Помоги проекту - поделись книгой:
В каждом государстве есть легенды о таинственных драгоценностях – будь то богатство Аттилы, сокровища тамплиеров или золото Колчака. В Османской империи, по слухам, личная казна султанов хранилась в лабиринте под Долмабахче. Слухи усилились в 1910-х годах – после того, как пришедшие к власти младотурки[45] обыскали Йылдыз, бывший резиденцией Абдул-Хамида II, и, ничего не найдя, продолжили поиски в Долмабахче. Опальный султан, содержавшийся под арестом, не собирался раскрывать местоположение фамильных драгоценностей. В итоге было установлено, что один из подземных тоннелей Долмабахче ведет под Босфор. Младотурки решили, что богатства спрятаны в комнате в конце тоннеля – но им не удавалось обнаружить вход в сам лабиринт.
Абдул-Хамида II поселили в Долмабахче и установили за ним наблюдение в надежде, что султан попытается проникнуть в подземные хранилища дворца. Впрочем, опальный падишах унес тайну с собой в могилу. Через некоторое время, благодаря случайности, младотурки проникли в лабиринт – но сработала система защиты, и тоннель под Босфором затопило. Доступ к предполагаемой сокровищнице не удалось обнаружить даже с помощью водолазов. Впоследствии султанское золото искали еще много раз, однако никому не удалось разгадать тайну подземного лабиринта. Если Абдул-Хамид II не растратил богатство предков, то оно до сих пор покоится под толщей босфорских вод.
Эта история – не единственная, связанная с Долмабахче. Помпезный дворец в стиле Людовика XIV стал домом для шести последних падишахов: Абдул-Меджида I, Абдул-Азиза, Мурада V, Абдул-Хамида II, Мех-меда V и Мехмеда VI (при этом четверо из них были сыновьями Абдул-Меджида I, что свидетельствовало о династическом кризисе). АбдулХамид II оказался последним абсолютным монархом Османской империи; при его преемнике Мехмеде V впервые за 600 лет существования Порты установилась парламентарная монархия.
Отныне султан царствовал, но не правил. Реальная власть сначала находилась у партии «Единение и прогресс», а с 1913 года – у триумвирата младотурецких политиков Исмаила Энвера-паши, Мехмеда Талаата-паши и Ахмеда Джемаля-паши. На Османскую империю опускались сумерки истории. Непроглядная тьма сгущалась вокруг Стамбула и поглощала золотые полумесяцы на минаретах мечетей, построенных в эпоху богатства и процветания.
«Турция умирала от перенапряжения сил и оскудения ресурсов в попытках держаться всего того, что осталось ей в наследство от империи», – пишет британский офицер Томас Эдвард Лоуренс (Лоуренс Аравийский). Единственным аргументом османов была сабля – но сабли отступили перед более изощренным оружием. Выяснилось, что медлительные османы не готовы к усвоению чего-то нового. Властным старикам предстояло отойти от дел. Лоуренс сделал неутешительный вывод: «Турция разлагалась, и вылечить ее можно было только хирургическим путем» – и этот вывод прозвучал как приговор.
В эти тревожные и печальные годы султаны продолжали возводить роскошные дворцы, а тем временем некогда великое государство – их государство – умирало у них на глазах. Долмабахче суждено было стоять на рубеже веков и эпох – между старой и новой Турцией, империей и республикой, последним султаном и первым президентом. В 1922 году Мехмед VI – потомок Мехмеда II Завоевателя, Селима I Грозного, Сулеймана I Великолепного и Мурада IV Кровавого – покинул собственный дворец с черного входа. Перед этим он вознес мольбу Аллаху в окружении последнего шейх-уль-ислама – Медени Мехмеда Нури-эфенди и последнего великого визиря – Ахмеда Тевфика-паши.
Мехмед просил у Аллаха возможности поскорее вернуться в Стамбул, однако молитвам не суждено было сбыться. Низложенный падишах покинул столицу в условиях строжайшей секретности. Генри Мортон описывает дождливое утро 17 ноября 1922 года. К боковому входу Долма-бахче подкатила британская карета скорой помощи. Из дворца вышли пожилой мужчина, мальчик и услужливый человек с сумкой в руках. Первый был Мехмедом VI, второй – наследником трона, шехзаде Эртогрулом-эфенди, а третий – евнухом, успевшим собрать золотые кофейные чашки султана и кое-какие драгоценности. Все трое уселись в автомобиль и поехали на британскую военно-морскую базу. Водитель не знал, что увозит из Стамбула всё, что осталось от Османской империи.
Прибыв на место, беглецы поднялись на борт английского корабля «Malaya» и отплыли на Мальту. Спустя 4 года Мехмед VI умер, неоплаканный и невоспетый, в чужом ему Сан-Ремо.
В 1924 году – через 2 года после того, как последний султан покинул Стамбул – в Долмабахче зазвучал голос Мустафы Кемаля. В Церемониальном зале, под знаменитой люстрой, он, первый президент Турецкой Республики, зачитал свою первую речь в новом статусе. Здесь же 10 ноября 1938 года 57-летний Ататюрк скончался от цирроза печени. С тех пор все часы Долмабахче показывают 9:05 – время, когда остановилось сердце основателя современной Турции.
Пока Гази выступал перед нацией, из страны было выслано 156 членов Османской династии; их имущество подлежало конфискации. В первую очередь депортировали тех, кто обладал правом на престол – им на сборы давалось 24–72 часа. Остальные должны были покинуть страну в течение 9 дней. С 5 по 15 марта 1924 года Османов встречали на стамбульских железнодорожных вокзалах (Сиркеджи в европейской и Хайдарпаше в азиатской части города), выдавали им по 2 тыс. британских фунтов на человека – и сажали в поезд. После этого потомки Сулеймана Великолепного лишались турецкого гражданства. Многие уезжали с легким сердцем – они верили в реставрацию монархии и рассчитывали вернуться в Стамбул через пару месяцев. Но история распорядилась иначе.
В эмиграции судьбы представителей султанского рода сложились по-разному. Одни умерли на чужбине в нищете и печали. Вторые смирились с жизнью обычных людей в принявших их государствах. Третьи пытались наладить отношения с зарубежными мусульманскими монархами.
Европейские державы не были благосклонны к изгнанникам. Великобритания и Франция отказали Османам в гражданстве. Турецкие власти не разрешили им поселиться в Сирии. Многие члены династии осели в Бейруте, где жили под надзором полиции. Позже Франция все же приняла некоторых Османов – правда, без предоставления гражданства. В их числе был Абдул-Меджид II – сын Абдул-Азиза, последний халиф Блистательной Порты. 19 ноября 1922 года султанат был отделен от халифата и упразднен. Парламент Турции избрал Абдул-Меджида II религиозным главой мусульман, игравшим церемониальную роль и не имевшим политических полномочий. Абдул-Меджид писал картины, коллекционировал бабочек и нисколько не страдал от невозможности возглавить государство – даже в имперскую эпоху он руководил Обществом османских художников и не видел себя наследником престола. В марте 1924 года халифат был ликвидирован, и Абдул-Меджид II уехал в Париж – там он купил особняк на бульваре Суше и до конца жизни являлся главой Императорского дома Османов. Смерть последнего халифа 23 августа 1944 года совпала с освобождением Парижа от немецкой оккупации.
Судьба Абдул-Меджида II демонстрирует общую тенденцию: Османы перебирались в Европу, США и Австралию. Запрет на предоставление им турецкого гражданства действовал с 3 марта 1924 года, и никто не планировал его отменять. Люди, чьи предки создали самую могущественную в истории мусульманскую империю, не могли даже умереть на родной земле.
Не стоит думать, что все члены Османской династии были слабыми и никчемными людьми. Примером тому – Осман Фуад-эфенди, внук Мурада V. До эмиграции он вел чрезвычайно современный образ жизни и слыл любителем удовольствий. Единственный в Стамбуле открытый «мерседес» принадлежал Осману Фуаду – принц обожал автомобили и первым в Порте сел за руль.
Впрочем, таланты шехзаде не исчерпывались безупречным вкусом и тягой к развлечениям. Опытный кавалерист и самый молодой генерал Первой мировой войны (в 1918 году на момент присвоения генеральского звания ему исполнилось 23 года), Осман Фуад не боялся трудностей. Он участвовал в Итало-турецкой войне (1911–1912) и Галлиполийской битве (1915), был неоднократно ранен и контужен, попадал в плен, едва не погиб от дизентерии – но всегда рвался на фронт. Тактические изыскания шехзаде восхищали военных специалистов. Немецкий маршал Эрвин Роммель применял тактику Османа Фуада в рамках Североафриканской кампании (1940–1943).
Покинув Турцию в марте 1924 года, неутомимый принц воспринял эмиграцию как шанс посмотреть мир. Он много путешествовал и прожил достаточно долгую (78 лет) и яркую жизнь. Впрочем, история Османа Фуада – редкое исключение в калейдоскопе биографий его родственников. Правнук Мурада V Али Васиб-эфенди в мемуарах подробно описал проблемы, с которыми Османы столкнулись в эмиграции. Нехватка денег, утрата привилегированного статуса, неуверенность в завтрашнем дне – эти и другие факторы сломили дух слабых членов династии. Так, в 1924 году курдские повстанцы провозгласили султаном Мехмеда Селима-эфенди (сына Абдул-Хамида II) – но принц отказался от борьбы за власть, отправился в изгнание и в 1937 году тихо скончался в Бейруте.
Али Васиб, напротив, до конца жизни ощущал себя потомком падишахов. Шехзаде гордился своим происхождением и никогда не забывал, что, вступив на престол, он вошел бы в историю как султан Али I. В 2003 году его сын Осман Селахаддин Османоглу[46] издал мемуары отца под названием «Воспоминания османского принца». Сам автор уже на обложке книги именуется Его Императорским Высочеством принцем Али Васибом.
Представители Османской династии постепенно налаживали свою жизнь за границей. Правнук султана Абдул-Хамида II, Бейзаде Бюлент Осман, работал во французской компании «Michelin», производящей автомобильные шины; впоследствии он стал советником министерства торговли Франции и удостоился ордена Почетного легиона.
Мехмед Орхан Османоглу, внук Абдул-Хамида II, поселился со своим отцом Мехмедом Абдулкадиром-эфенди (сыном Абдул-Хамида II) в Будапеште, где старший шехзаде зарабатывал игрой на скрипке. Затем Мехмед Орхан перебрался в США и сделал карьеру летчика – в 1939 году он вывез короля Албании Ахмета Зогу из оккупированной итальянцами Тираны. Отец и сын больше не виделись: в начале Второй мировой войны Абдулкадир-эфенди эмигрировал в Софию, где умер в 1944 году в подвале от инфаркта во время бомбежки.
По завершении войны Мехмед Орхан трудился кораблестроителем в Бразилии, а потом – таксистом в Бейруте и Дамаске. Выйдя на пенсию, он переехал в Париж, где подрабатывал экскурсоводом, дворником и смотрителем кладбища. Обедневший принц ограничивался одним приемом пищи в день, но никогда – в отличие от многих родственников – не обращался за социальной помощью, а также отказывался принять гражданство других государств. Он заявлял, что если не может быть турецким гражданином, то предпочтет остаться без гражданства. Мехмед Орхан стал гражданином Турции только в 1991 году. После 68 лет изгнания он прилетел в Стамбул на 2 недели по приглашению газеты «Hürriyet» («Свобода»). К тому времени 83-летний шехзаде почти ослеп.
К младшему поколению Османов судьба оказалась более благосклонна. Правнук Абдул-Хамида II, принц Орхан Османоглу, проживает в Стамбуле и консультирует создателей турецких сериалов – в частности, теленовеллы «Права на престол: Абдул-Хамид», посвященной его прадеду. Праправнучка Абдул-Хамида II Роксан Кунтер, получившая имя в честь Роксоланы – любимой жены Сулеймана I – занималась баскетболом. Сейчас она комментирует спортивные матчи и ведет новости на турецком телевидении. Праправнук Мехмеда V и внук Али Васиба, шехзаде Орхан Мурад Османоглу – успешный бизнесмен: он владеет в Англии крупной инвестиционной компанией.
11 февраля 2018 года турецкий МИД сообщил, что всем членам султанской семьи, проживающим за рубежом, будет предоставлено турецкое гражданство. Это решение было принято после того, как Османы десятилетиями скитались по миру. Власти Турции разрешили въезд на родину женщинам – представителям династии в 1952 году, а мужчинам – только после 1974 года, когда все формальные претенденты на престол уже умерли.
Ранее турецкое правительство крайне настороженно относилось даже к молодым отпрыскам рода Османов, появившимся на свет и выросшим за границей – за ними устанавливали полицейский контроль и не сразу давали турецкое гражданство. Эртогрул Осман Османоглу – внук Абдул-Хамида II, сын Мехмеда VI и последний прямой потомок султанов, прозванный «последним Османом», – получил его только в 2004 году, хотя вернулся в Турцию в начале 1990-х годов. Однажды он посетил Долмабахче – дабы не привлекать к себе внимания, престарелый шехзаде присоединился к группе туристов. Я не могу представить, что чувствовал этот человек, гуляя по залам, где он играл ребенком.
Эртогрул Осман был 43-м главой Императорского дома Османов. Он скончался в сентябре 2009 года в Стамбуле – городе своих предков. Далее династию возглавил Осман Баязид Османоглу – праправнук Абдул-Меджида I. Осман Баязид стал первым членом династии, родившимся в эмиграции. В январе 2017 года шехзаде умер в Нью-Йорке, и бразды правления перешли к потомку Абдул-Хамида II – Дюндару Алиосману. Династия исчезает именно сейчас: представителей старшей ветви уже нет в живых, представители младшей ветви также мертвы либо находятся в преклонном возрасте и не имеют детей. Ни Эртогрул Осман, ни Осман Баязид, ни Дюндар Алиосман не оставили наследников.
С женщинами рода Османов дело обстоит не лучше. В 2012 году за шехзаде Эртогрулом Османом последовала принцесса Фатма Назлишах Османоглу. Она была последним членом династии, родившимся до падения Порты, и последним человеком, зарегистрированным в Книге Османской династии. Последние годы Фатма Назлишах провела в Арнавуткёе – подальше от Долмабахче. 4 февраля 1921 года – в день ее рождения – дворцовые пушки выстрелили 121 раз. 2 апреля 2012 года – в день ее смерти – по Долмабахче сновали туристы, не имевшие понятия о том, что из жизни ушла настоящая хозяйка дворца.
Младшим братом Долмабахче считается дворец Кючюксу (Гёксу) в районе Бейкоз на азиатском берегу Босфора. Здесь в пролив впадают 2 речки – Кючюксу («Маленькая вода») и Гёксу («Небесная вода»). На Гёксу некогда стояла пеньковая фабрика, принадлежавшая деду Орхана Памука. Стамбульцы окрестили эти живописные места Сладкими водами Азии. Нерваль ностальгически вспоминает поездку в Бейкоз: полтора часа мимо старинных замков с зубчатыми стенами, некогда охранявших Стамбул от вторжений из Крыма и Трапезунда, – и вот они, Сладкие воды, зеленые и спокойные – «словно великолепие дельты Нила было переведено на язык Севера, утратив при этом красочность, как иногда случается, когда переводят с греческого языка на латинский».
Изначально вдоль Кючюксу и Гёксу располагались бостанджи – гвардейцы султана, обеспечивавшие безопасность босфорского побережья. В 1752 году природа Бейкоза заворожила великого визиря Эми-на Мехмеда-пашу, и он распорядился построить здесь ялы для Махмуда I. Со временем деревянный особняк разрушился, но в 1856 году по приказу Абдул-Хамида I на его месте вырос каменный дворец.
По сравнению с прочими дворцами Кючюксу (Гёксу) невелик. В нем нет церемониальных залов, спальных покоев и гарема – зато есть пристань, ибо падишахи приезжали в Бейкоз для охоты и лодочных прогулок. Подобно другим султанским особнякам на Босфоре, Кючюксу (Гёксу) украшают картины Айвазовского. На втором этаже дворца хранится деревянный стол без единого гвоздя, искусно вырезанный юным шехзаде Абдул-Хамидом – будущим султаном Абдул-Хамидом II. Падишахи должны были владеть каким-либо ремеслом и заниматься им регулярно. Так, Сулейман I обучился ювелирному мастерству, Мехмед III освоил изготовление стрел, Ахмед I делал кольца для натягивания тетивы лука, а Абдул-Хамид II был столяром-краснодеревщиком.
Благодаря богатому внутреннему убранству и удивительно красивому резному фасаду Кючюксу (Гёксу) получила трогательное название «маленькая жемчужина Босфора». В 1990-х годах американский кинорежиссер Майкл Эптед снял резиденцию Абдул-Хамида I в боевике про Джеймса Бонда «И целого мира мало». Султанская вилла представлена как особняк, находящийся в Баку.
Сегодня «маленькая жемчужина Босфора» является одной из самых красивых и интересных достопримечательностей Стамбула. Впрочем, до Бейкоза добирается не так много туристов, как до Ортакёя, где расположен Долмабахче – старший брат Кючюксу (Гёксу).
Долмабахче стал одним из первых дворцов, возведенных в годы босфорской архитектурной лихорадки. Он слишком дорого обошелся Порте: в 1858 году – через 5 лет после завершения строительства – было объявлено о банкротстве султанской казны. Деньги были огромной проблемой для султанов. Эта проблема обострялась из-за соревнования падишахов с правителями Египта – те имели большие доходы от Суэцкого канала и потому «разбрасывали деньги» на Босфоре. Глядя на египетских вельмож, Османы и их приближенные не жалели средств, но конкурирующие стороны не обладали художественным вкусом. Стоун именует Долмабахче дорогостоящим сооружением, наполненным уродливыми артефактами (особенно гнетущими были картины, написанные под французских «академиков»). За Долмабахче на азиатском берегу Босфора появился Бейлербей – впрочем, он оказался комфортабельным. За ним последовал Чираган – тоже не столь уж плохой.
Строительство дворца Бейлербей было предсказуемо – султанам хотелось иметь летнюю резиденцию на Босфоре. Одноименный ильче в азиатской части Стамбула является одним из старейших в городе. По легенде, император Константин Великий установил тут крест (тур. istavroz), поэтому местность долгое время называлась «сады Иставроз». Район Бейлербей славился садами и цветниками – даже во второй половине XX века канцлер ФРГ Гельмут Коль приезжал сюда за вишней и артишоками. Традиция возводить в Бейлербее загородные дома османской знати началась с Мехмеда-паши – получив от Мурада III титул бейлербея (генерал-губернатора) Румелии, он распорядился поставить для себя особняк на берегу Босфора. В XVII–XVIII веках в азиатской части Стамбула, как грибы после дождя, вырастали ялы – и в 1827 году Киркор Бальян, выполняя приказ Махмуда II, построил тут летнюю резиденцию султана. Будучи деревянной, она сгорела в 1851 году, и Абдул-Азиз велел возвести на пепелище каменный дворец – что и сделали Акоп и Саркис Бальяны. В 1864 году побережье пролива украсило еще одно пышное и причудливое здание из белого мрамора.
Полы Бейлербея покрывали тростниковыми циновками из Египта, поверх которых стелили ковры из Хереке. Богато украшенные залы всегда были готовы встретить именитых гостей – в Бейлербее останавливались принц Уэльский и будущий британский король Георг V; персидский шах Насер ад-Дин; император Австро-Венгрии Франц-Иосиф I. В 1869 году в Бейлербее гостила Евгения Монтихо – жена Наполеона III (во время этого визита в Стамбул она получила пощечину от валиде-султан).
По слухам, Абдул-Азиз был неравнодушен к императрице. По воле султана москитную сетку над кроватью августейшей гостьи усеяли мельчайшим жемчугом. Евгения была восхищена Бейлербеем – вернувшись в Париж, она распорядилась сделать в Тюильри такие же окна, как в изысканном османском дворце. Сегодня их нельзя увидеть: в 1871 году Тюильри сгорел. Спустя несколько месяцев пожар случился в Бейлербее, но огонь удалось потушить.
Следующим после Бейлербея стал дворец Чираган. Его история довольно любопытна. Мурад IV, который уже в зрелом возрасте пристрастился к алкоголю, пожелал иметь тайный киоск на берегу Босфора, где он мог бы спокойно предаваться своим порокам. Когда деревянное здание было готово, падишах начал устраивать там шумные праздники с салютами и фейерверками. Ракеты взмывали ввысь, расцветали в ночи и рассыпались серебряным дождем. Ирландский писатель Йен Макдональд сравнивает их со светящимися армиями, которые сражались над Стамбулом. Праздничные огни напоминали батальоны сверкающих сипахов и пылающих янычар. Небо взрывалось – и в один обжигающий момент вспыхивало так, будто свет всех звезд долетел до Стамбула.
Традиция запускать салюты над Босфором существует и поныне. Одним из наиболее красивых стал фейерверк по случаю открытия долгожданного третьего моста через пролив – моста Султана Селима Явуза – 26 августа 2016 года. Также ежегодно 29 октября подобным образом в Турции отмечается День Республики. Любовь жителей османской столицы к пламени и массовым торжествам восходит к древней восточной традиции огнепоклонения. Восторг обывателей от таких зрелищ всегда был огромен и сопровождал все значимые события городской истории – а также служил неиссякаемым источником слухов, шуток и каламбуров. Соответственно, в первой половине XVII века стамбульцы быстро поняли, чем занимается их правитель Мурад, – и назвали особняк персидским словом «чираган», что означало «огонь».
Дочь Мурада IV, Кайя, не меньше отца любившая веселье и получившая киоск по наследству, превратила его в полноценный сарай – дворец, который сгорел после очередного праздника в конце XVII века. В середине XVIII века Махмуд I приказал восстановить Чираган. Потомки Махмуда – Селим III и Мустафа IV – хотели существенно переделать дворец, но не успели: Селима свергли янычары, а Мустафу убили по приказу Махмуда II.
Махмуд II, слывший просвещенным монархом, открыто выражал недовольство Топкапы. Однажды астролог султана предсказал, что тот будет жить, пока будет строить дворцы. Махмуд серьезно отнесся к этим словам. Во всех красивых бухтах Босфора он распорядился ставить киоски и сараи. Всего было возведено 57 дворцов, последним из них стал Чираган. Впрочем, и Махмуду не удалось закончить строительство Чирагана – в 1839 году работы были приостановлены из-за нехватки денег. Вскоре падишах умер – и по Стамбулу долго ходили слухи, что старое пророчество сбылось.
Сын Махмуда II, Абдул-Меджид I, потратил казну на самый многочисленный в истории Турции гарем (насчитывавший 900 наложниц), возведение Долмабахче и Крымскую войну (1853–1856). После смерти Абдул-Меджида I наказ достроить Чираган вместе с престолом унаследовал его младший брат Абдул-Азиз. Новый падишах снес почти готовый дворец во французском стиле и изъявил желание возвести новый – в стиле мавританском. Деньги султан решил брать не из порядком опустевшей казны, а из фонда на прокладку железных дорог. Стамбульцы утверждали, что Чираган стоит на месте захоронения дервишей и потому приносит несчастье своим хозяевам.
Строительство Чирагана велось в 1863–1867 годах. Абдул-Азиз не скупился: он хотел показать Европе, что Османская империя по-прежнему сильна и богата. Только на декорирование потолков ушло 14 т золота. Мрамор добывали на острове Мармара в Мраморном море. Порфир привозили из античного Пергама. Алебастр доставляли из Египта. Специально для украшения Чирагана Абдул-Азиз купил у Айвазовского целую коллекцию картин. В итоге колоссальные затраты оправдались – уже в 1869 году французская императрица Евгения восхищалась великолепием сарая и роскошью султанского двора.
Визиты императрицы в османскую столицу трудно назвать удачными: помимо оскорбления, полученного ею от валиде-султан в 1869 году, во время первого посещения Евгенией Стамбула (1862) имел место еще один неприятный инцидент. Супруга Наполеона III оценила турецкое блюдо из баклажанов и баранины – и попросила дать рецепт своему личному повару. Получив разрешение, повар Евгении вооружился весами и отправился на дворцовую кухню – откуда был с позором изгнан разъяренным поваром султана. Тот кричал вслед европейцу: «Повар повелителя османов пользуется лишь своими глазами и носом!» Французы так и не узнали заветный рецепт, но само блюдо получило название «хюнкяр бейенди» (hünkar beğendi), что значит «императрице понравилось».
Наполеон III и Евгения оказались единственными высокопоставленными гостями Чирагана. Торжественное открытие дворца, запланированное на май 1876 года, не состоялось. Абдул-Азиз отрекся от престола и через несколько дней вскрыл себе вены ножницами. По одной версии, это случилось во дворце Ферие на европейском берегу Босфора, по другой – в том же Чирагане.
Преемник Абдул-Азиза, тихий сумасшедший Мурад V, правил всего 93 дня – после чего трон перешел к его брату Абдул-Хамиду II. Мурада вместе с семьей и слугами отправили в ссылку в Чираган. 20 мая 1878 года мятежники ворвались во дворец и попытались заново возвести Мурада на престол – но бывший падишах не высказал ни малейшего желания снова возглавить государство. В 1884 году во избежание подобных бунтов его объявили мертвым, но Мурад прожил еще 20 лет. Он пил на террасе вино, разглядывал Босфор в бинокль, читал книги и музицировал с дочерьми. В 1904 году Мурад скончался, и Чираган словно умер вместе со своим последним хозяином.
В 1908 году во дворце разместился турецкий парламент, но зимой 1910 года произошло короткое замыкание в проводке, и Чираган выгорел изнутри. Попытки снести мощные стены оканчивались безуспешно. Обугленный остов султанской резиденции простоял на берегу Босфора до 1987 года, пока международная гостиничная сеть «Kempinski» не решила превратить Чираган в отель. Дворец реставрировали 20 лет. Открытие 5-звездочного «Çırağan Palace Kempinski Istanbul» состоялось в 2007 году, хотя изначально его запланировали на май 2006 года – ровно 130 лет спустя после даты, намеченной Абдул-Азизом.
Рядом с Чираганом находится Йылдыз («Звездный дворец») – главная султанская резиденция со времен Абдул-Хамида II. Он переселился в Йылдыз, опасаясь нападения на Долмабахче флота вражеского государства (например, России). Кинросс связывает переезд со страхами, терзавшими падишаха. По мнению историка, Абдул-Хамид не любил Долмабахче, «пышная роскошь которого отражалась в прозрачных морских водах». Для уединения монарха больше подходил Звездный павильон – один из многочисленных султанских киосков на берегах Босфора.
Абдул-Хамид снес близлежащие дома и присвоил себе соседние земельные участки, включая два христианских кладбища. Йылдыз, по словам Кинросса, превратился в «бессистемный комплекс из павильонов и шале, секретариатов и правительственных зданий, казарм и сторожевых помещений».
Итальянский архитектор Раймондо д’Аронко и Бальяны разбили вокруг Йылдыза огромный парк. Потолок церемониального зала украсили россыпью золотых звезд, а пол устлали шелковым ковром ручной работы. Мрамор, перламутр, хрусталь и фарфор снова везли в Стамбул со всех концов Османской империи. Каждый правитель Порты, затевая грандиозное строительство, желал походить на Сулеймана Великолепного – при котором, по легенде, лед для нужд дворцовой кухни поставляли из обиталища древних богов – с вершины горы Олимп.
Невзирая на окружавшую его роскошь, Абдул-Хамид II не был счастлив. Тревожный и подозрительный, он развязал в стране полицейский террор (говорили, что одна половина Стамбула шпионит за другой) и усилил цензуру (писать о политических убийствах запрещалось; распространенным наказанием за преступления печати являлась смертная казнь). Редакторы старались избегать криминальных новостей – ибо, читая их, султан становился беспокойным. При этом Абдул-Хамид обожал детективы Конан-Дойла – он наградил писателя орденом Меджидие II степени и гордился книгой с его автографом. Шерлок Холмс был любимым литературным героем падишаха.
Представители стамбульской прессы могли только позавидовать Конан-Дойлу. Марк Твен насмешливо отмечает, что при Абдул-Хамиде с изданием газет были связаны «кое-какие неудобства». Одни газеты закрывали, в редакции других великий визирь посылал сообщения, подлежавшие обязательной публикации. Вместо реального освещения политической ситуации журналисты штамповали заказные новости.
Знаменитый турецкий литератор Ахмед Расим вспоминал, как в конце 1880-х годов его, молодого сотрудника газеты «Saadet» («Счастье»), привезли прямо из издательства к султанскому министру. Тот с порога осыпал юношу угрозами и оскорблениями. Позже оказалось, что чиновники перепутали Расима с автором неких «крамольных» стихов. Когда ошибка выяснилась, министр дал журналисту 5 лир и предложил «помалкивать». Расим вернулся на улицу Бабы-Али, где располагались редакции стамбульских газет.
Потворствуя полицейскому беспределу и ужесточив цензуру, Абдул-Хамид II параллельно увеличил количество и размер налогов. Однако он неумолимо утрачивал контроль над целыми регионами своего государства. Так, проиграв Русско-турецкую войну (1877–1878) и заключив Сан-Стефанский мирный договор, Турция фактически лишилась Балкан, Кипра и части Греции.
Подобно своим предкам, охваченным босфорской строительной лихорадкой, Абдул-Хамид был заражен лихорадкой железнодорожной. Султан любил транспортные магистрали и прокладывал их по всему Ближнему Востоку. Сирия до сих пор пользуется инфраструктурой ха-мидийской эпохи. Среди самых известных проектов падишаха – Багдадская и Хиджазская железные дороги. Первая протянулась из Кувейта в Стамбул, вторая связала Багдад и Мекку.[47]
Железнодорожные проекты Абдул-Хамида II приносили пользу арабам, немецким концессионерам и вообще кому угодно, но только не Порте. Развитие инфраструктуры требовало немалых денег, и османское государство стремительно беднело. В 1885–1886 годах оно лишилось Восточной Румелии и Крита. Торговля и промышленность приходили в упадок, бюрократический аппарат увеличивался. В 1882 году Оттоманская империя объявила себя банкротом и прекратила выплаты по государственным займам. Некогда Блистательная, Порта слабела на глазах. Страну сотрясали жесточайшие погромы, от которых страдало христианское население – болгары, греки, македонцы и армяне. Одной из наиболее кровавых вех правления Абдул-Хамида II стали 1894–1896 годы – они известны как годы первой волны геноцида армян в Османской империи. За это султана нарекли Проклятым и Великим убийцей.
Несмотря на безжалостное подавление инакомыслия, дело доходило до откровенных курьезов. Так, мнительный и суеверный Абдул-Хамид отказался присутствовать на выступлении великой французской актрисы Сары Бернар: в спектакле она изображала на сцене смерть, и султан счел это дурным знаком. Падишах запретил издавать полный перевод «Гамлета» – ему не нравилось, что в пьесе убивают короля. Это вызвало широкую популярность пьесы среди столичных оппозиционеров и диссидентов.
Многие представители анти-хамидийски настроенной интеллигенции покидали Стамбул. Талантливый и блестяще образованный великий визирь Хайреддин-паша был отстранен от должности: Абдул-Хамид поверил доносу, в котором утверждалось, что паша не знает турецкого языка и действует в интересах Франции, стремясь разрушить Порту и создать вместо нее арабское государство. (Великий визирь долго жил во Франции и Тунисе, где в совершенстве овладел французским и арабским языками.)
Воду для Абдул-Хамида брали из источника в Белградском лесу, ибо некий прорицатель объявил его безопасным от заражения чумой и холерой. (Сегодня вода из этого источника в память о падишахе называется «Хамидие» («Hamidiye»).) В империи было запрещено электричество: по слухам, султан не видел разницы между динамо и динамитом. Он страдал паранойей, мучился от ночных кошмаров, боялся покидать Йылдыз, не расставался с револьвером и пил кофе в одном из павильонов дворцового сада, оформленном как обычное кафе – только за столиками сидели телохранители в штатском.
Английские и французские журналы и газеты пестрели карикатурами на Абдул-Хамида, подчеркивавшими его кровожадность и трусливость. Гамсун рассказывает известную европейскую сплетню. Согласно ей, нервный падишах всегда держал у кровати нож. Когда его супруга пошевелилась во сне, Абдул-Хамид вскочил в ужасе и вонзил в нее нож. «Не велика важность – проткнул одну, давай сюда другую! Ведь у него еще 299 жен в запасе!» – иронизирует Гамсун. Сплетня имела под собой реальное основание – английский путешественник Джордж Дорис вспоминает историю наложницы, которую падишах застрелил в постели: одалиска позволила себе резкое движение, и султану показалось, что она хочет его задушить.
Англичанка Грейс Элисон, посетившая хамидийский Стамбул и ощутившая его удушливую атмосферу, изложила свои впечатления в статье, которую напечатали многие британские газеты. «С восшествием на престол Абдул-Хамида II музыка кончилась и прекратились забавы, – пишет Элисон. – Султан страдал маниакальным страхом смерти от руки убийцы и поэтому запретил всякие собрания, включая музыкальные представления, катания на лодках и танцы. Его правление стало периодом всеобщей скорби».
Впрочем, Абдул-Хамид был не так ужасен, как думали его противники. Отпрыск угасающей династии, он изо всех сил пытался сохранить империю. Напряженная международная обстановка, убийства родственников и традиционное восточное коварство отнюдь не способствовали душевному спокойствию падишаха. Правитель должен был опасаться даже слуг. На протяжении 30 лет его брил один и тот же цирюльник. Абдул-Хамид ценил старого брадобрея: живя в водовороте интриг и заговоров, он хотел доверять человеку, водящему бритвой по его горлу. Троих предков султана убили слуги: Мурада II отправил к праотцам повар, Мустафу Челеби – телохранитель, Ибрагима I – цирюльник.
Кинросс характеризует падишаха как несчастного человека и бесчеловечного монарха, чьи иррациональные страхи со временем переросли в манию. Бледный, молчаливый и меланхоличный Абдул-Хамид подозревал всех окружающих в измене – и потому превратил Йылдыз в крепость. На территории дворца располагались казармы для нескольких тысяч гвардейцев. На стенах были устроены наблюдательные посты с телескопами, позволявшими осматривать окрестности, включая Босфор и Золотой Рог.
Вскоре падишах уже не покидал безопасный Йылдыз. В первую очередь это отразилось на традиционном пятничном выезде султана в мечеть – данное мероприятие, по остроумному замечанию Гудвина, превратилось в стремительный бросок. Специально для Абдул-Хамида за воротами Йылдыза возвели Йылдыз Хамидие (она стала последней имперской мечетью Стамбула). Впрочем, это не помешало активистам армянской партии «Дашнакцутюн» совершить покушение на султана.
Французский историк Раймон Кеворкян рассказывает, что при подготовке операции боевики столкнулись с серьезными трудностями. Султан выезжал из Йылдыза дважды в год – на празднование Курбан-байрама и получение почестей от государственных органов. Обе церемонии проходили в Долмабахче, и падишаха сопровождали сотни вооруженных людей.
Посещение султаном мечети было грандиозным событием для столицы. Гамсун стал очевидцем еженедельного пятничного визита Абдул-Хамида II в Йылдыз Хамидие – и был поражен количеством присутствующих. Бесчисленные полки всех подвластных правителю земель маршировали под барабанный бой. Солнце зажигало огонь в золоте и серебре мундиров, в орденах, штыках, трубах и инструментах военных оркестров. В торжестве участвовали представители стамбульской аристократии, исполинского роста евнухи, уланы на белых лошадях, албанские пехотинцы, офицеры в фесках, чернокожие слуги, полковые муллы с саблями, невозмутимые курды и многие другие.
Покушение на Абдул-Хамида II затрудняли не только закрытый образ жизни падишаха и большое скопление людей во время церемоний. Кеворкян упоминает еще об одной мере предосторожности – все дома возле Йылдыз Хамидие снесли, и нельзя было незаметно подойти к мечети ближе, чем на 800 м. Члены «Дашнакцутюн» рассматривали три варианта террористической атаки: залп с крыши с указанного расстояния, начинка автомобиля взрывчаткой или заброс гранат из павильона для иностранных гостей. Боевики выбрали второй вариант – и 21 июля 1905 года у входа в Йылдыз Хамидие взорвалась бомба. По счастливой случайности Абдул-Хамид не пострадал – он задержался в мечети после намаза, чтобы перекинуться парой слов с шейх-уль-исламом.
Чудесное спасение султана ничего не изменило. Османская империя неуклонно приближалась к концу. Турецкое время вышло, и его последние крупицы высыпались в нижнюю часть песочных часов истории. Поэт Тевфик Фикрет передал тревожную атмосферу Стамбула в стихотворении «Туман»:
Абдул-Хамид II провел в Йылдызе 33 года. В 1909 году войска мятежного генералиссимуса Махмуда Шевкета-паши вошли в Стамбул и окружили султанскую резиденцию, прекратив все сношения ее обитателей с внешним миром. Оставшийся без пищи, воды и информации, осыпаемый упреками своих жалких фаворитов, падишах чувствовал себя преданным и покинутым. Через пару дней он согласился на переговоры. В итоге Национальное собрание свергло Абдул-Хамида II – последнего абсолютного монарха Османской империи – и призвало на трон Мехмеда V – первого парламентского монарха Порты, не обладавшего реальной властью. Опального султана выслали на виллу в окрестностях Салоник, где Абдул-Хамид содержался под стражей до 1912 года. Потом его перевезли в Стамбул. 10 февраля 1918 года низложенный падишах умер в тюрьме.
На Йылдызе заканчивается история султанских дворцов. Его строительство ознаменовало закат Высокой Порты. Распад Османской империи нельзя было остановить. Резиденции султанов напоминали театральные декорации – после окончания спектакля они пустели. На роскошную мебель надевали чехлы. Люстры и зеркала занавешивали тканью. Люди, населявшие дворцы, медленно, но верно уходили – из власти, из жизни, из истории. Государство османов, казавшееся вечным и бессмертным, повторило судьбу прочих империй; и только вековые деревья в дворцовых парках помнят поступь людей, нареченных Грозным, Великолепным, Кровавым. Помнят, но ничего не расскажут.
Дворцы Стамбула прекрасны и многочисленны. В центре любого парка или сквера располагается особняк султана или важного чиновника. Так, к Топкапы прилегает парк Гюльхане (от перс.
В парке Эмирган раньше стоял дворец, подаренный персидскому принцу Эмирхану. Дворцовый парк с XVIII века славится тюльпанами – с 2005 года в апреле тут ежегодно проводится знаменитый Фестиваль тюльпанов.
Ыхламур касры (Липовый дворец) прячется среди вековых лип.
Дворец Хедиве утопает в розах, тюльпанах и магнолиях.
Дворец Айналы Кавак – тихое пристанище Селима III в Бейоглу – окружен большим тополиным садом. Селим III проводил здесь время с француженкой Накшидиль. Именно в Айналы Кавак султан, любивший музыку, написал свои лучшие мелодии.
Глава 7
Природное и рукотворное
Приятное смешение садов, сосен и кипарисов, дворцов, мечетей и общественных зданий, возвышающихся одно над другим.
Османский сад органично вписывался в мистическую систему Ближнего Востока. Садово-парковое искусство носило сакральный характер, и символизм мусульманского сада уходит корнями в языческое прошлое восточных народов. «Из Едема выходила река для орошения рая; и потом разделялась на четыре реки», – гласит Библия о сотворении мира (Быт 2:10). Древнейшие цивилизации зародились по берегам рек – и, значит, рай в человеческом воображении наделялся рекой. Кроме того, четыре стихии – огонь, вода, земля и воздух – издавна признавались священными; следовательно, сад должен был состоять из четырех частей; в точке их схождения располагался дворец или особняк.
Классическим примером мусульманского сада является парк Топкапы, разбитый в соответствии с канонами ислама и личными пристрастиями Мехмеда II. Итальянский путешественник Джованни Мария Анджелелло – современник Фатиха, попавший в плен к османам и затем поступивший к ним на службу, – вспоминает, что в дворцовом парке было много фруктовых деревьев, беседки, увитые виноградом, всевозможные цветы – и «повсюду изобилие вод, то есть фонтаны и пруды». Также в Топкапы держали оленей, косуль, лис, зайцев, коз и других животных. Предусмотрено было даже болотистое озеро, где водились дикие утки, – там Великий Турок наслаждался охотой.
В исламе сад символизирует райские кущи. Арабский термин «джаннат» (
Султаны и паши гордились своими садами и парками. Вокруг босфорских особняков непременно разбивались сады, где росли платаны, кипарисы и цветы; одних тюльпанов насчитывалось 20 видов – поэтому Байрон говорил, что «всякая вилла на Босфоре выглядит как свеженарисованная ширма или декорация». Османы могли признаться в любви на селаме – языке цветов, поэтому цветоводство и флористика считались чрезвычайно важным делом. Владельцы особняков составляли букеты и посылали их друг другу. Мэри Монтегю, интересовавшаяся селамом, писала: «Нет такой краски, цветов, сорной травы, фруктов, камня, птичьего пера, которые не имели бы соответствующего им стиха, и вы можете ссориться, браниться, слать письма страсти, дружбы, любезности или обмениваться новостями, при этом не испачкав свои пальцы».
Каждое растение имело определенный смысл. Гвоздики символизировали обновление, слива и черешня – весну, красная роза – страсть, белая роза – невинность, персик – радость, виноград – изобилие, чинары – спокойствие, кипарисы – вечную жизнь. Бусбек вспоминал, что однажды великий визирь Рустем-паша отправил ему превосходную дыню и записку, гласившую: «В Белграде[48] их много». По османской традиции дыня означала пушечное ядро, а записка содержала угрозу войны. Дипломат поблагодарил визиря за подарок и заметил, что белградские дыни очень маленькие по сравнению с теми, что растут в Вене.
Английский художник-ориенталист XIX века Джон Льюис на картине «Селам, или Перехваченное послание» изобразил сцену задержания женщины с букетом цветов. Букет вызвал переполох в гареме, ибо в целом он читался как секретное послание, которое адресовал одалиске тайный поклонник.
Есть стамбульская легенда о том, как некий араб прислал своей любовнице – супруге османского паши – веер, букет цветов, шелковую кисточку и сладости. В ответ он получил лист алоэ, три зернышка тмина и корень мыльнянки. Послание араба расшифровывалось следующим образом. Веер по-арабски называется «мирвахах» – это слово образовано от корня, означающего «ходить куда-нибудь вечером»; т. е. веер символизировал желание мужчины навестить возлюбленную вечером. Цветы свидетельствовали о его намерении встретиться в саду. Кисточка (шурраба) подразумевала, что они будут пить шараб (щербет). Название сладостей (суккар набат) переводится как «мы проведем ночь»: пылкий любовник собирался остаться с женщиной до утра. Расшифровка ответа
Растения легли в основу эпитетов османской лирики. Поэты сравнивали глаза возлюбленной с минадалем, стан – с чинарой, ивой или кипарисом, щеки – с розами и тюльпанами, а волосы – с гиацинтом. Многие романтические образы европейской культуры, связанные с растениями, имеют османское, арабское или персидское происхождение. Леди Монтегю приводит известную на Востоке легенду, которая объясняет появление розовых и красных роз. Оскар Уайльд и Ганс Христиан Андерсен вплели ее в собственные произведения – но супруга британского посла услышала в Стамбуле оригинальную версию. Согласно ей, соловей полюбил розу, и та, пробужденная его пением, затрепетала. Это была белая роза, как все розы в те времена, – нежная и целомудренная. Соловей нашептывал ей слова любви – и от этих слов покраснело маленькое сердце розы, и так появились розовые розы. Наконец, роза раскрыла лепестки, и соловей похитил ее невинность. Утром роза от стыда стала красной, и от нее произошли красные розы.
Еще одна старинная легенда связана с багряником (церцисом, эргуваном), который также называют пурпурным или Иудиным деревом. Багряник – главный символ босфорской весны. Для Стамбула он значит не меньше, чем сакура для Японии или лотос для Египта. Пурпурный цвет издавна считался цветом королей и императоров – в Византии эргуван почитали как священное дерево. Константин I проводил в мае неделю празднования его цветения. Порта переняла многие византийские традиции – в том числе и этот древний праздник, который османы отмечали вплоть до XIX века.
Церцис превратился в неотъемлемую часть стамбульской жизни. Чтобы насладиться цветением багряника, жители мегаполиса отправляются на прогулки по Босфору или идут в парки. Наибольшей популярностью пользуются парки Фетхи-паша в Ускюдаре (между районами Кузгунджук и Султантепе) и Михрабат в Бейкозе (район Канлыджа). Турецкий писатель Сюхейл Унвер говорил: «Мне не дано понять, почему в мае Стамбул не переименовывают в пурпурный город, почему Босфор не называют пурпурным проливом».
Эргуван начинает цвести в библейский месяц нисан (март – апрель по григорианскому календарю). В Евангелиях говорится, что Иисуса распяли в середине нисана. Иуда, продавший Христа за 30 сребреников, после казни учителя раскаялся и повесился на первом же дереве – им оказался церцис. За ночь белые лепестки эргувана окрасились в цвет крови и стали пурпурными. Апрель по-турецки тоже называется «nisan» – и каждую весну семь холмов Стамбула покрываются пурпурным покрывалом. Это цветет багряник – как напоминание о воскрешении природы после зимы, как символ преемственности и бессмертия.
Отдельно следует рассказать о тюльпанах. Каждую весну бескрайние степи Малой и Центральной Азии покрываются тысячами ярко-красных цветов. Похожие на капли крови, тюльпаны напоминают об ордах кочевников, сложивших свои буйные головы на необозримых просторах Ближнего и Среднего Востока. Тюльпан символизирует страстную любовь. Персидская легенда гласит, что принц Фархад любил девушку Ширин, но завистники пустили слух, будто она умерла. Обезумев от горя, юноша погнал коня на скалы и разбился; там, где капли его крови упали на землю, выросли огненно-красные цветы.
В XI веке тюльпан являлся символом некоторых сельджукских племен; однако ни Византия, ни Западная Европа не были знакомы с этим цветком. Первой страной, где тюльпан стал элементом национальной культуры, была Персия. Персидская литература изобилует стихотворениями, в которых упоминается этот цветок. Великий лирический поэт XIV века Хафиз Ширази писал:
От Персии интерес к тюльпанам передался Порте. Османы наносили изображения цветка на конскую сбрую, щиты и шлемы – тюльпаны должны были оберегать воинов от ранений и смерти. Данной традиции придерживались и султаны: так, летом 1389 года Баязид I, готовясь к битве с сербами на Косовом поле, приказал расшить свою нательную рубашку тюльпановыми узорами.
Изначально тюльпаны росли в районе озера Ван. Захватив Константинополь, Мехмед II занялся благоустройством столицы – поэтому в XV веке цветы привезли в Стамбул и начали выращивать в садах Топкапы. Разведением тюльпанов занимались также при дворах Бабура в Афганистане (XV–XVI века) и Аббаса I в Иране (XVI–XVII века).
В Османской империи XVI века с легкой руки Сулеймана I цветоводство переживало настоящий бум. Тюльпан превратился в символ правящей династии. Члены султанской семьи носили серьги, кольца и прочие украшения с этими цветками. Тюльпан изображали в росписи культовых зданий и дворцов, на тканях и керамических плитках. Тюльпановые мотивы фигурируют в декоре стамбульских мечетей Рустема-паши, Султанахмет и Лалели.
Если при Сулеймане I значение цветоводства в османской культуре возросло, то при его сыне Селиме II оно приобрело невиданный размах: султан приказал выписать из Кафы (Феодосии) более 300 тыс. клубней тюльпана. Османы не на шутку увлеклись разведением цветов – отсюда проистекает турецкий обычай дарить вместо букета один живой цветок, выращенный в горшке или вазе. Тюльпанная лихорадка охватила Порту. Луковицы дорожали на глазах, ими бессовестно спекулировали – Селим II даже велел губернатору Стамбула установить фиксированные цены на цветы, их семена и луковицы.
Тюльпан стал предметом имперской гордости. Он запрещался к вывозу за пределы Высокой Порты, но в 1554 году Бусбек отправил партию клубней в Австрию. Дипломат знал, кому доверить нежный восточный цветок: в Вене посылку ждал выдающийся нидерландский ботаник Карл Клузиус.
Клузиус является культовой фигурой в европейской науке XVI века – он способствовал распространению в Старом Свете картофеля, помидоров, пионов и гиацинтов. Теплолюбивые цветы, присланные Бусбеком из Стамбула, адаптировались к европейскому климату, и в 1560-х годах началось триумфальное шествие тюльпанов по континенту – отныне их выращивали в Австрии, Германии и Франции. В 1594 году Клузиус привез луковицы в Нидерланды – так родилась голландская тюльпановая индустрия.
В Голландии цены на тюльпаны выросли настолько, что стамбульцам и не снилось. Одна луковица сорта «Viceroy» стоила 1 тыс. гульденов – при том, что свинью можно было купить за гульден, а тонну масла – за 100 гульденов. Ради приобретения тюльпанов продавали каменные дома, центнеры пшеницы и акры плодородной земли. В Амстердаме и прочих голландских городах появились тюльпановые биржи, где впервые в истории заключались фьючерсные сделки. Торговля золотом приносила меньший доход, чем торговля цветами. Тюльпаномания привела к тому, что в 1634–1637 годах в Нидерландах разразился Тюльпановый кризис – первый экономический кризис Нового времени.
Пока Голландия сходила с ума, в Порте началась Эпоха тюльпанов (тур. Lale Devri), известная как Оттоманский Ренессанс. Султан Ахмед III и великий визирь Невшехирли Дамад Ибрагим-паша пытались приобщить страну к европейской науке и культуре. Голосом Лале Деври стал поэт Ахмед Недим, воспевавший вино, розы, тюльпаны и, конечно, любовь:
В целом Османская империя двигалась в сторону модернизации и вестернизации. 31 января 1729 года в Стамбуле вышла первая книга на арабском языке. Первопечатника звали Ибрагим Мутеферрика, и он усовершенствовал технологию Иоганна Гутенберга. Типография Мутеферрика была не первой в Стамбуле – задолго до нее в городе работали армянские, греческие и еврейские типографии, но немусульманам запрещалось печатать книги на арабском языке. Арабский алфавит считался священным, поскольку им написан Коран.
При Ахмеде III тюльпан, бывший династическим цветком Османов, превратился в символ государства. Арабские слова «Аллах» и «тюльпан» имеют одинаковый набор букв – один «алиф» (
Поделиться книгой: