Вести от обезьяны. О медитации и о том, что хочет донести до вас суетливый обезьяний ум

Жизненный цикл эмоции

Эмоции, которые мы испытываем в ответ на стимулы, не отличаются от прочих явлений нашего мира: они имеют срок хранения; они непостоянны. В какие-то моменты они отсутствуют, в какой-то момент они возникают, затем достигают максимальной силы, а после угасают до тех пор, пока не уходят в небытие. Такова траектория, которой они естественным образом следуют, которой эмоции сами стремятся следовать и будут это делать, если мы это позволим. Если мы не позволяем или не можем этого разрешить – а именно если мы вытесняем текущие состояния-чувства или стараемся отвлекаться от них, – мы блокируем развитие их жизненного цикла, и они оказываются взаперти. Биохимические вещества, которые поступают в организм, продолжают циркулировать в нашей системе. Если бы только мы были готовы и способны во всей глубине переживать чувства и позволять им длиться столько, сколько они длятся, они бы не замораживались, а, можно сказать, оставались бы текучими и свободно проходили сквозь нас.

В частности, именно поэтому мы устраиваем похороны и получаем отпускные на работе, когда умирает член нашей семьи. Отчасти поэтому иудеи обычно соблюдают обряд шив’а, в течение целой недели после смерти близкого человека не делают буквально ничего, только вспоминают об умершем. Они просто понимают, что требуется время, чтобы пережить горе и принять его; перебрать воспоминания; вспомнить, что значил для меня этот человек, чему он научил меня; сделать осмысленным этот опыт и в каком-то отношении вырасти. Однако не всегда мы имеем такую возможность, и горе может подавляться самыми различными способами. Например, моя близкая подруга и участница нашей группы Пандора умерла в период моей тяжелейшей зависимости. В тот момент я отреагировал на это событие, заглушив боль наркотиками. Между тем я машинально выражал горе прилюдно, поскольку чувствовал себя виноватым за свою бесчувственность. Примерно через четыре года я наткнулся на запись одной из наших репетиций, и горе обрушилось на меня всей своей мощью. Я плакал днями напролёт. Возникло необъяснимое чувство, словно всё это случилось только сейчас. И я продолжал горевать до тех пор, пока горе полностью не рассеялось, пока я не обрёл понимание того, какой невероятной удачей для меня было знать такое удивительное существо.

Встречать боль и трудности с состраданием на самом деле проще, чем пытаться избавиться от них. Проблема состоит в том, что наш инстинкт увлекает нас в противоположном направлении. Кроме того, дети не в состоянии действовать таким образом. В детстве мы ещё не имеем знаний, ресурсов и способностей для такого отклика. При этом детство – период нашей сильнейшей уязвимости, когда тягостные, разочаровывающие или вызывающие печаль переживания оказывают на нас самое глубокое влияние. Разве мало людей просто «продолжают жить», «отпускают прошлое» и заявляют, что «всё позади», не осознавая, что прошлое всё ещё живёт в них, в их плоти и крови?

При отсутствии корректирующего опыта материал, хранящийся в бессознательном уме, обязательно просачивается в наш сознательный опыт и поступки неявными, символическими и метафорическими способами. Во многом это напоминает тепло и пары, излучаемые батареей: мы не видим излучения, мы не знаем об источнике отопления, находящемся в подвале, однако ощущаем тепло в помещении. Мы можем не осознавать переживания, которые мы впитали и которые определяют нашу жизнь, однако мы, безусловно, ощущаем их, когда начинается очередная паническая атака, очередной приступ гнева, период одиночества или депрессии. Когда мы не можем избавиться от зависимости, которая, как мы знаем, причиняет ужасный вред, когда в уме возникает хаос, когда очередные отношения распадаются по причине, пугающе сходной с той, по которой распались предыдущие, мы проживаем образцовый сценарий.

Положительные переживания и эмоции

В связи с этим невольно возникает вопрос: что происходит с положительными переживаниями, которые мы усваиваем? Хранит ли их также наше тело? Ответ – да. Тем не менее Даниэль Канеман получил Нобелевскую премию за то, что продемонстрировал, что наше тело и мозг тратят гораздо больше ресурсов на болезненные переживания прошлого, чем на приятные. В режиме по умолчанию наша психика уделяет гораздо больше внимания травмирующим вещам, чем положительным переживаниям. Доктор Рик Хэнсон обычно обращается к эволюционной психологии, чтобы объяснить, почему так происходит. Если пересказывать Хэнсона, представьте, что вы вернулись во времена охотников и собирателей и вышли на охоту, чтобы поймать обед для вашего племени. Справа от вас раздаётся шорох в кустах. Шорох, вероятнее всего, вызывают либо ветер, либо хищник. Скажем, вы предполагаете, что это хищник, и убегаете. Если вы ошиблись, ничего страшного. Но что будет, если вы предположите, что это ветер и ошибётесь? Вы сами станете обедом. Кроме того, вы не выживете и не передадите потомкам свои гены. Поэтому естественный отбор предпочитал особей, имевших склонность к негативизму, – тех, кто был подозрителен, кто опирался на негативные переживания. Логически отсюда следует, что выживали также те, кто глубже усваивал негативные переживания, что позволяло быстро различать опасность в будущих ситуациях44.

Реальность современной жизни большинства людей – противоположность реальности, описанной выше: наши трудности меркнут в сравнении со свободой и достатком, которыми мы наслаждаемся. Усвоенные убеждения, которые мы имеем относительно своей ценности, не могут сравниться с нашими возможностями самоактуализации.

Теория Хэнсона утверждает, что мы действительно можем усваивать имеющиеся положительные переживания столь же глубоко, что и отрицательные; нашему организму для этого просто требуется больше времени: 10–15 секунд, если говорить точно. Отрицательные переживания мгновенно погружаются в имплицитную память, однако если вы хотите, чтобы приятные состояния, которые вы обычно испытываете, оказали на вас влияние, следует учиться сохранять их в течение четверти минуты. Сделайте следующее: возьмите свой телефон и откройте функцию таймера в приложении «Будильник». Нажмите на старт и подождите, пока пройдёт 15 секунд. Теперь вы имеете представление о том, в течение какого времени нужно сохранять положительные переживания, чтобы они превратились в образцовые сценарии. Это ещё один момент, когда развитие стрессоустойчивости, заложенной в состоянии присутствия, приносит плоды.

Большой взрыв невроза

Астрофизик Карл Саган писал: «Если вы хотите испечь яблочный пирог с нуля, придётся начать с Большого взрыва». Точно так же, если мы хотим избавиться от глубоких травм, которые как раз и являются топливом для нашего обезьяньего ума, придётся добираться до их истоков. Если угодно, придётся начинать с Большого взрыва наших неврозов.

Важно помнить, что невротические персонажи, которые часто нас посещают, – тревога, депрессия, беспокойство, паника, навязчивости, проблематичные паттерны в близких отношениях – на самом деле имеют свой Большой взрыв. Как и наши индивидуальные эмоции: в какой-то момент их ещё не было, затем они появились, а ряд дальнейших моментов сформировал наш уникальный невроз – в том виде, в каком он сегодня проявляется в нашей жизни. (Это правда, что многие люди имеют генетическую предрасположенность к определённым эмоциональным особенностям и патологиям, однако важно понимать, что речь идёт о предрасположенности. Относительно редко люди от рождения гарантированно имеют патологические черты. Скорее, ребёнок может иметь склонность к проявлению определённых черт, и когда при такой склонности факторы стресса возникают в нужном сочетании или с нужной силой, эта черта в той или иной мере «включается»45.)

Как и первоматерия Вселенной – некогда простые элементы, которые постепенно образовали замысловатые звёзды, планеты и галактики, наша психика и присущие ей совокупности продолжают усложняться – бесконечно расширяться, взрываться, схлопываться и изменять форму. Астрофизики и космологи стоят перед головоломным вопросом: «Что было до Большого взрыва?» – и перед нами сейчас возникает такой же вопрос. Что было прежде нашей боли и дальнейшей борьбы за безопасность, прежде, чем мы развили субъективные комплексы и паттерны, которые обычно ограничивают нас? К счастью, мы имеем гораздо больше сведений о происхождении наших травм, чем наука – о том, что было до возникновения пространства и времени.

Вспомните новорождённого младенца. Какой он, когда приходит в этот мир? Какого рода качествами он обладает? Он рождается игривым, спонтанным, целостным и эмпатичным, полным любви. Есть интересный факт, связанный с эмпатией: младенцы обладают инстинктивной способностью распознавания лиц, благодаря которой они могут интерпретировать выражения лица, связанные с шестью основными человеческими эмоциями – счастьем, печалью, гневом, страхом, удивлением и отвращением. Дело в том, что лицо человека, заботящегося о новорождённом, – единственный объект, на котором сосредоточивается младенец, и единственный способ узнать, что происходит вокруг и находится ли он в безопасности. Младенцы имеют врождённую способность ощущать чувства других46.

В буддизме любовь, которая присуща нам от рождения, называется нашим естественным состоянием, или природой будды. Это проявление нашей личности никогда не исчезает, хотя оно действительно оказывается скрытым, из-за чего мы перестаём ощущать его.

Не совсем млекопитающие

Врождённое наличие таких положительных характеристик стало возможным благодаря другим нашим врождённым качествам – совершенной уязвимости, полной открытости, абсолютной зависимости от других и неспособности защитить себя. Именно здесь начинаются трудности. В младенческом возрасте мы были чрезвычайно чувствительны, нас постоянно формировало и обусловливало то, что воспринимал наш детский ум, а также мы были абсолютно зависимыми от заботящихся лиц в плане удовлетворения всех своих потребностей, не имея инструментов для того, чтобы с чем-либо справляться самостоятельно.

Тотальная зависимость от заботящихся лиц сохраняется у человека дольше, чем у любого другого вида на планете. Какое другое млекопитающее сохраняет связь со своими биологическими или приёмными родителями на протяжении 14–18 лет и только потом отправляется выживать самостоятельно? На самом деле наше естественное состояние, врождённая чистая любовь, – не то средство, которое позволяет справляться с трудностями, которые случаются в детстве. Чистая расслабленность природы будды не в состоянии обеспечить безопасность нашему восьмилетнему Я в стычке со школьными хулиганами. Открытое, свежее присутствие, живущее в сердце нашего бытия, – не лучший кандидат на роль наставника, если речь идёт о ребёнке, который только начинает постигать мир, изобилующий ощутимыми угрозами. В конце концов, проблема состоит не в том, что у нас есть защита, проблема – в нашей невротической сверхприверженности ей. Более того, развивающийся мозг ребёнка не способен на отвлечённые процессы, такие как полноценное ощущение и проживание эмоций, завершающееся их интеграцией. Особенно это касается тех неизбежных моментов, когда ребёнок оказывается в ситуации, где родитель не способен обеспечить ему реальную безопасность, вознаграждение и чувство принадлежности.

Созерцательный психотерапевт[24] доктор Майлз Нил часто приводит в пример новорождённых морских черепах, чтобы показать, в какой зависимости находится новорождённый младенец. Морская черепаха – мать просто закапывает свои яйца в песок на пляже и уползает. До встречи, малютки. Удачи вам. Из этих яиц вылупляются жизнеспособные млекопитающие, уже инстинктивно знающие, как искать путь к океану и начинать заботиться о себе. Напротив, человеческие особи рождаются исключительно нежными, подверженными влиянию, открытыми для формирующих воздействий, а также зависимыми от других людей, у которых, скорее всего, имеются свои собственные неразрешённые травмы и заблуждения.

Присмотримся внимательнее к последнему пункту: помните ли вы, каково это – быть пятилетним ребёнком? Вспомните все фантазии, в которых вы жили, в реальность которых вы нередко верили, все ваши абсурдно искажённые восприятия мира. Когда мне было пять лет, я искренне верил, что могу летать, когда ношу детские трусы Супермена. И я мог доказать это! Я проводил такой эксперимент: я прыгал с одного дивана гостиной на другой и был убеждён, что это первая стадия развития летательной способности. Конечно же, мне ещё нужно было развивать этот потрясающий талант, но основы я уже освоил. Стоит немного поработать – и я взмою в небеса, как ракета. Я даже никогда не задумывался об этой выдумке, не признавал её ложности. Повзрослев, я просто утратил к ней интерес.

Теперь представьте, что такой же фантастический род восприятия возникает в болезненной ситуации. В частности, задумайтесь, что ум ребёнка может усугубить события или иначе увидеть и ощутить их как более катастрофичные, чем на самом деле. Даже опыт, который, в сущности, является случайностью, легко может быть истолкован ребёнком как оставление, безразличие или насилие.

Как работают образцовые сценарии

Вообразите маленькую девочку, которая впервые садится за руль велосипеда без подстраховки, гордую собой, излучающую бесконечную жажду внимания и одобрения, присущую всем детям. Она кричит: «Посмотри на меня!» – и не знает, что за секунду до этого её отец получил смс, где говорится о неком неприятном событии, – скажем, один из членов семьи попал под машину, или сам он потерял многомиллионный контракт на работе, из-за чего его карьера оказывается под угрозой. Не слыша ответа, ребёнок отмечает разочарование, чувствует, что его не видят, останавливается и оглядывается на папу. Папа в состоянии паники даже не слышит её и, кажется, поглощён своим телефоном. Девочка всё сильнее ощущает, что ей уделяют мало внимания и не замечают её. В силу природной склонности к негативизму разочаровывающие моменты опыта начинают доминировать, а чувство гордости, компетентности и независимости, которые почти готовы были стать устойчивыми элементами её психической структуры, просто исчезают.

Позаимствую другой пример у доктора Майлза Нила: представьте младенца, который в целости и сохранности спит в своей колыбели. Кроме его мамы, дома нет никого, а она за весь день ни минуты не потратила на себя, поскольку неустанно нежно заботилась о малыше. Наконец она может отправиться в ванную. Её не будет целых 10 минут, но уже через две минуты младенец просыпается от чувства голода. Он плачет и требует грудь мамы или бутылочку. Ванная находится на первом этаже, а мама забыла взять с собой радионяню. Она не слышит ребёнка, который начинает чувствовать себя одиноко (читай: ужасающе уязвимым) и всё больше и больше тревожится. Мама обычно очень внимательна, всегда быстро замечает, когда ребёнок голоден, и сразу же кормит его. Поскольку ситуация развивается непривычным для младенца образом, обыкновенная отзывчивость мамы, в сущности, усугубляет ситуацию. Тот факт, что мама впервые за всё время не реагирует, означает, что устоявшийся паттерн становится неустойчивым для младенца, и это приводит к тому, что беспокойство усугубляется. Так проявляется склонность к негативизму. Он начинает плакать громче, и в течение целых восьми минут ребёнок считает, что находится в угрожающей для жизни ситуации, которую не может изменить. Его нервная система находится под воздействием кортизола и адреналина. В результате запечатлевается отсутствие эмпатии. Этот отпечаток усугубляется не только по причине ранимости, присущей младенцам, но также и по той причине, что ситуация носит доязыковой характер. Младенец абсолютно не способен разрешать или понимать подобные проблемы. Сейчас на глубоком бессознательном уровне возник импринт – отпечаток оставленности, безразличия и абсолютного ужаса. При этом мама – прекрасный родитель, делающий для ребёнка всё возможное.

Наш обезьяний ум переживает свои моменты Большого взрыва. Путь сознательной эволюции и личного развития как раз и состоит в избавлении от негативных импринтов, возникающих в такие моменты, – в большинстве случаев это необходимое условие для доступа к нашей более глубокой природе. Однако эволюция наших невротических паттернов едва ли является завершённой. Образцовые сценарии, которые мы переживаем, всегда сопровождаются рядом осложняющих факторов.

Осложняющий фактор № 1: предубеждения в социальной среде

Мы работали с установкой на поддерживающую среду, которая является необходимым фундаментом для плодотворной медитационной практики. Мы увидели, что среда определяет всё. Мы достаточно серьёзно подстраиваемся – непроизвольно и бессознательно – под своё восприятие окружения. Это верно как в ситуациях, в которых мы чувствуем безопасность и заботу, так и в противоположных ситуациях. Поэтому я хочу обратиться к теме таких образцовых сценариев, которые часто переживают люди, не являющиеся представителями доминирующих расы, класса, гендера, сексуальной ориентации или имеющие статус нетрудоспособных в нашем обществе. Вспомните какое-нибудь угрожающее, разочаровывающее или печальное событие, произошедшее с вами. Теперь представьте, что оно имеет место в агрессивном районе, где продают наркотики. Или ваши родители постоянно находятся в сильном стрессе из-за необходимости выживать в нищете и имеют собственные сложные реакции на эту ситуацию. Или это случается в школе, которая больше напоминает тюрьму, где на каждом углу – металлодетекторы и работающие за низкую зарплату (то есть недовольные и раздражительные) охранники и учителя. Или когда вы живёте в страхе, что на вас нападут из-за ваших сексуальных предпочтений. Или когда на вашу подругу напали из-за того, что она носит хиджаб, а вы тоже его носите. Или когда ежедневно мужчины освистывают вас. Или когда вы нуждаетесь в кресле-каталке, чтобы передвигаться в общественных местах, и не можете убежать, если на вас нападут. Или всё вышеперечисленное.

Травмы, связанные с отдельными переживаниями, – достаточно сложное явление. Травмы же, которые происходят на постоянной основе или в контексте других травм, порождают ситуации и реакции, которые являются ещё более пугающими и трудноразрешимыми. Если мои слова хотя бы отчасти описывают ваш опыт (пусть даже я описываю его с внешней стороны и моё изложение в лучшем случае поверхностно), я хочу, чтобы вы знали: вас понимают, и ваш опыт важен.

Может показаться, что наш разговор начинает отклоняться от темы медитации и обезьяньего ума. Многие люди, практикующие медитацию, утверждают, будто буддизм и духовная жизнь никак не связаны с нашей индивидуальной психологией или более масштабными социальными вопросами. Мы увидим в следующей главе, что это мнение абсолютно ошибочно. Поскольку все мы взаимно зависим друг от друга и от своего окружения, необходимо понять трудности всех существ, если мы хотим восстановить свой опыт внутренней целостности и радости. Одно из самых серьёзных последствий травмы – наша склонность изолироваться, объективировать других людей и игнорировать их человечность. Невозможно ожидать, что мы разберёмся в том, что реально происходит в нашей душе, если не разовьём чувство связи с опытом других.

Осложняющий фактор № 2: мы убеждены в постоянстве вещей

Все люди переживали депрессию после сильного разочарования и утраты, которая, казалось, будет длиться вечно. Когда мы погружаемся в собственные глубины, мы нередко начинаем верить, что теперь навсегда останемся в этом состоянии, и чувствуем такое же отчаяние, как и Кен Болдуин в тот день, когда он прыгнул с моста Золотые Ворота. Вполне разумно, когда мы оказываемся в самой гуще трудностей, напоминать себе максиму: «И это тоже пройдёт»[25].

Точно так же все люди переживали искренний шок в моменты, когда заканчивалось нечто хорошее. На уровне ума я могу понимать, что однажды мой ноутбук неожиданно перестанет работать, но когда приходит этот день, можно поспорить, что я удивлюсь этому событию, расстроюсь и даже разозлюсь. На определённом уровне я не верил в истину того, что этот день наступит. Мы обладаем поразительной способностью забывать о бренности вещей.

Скорее, мы убеждены, что вещи постоянны, и ежедневно действуем соответствующим образом. Хотя опыт всей нашей жизни указывает, что верно обратное – что вещи недолговечны, постоянно меняются, непрерывно текут, непрерывно рождаются, достигают расцвета и погибают, – на определённом уровне мы продолжаем отрицать это. Это касается как нашего персонального компьютера, так и моментов, когда нас посещают боль и несчастье. То же самое касается и детей, и даже в большей степени. Поэтому, когда мы чувствуем, что недостойны или оставлены другими, мы усваиваем эти переживания как некую постоянную, фиксированную, нескончаемую, неразрешимую ситуацию. Наше оправданное страдание в ответ на такое восприятие замораживает часть нашей личности во времени, в образцовом сценарии, на том уровне развития, на котором сформировалось данное убеждение.

Осложняющий фактор № 3: дети – нарциссы

Дети – самовлюблённые существа. Все. Они имеют инстинктивную склонность полностью сосредоточиваться на себе: они воспринимают буквально все явления как часть Истории обо Мне (мы будем гораздо подробнее обсуждать эту притягательную Историю). Иными словами, имеет значение не только боль, которую вызывает событие, но и то, что данный опыт говорит о нашей личности, поэтому глубинные травмы всегда сводятся к вопросам о наших достоинстве и ценности. Если я думаю лишь о себе и имею бессознательное и обеспечивающее моё выживание стремление, чтобы ты думал только обо мне, и при этом ты не думаешь обо мне хотя бы восемь минут, – должно быть, это говорит нечто о единственной личности, которая меня заботит: обо мне.

Особенно на ранних этапах жизни ребёнка почти невероятно, чтобы он воспринимал сообщения, которые он получает, таким образом, словно они говорят нечто отрицательное о его родителе. Такое восприятие гораздо труднее вынести. Если другой нужен мне как гарант пищи и безопасности и мой ум выдумывает историю о его неполноценности, я вступаю на чрезвычайно шаткую почву и не имею возможности что-либо изменить. Напротив, если я истолковываю этот опыт так, будто он указывает на мою неполноценность, я могу воздействовать на ситуацию. Я могу стать тревожным и привязчивым. Я могу научиться отключать свою потребность в другом и занимать амбивалентную позицию. Я могу закрепиться в нарциссическом состоянии, в котором живу теперь, и так и не вырасти из него, чтобы замаскировать боль, связанную с убеждением в своей неполноценности.

Наконец, на ранних этапах жизни недостаток эмпатии не может восприниматься реалистически, в его истинном свете – как неизбежные ошибки, человеческая недальновидность или нехватка ресурсов. Это слишком сложная ситуация для мозга маленького ребёнка. Он ещё не способен замечать, что мама / папа / другие люди иногда «хорошие», а иногда «плохие», ведь – надо же! – они люди и потому – сложные существа. Вообще говоря, обретение способности распознавать подобную сложность людей и вещей – ключевая веха развития в ходе дальнейшего юношеского взросления. К сожалению, многие люди так и не развивают эту способность в полной мере.

Осложняющий фактор № 4: мы продолжаем переживать копию образцового сценария

Здесь мы обнаруживаем парадокс, настоящий раскол: наш организм держится за травмы, поскольку мы бессознательно боимся, что если отпустим их, то не сможем постоять за себя в случае повторного возникновения подобной ситуации. Однако наш организм одновременно стремится избавиться от травмы, чтобы мы смогли вернуться в естественное состояние равновесия и лёгкости. Для этого эмоции, связанные с изначальной травмой, нужно некоторым образом пережить заново; им нужно вернуть текучесть, чтобы они смогли высвободиться и измениться. Поэтому наш бессознательный ум инстинктивно ищет ситуации, которые повторяют нашу травму, чтобы мы смогли заново пережить её, – это необходимый шаг на пути к исцелению, однако в то же время мы обладаем инстинктом самосохранения. Мне видится, что это шероховатость в эволюции нашего вида, которую мы ещё просто не успели сгладить. Тем не менее – и это касается любой травматической ситуации – мы не отвечаем за саму ситуацию, мы отвечаем лишь за то, как относимся к ней.

Иными словами, одну часть нашей личности чрезвычайно привлекают ситуации, в которых мы оказываемся в знакомых болезненных обстоятельствах, другая же часть сочиняет историю о том, что другие люди – виновники происходящего и что разворачивается трагедия космического масштаба («Почему я?»). По этой причине очень нелегко начать исследовать происходящее или заметить, что связующая нить всех этих событий – мы сами, а это значит, что мы топчемся на одном месте. Это значит, что застывшие эмоции высвобождаются, снова застывают, снова высвобождаются, снова застывают. Тем самым мы углубляем и укрепляем идею о собственной неполноценности, которую сообщает этот опыт. Классический пример: человек боится, что его сочтут недостойным, и поэтому крепко и невротично держится за чужое одобрение и сильно разочаровывается, когда его не получает, – поэтому его привязанность отталкивает других.

Наши позиции укрепляются, когда мы осознаём это и начинаем замечать, что наша собственная личность – связующая нить всех повторяющихся паттернов в нашей жизни. Мы становимся ещё сильнее, когда начинаем обнаруживать момент возникновения этих паттернов, образцовый сценарий (или сценарии), которые их породили. Когда мы вооружены такими знаниями о себе, в моменты, пробуждающие травматические реакции, мы получаем возможность не реагировать и принимать более мудрые решения, которые позволят развиваться в направлении благополучия (этому посвящены главы 13–15). Когда мы вооружены такими знаниями о себе, мы можем снова взять на себя ответственность за собственное счастье.

Формула нашего бессознательного

Таким образом, нас преследует не просто событие, которое травмировало нас. Нас преследует боль, вызванная определённым опытом, а также болезненное сообщение, которое этот опыт посылает нашему бессознательному, а также ужас выживания, который сопровождает такие убеждения, а также представление о том, что это – постоянная, неисправимая ситуация, а также многократное проживание подобной боли и разочарований через навязчивое повторение. Разве удивительно, что образцовые сценарии могут так долго сохраняться и так глубоко влиять на нас? Разве удивительно, что обычно требуется много времени, чтобы в ходе терапии освободиться от своей зацикленности?

В нашей личной экосистеме эти явления служат исключительно благой цели. Да, вы всё правильно прочли. Все эти явления – вести от обезьяны: яд в начале, нектар в конце. Наверное, это самое важное сообщение, которое мы когда-либо сможем расшифровать. В третьей части этой книги мы рассмотрим инновационные практики, которые могут помочь нам в процессе расшифровки. Прислушиваясь к обезьяньему уму, мы сможем добраться до глубинных образцовых сценариев, а затем скорректировать те полученные в них уроки, которые уже не приносят нам пользы.

Однако первым делом я хочу обсудить то огромное влияние, которое оказывают на нас трудные и болезненные переживания; это влияние имеет такое же отношение к нашему обществу, к культуре и окружению, как и к нашей личной жизни и психологии. Если мы хотим полностью расшифровать эти сообщения, то необходимо понять процесс деградации эмпатии и поразительно глубокое влияние, которое она оказывает на нашу жизнь. Не отключайтесь.

Глава 9

Что мы теряем, когда теряем эмпатию

Только соединяй.

Е. М. Форстер

Внимательное присутствие – это состояние бытия, в котором человек целостно и активно открывается своему опыту. Это призыв к полному раскрытию нашей человечности. Присутствие, если определять его так, подразумевает развитие безусловного принятия реальности, а истинное принятие никак не может подразумевать нейтрального безразличия или отрицательного отношения. В таком случае принятие должно подразумевать положительное отношение – искреннее умение ценить и приветствовать свой опыт, проявлять человеческую теплоту. Такой род присутствия приносит немало удовольствия, хотя не всегда даётся легко. Войти в состояние такого присутствия – значит открыться ощущению радости в мире и при этом быть способным адекватно реагировать на сложные ситуации. Без энергии эмоциональной теплоты такая активная восприимчивость превратится в пытку. Обезьяний ум добровольно на такое не подпишется. И если мы заинтересованы в том, чтобы растворить повторяющиеся ситуации в своей жизни, мы должны мало-помалу учиться переживать их с открытостью. Мы сможем сделать это, только если проявим теплоту. Мы сможем сделать это, только если искренне будем заботиться о себе. Вообще говоря, делать это как-то иначе – довольно жестоко.

Эмпатия напоминает тортилью. На мой взгляд, любое блюдо становится вкуснее, если завернуть его в тортилью. Также любой человеческий опыт становится приятнее, когда ему сопутствует качество душевной теплоты. Семья, дружба, секс, политика, юмор, искусство, обслуживание в кофейне, образование, спорт, музыка, посты в инстаграме – все эти вещи всегда приносят больше удовлетворения, когда окрашиваются качеством теплоты. Когда мы испытываем его, мы естественным образом устанавливаем связи, объединяемся или ощущаем единство с другими, ощущаем безопасность и удовлетворённость – жизнь становится приятнее.

Какая жизнь лучше – та, которая проживается с чувством эмпатической связи, или, напротив, жизнь в состоянии разъединённости, замкнутости и реагирования? Свежая пища или залежавшиеся картофельные чипсы? И то и другое присутствует в меню.

В момент рождения каждый человек обладал качествами эмпатии и теплоты. В момент рождения мы были совершенно открыты своему субъективному опыту, при этом наш ум не мог ответить «нет», наш ум органично и целостно взаимодействовал с реальностью. Это ценнейшее переживание – самое главное, что мы утрачиваем после травмы, хотя мы всегда можем восстановить способность испытывать это переживание, если начнём растворять боль, присутствующую в теле. Такое восстановление, наверное, является основным преимуществом практики медитации, особенно тех её вариантов, которые мы будем исследовать. Подробнее я раскрою последнее предложение в следующей главе. Теперь же я хочу всесторонне показать, какую цену мы платим за то, что выбираем несвежие блюда. Я уверен, что это понимание будет мотивировать на продолжение пути.

Отсутствие связи – это объективация

Отсутствие связи – наше обычное отношение к явлениям, когда мы оцениваем их как нейтральные или отрицательные. Мы можем видеть это на примере своего повседневного опыта, который сами можем наблюдать. Когда мы наслаждаемся неким явлением, мы оцениваем его присутствие положительным образом и льнём к нему с интересом. Мы можем даже вплести это явление в ткань своей идентичности. Этот факт совершенно очевиден, если подумать, сколько людей делают татуировки, символизирующие вещи, людей и места, с которыми они хотят всегда ощущать связь. Если вы не любитель татуировок, готов поспорить, в вашем гардеробе есть футболки с надписями, которые вы одобряете и поддерживаете. Мы отождествляемся со своей политической партией, поскольку ощущаем единство с идеями, которые она представляет; мы чувствуем, что её идеалы могут вести к возникновению желательных ситуаций и устранению нежелательных. Эти вещи, места и идеи так или иначе являются живыми для нас, и потому мы проявляем по отношению к ним уважение и преданность.

При этом, когда мы оцениваем некое явление как неприятное в том или ином отношении, то, пока не обретём большей ясности понимания, мы будем стремиться как можно скорее вышвырнуть его за дверь. Мы можем даже заплатить хорошие деньги, чтобы свести татуировку с именем бывшего возлюбленного (возлюбленной). Как ни странно, в принципе – это тоже форма связи, только вывернутой наизнанку. Подобным образом, когда происходящее не особенно вдохновляет нас, когда мы воспринимаем его как скучное или нейтральное, мы также отстраняемся. Когда краска на нашей футболке тускнеет, мы не задумываясь выбрасываем её в мусорное ведро. Когда вкус пищи становится пресным, мы просто отправляем в рот следующий кусок. Мы перестаём общаться с другом, от которого отдалились, невзирая на отсутствие разногласий или ссор. Возможно, лишь через много лет мы задумаемся и осознаем, что этот человек ещё существует. Мы утратили с ним связь.

Утрачивать связь – значит считать некое явление незначительным, нежелательным, враждебным, воспринимать его как данность или просто использовать в своих личных интересах, не задумываясь о последствиях. Это возможно, только когда мы воспринимаем вещи или живых существ как объекты, а не как живое присутствие, суверенное и разумное. (Я понимаю, что мои слова о том, что «вещи» обладают «суверенностью и разумностью», выглядят туманными. Далее мы будем говорить о том, что вещи, например эмоции или планета, по которой мы ходим, заслуживают, чтобы к ним относились как к живым, отдельным сущностям. Иначе говоря, они – отнюдь не просто объекты, и мы определённо взаимодействуем с ними. Такое осознание может многое прояснить, и существуют эмпирические свидетельства в пользу этого факта47. Сейчас же я прошу вас мыслить в контексте предложенного мифа.) Мы можем обращаться с живым существом как с объектом лишь тогда, когда не испытываем эмпатии, теплоты или единения с ним. Возможно, дело обстоит обратным образом: только тогда, когда мы не проявляем человеческой теплоты и благожелательности, окружающий нас мир становится омертвелым, плоским. Отсутствие связи – то же, что объективация, утрата эмпатии и чувствительности. Когда чувства другого перестают иметь для нас значение, когда его внутренняя ценность как существа становится нам безразлична, мы объективируем его. Когда мы утрачиваем связь, когда мы перестаем чувствовать, как наши действия влияют на нас самих и окружающих, становятся возможными ужасные вещи. Мы наблюдаем многочисленные примеры жестокости, которая становится возможной, когда мы живём в состоянии разъединённости.

Поэтому заключённым бреют голову, выдают униформу и заменяют их имена цифрами. Лишить человека его индивидуальности и уникальности – значит лишить его человечности, и тогда его легче презирать и помещать в плачевные условия. Поэтому строевых солдат нередко учат воспринимать врагов как животных (ужасно: такие выражения нередко используют даже в государственных новостях). Когда солдат во время сражения убивает вражеского солдата, этот человек обозначается просто как «цель». В такой ситуации задумываться о том, что враг является человеком, слишком травматично.

Политики, как печально известно, злоупотребляют красноречием, чтобы заставить нас объективировать целые народы. Люди из других стран – «насильники» или «животные», и потому мы не должны заботиться об их судьбе. Люди, голосующие за других кандидатов, «недоумки» и не заслуживают внимания. Разумные люди легко становятся «чужими», и потому их боль – не в счёт; нас не должно трогать, если им суждено столкнуться с чудовищными зверствами.

Такие обесчувствливание и дегуманизация имеют место не только в тюрьмах, на поле боя и в политике; они постоянно присутствуют в нашей обычной, повседневной жизни. Мы редуцируем живых, дышащих людей до уровня объектов или вовсе не признаём их существования. Жизни тех, с кем мы ощущаем связь, имеют для нас ценность – мы будем потрясены, если с ними случиться что-то плохое, – и мы ужасно боимся собственной смерти. Чем больше я убежден, что кто-либо – «неудачник» или просто человек, который не входит в мой круг, тем меньше я буду беспокоиться о его судьбе.

Обратите внимание, что объективация – основной механизм сексизма и других форм фанатизма. Мы чаще всего привыкли слышать слово объективация в контексте феминизма, где оно описывает распространённую социальную тенденцию воспринимать женщин только как сексуальные объекты. Результат этой объективации – сексуальное насилие и домогательства, происходящие повсеместно и в бесчисленных формах. Объективация присутствует всегда, когда мы позволяем себе во взаимодействии опуститься до уровня реагирования, из-за чего в нашем уме уничтожаются внутренняя ценность и достоинства другой личности. Мы не допускаем, что этот человек, как и мы, имеет свои мечты и разочарования, не спит из-за чего-то по ночам, любит мороженое с определённым вкусом и является невероятно ценной личностью в чьих-то глазах. Мы можем считать, что другой заслуживает некого страдания; мы можем даже рассуждать, что сами можем стать человеком, который причинит ему боль. Мы перестаём слушать. Мы пытаемся вытеснить ощущение связи из своего сознания; то, что воздействует на другого явно, воздействует на нас неявно. В принципе, когда мы переживём подобные состояния отсутствия связи и обесчувствливания, мы уже находимся в аду. Наша способность погружаться туда является следствием травмы и углубляет её.

Наше общество разрывает связи с землёй и объективирует её. Нашу природную связь с землёй невозможно отрицать. Буквально всё, в чём мы нуждаемся для выживания, даёт нам земля: пища, которую мы едим, формирует строительные блоки живых и умирающих клеток, из которых состоят наши тела. Наше тело состоит из праха земного. Сырьё для одежды, домов и отопления даёт земля. В нашу промышленную и технологическую эпоху мы перестали это видеть. В некотором смысле мы все полагаем, будто эти вещи берутся из магазина. Новые хлопковые простыни на моей постели созданы не крошечными живыми существами, которые выросли благодаря питательным веществам в почве и свету солнца; они созданы на Amazon.com! В глубине души мы не сознаём, что подобные вещи даёт земля; мы получаем их за деньги, которые зарабатываем, и в магазинах, где их можно купить.

Конечно, последствия нашего разрыва с реальностью окружающей среды начинают становиться всё более и более очевидными. В 2017 г. в Калифорнии выдалась самая влажная зима за всё время наблюдений, которая завершилась самыми крупными лесными пожарами в истории. Техас испытал разрушительные последствия урагана беспрецедентной силы. На Флориду обрушился сильнейший ураган в истории штата. В Пуэрто-Рико было зафиксировано самое длительное отключение электричества в истории США. В Британской Колумбии и Канаде вспыхнули сильнейшие лесные пожары за всю историю штатов48. В Индии ежегодный муссон унёс жизни 1 200 человек, при этом наблюдается тенденция устойчивого роста относительной смертности за последние 15 лет49. В Соединённых Штатах запросы на резервное финансирование в 2017 г. стали в 10 раз выше, чем в 2016 г.50

Отсутствие связи с землёй приводит к объективации, и именно объективация позволяет нам истощать ресурсы земли и загрязнять атмосферу, мало беспокоясь – или вовсе не беспокоясь – о влиянии, которое это оказывает. Сегодня мы испытываем последствия такой изоляции и объективации. Буквально живём в них. Экологическая катастрофа, переполненные тюрьмы, войны – вот явные последствия той изоляции, которым каждый из нас непрерывно способствует, кем бы он ни был и как бы ни смотрел на мир. Вообще говоря, здесь нет нашей вины. Мы волей-неволей перенимаем традиции современного общества, в котором отсутствие связи – норма. Действовать так же, как и окружающие нас люди, – это одна из особенностей работы наших ума и тела. Однако мы несём ответственность за то, что решаем делать в этой ситуации, и будем нести бремя последствий.

На страницах этой книги я настаиваю, что невозможно устранить изоляцию при помощи ещё большей изоляции: мы не сможем исцелить её стыдом, отвержением, обидой, невротическим гневом и агрессией. Напротив, основу нашего отклика всегда должно составлять сострадание (которое порой может подразумевать мудрое проявление гнева). Также я убеждён, что, если мы хотим преодолеть масштабные формы изоляции и объективации, которые мы наблюдаем в различных сообществах, на уровне общества и в отношении земли, необходимо восстановить навыки установления связи и взаимодействия с основными составляющими нашей собственной жизни: с нашими эмоциями, отношениями, телом – к чему наш обезьяний ум нередко отчаянно призывает.

Объективация эмоций – это объективация людей

Фрейд ввёл термин «фобия аффекта», чтобы описать тот факт, что люди очень часто сознательно и бессознательно боятся позволить эмоциям возникать и переживаться, осознаваться, выражаться и обрабатываться. Как и пищу, эмоции нужно попробовать на вкус, прожевать, переварить и усвоить, чтобы можно было двигаться дальше. Именно по этой траектории наши эмоции должны следовать, чтобы не оказаться в «подполье» наших тела и психики, где они могут порождать разнообразные другие, более коварные проблемы. Можно даже сказать, что наши эмоции обладают собственными волей и стремлением завершить этот процесс. Когда удаётся его завершить, обычно эмоции дают нам «питательные вещества» в виде озарений, уроков и развивают и нашу стрессоустойчивость, и нашу способность различать эмоции других и взаимодействовать с ними (состояние, противоположное социопатии). Однако наше обыкновенное отношение к эмоциям – отношение отсутствия связи: мы воспринимаем их либо как хозяев, либо как врагов, либо подавляем, либо подчиняемся им. Оба эти варианта не приносят пользы. Оба эти варианта не проявляют уважения к силе и пользе наших эмоций, которая нередко становится очевидной, когда мы ценим и принимаем их (подробнее об этом – в главе 13).

Как ни странно, потакание своим эмоциям может быть также формой изоляции – и нередко оно подразумевает изоляцию как от наших эмоций, так и от окружающих людей. Когда нас захватывают сильные чувства, обыкновенно мы склонны позволять им руководить нашими действиями и решениями, что нередко имеет катастрофические последствия; на самом же деле наша бессознательная стратегия состоит в том, чтобы выместить эмоции на другом человеке или предмете. Как говорится, «раненые люди ранят других». Нередко мы пытаемся отдать свою боль другим, вместо того чтобы самостоятельно установить с нею связь и принять её. К сожалению, такой путь всегда бесплоден. Боль только усиливается и даже умножается всякий раз, когда наше болезненное состояние затрагивает других.

Это связано с тем, каким образом мы отгораживаемся друг от друга. Мы ощущаем, скорее, свою независимость, чем взаимозависимость, на самом же деле гораздо ближе к истине слова, произнесённые однажды Мартином Лютером Кингом: «Ещё не закончив завтрак, вы уже зависите от половины мира». Когда вы в последний раз шли по улице и искренне понимали, что любой прохожий проживает собственную бесценную жизнь, старается так или иначе справляться с трудностями? Известная поговорка гласит: «Будь добр, ведь каждый ведёт тяжёлую битву, о которой ты не знаешь». Мы живём в изоляции от реальности, от людей, которые не входят в наш круг общения, а нередко и от близких.

Мы поступаем так по понятной причине: мы интуитивно ощущаем, что может быть невыносимо жить с таким чувствительным и открытым сознанием. Мы можем почувствовать слишком многое. Мы можем разрушиться, если позволим себе полноценно открыться живым, чувствующим, нередко страдающим людям, которые окружают нас. Более того, мы уже обжигались прежде. Нам причиняли боль, нас оскорбляли и предавали, нас самих воспринимали как объекты. В таких обстоятельствах закрыть и ограничить свой мир кажется логичным ответом; этого требует императив, связанный со стрессовой реакцией нашей лимбической системы, и мы склонны повиноваться ему. Мы создаём правила, которым должны следовать другие люди, и затем решаем, какой нашей реакции они заслуживают, если нарушают их. Мы начинаем страшиться, что можем остаться ни с чем в ситуациях близкого общения; мы боимся, что глубокая близость потребует принести в жертву свою свободу. Мы можем даже подозрительно относиться к моментам радости – возможно, из страха, что нас ранят.

Внутренний результат нашей бессознательной и вездесущей склонности изолироваться и объективировать других имеет двоякий характер. Во-первых, мы начинаем жить в достаточно узком, замкнутом мире. Чем сильнее изоляция и объективация, тем реже мы испытываем привязанность к людям в своём мире. Объекты так или иначе мертвы. Степень нашей объективации других – это степень нашей неспособности отдавать и принимать любовь и теплоту; испытывать такие чувства, как благодарность и уважение; ощущать глубокие вдохновение, трепет и удивление, которые способен от природы испытывать каждый человек. Психика человека не может обходиться без этих вещей. Сердце истощается без них. В таком случае восстановить связь и разрушить иллюзию объективации – значит начать избавляться от смятения и страха, которые как раз и движут обезьяньим умом.

Чогьям Трунгпа Ринпоче называл такое отстранённое переживание жизни «кокон». В коконе может быть удобно и тепло жить, но там очень сыро, темно и почти отсутствуют какие-либо возможности. Совершенно благоразумно выбрать такой вариант: здесь вы в безопасности, не так уязвимы, это зона комфорта. Однако это также и тюрьма. «То, что обособляет, изолирует», как говаривал мой бывший психотерапевт-супервизор. Если кажется, что вы оказались в материнской утробе, – по сути, вы находитесь в могиле.

Второй результат состоит в том, что объективация обращается против нас самих, и мы страдаем из-за развитого умения совершать насилие над собой.

Объективация себя

Наши травмы и возникающие в результате них убеждения заставляют нас отрекаться от каких-то своих частей и становиться «фрагментированными». Вспомним распространённое представление, будто проявлять жёсткость к себе, даже ненавидеть свои проявления, – необходимый момент совершенствования. Кажется, мы искренне убеждены, что если будем игнорировать себя или даже воевать с собой, мы обретём жизнь своей мечты. Снова процитирую великого Мартина Лютера Кинга: «Ненависть не может изгнать ненависть, это может сделать только любовь».

На другом конце спектра нашей самооценки находятся нарциссизм, самовозвеличивание и тому подобные вещи – которые, как хорошо известно, являются масками, которые мы надеваем, чтобы компенсировать собственные неуверенность и чувство никчёмности. Эгоцентризм – это особый, коварный род боли, и нередко мы хватаемся за спасительный трос, который оказывается кинжалом.

Эти внутренние процессы определённо проявляются в том, как многие люди, занимающиеся медитацией, подходят к своей практике. Нередко, приступая к медитации, мы даже не осознаём, что уже изолировались и настроились против самих себя. Подспудно мы имеем неявное намерение – заставить обезьяну умолкнуть, избавиться от тревоги и сложных эмоций и ненароком подменить опыт своего повседневного Я опытом более просветлённого Я. Как мы видели в главе 4, можно привносить в медитацию энергию ясности и решительности, и это необходимо, чтобы организовать упорядоченную практику. Однако для этого не нужно воевать с собой. Слишком часто мы подходим к медитации таким образом, что воспринимаем тело и дыхание как объекты и поэтому перестаём видеть их естественную мудрость и жизненную энергию. Мы осуждаем свой ум за суетливость, а свои эмоции – за то, что они не такие умиротворённые, какими, по нашим представлениям, они должны быть во время медитации. Мы злимся на свой гнев. Мы ненавидим себя за то, что проявляем недостаточно любви. Всякий раз, когда мы оставляем какую-либо часть своей личности, игнорируем её или боремся с ней, мы проявляем агрессию. Мы превращаемся в хулиганов на детской площадке, то есть в своей практике, поскольку бессознательно верим, что именно так можно достичь состояния будды. Мой первый учитель медитации Винни Ферраро любит говорить: «Мы пытаемся ненавистью достичь просветления».

Разве не дико осознавать, что та самая склонность к изоляции, та энергия, которая позволяет людям участвовать в такой кошмарной деятельности, как терроризм и торговля людьми, живёт и процветает также и внутри нас? Что она может проявляться даже в ходе нашей медитационной практики?

Медитация принесёт осмысленные, трансформирующие плоды, которые хочет получить каждый, лишь в том случае, если мы будем выполнять её с намерением восстановить переживание связи. Присутствие невозможно без обретения, пусть и постепенного, открытости по отношению к безграничной жизни внутри нас и в окружающем мире. Внимание и избирательная слепота взаимно исключают друг друга. Можно ли надеяться ощутить подлинную связь, если мы воспринимаем медитацию как действие, направленное против обезьяньего ума? Поэтому мы должны сразу же допустить, что, когда мы садимся выполнять практику, мы проявляем любовь к себе, а не просто заботимся о себе. Присутствие, эмпатия и связь тесно переплетаются между собой. Вообще говоря, внимание – орудие установления связи. В частности, по этой причине медитация обязательно подразумевает внимательность.

Практика сострадания

Сострадание, противоядие от отсутствия связи, зачастую неправильно понимается на концептуальном уровне. Мы нередко думаем, что сострадание имеет тот же смысл, что любовь, эмпатия, доброта, симпатия или даже жалость. Я бы сказал, что помимо жалости все эти состояния – составляющие сострадания, тем не менее оно превосходит их. Классическое определение сострадания согласуется с этимологией этого слова: сострадание (compassion) – это «страдание (-passion) вместе (com-)». Оно действительно имеет тот же смысл, что и эмпатия – переживание чужой боли таким образом, словно эта боль – ваша собственная. Как я уже говорил, мы от природы обладаем этой способностью, хотя и формируем сложные стратегии, которые отключают эту и другие естественные реакции. Слово, которое Будда использовал, когда говорил о сострадании, – каруна – иногда переводят как «трепет сердца». В этих двух определениях сострадание фигурирует как существительное, как эмоциональное состояние. Сострадание тем не менее также должно быть «глаголом», процессом. Его природа может быть психоэмоциональной, но оно обязательно должно приводить к действиям, чтобы быть подлинным. Если вы чувствуете резкую боль от пореза на руке, вы, конечно, поспешите найти бинты для перевязки. Если сострадание значит, что вы чувствуете чужое страдание как своё собственное, отсюда логически вытекает, что это чувство заставит вас действовать. Поэтому, если я воспринимаю порез на вашей руке так, будто я сам порезал руку, отсюда следует, что я буду так же поспешно искать бинты для вас, как для самого себя. Поэтому испытывать сострадание – значит открываться нашей естественной способности чувствовать страдание другого и действовать на этом основании в целях исцеления – лишь в редких случаях решать проблемы, давать советы или слишком сильно переживать чужие трудности, но во всех случаях – принимать и чувствовать потребности другого человека.

Чогьям Трунгпа Ринпоче предлагает совсем иное понимание сострадания, которое я нахожу очень воодушевляющим и раскрепощающим. Он определял каруну как искреннюю благодарность по отношению к миру и обитающим в нём существам. Он также утверждал, что состраданию присуще качество восторга51. Когда присутствует настоящее, ощутимое чувство благодарности по отношению к окружающему миру и обитающим в нём существам – это с необходимостью означает, что мы оставляем защитные объективации и готовы прочувствовать ритм и жизнь, присущие всем вещам, – мы по наитию начинаем действовать чутко. На мой взгляд, это значит, что мы воспринимаем мир как поддерживающую среду: проявляем теплоту в любой ситуации, чтобы могли возникать любые переживания и их существование не отрицалось. В определении Трунгпы Ринпоче мне больше всего нравится то, что оно наполнено энергией, вдохновением. Он предлагает непринуждённый подход к разрешению трудной дилеммы. Здесь присутствует искренняя благодарность и восторг вкупе с признанием реальности страдания, а также действиями, направленными на облегчение страдания, поскольку мир достоин нашей благодарности и всякое существо в мире заслуживает того, чтобы иметь возможность радоваться.

Часть третья: сердце

Главная весть от обезьяны

Теперь, когда мы имеем твёрдое представление о значимости эмпатии и связи, мы переходим к рассмотрению материалов и практик, цель которых состоит в раскрытии естественных эмпатии и теплоты нашего существа. Мы выявили проблемы, которые возникают, когда разрушается эмпатия; теперь пришло время поговорить о хороших вещах, которые происходят, когда пробуждаются такие сердечные качества. Именно в этом направлении обезьяний ум всё время и пытается нам указывать, это – его главная весть. Вы увидите, что в начале этого пути мы обнаружим в самих себе внутренний источник удовлетворения и роста, а в конце – получим возможность использовать эти достоинства, чтобы гармонизировать болезненные отношения со своими травмами и ранами. Обезьяна всегда призывает нас к тому, чтобы мы прошли глубочайшее исцеление.

В первых главах третьей части мы сосредоточимся на практике, которая считается естественным продолжением медитации шаматхи, – на майтри, медитации любящей доброты. Я расскажу, как именно эта практика разоблачает все наши истории о себе, проникая в реальность наших истинных мыслей, скрывающихся в глубине. В главе 12 мы обсудим, почему исцеление нашей жизни – самая важная работа, которую мы можем проделать. В главе 13 я предложу простую модель понимания нашей эмоциональной жизни, а также исцеляющую практику по работе с образцовыми сценариями. В главе 14 я вкратце проясню, что представляют собой назойливые мысли и внутренние голоса, которые досаждают многим людям, например внутренний критик. В последней главе мы объединим все аспекты проделанной работы и получим синтез, который производится впервые: синтез буддийской практики и «работы с субличностями» в рамках экспериментально подтверждённого метода терапии, известного как «внутренние семейные системы» (Internal Family Systems).

Глава 10

Трудная задача: любовь к себе

Страх – это естественная реакция на приближение к истине.

Пема Чодрон

Мы не столько боимся перемен или любим свои привычки, сколько страшимся оказаться в промежутке между ними. Мы словно акробаты между трапециями. Или Лайнус[26], когда сушится его одеяло. Нам не за что ухватиться.

Мэрилин Фергюсон

Медитация может напоминать включение света в тёмной комнате, где нам довелось поселиться. Возможно, мы живём в этой комнате так давно, что наши глаза приспособились к темноте. Возможно, мы успели привыкнуть ориентироваться в пространстве посредством ощупывания знакомых вещей. Можно запомнить, сколько шагов составляет комната в длину, сколько шагов от кровати до двери. Мы могли сродниться с темнотой и вполне приспособиться жить в ней, как кроты. Возможно даже, это наш единственный дом. Впрочем, когда загорается свет, мы можем в ужасе обнаружить завалы мусора по углам, скрытый хаос в шкафу, трещины на опорных балках, люк, о существовании которого мы не подозревали, ведущий бог весть куда. Мы можем тут же захотеть выключить свет и вернуться к привычной жизни. Но мы не сможем забыть то, что увидели. Мы больше уже не сможем уютно устроиться в этом месте – придётся делать уборку.

Это плохая новость. Хорошая новость состоит в том, что такая уборка может стать одним из наших самых плодотворных поступков.

В первое время заботиться об этом месте кажется утомительным делом. Теперь, когда горит свет, нам, вообще говоря, некуда отступать. Но мы начинаем понимать: «Здесь я живу. Каждая крупица энергии, которую я привношу сюда, влияет на тот настрой, в котором я ложусь спать и в котором просыпаюсь». Вы можете заметить, что, вообще говоря, нельзя сказать, насколько глубоко человек спит, пока он не начнёт пробуждаться. Рано или поздно мы обнаруживаем чистое золото под слоем пыли – в пепельницах и ярком свете ламп, которых мы прежде не замечали. Мы можем полюбопытствовать: возможно, на этом чудеса не заканчиваются? Эта работа может стать более осмысленной, чем все наши прочие действия. Мы можем даже испытать странное чувство радостного энтузиазма при мысли о предстоящей неприятной работе.

Кротовья жизнь никому не приносит радости. Иногда люди говорят, что довольны ею, но они лишь обманывают самих себя.

Лекарство для полумёртвого сердца

В первые дни практики я с ужасом осознал, что ощущаю внутреннее омертвение. На терапевтических сессиях меня одолевало отчаяние. Теперь я наконец осознал все свои травмы, хотел проработать их, но всякий раз, когда эмоции достигали определённой силы, я отключался. За долгие годы я хорошо научился заглушать свои чувства. Репертуар моих эмоций сократился до самых примитивных – гнева, цинизма, беспокойства, неутолимого голода и периодических приступов абсурдного поведения (это едва ли не единственные эмоции, которые проявлял мой отец). Я стал сомневаться, смогу ли когда-нибудь исцелиться.

Как только я прошёл курс реабилитации, я стал заниматься практикой под названием майтри, или любящая доброта. Это набор практик, которые являются естественным продолжением медитации шаматхи. Шаг, следующий за формированием фундамента в виде внимания, теплоты и присутствия в теле, – более полное пробуждение сердца. Выполнять эту практику несложно: следует лишь повторять про себя слова, наполненные благожелательностью, и одновременно учиться вникать в их суть. В первое время я произносил следующие слова: «Пусть я буду счастлив. Пусть я буду здоров. Пусть я буду жить легко. Пусть я буду свободен». Эти фразы позволяют искусно задействовать левое полушарие мозга, отвечающее за язык, – в качестве слуги правого полушария.

Мне вспоминается окно на Фултон-стрит в Сан-Франциско, у которого я обычно сидел и повторял про себя предписанные фразы и удивлялся, насколько механистично они звучат. Инструкции из книги Джека Корнфилда «Путь с сердцем» предупреждали о такой возможности. Он советовал просто продолжать заниматься до тех пор, пока не произойдут изменения. Иногда утром я вставал после медитации в ещё больших отчаянии и депрессии, чем когда впервые приступил к практике. Казалось, всё тщетно. Практика казалась мне неискренней. Всё во мне сопротивлялось. Обезьяний ум кричал. Одна часть моей личности негодовала из-за слащавости этой практики. Всё это выглядело очень сомнительно. «Боже правый, я бывший наркоман. „Пусть я буду счастлив“. Серьёзно?!» Другая часть презирала меня за недостаточную искренность. Следующая часть настаивала, что я ущербный человек, безнадёжный случай, и не стоит утруждать себя. Впрочем, другая моя часть верила мистеру Корнфилду, была убеждена, что медитация уже успела принести мне большую пользу, и доверяла научным данным, говорящим в пользу практики. Поэтому я откликнулся на призыв: продолжать!

Помню то утро, когда во мне словно раскрылось что-то. И теперь я могу ощутить то чувство, которое возникло в моих груди, лице и животе в тот день, когда вспыхнул свет. Когда возникли подлинные, тёплые чувства, я был ошеломлён. Слова майтри, прежде скучные и рутинные, теперь, казалось, стали будто живыми. Пусть я буду СВОБОДЕН. Казалось, единственное окно моей тёмной комнаты покрасили в чёрный цвет и я поверил, что солнце перестало существовать. Однако в тот день кусок чёрной краски отпал, и луч света проник внутрь. В тот день я почувствовал, что слова майтри и есть та сила, которая счищает краску – очень медленно, фрагмент за фрагментом.

Солнце никогда не исчезало. Я просто перестал видеть его.

Медитация как лекарство