Волчица и пряности. Том VI

Река Ром, протекавшая мимо города Реноса, бежала с востока на запад. Самая обычная река, со спокойным течением и отсутствием изгибов. Говорят, весной или в начале лета, во время половодья, глазам предстаёт удивительное зрелище: кажется, будто по реке ползёт огромный змей — это по воде сплавляют брёвна. Однако сейчас Лоуренс замечал разве что стройные ряды лодок, чинно следовавших друг за другом. Отара овец пила речную воду, по берегу шли странники, а высоко над головой тянулись белые вереницы облаков.

Будучи чрезвычайно любопытной по натуре, Холо в то же время быстро теряла интерес к тому, с чем успела познакомиться. Так и теперь она сидела со скучающим видом, положив подбородок на край борта, изредка опускала ладонь в воду и громко вздыхала.

— Скукотища… — пробормотала она.

Лоуренс дремал под одним с ней одеялом; от голоса спутницы он открыл глаза и с зевком потянулся:

— А мне хорошо — поводья можно не держать.

Можно не следить за ухабами на дороге, не волноваться о тех ястребах и коршунах, что охотятся за грузом странствующих торговцев. И главное: не нужно с силой тереть глаза, пытаясь отогнать сонливость, в то время как рядом кто-то беззаботно похрапывает, вызывая у него приступы раздражения.

Он бы и дальше предпочёл странствовать по воде, но Холо часто скучала даже в поездках на повозке и сейчас была явно недовольна вынужденным бездельем. Она провела рукой по гладкой, как зеркало, поверхности реки, обернулась к Лоуренсу и брызнула на него по-зимнему студёной водой.

Лоуренс поморщился, и тогда Холо повернулась в другую сторону, прислонилась к борту и подтянула к себе хвост, лежавший на ногах торговца.

Рагуса клевал носом, сидя по другую сторону от мешков и ящиков с грузом, и не обращал на путников внимания.

— Попробуй посчитать овец, сразу заснёшь.

— Я и посчитала, но на семьдесят второй наскучило.

Она принялась разглаживать свой хвост, расправляя спутавшиеся волоски и выбирая попавший в мех мусор. Иногда из-под её пальцев выпрыгивала блоха, но что уж тут: после летних ночей, когда, как говорится, топоток снующих в шерсти кровососов мешает спать, это казалось сущей мелочью.

— А ещё, когда считаешь овец, есть хочется.

— Да уж, это беда. Тогда лучше не считай.

Холо поймала блоху и запустила ею в Лоуренса. Правда, оба они сидели под одним одеялом, так что месть не удалась.

— И всё же… — Холо обняла хвост, зарылась лицом в мех и, попытавшись распутать колтун зубами, спросила: — Спустимся мы по реке, найдём лису, но что будем делать потом?

Она говорила невнятно, поскольку одновременно вылизывала мех, и, когда закончила свою речь и оторвалась от хвоста, все губы у неё оказались в шерстинках. Судя по всему, в начале весны Холо линяла. С этой мыслью Лоуренс протянул руку и убрал пару волосков, от которых девушка никак не могла избавиться сама.

— Ну же, не ёрзай. Значит, что потом…

— Да, потом, — Холо прищурилась, а голос её прозвучал как-то робко.

Вышло это у неё наверняка не случайно, но Лоуренс подумал, что сейчас ею двигало не лукавство: просто она знала, что если боишься высоты, то лучше не смотреть вниз, когда идёшь по мосту над пропастью.

В городе Реносе они нашли ответ. Поняли, что могут сделать, а чего — нет. Решили, какой выход наилучший. Не договорились только об одном: что же делать дальше.

— Еды и развлечений там по горло, поэтому можно подождать до весны, пока снег в горах не растает. Ну а если торопиться, то можно достать лошадей и вернуться в Ренос, а потом двинуться на север.

— К горе Роэф, да?

Именно оттуда пришла Холо. Если нигде не задерживаться, то на дорогу туда уйдёт меньше месяца. А если уж совсем торопиться, то можно и за несколько дней добраться.

Холо пощипала шерсть на хвосте с каким-то особенно беззащитным видом, будто маленькая девочка. Лоуренс научился понимать этот язык: девушка хотела, чтобы ей соврали.

— Вот только в горах многое поменялось с тех пор, как туда пришли люди. Поднимемся мы по реке Роэф, а там с непривычки заблудиться можно.

— Разве?

Лоуренс убрал ещё пару прилипших к губам девушки волосков («Ну что с тобой будешь делать?» — читалось в его взгляде) и продолжил:

— Доберёмся до Нёххиры, а дальше ты знаешь, куда ехать, правильно? От Реноса до Нёххиры дней десять пути. Но если не ждать весны, то лучше выбирать дорогу, идущую через деревни и города, — а то ещё жизнью поплатишься! — и в таком случае выйдет двадцать дней, — сказал Лоуренс, загибая пальцы.

Много это или мало? Тут он терялся: всю жизнь он странствовал, занимаясь торговлей, и держал в уме, что ехать надо быстро, остановки делать пореже, дорогу выбирать покороче. Было совестно даже думать о том, что можно ехать не торопясь, позволяя себе отдохнуть в пути. Половину конечной цены товара составляли пошлины, три десятых — расходы на еду и жильё в дороге, а на прибыль приходились оставшиеся две десятых. Поездка, в которой можно отдохнуть, виделась ему преступным расточительством.

А всё же «долгие» двадцать дней пути наверняка пролетят так быстро, что хоть плачь от досады. Считать Лоуренс закончил и уставился на свои пальцы, оставшиеся выпрямленными. Как бы загнуть ещё хоть парочку?

— В Нёххире остановимся подольше, дней на десять, чтобы в источниках поплескаться, — заявила Холо, поймав ладошками руку Лоуренса и принявшись сгибать его пальцы один за другим.

Со стороны могло показаться, что муж и жена разогревают друг другу замёрзшие руки. Лоуренс просиял: а ведь про Нёххиру он и не подумал! Холо подняла голову и улыбнулась ему своей улыбкой, столь пугавшей его временами.

Значит, десять дней в Нёххире. Конечно, при одной мысли об этом на сердце становится тепло, а губы складываются в улыбку.

Вот только страшно подумать, в какую сумму ему обойдётся десятидневное пребывание на источниках. Мало того что в местных гостиницах дерут втридорога, так ещё и еда — хуже не придумаешь: невкусно и начётисто. Питьевая вода стоит как золото, а вино — настоящая дрянь, к тому же вонючая. За купание в источниках взимают плату, а если остановиться в гостинице при самом горячем источнике, то, чтоб им пользоваться, надо два раза в день показываться лекарю, что стоит не дешевле, чем само купание.

Впрочем, разве можно отказаться, если Холо предложила именно сейчас? Хитра Мудрая Волчица. А на душе тепло, и улыбку скрыть невозможно.

— Ты небось деньги считаешь? По лицу вижу, — озорно сказала Холо, притянув к себе его руку и потёршись о неё щекой.

Она задорно вильнула хвостом. Лоуренсу захотелось схватить его и провести шерстью по своему лицу.

— Помню, видела людей на горячих источниках, когда туда ходила. Иногда сама обращалась человеком, а потому знаю, что да как. Но ведь я — Холо, Мудрая Волчица. Давай остановимся там, где людей нет, тогда ведь и на еду денег уйдёт не так уж много?

Пожалуй, это верно, да только на горячие источники стекаются люди, убеждённые в том, что природная вода чудом исцелит их от хворей и продлит жизнь хоть немного. И если бы только это! Поездку на источники почти всегда совмещают с паломничеством, и по всему свету ходят слухи, что чем больше трудностей доведётся испытать по дороге, тем сильнее окажется её действие. Пожалуй, охотники за целебной водой успели отыскать и самые глухие углы в горах.

Лоуренсу не верилось, что Холо удастся найти источник, на котором не будет людей, но кое-что он знал наверняка: когда она говорит, что на еду денег уйдёт не так уж много, ему приходится знатно раскошелиться.

— Каждый раз, когда ты просишь чуточку потратиться на еду, моя мечта отодвигается от меня всё дальше.

Аппетиты у Холо растут как на дрожжах, поэтому надо осадить её в самом начале.

«Ишь какой смелый», — читалось теперь в её взгляде, но тут Лоуренс не уступит, пусть он и поставил самого себя в уязвимое положение, когда признался девушке в любви.

— Хотелось бы тебя подразнить, но сначала скажи-ка… — Она легонько кашлянула, взмахнула хвостом и продолжила: — Не сам ли ты помахал мечте ручкой и пришёл за мной?

Она выжидательно глянула на него, облачко пара вырвалось из тонких губ, а янтарные глаза сверкнули.

— Может, и помахал. Но не попрощался с нею.

Холо обречённо вздохнула: разумеется, такая отговорка её не удовлетворила. Кроме того, он и впрямь немного слукавил. Чужую ложь Волчица видела насквозь, и Лоуренс решил не дожидаться, пока его поймают на слове, а выложить всё как есть.

— Ну, в какой-то мере я и впрямь с нею попрощался.

— Вы, торговцы, всегда говорите так туманно, чтобы можно было пойти на попятный? — изумлённо спросила Холо, и Лоуренс поправился:

— Я правда попрощался со своей мечтою.

— Поведай же почему. А то, может, я послушаю и соглашусь, что стоит пожалеть денег на еду.

«Вот спасибо», — хотел едко ответить Лоуренс, но сдержался, пожал плечами и сказал:

— Как только появится своя лавка, торговать станет и вполовину не так интересно.

— Что?

— Смутно чувствую, что так и будет. Едва я засяду в собственной лавке, настанет конец приключениям.

Запах прибыли по-прежнему манил его, но теперь ему больше не хотелось гнаться за нею, не видя вокруг ничего иного, будто это его единственная цель. Сколько времени он жил одной мыслью, одним стремлением, пока понял, что мечта, исполнившись, перестанет быть мечтою?

Холо вмиг посерьёзнела и задумчиво хмыкнула: кому, как не ей, прожившей на свете сотни лет, известно, что со временем интерес к любому занятию затухает, даже если раньше оно приносило великое удовольствие.

— Но учти всё-таки, что я невероятно долго мечтал об этом. Вот почему только порадуюсь, если удастся обзавестись своей лавкой.

Девушка быстро кивнула, но потом озадаченно добавила:

— Только… какая же трагедия!

— А… Что? Трагедия?

Лоуренс недоуменно воззрился на Холо, не понимая смысла сказанного. Она же в свою очередь будто удивлялась тому, что нужно объяснять очевидное.

— Посуди сам. С мечтою ты попрощался (положим, причина тому вполне разумная) и пришёл за мной. Хм. Но говорят же, что за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь? Даже человек, который придумал эту пословицу исходя из собственного опыта, посочувствовал бы, глядя на тебя.

Лоуренс разинул рот. Не в силах его закрыть, торговец помотал головой. В словах Холо заключалась истинная правда: он забыл об одном зайце и погнался за другим, но и его поймать не сумел. Пренеприятное чувство охватило его: будто где-то обронил кошелёк. Если она шутит, то это слишком жестоко!

Он снова взглянул на девушку: та смотрела на него с сочувствием, как на больного.

— Уж не худо ли тебе стало? Выше нос. Ведь у тебя и так ничего не было.

К чему это? Гневалась она или говорила с налётом грусти? А может, ею двигало что-то совсем другое? Когда он уже отчаялся понять Холо, словно заговорившую на неизвестном ему языке, уголки её губ поползли вверх, и девушка высунула розовый язычок:

— Хе-хе! Ведь ты и не думаешь завладеть мною. Как же ты собираешься что-то получить, если сидишь сложа руки? Неужто волшебство какое пустишь в ход?

Ух, как ему хотелось взять и утопить насмешницу прямо сейчас! Большей частью потому, что она заглянула в ту часть его души, которую он никому не хотел показывать.

— Хе-хе-хе! Хотя можно сидеть сложа руки, но работать головой. Тут уж всё от тебя зависит.

Холо прижалась к нему, и теперь они, будто два волка, сидели совсем рядом. Её тёплое дыхание щекотало ему шею. Смотреть на неё нельзя, иначе он проиграет окончательно. Едва Лоуренс так подумал, как понял, что сама эта мысль уже означает его поражение.

— Но знаешь, я только рада тому, что ты не отказался от своей мечты. К тому же, как обзаведёшься собственной лавкой и надоест почивать на лаврах, можно взять ученика. А это не шутки: с учеником спокойная жизнь тебе не светит, — заявила Холо, рассмеявшись и отодвинувшись.

Его будто сожрали как рыбку, только косточки и выплюнули. Теперь уже ничего не исправишь. Он глубоко вздохнул, желая вернуть самообладание и не навлечь на себя ещё больший позор.

Холо же беззвучно рассмеялась, наслаждаясь победой.

— Неужто и у тебя были ученики?

Голос Лоуренса всё ещё выдавал внутреннее напряжение, однако на этот счёт Холо не прошлась.

— А? Угу. Я ведь Мудрая Волчица Холо. Многие просили меня поделиться с ними мудростью.

— Ого. — Лоуренс позабыл о том, как прокололся, и с неподдельным восхищением посмотрел на спутницу.

Она смутилась — видимо, не ожидала от него такого. Возможно, она слегка преувеличила, желая как-то смягчить чересчур острую насмешку.

— Хотя не скажу, что они были именно моими учениками. Просто сами они так и предпочитали называться. Так или иначе, я ими верховодила. И если бы ты захотел чему-то у меня научиться, то был бы сотым в очереди, — горделиво сказала Холо, но на сей раз Лоуренсу даже не было смешно.

Ведь если подумать, такое отношение к Волчице вполне естественно. Однако кое-что мешало проникнуться её величием. В памяти Лоуренса один за другим воскресали образы Холо: плачущей, смеющейся, сердитой и надутой. Ведь он видел девушку в самых разных ипостасях и после такого уже не мог испытывать перед ней настоящего благоговения.

Холо мягко улыбнулась и взяла его за руку:

— Однако тебе нет подобных. Из тех, кто просил меня поделиться мудростью, ты единственный пытался меня обуздать. Попытка отчаянная и обречённая на провал, и всё же одно скажу наверняка: ты первый посмотрел на меня не снизу вверх. Знаешь, я ведь всю жизнь была одна на недостижимой вершине. И не желаю больше, чтобы на меня смотрели от её подножия.

Одиночество — оборотная сторона обожествления. Лоуренс вдруг вспомнил, что сказала Холо при первой встрече: она пустилась в путь, желая обрести друзей. Девушка смотрела на него с печальной улыбкой человека, познавшего одиночество.

— Ты ведь сказал, что пришёл за мною?

Слова прозвучали насмешливо, но не верилось, что она подшучивает, улыбаясь так печально. Теперь уже Лоуренс не удержался от усмешки, и Холо недовольно нахмурилась, но, когда он положил руку ей на плечи и притянул её к себе, вздохнула еле слышно и даже, кажется, довольно, причём он был уверен, что это самое довольство — вовсе не игра его воображения.

— А сейчас мне… — Она шевельнулась и повернулась к нему лицом так, чтобы посмотреть в глаза. — …очень даже нравится смотреть на тебя снизу вверх.

К перепалкам с Холо он сумел привыкнуть, но одно неизменно выводило его из душевного равновесия: этот колдовской взгляд сквозь ресницы.

— Ну ещё бы. Ведь так я выгляжу ещё глупее, — хмуро ответил Лоуренс, а Волчица в ответ со счастливым видом прижалась к нему.

Она завиляла хвостом, и Лоуренс заметил, что во все стороны от него разлетаются блохи: будто решили, что в гробу видали такое пристанище. Торговец мысленно с ними согласился, и в груди у него стало тепло. Холо смеялась, уткнувшись в него лицом.

Улыбнулся и он. В самом деле, разговор вышел довольно глупый: послушав его, даже самый преданный ученик Холо отвернулся бы от своей наставницы.

«С другой стороны, утешает то, что именно этого ей и хотелось», — решил Лоуренс.

Время тянулось неспешно, но затем Лоуренс вдруг заметил за горой груза какое-то движение. Рагуса потягивался, и на щеке у него красовался красноватый отпечаток: похоже, лодочник успел вздремнуть, уткнувшись лицом в руку.

Поймав взгляд торговца, он посмотрел на спящую Холо, прижавшуюся к его боку, ухмыльнулся, глубоко зевнул, а затем вдруг ткнул пальцем куда-то вперёд по курсу лодки. Лоуренс обернулся в ту сторону. Впереди показалась речная пристань. На ней была таможенная застава, вроде тех, что неизбежно встречались на дорогах торговцам, везущим свои товары на повозках.

До пристани оставалось ещё довольно много, но, похоже, чутьё гребца не подводило Рагусу даже во сне. Говорят, лодочники и судовладельцы, плавающие по морям, способны узнавать своё местоположение не только по навигационным ориентирам, но даже по запаху морской воды.

«Неужто таков и Рагуса?» — подумал Лоуренс, а тот тем временем воткнул шест в речное дно и рыкнул, да так, что прикорнувшая Холо мгновенно проснулась:

— Это всё наш герцог Диджин! С недавних пор город под его покровительством, вот он и учредил эту заставу. Говорит, пускай в плату за проезд будет включён и подушный налог! А в последнее время он увлёкся охотой на оленей, вот проезд и подорожал!