Дочь нечестивца

Глава 16

Для Нейт это был особенный день. Она всё тщательно спланировала и надеялась, что удача в решающий момент ей не изменит. После изощрённого наказания, придуманного для неё Панахази, жизнь в борделе стала невыносимой. Нейт превратилась в изгоя. Другие рабыни не желали с ней разговаривать и иметь хоть что-нибудь общее, словно она была больна и могла их заразить. Даже Айни, проходя мимо, демонстративно отворачивалась и смотрела в другую сторону, а Сабах кривила губы, когда случайно сталкивалась с бывшей подругой на лестнице или в пивной. Лишь Горго, которую Нейт до этого случая недолюбливала и считала высокомерной, относилась к ней, как и прежде — ровно и безразлично. В глазах женщины не читалось ненависти и злости. По утрам, выходя к завтраку, она даже здоровалась лёгким кивком головы, в отличие от остальных девушек, которые её игнорировали. Нейт знала: они претворяются, что не замечают её, а на самом деле днём и ночью пристально следят за каждым шагом. Что бы она ни делала, об этом докладывалось хозяину. Вместо одного надзирателя она получила семерых!

Нейт тяжело вздохнула: в этом жестоком мире не стоило ни к кому привязываться. Со временем она убедила себя, что не испытывает ни обиды, ни горечи.

Вот-вот к Нейт должен был прийти поклонник — тощий маленький египтянин, владеющий ювелирной лавкой. Он был неплохим человеком и однажды подарил ей фигурку жука — скарабея из бирюзы, которую девушка надеялась удачно продать, когда окажется на свободе. Нейт не испытывала к торговцу ненависти и выбрала его исключительно за богатство и тщедушный вид: если что-то пойдёт не так, справиться с таким будет легче. В ожидании клиента она вскакивала с кровати и принималась ходить по комнате, цепляя взглядом вещи, которые приготовила для побега. Затем снова садилась и, сама того не замечая, начинала скрести ногтями матрас. От смеси страха, тревоги и нетерпения она вся вспотела. Руки дрожали, сердце колотилось так сильно, что казалось, ребра не выдержат и сломаются. Услышав за дверью знакомые шаги, Нейт завернула свои сокровища в тряпочку, чтобы позже привязать к поясу. Массивную золотую цепочку, подаренную одним из поклонников, девушка не стала прятать в узелок, а надела сразу, как и другие украшения, которые собиралась продать. Для побега Нейт выбрала самое практичное из своих платьев, плотное и не стесняющее движений. Ещё она бы не отказалась от добротного плаща из верблюжьей шерсти — домой предстояло возвращаться через скалистую долину, а в пустыне отупляющая жара к ночи сменялась невыносимым холодом. Что ж, тёплой одежды у неё не было, и с этим пришлось смириться.

Напоследок Нейт внимательно оглядела комнату, убедившись: все вещи собраны, она ничего не забыла. Кувшин стоял на полу рядом с кроватью так, чтобы до него легко можно было дотянуться — излишняя предосторожность. На круглом столике мерцала глиняная лампа и лежала льняная тряпочка. Нейт целый час вымачивала её в масле, которое подливали в светильники.

Дверь открылась. Нейт вымучено улыбнулась и без лишних слов подвела клиента к кровати. К счастью, прелюдия была недолгой. Наспех обслюнявив ей грудь, ювелир улегся спиной на матрас и жестом пригласил любовницу к нему присоединиться. Задрав юбку, девушка оседлала тощие бёдра клиента и наклонилась словно для поцелуя, но вместо этого с силой вдавила палец в болевую точку на его шее. Тело под ней дёрнулось и словно окаменело. Глаза мужчины закатились, а челюсти до скрежета сжались в сильнейшем спазме. У неё получилось! До последнего она сомневалась, сможет ли повторить этот хитрый трюк, и теперь, глядя в лицо хрипящего и содрогающегося клиента, ощущала себя всесильной.

Нейт убрала палец с шеи, и мужчины обмяк и затих. По собственному опыту девушка знала: ещё какое-то время он будет слишком слаб и не сможет сопротивляться. Не тратя времени даром, она наклонилась и подняла с пола кувшин. Держа обеими руками над головой, замахнулась и что есть сил обрушила глиняную посудину на лоб измученного клиента. За секунду до удара его глаза расширились от страха и паники. Рука поднялась над постелью, пытаясь защитить голову, но снова безвольно упала на матрас. Раздался знакомый треск. Кувшин раскололся. На пол посыпались глиняные черепки. Пока всё шло по плану.

Убедившись, что клиент без сознания, Нейт поднялась с постели и с тревогой посмотрела на закрытую дверь. В коридоре было тихо, но она слышала шум, доносившийся из пивной, — крики, смех, пьяную ругань. Надо торопиться! Нейт опустилась на колени и собрала глиняные черепки. Часть спрятала в сундук, чтобы не бросались в глаза, из оставшихся выбрала наиболее крупный и острый и подошла к кровати. Матрас представлял собой обычный мешок, набитый соломой. Дрожащими от волнения пальцами Нейт попыталась вспороть грубую ткань, но осколок выскальзывал из потных ладоней. Вот если бы у неё был нож! Все же глиняные грани оказались недостаточно острыми. На какую-то секунду Нейт охватило отчаяние. С остервенением она водила черепком по матрасу, оставляя на нём неровные полосы. Руки были в крови, когда плотная ткань наконец поддалась и в прорехе показалась примятая, остро пахнущая солома. Сколько прошло времени? Нейт принялась лихорадочно потрошить матрас. Ещё раз взглянула в бесчувственное лицо клиента: тот по-прежнему был без сознания. Девушка собрала разбросанное на полу сено и ринулась к двери. В коридоре царил полумрак. Оглядевшись по сторонам, Нейт осторожно опустила свою ношу на верхнюю площадку лестницы и ногой затолкала в угол. Если за время её отсутствия кто-нибудь решит подняться на второй этаж, то здесь, в темноте, ничего не заметит, даже будучи трезвым.

Нейт сбежала по ступенькам, пытаясь придать лицу выражение испуга и озабоченности. Учитывая сложившуюся ситуацию, это было нетрудно. Спустившись по лестнице, она пересекла пивную и остановилась напротив Табита, с угрюмым видом замершего в дверях.

— Там… там… — заикаясь, пробормотала и со всхлипом указала в сторону деревянной перегородки.

— В чём дело? — недовольно буркнул надсмотрщик. Уже четыре часа как он заступил на свой пост, и за это время никто из девушек и не принес ему пива. Из-за чего настроение было более скверным, чем обычно. Нейт заломила руки в театральном жесте.

— Клиенту плохо. Мы… я… и… он… Мне кажется, что он умер, — шепотом закончила она.

Табит нахмурился. Нейт ожидала другой реакции и, чтобы его расшевелить, добавила с показным ужасом:

— Панахази будет в бешенстве. Если бы это был нищий кочевник или хотя бы мелкий торговец, то ничего, но в его заведении умер богач! Это же скандал! Пошли! Быстрее! Может, ещё удастся его спасти! — и она схватила Табита за руку, настойчиво потянув за собой в сторону лестницы. — Панахази будет в бешенстве! — снова повторила она.

Волшебная фраза подействовала, и мужчина буквально взлетел на второй этаж, перепрыгивая через ступеньки. По коридору он пронёсся со скоростью выпущенной стрелы, не заметив сложенного в углу сена: Панахази наводил ужас на всех. Нейт боялась, как бы за время её отсутствия клиент не пришёл в себя. Но он лежал на кровати в той же позе, в которой его оставили. Табит растерянно склонился над неподвижным телом, и девушка, нагнетая обстановку, запричитала:

— Что же делать? Что же делать? Богатый клиент умер прямо под шлюхой. Репутация заведения будет разрушена! Хозяин придёт в ярость! Достанется всем! — С удовлетворением она отметила, что последнее замечание заставило Табита вздрогнуть. — А вдруг решат, что это я его убила? — Нейт наигранно всхлипнула.

— Мне кажется: он ещё дышит, — неуверенно произнес надсмотрщик.

— Тогда побудь с ним, а я позову на помощь.

Пока мужчина не опомнился и не сообразил, что к чему, Нейт схватила со стола масляную лампу и скрылась в темноте дверного проёма. Чтобы выбраться на свободу, необходимо было отвлечь не только Табита, но и работавших внизу девушек, которые в последнее время следили за ней слишком тщательно.

«Если всё получится, — подумала Нейт, — они ещё долго не заметят, что я сбежала».

Пока она разбрасывала солому по двум верхним ступенькам лестницы, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Нейт прислушивалась к царящему внизу шуму, боясь, что именно в этот момент кто-нибудь из посетителей пожелает уединиться с выбранной шлюхой в спальне. Раскидав сено, Нейт открыла светильник и поднесла промасленную тряпку к огню, та, к её радости, мгновенно вспыхнула. Пламя медленно поползло вверх, подбираясь к руке. Нейт знала, что дерево горит хорошо, но не была уверена, вспыхнут ли старые доски, если просто разбить об них глиняный светильник. А если и вспыхнут, то как быстро распространится пожар? На счету была каждая секунда. Табит мог в любой момент опомниться и броситься следом. Или девушка, поднимаясь с клиентом в спальню, могла заметить огонь и позвать на помощь.

Нейт бросила горящую тряпку на пол, в кучу сена. Солома почернела и задымилась. Появились первые робкие языки пламени.

«Ну же, быстрее! Быстрее!»

Нейт нервничала. Стояла посреди лестницы, поглядывая наверх, в коридор, и боялась увидеть знакомую приземистую фигуру. Наконец старое дерево загорелось. Огонь взметнулся до потолка. Лицо обдало жаром. Нейт попятилась, с радостью понимая: теперь Табит её не догонит — их разделяет стена огня.

Девушка спустилась в пивную. Лестница за спиной пылала. Из черного дыма вырывались языки пламени. Раздался угрожающий треск — несколько досок с грохотом обрушились вниз, разбрасывая вокруг горящие искры. Уверенным шагом Нейт направилась к открытой двери. Никто не обращал на неё внимания. Почуяв запах дыма, люди в панике бросились к выходу. Мимо пронеслась Мегара с кувшином воды. Глядя на весь этот хаос, Нейт ощутила безумное ликование, подобное тому, что охватывает воинов в пылу битвы. Её толкали, задевая локтями и бёдрами. Едва не сбивали с ног. Спасаясь от пожара, люди в панике врезались в столы, опрокидывали на пол тарелки и кружки, пихали друг друга, ругались и безжалостно топтали упавших. Нейт подумала: «А ведь кто-то из девушек, возможно, остался наверху, в ловушке», — но усилием воли задавила угрызения совести. Каждый сам за себя. В конце концов, здание каменное, огонь потушат, а пока можно подняться на крышу.

Нейт хотела влиться в обезумевшую толпу — надеялась, что та подхватит её, словно река щепку, и вынесет на улицу. Но в последний момент испугалась: такую хрупкую девушку легко могли затоптать. Она решила подождать, когда ломившийся в двери людской поток поредеет. И тут кто-то крепко схватил её за запястье. Нейт в ужасе обернулась, боясь увидеть хозяина или чудом прорвавшегося сквозь огонь Табита, но это была Сенебтиси.

— Это ты устроила пожар, — перекошенная от злости девушка преградила ей путь. — Я знаю. А теперь хочешь сбежать, чтобы всех нас из-за тебя выпороли.

— Прочь с дороги! — Нейт вырвалась из захвата. Через плечо Сенебтиси посмотрела на открытую дверь — свобода была так близко.

Сенебтиси стояла перед ней, угрожающе уперев руки в бока, и буравила злобным взглядом. Нейт попыталась её обойти, но та вцепилась ей в волосы и дёрнула назад. От боли на глазах выступили слёзы. Развернувшись, Нейт изо всех сил хлестнула соперницу по лицу, но не мягкой внутренней стороной ладони, а длинными накрашенными ногтями, словно кошка, стремящаяся в драке оцарапать противника. Сенебтиси взвыла, прижав пальцы к щеке. Увидела на руке кровь и обезумила. С гневным криком она бросилась на Нейт и повалила в лужу пива, вытекающего из расколотого бочонка. Вцепившись друг другу в волосы, они катались по мокрому грязному полу, где тускло блестели в свете масляных ламп глиняные черепки. Острые осколки впивались в спины. Ноздри щекотал едкий запах дыма, стремительно заполняющего пивную. Мимо с испуганными воплями бежали охваченные паникой посетители, не обращая на дерущихся никакого внимания.

— Думала, я позволю тебе сбежать? — прошипела Сенебтиси. Она была старше, опытнее и сильнее и в конце концов навалилась на соперницу, всем своим весом придавив к полу. — Только представь, что с тобой сделает Панахази, когда узнает, кто устроил пожар? — Она сомкнула пальцы на шее девушки и принялась с восторгом душить.

Нейт захрипела. Дёрнулась, пытаясь сбросить мучительницу, но тщетно: та была тяжеленной. Лёгкие горели огнём. Перед глазами пульсировали чёрные круги и точки.

«Я сейчас умру», — подумала Нейт, и эта мысль, прорвавшись сквозь туман боли, наполнила ужасом, яростью и отчаянием. Перекошенное от злости лицо, нависающее над ней, стало размытым. Со всех сторон к этому лицу подползала тьма, и Нейт казалось, что она смотрит на Сенебтиси из глубокой-глубокой ямы. Паника захлестнула. В момент высшего отчаяния пальцы что-то нащупали на полу и инстинктивно сжались. Уже почти теряя сознание, Нейт вскинула руку и обрушила это что-то на голову душившей её соперницы. Раздался пронзительный вопль. В ноздри ударил тошнотворный запах горящей человеческой плоти. Нейт закашлялась. Принялась жадно хватать губами воздух, жаркий, тяжёлый, раздирающий лёгкие. Когда зрение прояснилось, она увидела Сенебтиси, в ужасе мечущуюся между опрокинутыми столами. Её волосы были объяты пламенем. Лицо, наполовину обожжённое, оплывало, словно облитое воском. На правой щеке вздувались и лопались волдыри. Рот был широко открыт, и из него вырывался крик нечеловеческой боли. И вдруг эта жуткая огненная фигура бросилась в сторону лежащей на полу Нейт, вопя и размахивая руками. Девушка завороженно следила за её приближением, не в силах побороть оцепенение. Сенебтиси превратилась в живой факел и неслась на неё в последнем и единственном желании отомстить. А Нейт не могла сдвинуться с места. Их разделяло всего десять шагов, когда Сенебтиси упала, споткнувшись о ножку стола. Нейт с ужасом наблюдала, как она катается по полу, пытаясь сбить пламя, но разгорается только сильнее. Уши заложило от диких, душераздирающих криков. От мерзкого сладковатого запаха Нейт вырвало. С трудом она поднялась на ноги. Кинулась в сторону открытой двери. Взгляд упал на разбитый светильник. Пивную заполнял едкий дым. Внутри, на первом этаже, никого не осталось.

Нейт проталкивалась сквозь шумящую толпу, собравшуюся, чтобы поглазеть на пожар. Люди, переговариваясь, показывали пальцами вверх, на узкие окна, из которых валили столпы чёрного дыма. Похоже, Нейт ошиблась и разрушения оказались более ужасными, чем она думала. Но ей было всё равно. Сердце не дрогнуло, даже когда, подняв голову, она заметила на крыше горящего дома несколько далеких фигур, мечущихся по краю. Возможно, среди них была Айни или Сабах. Нейт не помнила, видела ли их в пивной, когда началась паника. В тот момент она не смотрела по сторонам.

Перед глазами стояло лицо Сенебтиси — чёрное, изуродованное, обрамлённое языками пламени. Почувствовав, как вязкая горечь снова поднимается по горлу, Нейт отошла к обочине, и её вырвало на песок. Она вытерла рот и прислонилась к стене какого-то кирпичного здания. Низко склонила голову, пытаясь побороть приближающуюся истерику.

«Я защищалась, — сказала она темноте. — Защищала свою жизнь».

И рассмеялась. Согнувшись пополам, обхватив руками живот, хохотала до тех пор, пока на глазах не выступили слёзы, затем выпрямилась, вытерла лицо и пошла дальше. Голова казалась неприятно пустой. Первое время не удавалось сосредоточиться, и Нейт не знала, куда свернуть, чтобы добраться до скалистой долины.

За углом начиналась более тихая улица, где почти не встречалось прохожих, а все факелы у дверей были потушены. По обе стороны от дороги тянулись двухэтажные жилые дома, тесно прижатые друг к другу, с узкими фасадами и крошечными окошками, расположенными высоко над землей. Неожиданно одна из дверей распахнулась, и на улицу выбежал взволнованный Панахази, на ходу завязывая схенти. Позади него в тёмном проёме маячила растрепанная бледная Тефия.

— Что ты здесь делаешь?! — закричал мужчина, заметив Нейт. — Опять пытаешься сбежать?! Могу поспорить, всё это твоих рук дело! — Лицо его перекосилось от бешенства. — Ну — ка иди сюда!

Он попытался схватить её за руку, но Нейт отпрянула, рассмеявшись ему в лицо. Её охватило безумное истерическое веселье. Тефия испуганно выглядывала из-за спины хозяина. Панахази угрожающе приближался. Но вместо того, чтобы испуганно отступать, Нейт бросилась прямо ему в объятия. Мужчина растерялся. Воспользовавшись его замешательством, она отомстила ему за целый год боли, страха и унижений. Это был миг триумфа. Ужас и изумление промелькнули в глазах Панахази, когда он понял, что его любимый прием вот-вот используют против него самого. Нейт ликовала — мерзавец не ожидал такого от жалкой шлюхи, рабыни, которую никто не воспринимал всерьёз. Одним прикосновением она погрузила этого жестокого и сильного мужчину, своего бывшего хозяина, в мир невыносимых страданий.

Не удержавшись на ногах, Панахази осел на песок. Нейт опустилась сверху, оседлав его бёдра. Первый восторг прошёл, и теперь, когда глаза больше не застилала ненависть, она снова могла мыслить здраво. Девушка осторожно убрала палец с шеи корчащегося от боли мужчины. В этот момент она легко могла бы сбежать, но понимала: Панахази не оставит её в покое. Сейчас он слаб, чтобы продолжить погоню, но вскоре силы к нему вернутся, и эти несколько часов ожидания ещё больше разожгут его гнев.

«Он знает, что это я устроила в борделе пожар, — подумала Нейт. — Он станет меня преследовать. Пока он жив, я не буду чувствовать себя в безопасности».

Взгляд упал на плоский камень у стены. В полдень жаркое солнце раскаляло его докрасна, и жители дома готовили на нём тонкие лепёшки из пшеничной муки. На первом этаже не было окон, и, скорее всего, этим камнем ещё подпирали открытую дверь, так как та служила единственным источником освещения.

Нейт подняла камень, не испытывая ни страха, ни ликования, ни вины из-за того, что собиралась совершить. Ею двигал холодный расчет — она должна была это сделать ради собственной безопасности. В мыслях она убивала с удовольствием и не раз, безжалостно расправляясь то с главарём разбойников, изнасиловавшем её в пустыне, то с жутким негром, оставившем на её теле уродливый шрам, но чаще всего — со своим хозяином. Фантазии маленькой испуганной девочки, не способной себя защитить. Нейт не знала, хватит ли у неё духа сделать то же самое и в реальности. Сгорбившись под тяжестью своей ноши, она приблизилась к Панахази. Когда тот увидел над своим лицом занесённый камень, глаза его расширились в ужасе. Мужчина дёрнулся, пытаясь подняться, но было поздно. Нейт размахнулась и опустила камень на его голову. Била с остервенением, пока не превратила всё выше шеи в кровавое месиво. Затем обернулась и увидела Тефию, в ужасе зажимавшую рот ладонью. Дрожащая, она замерла в дверном проёме и боялась пошевелиться. Нейт совсем про неё забыла. Некоторое время девушки молча друг на друга смотрели.

«Она думает, что теперь я расправлюсь и с ней», — поняла Нейт, но ничего не сказала — онемела.

Тефия попыталась обойти девушку, вжавшись спиной в кирпичную стену дома. Отступая, она затравленно смотрела на Нейт — ждала, что та на неё набросится. Глаза от страха казались черными и огромными. Медленно-медленно Тефия добралась до конца стены. В оцепенении уставилась на труп бывшего хозяина, снова посмотрела на Нейт и со всех ног бросилась в сторону догорающего борделя. Нейт проводила её равнодушным взглядом.

«Сегодня я убила двух человек», — подумала она, и эта мысль наполнила её мрачным удовлетворением, тут же сменившимся апатией и усталостью.

Нейт брела по тёмной и тихой улице, оставляя за спиной изуродованный труп.

Глава 17

Всю дорогу Нейт думала о матери. После года неизвестности возвращаться домой было страшно. Она покинула семью в самый сложный для нее период и могла ожидать чего угодно.

Несмотря на усталость, Нейт торопилась. То срывалась на бег, то, запыхавшись, переходила на быстрый шаг, но ни разу не остановилась, чтобы отдохнуть или перевести дыхание. Когда впереди показались знакомые скалы, сердце подскочило и загромыхало в районе горла. За поворотом начиналось песчаное плато. Там построили свои хижины парасхиты, вынужденные жить вдалеке от города, дабы не осквернять своим видом состоятельных египтян. Там была и ее жалкая лачуга с покосившейся крышей и всегда распахнутой настежь дверью, с маленьким двориком, где на палках сушилось белье. Нейт ускорила шаг, хотя выбилась из сил и чувствовала себя скверно — боялась за мать, которую оставила одну, измотанную тяжелой беременностью, накануне наверняка опасных и мучительных родов.

«Как она жила этот год? А главное, на что? А что если… нет, я не буду об этом думать».

Девушка остановилась, будто натолкнувшись на невидимую преграду. Все это время она так стремилась домой, к матери, подгоняемая даже не любовью, а чувством долга, и ни разу не задумалась, куда и к чему возвращается.

«А ведь и правда. Что меня ждет? Стоило ли с таким трудом сбегать из борделя, чтобы вернуться к жалкому и унылому существованию прачки?»

Нейт представила, как день за днем в течение многих лет будет полоскать в Ниле белье, стирая пальцы до кровавых мозолей, и содрогнулась от ужаса. Чтобы не умереть от голода, ей придется трудиться не покладая рук, жить, не зная радостей, не имея ни одной свободной минутки. При этом все, что у нее будет, — старая лачуга, платье из дешевого льна и сушеная рыба на обед, возможно, изредка — хлеб и овощи. Через год или два в надежде изменить свою жизнь она выйдет замуж за какого-нибудь нищего парасхита, каждый вечер возвращающегося с работы в синяках и ранах, в муках родит детей и умрет, состарившись раньше срока. И это если ее не загрызет крокодил, не сгноит какая-нибудь ужасная хворь, не убьет проходящий мимо разбойник или вельможа, потакающий своим темным наклонностям.

«Ради этого я возвращаюсь? — размышляла Нейт. С трудом она заставила себя отбросить горькие мысли. — Потом, я подумаю об этом потом. Сначала я должна увидеть мать».

Нейт ускорила шаг. Холод рассветных сумерек сменился дневной жарой, от которой воздух дрожал, а пейзаж впереди расплывался, словно она смотрела на него сквозь пелену слез. Девушка чувствовала, как по вискам течет пот. Платье намокло и прилипло к спине между лопаток. С двух сторон ее окружали высокие отвесные скалы, испещренные пещерами — гробницами почивших королей и вельмож. Редкие из них остались нетронутыми. Над головой ослепительно ярко сверкало солнце.

Когда в дрожащем мареве горизонта начали вырисовываться очертания родительской хижины, Нейт не выдержала и побежала. Страх гнал вперед. Год прошел с тех пор, как она последний раз видела мать, и теперь спешила удостовериться: с той все в порядке.

Еще издалека Нейт поняла: что-то не так. Во дворе перед домом никого не было, солома из-под навеса исчезла, на палках не сушилось развешанное белье, под ногами хрустело то, что осталось от разрушенной изгороди. Подбежав к хижине, Нейт в панике рванула на себя дверь: внутри царило такое же запустение, как снаружи. Немногочисленные предметы быта пропали. В лачуге было темно. Девушка растерянно замерла в прямоугольнике света, падающего сквозь открытую дверь на притоптанный земляной пол. Там, где раньше лежали циновки родителей, ощерился гранями разбитый кувшин. Дальше у стены валялись и другие осколки. Комната в доме была одна и с этого ракурса просматривалась целиком. Нейт даже не стала заходить внутрь: надежда умерла сразу. Бросив последний взгляд на голые стены, она развернулась и быстро пересекла двор. Направилась к живущей по соседству колдунье, к которой мать постоянно обращалась за помощью. Если кто и знал, что случилось, так это она.

В детстве уродливая ведьма внушала ей суеверный трепет, но после всех выпавших на долю страданий Нейт видела перед собой лишь дряхлую больную старуху, доживавшую последние дни. И хотя нос ее остался таким же длинным и крючковатым, глаза сверкали из-под бровей так же злобно, а кровавые язвы, год назад только-только появлявшиеся на скуластом лице, теперь покрывали большую его часть, Джун не казалась девушке угрожающей. В грязных лохмотьях она стояла, сгорбившись над большим котлом, в котором что-то кипело. В хижине было так дымно, что Нейт закашлялась. Услышав шум, ведьма подняла голову и посмотрела в сторону открытой двери.

— Долго же тебя не было, — сказала она, возвращаясь к своему занятию. Длинной ложкой старуха зачерпнула немного густого варева, поднесла ко рту и, попробовав, выплюнула на пол.

— Где моя мать? — Нейт вошла в хижину, но дверь за собой закрывать не стала: внутри нечем было дышать.

— У нее родился здоровый и крепкий ребенок. Дочь.

— Где она?!

Джун отложила ложку.

— Когда ты не вернулась, Исея решила, что тебя загрыз крокодил или похитили разбойники. Работать она не могла, долги росли. Ей прошлось это сделать. Это был единственный шанс сохранить ребенка.

— Сделать что?! Говори, проклятье Сета на твою голову!

— Она продала себя и свое будущее потомство в рабство.

Ноги Нейт подкосились.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я не знаю, где она. Вряд ли ты ее найдешь. Но, поверь, это было не самое глупое решение. Отчаянное, но не глупое.

Нейт не смогла ничего ответить. Ее трясло.

— Думай о том, что в ее жизни ничего не изменилось. Она будет работать так же, как и раньше, выполнять те же обязанности, но у нее всегда будет кусок хлеба и крыша над головой. И никто не заставит ее оставлять своих детей в куче мусора.

Нейт молча вышла во двор. От дыма глаза слезились, но она знала, что еще долго не сможет плакать. Пройдет несколько дней, прежде чем она по-настоящему почувствует боль потери. Сейчас же Нейт слишком устала.

Джун неслышно приблизилась:

— Что собираешься делать? Останешься здесь? Старые клиенты еще о тебе не забыли.

— Я не буду работать прачкой.

— Что тогда?

— Не знаю. — Нейт посмотрела вперед, в сторону сужающегося ущелья. — У меня больше нет дома, нет семьи. Я свободна. У меня такое чувство… Такое чувство, что теперь я могу абсолютно всё.

Часть III. Расхититель гробниц

Глава 18

Теперь номарх нередко приглашал Нейт к себе, но первый раз был единственным, когда он по-настоящему к ней прикоснулся. Он угощал невольницу пальмовым вином, любовался ею, словно экзотической вазой, иногда просил спеть или сыграть. Девушка ненавидела минуты, проведённые в обществе похотливого старика, но не жаловалась. Всё могло быть гораздо хуже.

Каждую ночь дверь спальни отворялась, и Нейт слышала осторожные, крадущиеся шаги, которые замирали напротив её кровати. Лежала с закрытыми глазами, но чувствовала, как на лицо падает тень, и знала, кто приходит к ней всякий раз после заката. На ночь девушку запирали: догадаться, кто её навещает, не составляло труда. Ключи от её покоев были у двоих: номарха и главного евнуха — высоченного мускулистого негра — нубийца.

Нейт спала без одежды, но не испытывала ни неловкости, ни стыда при мысли, что её, нагую, кто-то разглядывает. Она равнодушно относилась ко всему, связанному с религией, но, как всякая египтянка, гордилась своим совершенным телом и не стеснялась лишний раз его продемонстрировать. Многие нильские земледельцы работали обнажёнными, прикрывая половые органы кожаными чехлами. Да и повседневная одежда жителей пустыни многое выставляла напоказ.

Нейт привыкла спать на боку, но иногда, пребывая в игривом настроении, переворачивалась на спину, радуя ночного гостя открывшимся видом. В такие минуты девушке хотелось, чтобы замерший у постели евнух к ней прикоснулся, но тот не позволял себе лишнего — стоял и смотрел. Порой наложнице казалось, что рядом никого нет и это лишь игра воспалённого воображения. Тогда она напрягала слух — и тишину разбивало чужое прерывистое дыхание.

Гиант сходил с ума. Ночами он, рискуя жизнью, проникал в спальню Нейт, чтобы просто понаблюдать за ней, спящей. Нагое золотистое тело надолго приковывало взгляд, в душе причудливо смешивались ревность и восхищение. Прежде плотские желания Гианта не мучили, теперь же его ночи были наполнены эротическими видениями, в которых он всё ещё был полноценным мужчиной. Нубиец с гордостью разглядывал свою восставшую плоть и выбрасывал в Нил ненавистную трубку, которую столько лет неизменно носил на поясе. В своих снах он брал девушку снова и снова, яростно, исступленно, заставляя стонать. Пробуждение было ужасным. Гиант тихо выл, вспоминая, кто он и где находится.

В конце концов Нейт добилась, чего хотела: очарованный её красотой номарх позволил девушке выходить в город. Никто не опасался, что Нейт сбежит: простая рабыня, она жила в роскоши, недоступной свободным, но голодающим горожанам. Что её ждало за пределами дворцовых стен? Вечная нужда и тяжёлый физический труд? И тем не менее фаворитке не позволили путешествовать по улицам в одиночестве. Об этом даже речи не шло. Её сопровождал главный евнух, достаточно сильный, чтобы в случае необходимости суметь защитить или предотвратить бегство.

Номарху девушка сказала, что хочет посетить рынок — купить сладостей и самостоятельно выбрать для себя благовония, но, когда они с Гиантом вышли за дворцовые стены, она повернула в другую сторону.

— Ты куда? — схватил её за руку евнух.

Нейт накрыла ладонь нубийца своей, посмотрела в глаза и обольстительно улыбнулась, лишая воли.

— Я пойду туда, куда считаю нужным. Или ты хочешь остановить меня силой? Учти, я буду кричать.

Гиант растерялся. Он не ожидал, что эта нежная кукла может оказаться такой своенравной. Не хотелось привлекать внимание стражи, а ещё больше — настраивать любимую против себя. Скрепя сердце, Гиант подчинился.

Они свернули на улицу, полную низкопробных увеселительных заведений. Солнце палило нещадно. Казалось, стены домов от жары треснут и распадутся на глиняные черепки. Изредка из пустыни налетал ветер, поднимая в воздух песчаную пыль. Мелкие частички жалили кожу, подобно рою окруживших насекомых. Приходилось защищать руками глаза. Нейт нерешительно остановилась на пороге пивной, заглядывая внутрь через открытые двери. Узкие окна, призванные сохранять в доме прохладу, не пропускали не только жару, но и свет. В нос ударил запах дешевого пива, вина, жареного мяса и конопли, которую набросали в жаровню. Взгляд девушки лихорадочно метался от посетителя к посетителю, пока не зацепился за высокую фигуру, склонившуюся над одним из столов. Сердце забилось чаще. В тусклом мерцании факелов она без труда узнала мужчину, который каждую ночь являлся ей во снах. Нейт охватило волнение, смешанное с предвкушением. Диктис. Она думала о нём постоянно — каждый день в течение многих лет.

Глава 19

Он называл себя Бестелесным и с недавних пор приобрел дурную привычку хвастаться своими подвигами, особенно одним, тем, что вознёс его воровской авторитет до небес, — расхищением неприступной гробницы. Это был красивый мужчина, истинный сын Египта: смуглый, с длинными вьющимися волосами, чёрными, как и его душа. Его глаза горели азартным блеском. Он подводил их свинцовой пудрой, отчего те становились ещё более выразительными.

Диктис не боялся ни проклятий, высеченных над входом в гробницу, ни гнева богов. Он знал, что после смерти сорок два судьи Аменти бросят его сердце жуткому чудовищу с головой крокодила и телом льва, поэтому стремился здесь, в верхнем мире, взять от жизни как можно больше. Его отец погиб при строительстве пирамиды, раздавленный гранитным блоком вместе со своими товарищами. Мать умерла, рожая его младшего брата, который вскоре зачах от голода. Его ждала участь простого нильского земледельца, но он был слишком амбициозен и полон ненависти, чтобы довольствоваться такой судьбой. Он жаждал богатства, но ещё больше — мести.

Десять лет назад, когда умер отец и его труп принесли к берегу Нила вместе с телами ещё сотен таких же несчастных, Диктис поклялся, что отомстит. Он разграбит проклятую пирамиду, возведённую на чужих костях. Заберет всё — золото, серебро, драгоценные камни, даже ненужные ему магические фигурки ушебти, призванные вместо номарха работать на небесных полях. Выковыряет у статуй глаза. Отдерет золотые пластины, прикреплённые к сундукам и колесницам. А всё, что не сможет унести, разобьёт, дабы в загробном мире ненавистный номарх влачил жалкое существование простого крестьянина.

Нет. Ненависть Диктиса была слишком сильна, чтобы ограничиться ограблением. Сколько раз он представлял, как приподнимает погребальную маску и кладёт ладонь на обмотанное лентами лицо мумии. Как сжимает пальцы в кулак, превращая череп в труху. Как отламывает у мёртвого Кархедона ногу, чтобы там, в другом мире, сделать его калекой.

Эти мысли скрашивали жизнь, пока Диктис ждал, когда старый узурпатор умрёт и можно будет приступить к воплощению своего плана. Вот уже пять лет мужчина возглавлял банду разбойников: пиратов и беглых каторжников, людоедов из далёких африканских племён. До сих пор ему удавалось их контролировать, но он знал, что ходит по краю пропасти и одно неверное движение превратит его из вожака в добычу. Диктис не имел права на ошибку, потому что должен был пережить номарха и отомстить. Эта цель завладела им целиком и со временем превратилась в манию.

Все свои вечера мужчина проводил в одной и той же пивной: общество его людей — этих безбожников и отбросов — Диктиса утомляло. Иногда он покупал себе женщину, чтобы утолить похоть. Но дешёвые шлюхи вызывали чувство гадливости, и каждая такая близость заканчивалась одинаково — непреодолимым желанием скорее смыть с себя грязь.