Помоги проекту - поделись книгой:
– Дочь моя…
– Я подтверждаю, – механическим, полностью лишенным эмоций голосом отозвалась Инге.
На лице монаха промелькнуло хорошо заметное разочарование тем, что мы не выдали суть договоренности. Но он быстро взял себя в руки и речитативом пробасил:
– Да падет кара Господня на того, кто нарушит сию клятву!
После соблюдения остальных религиозных формальностей слово взял Логан и громогласно объявил правила поединка. Совершенно незамысловатые по своей форме. В случае невозможности продолжать поединок одному из бойцов победа присуждается сопернику. При устном отказе продолжать схватку победа также присуждается оппоненту. Если оружие выходит из строя, допускается его замена, для чего надо сообщить свидетелям об этом, желательно до того, как тебя отправили на тот свет.
Закончив с правилами, Логан торжественно сообщил:
– Готовы? Да поможет вам Господь!!! Сходитесь!
Я предполагал, что Инге с ходу ринется в бой, но слегка ошибся в ожиданиях. Норвежка, держа один топор в вытянутой вперед полусогнутой руке, а второй – чуть на отлете, стала маневрировать, стараясь вывести меня лицом к солнцу, и только когда у нее не получилось это сделать, бросилась вперед.
Я медленно отступал, принимая часть ударов на щит, частью уходя от них, изредка осаживая ретивую норвежку резкими веерными отмашками и короткими выпадами. Если бы передо мной стояла задача убить, я бы ее убил уже в первые же секунды схватки, а сейчас просто ждал удобного момента.
И случай вскоре представился. Норвежка провалилась после очередной серии ударов, я поймал ее на противоходе и одновременно с шагом вперед резко саданул по шлему ребром баклера.
Удар получился сильный и точный, на секунду показалось, что на этом бой окончен, но норвежка имела на сей счет свое мнение. Вместо того чтобы рухнуть без чувств на вытоптанную траву, она рывком отскочила назад, зашипела, как разъяренная дикая кошка, и с удвоенной яростью бросилась в атаку.
Вот тут пришлось потрудиться всерьез…
Удары посыпались, как горох из рваного мешка, Инге атаковала сверху, сбоку, чередуя парные удары в одно место с атаками по разным проекциям, отпрыгивала назад, финтовала и снова нападала. С дикой ловкостью и просто фантастической скоростью.
Рука под щитом онемела от множества парирований; черт побери, она даже несколько раз задела меня!.. Правда, вскользь, без особого урона. Я в ответ трижды кольнул ее в нагрудник, раз хлестанул по набедреннику, еще разок опять угодил шитом по шлему, в надежде сбить с темпа, но чертова скандинавка даже ничего не заметила.
Убивать гревинду все еще не хотелось, но так уже не могло продолжаться, поэтому я решил рискнуть. Сделал вид, что не могу больше владеть рукой со щитом, опустил ее и подставился. Атака последовала мгновенно, один из топоров тут же рубанул по моему наплечнику, но только вскользь, потому что я в полуобороте уже скользнул вперед, ухватил Инге за руку и шею, пользуясь инерцией, развернул и задней подсечкой сбил с ног. Упал всем телом сверху и несколько раз со всей дури саданул оголовьем рукоятки меча по барбюту, а потом еще добавил кулаком.
Почувствовав, что скандинавка обмякла, откатился в сторону.
В глазах плыл кровавый туман, окрашивая дрейфующие по небу облака в розовый цвет. Сердце бешено колотилось, грозясь выскочить из груди, левая рука онемела до состояния полной бесчувственности, а правое плечо разрывала пронзительная пульсирующая боль. Сил хватало только на то, чтобы оставаться в сознании.
Чертова сука! Млять, тут поневоле поверишь, что в девку вселяется какая-то нечисть. С самого момента моего попадания в Средневековье ни в одном одиночном поединке никому не удавалось меня так отделать. А этим поединкам счет уже на десятки пошел. Да, бывало и хуже, но тогда я сражался с несколькими противниками. Нет, ты смотри, едва не угробила, зараза!.. Хотя нечего скулить, сам виноват. Девка свирепая, слов нет, но брала в большей степени напором и быстротой, возможностей ее убить у меня было полно, особенно в первой фазе поединка, до того, как огрел баклером по башке. Ан нет, захотелось невинного девичьего тельца. Тьфу на тебя, граф божьей милостью…
– Сир, сир, вы живы?! – Перед глазами возникла морда медикуса, и сразу в нос шибануло чем-то мерзко вонючим.
– Otwali, urod! – Я наугад отмахнулся. – Prirezu na hren!..
– Сир, – физиономия лекаря тут же сменилась рожей Логана, – я помогу вам…
– Сам. – Я перевалился на бок, встал на колени и после недолгой паузы утвердился на ногах. Подождал, пока туман в глазах рассеется, и огляделся.
Так… Инге лежит без сознания, лицо мертвенно-белое, из уголка рта, носа и рассеченной брови стекает ручейками кровь. Это понятно, приложил я ее неслабо, хорошо хоть лицо не расквасил, бил по шлему сбоку. Что дальше… Один из мурман стоит на коленях, опустив голову и обхватив ее руками, а второй… второй лежит лицом вниз, со связанными за спиной локтями. Башка разбита, патлы слиплись от крови. Рядом пара латников. Не понял… Да и хрен с ним, потом разберусь. Все наши толпятся вокруг меня, братец Тук, Отто, Луиджи, падре Эухенио, а лекаря прогнали, вон, бедолага, в сторонке переминается с ноги на ногу.
Вдруг все разом загомонили, словно у меня вытащили ватные затычки из ушей.
– Ваше сиятельство! Это было, было… Поздравляю с победой!!!
– Сир, я почти ничего не успевал заметить, так быстро вы сражались…
– А девка, девка-то, сущая волчица… даже выла…
– Никогда такого не видел, не иначе – в нее вселился дьявол…
– Напрасно вы ее пощадили, сын мой, напрасно. Или сберегли для костра?
– Сир, вы не пострадали? Где этот лекарь шляется? Иди сюда, сволочь ученая…
– Я здесь, ваша милость…
– Кровь, у него из-под наплечника кровь течет. Сюда…
– Да здесь же я…
– Чертов лекаришка!
– Не поминай нечистого, грешник!
– Простите, падре, больше не буду…
Я подождал еще немного и заорал:
– Тихо, мать вашу за ногу!
Мгновенно наступило гробовое молчание.
– Август.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Осмотри графиню.
– Как прикажете…
– Что с ним? – Я показал рукой на мурманина.
– Дык, это… – скотт пожал плечами, – кинулся, когда вы ее завалили. Пришлось прибить. Дорезать, сир?
– Пожалуй.
– Сир, она мертва! – встревоженно сказал Рихтер, держа у рта Инге пластинку полированного металла. – Не дышит…
Я оттолкнул его, просунул руку под горжет норвежки и прижал палец к ее шее. А уже через мгновение облегченно выругался: пульс прощупывался, очень слабо, но прощупывался.
– Живая она.
– Простите, сир… – Лекарь повинно опустил голову. – Я не успел проверить сердцебиение…
– Прощаю. Теперь осмотри меня. А вы снимите с нее доспех и отнесите ее в тень, на лоб положите мокрую тряпку…
После осмотра выяснилось, что никаких серьезных ран я не получил. Топор Инге сорвал наплечник и пробил кольчугу с гамбизоном, но только слегка порвал мышцу, остальное – мелочи: ушибы, синяки да гематомы. Обычное дело.
А вот норвежка так и не очухалась, пришлось нести ее в лодку на руках.
В своей каюте, позволив Августу наложить бальзам на рану и перевязать плечо, я обязал его неотлучно находиться при гревинде, а сам сел обедать; как всегда после боя, проснулся невыносимый голод. Компанию мне составили братец Тук, Феодора и Луиджи. Федька уже узнала все перипетии поединка и вела себя подчеркнуто официально: читай, дула губы; видимо, уж очень ей хотелось, чтобы я зарубил эту, выражаясь ее словами, «песью дочку». Женская неприязнь – очень страшная и непредсказуемая штука, Инге, сама того не ведая, нажила себе страшного недруга, а Федьку в качестве такового я не пожелал бы даже своему заклятому врагу. Хотя пусть ее, норвежка здесь долго не задержится, вернет должок и отчалит вместе со своей бандой.
А вот в глазах Логана и Луиджи читались полное оправдание моему поступку и откровенная зависть. Что и понятно: несмотря на полное мракобесие и дремучесть, наше время просто переполнено этим самым «романтизьмом».
А вот я себя чувствовал архихреново, вдобавок к адреналиновой ломке дико разболелось плечо, да и все тело в придачу. Недолго подумав, приказал вынести мое кресло на палубу под ласковое солнышко, где и угнездился с томиком Боккаччо в руках.
Надо сказать, весьма занимательная книга, со своей современной адаптацией не имеющая почти ничего общего. Это как сравнивать жесткое порно с легонькой эротикой. Так почему бы и не развлечься, особенно если рядом стоит графин с родовым напитком и куча заедок.
Едва раскрыл книгу, как углядел давнишнего знакомого, того самого пацаненка, что тайком приглядывал за нами на берегу. Ванятка переминался на причале с ноги на ногу с большим берестяным лукошком в руках и не спускал глаз с моего когга.
– Опять подглядывает… – хохотнул я и окликнул ближайшего матроса, с остервенением драившего палубу. – Эй, Симон, приведи ко мне вон того парнишку с причала. Но прежде найди Фена, пусть тоже сюда идет.
Фен нашелся очень быстро, а еще через несколько минут привели Ванятку.
Парнишка сначала отвесил мне поясной поклон, потом протянул берестяное лукошко, полное здоровенных, одна в одну, ягод малины.
– Не побрезгуй, княже, при… при… – Ваня от волнения сбился, но быстро выправился и продолжил: – прими, значица, за милость твою ко мне да за то, что помог супостатов побить…
Я взял одну ягодку, попробовал и кивнул:
– Вкусно! Принимаю.
