Страна Арманьяк. Великий посланник

«Ага, сейчас, разбежался… – проворчал я про себя. – Позору потом не оберешься. Я еще в труселях по Холмогорам не щеголял. Да и приказчика задерет эта тварь, как пить дать…»

С последним моим словом медведь оглушительно взревел и рванул вперед, вздыбившись перед Громом на задние лапы.

Дальше все произошло очень быстро. Борис набычился, откинул саблю и с одним кинжалом в руке тоже бросился на косолапого, ловко поднырнув под его лапы.

Я вырвал у гревинды двуручник и, на бегу замахиваясь, с налета хлестанул подмявшего под себя приказчика медведя по спине, чуть пониже лопаток. Вырвал клинок из тела, отскочил и рубанул с оттягом еще раз, с удовлетворением подметив, что, скорее всего, пересек хребет хозяину леса.

Дикий рев, огромная туша дернулась и обмякла. Подскочившая норвежка ткнула эспадой, а в завершение Луиджи в упор выстрелил из арбалета.

– Хватит, он готов уже!.. – в сердцах заорал я.

На то, что Гром остался в живых, даже не надеялся: куда там, такая махина сшибла… Каково же было мое удивление, когда из-под туши донесся сдавленный русский матерок.

– Помогите, надо вытащить руса! Живее, да что вы копаетесь…

После долгих усилий нам удалось перевернуть медведя. В его груди торчал засаженный по самую гарду кинжал, Гром был весь залит кровью, но… живее всех живых.

Покряхтывая, он встал на колени, потом, пошатываясь, – в полный рост, оттер рукавом подранного кафтана лицо и удивленно пробормотал:

– Эко вы его посекли… И на хрена, спрашивается?

– Да кто же знал, что в тебе дури, как в самом медведе… – по-французски ответил я, помогая приказчику сесть на бревно. – Луиджи, флягу с вином…

Гром выхлестал ее в два приема, но ворчать не перестал: мол, сказал сигать в воду, значит, надо сигать, а медведь что, тьфу, а не медведь, и поболе валил, была бы рогатина, вообще на раз, это тебе, княже, не железякой красиво махать, тут особое умение требуется… И так далее и в том же духе. Вот же ворчун, никогда бы не подумал, ну да ладно, я не в обиде.

Когда сняли с него разодранный в лохмотья кафтан и рубаху, выяснилось, что, кроме нескольких глубоких царапин на боку и спине, приказчик внешне никак не пострадал. Правда, помял его косолапый все-таки здорово, на теле тут и там наливались громадные черные синяки.

Тут уже стало не до тренировок, я перевязал Бориса, потом наскоро обмылся, и мы пошли назад в поселок. Гром шел сам, вежливо отказываясь от помощи, и дошел-таки, правда, на подходе к поселку уже начал шататься.

В Холмогорах его приняли, уложили на телегу и повезли не в монастырь, а куда-то в сторону леса.

Феодора, узнав, что ее детскую зазнобу помял медведь, среагировала довольно спокойно. Мне показалось, что она уже выплакала свое горе и обиду. Ну что же, могу только приветствовать.

Чуть погодя я наконец увидел местную дружину, или ополчение, увы, не знаю, как их правильно называть. В поселок после обеда прибыли около трех с половиной десятков вооруженных людей. Все на коренастых и косматых лошадках, в толстых стеганых тягиляях с высоким воротником поверх кольчуг, в мисюрчатых шлемах и прилбицах с кольчужными бармицами. Круглые щиты за спинами. Из оружия – небольшие сильно изогнутые луки, короткие копья, булавы и топоры, а мечей и сабель гораздо меньше, едва ли у трети.

Пленных с собой они не привели, но о том, что сшибка была, и небезуспешная, свидетельствовали волокуши со своими ранеными и мертвыми, да пара телег, полностью забитых трофейным оружием и доспехами.

Среди местных баб поднялся вой, но не особо массовый: судя по всему, дружинники понесли достаточно скромные потери. Убитых стали готовить к погребению, раненых отправили в монастырь, остальные сразу же включились в работу. Все обыденно, словно они ходили на охоту, а не на войну. Впрочем, скорее так и было, для этих людей война – всего лишь досадная проволочка.

Но больше всего меня удивил падре Эухенио. Нет, его не прибили местные монахи, совсем наоборот. Доминиканца я заметил прохаживающимся по бережку в компании двух монастырских православных священников, ранее мне на глаза не попадавшихся, одного, похожего своими объемами на самого падре, и второго, длинного и худого как смерть. Уж не знаю, о чем они там беседовали и как, черт побери, друг друга понимали, но все происходило довольно мирно. Ладно, отец святой, при случае все расскажешь.

Понаблюдав за окружающей действительностью, я вызвал Логана и спустился с ним в трюм к гревинде Инге.

Караульный латник лязгнул сабатонами, взяв на караул, и отпер дверь каморки. Норвежка молилась, стоя на коленях у маленького распятия. Увидев меня, она резко встала:

– Что вам угодно, граф? Пришли проведать свою узницу?

Я коротко поклонился:

– Я пришел сообщить вам, что поединок состоится завтра с утра. Я выбираю меч, баклер и полный латный доспех, вы вольны выступить в любом снаряжении и с любым оружием. Мой корабельный оружейник вам его предоставит, в том числе и ваше личное. В качестве свидетелей с моей стороны будут присутствовать барон ван Карстенс и капитан фон Штирлиц. В качестве свидетелей с вашей стороны могут выступить два любых ваших соратника. Их отпустят из темницы на время поединка. Предварительные условия я подтверждаю. Перед поединком мы согласуем их еще раз и скрепим божьей клятвой, которую примет падре Эухенио. Ваше слово, графиня.

– Пусть будет так, ваше сиятельство. – Норвежка без промедления ответила церемонным реверансом. Без всякого ерничанья, с совершенно серьезным видом.

– В таком случае до завтра. Сейчас вас посетит мой оружейник. – Я поклонился и вышел из комнаты.

Ну что же, пусть будет, что будет. Не я вызвал ее, это сделала она сама. Завтра еще раз попробую убедить графиню отказаться от своей затеи; если не согласится, пусть пеняет на себя. Никаких скидок на ее женский пол не будет. И награду стребую без всякого пиетета. А если не будет получаться победить без членовредительства, церемониться тоже не стану. Сама напросилась.

Когда поднялся на палубу, краем глаза заметил Фиораванти. Ломбардец стоял у борта и задумчиво смотрел на реку.

– Как вы, мастер?

– Благодарю вас, сир. – Архитектор поклонился и натянуто улыбнулся. – Немного взгрустнулось перед встречей с братом. Интересно, как он там: здоров ли, счастлив? И увижу ли я его?

– Скоро сами узнаете, мастер. – Я хлопнул ломбардца по плечу. – Против грусти есть очень хорошее лекарство, и я вам его сейчас выпишу. Пока мы здесь, займитесь составлением плана речного порта со всем надлежащим: причалы, доки, пристани, склады и так далее. Оборонительные сооружения тоже не забудьте. Смотрите, у соединения проток в основное русло очень неплохо будут смотреться пушечные форты. Но я открыт для ваших предложений. Жду предварительные наброски завтра к вечеру.

Грусть мигом пропала с лица архитектора. Фиораванти склонился в глубоком поклоне:

– Сир, благодарю за доверие. Немедленно приступлю к работе. Дозволено ли мне будет взять помимо своих людей помощников из команды?

– Безусловно. Обратитесь к фон Штирлицу от моего имени. И пусть обеспечит охрану: как недавно выяснилось, здесь бывает небезопасно.

То-то же, грустить он вздумал. Конечно, задумываться о полноценном торговом хабе в Холмогорах еще рановато, но в любом случае он здесь будет стоять, так что пусть ломбардец работает.

Ближе к вечеру посыпались доклады от личного состава.

Ульф Шайншталлер доложился, что полностью распродаться не смог.

– Едва ли наполовину, ваше сиятельство. – Купец с поклоном положил мне на стол лист бумаги. – Вот здесь подробные расчеты. Не нашлось у них товаров на полный груз. Я забрал всю пеньку, добирал по вашему приказу воском и мехами, а также рыбьей костью. Весь товар отменного качества, после перепродажи даже этого количества мы уже станем в общей прибыли. Меха выше всех похвал, достойны царственных особ. Здесь золотое дно, сир.

Я взял в руки свиток. Так… пенька, много пеньки… пять кругов воска общим весом… ничего себе, около тонны, шкурки белок… етить, три с половиной тысячи штук! Куница, соболь, бобер… Почти полторы тонны рыбьего зуба… И все это за половину нашего железа? Пусть даже отличного качества? Да уж, Ульф прав, это Клондайк. Поганой метлой гнать ганзейских и устанавливать монополию.

– Как с пошлинами?

– Пошлины в разумных пределах.

– Что им еще надо?

– Свинец, олово, медь, квасцы, красители, – начал перечислять Шайншталлер. – Вино, сукно и качественное оружие. А если мы будем платить за их товар серебром, цены упадут в полтора раза.

– Как себя вел местный торговец?

– Он очень хитрый и опытный. – Ульф уважительно закивал. – Не достань мы список цен и правила, по которым Ганза торгует с русами, мне пришлось бы трудновато, а так все произошло к обоюдному удовлетворению. Кстати, ваше сиятельство, от него поступило любопытное предложение.

– Какое?

– Видите ли, сир, – Шайншталлер изобразил на лице великое сожаление оттого, что приходится докучать его сиятельству графу бюрократическими подробностями, – местный торговец, он же… простите, сир, оттого, что не могу выговорить его должность, буду называть таможенным чиновником, объяснил, что наша торговля здесь не вполне законная. Ввиду экстраординарности случая, своей властью, он закрыл глаза на сие нарушение, но для того, чтобы в дальнейшем законно торговать, требуется получить разрешение, некую gramotu в городе Novgorod у чиновника рангом выше. А получить сей документ торговцу, не принадлежащему к Ганзейскому союзу городов, практически невозможно. Ганза предпримет все, вплоть до прямого подкупа и даже насилия, чтобы вынудить вновь прибывшего торговца распродать товар оптом по мизерным ценам. Они действуют в сговоре с местными властями. Так вот, таможенный чиновник берется решить эту проблему. А еще он пообещал помочь в кратчайшие сроки реализовать наши остатки товара прямо здесь. Но сказал, что все подробности доложит лично вам.

Я слегка задумался. Вполне похоже на правду. Ганзейцы с конкурентами никогда не церемонились. А проблемы коррупции на местах присущи как современным временам, так и Средневековью. С одним отличием: в двадцать первом веке мздоимцев просто сажают ненадолго в тюрьму, а в пятнадцатом в лучшем случае урезают на голову, а в худшем – сажают на кол. Но и это особо не помогает. Я о такой проблеме подозревал и собирался решить ее кардинально, с самим государем Руси, но послушать приказчика не помешает, может, чего толкового присоветует. Опять же неизвестно, когда я вернусь из Москвы, а когг железа еще не распродан. Мурмане в самое ближайшее время будут возвращаться домой, так что будет лучше, если они заберут весь вырученный товар, а не часть его. В Биаррице ускоренными темпами строится флот, и пенька придется ко двору, тем более на данный момент она гораздо качественнее всех европейских аналогов.

– Хорошо, я выслушаю его.

Следующим заявился фон Штирлиц.

Закончив с докладом по делам службы, он слегка помялся, а потом выдал:

– Сир, до меня дошел слух, что кое-кому из наших повезло в делах любви с местными женщинами. Я провел расследование и выяснил, что этот «кое-кто» – Йохан Кривая Рожа. Он подтвердил, но клянется, что все произошло по доброй воле, с одной из женщин, которые готовят нам еду. Якобы он помогал носить воду из ручья, и там, в зарослях, все и случилось. Что будем делать? Предлагаю выпороть для острастки.

Я про себя усмехнулся. Отто – воплощение немецкой педантичности, служака до мозга костей. Все, что выбивается за служебные рамки, сразу приводит его в тревожное состояние. Ну и что страшного случилось? Дама, наверное, вдовушка, коих сейчас везде полно, по любви и ласке соскучилась, мой боец тоже за время плавания застоялся аки конь блудливый, в чем грех? Будут бабоньки жаловаться – тогда другое дело, три шкуры спущу, а так пусть блудят.

– Поступит жалоба – повесим стервеца прилюдно, а пока ничего делать не надо. Просто держи ситуацию на контроле. И еще раз предупреди: все только по согласию и только со вдовами. И поласковей, поласковей – не только юбки задирать, но и по хозяйству помочь, к примеру. Иначе, как и обещал, лично четверту́ю.

– Как прикажете, сир. – Шваб поклонился и, доверительно понизив голос, сообщил: – Тут еще такое дело. Я специально ставил сторожить пленников нашего арбалетчика Кнута Красавчика, он из Швеции и слегка понимает их язык. Так вот, Кнут подслушал интересные разговоры. Пленники знают, что вы будете биться на поединке с их предводительницей. И абсолютно уверены, что она вас победит. Якобы она зарубила уже десятки достойных воинов, и никто не может с ней сравниться, потому что на эту норвежку в битве снисходит благословение какого-то из языческих божеств. Я в подобную ересь не верю, но все равно, сир, прошу отнестись к поединку с большой осторожностью. Женщины и в жизни приносят несчастья, а с оружием в руках – и подавно.

– Благодарю, Отто, я отнесусь к поединку очень серьезно, – пообещал я. – Мы будем биться завтра утром. Вы с бароном Карстенсом будете моими свидетелями.

– Почту за честь, сир…

После вечерней мессы пообщался с падре Эухенио.

– Падре, я видел, вы нашли общий язык с местными священниками… Позвольте полюбопытствовать: как у вас это получилось?

– Чему вы удивляетесь, сын мой? – доминиканец улыбнулся. – Мы служим одному Господу.

– Нет ли в ваших словах ереси? – Я не удержался, чтобы не подколоть священника.

– Оставьте судить о ересях мне, сын мой, – добродушно отпарировал доминиканец и тут же, перейдя в атаку, с ехидцей в голосе поинтересовался: – Я слышал, вы собираетесь завтра устроить поединок с пленницей?

– Именно.

– С дамой? Нет ли в этом унижения вашего достоинства, сын мой?

– Оставьте судить о моем достоинстве мне, падре. Эта дама способна изрубить без особых усилий нескольких латников, и не факт, что мне удастся ее победить.

– Ну что вы, сын мой, – покачал головой доминиканец, – Господь вашей рукой искоренит сие непотребство, ибо сей сосуд дьявола есмь воплощение греховности и порока. Однако меня очень беспокоят слухи о том, что вы собираетесь после того, как повергнете сию грешницу, уложить ее к себе на ложе. Есть ли в этом правда, сын мой?

– Я сделаю так, как посчитаю нужным, святой отец… – буркнул я и поспешил ретироваться. Какая сука проболталась? Удавлю падлу. Впрочем, чего тут гадать, у священника информаторы – вся команда.

Ужинал с Логаном и Феодорой, гревинду не пригласил, вместо этого отправил ей несколько блюд со своего стола.

Лег за час до полуночи, перед сном попытался понять, что меня привлекает в норвежке, и понял, что просто хочу ее трахнуть, не более того. После чего заснул и спокойно проспал всю ночь. А с рассветом стал готовиться к поединку.

Глава 6

– Сир, приподнимите руку… Готово, сир, пробуйте… – Луиджи закончил возиться с наплечником и отступил.

Я сделал несколько приседаний, покрутил торсом и удовлетворенно кивнул. В бою очень многое зависит от того, как подогнан доспех: любой чрезмерно затянутый ремень может сильно ограничить подвижность, что чревато большими проблемами.

На мне стеганый поддоспешник из шелка-сырца, поверх него тонкая короткая кольчуга и полный латный комплект готического стиля. Пожалуй, на данный момент времени лучшая комбинация параметров «защита-подвижность» из всех существующих видов личной защиты. Мой комплект далеко не самой современной модели, но поединок – не дворцовый прием, где вельможи щеголяют обновками по последней моде, здесь в приоритете совсем другое.

– Подними и закрепи забрало на саладе… – бросил я оруженосцу и, постукивая сабатонами по доскам пола, подошел к стойке с оружием.

Салад у меня тоже обычный, с сегментным назатыльником, а забрало очень сильно ограничивает обзор, что в индивидуальной схватке может стоить жизни. Я так и не привык сражаться, следя за противником в узкие прорези. Обойдусь как-нибудь.

– Так… – Я провел рукой по оголовьям и остановил свой выбор на мече работы мастеров из Толедо. Почти полуторник, гарда простая, с незамысловатым захватом под ней, клинок шире и толще, чем у современных эспад, но уже пригодный для полноценного фехтования. И его соседа, почти близнеца, тоже возьму. Всякое может случиться, запасной клинок не помешает.

А вообще, довольно интересная схватка получается. Меч против топора не пляшет, особенно против двух парных, им толком удары не отобьешь; в свою очередь, топором тоже очень трудно парировать. Так что преимущество получит тот, кто заставит противника обороняться и загонит в ближний бой. А в моем случае дело еще более осложняет тот факт, что убивать или сильно ранить чертову гревинду никакого смысла нет. С кого награду требовать? Извините, некрофилия в список моих увлечений не входит. Но посмотрим: не зря баклер с собой беру, есть кое-какие наработки.

– Сир… – В каюте появился Логан. – Отто и его латники выводят норвегов.

Ну что же, значит, и мне пора. Я отдал мечи Луиджи и направился к двери.

Поединок я назначил на большом острове напротив деревни, дабы на зрелище не собрались поглазеть местные. Вчера шваб там был и по возвращении сообщил, что место пригодное, грунт твердый и есть небольшой распадок, где нас не будет видно с берега.

Инге уже сидела в баркасе, на носовой банке. Бледная как мел, полностью отрешенная, на меня даже не посмотрела. А я, совсем наоборот, внимательно рассмотрел ее броню.

Крупнопластинчатая корацина, с латной защитой рук и ног, шлем – барбют, тоже с поднятым забралом типа «воробьиный клюв». Ну что же, примерно такого я и ожидал. У нее еще есть комплект раннего миланского стиля, она в нем участвовала в бою, но надела этот; значит, делает ставку на скорость. Может показаться, что архаичное старье, но на самом деле такие доспехи вполне еще актуальны для пешего боя. Подвижность они предоставляют великолепную, гораздо лучшую, чем у современных образцов, да и защита немногим хуже. Рубящий удар латы выдержат, хотя запреградное действие все равно будет впечатляющее. Ну что же, учтем.

Вооружение гревинды тоже не стало для меня откровением. Ее парные одноручные топоры я еще вчера хорошо рассмотрел. Топорище длиной около шестидесяти пяти сантиметров, на его конце – трехгранный шип. Такой же, только подлиннее и слегка изогнутый, по типу жала клевца, на обухе. Сталь отличная, баланс идеальный – грозное оружие. Особенно если владелец умеет им пользоваться. А она умеет.

Рядом с Ингой два коренастых седых мужика, возрастом ближе к пятидесяти. Рожи угрюмые, в глазах ненависть, на меня смотрят уже как на труп.

Ну-ну, пока пяльтесь сколько влезет; когда это надоест мне, прикажу утопить, как щенят.

Вскоре баркас ткнулся носом в песчаный берег, а еще через несколько минут мы стояли на большой поляне, поросшей низкой травкой. Дружинники быстро рассосались по сторонам, образовав правильный круг. Я вышел на середину и представил присутствующих со своей стороны.

– Представляю моих свидетелей: Уильяма Логана, барона Карстенса, баннерета графства Арманьяк, и риттера Отто фон Штирлица. Это дамуазо Луиджи Колонна, мой оруженосец.

Конечно, правильнее было бы назвать скотта и шваба секундантами, но такого термина еще не придумали. Даже слово «дуэль» еще не в обиходе.

Инге ответила глухим безжизненным голосом:

– Со мной Олаф Хенрикссен и Сигурд Торвальдсен.

Я сделал небольшую паузу и опять обратился к норвежке:

– Графиня, перед лицом свидетелей я еще раз даю вам возможность забрать свой вызов.

Инге, даже не взглянув на меня, отрицательно качнула головой. Мне показалось, что она здорово не в себе. Что за ерунда? Вне себя от страха или… А черт его знает, не мухоморов же объелась. В любом варианте пора с этим цирком заканчивать.

Я обернулся к доминиканцу:

– Падре Эухенио, прошу вас.

Монах с готовностью шагнул вперед.

– Подойдите, дети мои. Готовы ли вы перед лицом Господа подтвердить обязательства друг перед другом? Сын мой…

– Я подтверждаю свои обязательства перед лицом Господа… – не став раскрывать сути договора, бросил я.