится, вернусь на галеоне в Европу.

— Буду рад! — искренне ответил мой потомок.

5

Порадоваться у него не получилось. Не знаю, чем он не угодил губернатору. Наверное, слушал говоруна недостаточно внимательно. Или попал под раздачу, как наиболее молодой из капитанов галеонов.

— Меня оставляют в здешнем гарнизоне! — трагичным голосом сообщил дон Диего де Маркес, придя ко мне в гости через день.

Я как раз собирался пойти на пляж, искупаться в теплом море, поваляться на мелком горячем песочке. Высшее общество еще не дозрело до такого развлечения, только дети бедняков радуются жизни вместе со мной, но на приличном расстоянии, чтобы не нарваться на неприятности. Знатные жители Санто-Доминго смотрят на меня, как на чудака, мягко выражаясь. По их мнению, что еще можно ожидать от человека, который исповедует даже не богопротивное протестантство, а что-то вовсе дьявольское, сродни исламу и иудаизму?!

— За какие заслуги? — поинтересовался я.

— Мое место капитана галеона займет племянник губернатора дон Луис де Эстрада, которому надоело здесь, — ответил мой потомок.

— Помогать родственникам — святая обязанность каждого идальго, — подначил я.

— Тебе смешно, а мне придется провести здесь свои лучшие годы! — чуть не плача, воскликнул он.

— Можно подумать, на галеоне ты проводил время интереснее, — сказал я.

— На галеоне еще хуже, но после следующего рейса я бы получил назначение на берегу, в Кадисе или даже Малаге. Мой отец договорился, — сообщил дон Диего де Маркес. — А теперь все рухнет. Пока мое письмо доберется до отца, пока он задействует свои связи, пока приказ доплывет сюда, пройдет два или даже три года, место будет занято, и придется снова командовать старым галеоном.

— Не расстраивайся. Я, конечно, не испанец, но и у моего народа принято помогать родственникам. Раз так хочешь, останешься капитаном на галеоне, — пообещал я.

— А как ты сможешь помочь?! Губернатор тебя не послушает, — возразил он.

— А что ему останется делать, если племянника ранят на дуэли?! — произнес я.

— Ты хочешь… — начал Диего де Маркес и запнулся.

— Если легко раню его, меня ведь не казнят? — спросил я.

— Если поединок был честным, то нет, — ответил он. — Хотя от губернатора можно всего ожидать…

— Понадеемся на лучшее, — молвил я.

В любом случае сразу меня не казнят, а опыт побега из тюрьмы у меня уже есть. И есть время подготовиться к такому варианту. Надо будет проинструктировать Кике. Он не должен подвести. Слуга все еще является как бы младшим родственником, делит судьбу старшего в горе и радости.

В будущем мне поводилось гостить в испанской тюрьме. Из-за какой-то сволочи (догадываюсь, из-за какой именно, больше он на моем судне не работал), которая оторвала пломбу с кладовой, где хранились сигареты и алкоголь, и настучал таможне. В европейских портах, где цены на алкоголь и сигареты раздуты непомерно из-за грабительских налогов, каждому члену экипажа разрешается иметь на время стоянки в порту пару блоков сигарет и литр алкоголя. Остальное надо сложить в надежное помещение и закрыть на замок, который пломбирует таможенник, чтобы не случился факт контрабанды. Относятся к этому, за исключением Германии, довольно наплевательски. А тут на тебе — таможня привалила сразу с полицией. Обычно испанцы не проявляют служебное рвение. Русская поговорка «от работы кони дохнут» придумана и про них. Прибывший же таможенник явно хотел кому-то что-то доказать. Мои объяснения слушать не стал, сразу составил протокол о контрабанде в особо крупных размерах — пол-ящика сигарет. В Испании, как и в любой другой стране, чиновник всегда прав, а если не прав, то тебе же будет хуже. Меня закрыли на разрешенные законом семьдесят два часа. Чему я не сильно огорчился, потому что испанская тюрьма — это вам не турецкая. Камера на двоих, с туалетом, умывальником и телевизором. Закрывают в ней только во время сиесты и ночью. Все остальное время можешь разгуливать по отведенной зоне, заниматься своими делами. В том числе рубиться в компьютерные игры в специальном салоне. Говорят, позже вай-фай оборудовали, но при мне еще не было. Можно играть в любые настольные игры, в том числе с охраной. Был среди охранников любитель шахмат, с которым мы приятно коротали его рабочее время. Когда хочешь и сколько хочешь, можешь звонить родне и адвокату. Раз в неделю каждому разрешено провести с женой два часа в специальной комнате. Бесплатное и качественное медицинское обслуживание. Душ принимай, когда хочешь и сколько хочешь. Прачечная тоже все время открыта. Стиральный порошок и мыло бесплатно. Кормили, как на убой, причем можешь повыпендриваться и потребовать особую диету, что и делали мусульмане. Если не устраивает кормежка, можешь покупать еду, кроме алкоголя, в тюремной лавке, где цены не отличаются от вольных. На неделю разрешено получать семьдесят евро. В общем, рай для нищих и шутов. Я переданные адвокатом семьдесят евро не успел потратить, потому что вышел на пятый день, что, по мнению моего пожилого русского сокамерника, который сравнивал испанскую тюрьму с советским домом отдыха для партактива и коротал в ней время до наступления российской пенсии, было чудом. Обычно семьдесят два часа из-за маньяны растягиваются до семидесяти двух дней или даже недель. Постарался судовладелец, который знал, что лучший в Испании адвокат — это не тот, кто умнее и опытнее, а тот, кто в родстве с судьей.

