Пожарский в ужасе смотрел, как на светолике человек с его внешностью обнимает его еще живую дочь. Потом он войдет и вонзит нож в ее юное невинное тело двадцать восемь раз.
— Господин Пожарский, человек на фото, это вы?
Пожарский больше не реагировал на вопросы. Глаза его стали стеклянными, он как будто впал в ступор.
— На сегодня хватит.
Снаружи Домру встретил Афанасий Петрович, наблюдавший за допросом из соседнего кабинета.
— Мне сейчас звонил судмедэксперт. Под ногтями жертвы нашли частички кожи. У Пожарского уже вязли анализ ДНК. Если соответствие подтвердится, дело можно закрывать.
— Он уверяет, что не убивал, — задумчиво произнёс Домра.
— Пффф, если бы все убийцы сознавались на первом допросе, у нас бы не было работы. Послушай, Всеволод Михайлович, ты сделай по протоколу, чтобы на суде адвокат не подкопался. Собери показания свидетелей, всё зафиксируй. А я обещаю выбить тебе достойное выходное пособие.
Домра покивал полицмейстеру и пошёл прочь. Взгляд Пожарского не выходил из его головы. За годы службы он встречал разных убийц: и законченных маньяков садистов, и психопатов, и тех, кто случайно оступился. У всех он видел в глазах вину. У кого-то за то, что совершил, у кого-то за то, что попался. Но у Пожарского вины во взгляде не было. Только живая искрящаяся боль отца, потерявшего дочь.
Домра хотел бы разделить уверенность полицмейстера в виновности Пожарского, но что-то подсказывало ему, в этом деле не всё так складно.
В квартире Влады Пожарской томилась гнетущая безысходность. Со стен, перепуганных произошедшим здесь кошмаром, лоскутами слазили обои — точно пытались сбежать. Терпкий трупный смрад смешивался с вонью химикатов, которыми пользуются судмедэксперты, и пронизывал всё вокруг. Спрятаться от него было невозможно.
Снаружи ливень месил осеннюю грязь. Домра отряхнул промокшие борта плаща. С полей шляпы стекали капельки на пол.
Топ-топ-топ.
Шкафы вывернули во время обыска, но, когда в дом только вошли приставы, вокруг всё было цело. Никаких следов борьбы — ещё один факт на чашу весов против Пожарского. Жертва знала убийцу, и сама впустила его в дом. Даже если предположить, что Пожарский говорит правду, кто вместо него вошёл сюда два дня назад? Кто притворился Пожарским настолько убедительно, что родная дочь не распознала фальшь?
Домра стоял у того самого места, где нашли тело. Коврик пропитался кровью и почернел.
Топ-топ-топ.
На миг сыщика посетила страшная, чудовищная мысль. Настасья лежит на этом самом ковре, руки небрежно сомкнуты на груди. Кровь струится из ран на животе. Она плачет и умоляет не убивать ее. Домра хочет успокоить дочь, но затем оглядывается и видит у себя в руке окровавленный нож.
Он выскочил из квартиры, глотая ртом воздух. Облокотившись на перила, свесил голову под струящиеся с крыши ручейки воды. Холодное потекло по спине, приводя его в чувства.
Где-то вдалеке сверкали молнии, и гремел гром.
Всеволод Домра считал убийство порождением естественной природы человека. Опыт убеждал его, что попытки надурить природу, ещё никогда не заканчивались успехом. Неважно богатый ты или бедный, учёный или повар, монарх или простолюдин — все убивают и умирают одинаково. И никакие квантовые телеграфы этого не исправят.
Когда стало известно, что Родион Пожарский — кровожадный душегуб, его дом превратился в лёгкую добычу мародёров и хулиганов. Городовые, боясь навлечь на себя беду, не сильно то им препятствовали. Все ценности растащили, мебель сломали, мёртвыми змеями с потолка свисала оборванная проводка. Крыша протекала, на коврах разливались грязные лужи, полы вздыбились и скрипели. На стенах появились надписи: «Убийца», «Гори в аду». Дом погрузился во тьму, как и сердце его хозяина.
Соседский садовник Антип Куракин подтвердил, что видел Пожарского, выходившего из своего дома в пять пятнадцать.
Несколько минут тот ходил вокруг машины, счищая тряпочкой грязные пятна, а потом сел за руль и укатил на север в сторону дома Влады. Студентка-биолог Дина Еникеева видела Пожарского в пять сорок шесть на светофоре в трёх кварталах от дома Влады. Она хотела взять у него автограф, но не успела — Пожарский со свистом шин рванул с перекрёстка. Оба свидетеля указали на светолик Пожарского, заранее смешанный со светоликами похожих мужчин.