Ваня опять согнулся в поклоне и сразу собрался уходить.
– Подожди, куда ты так скоро. Сначала расскажи, как твои родители, сам-то не пострадал? Фен, переводи.
Парнишка выслушал китайца, солидно кивнул и торопливо зачастил:
– Дык, что со мной сдеется-то, я к са́мому приступу мурманскому прибежал да схоронился в кустах, а бати с маманей нет у меня, померли оне, тятьку волки подрали, позапрошлую зиму страсть как много их было, а матушка от горячки померла, вот так-то, сирота я, на общем прокорме, значица.
– Вот оно что… – Я ненадолго задумался.
А почему бы и нет? Парень сообразительный и бойкий, по крайней мере, можно попробовать.
– А пойдешь ко мне в услужение, Иван? С полным коштом, да жалованье положу хорошее.
Мальчик насупился и отчеканил:
– Веру свою не предам, как ни искушай!
– Вот же заладил. – Я невольно рассмеялся. – Не нужна мне твоя вера. Не буду искушать, веруй, во что веровал.
– А не врешь, княже? – Ваня зыркнул на меня исподлобья.
– Нет, не вру.
– Так-то можно, почему бы не послужить. – С лица мальчишки наконец сошло настороженное выражение. – Тока у дядьки Митяя, старосты нашего, надыть спросить. Я, вишь, не сам по себе, а общинный…
– Хорошо. Пока иди, а завтра поутру тащи сюда сего Митяя.
Парнишка откланялся и убежал, я взялся опять за книгу, но тут пожаловали Старица с Громом. Да не просто так, а с полной телегой добра.
Пришлось спускаться в каюту и принимать их по всей форме.
– Прими, княже, благодарность нашу за доброе дело да за милость твою! – Приказчики синхронно поклонились и разошлись в стороны, а их место заняли два опрятных мужика в длиннополых поддевках.
– Два со́рока соболя! – зачитал Старица с длинного свитка.
Мужики достали из тюков искрившиеся серебром при свете ламп связки шкурок и принялись их встряхивать, дуть против ости и всячески показывать товар лицом.
Приказчик выждал, пока демонстрация закончится, и зачитал новую позицию:
– Один со́рок куны!
Все повторилось, только шкурки имели уже другую масть.
И пошло-поехало. Ласка, горностай, лиса, белка, волк и многое другое – мехами завалили весь угол каюты. Потом пошли бочонки с медами: лесными, ставлеными, ягодными, хмельными и черт еще знает какими. Копченые медвежьи, лосиные и вепревые окорока, осетриные теши, плиты паюсной икры и прессованной в меду ягоды. Даже небольшую шкатулку речного жемчуга презентовали.
Я сидел и тихо охреневал, смотря на все это добро. Черт, если заштатные приказчики могут оперировать такими богатствами, то что говорить про новгородских или московских? Хотя да, это не показатель, просто Гром и Старица сидят на кормлении в воистину благодатном крае. И сами побогаче будут, чем некоторые европейские графья. Правда, только потенциально, натуральными богатствами: дарами земли, леса и моря с рекой.
Последние подарки приказчики показывали сами, словно подчеркивая их ценность и значимость.
Начали они с объемистого свертка, оказавшегося шкурой медведя, снятой вместе с когтями и мордой. Настолько огромной, что в каюте даже не хватило места, чтобы ее полностью развернуть.
– Прими, княже, от души, – скромно сказал Гром. – Сам уполевал Потапыча. Этот поболе будет, чем давешний.
Принял, конечно, куда тут денешься. Положу ее в спальне своего замка в Арманьяке и буду трахать на ней благородных девок. И не очень благородных тоже, ибо по собственному опыту знаю, что дворянское происхождение – совсем не залог пылкости, страсти и умения в постельных делах.
Дальше мне подарили бобровую шубу и шапку, чем-то похожую на шапки британских гвардейцев, горлатную, как выразились приказчики.
Но главный козырь они приберегли под самое завершение.
– Разреши, князь, поднести княжне подарок… – Старица дождался моего кивка, поклонился Феодоре и вынул из мешка что-то большое, невообразимо пушистое, отливающее огнем и черным серебром под светом масляных ламп. – Прими от души, княгиня…
Это оказались крытая золотой парчой шуба-разлетайка из чернобурки и такая же шапка.
Федька просидела все представление в кресле рядом со мной, представляя собой эдакую надменную фифу и изредка поглядывая на Грома. Но тут девицу проняло.
Она величаво улыбнулась, сняла с пальца золотое кольцо со здоровенным лалом, ограненным в форме кабошона, вдела в него шелковый платочек, встала и подала его Старице.
Как я понял, это было сделано в пику Грому, который не выказывал ни малейших признаков того, что узнал свою подругу детства. А если и узнал, то тщательно это скрывал. Что, наверное, неимоверно бесило боярышню.
Приказчик с поклоном принял подарок и гордо приосанился. Даже тайком глянул на сотоварища: мол, смотри, валенок, как надо!
Поделиться книгой: