Помоги проекту - поделись книгой:
Благолюбие. Том 2
Благолюбие или собрание боговещанных глаголов и наставлений богоносных и святых отцов, взятых из всякого богодухновенного писания и доступно изложенных преподобнейшим монахом Павлом, основателем монастыря Пресвятой Богородицы Благодетельницы и нареченным в ее честь Благолюбивым
перевод с древнегреческого в четырех томах
1. Кто сам себя уничижает, того Бог возвышает
А. Из святого Палладия
На Тавенне[1] в женском монастыре, что напротив мужского, было около четырехсот насельниц. Среди них подвизалась ради Христа юродивая по имени Исидора. Она постоянно смирялась и унижалась перед всеми. Сестры гнушались ею и даже есть не хотели вместе с ней, но она принимала это с радостью. Добродетельная Исидора была весьма полезна для монастыря, ибо всем помогала, всех слушалась, как рабыня, что бы от неё ни потребовали, и со всею кротостью работала на сестёр, не покладая рук, и была для них ничтожнее половой тряпки. Как сказал Господь:
Все прочие сестры стригли волосы и носили куколи, а юродивая покрывала голову тряпкой и так совершала своё послушание. Никто из четырехсот сестер не видел её за едой или с куском хлеба в руках. Она собирала крошки, когда вытирала губкой столы, и довольствовалась остатками пищи в котлах, которые мыла. Блаженная всегда ходила босиком, никогда не ругалась и не роптала, не говорила ни долго, ни кратко. При этом многие её бранили, били, проклинали и отворачивались от неё.
Об этой преподобной (явившийся) Ангел сказал святому Питируну, опытнейшему мужу и прославленному анахорету[2]:
– Почему ты так гордишься своими подвигами, тем, что ты благоговеен и живешь в таком месте? Хочешь увидеть жену, которая благоговейнее тебя? Пойди в женский монастырь на Тавенне и увидишь деву с венцом на голове. Она намного лучше тебя: служит и работает на всех, но никогда не позволяет своему уму отойти от Бога, хотя сёстры и смотрят на неё с брезгливостью. А ты сидишь здесь и представляешь в уме целые города, хотя никогда не видел мира.
Великий Питирун встал и отправился на Тавенну. (На берегу реки) он попросил отцов перевезти его в женский монастырь. Так как он был почитаемым аскетом, состарившимся в подвигах, монахи охотно согласились переправить его на остров. После прибытия в монастырь святой помолился вместе со всеми и сказал, что хочет видеть всех насельниц. Сестры пришли, но юродивой среди них не было. Он сказал сестрам:
– Я просил, чтобы все пришли.
– Мы тут все, – ответили сестры.
Питирун сказал:
– Нет Одной, на которую мне указал Ангел.
Сёстры сказали:
– Есть тут у нас одна на кухне, но она безумная.
– Приведите – я хочу на неё посмотреть, – сказал святой.
Но Исидора не хотела идти, поняв, зачем её зовут (а, может быть, ей было это открыто). Тогда её повели силой, сказав, что её хочет видеть святой Питирун (его имя было всем известно).
Когда её привели, великий святой взглянул на юродивую и, увидев тряпку на голове девы, спадавшую на лоб, пал к её ногам и произнес:
― Благослови меня, амма[3].
Она тоже стала перед ним на колени со словами:
― Ты меня благослови, господин мой и отец.
Девы изумились и сказали старцу:
― Авва, зачем ты унижаешься перед ней? Она же безумная.
― Вы все безумные! ― сказал святой. ― Она лучше вас и меня. Она амма, то есть духовная мать. Я молюсь, чтобы вместе с ней оказаться достойным в день Суда.
Услышав эти слова, сёстры пали перед ним на колени, плача и исповедуя, как каждая из них огорчала святую.
Одна сказала:
― Я всегда над ней смеялась.
― Я глумилась над её убогим видом, ― говорила другая.
― Я часто обливала её помоями, ― вторила ей третья.
― Я её била.
― Я часто тыкала ей в нос горчицей.
Так, все покаялись в том, что подвергали её всяческим издевательствам. Когда святой принял их исповеди и помолился о них вместе с Исидорой, то настоятельно попросил честную рабу Христову помолиться о нём и ушел.
А через несколько дней честная преподобная Божия, не вынеся высоких почестей, внимание к себе, славы и извинений, тайно ушла из монастыря. Куда она пошла, где поселилась и где умерла, никто не знает.
Б. Из Григория Двоеслова
Святой Экитий удостоился величайших даров свыше и многие души привел к Богу своими поучениями и проповедями. По заповедям Божиим одевался он очень бедно. Когда при встрече святой кланялся незнакомым людям, те даже гнушались ответить ему. В дорогу этот аскет обычно отправлялся на лошади, беря при этом самую плохую, какую только можно было найти в монастырской конюшне, вместо узды использовал недоуздок, а вместо седла – овечью шкуру. Куда бы он ни отправлялся, всюду возил с собой книги Писания, уложив их в сумки, чтобы, отверзая источники слова Божия, орошать пажити разумений.
Когда молва о его проповедях достигла Рима, тотчас некоторые из зависти пошли к патриарху с жалобами на святого и не отступали до тех пор, пока не убедили его послать начальника стражи Юлиана, чтобы доставить Экития в столицу. Юлиан тотчас же направился в монастырь. Там он, увидев старших братьев, спросил, где игумен.
– Тут недалеко, жнет на монастырских лугах, – отвечали иноки.
У Юлиана был слуга, человек весьма гордый и дерзкий, которого он послал поскорее привести Экития. Слуга немедленно пошел (исполнять повеление), быстро добрался до лугов и, обратившись к жнецам, дерзко спросил:
– Кто тут из вас Экитий?
Ему показали. Но как только он увидел настоятеля ещё издали, его охватил необычный страх. Он задрожал и не мог двинуться с места. Бедняга с трепетом приблизился к человеку Божию, рухнул перед ним на колени и сказал ему о прибытии своего господина в монастырь. Божий человек тотчас обул сандалии, завязал оборки и, положив серп на плечо, пошел в обитель.
Юлиан, узнав от слуги, что это и есть тот самый Экитий, да ещё в таком виде, подумал, стоит ли с ним вообще говорить серьезно. Но как только угодник Божий приблизился к нему, сердцем Юлиана овладел необычайный страх. Он задрожал и едва смог сказать святому о причине своего приезда. Смиренно припав к ногам старца, патриарший посланник стал просить его молитв и сказал, что его желает видеть святейший. Экитий поднял его, благословил и сказал, что ехать к патриарху нужно немедленно, потому что, добавил он, если мы не отправимся сегодня, то завтра уже не сможем.
– Отче, – сказал Юлиан, – я устал с дороги и сегодня уже не в силах ехать куда-либо.
Так угодник Божий, снисходя к усталости посланника, в эту ночь не покинул монастыря.
На рассвете следующего дня к Юлиану прискакал слуга из Рима и сказал, что патриарх приказал не трогать святого и оставить его в монастыре. Юлиан спросил, что заставило святейшего переменить своё распоряжение. Слуга объяснил, что минувшей ночью патриарх был напуган божественным видением за то, что послал начальника стражи в монастырь привести к нему угодника Божия. Юлиан немедленно встал, пошел к Экитию и сказал, что патриарх распорядился не беспокоить святого и он может не покидать монастырь. Услышав это, Божий старец сказал с укоризной:
– Не говорил ли я тебе вчера, что, если не отправимся сегодня, то и вовсе никуда не уедем?
Потом, желая выразить свою любовь к патриаршему посланнику, Экитий щедро одарил его за труды, хотя тот не хотел ничего брать, благословил, и гость уехал с миром.
Вот, видишь, Петр, как прославляются те, кто уничижают себя в настоящей жизни, чтобы потом стать гражданами небесного отечества. Напротив, кто, по своему высокоумию и тщеславию, выставляют себя перед людьми праведниками, презренны в очах Божиих. Таких обличает Христос:
В. Из жития святого Григория Чудотворца
Как-то жители города Команы[4] вышли встречать Григория Чудотворца. Они просили, чтобы этот достойный муж пришёл к ним, поставил священника и создал церковь. Великий святой согласился и прибыл к ним. Отцы города задумали представить к рукоположению тех, кто были, по их мнению, лучшими по образованию, происхождению и прочим мирским достоинствам. Голоса разделились: одни были за одного, другие – за другого.