Еще десяток свидетелей видели машину Пожарского напротив продуктовой лавки, на пересечении улиц Земской и Вятка, и на стоянке у дома Влады. Весь путь машины прослеживался и городскими светописцами. Пожарский нигде не останавливался, никуда не сворачивал и ни с кем не разговаривал — ехал к дочери целенаправленно.
В театре, где последний год работала Влада ничего полезного выяснить не удалось. Коллеги актёры отзывались о ней только положительно, ничего подозрительного не замечали и, вообще, пребывали в шоке. Подтверждали они также, что отец после каждого спектакля дарил ей цветы. Она всегда очень радовалась ему, друзьям рассказывала, как безумно его любит. Со стороны отношения отца и дочери выглядели идеальными.
Главный свидетель, потомок немецкого промышленника Фрау Шарлотта Эберштейн жила в соседнем от Влады доме. Худая изнеможённая возрастом женщина оказалась не по годам юркой и прозорливой.
— Бедная девочка. Бедная.
— Фрау Эберштейн, это вы нашли тело? — спросил Домра.
— Да. Такой кошмар. Ужас просто. Столько было крови.
— Когда вы видели Владу последний раз живой?
— Утром мы вместе завтракали у меня на веранде. Когда она приходит я всегда готовлю ее любимую глазунью.
— Вам не показалось её поведение странным? Может быть, она была взволнована чем-то?
— Нет, она была совершенно счастлива. У неё намечалась главная роль в спектакле. Она только и говорила об этом. Бедная девочка, бедная, — Фрау Эберштейн вытерла слезы. — Мы попрощались, Владочка обещала забежать ко мне вечером, помочь запаковать подарки. Мои внуки живут в Германии, я всегда отправляю им подарки к Рождеству. Руки в последние годы подводят, но глаза всё ещё хорошо видят. Вечером Владочка не пришла, и я сразу заволновалась. Утром отправилась к ней, у меня второй ключ есть. И увидела… Ох, господь всемилостивый. Это был такой ужас.
— Она не упоминала, что к ней вечером собирался приехать отец? — Нет.
— Но вы сказали городовому, что видели Господина Пожарского у её дома около шести. Вы уверены, что это был именно он.
— Конечно, кто ж еще. Я с малых лет его знаю. Я пошла в магазин и увидела, как он выходил из машины. Как представлю теперь, что он шел ее убивать… Он с родителями жил в этой самой квартире. И говорила я Владе, продай её, проклятие на ней лежит. А она не верила, говорила ей здесь нравиться.
— Что за проклятие?
— А вы не знаете? Папаша Родиона был психопатом. С виду прям образцовый муж и отец, но как замкнёт у него там, так крики на всю округу были слышны. Бедная Вирма часто ходила с синяками. Его несколько раз упекали в лечебницу, но вскоре отпускали. Говорили, вылечился. Как-то раз в очередной приступ, он схватил нож и истыкал Вирму, как тушу свиньи. А мы с ней, между прочим, дружили.
— Когда вы видели господина Пожарского на улице, вам не показалось, что он вёл себя странно?
— Глазища у него были бешеные. Я сразу поняла, неладное случится, но дура не поверила интуиции, — Она огляделась, не видит ли их кто, и заговорила вполголоса. — Слышала, психопатия передаётся по крови. Точно у Родиона замкнуло в мозгах, как у папаши, вот он и сбрендил. Эх, Владочка, какая жалость. Бедная, бедная девочка.
По дороге в СОНМ Домра позвонил старому приятелю Леху Собескому, заведующему отделением городской психиатрии. Лех сразу понял о ком справляется Домра, хотя сыщик и пытался завуалировать вопрос о природе психозов.
— У нас только о Родионе и говорят.
Лех принялся рассказывать о когнитивных искажениях, разрушенных нейронных связях и недостатке каких-то там гормонов.
— Лех, просто скажи — может ли отец убить дочь из-за приступа психоза?
— Теоретически это возможно.
Домра собирался закончить разговор, но Лех его остановил.
— Психоз всегда длительное прогрессирующее состояние. Я знаком с Родионом, и поверь он знал об этом лучше меня. Если у него были симптомы, он бы принял меры.
Домра вспомнил о нападении Пожарского на Грегора Бельского в ресторане Метрополь. Очевидцы говорили, Пожарский вёл себя совершенно неадекватно.
— Спасибо, Лех. Ты мне очень помог.
— Всеволод, происходит что-то масштабное, это коснётся всех нас. Признаюсь, я чертовски напуган.
— И чего ж ты боишься?
— Того, что ты можешь найти в СОНМ.
— Как вас представить? — спросила секретарь Олафа Померанского по имени Агния.
Домре показалось, она похожа на Настасью. Может быть, причина в ярко-зеленных глазах, коими Настасья в детстве без труда укладывала отца на лопатки. И сейчас эта девушка-секретарь, утончённо вытянув спину, смотрела на Домру теми же глазами, разрушая его оборону.
Узнав, что он из полиции, Агния заметно занервничала.
