Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Книга о счастье и несчастьях - Николай Михайлович Амосов на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Отвечаю: любая истина, то есть информация, бесстрастна, пока кто-то не придумает ее использовать для удовлетворения своих потребностей. Этим «кто-то» может быть человек или общество. Таким образом информации, науке, «истине» придается ценность, утилитарность, она перестает быть объективной. Она уже не годится для мудреца. Мудрец должен видеть «вглубь и вширь» — место данной истины среди других, высших и низших, познать объективную и субъективную истину. (Но таким может быть только господь Бог! Возможно.) «Полный» мудрец все знает, или это ему кажется, но ничего не хочет и ничего не проповедует.

ДНЕВНИК11 декабря. Вторник, день

У меня отпуск. На два дня, больше не могу. Думал немножко успокоить свое сердце, но не получилось. Чертова аритмия мешает думать и писать. Странное ощущение беспокойства в груди. Вот экстрасистола — бухает, как колокол ударяет под ребрами. Вот трепыхаются частые-частые удары — не исключено, что это желудочковая тахикардия, нехорошая вещь. Я будто вижу свое сердце. Как оно судорожно вздрагивает при экстрасистоле, как замирает после нее, как беспорядочно трепещет, словно пойманная птица. Сколько раз видел эти фокусы на операциях и дрожал: «Сейчас зафибриллирует!» Тогда я массирую, сжимаю между ладонями, пока ребята приключат дефибриллятор. Но сейчас я почему-то не пугаюсь, хотя дефибриллировать меня некому. А чего бояться? Все равно изменить нельзя. В лечение не верю.

Поэтому завтра пойду на работу. Уже назначена операция. Нетяжелая, всего лишь межпредсердный дефект. Только вот девочка маленькая. Боюсь детей оперировать. Но страх этот хочу преодолеть.

(Почитай, Амосов, что пишешь: ведь ты не веришь в смерть! Потому и кокетничаешь: «Не боюсь».) Так уж разум устроен — живущий в смерть не верит. Просто я, как кардиолог, знаю вероятность, но она не столь велика, чтобы меня согнула.

Приходила Люда П. Четыре года назад я вшивал ей два клапана. С очень большим риском. Была замученным бледным подростком. Сейчас расцвела. Учится в медучилище. Приятно было ее видеть Без таких встреч — не выдержать бы и смертей…

ДНЕВНИК15 декабря. Суббота, утро

Еще неделя прошла. Понедельник и вторник на работу не ходил, успокаивал сердце. Как будто удалось, только не знаю — от покоя или совпало с биоритмом (биоритмы сейчас модны). Немного подправил зарядку и бег, не уменьшая суммарной работы. Еще из той же сферы: сходил в поликлинику на диспансеризацию. Анализы хорошие, склероза вроде нет. Вот как славно! Ума добавляется, а старение остановилось. Логика: так не бывает. Четвертый этаж сознания успокаивает: «Не имеет значения. Умей владеть собой!»

Владеешь, да не очень. Ночь спал плохо, все думал о больных и операциях, а будут они аж на следующей неделе.

Операции у взрослых пошли легче, а у детей сдвигов нет. Что-то они не так делают, Зиньковский и Валько. Поэтому решился еще на один заход по операциям на детях. Нет у меня выхода: обязан снизить смертность. Обязан, категорически. Какие бы ни угрожали аритмии. Поэтому в отделение к Яше Бендету кладут детей: пока среднего возраста, 10–15 лет. Уже сделал с десяток межпредсердных дефектов, прошли они хорошо, даже сложные. Но теперь нужно подниматься на более тяжелые пороки. И вот лежат сейчас два мальчика с осложненным межжелудочковым дефектом и с тетрадой Фалло. Очень милые мальчики. Один из них (не хочу запоминать имени, не нужна мне сейчас никакая душевность!) даже поздравил с днем рождения. Еще и подарок принес: лимон, два кусочка пирога и флакончик одеколона — явно от себя, не наученный. Меня как ножом в сердце полоснул этим подарком, как цепь на шею накинул. Теперь как встречаемся, все спрашивает, когда возьму на операцию?

Попробуй удержи себя в руках.

А деться мне некуда.

(Отключись, Амосов. Не думай.)

В клинике идет напряженная работа: до конца года осталось девять операционных дней. Я бы сейчас в институте жил, кабы не Лида да Чари.

(«Второе мое Я смотрит на эти страсти со стороны и говорит скептически: „Ну и глупо“. Умей дозировать работу и отключения. Интерес жизни — в разнообразии. Тем более что осталось ее, жизни, не так много».)

Тоже верно.

Кругом противоречия.

Еще было забавное событие: моим именем назвали новую планету. Несколько человек поздравили меня с такой честью. Украинские астрономы открыли шесть новых маленьких планет и раздали им имена: Патона, еще кого-то и мое. Престижно. Небось в ЦК визировали, разве у нас можно без ЦК?

Прочитал несколько книг. Академик нашей академии Борис Николаевич Малиновский подарил свою повесть «Путь солдата». Начал — и не оторвался. Досталось ему изрядно. Снова вся война вспомнилась. Сорок тысяч раненых прошло через наш госпиталь на двести коек. Свыше половины — тяжелые: грудь, живот, бедро, череп.

Сталин в 46-м объявил, что война нам стоила семь миллионов жизней. Не поверили, но промолчали, потом Хрущев поднял цифру до 20 миллионов. Но толком никто не знает или скрывают…

Еще прочитал статью в журнале о побочных последствиях атомной войны: взрыв поднимет пыль, жар вызовет пожары и сажу. Солнце закроется на месяцы, температура понизится на 30–40 градусов — «атомная зима». Это что-то новое.

Какой идиотизм! И из-за чего?

ДНЕВНИК20 декабря. Четверг, вечер

Тоска, напряжение, раздражение.

Прооперировал я того мальчика. Славой его зовут. Во вторник прооперировал. Больше года не делал тетрад, и, конечно, операция была не на должном уровне. Очень волновался. При вытеснении воздуха из легочных вен по моему способу развился отек легких. Но сердце заработало хорошо. Потом сказали, что в конце перфузии попадал воздух из АИКа. Ругал Витю. Дали допамин и мочегонные — моча бурно пошла, и всю лишнюю воду выгнали еще до перевода в реанимацию. Но не проснулся.

С тем я и ушел домой часов в семь.

В 10, однако, дежурные позвонили, что пришел в сознание, гемодинамика и анализы хорошие. Стало полегче на душе.

Вчера утром мальчик как будто совсем хорош был. Только насыщение артериальной крови понижено. Мне бы не настаивать на экстубации, подержать бы на искусственном дыхании до вечера. Так нет, понадеялся. Оптимист. Старый дурак! В 10 вечера Сережа, дежурный, сказал, что анализы — «на грани». А утром пришлось перевести на искусственное дыхание. Будущее — темно.

Мальчик — это первое и главное.

И еще полно всякой всячины. Вчера было восемь операций с АИКом. Что бы еще мы делали без нашего чудного реанимационного зала?

Прямо с конференции накапливалось зло. Обожгли электрической грелкой больную. Это тоже моя идея — электрические одеяла с отключенными верхними ступенями нагрева. Строго было приказано: заделать другие кнопки, проверить с термометрами. Не сделали. Уже были ожоги. Так все равно не сделали. Вот — опять.

— Самому бы тебе под зад положить это одеяло!

На обходе: щупаю подогрев воздуха от дыхательных аппаратов — холодный. Сам изобрел подогреватель, сделали две штуки — не понравилось. Наш инженер и один доктор придумали лучше. Премии получили — по 150 рублей. С условием, что будут поддерживать в рабочем состоянии. Ничего подобного, все пережгли. Так мне хотелось им по рожам набить…

Вызвал после обхода старика мастера, заказал свои, простые. Но к ним нужны еще электроплитки. Уверен, что и за неделю не купят… Дал деньги.

И так на каждом шагу. Бьюсь в кровь, в аритмию. Только чуть что-нибудь полезное запустишь, отвернулся, прошел месяц — уже и следов нет. Опять дрянная рутина.

У меня такое впечатление, что я не иду во главе коллектива энтузиастов, стремящихся вперед, и даже — не тяну их на веревке, а толкаю сзади. Они бегут вперед, не огрызаются. Если оглядываются, то даже довольны: «Вот мы какие!» Иногда кто-нибудь из упряжки выскочит в другое место, а потом вспоминает о нашей работе как о лучшем времени.

К сожалению, я почти никем не доволен. Меньше всего — собой, потом — своей «администрацией»: заместителями и их заместителями. На втором месте инженерная и хозяйственная службы. На третьем — заведующие отделениями — хирурги и анестезиологи. Лучше других — реаниматоры — Саша Ваднев и АИКовцы. Но и они не на уровне.

Ворчу, как Собакевич.

Хватит об этом. Нужно принимать людей такими, какие они есть. В целом — хорошие.

Все дни оперировал тяжелых больных. Живот болит от напряжения. На экстрасистолы внимания не обращаю.

Завтра очень сложная операция: врожденный порок у сорокалетнего мужчины. Но, кажется, сердце имеет резервы. На операции настаивает. Отказать нельзя — не работает, не хочет жить задыхаясь.

Вот только бы Славика вытянуть… Только бы!

ДНЕВНИК23 декабря. Воскресенье, вечер

Сегодня утром ходил в клинику посмотреть больных. На дороге встретил дежурного (Валеру Литвиненко), и он обрадовал — ночью удалил Славику трубку из трахеи. Но я застал его еще очень тяжелым, с одышкой, губы синие.

Видел мать Славика в вестибюле. Даже не поздоровалась. Может быть, не заметила. Но скорее — озлобилась.

Такая наша судьба. Операция жизнь спасает, но иногда это совсем незаметно, человек и так казался здоровым.

Не хочется писать.

Впереди последняя неделя года.

Мне нужно прооперировать еще пять больных, двое — очень тяжелые.

В субботу отчет за год.

ДНЕВНИК31 декабря. Понедельник, утро

Итак — канун. Настроение — стариковское. Утром даже не смог отбегать свою порцию, возвращался шагом. Сдает сердце. Три дня назад умер приятель — Борис Брусиловский, ему еще до шестидесяти. Хорошо умер: сидел в кресле, писал отчет, медсестра заглянула, а он мертвый. Это называется «внезапная остановка сердца», бывает у коронарных больных или с аритмиями. Пока молод, думаешь — хорошо пожить, старый — еще хорошо и умереть.

Довольно брюзжать.

В субботу был отчет. Злой доклад. На всех злой, особенно на себя. Суть: 3506 операций, смертность — 6,8 процента. (В 83-м году — 6,3, в прошлом, до 1971-го, опускалась до 5,5, потом, в 1977-м, повысилась до 9, затем медленно снижалась.)

Утешительно, что за последнюю треть года смертность снизилась до 5,5 процента — это моими стараниями, без хвастовства: инструкциями, контролем, методом удаления воздуха.

Утешение слабое. Досаду на себя не компенсирует.

Следующий год объявил «годом качества». Потому что количество операций едва ли возрастет: нет больных, но смертность должны снизить до 5 процентов. Кровь из носа.

Сам собираюсь оперировать немного и тяжелых больных не брать. Своими операциями я уже погоду не сделаю, важнее — думать и контролировать. Кроме того, психика не выдерживает смертей.

Теперь неотступно думаю о мерах. Уже есть намеки. Напишу, когда все созреет.

На науку тоже надеюсь. Новая лаборатория искусственного кровообращения, Максименко — первые помощники. Отделение реанимации хорошее, Ваднева даже похвалил публично.

ДНЕВНИК3 февраля 1985 года. Воскресенье, утро

Больше месяца не садился за машинку. Не до того было. Жизнь покачнулась и чуть было не опрокинулась. Сейчас выравнивается.

У Лиды случился инсульт.

7 января, в понедельник, была операция — тяжелый аортальный клапан. Прошла хорошо, попил чаю, собрался домой благодушный. Решил позвонить, Лиду предупредить — она это любит.

Ответил женский голос, сначала не признал. Катя.

— С мамой плохо.

Приехал. Застал врачей. Лида лежит с закрытыми глазами, в сознании.

— Не могу головой пошевелить, все кружится.

Слабым голосом, но рассказала. Ходила за покупками. Еще с утра было головокружение. (И несколько дней раньше, действительно, жаловалась, собиралась к невропатологу. Я вяло говорил: «Сходи». Не верил. Не сходила.) С трудом добралась домой, открыла дверь и упала. Когда очнулась, на четвереньках доползла до телефона и дозвонилась до Кати. Потом так же добралась до дивана, так же открывала дверь дочке. Вызвали врача. Мне позвонить Лида не разрешила.

— У папы сложная операция!

После всех консультаций — инсульт! Нетяжелый, с поражением вестибулярной зоны, поэтому такое сильное головокружение.

Врачи настаивали на госпитализации, но больная просила:

— Не отдавайте меня в больницу!

Мы и не собирались. Не такая уж тяжелая, чтобы не обслужить самим…

Назначили массу лекарств, даже капельные вливания. На мой взгляд — зря. Осилили только одно, вен совершенно нет. Света Петрова из клиники приезжала.

Прошел месяц жизни с лежачей больной.

Теперь уже почти все позади. Репетиция закончилась. Катя и Володя в пятницу вернулись на свою квартиру. Лида в кухне уже борщ варит. Вчера выводили на улицу.

Неожиданность, неспровоцированность инсульта обескураживает: нельзя защититься. То же и со мной: уже писал, что обессилел в последнее время. Дистанцию не выбегаю.

ВОСПОМИНАНИЯ

Ах, эта стариковская память… Как много места занимают мысли о прошлом. Иногда оно кажется совсем реальным, даже трудно отличить от настоящего, особенно это касается друзей. Живут и живут в душе, никак не хотят умирать.

Поэтому о Кирилле нужно закончить, хотя бы бегло. Чтобы он в могиле не обижался.

Или ты, Амосов, не друзей, а себя описываешь? Ностальгия по прошлому? Может, и так…

Не прижился я тогда, в 46-м, в Москве. И не потому, что комната была в четыре метра, еда скудная и короста на голове. Работы не было, хирургии.

В должность — заведовать операционной — я вступил с 1 декабря 46-го. К Новому году уже знал: не для меня служба. С 18 лет, с электростанции, привык командовать и делать дело. А тут — вовсе безделье.

Сначала смотрел операции, на два месяца хватило. Раньше таких не видел: внутригрудные резекции пищевода или удаление рака кардии через живот. Спинномозговая анестезия с новокаином обезболивала все под диафрагмой на три часа — благодать. Хороши операции, нет слов, но трепета почему-то не испытывал. Отравлен уже был: «Дай мне, и я сделаю». Но никто не предлагал даже ассистировать. А дурацкое самолюбие не позволяло просить. Впрочем, молодые хирурги мало что имели: ассистенция, писанина и треп в ординаторских. Кира отлично вписался в этот быт, а я — нет. Поэтому тошно мне было ходить в институт, будь он хоть трижды прославленным, юдинским. Технику я тоже не наладил. Мастерской нет, да и сердце не лежало.

Поэтому я изучал объявления в «Медицинском работнике», ходил в Минздрав: «Вон из Москвы! В глушь, в Саратов!» В Саратов, точно, не светило, хотя бы в маленький городок, тысяч на пятьдесят жителей. Трудно было устроиться после войны: много таких активных фронтовиков, как я, вернулись с притязаниями.



Поделиться книгой:

На главную
Назад