Пленник

– Смузи будешь?

– А капельница с витамином C найдется?

Он чешет в затылке. Телосложением и физиономией он напоминает телохранителя, который где-то потерял своего босса. Он закрывает крышку ноутбука, я вижу край длинного текста. Человек делом занят.

– Слышал, тобой заинтересовался Спилберг, – говорю я и киваю в сторону ноутбука.

– А тобой Кащенко.

– Вообще-то, я по делу.

– Ну еще бы.

– Горазд Знатный – в курсе, кто это?

– Прости?

Я повторяю по слогам.

– Это человеческое имя или название теплохода?

– Значит, не в курсе.

Он зевает.

– Этот Знатный был на твоей вечеринке. Как он туда попал? Он литагент.

– Извини, я забыл поставить на вход фейсконтроль. Он перешел тебе дорогу?

– Что-то вроде. Да нет, на самом деле просто хочу узнать о нем хоть что-то.

– Зачем?

Этот вопрос интересен и мне. И чего я вообще ожидал? Допустим, мне бы сказали, что он литературный агент, и что дальше?

– Вспомни, пожалуйста. Он такой…

Вдруг я понимаю, что не в состоянии описать внешность Горазда. Чтобы не ударить в грязь лицом, я говорю:

– Странный.

Он ухмыляется.

– Тогда да, знаю такого. Передо мной сидит.

Ухожу ни с чем, даже без обещанной капельницы. Импровизированное расследование на первом же повороте заходит в тупик. Я несмело навожу справки у других литературных агентов, но и они сомневаются не то что в существовании такого человека, но даже имени Горазд. Стоит ли говорить, что гугл изначально пошел в отказ. Интернет о Горазде не имел представления.

На минуту мне стало легче: его никто не знает, следовательно, его не существует. Опасаться мне нечего. Стоп, а что, я чего-то опасаюсь? Становится не по себе: да, я действительно чувствую миазмы угрозы, которые исходят от Горазда. Это ничем не выразить и никак не объяснить, но мне страшно. Осознав это, я начинаю переживать еще больше. Оглядываюсь по сторонам, спешу домой. Мне чудится слежка. Я прилично зол на этого кретина, который спутал мне все карты. И все равно понимаю, что завтра, ровно в полдень я буду там, где он сказал. Просто потому, что если откажусь, будет еще хуже. Я постараюсь не разозлить его.

Дома я намереваюсь повторно избавиться от визитки Горазда. Разорву ее на мелкие части или сожгу. Лучше сжечь, наверное. Интересно, каким образом он подсунул мне ее в кошелек? Он еще и карманник, как выясняется. А может быть, изначально было две визитки, и я на автомате сунул одну из них в бумажник? Но зачем? Ну уж нет, не надо выгораживать этого хмыря. Это все он. Горазд Петрович Знатный, мать его.

Глава седьмая

Я слышу шаги! Стук женских каблуков. Он приближается к двери, замирает на пару секунд. Кажется, что вот-вот дверь дрогнет, отворится, и я буду свободен. Все было не зря, я знал, что мне уготован хэппи-энд, я заслужил его. Я не произношу ни слова, чтобы не спугнуть мою спасительницу, кем бы она ни была. Я ожидаю ее решения. Решения выручить меня. Но – шаги удаляются, гаснут.

Я рядом с дверью.

– Эй! – кричу я вслед, срывая голос. – Помогите! Я здесь! Меня заперли! Помогите! Вызовите полицию!

Обоими кулаками стучу, ломлюсь наружу. Но за дверью снова тишина. Я по-прежнему здесь, заперт в четырех неуютных стенах. Откуда она взялась и самое главное – кто это? Я думал, что единственный исполнитель заговора – это Горазд, но оказывается, у него есть помощница. И это подозрительно, потому что я не представляю, кому он мог довериться.

Конечно же, ее появление здесь – неспроста. Но что это за намек, я не имею понятия. Единственная версия – Горазд издевается надо мной. А что, вполне правдоподобно и в его духе. Вообще, он способен и не на такое. И мне страшно представить, что меня ждет впереди.

Кстати, сколько я здесь? Часы говорят, что время полдничать. Целый день без еды и воды. Если выберусь отсюда, то направлюсь прямиком в дорогущий ресторан и закажу половину меню. Но сейчас сгодилась бы и пиццерия средней руки. Господи, да я бы согласился на корку хлеба и стакан воды. Усталость, вероятно, скажется на моих писательских способностях, и это не сыграет на руку Горазду. Если текст будет дрянным, то как он собирается его публиковать?

Что ж, по крайней мере, умру красиво. Как настоящий писатель. И, должно быть, быстро. Меня, правда, гложут некоторые сомнения. Неужели Горазд позволит мне так легко сказать пас и уйти из жизни? Может быть, ящик скрывает что-то посерьезнее нервно-паралитического газа? Но думать об этом мне некогда. Мне нужно успеть рассказать историю, произнести обвинительную речь.

Надеюсь, память не откажет. Она – все, что есть у меня против Горазда. Память, говори. На тебя вся надежда.

Глава восьмая

Горазд церемонно привстает из-за столика, чтобы пожать мне руку. В прошлый раз я не удосужился рассмотреть его, и сейчас стараюсь понять, что он такое. Румянец, едва заметная плешь, доисторический мобильник, который он то и дело проверяет с самым серьезным видом, ремень с чудовищной бляхой в виде головы Медузы Горгоны… Мне вспоминаются лишь незначительные подробности его внешнего облика, но не получается составить из этих подробностей целостное представление. Эти подробности словно призваны отвлечь наблюдателя от черт лица и особых примет. Клянусь, что если меня вытащат отсюда, а Горазда объявят в розыск, то я даже не смогу помочь полицейским составить его фоторобот.

– Вы хотели спросить меня о чем-то в прошлый раз, – напоминает он.

Ревет кофемашина, официант принимает мой скромный заказ: чайник зеленого чая и некий сладкий снек.

– Неужели? – спрашиваю я.

– Да. Мое имя.

– Ваше имя, – вторю я.

– Оно настоящее. Горазд. Так меня назвали родители.

– Окей, – говорю я. Все-таки фрик каких еще поискать. Явно какой-то комплекс по поводу имени. Или наоборот, он им кичится.

Кафе под стать Горазду: нелепая (одна-единственная) картина на стене, официант без двух пальцев на правой руке, страшно, будто выстрел в спину, хлопающая входная дверь. Уйма резких деталей, но сейчас опять же я не вспомню главное, например, как называлось это заведение и где оно находилось.

– Знаете, почему «Антитеза» плохо продается? – спрашивает он.

Я начинаю раздражаться.

– Вы уже говорили. Из-за моей фамилии.

– Нет-нет-нет-нет-нет, я шутил, – отмахивается Горазд.

– Тогда, видимо, потому, что я плохой писатель, а в чем, собственно, предмет нашего разговора?

Бармен с размаху и без предупреждения произносит матерное слово. Я оборачиваюсь на него в недоумении. Почему-то никому, кроме меня, до этого нет дела. Ненормальный какой-то.

– Предмет нашего разговора, господин Стеблин, в том, что вы хороший писатель, который пишет дрянные книги.

– Спасибо, – отвечаю я рассеянно. – Я сомневаюсь, что ваше предложение меня заинтересует.

– Какое еще предложение? – хмурится Горазд.

Рехнулся он, что ли.

– Ну вы же литературный агент, – говорю я. – Если вы считаете меня хорошим писателем, то, очевидно, пригласили меня, чтобы…

– Нет-нет-нет-нет…

Это его «нет-нет-нет» порядком раздражает, как будто бы нельзя обойтись одним «нет».

– Точнее, – говорит он, – да, я литературный агент, но, скажем так, в ином смысле.

– А какой, простите, здесь может быть иной смысл?

– Ну… – он прокашливается. – Давайте так. Персонально вы, господин Стеблин, меня мало интересуете. Не сочтите за грубость. Меня интересует то, что вы в состоянии написать. Как сказали бы там, откуда я родом, меня интересует плод вашей фантазии.

Звенит чей-то взбалмошный мобильник. Они тут сговорились или как?

– Я, – продолжает Горазд, – работаю не на конкретных авторов, а на отрасль. – Он широко улыбается. – Я за хорошую литературу.

– Я тоже за хорошую литературу, – легко соглашаюсь я. – Но извините, я ни черта не понимаю из того, что вы тут несете.

Я напоминаю себе, что дал клятву быть сдержанным. Мне категорически не улыбается заиметь себе врага в лице этого непредсказуемого субъекта. Но у меня не получается сохранять нейтралитет. Любое его слово, жест, улыбка словно красная тряпка. Я зверею от одного звука его голоса. Никогда не думал, что меня так легко вывести из себя. Горазд – это дурной сон, камень в ботинке, опечатка в идеально сложенном тексте. Он режет глаз, его не переварить и не пересилить. Я ненавижу его. Да, уже тогда я мог в этом признаться. Правда, не ему.

– Простите за банальность, – говорит Горазд, – но какие у вас творческие планы? Вы действительно собираетесь взяться за эту халтуру?

– За какую еще…

Ведь он не может знать о заказе гранда? Или может?

– Даже не думайте, – наседает Горазд. – Вам нужно написать что-нибудь свое. Что-нибудь значимое. Вы вообще планируете написать в этой жизни что-нибудь значимое?

– Официант, счет, – бросаю я.

– Или вы так и будете…

– Горазд, – отсекаю его я. – Довольно.

– Если бы вы могли написать настоящую книгу, именно настоящую, а не натужную выдумку, написать о самом себе, но так, чтобы это было интересно миллионам, написать, чего уж там, шедевр – вы бы пошли на такое? И если да, – а я уверен, что вы согласитесь – то что вы готовы были бы отдать взамен?

– Где у вас договор на продажу моей души? – усмехаюсь я.

– Это «да»? – абсолютно серьезно спрашивает он.

– Это «я пошел». Это «я устал». Это «зачем я сюда приперся».

– Мы оба понимаем, что вы этого хотите. Да или нет, – требует Горазд.

Пауза. Он смеется. Мефистофель хренов. К нам нерешительно подступает официант.

– Я угощаю, – говорит Горазд. – Не берите в голову.

Я наматываю шарф, как петлю.

– Не забывайте, что молчание – знак согласия, – он поднимается, чтобы попрощаться. – Если вы не нуждаетесь в моих услугах, то вам следует сообщить мне об этом сейчас же.

Я выхожу на свежий воздух, за мной, будто выстрел, хлопает входная дверь.

Глава девятая

Я вот думаю, через сколько меня хватятся. И кто это сделает первым. Уж точно не Лида. Напротив, она обрадуется, что я пропал с радаров. Ей так проще. Надеяться на моего издателя тоже не надо: он в курсе, что я лентяй, и решит, что я залег на дно, лишь бы меня не донимали напоминаниями о дедлайнах. Возможно, поклонники и хейтеры обратят внимание, что меня давно не видно, но, пожалуй, сочтут это за мистификацию или трусость. Да пошли они. С ужасом понимаю, что бить тревогу некому, я имею все основания сгинуть на долгие недели и месяцы. Если повезет, пару лет спустя, когда чиновники расщедрятся на реинкарнацию “Идиллии”, мой разложившийся труп обнаружат строители. Но меня уже будет не узнать.

Н-да, Горазд все рассчитал. В отличие от меня. Но тут – у меня перехватывает дыхание – я вспоминаю, что на сегодняшний вечер договорился о встрече с грандом, тем самым, который пытался нанять меня в качестве писателя-призрака. Точнее, это он договорился со мной. Позвонил вчера ближе к ночи и сообщил, что нам “есть что обсудить”. Наши с ним дела были давно закончены (вернее, так и не начаты), поэтому я слегка удивился и пошел было в отказ, но он настаивал.

– Я настаиваю, – он так и говорил. – Это в ваших интересах.

Своей требовательностью он напомнил мне Горазда, что в нормальных обстоятельствах послужило бы еще одним поводом бросить трубку, но я почему-то согласился. В любом случае, отныне у гранда была роль моей последней надежды. Надежда была так себе, но лучше, чем ничего.

Я пытался предугадать, как он поведет себя, когда я не явлюсь на встречу. Ну, допустим, он попытается дозвониться на мой номер. Я вне зоны действия сети. Он, конечно же, решит, что я его продинамил, но если дело срочное, то, возможно, он предпримет еще одну попытку пару-тройку дней спустя. И снова нарвется на сообщение, что абонент не абонент. Вряд ли после такого он отправится в полицию. Скорее всего, плюнет. Впрочем, тут все зависит от того, в чем, собственно, дело. Мне остается только надеяться, что я нужен ему как воздух. Тогда не исключено, что он будет рыть землю носом и в какой-то момент почует неладное. Но какой ему для этого нужен повод? Чего ему вообще от меня нужно?

Единственное предположение – это как-то связано с нашим проектом. Это не входило в мои планы, но придется посвятить вас в нашу задумку. Итак, первоначально ко мне обратился его помощник Хасан. Хасан был худым, бородатым и ошеломляюще умным. У меня закралось подозрение, что книжки вместо гранда пишет он. Но тогда не было бы смысла обращаться ко мне. Хасан изъяснялся примерно в таком ключе:

– Если вы не сочтете предложение моего нанимателя излишне рисковым, а также в случае, если вы готовы поступиться персональной славой ради читательского блага, то мы рассмотрим вашу кандидатуру на должность, скажем так, творческого заместителя или советника, это как вам будет угодно.

Я не планировал соревноваться с ним в красноречии, поэтому спросил напрямую:

– Почему я?

– А почему нет? – спросил Хасан.

Мы вышагивали вдоль гладкой, как лезвие ножа, реки. Хасан кутался в дорогое пальто.

– У меня не самое выдающееся портфолио.

– Полагаю, что если бы у вас было, как вы изволили выразиться, выдающееся портфолио, то соглашаться на наше предложение для вас не имело бы смысла.

– Получается, вы выбрали лучшего из худших?

– Не прибедняйтесь, – попросил Хасан. – Я читал “Антитезу” и должен признаться, что книга производит впечатление тщательной и продуманной вещи. Такие, знаете ли, писали в классическую эпоху. Проблема в том, что эта эпоха минула, вот и все. Ваш подход к делу нас устраивает…

В общем, меня наняли. Точнее, наняли бы, если бы не Горазд. Когда все пошло наперекосяк, мы с грандом разбежались. На тот момент между нами имелись только устные договоренности и моя подпись о неразглашении конфиденциальной информации. Это о книге, которую мне предстояло написать. Но я о ней так ничего не узнал. Я был даже не в курсе, в каком жанре мне предстоит работать. Знал только рабочее название – “Доносчик”. Поэтому всплытие гранда – событие, мягко говоря, неожиданное.

И тут меня ошпарило. Что если гранд и Горазд заодно? Не представляю, откуда взялась эта версия, но допустить такое легко. Два сапога пара. Первый – наглый, цепкий, жестокий. Второй – хмурый, всемогущий, жесткий. Другое дело, зачем в этой мутной схеме еще одно неопознанное звено? Чтобы дразнить меня ложной надеждой? Что-то не то.