Волчица и пряности. Том VI

«Я люблю тебя».

Совсем недавно он произнёс эти слова, а кажется, будто прошли годы. Вспоминая сказанное, Лоуренс мучился чувством, которому не находил объяснения: от него щемило в груди и сводило лицо, но в то же время оно приносило радость.

Отчасти это было умиротворение: в конце концов, он сумел облечь в слова то, что раньше не имело названия. Вместе с тем он испытывал лёгкое смущение. Впрочем, лёгкое ли? Скорее, довольно сильное.

Однако ко всему этому примешивалась досада, будто он потерпел поражение в битве.

— Но в какой битве-то? — усмехнулся Лоуренс.

Он посмотрел в ту сторону, куда ушла Холо, пожал плечами и вздохнул, а затем зашагал по направлению к причалам.

К счастью, лодку он отыскал довольно быстро.

Хотя те, кто хотели обогнать остальных и пуститься рекой первыми, шумели на весь порт, стоило неспешно осмотреться вокруг — и нашлось немало свободных лодок, готовых перевезти людей или груз. Владелец одной сразу же согласился взять на борт двух путников. Лоуренс думал, что все суда заняты, а поэтому с него сдерут втридорога, но цена оказалась на удивление разумной.

Владелец лодки, мужчина в годах, осклабился, узнав, что торговец будет вместе со спутницей. Лоуренс сделал вид, что этого не заметил. Неудивительно, что Эйб вела здесь торговлю, скрывая лицо и притворяясь мужчиной.

— Но что же ты забыл в Кэльбе? В такое время года добрые суда туда почти что и не ходят.

Лодочник с необычным именем Ибн Рагуса оказался выходцем из далёкой деревушки, расположенной в северной части западного побережья, которая вполне заслужила право называться медвежьим утлом.

Жителей северных земель Лоуренс представлял себе подтянутыми молчунами с зимним загаром и цепким взглядом. Однако Рагуса оказался дородным мужчиной с громким голосом, а вину за красный цвет его лица, пожалуй, стоило возложить не на солнце, а на выпивку.

— Да то же, что и все остальные. Пушнину продать надо.

— Да?

Рагуса смерил Лоуренса взглядом и покрутил шеей, утопленной в могучих плечах.

— Не вижу у тебя груза.

— Что поделать, напарник оставил меня в дураках. — Лоуренс показал на опухшую щёку.

Лодочник расхохотался, и его лицо стало совсем похоже на морду отъевшегося хомяка.

— Да уж, бывает! — Он хлопнул Лоуренса по плечу и спросил: — Ну а спутница-то где?

— Она ушла еды купить… — Торговец хотел показать подбородком на городские лавки, но вдруг почувствовал, что сбоку от него кто-то есть, и повернул голову.

Холо оказалась рядом и стояла с таким видом, будто пребывала там уже несколько лет.

— Вот она.

— Ого! Славный у тебя груз. — Поглядев на Холо, Рагуса громко хлопнул в ладоши.

Девушка повела плечами: голоса у лодочников раскатистые, а Холо могла услышать даже то, как у человека поднимаются брови. Пожалуй, для её чувствительных ушей это испытание не из лёгких.

— Как зовут-то?

Рагуса обратился не к самой Холо, а к Лоуренсу — похоже, решил, что они муж и жена. Видимо, он и не думал к ней подкатывать (как некий меняла), и на том спасибо.

С плеча у девушки свешивалась сумка — должно быть, с хлебом, а в руках она держала небольшой бочонок. Холо, следуя своему образу скромной монахини, выполнявшей поручение, выжидательно посмотрела на Лоуренса. На людях она всегда обращалась к нему с должным почтением: отчасти потому-то он и не мог сердиться на неё за насмешки.

— Её имя Холо.

— Хо-хо, хорошее имя! Будем знакомы. А я Рагуса, но все называют меня «королём реки Ром»!

Мужчин хлебом не корми, дай порисоваться перед хорошенькой девушкой. Рагуса подбоченился и подал крепкую мозолистую руку Холо, годившейся ему в дочери.

— Однако теперь я спокоен: по реке мы спустимся в целости и сохранности.

— Это почему же?

Рагуса улыбнулся, сверкнув зубами, расхохотался и похлопал Холо по узкому плечу:

— Как почему? Всем известно, что спокойное плавание могут вымолить только красотки!

В самом деле, носы торговых кораблей, предназначенных для долгих плаваний, украшали женские фигуры. Обычно то были языческие богини или женщины, возведённые Церковью в лик святых, и, кажется, именно божества женского пола лучше всех защищали корабли: не зря же последним часто давали женские имена.

Кому, как не Холо, просить у судьбы спокойного путешествия по суше; однако предстояло пуститься в путь по воде, и тут уже Волчице на успех надеяться не стоило. Лоуренс вдруг представил, как девушка плывёт по-собачьи, и еле удержался от смеха.

— Ну как, вы готовы? Я не спешу сбыть пушнину, как эти торопыги, но срочный груз есть и у меня.

— Да, пожалуй, готовы. Ты ведь всё купила? — обратился Лоуренс к Холо, и та кивнула.

— Тогда садитесь на свободное место. Заплатите потом.

На судах, окружённых водой со всех сторон даже в порту, проехать зайцем было весьма непросто, именно поэтому их владельцы обычно предпочитали рассчитываться после плавания.

— Да, и вообразите, что вы на большом корабле, — заявил Рагуса.

Хохот у него был громкий, раскатистый, как и у большинства лодочников.

Для судна, перевозящего груз по реке, лодка у Рагусы была маловата: без паруса, с плоским днищем, к тому же довольно длинная и узкая. Окажись она чуть поменьше — и с плохим гребцом перевернулась бы сразу же, едва сойдя на воду.

В центральной части высилась огромная — человеку до пояса — груда льняных мешков с каким-то товаром. В каждом из них могла бы поместиться Холо. Судя по высыпавшемуся через прорехи содержимому, Лоуренс заключил, что там пшеница и бобы.

Рядом с мешками, ближе к корме, лежало несколько деревянных ящиков. Конечно, открыть их и заглянуть внутрь не представлялось возможным, но, по-видимому, вещи в них перевозились довольно ценные: на стенках Лоуренс заметил какую-то печать, возможно, герб. Пожалуй, именно об этом срочном грузе и упоминал Рагуса. Будучи торговцем, пройти мимо такого Лоуренс никак не мог — разумеется, содержимое ящиков живо заинтересовало его.

Если их спустили по реке, то внутри либо сырьё с серебряных или медных рудников, либо мелкая монета, изготовленная где-нибудь неподалёку от них. В конце концов, олово и железо не упаковывают так бережно в деревянные ящики, а драгоценности не перевозят без охраны.

Лодка могла вместить куда больше груза, но пускалась в путь почти налегке — наверное, потому, что река обмельчала.

В это время года немного дождей; река берёт начало в горах, а там нынче идёт снег и вода замерзает. Если взять с собой много груза, то тяжёлая лодка наверняка застрянет по малой воде на перекатах — так же, как увязает в грязи повозка, идущая по размокшей от дождя дороге. В худшем случае с судна придётся скинуть ценный груз, но есть беда пострашнее: оно преградит путь другим судам, и с лодочником больше никто не пожелает иметь дела.

Говорят, что некоторые лодочники, проплавав множество лет, могут наловчиться править даже с закрытыми глазами. Интересно, умеет ли так Рагуса?

С этой мыслью Лоуренс опустился на свободное место на носу лодки и бросил покрывало на днище.

Поверхность реки в порту ходила ходуном, и лодка покачивалась, будто перебравший гуляка. Вдруг ожили давно забытые ощущения, и Лоуренс не сдержал усмешки. Когда-то он впервые в жизни взошёл на корабль и сразу схватился за борт, испугавшись, что судно вот-вот перевернётся.

Теперь торговец убедился, что такое ощущение знакомо не ему одному, и невольно рассмеялся, глядя, как непривычно напряжённая Холо осторожно присела рядом с ним. Девушка поставила бочонок с вином, сняла с плеча сумку, из которой вкусно пахло и, наконец заметив взгляд спутника, сердито зыркнула в ответ:

— Смеёшься?

Голос её звучал низковато: похоже, она не притворялась.

— Да вот вспомнил, что раньше так же боялся.

— Уф… Воду я люблю, но всё же страшно, когда качает.

Лоуренс не ожидал, что Холо так запросто признает свою слабость. Заметив его удивление, она обиженно надула губы:

— А ведь я перед тобой не хорохорюсь как раз потому, что доверяю тебе.

— Между прочим, я вижу, что у тебя клыки сверкают, — заметил торговец.

В ответ Холо прикрыла ладошкой рот и озорно рассмеялась. Она и впрямь испугалась, вот только призналась в этом явно нарочно.

Лоуренс не совсем понимал, что у неё на уме: говорит ли она искренне, или же скрывает свои чувства. И едва он так подумал, как Холо вдруг встрепенулась:

— Нет, так нельзя. Я ведь знаю, что сближаться нам не стоит.

Погрустнев, она отвернулась. Девушка уже говорила, что любое веселье приестся, если повторять его каждый день, и Лоуренс вздрогнул: ему вдруг почудилось, что он случайно коснулся чего-то горячего. Впрочем, было очевидно, что вряд ли она сейчас говорит всерьёз.

Они оба знали, о чём не следует упоминать даже вскользь, и негласно уговорились избегать этого в разговоре. Человек и шагу ступить не осмелится, если не знает, в каком месте дороги его поджидает ловушка, но по крутой горной тропинке, когда ясно видит край обрыва, пройдёт без труда.

Потому Холо не желала упрекнуть себя или предостеречь Лоуренса, даже наоборот. Они пообещали друг другу расстаться с улыбкой на устах, так что бояться больше было нечего.

Вот почему Лоуренс спокойно ответил:

— Заговорила как заправская лицедейка. Тебе бы в пьесе играть.

«Причём в какой-нибудь трагедии о запретной любви», — мысленно добавил он, не решившись произнести этого вслух.

Видимо, спокойный ответ Лоуренса разочаровал девушку. Она резво повернулась к нему и заявила:

— А ты со мной сыграешь?

— Почему бы нет. Вот только сделай лицо попроще.

Холо, до того обиженно смотревшая сквозь ресницы, рассмеялась. Лоуренс не выдержал и улыбнулся, подумав, что выражение лица у Волчицы меняется, как погода.

Чуть погодя Рагуса, громко топая, пробежал по пирсу и закричал громоподобным голосом:

— Ну всё, отплываем!

Он ловко отвязал канат, которым лодка крепилась к причалу, и забросил его на судно, а затем и сам резво, будто мальчик, запрыгнул на борт. Лоуренс чуть не охнул. Ещё бы: лёгким Рагусу не назовёшь даже с натяжкой. Судно качнулось и опасно накренилось, казалось, ещё чуть-чуть — и перевернётся.

Тут дрожь пробрала даже Лоуренса. У Холо в лице не было ни кровинки; девушка напряглась как струнка, вцепившись в спутника мёртвой хваткой: похоже, испугалась не на шутку.

— Узрите, как правит судном «король реки Ром»! — прогремел Рагуса, а затем упёрся длинным шестом в дно реки.

Его лицо, и без того красное, побагровело от усилий.

На громогласный клич лодка даже не шелохнулась; лишь немного погодя корма медленно отделилась от причала, после чего Рагуса легко выдернул шест, затем опустил его в воду с бо́льшим наклоном и вновь оттолкнулся от дна.

Человек в одиночку управлялся с лодкой, гружённой таким количеством товара, что повозку с ним пришлось бы тянуть четвёркой лошадей. Известно, что лодочники — те ещё хвастуны, но теперь Лоуренс понял, что Рагуса похваляется не без причины.

Наконец лодка отделилась от пирса и направила нос по течению. Рядом проходили другие суда, но странное дело: лодка ловко лавировала, совсем не задевая их. Похоже, Рагуса был знаком с теми, кто проплывал мимо, и с одними здоровался, а других провожал сердитой руганью и даже грозил им вытащенным из воды шестом.

Теперь лодка заскользила ровнее, перестав качаться под ногами. Она направилась к выходу из порта.

На границе, отделяющей гавань от широкого речного плёса, стояла деревянная дозорная башня. Группа людей, желавших остановить отток мехов из города, прорвалась к ней через городскую стражу и оттуда громко проклинала лодки, проходящие через их последнюю линию обороны. Похоже, чёрная полоса в жизни этих бедняг только началась: ко входу в башню приближался отряд воинов в кольчугах и шлемах — наверняка наёмники или рыцари, пообещавшие навести порядок за плату.

Когда судно Рагусы обогнуло башню и почти вышло к открытой реке, людей, посылавших проклятия с верхушки башни, уже задержали. Сочувствия к ним Лоуренс не испытывал, но всё-таки надеялся, что до кровопролития не дойдёт. В то же время само зрелище напомнило ему о том, что произошло в городе. Совсем недавно в жизни Лоуренса чуть не приключилась трагедия, подобная той, что сейчас грозила этим неудачникам.

Желание Холо завершить совместное странствие стало для него полной неожиданностью, а когда она объяснила, почему так будет лучше, он удивился ещё больше. Впрочем, в итоге ему удалось настоять на своём, да и ей самой, казалось, хотелось того же. Вспомнив недавний разговор, он вдруг захотел утешить спутницу, чувствовавшую себя не в своей тарелке на покачивающейся лодке.

Однако этому желанию суждено было пропасть втуне.

Оказалось, Холо уже оправилась (когда только успела?) и теперь, будто позабыв о своём страхе и о том, как только что цеплялась за край одежды Лоуренса, жадно разглядывала проплывающие мимо корабли. На лице её читалось почти детское любопытство.

— Что? — спросила Холо, заметив его взгляд, и склонила голову набок.

Лоуренсу был знакома эта отработанная ужимка — в такие моменты девушка прекрасно понимала, какое впечатление производит на людей.

Он разочарованно отвернулся от Холо и уставился на удаляющийся город, но поздно: из-за спины донёсся смешок. Похихикав, Волчица заметила:

— Ты такой добрый, аж жуть берёт.

Из её рта вырвалось облачко белого пара. Лоуренс бессильно посмотрел на чертовку, охваченный желанием дёрнуть её за пушистый хвост или даже ощипать его напрочь. Но воздух над рекой холодный, не лишать же Холо возможности согреваться тёплым мехом в такое время.

Лоуренс ответил, растягивая слова:

— А меня жуть берёт, когда ты улыбаешься.

— Вот дурак.

Холо весело улыбнулась, сверкнув зубами из-под капюшона.