— Где можно будет завтра утром встретиться с доном Луисом де Эстрада? — спросил я своего потомка.

— Скорее всего, будет играть в мяч в саду рядом с домом губернатора, — ответил он.

— Завтра утром буду искать там тебя, и будет хорошо, если тебя там не окажется, — посоветовал я.

— Я поплыву на галеон за своими вещами и вернусь только к обеду, — сказал он.

— Правильное решение, — похвалил я.

Дон Луис де Эстрада имел такое же узкое лицо и черные глаза, как у дяди, но смотрел в упор, словно пытался пробуравить человека, заглянуть, что там у него внутри. Обычно так смотрят те, кто плохо разбирается в людях. В моде он тоже плохо разбирался, потому что имел густые усы и бороденку, какие я больше ни у кого не видел. Наверное, подражает какому-нибудь знаменитому предку. Кто-то мне говорил, что в роду у губернатора было аж два генерала. На голове парик, обсыпанный мукой. Дон Луис де Эстрада, раздевшись до рубахи из тонкого белого плотна, играл во что-то среднее между лаун-теннисом и бадминтоном. Рубаха была не первой свежести, с большими пятнами пота подмышками. Мука обсыпалась с парика и, смешиваясь с потом, оказывалась на вороте, отчего последний был грязен, засален. Испанцы все еще главные грязнули Европы. И если французы сейчас борются с этим недостатком хотя бы с помощью духов, испанцы продолжают стойко чтить традиции предков. Их поддерживают англичане с голландцами, но по другой причине: духи они считают колдовским зельем, отвратным для истинного христианина. Битами были палки, похожие на маленькие весла. Играл племянник губернатора хорошо, точнее сказать, лучше своего соперника. Судя по хитроватому лицу последнего, тот поддавался.

— Резче надо бить, — посоветовал я дону Луису де Эстрада под руку, когда он промазал.

— Я сам знаю, как надо бить! — огрызнулся идальго.

Когда он промазал еще раз, я порекомендовал ему держать биту выше.

— А почему бы тебе не заткнуться?! — грубо бросил он.

Наблюдавшие за игрой три молодых офицера напряглись, словно услышали звук взводимого курка. Мне, как иностранцу, позволили бы проглотить оскорбление, если бы я сделал вид, что не понял его. Но я не сделал.

— Надеюсь, вы погорячились и извинитесь? — довольно милым голосом задал я вопрос.

Я был уверен, что он не извинится в присутствии своих друзей-приятелей. Понты — это святое.

— Я не погорячился, и извиняться перед каким-то еретиком не собираюсь! — надменно выпалил дон Луис де Эстрада.

Теперь все свидетели подтвердят, что я всячески пытался избежать поединка, но мой противник пер буром.

— Надеюсь, шпагой вы владеете лучше, чем битой? — язвительно бросил я. — Не подскажите, где мы сможем это проверить?

— Да прямо здесь, — кипя от злости, предложил он.

— Кто-нибудь из вас окажет мне честь, став моим секундантом? — обратился я к трем офицерам-зрителям.

Секунданты, если хотят, тоже сражаются между собой. Если же они приятели, как в данном случае, то будут просто наблюдать, чтобы бой был честным. Поэтому я и посоветовал дону Диего не Маркесу не появляться здесь. Не дай бог, погибнет — и получится, что я зря старался.

Все трое посмотрели на дона Луиса де Эстрада, давая ему еще один шанс избежать дуэли. Если он даст им знак не становиться секундантом, мне придется поискать кого-нибудь другого, что займет время, позволит успокоиться и дать уговорить себя отказаться от дуэли.

— Мигель, будь добр, окажи честь этому… — демонстрируя презрение ко мне, обратился племянник губернатора к ближнему ко мне офицеру, обладателю тонких и вытянутых в линию усов.

Шпагу мне одолжил дон Диего де Маркес. Вороненый клинок изготовлен в Толедо. Он примерно на сантиметр короче, чем у противника, но меня это не пугает. Чаша позолочена, сияет на солнце. То, чем люди убивают друг друга, должно быть красивым, иначе смерть покажется заурядной.

Испанцы предпочитают почти прямую стойку и маленький выпад. Выходя на дистанцию, сгибают правое колено и выпрямляют левое. Любят ударить по голове, а потом уколоть между глаз или в шею. Тренируясь с родственником, я наработал несколько вариантов ответных уколов. При этом не стал показывать все, на что способен, чтобы не догадались, что дуэль не случайна. Я даже позволил сопернику почти уколоть меня и, когда он переставлял правую ногу за левую, чтобы отступить, сделал ответный укол, попав немного ниже правой ключицы. Такая рана не смертельна, если только очень не повезет (или повезет?), но заживать будет долго. Я еще не выдернул вороненый клинок, а белая рубаха вокруг него уже пропиталась алой кровью. Еще больше ее полилось, когда сталь легко выскользнула из плоти. Я сделал два шага назад и поднял шпагу в салюте, знаменуя победу и предлагая прекратить поединок. Раненый вправе принять предложение или продолжить бой.

Дон Луис де Эстрада не сразу отреагировал на мой салют. Он все еще не верил, что ранен. То есть, он видел кровь и, наверное, чувствовал боль, но не врубался, что оказался слабее противника. Как догадываюсь, это его первая настоящая дуэль и серьезная рана, после которой расстаются с наивной уверенностью, что тебя никогда не победят и не убьют. Племянник губернатора попробовал поднять шпагу выше, чтобы продолжить бой, но вдруг внутри него как бы повернули выключатель, смуглое лицо мигом побелело, словно вся мука с парика свалилась на него, шпага выпала из руки, а сама рука безжизненно обвисла.

— Ты ранен, Луис! — то ли удивленно, то ли огорченно воскликнул его секундант, бывший соперник по игре в мяч. — Надо срочно идти к врачу!

— Пожалуй, ты прав, — тихо и без эмоций молвил дон Луис де Эстрада, прижав левую ладонь к ране.

Что ж, держался он хорошо, не отнимешь.

6

В тюрьму меня не посадили. Губернатор Франциско де Эстрада сделал вид, что ничего особенного не случилось. По нынешним испанским меркам, действительно, это было рядовое событие. Два идальго поспорили и выяснили на шпагах, кто из них прав. К тому же, проспоривший и был инициатором поединка. Я подождал два дня, а потом возобновил походы на пляж, прогулки по городу и окрестностям, визиты к знакомым, в основном к офицерам галеона, жившим в припортовых трактирах. У них я теперь в особом почете. Как ни странно, большинство из них ни разу не дрались на дуэли. Когда ставка — жизнь, играют редко.

Все хорошее кончилось на восьмой день, всего за сутки до отплытия галеона. Я завтракал в трактире яичницей с копченым мясом, запивая местным пальмовым вином — мутной сладковатой бражкой с крепостью пива. Воду здесь пить опасно, чай пока не прижился, кофе, какао и козье молоко я не употребляю, коровье молоко не достанешь, пиво не делают, для рома рановато, а виноградное вино стоит раз в десять дороже пальмового, что, по мере уменьшения моего золотого запаса, становится все более весомым аргументом в выборе еды и питья. Впервые пробовал пальмовое вино в будущем в Индонезии. Там оно называлось туак и не воспрещалось к употреблению мусульманами, потому что изготовлялось не из винограда.

У вошедшего в трактир дона Диего де Маркеса на лице была вся мировая скорбь. Я решил, что племянник губернатора выздоровел слишком быстро и таки стал капитаном галеона. Видимо, придется нам вместе воевать на суше.