Принцесса и страж

— Не только мысли, — охотно ответила она, — но ещё и настроение. Если я радуюсь, то радуется и лошадь, а вот если бы я злилась…

— То мы уклонялись бы от копыт, — подытожил магистр.

И это была чистая правда: настроение айринов передаётся животным. Сёстры в аббатстве давно уже знали, что, когда рядом кошки, Найви нельзя ни злить, ни пугать, — а не то потом неделю проходишь в царапинах.

— Только это ненадолго, — Найви глянула на лошадь. — Думаю, я усыпила её на пару часов, а вообще-то тут нужно какое-то снадобье….

— Ну так масло и пригодится, — старик кивнул на склянку в её руке. — Добавлю трав и сварю капли — любую гадость убьют. Быстро, безболезненно и эффективно.

Найви скорбно покосилась на склянку: ни кинжала, ни книги, ни карты Нургайла…

Но масло всё же отдала — для Бури не жалко.

— Ради ярмарки запаслась? — догадался магистр.

Она уныло кивнула.

— Одну бы тебя всё равно не пустили, — вручив Найви фонарь, он поднял склянку на уровень глаз и прикинул, насколько там хватит масла, — а уж после твоих отлучек не пустили бы и со мной… да я туда и не пойду — мне в Брелон надо. Порошки кончились, пора прикупить.

Найви сникла. В прошлом году она была на ярмарке с магистром, в позапрошлом — с сёстрами. Но в этом, похоже, о празднике придётся забыть.

— Хотя вот что… — старик вдруг сжалился. — Дам-ка я тебе записку: напишу, что в лес ты ушла по моей просьбе, за травами. Записку покажешь аббатисе. А масла мне хватит и половины — другую оставь себе.

Найви просияла.

— Зачем я тебя балую… — буркнул магистр.

— Потому что вы добрый!

— Добрый, как же… — старик пристукнул клюкой. — Вот дам по чугунку — будешь знать, какой я добрый! Всё, иди-ка ты спать… в гостиной моей переночуешь.

— А монастырь? — спросила Найви без особой настойчивости. — Там ведь будут волноваться…

— Как будто они не поймут, где ты… В который раз уже сбегаешь?

— В пятый, — бормотнула Найви. — За этот месяц…

И они пошли в дом. Над деревней всё плыл дымок — сизым мороком стелился над крышами. Но почему-то уже не казался чужим.

Спалось плохо; дом магистра был старым — стенал половицами, ныл несмазанными петлями, стонал щелями оконных рам. Диван под Найви скрипел, а одеяло из шерсти кололось, — но даже не это ей мешало уснуть.

Год… Всего год — и я стану послушницей.

Найви помнила, как сидела на зверокрыле — пусть и смутно, но помнила; как, пристёгнутая ремнями, «ловила ветер» — раскидывала руки и представляла, будто зверокрыл — она сама; как смеялся отец, когда они неслись вниз, а она совсем не боялась… Почти забыв его лицо, она помнила смех и знала, что так не засмеётся никогда.

«Лишь в полёте айрин бывает счастлив», — сказал как-то магистр аббатисе, не зная, что Найви стоит сзади. И взрослея, она понимала, насколько он был прав.

«Я не хочу… — думала Найви, засыпая. — Сёстры в аббатстве добрые, но я не хочу быть одной из них… Не хочу становиться послушницей, и монахиней быть не смогу… Пожалуйста, пусть что-нибудь случится — ну хоть что-то!»

И почему-то вдруг вспомнился повстречавшийся на тракте мальчишка.

Пусть что-нибудь случится…

Это желание было с ней и во сне. Но ведь правду говорят: бойтесь своих желаний — могут сбыться.

II

Рано утром, когда звёзды мелкой крупой гасли в небе, Найви вернулась в аббатство.

Внутренний двор устилал туман. Вокруг было десять арок, смутно темневших в зыбком сумраке. С постамента в центре глядела Пророчица — разумеется, в небеса. И никого не смущало, что она была слепой.

«Гарх-властитель явил Пророчице истину, — объясняла мать-настоятельница значение статуи. — Во сне на неё снизошло озарение, вот она и благодарит Гарха».

Найви на это всегда отвечала вопросом: если Пророчицу «озарило» во сне, то зачем ей благодарить Гарха? Откуда ей знать, что сон послал он — может, это был просто сон?

«Ничего ты не понимаешь», — говорила аббатиса, и разговор на том заканчивался. Однако Найви полагала, что понимает она многое… И что именно отсюда весь её скепсис.

Жизнь в аббатстве не подвигла её проникнуться чужой верой: ведь свои первые шесть лет она жила на Ун-Дае, где богам не поклонялись — разве что силам природы. Но в Нургайле считали, что воздух с водой создал Властитель (он же Гарх), а континенты с островами — часть его плоти, ставшая земной твердью. Три тысячи лет назад родилась слепая нищенка, позже названная Пророчицей. Жила она на Крайнем Западе, где нурги — первые люди, если верить летописям королевства — подвергались лишениям: неурожаям, голоду, болезням… Но однажды Пророчице приснился сон, в котором Властитель показал ей весь континент. Пророчица увидела, что в мире есть много мест, где живётся лучше, и повела людей на восток, через Проклятые земли; каждый день пути вносился в Книгу Свершений, ставшую главной книгой гархианства.

Сама история Найви нравилась, но слепо верить в неё она не могла. Взять ту же Книгу: там расписаны сто три дня, но до одного Ветряного кряжа Пророчицадобиралась бы месяц, да и то лишь скача верхом. А ведь с ней были люди: старики, малые дети… Они что, тоже скакали? Весь же путь (опять же, если ехать вскачь — что в принципе невозможно), по подсчётам учёных, занял бы полгода. Выходит, у Пророчицы было плохо с математикой? Найви спрашивала об этом аббатису, но та отвечала туманно: мол, описан не весь путь, а лишь отдельная его часть. Но в Книге-то сказано, что путь описан целиком!

И таких нестыковок было полно. Не получая объяснений, Найви завязала с вопросами, но твёрдо решила, что ни в какого Гарха она не верит.

А раз так, то и незачем ей становиться монашкой!

Дубовая дверь скрипнула, едва Найви её потянула. Было как раз время завтрака, когда сёстры шли в столовую. «Сглупила… — поняла Найви. — Входить надо было позже…»

Ступив на каменный пол, она увидела Эмили — одну из послушниц.

— Лучше поздно, чем никогда, — беззлобно молвила та.

— Да ладно тебе!.. — огрызнулась Найви.

Избегая монашек, она юркнула к лестнице… и врезалась в сестру Грету.

— Кого я вижу, — голос монахини был не теплее льдины. — Её величество бродяжка решили почтить нас своим присутствием?

— Доброе утро… — вздохнула Найви.

— Лучше молись, чтобы оно осталось для тебя таковым, — посоветовала Грета. — Сейчас же поднимись к матушке!

Найви пала духом: её ждёт очередной нагоняй…

Кабинет настоятельницы находился этажом выше. Поднявшись по лестнице, Найви миновала кельи. Постучала, дождалась строгого «войдите» и внутренне сжалась… А потом открыла дверь и вошла.

Здесь было три светильника, но масло горело лишь в одном. Стеллажи с книгами тянулись к потолку, пахло чернилами и сургучом для печатей. На комоде в углу лежал плед аббатисы, а сама она глядела в учётные записи, занявшие полстола. На другой половине лежали перья, кружка и надкушенный бутерброд.

При виде Найви настоятельница распрямилась на стуле; лицо у неё было усталое, с пигментным пятном на щеке.

В тот же миг раздался голос сестры Зары:

— Наконец-то — явилась-таки!

Монахиня сидела у стены — худая и хмурая, как призрак. Скрюченный палец грозно указывал на Найви:

— Пора уже запереть её под замок! Сбежала второй раз за неделю… это ни в какие ворота не лезет!

«Ну вот, совсем здорово… — подумала Найви. — Только её здесь и не хватало».

Другой стул занимала Алисия, с которой Найви дружила. Но полагаться на неё не стоило: Алисие всего двадцать, и слово Зары весомее.

Дальнейших упрёков Найви решила не ждать.

— Я у магистра Фрэйна была — он просил передать вам… — она положила на стол клочок пергамента, вручённый магистром.

Аббатиса бегло прочла записку:

— Собрала масло древоцвета, весьма нужное для врачевания и ценных опытов… хм… Так это магистр тебя в лес послал?

Вопрос вогнал Найви в краску. Вот Заре или Грете она бы соврала, а аббатисе… Аббатисе она врать не могла.

— Ну… вообще-то нет.

Настоятельница вздохнула:

— Найви-Найви… Когда же ты повзрослеешь?

— В восемнадцать? — предположила Найви и прикусила язык.

— Она ещё и дерзит! — воскликнула Зара.

Аббатиса пропустила это мимо ушей.

— И зачем тебе понадобилось масло древоцвета?

— Хотела обменять… — промямлила Найви. — Завтра ведь ярмарка…

Зара тут же ввернула:

— Как будто тебя отпустят!..

Но аббатиса проигнорировала и это. Перечитав записку, она уточнила:

— Значит, масло тебе отдали пчеложуки? — вместо строгости в глазах её возник интерес. — Гарх-властитель, до чего дивен мир, что ты сотворил! Зайди ко мне вечером — расскажешь подробности!

Найви подавила улыбку. Когда речь шла о чудесах природы, аббатиса забывает про всё.

А вот Зара не забывает:

— Матушка, её надо наказать! Шатается неизвестно где, позорит аббатство… что о нас люди подумают? И к тому же за неё все волновались!

— Особенно вы, — ввернула Алисия.

Зара взглянула на неё с едкой злобой:

— Насколько я знаю, ты должна быть на кухне.

— Так ведь я уже была там, — Алисия, хоть и слыла робкой, за словом в карман не лезла. — А вы вроде должны быть в кладовой…

— Ну всё, хватит, — аббатиса пресекла ссору и вновь глянула на записку: — «Масло поможет вылечить лошадь…» Что, и правда поможет?

Найви кивнула:

— Я отдала магистру половину, чтобы он сварил капли.

— Это меняет дело, — аббатиса посмотрела на Зару: — В Книге Свершений сказано, что проступок, приведший к благим последствиям, не должен караться слишком строго.

Найви обрадовалась, но в мозгу крамольно мелькнуло: «Жаль там не сказано, что он вообще не должен караться».

Аббатиса вновь обратилась к ней:

— Нужно прополоть грядки у южной башни — будем считать это твоим наказанием.

— Я всё сделаю, — воодушевилась Найви; она прекрасно знала, что это вовсе не наказание — полоть грядки пришлось бы в любом случае.

Когда она вышла, за дверью прозвучал голос Зары:

— Слишком мягко вы с ней… Она айрин — нужен глаз да глаз! Вы же слышали, на что она способна — любого из нас пчеложук бы ужалил. Может, она их околдовала?

— Глупости, — отрезала аббатиса. — Умей Найви колдовать, мы бы об этом узнали.

— Да откуда? Вдруг она скрывает свою истинную сущность…

Дослушать Найви не довелось — сестра Грета возникла в коридоре, и ей ничего не оставалось, кроме как с тяжёлым сердцем отойти от двери.

Вечером пошёл дождь.

Изнывая от скуки, Найви сидела в келье. Грядки она уже прополола (хорошо успела до ливня!) и теперь не знала, куда себя деть.

Келья, книга, свеча… Все вечера в аббатстве походили один на другой. Досуг ещё «скрашивали» молитвы и мрачные мысли, унылость которых сейчас зашкаливала — видно, из-за непогоды.

А ещё из-за Зары.