Тем временем великий Григорий надеялся получить совет от Бога. Он, как Самуил[5], считал, что нужно руководствоваться не красотой тела и ростом, когда надлежало помазать царя, но смотреть на то, царственная ли в человеке душа, даже если внешне он будет и неприметен. Так же и святой Григорий, внимательно посмотрев на каждого из предложенных кандидатов, остановился на одном человеке, на котором лежала печать священства – таков был его образ жизни, украшенной добродетелями.
Когда другие расточали похвалы тем, кого хотели видеть священником, святой Григорий призвал их обратить внимание и на простых и незнатных людей. Ведь и среди них могут найтись достойные… Кто-то из участников выборов счёл это суждение святого издевательством и насмешкой, и спросил:
– Неужели нельзя допускать к священству тех, кто превосходит других и красноречием, и достоинством, и свидетельствами своей честной жизни? Неужели нужно рукополагать не их, а искать достойных столь великой благодати среди простолюдинов? – и желая выставить святого на всеобщее посмешище, он добавил, – Ну, тогда только скажи нам слово. Раз ты отвергаешь таких, кого мы избрали всем городом, и хочешь возвести на ответственную ступень священства какого-нибудь неотесанного простака? Тут есть у нас угольщик Александр. Позови его. И если считаешь, что его можно рукоположить, мы всем городом одобрим твоё решение.
Он говорил так, чтобы шуткой заставить Григория отказаться от своего намерения. Ему было и невдомек, насколько знаменательна оказалась его речь. Она навела великого святого на мысль, что имя Александра прозвучало не случайно.
– Кто он, этот Александр, – спросил Григорий, – о котором вы только что упомянули?
Кто-то из присутствующих рассмеялся и вывел из толпы Александра – тот стоял в жалких лохмотьях, едва прикрывавших тело: и сразу было видно, кем он работает. И руки, и лицо, и все тело у него были черные от угольной пыли. Стоявшие вокруг него расхохотались. Но святой своим прозорливым оком изумился тому, что увидел. На него смотрел человек, нищий, бедно одетый, но бросалось в глаза его внутреннее достоинство, и потому он нисколько не стыдился своего внешнего вида, над которым смеялась лишь невоспитанность. Александр с детства привык к нужде. Но он был настоящим любомудром и знал, что такое будущая жизнь и что своим путем нужно идти до самого последнего дня и всегда быть готовым к мученическому концу и испытанию огнем будущего Суда. Он жил не напоказ, далеко превзойдя напускную деловитость других. Всему на свете он предпочел истинную небесную жизнь, к которой решительно стремился. Поэтому он делал всё, чтобы затеряться среди людей, ибо человеческое внимание нередко вредит добродетели.
Свой высокий дух он скрывал под личиной самого презренного из человеческих занятий. Александр находился в самой поре цветущей молодости, но, помышляя о целомудрии, считал недостойным и вредным выставлять напоказ свою телесную красоту. Угольщик знал, что красота становится для многих началом страшных падений. Чтобы самому не претерпеть бессмысленного ущерба и в других не вызвать ненароком похоть очей, он и надел эту личину: по доброй воле занялся ремеслом угольщика. Александр хотел тяжкими трудами укрепить тело, чтобы подготовить его к совершению добродетелей. Всю свою красоту, как было сказано, он скрыл под слоем угольной пыли. А тяжкий труд только помогал ему соблюдать заповеди.
Григорий уединился с Александром и подробно расспросил о его жизни. Затем передал угольщика своим помощникам и, дав им поручение, снова вернулся к собранию и с книгами в руках произнес проповедь о священстве, описав, какой добродетельной должна быть его жизнь. Григорий говорил долго, чтобы собрание не разошлось до тех пор, пока помощники святого не исполнят его поручение. Наконец, те вернулись и привели с собой Александра, который в бане смыл с себя всю въевшуюся в него черную пыль и был одет в облачение самого Григория (в этом и состояло его поручение).
Все смотрели на Александра, онемев от изумления. Святой же обратился к ним с такими словами:
– С вами ничего не случилось, и зрение вас не обманывает. Нельзя судить о добре только чувством. Чувство – обманчивое мерило сути вещей. Оно закрывает человеку доступ к сердцевине истины. И ничему так не радовался бы враг благочестия дьявол, как тому, чтобы этот избранный сосуд остался никем не замеченным и не вышел на середину собрания муж, который и сокрушит его власть.
После этих слов он рукоположил Александра предстоять Богу, по всем канонам передав ему благодать священства. Все ещё не успели привыкнуть к новому батюшке, а тому уже пришлось произнести проповедь перед своей паствой. И первые его слова показали, что решение святого Григория оказалось не напрасным. Речь Александра, хотя и не была изысканна и цветиста, но преисполнена ума.
Один заносчивый юнец, гордившийся знанием аттикского диалекта, попытался было посмеяться над безыскусностью проповеди, сказав, что, мол, Александр не украсил её искусными выражениями аттикского диалекта, но тут же был вразумлён чудесным видением – он увидел в небе стаю голубей, сиявших несказанной красотой, и голос сказал: «Это голуби Александра, а ты смеешься над ними».
Г. Из жития преподобного Маркелла
Божественный Маркелл, родом из Апамии[6], пришёл в так называемый монастырь Неусыпающих[7] (его насельники день и ночь непрерывно славословили Господа), был принят, и через некоторое время игумен Александр облачил его в монашеское одеяние, но ещё раньше до него был пострижен некий Яков, его давний знакомый. Так вот этот Яков ходил на уроки к Александру и был первым среди его учеников. Но довольно скоро Маркелл превзошёл подвигами и добродетелями не только всех братьев, но и самого Якова, за что игумен весьма ценил его.
Очистив свой ум (от грехов), Маркелл стал провидцем. Он заранее был извещён о кончине своего наставника и о том, что ему предназначено стать новым настоятелем, и опасался этого. Как это так, ему, ещё совсем юному, придется начальствовать над старцами? А скорее всего из-за того, что он сам не хотел расставаться с любимым послушанием, которое доставляло ему большую радость, так как Маркелл был на удивление смиренномудр, он тайно, чтобы никто не заметил, покинул монастырь. Вскоре святой Александр умер, и все стали говорить, что игуменом нужно избрать только Маркелла. Но, ко всеобщему огорчению, его не было в монастыре, и никто не знал, куда он скрылся, и поэтому игуменом избрали Иоанна, человека почтенного и годами, и мудростью. Когда Маркелл узнал, что выборы прошли, то явился в монастырь и стал помощником Иоанна. Он был его правой рукой, делая очень много для правильного управления монастырем.
Как-то Маркелл уехал из монастыря, и на него стали наговаривать Иоанну. Некоторые заслуженные монахи удивлялись многому в этом человеке: и что он начальствовать отказался, и что на игуменский престол не покушался. Самые нерадивые из монахов, которые вовсе не понимали величия души Маркелла, начали говорить, что он избежал славы по своему тщеславию. Дескать, знал, что выберут Иоанна, и не хотел оказаться на выборах вторым, поэтому и ушел из монастыря.
Когда Иоанн услышал такие рассуждения, то решил преподать монахам урок, что не следует так легкомысленно судить о человеке, а заодно решил показать им необычайную высоту смиренномудрия, которой достиг Маркелл. Он сказал:
– Чада, мы должны судить людей по делам.
И ничего более не добавив, решил про себя: когда Маркелл вернется, поручить ему самое низкое из монастырских служений – присматривать за ослом. И как только тот вернулся, наставник в присутствии всех дал ему это послушание, которое казалось унизительным. Но Маркелл сразу показал все своё смиренномудрие: не только принял это поручение с радостью, но стал трудиться с ликованием и весело, и так тщательно исполнял своё служение, что считал его благодеянием для себя. Маркелл даже попросил письменно подтвердить, что впредь его не лишат этого послушания. Он ничего не говорил, но постоянно проявлял ревностное отношение к этому делу и настолько горячо исполнял его, что монахам пришлось долго и настоятельно просить Маркелла вернуться к прежним обязанностям ради братии и оставить этот тяжелый труд. Ведь нелепо было, чтобы столь великий муж, достойный начальствовать над умной паствой и премного ей благодетельствовать, оставался на самой скромной работе, которую может выполнить кто угодно.
Д. Из Отечника
Об авве Памве говорили, что он три года просил Бога: «Не прославляй меня на земле». Но Бог прославил его так, что никто не мог смотреть ему в лицо – такую славу оно несло на себе и так ярко сияло. Столь же благодатный дар получили авва Сисой и авва Силуан.
Авва Иоанн Колов рассказывал: «Один духоносный старец ушёл в затвор. А он был очень знаменит в городе, и слава его была велика. Однажды ему сообщили, что некий святой умирает и нужно успеть попрощаться с ним. Старец подумал: «Если я выйду из затвора днем, сбегутся люди, начнут меня прославлять и больше не будет мне покоя. Пойду поздно ночью, в темноте, чтобы никто меня не заметил». Поздно вечером он вышел из кельи, надеясь, что никто его не увидит. Но тут от Бога были посланы два ангела с фонарями, чтобы освещать ему путь. Весь город сбежался, чтобы посмотреть на столь великую славу, которой достиг этот человек. И тот, кто думал избежать славы, ещё больше прославился. Так исполнилось сказанное в Писании:
Авва Исаак сказал: «Когда я был молод, то жил у аввы Крония, и никогда он мне не говорил, чтобы я сделал что-нибудь, хотя был стар и весь трясся. Он сам вставал и приносил мне стакан воды, как и другим. Потом я жил у аввы Феодора Фермийского, и он мне тоже не говорил, что нужно делать, но сам накрывал на стол со словами: «Брат, если хочешь, иди поешь». А я говорил в ответ: «Авва, я пришёл к тебе, чтобы получить пользу, что же ты мне не велишь что-нибудь сделать?» Но старец молчал.
Я пошёл и рассказал об этом другим старцам. Те пришли и упрекнули его:
– Авва, брат пришёл, чтобы от твоей святости получить пользу, почему же ты не говоришь ему, что нужно делать?
Старец им ответил:
– Но я не начальник монастыря, чтобы командовать. Да. я ему ничего не говорю. Но он же видит, что я делаю, и если хочет, то может работать вместе со мной.
С тех пор я внимательно следил за тем, что он делал, и вместе с ним брался за работу. А он работал всегда молча. Этому и меня научил – всегда молчать за работой».
Авва Петр говорил, что авва Макарий отличался незлобием в отношениях со всеми братьями. Люди спрашивали:
– Почему ты позволяешь так обращаться с собой?
– Двенадцать лет я работал Господу моему, – отвечал он, – чтобы Он даровал мне этот дар, а вы советуете отказаться от него?
Авва Пимен сказал, что, если человек себя уничижает, то обретает успокоение, в каком бы месте он ни жил.
Об авве Петре и авве Епимахии рассказывали, что они были сподвижниками в Раифе[8]. Как-то раз, когда они сели обедать в церкви, им велели пересесть за стол старцев. После долгих уговоров согласился только авва Петр. Но когда он встал, авва Епимахий спросил его:
– Как же ты дерзнул пойти за стол к старцам?
– Если б я остался, – ответил он, – то братия попросила бы меня как старца первым делом благословить трапезу и считала бы меня первым среди вас. А там, среди старцев, я все же буду меньшим и в помыслах самым смиренным.
Петр, пресвитер Дийского[9] монастыря, когда молился с кем-то, то хотя по своему священному сану мог стоять впереди, но по смирению всегда становился позади всех исповедующихся, о чем написано в житии аввы Антония. Он поступал так, чтобы никого не обидеть.
Старец сказал: «Бегая, бегай от людей, или смеясь, смейся над миром и становись, как безумный».
Е. Из аввы Кассиана
Один богатый и славный юноша, сын известных родителей и к тому же еще и хорошо образованный, жил в миру. Он оставил отца и всю мирскую славу и предпочел монашескую жизнь. Авва, чтобы испытать его веру и смирение, велел ему взять десять плетеных торб и продать в своем родном городе, и не все сразу, а только по одной. Юноша исполнил поручение терпеливо и смиренно: взвалил торбы на плечи и продал их одну за другой. Он не задумывался над тем, что порученное ему дело презренно, потому что он знатного рода, не испугался презренного занятия торговлей, ибо старался стать подражателем смирения Христова.
Мы знаем и другого отца, авву Пинуфрия, мужа, украшенного всяческими добродетелями. Он был священником и аввой в великой киновии в Египте, неподалеку от города Панефо[10]. Его прославляли и чтили и за образ жизни, с которым он сроднился, и за почтенные лета, и за должность игумена. Он понял, что из-за славы не может упражняться в делах смиренномудрия, которым предавался прежде по любви к послушанию, тайно бежал из монастыря и удалился в самую дальнюю часть Фиваиды[11]. Сняв с себя монашескую одежду и надев мирскую, авва пришёл в киновию к тавеннцам. Он рассчитывал на то, что тут никто его не узнает: братия была многочисленной, и обитель располагалась слишком далеко от его монастыря.
Много дней Пинуфрий просил принять его в братию. Наконец, авва монастыря согласился, оценив его превеликое смирение и терпение. Но поскольку Пинуфрий был старик, которому не поручишь тяжелую работу, то велел ему ухаживать за садом под началом монаха. Пинуфрий, став послушником брата, обрел, наконец, вожделенное смирение и послушание. Он не ограничивался своим служением, но охотно выполнял работы, от которых братья отказывались как от слишком нудных.
Так в тайне он пробыл в монастыре три года. Его ученики искали своего старца по всему Египту, и один из них, прибыв в Тавеннский монастырь, узнал его. Черты лица старца при первой же встрече показались ему знакомыми; но чтобы проверить, не ошибся ли он, ученик решил поговорить с Пинуфрием. Он не мог полагаться только на внешний вид аввы: перед ним был почтенный старец, державший в руках тяпку и рыхливший землю, носивший навоз в корзине на плечах и половший грядки.
Когда ученик услышал его голос, то понял, кто перед ним, и бросился ему в ноги, что изумило всех, кто в это время оказался в саду. Ведь он совершил поклон перед человеком, который для них был новоначальным и считался самым меньшим среди братьев, как оставивший мир совсем недавно. Они изумились еще больше, когда узнали его имя. Ведь монастырские братья были наслышаны о Пинуфрии, как о великом человеке. Тут же стали просить прощения у него, что они, мол, даже не подозревали, кто он такой, и поставили его на последнее место. Братья долго упрашивали Пинуфрия остаться, но тот против своей воли вынужден был вернуться в свой монастырь: ведь на новом месте он уже не мог больше наслаждаться дорогим его сердцу послушанием.
Некоторое время смиренный старец прожил в своем монастыре, но вновь загорелся желанием смирения и послушания. Выждав удобный момент, он снова бежал ночью, но уже не в Фиваиду, а в другую страну, где его никто не знал. Сев на корабль, беглец добрался до берегов Палестины, надеясь, что там ему уже ничто грозить не может. Прибыв в монастырь, стоявший неподалеку от пещеры, где Владыка Христос родился от Девы, он был принят. Как раз тогда и я жил в этом монастыре. Но и тут ему не удалось таиться продолжительное время. Как сказал Господь:
А было это так. Братья из Египта прибыли поклониться Святым местам и узнали своего авву. Они стали со слезами просить и умолять его вернуться и, в конце концов, увезли обратно в монастырь. В Египте мне довелось одно время жить в одной обители с этим славным мужем. Я слышал, как он при мне наставлял одного брата, о чем расскажу, чтобы вы поняли, сколь великого ведения удостоился он от Бога и как он на опыте до предела осуществил образ подвижнического жития.
Далее писатель излагает назидания святого. Кто хочет познакомиться с ними, пусть откроет книгу аввы Кассиана и, прочитав, изумится.
Ж. Из аввы Исаака
Поделиться книгой: