Помоги проекту - поделись книгой:
Такой чушью Найви потчевали регулярно. Иногда — по несколько раз в день.
Хотя и Зару ведь можно понять. Ну вот что людям известно об айринах? Да ничего! Найви и сама мало что о них знала… Лишь то, что помнила из детства.
Айринов в Нижнем мире боялись за их способность колдовать. Среди людей колдунов мало, а у айринов полно; может, и Найви колдовала бы, если бы её научили. Ведь даже пословица есть: «Айринам — магия, людям — алхимия».
Кстати, насчёт пословиц: их часто придумывали, чтобы пугать айринами детей. Ну например: «Тех, кто по ночам не спит, айрин в жабу превратит». Или ещё: «Если сунешь палец в рот, айрин в небо унесёт». А куда «в небо», не уточнялось — никто ведь не знает, где искать летающие острова (тут важно заметить: острова айринов не летают, а «висят» в воздухе, но фраза «висящий остров» вызовет ухмылки, так что вместо «висящий» говорят «летающий»). Вроде бы те находятся над проливом Сотни рифов, но пролив-то большой! И сколько по нему ни плавай, а острова не найдёшь: их прячет та же магия, что не даёт им упасть. Ни один человек не найдёт остров, если сами айрины не захотят его показать.
А главное, у людей нет зверокрылов.
Эти животные водятся лишь на островах. Впрочем, водись они в Нижнем мире, людям это ничего не дало бы: зверокрыл не даст человеку на себя сесть. Правда, есть исключения — например, хозяин-айрин попросил (именно попросил — мысленно, как умеют лишь айрины) своего питомца: «Пусть этот человек на тебе полетает». Но если зверокрыл откажет, поделать ничего будет нельзя.
Обо всём этом думала Найви в своей келье.
Если бы хоть один айрин встретился ей за восемь лет, она смогла бы вернуться… Ей не пришлось бы молиться в тусклом свете свечи, ходить в похожем на мешок платье и слушать упрёки Зары.
Ей много чего бы не пришлось.
Если бы… если бы да кабы.
Найви думала об этом под стук дождя и знать не знала, что это её последний вечер в аббатстве.
Ветер дул на северо-запад.
Он дул над трактом, над лесом, что колыхался тёмным морем, и дальше — к хмурым башням, темнеющим над стеной.
За той стеной — город Аклан.
Дождь тут был ещё злее, чем над монастырём: с упрямством зомби он бил по крышам и с отчаянием зверя стучал в оконные стёкла. Ветер-забавник вертел кованые флюгеры, рвал навесы на рыночной площади. Даже любители ночных утех сидели дома и не показывали оттуда носа.
Этот человек прибыл в город, когда почти стемнело — ещё чуть-чуть, и ворота бы закрыли. Стражники под навесом не сразу заметили его, — а заметив, удивились; горбун-привратник, скорбно кряхтя, осветил незнакомца фонарём.
К чужаку вышел сержант в кольчуге, блестевшей от воды; смотрел он с опаской — кому взбредёт в голову шляться в дождь, да ещё на ночь глядя?!
Но тревога сержанта вмиг развеялась — перед ним стоял мальчишка.
Тот не походил на попрошаек, что целыми днями ошивались у ворот — цепкий взгляд выдавал ум, манера держаться наводила на мысль о знатной крови. Только вот отпрыски знатных семей не путешествуют в одиночку.
На вопросы мальчик отвечал коротко: имя — Айвэн, откуда прибыл — из Ливенхэлла (к слову, правды тут было ровно наполовину: мальчишку действительно звали Айвэном, но в Ливенхэлле он не бывал). А с чего вдруг подросток странствует в одиночку, сержант и спрашивать не стал — его ждали сухая скамья под навесом и очередная партия в карты.
Так мальчик по имени Айвэн вошёл в город.
Он свернул в первый же трактир, называвшийся банально — «Приют путника». Полнотелая и уже немолодая хозяйка хмуро взглянула на подростка, но подобрела, едва он показал ей монеты. На втором этаже отыскалась свободная комната, куда принесли тарелку супа, жареную курицу и кувшин с водой. На вопрос, не желает ли молодой господин чего-то покрепче, «молодой господин» лишь покачал головой.
Когда раскладывали плошки, мальчик по имени Айвэн сидел у окна. Служанка глянула на него и ушла, не понимая, что может заинтересовать человека в обычном ночном дожде.
А за окном яркие всполохи озаряли сгустившийся мрак, и тучи выплёскивали косые молнии. Между тучами вспыхивал свет — янтарный, бледно-лиловый, зеленовато-серебряный… Холодные вспышки вычерчивали облака, и казалось, что те танцуют в беззвёздном небе.
Мальчик по имени Айвэн уснул сразу, и в сон его не проникали громовые раскаты; путь его был долог, и он очень устал.
Глава 3. Ловчие
I
К утру дождь перестал — унёсся в ту безвестную даль, куда уходят все дожди. Хмарь, спеленавшая небосвод, иссякла — превратилась в хрусталь, нарядивший деревья в дождевые бусы. Земля напиталась солнцем, и звон капель, срывавшихся с ветвей, вскоре стих; наступил Долгий день.
В кабинете аббатисы было оживлённо — та наставляла сестёр, которых отправляла на ярмарку:
— Нужны крупы, оливковое масло, лавровый лист, перец, тмин, крупы… ах да, про крупы я уже говорила, — она взглянула на Грету: — Ты список не потеряла?
— Нет, матушка… Апчхи!
— Тебе что, не здоровится?
— Нет, матушка… АПЧХИ!!!
— Ясно, не здоровится…
— Она вчера под дождь попала, — ввернула Эмили.
— Вот как? — аббатиса растерялась, и все знали, почему: лучше Греты в пряностях не разбирался никто, кроме…
Найви выскользнула из-за стеллажа, к которому старательно жалась:
— Я могу пойти за неё!
Все уставились на девочку.
— Я мимо шла… — невинно бросила Найви.
— Ты наказана! — вскинулась Зара.
Но жест аббатисы заставил её умолкнуть:
— Найви различает запахи лучше любого их нас. Забыли, что у айринов отменное обоняние? Уж кто-кто, а Найви плохих специй не купит.
Вообще-то это было чушью — обоняние Найви ничем особым не отличалось. Но люди наделяли айринов самыми разными качествами; что уж там обоняние, когда многие болтали, будто айрины не спят!
И Найви не стала опровергать этот миф: во-первых, она и впрямь разбиралась в специях (недаром Грете на кухне помогала), во-вторых, если обоняние — это то, что приведёт её на ярмарку, значит, так тому и быть.
В итоге Найви отправилась вместо Греты, предусмотрительно скрыв платком волосы. С ней были Алисия и Эмили, причём ехать молча Эмили не могла: сидя на облучке, та пела «Шаловливую Бет»:
Покои мои луна обольёт серебром,
Певун-соловей из чащи ночной прокричит,
Ты тенью недвижной замрёшь под заветным окном,
Стремясь на горячее пламя запретной свечи.
Служанки избавят меня от ненужных одежд,
И в ванне вода засверкает под жарким огнём.
А ты будто сам полыхаешь от дерзких надежд,
И словно полуденным солнцем ты мной ослеплён.
Мои волосы золотом нежным сольются до плеч,
Моя кожа как бархат, а очи пьянят, словно грог.
За губы мои ты и жизни не станешь беречь,
Окно распахнёшь и вихрем ворвёшься в чертог.
— Гарх всемогущий, где ты этого набралась?! — Алисия покраснела как помидор.
Эмили ничуть не смутилась:
— Это пела дочь кузнеца, а я подслушала!
Найви спрятала улыбку: вот увидел бы кто — послушница распевает «Шаловливую Бет»!.. Услышь это Зара, и прополкой грядок Эмили бы не отделалась…
Фургон трясло, сквозь тент пробивалось солнце. Не выдержав, Найви попросила Эмили остановиться и уселась рядом. Незачем прозябать в фургоне, когда можно смотреть вперёд!
Другие повозки обгоняли их с ритмичным скрипом. В честь Долгого дня на всех женщинах были венки из трав — в Прилесье считалось, что травы в этот день обладают волшебной силой, а вода в реках исцелит любого, потому как в Долгий день Властитель её и сотворил. В реке уже качались лодки, украшенные цветами: вечером их пустят по воде, нагрузив яствами в дар Гарху. Каждая семья должна была что-то приготовить, и с ночи над трактом витал аромат булочек, жареных перепелов и приправленного тмином сыра.
— Я слышала, вечером пустят фейерверки! — доложила Эмили. — Вот бы взглянуть!..
— С ума сошла? — крикнула Алисия из фургона. — До вечера мы не останемся!
Они остановились на окраине деревни. Атмосфера праздника была везде — смех, разговоры, цветочные гирлянды… Двери домов украшал остролист, и даже фургоны пестрели адонисами и азалиями.
— Нам туда, — Эмили первой пошла в низину, где над кровлями домов стелился дымок.
Кругом уже стояли шатры, на прилавках торговцев лежал товар. Звучали громкие призывы:
— Во-о-о-да, сла-а-а-дкая вода! В жаркую погоду покупайте сла-а-а-дкую воду! Попадёт она к вам в рот, все невзгоды унесёт, ваших губ она коснётся, радость жизни к вам вернётся!
— Ткани, лучшие ткани из Эль-Акзара! Нежный атлас, плотная парча, мягкий бархат! Орнаменты на любой вкус! Ткани, лучшие ткани из Эль-Акзара!
Они пошли туда, где жарились над углями сосиски и продавались пряности. Не удержавшись, Эмили купила леденцов. А вот Найви уже хотелось чего-нибудьпосущественнее.
— Кого я вижу! — к ним подскочил парень с волосами рыжими, как хурма. — Никак матушка за припасами послала?
— Отстань, Джаспер, — отмахнулась Эмили. Алисия покраснела: Найви знала, что к Джасперу — внуку мельника — та неровно дышит.
«Да без разницы, ровно или нет, — шепнул внутренний голос. — Судьбу её решили в тот день, когда привели в монастырь. Её отдали Гарху, хоть о том и не спросили — и тебя отдадут… Всего через год».
Джаспер хохотнул, веснушки его (а их у него было как хвоща на Беличьем утёсе) задорно взметнулись:
— Брось — чего сразу «отстань»? Вас в кое-то веки выпустили из мрачных келий, — Джаспер смешно нахмурился. Эмили хихикнула, но возразила:
— Наши кельи не мрачные!
— Угу, представляю… Привет, Найви!
— Привет, Джаспер! — откликнулась Найви; парень был ей симпатичен уже тем, что с ней здоровался… а ведь волосы её он видел не раз; другие, распознав в ней айрина, становились глухонемыми.
Джаспер вдруг посерьёзнел:
— Хорошо, что я вас встретил. Тут это, разговоры странные ходят… — он мельком глянул по сторонам. — Может, зайдём в «Кривую Салли»?
Эмили прищурилась:
— Джаспер, ты чего удумал?
— Да не удумал я ничего, — обиделся парень. — Просто поговорить надо.
«Кривой Салли» звался здешний трактир, хотя хозяйничала там не Салли, а Меган, и была она точно не кривой. В конце концов Джаспер их туда затащил. Народу набилось прилично — в основном стражники, что охраняли торговцев. Найви сразу решила, что лучше тут не задерживаться.
Они обошли очаг в полу (над углями висели цыплячьи тушки, от которых шёл дивный аромат) и уселись за дальним столиком. Эмили, Алисия и Найви довольствовались рыбным супом, а Джаспер попросил цыплёнка.
— Ну и что ты хотел сказать? — спросила Эмили с набитым ртом.
Вновь оглядевшись, Джаспер глянул на Найви:
— Это касается тебя.
Поделиться книгой: