Помоги проекту - поделись книгой:
Умаляйся во всем перед людьми и будешь выше правителей века сего. Смиряйся и увидишь славу Божию в себе, ибо где прорастает смирение, там изливается слава Божия. Если ты действительно подвизаешься в смирении, Бог прославит тебя перед всеми людьми. Если в сердце твоем будет смирение, то и в твоём сердце Бог явит Свою славу. Откажись от своих притязаний, научись их презирать и удостоишься чести от Бога. Возненавидь славу, чтобы удостоиться уважения. Когда человек гонится за почестями, они бегут от него. А кто бежит от почестей, за тем почести сами гоняются, и он становится провозвестником смирения. Если презираешь себя, чтобы Бог тебя почтил, Бог явит тебя всем. Если ты поистине вменяешь себя ни во что ради Бога, Бог повелит всем Своим творениям хвалить тебя. Перед тобой откроется дверь славы Твоего Создателя, и творения восславят тебя. Ибо ты теперь живешь по образу и подобию Божию. Если человек просиял добродетелями, то пусть он невзрачен с виду, но жизнь его светла, ведение премудро, а помысел мирен. Но видел ли кто-нибудь такого человека?
З. Из Отечника
Брат спросил старца:
– Может ли человек стать безумным ради Господа?
– В одном монастыре, – ответил старец, – был весьма юный послушник. Его отдали в послушание опытному старцу, чтобы тот растил его и учил страху Божию. Старец сказал ему: «Чадо, если кто-нибудь оскорбит тебя, благослови его. Если сядешь за трапезу, не бери лучшие куски. Если придется выбирать одежду, то предпочти плохую, а не хорошую».
«Разве я безумный, что ты велишь мне так поступать?» – спросил юноша.
«Я потому велю тебе поступать так, чтобы ты стал безумным ради Господа, дабы Он умудрил тебя», – назидательно сказал старец, тем самым показав ему, что именно должен делать человек, чтобы стать безумным ради Господа.
Авва Даниил рассказывал об авве Дуле, что первые сорок лет тот провел в киновии, затем безмолвствовал в Скиту. Почитаемый среди великих отцов, Дула позднее говорил, что, испытав различные способы подвижничества, обнаружил, что в киновиях монахи гораздо лучше и быстрее отшельников преуспевают в добродетельных трудах, если смиряются с чистым сердцем.
В одной киновии был брат, внешне скромный и презираемый, но на деле одаренный великим и благородным умом. Все оскорбляли его, издевались над ним и часто ни за что били, но он мужественно всё переносил и ни на кого не обижался.
Среди монахов оказался брат, который по внушению дьявола украл священные сосуды из храма. Когда пропажа обнаружилась, стали обвинять скромного брата и лишь по одному подозрению ему вынесли приговор – совершение святотатства. И хотя он говорил, что не знает, о чем идет речь, по настоянию братии игумен велел снять с него монашескую одежду, заковать в железо и передать эконому лавры для дознания. Эконом стегал его воловьими жилами и подверг другим пыткам. Но тот продолжал говорить, что ничего не знает. Тогда его отослали к правителю страны, чтобы он вынес ему более суровое наказание.
Правитель приказал подвергнуть его разным пыткам – беднягу жгли раскаленным железом, много дней продержали без еды в душной темнице. Но поскольку он по-прежнему твердо отрицал свое участие в краже, с согласия игумена и братии его осудили на смерть в соответствии с законом, по которому за такое преступление полагалась смерть через отсечение головы. И невинного повели на плаху.
Когда укравший сосуды увидел, что невинного ведут на казнь, у него заныла душа. Он пришел к настоятелю и сказал:
– Мне сказали, что нашлись священные сосуды. Позаботься, чтобы брата не обезглавили.
Авва сообщил об этом правителю, заключенного освободили, и он вернулся в киновию, но прожил всего три дня и умер, предав Богу душу, стоя на коленях во время молитвы. Когда братья пришли и увидели, что он скончался во время покаяния, взяли его тело, понесли и положили в церкви.
Тотчас ударили в било, и собралась вся лавра. Монахи устремились к мощам, чтобы взять себе хотя бы клочок волос или частичку одежды мученика как святыню. Авва испугался, что мощи могут растащить по кусочку, велел положить покойного в святилище и запер дверь на ключ до прихода лаврского аввы.
А когда святилище открыли, тела там не оказалось – только одежда и обувь. Все изумились и со слезами на глазах стали прославлять Бога за совершенное чудо
– Видите, братья, – изумлялись они, – сколько благ может принести нам великодушие и смирение? Будем и мы бороться за то, чтобы терпеть искушение и унижение ради Господа, и будем прославлены и почтены и мы Господом, соцарствуя Ему во веки.
У некоего Павла, носившего титул иллюстрия[12], была жена, дети, и несметные богатства. И вот он решил стать монахом, позвал жену, детей и сказал им о своем намерении. Оказалось, что они тоже страстно любят монашескую жизнь. Он сказал им:
– Если вы действительно пожелали пользы себе, то я вас продам в монастыри как рабов, – и они с радостью согласились.
Павел взял жену, одел её в простое платье и, отделив причитавшуюся ей часть имущества, отправился вместе с ней в женский монастырь и отдал её игуменье в рабство вместе с имуществом. А детей отвёл в другой монастырь, вручив игумену как рабов тоже вместе с имуществом. Наконец, и сам с собой поступил точно так же, отдав себя в рабство монастырю. Павел обратился к авве с просьбой:
– Если позволишь, мне хотелось бы одному побыть в церкви.
Тот разрешил. Когда он вошел, и двери заперли, он простер руки к небу и громко воскликнул:
– Боже, ты знаешь, что от всего сердца я пришел к Тебе.
И услышал Глас свыше:
– Я знаю это и всем Своим сердцем принял тебя.
Павел жил в монастыре долго и, как раб, выполнял самую черную работу. Став ниже всех, он был возвышен Богом за смирение. После смерти его гробница источала миро, и на ней совершалось множество знамений и чудес.
И. О поваре Ефросине
В одном монастыре был юный брат по имени Ефросин. Он трудился на кухне. И так как его лицо постоянно было в золе и саже, никто на него не обращал внимания, и блеск его добродетелей оставался для них незаметным. Он появлялся из кухонного чада, всегда запачканный сажей, и легкомысленные братья насмехались и подшучивали над ним, а некоторые ругали и оскорбляли за то, что одежда его была слишком убога, а на лице читалась кротость и незлобивость. Юноша почти всегда молчал, и его безопасно было унижать и издеваться над ним, а иногда даже бить. А он, хотя всякий час слышал и претерпевал такое от братьев, мужественно переносил унижения. Ефросин никогда никому не возражал, никого не упрекал и не обижался, когда его незаслуженно оскорбляли и били.
Между тем настоятеля этого монастыря, который во всех своих делах руководствовался Божией волей и тем обрел великое дерзновение пред Богом, смущал помысел: как узнать наверняка, кто в обители и вообще среди его духовных чад превышает добродетелью всех прочих братьев и стоит в верности Божией воле над всеми? Этот помысел его не оставлял. Он стал молиться Богу, чтобы его желание сбылось, и ему было открыто, кто из братьев первый в добродетели.
Как-то ночью настоятель молился в одиночестве и пришел в исступление. Он был восхищен в область неизреченной услады и блаженства. Повсюду распространялось дивное благоухание и росли разного рода прекрасные деревья. Их плоды не походили на наши и сильно отличались красотой и величиной, что человеческий язык даже не в состоянии описать. Среди деревьев журчал прозрачнейший ручей. Словом, красота природы вызывала изумление.
Настоятель воздал благодарение Богу, Причине всех благ, и чувствовал блаженство, удостоившись столь великой чести. Затем, устремив взор на дивные плоды, он протянул руку, чтобы сорвать один. Но не смог, ибо ветки поднялись высоко, маня его недоступным очарованием. Он пытался подпрыгнуть, подойти к другим деревьям, но рука его не могла дотянуться до ветки. Тут он увидел своего юного брата Ефросина. Он шел впереди по этому благоуханному раю и наслаждался плодами, какие там только были. Ветки деревьев сами склонялись к нему, и он вволю ел плоды, которые сами падали ему в руки.
Изумившись этому непонятному чуду, игумен воскликнул:
– Чадо Ефросин, кто тебя сюда привел и позволил ходить среди деревьев?
Тот только улыбнулся и сказал в ответ:
– Отче, вкушать все эти блага и владеть ими вверил мне Один-единственный Человеколюбец.
Игумен спросил:
– А не можешь ли ты и мне нарвать каких-нибудь плодов?
– Отче, – ответил юноша, – да бери, какие тебе угодны
– Не могу, чадо. Я много раз пытался, но у меня ничего не получилось.
Тогда Ефросин решительно подошел к дереву, сорвал три яблока дивной красоты и аромата и протянул игумену, тот с радостью взял подарок... и проснулся. Видение исчезло, но в его руке были три яблока. Затрепетав от волнения, он велел ударить в било. Только после утреннего песнопения он успокоился, но никому ничего не сказал о чудесном подарке. Когда началась Литургия, и он служил вместе с братьями в храме, то после Таинства он в облачении вышел из алтаря и велел позвать брата Ефросина.
Несколько братьев сходили на кухню и привели к игумену повара, чумазого и пропахшего кухонной гарью.
Игумен спросил:
– Где ты был этой ночью?
Ефросин уставился в землю и ничего не отвечал. Игумен повторил вопрос и стал принуждать его ответить. Тут юный монах расплакался и кротко и тихо ответил:
– Разве ты не знаешь, отче, где мы оба были?
Тут игумен затрясся от страха. Он вынул из-за пазухи три яблока и спросил:
– Узнаешь?
– Да, отче, – ответил Ефросин. – Помнишь, ты же сам мне велел, вот я и дал их тебе.
– Блажен ты, чадо Ефросин! – при всех воскликнул игумен, – что удостоился таких благ. Поэтому прошу тебя стать заступником и моей убогой души.
И рассказал братьям о том, какое ему было видение этой ночью. Закончив рассказ, он поклонился в ноги Ефросину, чем сильно смутил юношу, который пытался поднять его с колен – видеть это ему было сущей мукой. Он не мог принять такую честь и громко зарыдал.
Настоятель взял его за руку, ввел в алтарь. Разрезав три яблока на священном блюдце, он раздал частицы всем братьям.
А юный Ефросин, не вынося славы и чести, которые стали оказывать ему братия, тайно покинул монастырь и пропал. Он знал, что людская похвала хуже хулы, ибо наносит большой вред душе. Поэтому он предпочел лучше держаться подальше от этого, думая о своем спасении.
2. О том, что унижение ведет к смирению, а почести – к гордыне, и почему смиренномудрые радуются унижению и огорчаются от похвал
А. Из Григория Двоеслова
Благоговеннейший Константин жил неподалеку от города Анконы[13] и служил в Церкви первомученика Стефана. Как-то в этой церкви нехватило масла, и рабу Божьему Константину нечем было заправить лампады; но он, не смутившись, налил в лампады воды и опустил фитили, потом затеплил их принесенной лучиной, и вода стала гореть в лампадах, словно это было масло. Видишь, какое смирение было у этого великого мужа. Когда молва о его святости далеко распространилась вокруг, множество народа из разных областей устремилось в Анкону, чтобы увидеть его.
И вот однажды какой-то крестьянин пришел издалека, чтобы тоже взглянуть на святого. В это время Константин стоял на деревянной скамейке и поправлял лампаду. Ростом он был совсем невелик, да еще довольно худ и лицом невзрачен. Между тем крестьянин расспрашивал всех, где можно увидеть Константина, и ему указали на святого. Но порой о душевных добродетелях судят по внешнему виду; и крестьянин, увидев такого маленького и невзрачного человека, никак не мог согласиться, чтобы святой оказался столь неказистым.
«Не может быть, – думал он, – чтобы у человека, о котором идет такая слава, был такой невзрачный вид». Когда же многие подтвердили, что Константин действительно тот самый знаменитый святой, он неуважительно и насмешливо сказал:
– Я думал увидеть человека, а этот и на человека-то не похож.
Как только Божий человек услышал эти слова, он оставил лампады, которые поправлял, подошёл к крестьянину, с радостью обнял его, с необыкновенной любовью расцеловал и от полноты сердца поблагодарил за правдивые слова:
– Ты единственный, кто открытыми глазами увидел меня таким, какой я есть.
Вот видишь, Пётр, какое смирение было у этого достойного удивления святого, который отнесся с превеликой любовью к земледельцу, посмотревшего на него с презрением. Внутренние качества человека чаще всего познаются по тому, как он переносит оскорбления от других. Это значит, что гордые радуются почестям, а смиренные утешаются и благодарят за оскорбления и унижения. Больше всего они довольны, когда их бесчестят на глазах у всех. Ведь это уничижение подтверждает их суждение о самих себе: то, что они думают о себе, то и говорят о них другие.
Б. Из жития преподобного Ефрема
Дивному Ефрему среди прочих добродетелей была присуща и та, что он боялся и избегал похвал. Преподобный не только не слушал тех, кто хвалил его, но и видно было, как сердился на них, точно также, как другие сердятся на насмешников и хулителей. Ефрем краснел, смотрел в землю, изменялся в лице и покрывался испариной. Он не произносил ни слова, будто перед ним происходит нечто постыдное.
В. Из жития преподобной Синклитикии
Блаженная Синклитикия говорила приходившим к ней посетителям, что как тает воск от лица огня, так и душа слабеет от похвал и теряет силу. И напротив, как расплавленный воск твердеет на холоде и приобретает форму, так и брань и унижения укрепляют душу и делают её твердой. Радуйтесь, сказано в Писании, и веселитесь... когда поносят вас и гонят... и прочее; и в другом месте говорится, что
И не только это, но и главу добродетелей – смиренномудрие больше всего порождают в душе унижения. И в самом деле смиренномудрие укрепляют поношения, унижения, побои, уничижения, то есть когда тебя обзывают: «Безумец, нищий, простак, слабак, неумеха, урод, не умеешь и слово сказать...» – все эти бранные слова укрепляют смирение. Подобную хулу слышал и терпел поношения Господь. Ему говорили,
Г. Из жития святого Иоанна Милостивого
У дивного патриарха Иоанна был племянник по имени Георгий. Как-то его оскорбил в городе какой-то кабачник. Юноша тяжело страдал, и его чувство было двояким: уж слишком велико было социальное различие между ним и оскорбителем – он близкий родственник Патриарха, а тот – ничтожный человек. Поэтому Георгий пришел на аудиенцию к святейшему, со слезами на глазах открыл ему смятение своего сердца и пожаловался на оскорбителя.
Когда Патриарх увидел душевные муки юноши, то, желая утешить и поддержать его, воскликнул:
– Да как он посмел открыть рот и оскорбить моего любимого племянника? Да будет благословен Господь! Я так проучу его, что будет потрясена вся Александрия!
Племянник оторопел от таких слов и успокоился.
– Чадо мое возлюбленное, – продолжил Патриарх. – Если ты поистине хочешь быть и называться моим племянником, готовься не только к оскорблениям, но и, скажу тебе больше, к бичеванию. Настоящее благородство – не в плоти и крови, но в душевной добродетели.
Затем он вызвал начальника всех городских питейных заведений и приказал ему впредь не брать ни денег, ни пожертвований на Церковь от этого оскорбившего его племянника кабачника, когда будет проходить сбор налогов. Все удивились небывалому незлобию мужа и с удивлением встретили месть, которая и вправду потрясла всю Александрию.
Д. Случай из жития святого Иоанна Богослова
Апостолу Иоанну удалось спастись во время страшного кораблекрушения[14]. Через сорок дней пребывания в море волнами выбросило его на сушу неподалеку от Ефеса[15], где он увидел меня, Прохора, стоявшего на берегу, о чем он предсказывал мне ещё до кораблекрушения. Иоанн обнял меня, воздав благодарение Богу, и мы вместе отправились в Ефес и (вскоре) добрались до площади Артемиды, где находилась баня Диоскорида, начальника города.
– Чадо Прохор! – сказал Иоанн. – В этом городе пусть никто не знает, кто мы и ради чего сюда пришли, пока Господь не откроет нас, и мы не получим откровение от Него.
Когда он это говорил, появилась Романа, служанка Диос-корида, заведовавшая баней, женщина крайне злобная, из-за чего все обходили её стороной. Прибираясь в бане, она увидела нас и сразу прикинула – раз мы в таком жалком виде, наверное, голодные и нищие, то нас можно нанять на работу за самую скудную плату и обратилась к Иоанну:
– Откуда ты, человече, и какая твоя вера?
– Мы из другой страны, – отвечал Иоанн, – иудеи по происхождению, христиане по благодати, только что спаслись после кораблекрушения.
– Хочешь топить у меня печь в бане, – спросила она, – а твой спутник будет убираться в купальне?
Иоанн согласился.
Романа привела нас в баню, показала, кому что делать, и назначила ежедневную плату: три литры[16] хлеба и четыре обола[17] деньгами. На четвертый день нашего пребывания Иоанн, которому никогда прежде не приходилось быть истопником, натопил печь не так жарко, как требовалось.
Романа, как только пришла, сразу заметила его промах и без зазрения совести ударом кулака сбила Иоанна с ног и осыпала бранью:
– Бродяга, бездельник, жалкий изгнанник, паршивый неумеха! Зачем ты взялся за эту работу? Обманщик – вот кто ты! Но я тебя выведу на чистую воду. Ты теперь раб Романы. Меня знают даже в Риме! Не рассчитывай избежать руки своей хозяйки – я тебя везде найду, если посмеешь бежать, и растопчу без пощады. Лучше бы ты думал о работе так же, как о жратве, не то раздавлю без всякой пощады.
– Госпожа, – миролюбиво оправдывался Иоанн, – я только недавно приступил к работе и никогда этому раньше не учился. Время обогащает опытом, и оно, несомненно, благосклонно к тем, кто трудится.
После этих слов Романа ушла. А я был подавлен её жестоким обращением с Иоанном и думал о том, как ему тяжело. А ведь мы прожили тут всего четыре дня.
Иоанн Духом прозрел мои мысли и сказал:
– Чадо Прохор, из-за того, что я поколебался помыслом, когда мне выпала Азия, ты знаешь, в какую беду мы попали. Не только мы, но и ни в чем не повинные корабельщики были наказаны из-за меня, потерпев катастрофу, и только Божией милостью все спаслись. А меня сорок дней носило морскими волнами, чтобы я научился слушаться Бога, а не человеческих помыслов. Наконец, Бог смилостивился над родным Ему человеком и вынес меня на сушу. Ты это знаешь, поэтому не роптать ты должен, а благодарить Его за такие искушения. А пустые угрозы какой-то женщины даже не считай искушением. Иди, займись своим делом и исполняй его со всем усердием. Господь наш Иисус Христос, Творец всего дал нам образ терпения, указав на его пользу:
Его слова избавили меня от печали и окрылили. На следующей день Романа пришла и сказала Иоанну:
– Про тебя я опять много наслушалась всякого, говорят, что ты нарочно небрежно работаешь, чтобы я тебя прогнала. Но ты этого не дождешься, сам готовишь беду на свою же голову. Если увижу, что это так, то от тебя живого места не оставлю, так изуродую – пошевелиться не сможешь.
В ответ Иоанн не сказал ни слова. Романа увидела в его кротости и молчании только трусость и упрямство. Она рассвирепела и стала угрожать:
– Разве ты не мой раб, злодей? Что молчишь? Разве ты не согласен, что тебе повезло? Отвечай мне!
– Да, мы твои рабы, – ответил он, – я и вот со мной Прохор.
Романа запомнила эти слова. Она решила лишить нас свободы и, чтобы исполнить свой коварный замысел, пошла к нотариусу.
– Много лет назад, – сказала она законнику, – от меня сбежали два раба, доставшиеся мне от родителей. Лет прошло много, и бумаги затерялись. Теперь они явились ко мне и признались, что они мои рабы. Можно ли изготовить на них новые купчие?
– Если они при свидетелях признают, что они рабы, доставшиеся тебе от предков, то да, – ответил нотариус.
Иоанн прознал это Духом и сказал мне:
– Чадо Прохор, знай, что эта зловредная женщина потребует от нас письменного подтверждения и сделает так, что свидетели подтвердят, что мы её рабы. Но пусть тебя это не печалит, напротив, радуйся. Ибо через это Бог прославится и вскоре откроет, кто мы.
Не успел он проговорить это, как вошла Романа. Она схватила Иоанна за руку и стала его колотить со словами:
– Злой раб, почему, когда входит твоя госпожа, ты не кланяешься ей в ноги? Может, ты считаешь себя свободным? Ты раб Романы! – с угрозой говорила она, то и дело переспрашивая: – Разве вы не мои рабы?
Поделиться книгой: