Эффективность метода поштемпельного анализа для атрибуции нумизматического материала XV в. оказалась невероятно высока, и это подтверждают и другие исследования. Этим методом воспользовался В.П. Лебедев, изучая Новобулгарские серебряные монеты Шадибека и Пулада [Лебедев, 2007, с. 19]. Методом поштемпельного анализа исследовались несколько новых типов монет Керим-Бирди, время чекана ограничено 815/1412-1413 г., установлена штемпельная связь для анонимных монет типа:
Используя этот метод, Н.М. Шарафеев на МНК IV, проходившей в Болгаре в 2005 г., поставил вопрос о тождестве монетных дворов Иль Уй Му’аззам и Орду Му’аззам, имеющих, по его выкладкам, штемпельные связи [Шарафеев, 2008, с. 55–56].
Р.Ю. Рева, А.А. Казаров и В.Б. Клоков опубликовали реконструкции штемпелей Джаббар-Бирди в Хаджи Тархане 817/1414-1415 г., штемпели и штемпельные связи до этого неизвестного чекана Джаббар-Бирди и Сайид-Ахмада I в Сарае, а также чекан в Орду Му’аззам в 819/1416 г. некоего Гийас ад-Дина, на роль которого могут претендовать два правителя: либо Гийас ад-Дин — сын Шадибека, либо Гийас ад-Дин — отец Хаджи-Гирея [Рева и др., 2009, с. 78–80; Рева, Казаров, 2013, с. 60–75].
На конференции в Санкт-Петербурге был прочитан доклад «Монеты хана Ибрахима» (2012 г.), в котором исправлены некоторые неточности в работах А.Г. Нестерова [Нестеров, 1990, с. 29–30; Нестеров, 2001, с. 274]. Монеты отнесены к чекану хана Ибрахима, внука Хаджи-Мухаммада, представлены новые неописанные типы монет, предложены варианты прочтения одного из его монетных дворов, указано примерное время чеканки. В 2013 г. одновременно увидели свет статьи, посвященные чекану до того незамеченного эмитента хана Муртазы, сына Ахмата [Казаров и др., 2013, с. 53–58, 148–149; 2013а, с. 340–377]. В этом же году были опубликованы компьютерные реконструкции штемпелей монет шибанидских правителей джучидского улуса: Махмуда-Ходжи, Махмуда сына Хаджи-Мухаммада, его сына Ибрахима (Ибака) и Абул-Хайра [Рева, 2013, с. 56–58]. Поднят вопрос о вероятности существования чекана и самого Хаджи-Мухаммада, также приведены ссылки на опубликованные монеты Мухаммада Шейбани в Бухаре и Самарканде в 906 г. х., которые соответствуют 1500–1501 г. н. э., т. е. последнему году XV в. [SNAT XVa, 2008, № 368, 1159].
В течение двух последних десятилетий введены в научный оборот и сведения о находках кладов монет XV в. [Гончаров, Алексеенко, 1998, с. 77; Волков, 2011, с. 64–68; Гончаров, Тростьянский, 2004, с. 94–95; Колызин, 2003, с. 95–97; Лебедев, Тростьянский, 1997, с. 78–86; Лебедев, Мухаметшин, 1997, с. 75–77; Лебедев и др., 2011, с. 89–93; Лебедев, Клоков, 2012, с. 138–142; Майко, 2003, с. 97–98; Майко, 2007; Настич, 2000, с. 78–80; Настич, 2002, с. 90–92; Пачкалов, 2000, с. 19–23; Сингатуллина, 2006, с. 215–216; Тростьянский, 2005, с. 157–158; Фомичев, 1999, с. 69–70; Федоров-Давыдов, Фомичев, 2004, с. 270–278; Фомин, 2012, с. 66–80 и т. д.]. Конечно, это не все опубликованные клады, и тем более далеко не все известные нумизматам клады джучидских серебряных монет XV в. Информация об основной массе кладов опубликована в сводках Г.А. Федорова-Давыдова и А.В. Пачкалова, а также в отдельных публикациях других авторов [Федоров-Давыдов, 1960, с. 94–192; Федоров-Давыдов, 1963; Федоров-Давыдов, 1974; Федоров-Давыдов, 1965, с. 179–219; Федоров-Давыдов, 1990, с. 102–103; Пачкалов, 2002, с. 178–210; Пачкалов, 2004, с. 158–171; Пачкалов, 2012, с. 124–130; Пипериди, 2008, с. 70–72]. Однако подавляющее большинство кладов опубликовано кратко, т. е. без изображений (фотографий) монет, что делает невозможным проверку правильности атрибуций. Это очень существенный момент для изучения данного вида нумизматического источника, поскольку накопленная на настоящий момент информация позволяет существенно корректнее атрибутировать чеканное серебро, а, значит, и точнее оценить не только состав клада, но и время его сокрытия. В результате в научный оборот оказалось введено не так много кладов, пригодных для полноценного анализа, и работу по их фиксации и качественной публикации необходимо продолжать. Кроме того, еще много кладов в неразобранном состоянии находится в различных местных музеях, и они ждут своих исследователей.
Нумизматика Крыма XV в. — это особый раздел джучидской нумизматики. Несмотря на существование упомянутых выше работ О. Ретовского, нумизматы иногда находят новые монеты с именами неизвестных ранее эмитентов, а также неизвестными прежде названиями монетных дворов или годов чеканки. В качестве примера можно привести несколько работ К.К. Хромова [Хромов, 1997, с. 21–22; 1997а, с. 25; 2005, с. 101–106; 2013, с. 378–416]. Большой вклад в развитие крымской нумизматики XV в. внес В.П. Лебедев. В ряде работ он показал все известные на момент публикации типы монет Крыма [Лебедев, 2000, с. 10–23; Он же, 2000а, с. 32–35; Он же, 2000б, с. 10–14; Он же, 2000в, с. 1–48; Он же, 2002, с. 139–149].
Как видим, по приведенным материалам отчетливо прослеживается отсутствие нумизматических исследований по второй половине XV в. Это нетронутый пока пласт нумизматической информации.
§ 2. Лингвистические источники
Письменные источники представляют особую ценность для изучения наиболее полной картины состояния языка в определенные периоды его функционирования. Исследователи, обращающиеся к истории татарского народа XV–XVI вв., констатируют скудность источников этого периода, дошедших до наших дней.
Поэмы «Тухфа-и мардан» (1539) и «Нур-и содур» (1542) поэта Мухаммедьяра, крупнейшего представителя татарской литературы XVI в. — хорошо известные и в целом неплохо изученные произведения периода Казанского ханства. При рассмотрении языка данного этапа, многие ученые обращаются к поэмам Мухаммедьяра как к самым значительным произведениям того времени. Эти произведения отражают широкую картину лексического состава, фонетической системы и морфологического строя татарского литературного языка XVI в.
Творчество Мухаммедьяра давно привлекло внимание ряда серьезных исследователей. Он стал известен ученому миру в первой половине XIX в., когда профессор Казанского университета И.Н. Березин (1846) нашел в рукописном отделе Ленинградского музея его поэму «Тухфа-и мардан» («Дар мужчинам») и опубликовал некоторые отрывки. Вторая поэма Мухаммедьяра «Нур-и содур» («Свет сердец») была обнаружена татарским писателем и ученым Н. Исанбетом лишь в 1940 г., который опубликовал отрывки из найденной рукописи и дал атрибуцию. К сожалению, произведения Мухаммедьяра дошли до нас не в авторском оригинале. В рукописных хранилищах разных городов нашей страны имеется несколько списков. Три списка поэмы «Нур-и содур» и один список «Тухфа-и мардан» хранятся в Санкт-Петербургском филиале института востоковедения Российской академии наук. Там обнаружены самые полные рукописи обеих поэм.
В поэтическом сборнике «Бакырган китабы», своего рода антологии средневековой тюркской суфийской поэзии, представлено и творчество татарского поэта-суфи Кул Шарифа. Творческое наследие Кул Шарифа известно нам по нескольким памятникам. Описанием, исследованием и публикацией его произведений занимался А. Шарипов [Кол Шəриф, 1997]. Авторы первого тома «Татар əдəбияты тарихы» приводят сведения о татарском писателе Мухаммедшарифе, жившем в Казани в XVI в. [Татар əдəбияты, 1984, 294 б.]. Ученые М. Ахметзянов (1995), А. Шарипов (1997), Д. Исхаков (1998) считают, что вышеупомянутый Мухаммедшариф — автор «Зафəрнамəи вилаяте Казан» и Кул Шариф — один и тот же человек. В 1965 г. в Турции в фондах библиотеки «Зьетин огуллары» в Тавшанлы, около города Кутахия, была обнаружена рукопись, где на листах 60а-64б приведено сочинение «Зафəрнамəи вилаяте Казан». М. Ахметзянов считает, что стихи памятника написаны на татарском литературном языке того времени, в них мало непонятных слов, но есть места, которые написаны на арабском и персидском языках [Əхмəтҗанов, 1995а, 12 б.].
В истории Казанского ханства одним из ханов, покровительствующих литературе, был Мухаммад Амин, который сам был поэтом.
В воссоздании более точной и объективной картины состояния татарского языка на определенных этапах его развития памятники деловой письменности играют не последнюю роль. Традиции делового стиля старотатарского литературного языка, ставшего в Средние века одним из активных стилей языка, своими корнями уходят далеко в историю. Необходимость изучения документов делового языка и значительность его воздействия на процессы формирования и становления норм татарского языка неоднократно подчеркивались в трудах ученых, посвященных данной проблеме (М. Усманов, Ф. Хисамова, А. Маннапова и др.).
Памятники деловой письменности периода Казанского ханства часто оказываются в поле зрения ученых. Среди них достойны внимания ярлыки Ибрагим-хана и Сахиб-Гирей-хана. Первым заметил ярлык Ибрагим-хана в Государственном архиве в Москве аспирант КГУ Р. Степанов. Описанием, исследованием и публикацией данной рукописи занимались М. Усманов, Ш. Мухаммедьяров, Ф. Фасеев, И. Мустакимов. В 1965 г. М. Усманов, Ш. Мухаммедьяров, Р. Степанов публикуют в журнале «Казан утлары» статью «Яңа ярлык». О языке и о некоторых терминах ярлыка была дискуссия в прессе [Госманов, 1965]. Транскрипция ярлыка и русский перевод были выполнены Ф.С. Фасеевым [Старотатарская, 1982], далее И.А. Мустакимовым [Мустакимов, 2010а].
Второй ярлык — знаменитый ярлык Сахиб-Гирей-хана, который являлся в 1521–1524 гг. Казанским, а в 1532–1551 гг. Крымским ханом. Данный памятник привлекал внимание многих ученых, таких как М. Худяков, Г. Рахим, Г. Губайдуллин, А. Баттал-Таймас, Ш. Мухаммедьяров, М. Усманов и др., которые оценили этот памятник как ценный источник для изучения истории Казанского ханства. Первые сведения о языке ярлыка приводит С. Вахиди, который и нашел его. Ученый, сравнивая данный ярлык с ярлыком Тимур-Кутлуга, определяет, что «язык Тимур-Кутлуга походит на язык Сахиб-Гирея, т. е. написан на кыпчакском языке. Конечно, в стиле заметно влияние османско-арабское». В «Вестнике научного общества татароведения» автор уточняет свое мнение о языке памятника, пишет, что «кроме названий должностей, еще некоторые названия податей и налогов в ярлыке выражены также по-арабски и по-персидски. Остальные слова общетюркские» [Вахидов, 1925а, с. 36]. Отдельные аспекты изучения ярлыка освещены в работах М. Усманова, Ф. Хисамовой, И. Мустакимова [Мөстəкыймов, 2003; Мустакимов, 2013б] и др. И. Мустакимов, рассматривая ярлык Казанского хана Сахиб-Гирея в контексте официальных актов Золотой Орды, Крымского ханства, а также державы Ильханов и государств Тимуридов, отмечает, что «ярлык Сахиб-Гирей-хана написан на литературном языке Золотой Орды — „поволжском тюрки“» и обращает внимание на то, что в нем «больше арабско-персидских слов по сравнению с другими ярлыками ханов Золотой Орды и Крыма» [Мөстəкыймов, 2003, 19 б.]. Укрепить полученные результаты также дает возможность изучения исторических документов, написанных в Крымском, Касимовском, Астраханском и Сибирском ханствах и Османской Империи [Le khanat, 1978; Документы, 2008; Зайцев, 2009а].
Эпиграфические памятники предстают как составная часть огромного историко-культурного и духовного наследия татарского народа, они отражают высокую культуру народа и цивилизованность общества. Результаты исследований эпиграфических памятников периода Казанского ханства послужат ценным материалом в деле изучения старотатарского языка данного периода [Рахим, 2008; Мухаметшин, 2008; Гариф, 2010].
Для определения языковой ситуации, языковых процессов этого периода, бесспорно, не последнюю роль играют внесенные извне памятники, созданные в XV–XVI вв. Такие памятники распространялись среди татарского народа и «играли важную роль в создании общего культурного фона эпохи, а также существенным образом влияли и на языковую ситуацию» [Хисамова, 2012, с. 35].
Важную роль играли двуязычные словари, они предназначались для того, чтобы облегчить толкование текстов. Использование их известно с древних времен. Исследование глоссариев имеет большое значение, так как дает основу для изучения лексических, фонетических и грамматических явлений старотатарского языка; дает возможность исследовать текст памятников того периода; показывает лексикографическое описание языка того времени. «Арабско-тюрко-татарский словарь» обнаружил известный татарский археограф С. Вахиди в 1928 г. в деревне Куюк Спасского кантона. Рукопись состоит из 294 страниц по 7 строк на странице. Список памятника в настоящее время хранится в отделе редких книг Научной библиотеки им. Н.И. Лобачевского. В «Арабско-тюрко-татарском словаре» арабские слова пишутся горизонтально, а под ними под наклоном — перевод на тюркский язык. Слова расположены в алфавитном порядке. Данный порядок относится не только к начальной букве слов, но и к последующим. Есть предположение, что данный словарь — словарь к Корану. В 1965 г. И. Авхадиев опубликовал статью «Арабско-тюркский словарь XVI века» [Авхадиев, 1965], в дальнейшем данный словарь не был объектом специального изучения. Лишь в 2003 г. мы в нескольких статьях затрагивали некоторые аспекты языка данного памятника [Кадыйрова, 2003, Кадирова, 2012].
Остается малоизученным еще один памятник XVI в. — «Маджмаг ал-кавагыд» («Сборник правил»), который написан в 1542 г. [Дмитриева, 2002, с. 115]. Он долгое время использовался как учебник в казанских медресе и свидетельствует о высоком развитии математического образования в Казанском ханстве. Это редкое сочинение содержит свод почти всех арифметических правил, бытовавших в древности. Книга состоит из трех частей, и каждая часть делится на главы. В. Беркутов в статье «Борынгы кулъязма» утверждает, что автор трактата — один из кипчаков, который жил в Поволжье, а потом по каким-то причинам переселился за Дунай.
По мнению В. Беркутова, «рукопись написана на древнем тюрко-кыпчакском языке» [Беркутов, 1968, 28 б.]. А. Хайруллина, исследуя формирование и развитие математических терминов в татарском языке, также упоминает данный памятник и отмечает, что «арифметический трактат Ахмаджа Хаджи Мухетдин Мухаммата написан на древнетюркском языке, основные арифметические понятия выражены арабско-персидскими единицами» [Хайруллина, 1996, с. 8].
Следующий памятник — Тафсир Корана — был обнаружен в 1958 г. в Казани, в настоящее время хранится в фонде Национального музея Республики Татарстан. Памятник написан в 913 г. по хиджре, по григорианскому календарю — в 1508 г. Рукопись хорошо сохранилась, содержит 856 листов.
Об этом памятнике культуры в научной литературе упоминается мало. Авторы труда «Борынгы татар əдəбияты» («Древняя татарская литература») относят его к «произведениям разного содержания, которые были привнесены с Востока и Средней Азии, вследствие экономических и культурных отношений с ними, и были распространены путем переписывания образованными людьми из рук в руки», и подчеркивают, что этот источник важен тем, что «он написан на старотюркском языке татар» [Борынгы, с. 340–341]. Эта рукопись упоминается в отдельных трудах известного филолога Дж. Зайнуллина, информация о ней приводится и в докладе его докторской диссертации [Зайнуллин, 1999, с. 30].
Автор Тафсира Корана сначала дает разъяснение причины написания данного труда. Он сам же спрашивает:
Арабская часть аятов написана красными чернилами, только в отдельных случаях харакаты (вспомогательные значки, огласовки) — черными чернилами. В начале каждой суры, на слове «бисмиллях», в каждом случае, буква س (син) написана на всю длину строки, а это дает возможность легко найти каждую суру.
В рукописи почти нет исправлений, текст написан аккуратно, и заметно, что это почерк одного человека. Все же имеется несколько исправлений. Например, 41-й лист написан наполовину и перечеркнут, но его не выбросили, текст продолжается с нового листа. В некоторых листах наблюдается присутствие записей другими почерками. Выражение «Бине Гильметдин Ибрагим оглы» («Ибраhим углы бине Гыйльметдин торыр») на 3-й странице приведено в двух местах. Мы считаем, что такие записи оставили хозяева рукописи. На полях имеются строки другого содержания. К примеру, на 48-й странице написано:
В тафсире даются разъяснения всем сурам, начиная от суры «Йа-син» и до последней суры «Ан-Нас». Таким образом, можно предположить, что данная рукопись — вторая часть единого труда, который состоит из двух частей. Разъяснения аятам даны подробные, точные и дополнены отдельными событиями. Например, в тафсире разъяснения к суре «Йа-син» даются на 6-44-й страницах, а последующий аят «Ас-Сафат» занимает страницы 44–86.
Результаты исследования языковых материалов данных источников дают возможность представить состояние и функционирование старотатарского языка периода Казанского ханства.
§ 3. Вещественные источники
Изучение материальной культуры татарских государств XV–XVIII вв. тесно связано с археологическими, эпиграфическими и нумизматическими исследованиями. Степень исследованности вещественных источников для каждого из татарских государственных образований неравномерна. Наиболее хорошо изученными являются объекты материальной культуры Сибирского и Казанского ханств [Ситдиков, 2013; Матвеев, Татауров, 2011; 2011а]. Имеются обширные данные о материальной культуре отдельных городов: Сарайчик, Солхат, Бахчисарай, Хаджи Тарахан, Касимов и др. В целом вещественные источники по истории татарских государств находятся на разной стадии систематизации и носят в значительной степени фрагментарный характер.
Большая часть источников по истории Казанского ханства обобщена и введена в научный оборот. Впервые материалы археологических исследований Казанского ханства публикуются в работах Н.Ф. Калинина в 1920-1950-е гг. [Ситдиков, 1999б]. Им была собрана обширная информация о культурном слое Казани, совместно с Г.В. Юсуповым, А.Х. Халиковым организовано обследование памятников эпохи Казанского ханства, изучен эпиграфический материал [Калинин, 1927; 1954; Юсупов, 1960].
Во второй половине XX в. проводятся планомерные археологические исследования многих памятников болгаро-татарского времени, что позволило получить новые сведения о материальной культуре Казанского ханства. В числе изученных такие известные памятники, как Казанский Кремль и прилегающие территории, Камаевское городище и Русско-Урматское селище, Елабужское городище, Болгарское городище и др.
В начале 1970-х гг. Р.Г. Фахрутдиновым были определены приоритетные задачи по изучению материальной культуры Казанского ханства [Фахрутдинов, 1973]. Многие высказанные им проблемы были реализованы в последующих исследованиях, некоторые вопросы в свете новых данных получили иное звучание, ряд поставленных задач остался не решенным и сохраняет свою актуальность и сейчас.
Уникальную информацию о материальной культуре Казанского ханства дает изучение Казани. Исследования культурных напластований города были начаты казанскими археологами Казанского университета еще в 70-е гг. XIX в. [Халиков, 1983]. Значительные результаты были достигнуты в 1920-1970-е гг. Огромный вклад внесли Н.Ф. Калинин, А.Х. Халиков [Ситдиков, 1999, 1999б, 2006; Халиков, 1983]. Благодаря их работам были выявлены слои болгаро-татарского времени, установлено домонгольское время возникновения города, открыты крупные архитектурные объекты ханской Казани [История Казани, 1988].
Новый уровень в изучении Казани связан с археологическими исследованиями 1990-х гг. Под руководством Ф.Ш. Хузина была разработана программа изучения города [Хузин и др., 1995]. В рамках ее реализации до 2005 г. раскопами было изучено более 50 тыс. кв. м. Были вскрыты ханский дворец, мавзолей, ханская мечеть и мечеть Кул Шарифа, а также каменные фортификационные сооружения ханского двора. В результате исследований был получен материал, проливающий свет на прошлое башни Сююмбеки [Егерев, 1928; Ситдиков, 2013; Саначин, 2002].
Несмотря на достигнутые успехи, в изучении ханской Казани сохраняется и ряд существенных проблем, связанных с изучением материальной культуры, архитектуры и планиграфии средневекового города [Егерев, 1928; Ситдиков, 2013; Дульский, 1943; Дульский, 1929; Губайдуллин, 2002]. Выявленные в ходе раскопок крупные ранее неизвестные сооружения и уличная застройка Кремля показывают градостроительные особенности города и этапы его реконструкций.
Принципиальное значение имеет изучение керамического материала, а также выявление производственных сооружений по ее изготовлению на территории Казани и других памятниках этого времени. По данной проблеме имеются публикации, сделанные по материалам других поселений Т.А. Хлебниковой и Н.А. Кокориной [Хлебникова, 1978; Хлебникова, 1988; Кокорина, 1995 и др.]. Для напластований эпохи Казанского ханства характерна керамика, сформировавшаяся на основе традиционных форм болгарского времени. Отмечается реминисценция домонгольских традиций.
Производственные сооружения по изготовлению керамики этого времени в Казани пока не выявлены. Относительно неплохо изученными являются материалы гончарной мастерской XV в. на Русско-Урматском селище [Кокорина, 1995; Кокорина, 1999; Кокорина, Фахрутдинов, 1999]. По мнению Н.А. Кокориной, в период Казанского ханства на основе предшествующих традиций идет формирование новых черт.
Особой проблемой в изучении керамического производства является вопрос о местном изготовлении поливной посуды. Возможно, местом ее производства является Казанское ханство, но окончательное решение вопроса требуют более глубокого исследования. В числе основных производств, представленных большим количеством находок, можно назвать изготовление кожи и кожевенных изделий, которые в последние годы стали объектом значительных обобщений. Остаются открытыми и вопросы о металлургическом производстве Казанского ханства, представленных большим разнообразием изделий из культурных слоев памятников этого времени. Отдельным объектом исследований становились изделия казанских ювелиров и резчиков по металлу.
К сожалению, специальных исследований изделий из цветного и черного металла, а также технологии их производства пока не проводилось. Изучение проблем металлургии и связанной с ней продукцией дали бы возможность раскрыть уровень развития одного из ключевых производств, иллюстрирующего состояние развития общества в целом.
Решение широкого круга задач по археологии Казанского ханства предполагает осуществление исследований, направленных на выявление археологических объектов эпохи Казанского ханства. Благодаря анализу письменных источников, Е.И. Чернышеву удалось локализовать около 700 селений этого времени [Чернышев, 1971]. Многие из населенных пунктов существуют и поныне. Археологически выявлено около 130 объектов, значительная часть которых — это некрополи [Археологическая карта, 1981; Фахрутдинов, 1975].
Развитие Казанского ханства как любого государства было связано с четкой структурой управления, в которой важное место, несомненно, занимали города [Ермолаев, 1982]. В отечественной историографии данный вопрос всегда имел неоднозначное решение, доходя до полного отрицания существования городов [Шавохин, 1988]. Последние десятилетия исследований позволили выявить наличие культурных напластований ханского времени в Лаишеве, Болгаре, Биляре, Свияжске, Алабуге, Русско-Ураматском селище и др. [Ситдиков, 2013; Руденко, 2004; Валиуллина, 2004; Хлебникова, 1978 и др.]. Благодаря раскопкам удалось установить и преемственный характер развития этих поселений с домонгольского времени, в том числе и Арска. Данные наблюдения позволяют говорить о формировании городской культуры ханского времени на основе традиций болгарского и золотоордынского времени. Несмотря на значительные политические, экономические и социальные потрясения поселения продолжали свое существование. Это свидетельствует об устойчивой социально-экономической структуре и системе расселения, сложившейся еще в домонгольское время. Можно предположить, что и система управления Казанским ханством сохраняла предшествующие традиции. Именно городские центры являлись военно-административным и экономическим сосредоточением государственной власти, а преемственность их размещения указывает на сохранение традиционных форм управления. Изучение ранее выявленных поселений Казанского ханства и позднезолотоордынского времени позволит расширить понимание системы управления ханством.
Аналогичные исследования по изучению поселенческих комплексов на территориях других татарских государств не значительны. Наиболее полный материал представлен по изучению Сибирского ханства, где археологически исследованы многие городища [Матвеев, Татауров, 2011; 2011а; Адамов, 1995; 1998; 2000 и др.]. Результаты изучения позволили создать более полную картину об организации хозяйственной жизни Сибирского ханства и ее границах.
К числу городов других татарских государств, по которым накоплен обширный археологический материал, относятся Сарайчик, Касимов, Бахчисарай и Хаджи Тархан [Гузейров, 2004; Грибов, Ахметгалин, 2010; Самашев и др., 2008 и др.]. К сожалению, хронология вещевых комплексов из этих памятников XV–XVI вв. плохо представлена. Это ограничивает возможности анализа и сопоставления материальной культуры этих городов.
Экономическое положение средневековых государств в значительной степени зависело от уровня развития торговых отношений. Одним из его показателей является монетная чеканка, позволяющая изучить денежное обращение и характер экономических связей. К сожалению, анализ регионального чекана татарских государств отсутствует. Имеются только публикации отдельных монет или кладов без общего анализа их денежной системы и типологии монет [Самашев и др., 2006; Мухамадиев, 2005 и др.].
Спорным многие годы был вопрос о наличии собственной монетной чеканки Казанского ханства. В последние годы было высказано предположение о существовании казанских денег до середины XVI в. [Мухамадиев, 2005]. Монет более поздней чеканки пока не обнаружено. Имеющиеся находки из раскопок показывают, что в первоначальный период присутствовали и монеты Крыма и Астрахани, Улуг-Мухаммеда, чеканенные в Крыму. Монеты казанской чеканки второй половины XV и XVI в. в культурных напластованиях ханского времени не выявлены. Обнаруженные на сегодня клады говорят о полном господстве монет русской чеканки с начала XVI в., что является показателем экономического доминирования Московского государства в регионе [Мухаметшин, Ситдиков, 2001].
Вещевые комплексы с археологических памятников отражают широкие торговые связи регионов. В Казани они представлены западноевропейскими монетами, китайским фарфором, поливной керамикой из Испании, попавшей вероятнее всего из Крыма, русских княжеств и других регионов [Коваль, 2006]. Показателем уровня проникновения крымских традиций является и приезд бахчисарайских архитекторов в Казань для строительства ханского двора и его укреплений, что упоминается в письменных источниках [Ситдиков, 2006; 2013]. Это находит отражение и в особенностях архитектуры зданий и фортификационных сооружений, выявленных археологически. Каменные башни ханского двора аналогичны крымским. Каменные здания двора и прилегающая к ним мечеть Кул-Шарифа должны стать предметом детального изучения строительной техники и возможной в последующем реконструкции облика самих сооружений.
Значительными возможностями в изучении архитектуры этого времени обладают хорошо сохранившиеся архитектурные памятники на территории Крыма [Червонная, 1995]. Данные сооружения становились объектом целенаправленных исследований многих специалистов. Объекты Крымского ханства дают уникальную возможность проследить формирование и развитие строительного дела мусульманского мира Восточной Европы.
Археологически в последние годы изучены несколько некрополей ханского времени в Казани [Ситдиков, 2013]. В их числе ханский мавзолей и прилегающие к нему погребения, мусульманский некрополь в южной оконечности кремля и могильник в районе Гостиного двора [Мавзолеи, 1997, Ситдиков, 2006]. Во всех захоронениях имеются мусульманские погребения с деревянными гробами-табутами, окованные железом, а также встречаются обломки надгробных камней. Выявленный материал требует более тщательного антропологического изучения, что позволит представить более полную картину населения средневековой Казани.
Значительное место в исследованиях занимает изучение так называемых «черемисских кладбищ». Необходимость подобных исследований отмечалась и в работе Р.Г. Фахрутдинова [Фахрутдинов, 1973]. В 80-90-е годы XX в. был прослежен мусульманский обряд захоронений. К сожалению, в опубликованной археологической карте Заказанья отсутствует описание расположения подобных могильников, что снижает полноту понимания размещения и количества этого круга памятников [Археологическая карта, 1981; Фахрутдинов, 1975].
В других регионах целенаправленные исследования в этом направлении осуществлялись только по памятникам Сибирского ханства [Корусенко, 2003]. В работах исследователей этого региона хорошо прослежена традиция погребального обряда и его развитие на протяжении длительного времени у татар этого региона. При этом отмечается наличие у татар элементов культурной традиции угорского населения.
Информация надгробий также является важным источником и в изучении особенностей мусульманской культуры татар [Борзенко, 1850; Червонная, 1997; Дульский, 1929; Əхмəтҗанов, 2002–2003; Катанов, 1921; Керейтов, Червонная, 2002–2003; Корнилов, 1929; Мухаметшин, 2008]. Исследования эпиграфических памятников Поволжья и Крыма дали уникальные материалы о письменной культуре и высоком профессиональном уровне развития ремесла камнетесов. Систематические работы в этой области в Поволжье представлены в работах казанских ученых [Юсупов, 1960; 1963]. Имеется региональная специфика, выразившаяся в сложении традиций в установке каменных надгробий. Отмечается также преемственность с традициями, сложившимися в золотоордынский период.
Одной из острых проблем, выпадавших из сферы активного изучения казанскими учеными, является вопрос становления татар Волго-Окского региона. Объектами изучения являются поселения Касимовского ханства, мест компактного проживания темниковских и нижегородских групп татар. При этом надо учитывать, что тюркизация этих районов начинается с домонгольского времени. Известны десятки болгарских могильников и поселений на данной территории. Не прекращалось проникновение тюрок и в период Золотой Орды. Длительное сосуществование в этом регионе тюрок, славян и финнов стало значительным фактором в этногенезе этих народов. Предварительные материалы изучения поселений этого региона указывают на значительную интеграцию в материальную культуру татарского населения традиций поволжско-финских народов.
В последние годы накоплен огромный археологический материал по истории татарских ханств, имеются многочисленные публикации. Но проблемы, обозначенные вокруг вопроса, к сожалению, до последнего времени не решены, и, несмотря на понимание важности изучения данной проблемы, последовательных работ по их решению не проводилось. На современном этапе исследований возникла необходимость выработать иные подходы изучения актуальных задач археологии этих государств. Вещевые источники, к сожалению, опубликованы лишь частично. Требуется проведение более детального типологического анализа и классификации каждой из категорий вещевого материала, что позволило бы скорректировать и конкретизировать ранее сделанные наблюдения о своеобразии материальной культуры этого времени.
§ 4. Татарские государства в европейской картографии XV–XVIII вв.
Чтобы не утонуть в море графического материала и не сбиться на простое перечисление источников, которое само по себе может занять десятки страниц, уделим внимание лишь знаковым памятникам картографии[22].
Как правило, иностранные авторы, писавшие о России до XVI в., получали информацию о Московии и различных «Тартарских царствах» из вторых рук, черпая сведения из литературы, летописных свидетельств, документов и устных рассказов. Так работали Матфей Меховский, Павел Иовий Новокомский, Паоло Кампании, Иоганн Фабри и др. «Записки о Московитских делах» Сигизмунда Герберштейна — одно из первых описаний страны очевидцем. Но сколько бы ни посещали Московию различные представители Европы, стереотипы восприятия Тартарии-России оставались в основном неизменными.
XV в. Итак, обратимся к языку графики и посмотрим, какие знания европейцев о далекой и загадочной Тартарии нашли воплощение на средневековых картах. Отметим, что для XV–XVI вв. важным источником являются морские карты-портоланы, наиболее точные картографические материалы.
На морских картах XV в., вышедших из мастерских разных картографических школ Европы, отмечены главные золотоордынские города Причерноморья. Наиболее значимые топонимы сопровождаются миниатюрами флагов с джучидской тамгой и стилизованными изображениями городов. Территория, над которой реют флаги с джучидской тамгой, совпадает с границами Золотой Орды, которые прослеживаются по письменным источникам. Крайний западный пункт — город Вичина, крупная гавань в нижнем течении Дуная; на Востоке — Тана (Азак). Золотоордынский город Азак отмечен на портоланах наибольшим в Северном Причерноморье количеством флагов с джучидской тамгой различного дизайна. Это свидетельствует о том, что город являлся крупнейшим центром как региональной, так и международной торговли. По флагам, на которых имеется золотоордынская тамга, можно проследить также, какие государства находились в вассальных отношениях с Джучидами. Все золотоордынские города, над которыми мастера помещают миниатюры флагов, были как минимум административными центрами [Фоменко, 2011].
Рассмотрим медную круглую карту мира — «Планисферу Стефана Борджа» (1440/1450 гг. — XVII в.) из Ватиканской Апостолической Библиотеки [Джурова, Димитров, 1978, Таб. LVII (Borgiano XVI)]. На планисфере, которая являлась в первую очередь настенным украшением, встречается одно из первых упоминаний этнонима
На планисфере 1448 г. бенедиктинского монаха из Зальцбурга Андреаса Валшпергера [Almagià, 1944, р. 31–32] мы также встречаем одно из ранних названий, связанных с именем «тартары». Государство
На некоторых портоланах демонстрируются отношения вассалитета внутри Золотой Орды. К примеру, на морской карте 1482 г. Хайме Бертрана над Крымом помещена фигура правителя, восседающего на подушках с кривым мечом и круглым щитом с тамгой, рядом подпись
На анонимной планисфере середины XV в. из Модены (т. н. «Моденский аноним») [Kretschmer, 1968, h. 358] в
Обратимся к карте мира 1459 г., изготовленной Фра Мауро в Венеции (хранится в библиотеке Марчиано). Автор, несомненно, использовал материалы Птолемея, сведения восточных купцов, русские источники и записки европейских путешественников. Карта являлась заказом португальского монарха Аффонсу V. Надо отметить, что до появления этого шедевра средневековой картографии на европейских картах мы не видим дорог. У Фра Мауро дороги проложены, и они соединяют регионы и города России, что является еще одним аргументом в пользу того, что он черпал сведения у путешественников там побывавших. Информаторами, вероятно, были «гости-сурожане», купцы, торговавшие в итальянских факториях Северного Причерноморья.
На венецианской космографии имеется этноним
Миниатюра первой столицы Золотой Орды — города
XVI в. На планисфере 1505 г. Николо Каверио [Wigal, 2000, тар № 26] в центре Золотой Орды, именуемой на карте
С ослаблением Монгольской империи и государства Золотая Орда изображение сарайского правителя на картах постепенно уменьшается в размерах, изменяется также и его титулатура — слово «император» редуцируется. Агрессивный образ
При описании стран и народов, удаленных от картографических центров Европы, авторы широко использовали сочинения античности (Страбон, Плиний и др.). Поэтому зачастую складывается парадоксальная ситуация — на карте нередко соседствуют античное и средневековое названия одной и той же страны. Продолжала расти популярность «Географии» Клавдия Птолемея, к середине XVI в. в различных типографиях Европы вышло множество изданий этого сочинения.
Рассмотрим несколько значимых картографических приложений к «Географии» Птолемея, уделив внимание «тартарской» ономастике.
На карте итальянского монаха Марка Беневентана (Рим, 1507 г.), который взял за основу карту Николая Кузанского [Lithuania, 2002, р. 18–19], самая западная ветвь «тартарских» народов —
Картограф Мартин Вальдзеемюллер изготовил и опубликовал в 1516 г. свою знаменитую «морскую карту» (
За
В XVI в. итальянская картографическая школа занимала ведущее место в мире, в основном благодаря морским картам. В 1525 г. картограф Баттиста Аньезе изготовил карту Московии, опираясь на информацию из первых рук. Это
На сравнительно небольшой карте присутствует семь этнонимов
Обратимся к карте Московии Антона Вида [Кордт, 1931, карта № 39–41]. Художник из Данцига изготовил эту карту по материалам, предоставленным беглым московским воеводой и окольничим Иваном Васильевичем Ляцким [Bagrow, 1975, р. 64–68]. В 1542 г. Вид создал манускрипт, а известная гравюра Франца Хогенберга датируется 1555 г. Топонимика на карте двуязычная: латинская транслитерация русских топонимов и их дубляж кириллицей. Севернее
Незатухающий русско-литовский конфликт санкционировал посольство в Россию 1526 г. Сигизмунда Герберштейна, снабженного инструкциями австрийского эрцгерцога Фердинанда. Карта
Одним из наиболее ярких представителей итальянской школы картографии эпохи Возрождения является Джакомо Гастальдо. Современники наградили его эпитетом «excellentissimo cosmografo Piamontese». В 1548 г. он составил
Крупнейшее значение для развития исторической географии имели работы знаменитого фламандского географа и картографа Абрахама Ортелия. Его
Автором карты Московии, а точнее
Карта
Во владения
На так называемом «Вроцлавском Дженкинсоне»[28] в районе
Для гравированной карты братьев Детекумов
Между реками Яик и Волга близ изображения кочующей Орды присутствует пояснительный комментарий:
XVII в. «Сарматия Прима», или «Европейская Тартария», по-прежнему ассоциировалась у европейцев с дикостью и варварством, а также с масштабами территории, описать которую крайне затруднительно. В этот период образ «Царя Тартарии» окончательно утрачивает свои агрессивные черты. На портолане арагонского картографа Плачидо Калоиро-и-Олива начала XVII в. причерноморский
Обратимся к карте
Карта сопровождается текстом на французском языке, написанном географом из Амстердама Питером ван ден Бергом.