— Господин Померанский скоро освободится и примет вас.
Домра хотел задать ей пару вопросов, но его отвлёк телефонный звонок. Это был Мика Микадзе, бывший коллега из Турова, к которому Домра обратился за помощью накануне.
Они приветствовали друг друга.
— Ты проверил светописцы по дороге в Радищево? Мика разочарованно вздохнул.
— Рад бы тебя обрадовать друг мой, но на станции был сбой.
Все светописи за тот день пропали.
— Вот так, пропали? Все разом?
— Попросил наших проверить базы, вдруг удастся восстановить, но они только руками развели.
Домра выругался матом. Тут же вспомнил об Агнии и кивнул ей, принося извинения.
— Я поспрашиваю жителей, может кто видел их, но на многое не надейся. В субботнее утро в Турове улицы пусты.
Домра задержал взгляд на одном из светоликов на стене. Олаф Померанский и Родион Пожарский улыбались, пожимая друг другу руки на фоне вывески «СОНМ». Судя по их юным лицам, снято не менее пятнадцати лет назад. На других светоликах были запечатлены этапы становления: признание на Всемирном конгрессе ученых в Норвегии; Премия губернатора; первый исцелённый пациент, жмущий руки обоим владельцам.
Из стеклянных дверей в холл вышел высокий спортивного вида мужчина. В теснённом костюме он больше походил на героя любовного романа, нежели на знаменитого ученного.
— Олаф Померанский, — он протянул обе руку Домре, отвесив поклон. — Я ждал вас, господин пристав. Пройдёмте ко мне в кабинет. Агния, отмени все мои встречи.
За спиной Домры сомкнулись дверные створки. Кабинет удивлял простором и убранством. Шкафы задыхались от книг; на стеклянных полках громоздились кубки и дипломы; статуэтки из чистого золота и серебра перемежались с антикварными изваяниями конных рыцарей и обнажённых женщин. Из бара на Домру подобно стрелам нацелились горлышки винных бутылок.
Олаф сел за широкий стол. Тут же зазвонил телефон, он поднял трубку. Несколько минут разговаривал, отстраненно чиркая ручкой что-то на листке бумаги. Закончив, положил трубку, смял листок и бросил в урну.
— Прошу прощения, наши коллеги звонят со всего мира. Никто не верит, что Родион мог такое совершить. Но я-то знаю точно, господин пристав — он этого не делал.
— Господин Пожарский уверяет, что был в гостях у вас в Радищево весь день субботы и ночь на воскресенье. Это правда?
— Именно так и было. Я заехал за ним утром в девять и вернулись мы только на следующий день. Он никак не мог быть в Городе, когда случился этот кошмар. Я готов подтвердить в суде, где угодно готов.
Родион не убийца. Его надо отпустить.
— Господин Померанский…
— Проверьте светописцы. Они наверняка засекли мою машину.
Господи, ведь человек не может быть в двух местах одновременно.
— Светописей нет. Была авария в сетях.
Олаф был потрясён.
— Это не просто так. Таких совпадений не бывает.
— Кто-нибудь из свидетелей видел вас?
Олаф помотал головой. А потом вдруг воскликнул:
— Француженка. У неё шина спустила, и мы остановились помочь. Не помню её имени, она пожилая, машина тёмно-синий Бьюик. Найдите её, она наверняка нас вспомнит.
Домра записал в блокнот: «Француженка, пожилая, Бьюик». Поставил восклицательный знак. Подумал, зачеркнул и поставил вопросительный.
— Я знаю, кто это сделал, господин пристав. Знаю, кто подставил Родиона. Этот ублюдок Грегор Бельский. Только у него есть ресурсы такое провернуть.
— Насколько я знаю, именно господин Пожарский напал на Бельского и даже грозился убить его.
Олаф виновато сложил руки перед собой. Ему не хотелось вспоминать о том происшествии.
— Ублюдок оскорбил память жены Родиона, — Олаф прервался, решаясь произнести это вслух. — Он назвал её шлюхой. Я выходил в уборную, но клянусь богом, будь я там тоже бы ему врезал. Катя была святой женщиной.
— Зачем господину Бельскому такое говорить? Он уважаемый человек.
— Именно для того, чтобы вывести Родиона из себя. Показать на людях, что он не способен управлять СОНМ.
— И зачем ему это?
— Бельский давно хочет купить СОНМ. Мы дважды ему отказали. А теперь он делает всё, чтобы нас разорить. Если Родиона упекут в тюрьму, комиссия поставит под вопрос наши исследования. Мы можем потерять лицензию на лечение больных.
— Чем СОНМ так заинтересовал Бельского?
Олаф с прищуром поглядел Домре в глаза.
— Что вы, вообще, знаете о том, чем мы здесь занимаемся, господин пристав?
— Признаться, честно — ничего.
Поделиться книгой: