Памяти Н. Г. Чернышевскаго
Пусть мы бѣднѣй, чѣмъ нищіе, и съ дѣтства Нашъ путь тернистъ, и жребій нашъ унылъ, Но есть у насъ великое наслѣдство: Неисчислимый рядъ могилъ. По всей странѣ, отъ Финскаго залива До вѣковыхъ Востока рубежей, Стоятъ кресты и дремлютъ молчаливо, Какъ вереница сторожей. И каждый годъ въ зіяющія нѣдра Сырой земли могильщица-судьба Приноситъ дань настойчиво и щедро, Спускаетъ новые гроба. Надъ русскою великою рѣкою Могила есть. Она еще свѣжа, Но брошена забвенью и покою, И обросла травой ея межа. Къ могилѣ той никто не ходитъ въ гости, Лишь изрѣдка холодныхъ слезъ дождемъ Надъ ней гроза расплачется отъ злости. Туда сложилъ измученныя кости Изгнанникъ, бывшій намъ вождемъ. Онъ насъ училъ… Мы знаемъ всѣ, что значилъ Его примѣръ для пламенныхъ сердецъ. Онъ былъ вождемъ и плѣнъ свой первымъ началъ… Теперь свободенъ, наконецъ… Припоминать удѣлъ его опальный Не стану я. Онъ длился двадцать лѣтъ. Но я хочу надъ бездной погребальной Вамъ повторить его завѣтъ: — «Пусть голосъ мой изъ-за черты загробной, О, юноши, достигнетъ къ вамъ теперь! Не бойтесь жертвъ, не бойтесь мести злобной, Ни пораженій, ни потерь. Я вамъ путей указывать не стану. Вашъ взоръ открытъ. Извѣстны вамъ враги. Пускай судьба даруетъ вамъ охрану, Пусть жизнь сама направитъ вамъ шаги. Вы знаете усилій нашихъ цѣну И нашихъ узъ неумолимый гнетъ. О, юноши, идите къ намъ на смѣну, И новый вѣкъ широкую арену Пускай предъ вами развернетъ! Но пусть огонь отваги нашей прежней, Сжигавшій насъ великой страсти пылъ Въ душѣ у васъ горитъ еще мятежнѣй И бьетъ ключемъ неистощимыхъ силъ! Я вѣрю въ васъ, а вы въ побѣду вѣрьте И старый споръ дерзайте обновить… О юноши, изъ-за порога смерти Я васъ хочу благословить!» Памяти П. Л. Лаврова
О, дочь моя, не плачь, и вы, мои друзья, Нѣмую скорбь свою умѣрьте! Пусть ночь спускается, я не боюсь ея, Я не боюсь холодной смерти. Вы долго были мнѣ, товарищи, семьей, И мнѣ разстаться съ вами больно, Но умереть легко. Итогъ подведенъ мой. Здѣсь на землѣ я жилъ довольно. Ужъ голова моя давно бѣла, какъ снѣгъ. И руки немощно повисли. Но жилъ не даромъ я. Мой долголѣтній вѣкъ Былъ вѣкъ труда, борьбы и мысли. Какъ тридцать краткихъ дней, минуло тридцать лѣтъ, Съ тѣхъ поръ, какъ бросилъ я впервые На крылья вѣщихъ бурь, пророчившихъ разсвѣтъ, Мои слова крылатыя, живыя. Какъ туча острыхъ стрѣлъ, колеблясь и звеня, Они помчались вдаль дорогою поспѣшной, И легъ за ними слѣдъ багроваго огня На небесахъ, во тьмѣ кромѣшной. И пало сѣмя ихъ, и выросло вездѣ, Сквозь камни мостовой, изъ каждой щели узкой, На дремлющемъ лугу, и въ сѣрой бороздѣ Неурожайной нивы русской. И выросли вездѣ геройскія сердца, Великой полныя любовью, Готовыя идти на подвигъ до конца И на алтарь излиться кровью. И выросли изъ нихъ въ родномъ моемъ краю, Какъ изъ стальныхъ зубовъ дракона, Младые воины, готовые въ бою Иль побѣдить, иль пасть безъ стона. Отвага ихъ кипитъ, и множится число, И покрываетъ всѣ потери. Свирѣпому врагу на горе и на зло Готова жизнь открыть имъ двери. Дрожитъ невѣжества чугунный пьедесталъ, И старый идолъ, богъ порока, Шатается и ждетъ, чтобъ день суда насталъ, И этотъ день ужъ недалеко. Прощайте, я усталъ. Разстаться намъ пора. Въ глазахъ туманъ, дышать мнѣ трудно. Ужъ я не доживу до новаго утра, Засну навѣки непробудно. Пускай! Не страшно мнѣ. Я вижу впереди Начало лучшаго восхода. Ему служилъ и я. Нѣмая смерть, иди! Да здравствуетъ любовь, да здравствуетъ свобода!. 1900 г.
Юношѣ
Пока твой свѣтелъ взоръ, и кровь кипитъ ключомъ, И дышитъ грудь легко и смѣло, Не прячь свою мечту, какъ тайну, подъ плащемъ. Спѣши создать изъ мысли дѣло! У мудрецовъ земли совѣта не ищи, Ихъ сердце суетно и сухо. Живи безумствуя, до капли истощи Восторгъ страстей и силу духа. Пройдетъ немного лѣтъ. Весь этотъ міръ чудесъ, Водоворотъ живой и сложный, Покажется тебѣ, какъ театральный лѣсъ, Поддѣлкой грубой и ничтожной. Восторженный угаръ разсѣется, какъ дымъ, И страсть кипѣть не будетъ бурно. Надъ пепломъ юныхъ грезъ, холоднымъ и сѣдымъ, Замкнется грудь твоя, какъ урна… Не говори себѣ: чтобъ первый сдѣлать шагъ, Пускай порывъ мой будетъ мелокъ. Съ завистливой судьбой борись, какъ честный врагъ, Не заключай позорныхъ сдѣлокъ. Судьба, какъ женщина, капризна. Но любви И ласки нѣтъ у ней продажной. Ей нуженъ смѣлый другъ, съ живымъ огнемъ въ крови, Съ душой великой и отважной. Да будетъ путь твой прямъ, и цѣль твоя — одна Стихія вѣчная, свобода. Какъ буря, будь великъ, настойчивъ, какъ волна, И безпощаденъ, какъ природа! Памяти Чехова
Мнѣ снился сонъ, зловѣщій плодъ мечты; Земля была кладбищемъ безпредѣльнымъ, Какъ черный лѣсъ, стояли тамъ кресты, Подавлены безмолвіемъ смертельнымъ. Кончалась ночь. Въ восточной полутьмѣ Рождался свѣтъ болѣзненный и дальній, И предо мной, какъ призракъ на холмѣ, Вздымался крестъ, всѣхъ выше и печальнѣй, Онъ выступалъ загадочно сквозь мракъ, Раскинувъ врозь свои прямыя руки, Но не былъ то могилы мирный знакъ, То казни символъ былъ и муки. Онъ оживалъ и роковой упрекъ Мнѣ посылалъ съ настойчивою властью, И видѣлъ я: на немъ распятъ пророкъ На жертву злому Самовластью. Сочилась кровь изъ-подъ шиповъ вѣнца, Въ глазахъ была смертельная истома. Малѣйшая черта его лица Была давно близка мнѣ и знакома. Онъ голову склонилъ безсильно внизъ, Его спина носить привыкла иго, Онъ былъ распятъ и на крестѣ повисъ, Надъ нимъ была распята книга. И вздрогнулъ онъ, и размокнулъ уста, Чтобъ вымолвить невѣдомое слово. Но вмѣсто словъ съ высокаго креста Раздались звуки кашля злого. Онъ застоналъ и поблѣднѣлъ, какъ трупъ, И на щекахъ, какъ кровь, блеснули пятна, И, наконецъ, съ полуоткрытыхъ губъ Слетѣло: «жажду!» еле внятно… А небеса свѣтлѣли. Въ вышинѣ Туманъ рѣдѣлъ, спускаясь ниже. Заря росла въ восточной сторонѣ И первый лучъ мерцалъ все ближе. Максиму Горькому
Тамъ, гдѣ торгъ ведутъ доходный И Россія и Сибирь, Надъ рѣкою судоходной Поселился богатырь. Не Добрыня то бояринъ, Не заморскій чваный Дюкъ, Не касимовскій татаринъ — То Ильи послѣдній внукъ. Онъ ходилъ золоторотцемъ И удалый вышелъ хватъ, Даже съ Васькой новгородцемъ Онъ крестовый былъ бы братъ. Да его Микула вотчимъ Изъ деревни выжилъ вонъ, И тогда судорабочимъ Угодилъ на Волгу онъ. Съ той поры по волжскимъ плесамъ Онъ гулялъ двѣ сотни лѣтъ, По пескамъ и по утесамъ Онъ вездѣ оставилъ слѣдъ. Щеголялъ въ цвѣтной одеждѣ, Щеголялъ въ морозъ босымъ, Назывался Стенькой прежде. А теперь зовутъ Максимъ. Онъ веселымъ былъ бродягой, Безъ сапогъ и безъ заботъ, — Такъ пускай живетъ съ отвагой, Никому челомъ не бьетъ. Что предъ нимъ любой чиновникъ, Либеральный крохоборъ, Добродѣтельный сановникъ И педантъ, несущій вздоръ? Что предъ нимъ любой алтынникъ, Живодеръ и дерзкій плутъ, Самозванный именинникъ Нашихъ бѣдъ и вѣчныхъ смутъ? И повытчикъ и лабазникъ Одинаковы въ цѣнѣ. Вѣрь, Максимъ, настанетъ праздникъ И на нашей сторонѣ!.. Пусть они разводятъ копоть, Пусть плодятъ вездѣ развратъ, Не удастся все имъ слопать… И по темени отхлопать Постарайся ихъ, мой братъ! Дѣвушка
(Посвящается Е. Б.) Надъ юнымъ, прекраснымъ лицомъ Волосъ темнорусыя пряди Легли заплетеннымъ вѣнцомъ И выбились кольцами сзади. Нарядъ ея бѣденъ и строгъ, Но лучшей не нужно одежды, Ее осѣняетъ Самъ Богъ Златымъ ореоломъ надежды. Краса молодого чела Бѣлѣетъ слоновою костью, И станъ ея прямъ, какъ стрѣла, Но гнется податливой тростью. На розовыхъ свѣжихъ устахъ Загадка серьезности важной, А въ сѣрыхъ веселыхъ глазахъ Задоръ шаловливо-отважный. Какъ радостно смотритъ она Съ плѣнительнымъ, бодрымъ привѣтомъ! Такъ русская смотритъ весна, Апрѣльскимъ залитая свѣтомъ. Какъ чаша живого цвѣтка, Душа ея жаждетъ открыться; Еще ей неясно пока, Какая въ ней сила таится… Но пусть ея разумъ пойметъ, Пусть вѣра ей сердце разбудитъ, Пойдетъ она смѣло впередъ И трудностей мѣрить не будетъ. Съ назойливой сѣтью помѣхъ Она не устанетъ бороться, И мужествомъ купитъ успѣхъ, И цѣли желанной добьется… Въ святилищѣ женскихъ сердецъ Безсильнымъ сомнѣньямъ нѣтъ мѣста. Колеблются мужъ и отецъ, Но вѣруютъ мать и невѣста. И дѣвичья нѣжная грудь Упрямымъ терпѣньемъ богаче, Когда преграждаемый путь Приноситъ сперва неудачи. Учиться?.. Одна, безъ друзей, Начнетъ она бодро работу, Стучась у закрытыхъ дверей На зло вѣковому запрету. Учить?.. Въ деревенской глуши, Въ суровой заброшенной долѣ Великую силу души Убогой пожертвуетъ школѣ. Гдѣ голодъ? Болѣзнь и нужда О помощи просятъ откуда? Придетъ она первой туда, И помощь возникнетъ, какъ чудо. Она поспѣваетъ вездѣ. Ея безпредѣльная жалость Готова убиться въ трудѣ, Не знаетъ, что значитъ усталость. Въ бѣдѣ она выходъ создастъ, Лѣкарство отыщетъ заразѣ, И хлѣба голодному дастъ, И раны омоетъ отъ грязи. Пока ей неясно еще, Какая въ ней сила таится, Но страсть закипитъ горячо, По жиламъ огнемъ заструится. Нахлынетъ любовь, какъ волна, И станетъ ей новой святыней, И женщиной будетъ она, Не мраморной мертвой богиней. И въ жизненной долѣ ея Со скорбью смѣшается радость, Изъ пѣнистыхъ струй бытія Вкуситъ она горечь и сладость. Но бремя измѣнчивыхъ лѣтъ Ее до конца не измучитъ. И бодрости юной расцвѣтъ Сквозь весь пронесетъ она свѣтъ И друга тому же научитъ. Наташѣ
Наташа, юный, нѣжный другъ, Когда со мной стоишь ты рядомъ, Забытый сонъ такъ ясно вдругъ Передъ моимъ всплываетъ взглядомъ. Съ моей двадцатою весной Сыграла шутку воля рока. Пришлось мнѣ бросить край родной И ѣхать вдаль на край востока. Насъ было много. И дружна Была семья младая наша, Но лучше всѣхъ была одна, Она звалась, какъ ты, Наташа. Сіялъ апрѣль. Въ нѣмой дали Дремалъ просторъ зеленой степи, И рядомъ съ ней мы тихо шли, А впереди звенѣли цѣпи. И я сказалъ: — «Въ чужомъ краю Вдвоемъ тоска намъ не опасна, Соединимъ судьбу свою… Скажи, Наташа, ты согласна?..» Она кивнула головой, Ея лицо зардѣлось знойно, А впереди шагалъ конвой И цѣпи въ тактъ звенѣли стройно… Минуло лѣто. Былъ дождливъ Конецъ пути. Она устала. Ее скосилъ жестокій тифъ, Въ четыре дня ея не стало. Ее отнесъ я на покой, Мнѣ сразу стало все постыло, И сердце, полное тоской, Ожесточилось и застыло. Пятнадцать лѣтъ, какъ глыба льда, Оно въ груди моей лежало. Уже я думалъ, навсегда Его нѣмая мука сжала. Но въ немъ опять цвѣтутъ цвѣты, Звенятъ ручьи и льются пѣсни… Моя Наташа, это ты Велѣла вновь ему: «воскресни». Настроенія
Конецъ вѣка
Весна пришла. Прозрачной синевою Сіяетъ сводъ задумчивыхъ небесъ; И на зарѣ надъ спящею Невою Струится паръ, свиваясь, какъ навѣсъ. Все дольше день и сумракъ все короче. До десяти на улицѣ свѣтло. И смутный взоръ безсонной бѣлой ночи Таинственно мерцаетъ сквозь стекло. Весна пришла. Уже пригрѣло солнце Нашъ каждый домъ — сырой кирпичный гробъ, И въ каждое подвальное оконце Забросило лучей блестящій снопъ. И теплый дождь сухіе камни мочитъ И первую приводитъ намъ грозу. И юный громъ такъ радостно грохочетъ, Какъ будто Богъ невидимый хохочетъ Надъ племенемъ, прикованнымъ внизу. Въ иные дни на улицѣ ужъ жарко, На вѣткахъ ивъ пробился узкій листъ. И вѣтерокъ въ глухихъ аллеяхъ парка По вечерамъ такъ сладокъ и душистъ. По вечерамъ повсюду ходятъ пары. Во всѣхъ садахъ теперь влюбленнымъ рай. Природа-мать свои живыя чары Пускаетъ въ ходъ въ веселый мѣсяцъ май. Весь Петербургъ добрѣе и моложе На время сталъ и въ каменномъ плѣну Какъ будто жить просторнѣй. Отчего же Нашъ дряхлый вѣкъ не молодѣетъ тоже, Послѣднюю привѣтствуя весну?.. Пройдетъ еще полгода съ той же скукой, И онъ шагнетъ навѣки за порогъ. И намъ пора предъ близкою разлукой Взглянуть назадъ и подвести итогъ. Зачѣмъ же вдругъ такъ больно, такъ обидно Прямой вопросъ за сердце насъ задѣлъ? Текущее перебирать намъ стыдно И тяжело касаться прошлыхъ дѣлъ. Кто намъ внушилъ, что юны мы и свѣжи? Кто убѣдилъ, что близокъ нашъ чередъ? Года идутъ, но наши силы тѣ же, Мы не растемъ и не идемъ впередъ!.. Мы родились случайно. Вѣкъ нашъ хилый Съ младенчества влачится кое-какъ; Нашъ возрастъ юнъ, но дряхлости унылой На немъ лежитъ неизгладимый знакъ. Нашъ опытъ малъ. Незрѣлы мы, какъ дѣти; Но наша кровь не грѣетъ вялыхъ жилъ. Какъ мертвецы, блуждаемъ мы на свѣтѣ, Какъ призраки, уходимъ въ глубь могилъ. Безличные, безмолвные, тупые, Лишенные желаній и надеждъ, Мы наобумъ блуждаемъ, какъ слѣпые, Игрушкою назойливыхъ невѣждъ. Своихъ друзей смѣшали мы съ врагами. Святой завѣтъ отбросили, какъ хламъ. И топчетъ насъ насиліе ногами И съ наглостью въ лицо смѣется намъ. Грядущій день намъ не сулитъ успѣха, И наша грудь до времени мертва, А на устахъ, какъ призрачное эхо, Еще звучатъ завѣтныя слова… Зачѣмъ они, когда живая вѣра, Когда-то имъ служившая ключемъ, Поругана, какъ праздная химера, Разсѣялась угаснувшимъ лучемъ?.. О Господи! Внезапной гнѣвной бурей Очисти тлѣнъ и плѣсень нашихъ душъ! Спусти на насъ заразы черныхъ фурій, Иль градъ камней на голову обрушь! Пошли на насъ свою любую кару, Но вновь зажги предъ нами идеалъ, Чтобъ мы могли противиться кошмару!.. И Богъ сказалъ: «Я кару вамъ послалъ! Чтобъ потрясти нѣмую косность вашу, Кончая вѣкъ, обрушилъ я ударъ. Я вамъ поднесъ страданій горькихъ чашу, Я голодъ вамъ послалъ въ послѣдній даръ! Вамъ все равно!.. Съ любого перекрестка О помощи взываетъ нищета, Но глухи вы, и сердце ваше жестко, И вѣчно лгутъ лукавыя уста. И чѣмъ еще отъ скорби и порока Избавить васъ?.. И если бъ Я опять Съ Моихъ небесъ послалъ для васъ пророка, Его тотчасъ готовы вы распять. И если бъ Я хоть знаменьемъ небеснымъ Вамъ указалъ дороги правой нить, Готовы вы къ предательствамъ словеснымъ, Чтобъ ложь спасти и чудо извратить!».. О, Господи! Не просимъ мы о чудѣ, — Но если ложь намъ въѣлась въ мозгъ костей, Какъ тонкій прахъ, смѣшай насъ въ общей грудѣ И новый вѣкъ создай хоть для дѣтей. Мы родились въ презрѣньи и неволѣ, Питались мы обидой и стыдомъ, Еще дѣтьми мы лгать учились въ школѣ, И бодрый трудъ намъ вѣчно былъ врагомъ. На лонѣ водъ, не знавшихъ перемѣны, Надъ омутомъ невѣдомыхъ пучинъ, Возникли мы, какъ клочья легкой пѣны, Какъ зыбкій слѣдъ поверхностныхъ морщинъ… Отвѣй насъ прочь, какъ плевелы отъ хлѣба, И безъ слѣда исчезнуть въ безднѣ дай! Весну опять пошли на землю съ неба, И новый вѣкъ хоть для дѣтей создай! 1899 г.
Передъ отъѣздомъ
Отъ рѣчей, всегда безплодныхъ, Полныхъ скуки и раздора, Въ глубину пустынь холодныхъ Убѣгу, друзья, я скоро… Десять лѣтъ я ждалъ упрямо, Все стремился васъ увидѣть, — А теперь скажу вамъ прямо: Я готовъ васъ ненавидѣть. Вы не стали лучше сами, И безсилье ваше — то же, И съ сѣдыми волосами Я остался васъ моложе… Васъ пугаетъ каждый шорохъ: Вамъ ли ждать себѣ побѣды? Вы изводите свой порохъ На гражданскіе обѣды. Ваши чувства перекисли, Души сухи, какъ пергаментъ; Насквозь трезвы ваши мысли, Хоть сажай васъ въ департаментъ. Изо всѣхъ сокровищъ міра Вамъ лишь цензоръ добрый нуженъ, Да дешевая квартира, Да жена, да скромный ужинъ… Жизнь растетъ безъ остановки И шагаетъ безъ дороги; Только вы одни неловки, Только вы коротконоги. За ея огромнымъ ростомъ Какъ угнаться вашимъ шагомъ? Передъ каждымъ вы прохвостом Остаетесь всѣ за флагомъ… И, нося на шеѣ иго, Безъ вины вы виноваты, Что у васъ въ карманѣ — фига Подъ оберткою изъ ваты. 1899 г.
Непримиримый
— «Смирись!» — мнѣ говорятъ старинные враги, — «Строптивый вызовъ твой ужъ никому не нуженъ, И путь твой загражденъ и связаны шаги, И ты давно обезоруженъ!..» — «Смирись!» — мнѣ говорятъ старинные друзья. — — «Нашъ идеалъ померкъ, и наша рать разбита. А мы — послѣдыши, и намъ роптать нельзя, И лучше жить тепло и сыто!.. Погибли храбрые… Миръ праху ихъ въ гробу!.. А ты зачѣмъ такъ безпокоенъ? Уйми свой дерзкій нравъ, не искушай судьбу, Ты отставной, безсильный воинъ!»… А юношей толпа, отчизны лучшій цвѣтъ, Стоитъ и слушаетъ и споръ ее тревожитъ. Кому увѣровать, за кѣмъ идти вослѣдъ, Никто изъ нихъ рѣшить не можетъ. Тернистыя стези уводятъ въ темный лѣсъ, А торныя дороги грязны… Нѣмая пустота предательскихъ небесъ Угрозы сѣетъ и соблазны. — «Смирись!» — въ награду мнѣ сулите вы успѣхъ!.. Пускай же васъ однихъ грязнитъ вашъ поздній опытъ! Мой гнѣвъ непримиримъ. Раздастся громче всѣхъ Мой безпокойный, страстный ропотъ. Мѣняться поздно мнѣ. Мириться не хочу, Рабомъ подъ старость я не стану. Не буду рукъ лизать слѣпому палачу И въ землю кланяться тирану. Воинственной мечтѣ я жизнь свою обрекъ, Но я обѣта не нарушу. Могучей ярости стремительный потокъ Живымъ огнемъ мнѣ влился въ душу. Пускай для подвиговъ дѣйствительность мелка, Пусть нѣтъ арены для геройства, — Меня томитъ еще давнишняя тоска, Всесильный демонъ безпокойства. Изъ вашихъ свѣтлыхъ залъ меня онъ гонитъ вонъ, И не даетъ мнѣ пить изъ вашей чаши пьяной. Въ ушахъ моихъ звучитъ, какъ похоронный звонъ, Вашъ гимнъ назойливый и рьяный. И я бѣгу, спѣшу, не знаю самъ — куда, Скитаюсь смолоду понынѣ Сквозь бурныя моря, большіе города И безконечныя пустыни. Не нужно мѣста мнѣ межъ вами на пиру, Противны ваши мнѣ пороги, Бродягою живу, бродягою умру. Въ степи, на рытвинѣ дороги. 1900 г.
На мотивъ изъ Надсона
Братъ мой, спутникъ по общей тернистой стезѣ, Ободрись и въ житейскомъ бою Не давай пошатнуть налетѣвшей грозѣ Напряженную силу твою! Наша смѣлая юность еще не прошла, Въ нашемъ сердцѣ огонь не угасъ, И надъ нимъ не властна эта душная мгла, Этотъ мракъ, окружающій насъ… Мы росли подъ ненастьемъ. Какъ мечъ боевой, Закалили мы душу въ борьбѣ, И не разъ свою грудь подъ ударъ роковой Подставляли отважно судьбѣ. Но не вѣчно процарствуетъ злобный обманъ, Этотъ гнетъ не всесиленъ, о нѣтъ! Каждый вихря порывъ разгоняетъ туманъ, Приближая желанный разсвѣтъ. Много радостныхъ дней, много свѣтлыхъ минутъ Впереди мы еще проживемъ, До конца доведемъ свой покинутый трудъ, До побѣды борьбу доведемъ. Не клони жъ предъ грозой такъ уныло чела, Чутко жди, чтобъ ударилъ нашъ часъ! Наша смѣлая юность еще не прошла, Въ нашемъ сердцѣ огонь не угасъ. Оставь свои настойчивыя рѣчи
Оставь свои настойчивыя рѣчи О подвигахъ и жертвахъ безъ конца! Я не возьму креста себѣ на плечи, Я не хочу терноваго вѣнца. Не говори: всемірному страданью Великій долгъ несешь ты на себѣ, И жизнь твоя должна явиться данью И выкупомъ безжалостной судьбѣ. Свободенъ я. Ничто меня не свяжетъ, Изъ всякихъ узъ навѣки выросъ я, Твоя рука стези мнѣ не укажетъ: Я самъ себѣ вожатый и судья. Я жить хочу. Въ необозримомъ мірѣ Я жизнь цѣню, какъ лучшій изъ даровъ, И грань ея хочу раздвинуть шире, И сбросить прочь назойливый покровъ. Хочу тепломъ и свѣтомъ я упиться, Изгибы жилъ съ природою сплести, И вглубь земли корнями жадно впиться, — Какъ дубъ растетъ, всю жизнь свою расти. Чтобъ изъ моихъ побѣговъ плодоносныхъ На тайный зовъ сочувственныхъ небесъ, Какъ цѣлый строй друзей побѣдоносныхъ, Вокругъ меня поднялся новый лѣсъ. Чтобъ гнѣвъ грозы, стремительно летящей Надъ шириной безпомощныхъ равнинъ, Изнемогалъ, забившись въ наши чащи, Въ густыхъ сѣтяхъ безчисленныхъ вершинъ. Искра
Въ полночной тяжелой, томительной мглѣ Въ унылой пустынѣ, на черной землѣ, Однажды зажженъ былъ костеръ Изъ вѣтокъ, наломанныхъ въ ближнемъ лѣсу, Еще сохранившихъ ночную росу, Какъ яркій алмазный уборъ. Онъ робко горѣлъ, пробивался съ трудомъ, Подъ пологомъ мрака въ туманѣ сѣдомъ Мерцалъ, словно огненный глазъ, И скоро подъ гнетомъ таинственной тьмы Истаялъ, какъ узникъ подъ сводомъ тюрьмы, Безсильно и грустно погасъ. Но искра осталась въ остывшей золѣ, На влажной, холодной, росистой землѣ, Тоскуя осталась одна, И скоро подъ сѣрымъ пушистымъ плащемъ, Лѣнивымъ, спокойнымъ, бездѣйственнымъ сномъ Надолго заснула она. Ей снилось: Струя золотого огня, Сіяетъ, какъ солнце лазурнаго дня, Живительнымъ грѣетъ тепломъ; И яркій, блестящій, волшебный узоръ Цвѣтистыхъ лучей, ослѣпляющихъ взоръ, Причудливо вьется кругомъ. Ей снилось: Пожаръ безпощадно жестокъ, Губительно льется горящій потокъ Сквозь шумный, испуганный лѣсъ. Вездѣ, какъ знамена на полѣ борьбы, Взвиваются дыма густые столбы, До мрачныхъ безмолвныхъ небесъ… Уже загорѣлся желанный разсвѣтъ, И нѣжный, дрожащій, измѣнчивый свѣтъ, Стыдливый румянецъ утра, Востокъ полосами окрасилъ вездѣ; Но искра дремала, какъ птичка въ гнѣздѣ, Въ золѣ на остаткахъ костра. Но утренній вѣтеръ промчался легко, На западъ съ собой унося далеко Разсѣянный сумракъ ночной; Тогда отъ ночного спокойнаго сна Съ безсильною дрожью проснулась она, Сіяя улыбкой больной. И вспыхнулъ тщедушный, скупой огонекъ, Желтѣя взглянулъ на румяный востокъ, Слабѣя слегка задрожалъ, И вдругъ отвернулся стремительно прочь И вѣтру, на западъ умчавшему ночь, Свой трепетъ послѣдній отдалъ. Отчего же звенитъ такъ тревожно рѣка
Отчего же звенитъ такъ тревожно рѣка И безумно торопится прочь? Отчего такъ спѣшатъ, такъ бѣгутъ облака, Обгоняя бѣгущую ночь? Отчего такъ дрожитъ и колеблется мракъ Въ глубинѣ молчаливыхъ полей? Отчего такъ гудитъ придорожный ивнякъ Въ глубинѣ остролистыхъ вѣтвей? Кто незримый проникъ въ тотъ зеленый тайникъ, Всполошивъ отдыхающихъ птицъ? Отчего ихъ полетъ такъ стремительно дикъ, Отчего ихъ испугъ безъ границъ? Кто стряхнулъ капли слезъ съ этихъ трепетныхъ лозъ, Пробуждая таинственный шумъ, И внезапно отвлекъ задремавшій лѣсокъ Отъ лѣнивыхъ и сладостныхъ думъ? Кто пробился сквозь сѣнь безмятежныхъ вершинъ, Наполняя развѣсистый кровъ Бѣлогрудыхъ березъ и широкихъ осинъ Милліономъ живыхъ голосовъ? Кто промчался въ лугахъ подъ плащемъ темноты, И былинкамъ обвѣялъ главу, И склонилъ до земли полевые цвѣты, И помялъ молодую траву? Кто скользнулъ въ тростникѣ, на высокій камышъ Совершилъ мимолѣтный набѣгъ, И заставилъ скорѣй боязливую мышь У болота покинуть ночлегъ? Кто болоту смутилъ неподвижную грудь, Разостлавъ безпокойную зыбь, И кувшинки лицо вдругъ заставилъ нырнуть И спугнулъ осторожную выпь? Кто семью водяныхъ тамъ застигнулъ врасплохъ, Стерегущихъ невѣдомый кладъ, И догналъ огонекъ, ихъ мелькающій вздохъ, И заставилъ вернуться назадъ? Кто взвился до небесъ, и мелькнулъ, и исчезъ, Незамѣтный, какъ тающій дымъ, И поникъ до земли и зарылся въ пыли, И туманомъ расплылся сѣдымъ? И возсталъ въ тотъ же мигъ, и развѣялъ туманъ, И явился великъ и могучъ? И какъ прежде воздвигъ свой чудовищный станъ До бѣгущихъ безъ устали тучъ? И потрясъ съ торжествомъ исполинскимъ вѣнцомъ На загадочномъ, грозномъ челѣ, И взмахнувъ широко распростертымъ крыломъ, Потерялся въ зіяющей мглѣ! Сонъ лиліи
Качая свой дѣвственный вѣнчикъ Надъ тинистой грудью пруда, Тамъ лилія дремлетъ, какъ птенчикъ Въ объятьяхъ родного гнѣзда. Ей снится, что чудная сила Ее унесла въ высоту И бѣлыя крылья развила Подъ ней широко налету. И трепетъ пронзительно знойный Ей въ самое сердце проникъ, И голосъ плѣнительно стройный Изъ чаши беззвучной возникъ. Въ воздушныхъ пространствахъ безбрежныхъ, Подъ властью волшебнаго сна, На крыльяхъ плыветъ бѣлоснѣжныхъ, Какъ царственный лебедь, она. И сладостью льется печальной Предсмертная пѣсня ея, И страстью трепещетъ прощальной Чарующихъ звуковъ струя. И крылья спускаются вѣя На мутное лоно пруда, И звуки несутся слабѣя И гаснутъ вдали безъ слѣда. И звуки слабѣютъ и стонутъ И гаснутъ въ ночной тишинѣ, И крылья безпомощно тонутъ Въ лѣнивой и вялой волнѣ. Гроза и дубъ
Гроза пролетала надъ чашей лѣсной При громѣ безчисленныхъ трубъ И вдругъ поразила громовой стрѣлой Столѣтній, развѣсистый дубъ. И молча, склоняя вершину свою, Зеленый упалъ великанъ, Какъ воинъ, сраженный въ кровавомъ бою И павшій подъ тяжестью ранъ. Но жизни остатокъ, покинувши стволъ, Упрямо въ корняхъ уцѣлѣлъ И, скрывшись въ холодную землю, нашелъ Защиту отъ вражескихъ стрѣлъ. И скоро, согрѣтъ поцѣлуями дня, Упившись росою небесъ, Побѣгъ, зеленѣя, поднялся изъ пня, Поверженный ратникъ воскресъ. Но отпрыскъ зеленый хирѣлъ и не росъ Остался и тонокъ и слабъ, И гнулся предъ каждою прихотью грозъ, Какъ робкій, трепещущій рабъ. Вѣтеръ полуночи отклики дальніе
Вѣтеръ полуночи отклики дальніе Сонной пустынѣ принесъ, Чьи же то вздохи принесъ онъ печальные, Чьи же то вздохи больные, прощальные, Полные сдержанныхъ слезъ? Пусть бы хоть капли упали холодныя, Стала бы легче печаль. Чьи же то слезы вовѣкъ безысходныя. Чьи же то слезы ночныя, безплодныя, Въ тучахъ уносятся вдаль? Странницы тучи бѣгутъ безпріютныя, Молча бѣгутъ въ вышинѣ. Чьи же то тѣни несутся попутныя, Чьи же то тѣни дрожащія, смутныя, Съ ними бѣгутъ наравнѣ. Странницы волны текутъ неустанныя, Тѣшатся шумной игрой. Чьи же то взоры мелькаютъ туманные, Чьи же то лица неясныя, странныя, Въ волнахъ мелькаютъ порой? Лѣсъ надъ рѣкою наполнился шопотомъ, Гулъ докатился изъ мглы. Кто же въ вершинахъ разсѣялся ропотомъ, Кто тамъ промчался сквозь заросли съ топотомъ, Быстро шурша объ стволы? Блеклые листья толпой безпорядочной Ринулись слѣпо впередъ, Кто ихъ наполнилъ тоской лихорадочной, Кто окрыляетъ погоней загадочной Ихъ торопливый полетъ?.. Ты хочешь знать завѣтной тайны слово
Ты хочешь знать завѣтной тайны слово, И жизни цѣль, и смыслъ ея задачъ, Поднять хоть край туманнаго покрова? Плачь, скорбно плачь, въ тиши безмолвно плачь! Быть можетъ, слезъ источники живые Еще кипятъ на днѣ твоей души; Оставь свои вопросы роковые… Плачь, скорбно плачь, безмолвно плачь въ тиши! Что міръ тебѣ? — огромная темница. Твой сторожъ — страхъ, судьба — слѣпой палачъ. Настанетъ часъ, и жребій твой свершится… Оплачь его, въ тиши одинъ оплачь! Что жизнь твоя? Раздумья мигъ безплодный Межъ двухъ нѣмыхъ зіяющихъ пучинъ; Вокругъ нея клубится мракъ холодный… Свою судьбу оплачь въ тиши одинъ! Но не ищи, не требуй жадно свѣта, Загадку мглы извѣдать не спѣши! Настанетъ часъ, дождешься ты отвѣта… Плачь, скорбно плачь, безмолвно плачь въ тиши!.. Въ былые дни святой мечтѣ я вѣрилъ
Въ былые дни святой мечтѣ я вѣрилъ, Я бросилъ все и сталъ ея жрецомъ, Я бросилъ все и жертвы не измѣрилъ… Какая боль! Я былъ слѣпцомъ! Любилъ ли я? Я трепеталъ любовью, Живымъ огнемъ, какъ свѣточъ, я горѣлъ, Я отдалъ жизнь, я узы залилъ кровью, Я былъ слѣпцомъ, но я прозрѣлъ. Будь проклятъ день, когда я началъ видѣть, И не хотѣлъ покорствовать, какъ рабъ. Тогда я сталъ учиться ненавидѣть, Мой гнѣвъ былъ жгучъ, но я былъ слабъ! Я звалъ къ борьбѣ. Настойчиво и тщетно Я пробуждалъ безпечный сонъ дружинъ, Но голосъ мой носился безотвѣтно. Какая боль! Я былъ одинъ. Мой часъ насталъ. Во тьмѣ предъ вражьимъ станомъ Я долго ждалъ разсѣянную рать… Я началъ бой… Моимъ нѣтъ счета ранамъ, Тогда я началъ презирать. Я все стерпѣлъ и молча вынесъ муки, И не упалъ подъ тяжестью креста; Я крѣпко сжалъ закованныя руки И стиснулъ до крови уста. А время шло. Истерзанный тоскою, Какъ много дней, какъ много долгихъ лѣтъ Я жаждалъ сна, стремился я къ покою, — Покоя не было и нѣтъ! Какъ много дней! Спокойно, равнодушно, Ихъ рядъ ползетъ и тянется, какъ нить… Нѣтъ силъ страдать. Мнѣ тяжело, мнѣ душно, Я цѣпь свою усталъ влачить. Скорѣй, скорѣй! Пусть бездна черной ночи Пожретъ меня и будетъ мнѣ концомъ! Пусть смерть землей мои засыплетъ очи, Чтобъ я навѣки сталъ слѣпцомъ! И я родился въ странѣ счастливой
И я родился въ странѣ счастливой, Въ волшебномъ царствѣ, не знавшемъ грозъ, И я купался въ струѣ игривой Подъ свѣжей сѣнью цвѣтущихъ розъ, Я былъ взлелѣянъ зари отрадой И теплой лаской дневныхъ лучей, Я былъ обвѣянъ живой прохладой Подъ звѣзднымъ взоромъ сѣдыхъ ночей. Но, вспыхнувъ страстью младой, призывной, Я рано бросилъ весны вѣнокъ И свѣтлой грезой живой и дивной, Какъ яркимъ флеромъ, чело облекъ. Я рано бросилъ пріютъ цвѣтущій, Въ тиши укрытый, какъ мирный рай, И весь отдался стезѣ, ведущей Въ завѣтный, тайный, далекій край. Зачѣмъ же свѣта покровъ лучистый Сгустился въ черный, глухой туманъ, Зачѣмъ порывъ мой святой и чистый Погибъ, какъ жалкій, пустой обманъ? Куда пробился мой путь опасный Въ нѣмой пустынѣ подъ гнетомъ мглы? Въ хаосъ ущелій всегда ненастный, На скользкій черепъ сѣдой скалы… Чего достигъ я? Я былъ такъ молодъ И столько вынесъ нѣмыхъ потерь… Зачѣмъ же тайный, безумный голодъ Мнѣ сердце гложетъ, какъ дикій звѣрь? Какое бремя строптиво носитъ, Куда такъ рвется, кипя, спѣша, Чего у Бога такъ тщетно проситъ, Такъ жадно ищетъ моя душа? Зачѣмъ мнѣ снится тотъ край желанный, И жаркій полдень, и кущи розъ? Я вижу трепетъ волны туманный, Какъ блескъ улыбки квозь дымку слезъ. Чей блѣдный призракъ изъ мрака ночи, Какъ милый образъ изъ мрака лѣтъ, Съ нѣмымъ укоромъ глядитъ мнѣ въ очи И будитъ страсти забытый слѣдъ? Чей голосъ тихій, какъ вздохъ неясный, Мнѣ смутно слышенъ въ забытьи сновъ? Зачѣмъ скорбитъ онъ съ тоской напрасной, Зачѣмъ онъ плачетъ безъ слезъ, безъ словъ? Умолкни, призракъ! Ужъ плакать поздно, Утратъ минувшихъ вернуть нельзя! Тяжелый сумракъ зіяетъ грозно, Но вдаль уходитъ моя стезя. Бушуетъ полночь. Шумитъ ненастье, Смертельный холодъ сжимаетъ грудь. Ужъ поздно плакать о прошломъ счастьѣ, Утратъ минувшихъ нельзя вернуть! Не говори: я радости не вѣдалъ
Не говори: «я радости не вѣдалъ, Я былъ чужимъ на жизненномъ пиру, Я былъ одинъ: никто мнѣ счастья не далъ. Безъ друга жилъ и безъ жены умру!»… Въ вечерней мглѣ, скитаясь безпріютно, Не подходи съ завистливой тоской Къ чужимъ домамъ, чтобъ подглядѣть попутно Сквозь щель окна, довольство и покой. Костлявый волкъ, привыкшій рыскать въ полѣ, Въ полночный часъ тихонько проходя Вблизи отъ стадъ, живущихъ въ сытой холѣ, Способенъ ли завидовать ихъ долѣ, Подъ ливнемъ слезъ осенняго дождя?… И слыша лай назойливый и грубый Цѣпного пса, плывущій глухо въ степь, Захочетъ ли всклокоченною шубой Смѣняться съ нимъ и взять въ придачу цѣпь? Онъ крадется, сдержавъ голодный скрежетъ… Но знаетъ онъ и знаютъ всѣ лѣса: — Тамъ подъ замкомъ овцу желѣзо рѣжетъ, И хлещетъ плеть сторожевого пса. Онъ крадется, безмолвной полный злости, Но знаетъ онъ: — въ оврагѣ у ручья Чьи тамъ лежатъ разбросанныя кости, Густая шерсть по вѣтру вьется чья? Пусть спятъ стада. Добычу не оставитъ Сѣдая смерть, безжалостный ловецъ, Задушитъ пса и пастуха затравитъ, Пошлетъ конецъ на волка и овецъ. Когда умолкнетъ день назойливо крикливый
Когда умолкнетъ день назойливо крикливый, И ночь, ведя съ собой толпу эфирныхъ сновъ, Неслышно внизъ сойдетъ и съ лаской молчаливой Разстелетъ надъ землей свой сумрачный покровъ, — Съ волною сумрака въ окно мое влетаетъ Неуловимый гость, безплотный легкій богъ, И надо мной во тьмѣ невидимый витаетъ И трепетнымъ крыломъ съ души моей свѣваетъ Налетъ мучительныхъ томленій и тревогъ. И вдругъ больная грудь поднимется привольно, Какъ будто сбросивъ прочь неуловимый гнетъ, И жгучая тоска уляжется невольно, И злоба страстная смирится и заснетъ. За полночь въ комнатѣ огня не зажигая, Я въ уголъ изъ угла шагаю наугадъ, И у окна стою, разсѣянно мечтая, Вперивъ въ густую тьму глубокій, долгій взглядъ. Чѣмъ грудь моя полна, взволнованная смутно, Какія странныя, несвязныя мечты Толпой причудливой встаютъ ежеминутно Изъ нѣдръ таинственной полночной темноты? У нихъ нѣтъ образовъ, нѣтъ очертаній ясныхъ, Я ощущаю ихъ въ туманѣ смутныхъ грезъ, Какъ отзвукъ голосовъ далекихъ, но прекрасныхъ, Какъ слабый ароматъ давно увядшихъ розъ. Но эти смутныя, расплывчатыя грезы Несутъ желанный миръ и сердцу и уму, И льются мягкія, непрошенныя слезы, Какъ тихая роса, упавшая во тьму. Когда жъ вернется день съ его обычнымъ шумомъ, Какъ часто въ омутѣ житейской суеты Я предаюсь моимъ завѣтнымъ, тайнымъ думамъ, Я вспоминаю ихъ, тѣ смутныя мечты! И вновь подавленный тоскою безысходной, Измученный трудомъ, истерзанный борьбой, Я жадно ночи жду спокойной и свободной, Обвитой сумракомъ, какъ ризой голубой. Геній утѣшенія
(На мотивъ изъ Шелли.) Если стихла въ часъ полночи Шумной жизни суета, Если всѣ закрылись очи И сомкнулись всѣ уста, Если міръ усталый тонетъ Въ непробудномъ крѣпкомъ снѣ И никто, никто не стонетъ И не плачетъ въ тишинѣ, Словно отзвукъ безымянный Заколдованной страны. Вдругъ польется голосъ странный Изъ неясной глубины. Но никто ему не внемлетъ, И, закутавшись во тьму, Вся природа сладко дремлетъ, Недоступная ему: — «Въ тишинѣ ночныхъ томленій Я возникъ изъ влаги слезъ И взволнованныхъ стремленій Въ край волшебныхъ, свѣтлыхъ грезъ. Изъ страдальческаго зова, И сердечной теплоты, Изъ молитвеннаго слова, И пророческой мечты. Я живу въ струѣ эфирной И въ вечерней кроткой мглѣ, И со вздохомъ ночи мирной Пролетаю по землѣ. Въ хороводѣ свѣтлорунномъ Быстролетныхъ облаковъ На лучѣ прозрачномъ, лунномъ Я плыву съ толпою сновъ. Но во тьмѣ глухой, унылой, Пролетая безъ слѣда, Я владѣю чудной силой, Торжествующей всегда. Гдѣ дохну я, тамъ повѣетъ Благодатное тепло, И угрюмый мракъ рѣдѣетъ, Гдѣ взмахнетъ мое крыло. Я взгляну: и тучъ громады Вдругъ растаютъ въ небесахъ, И бѣгутъ ночные гады, Ощутивъ невольный страхъ. Гдѣ пройдетъ моя дорога, Тамъ стихаетъ наконецъ Безпокойная тревога Человѣческихъ сердецъ. Тамъ стихаетъ униженья И вражды нѣмая дрожь, Скорбный ропотъ пораженья И поддѣльной ласки ложь. Тамъ нежданный лучъ привѣта Согрѣваетъ грудь бойца И внезапный проблескъ свѣта Осѣняетъ мудреца. И призывной пѣсни звуки Льются слаще и вольнѣй, Руки жмутъ родныя руки, Льнутъ уста къ устамъ смѣлѣй. Такъ надъ міромъ въ край изъ края Пролегла моя стезя, Я ношусь, ношусь мелькая, Я плыву, плыву скользя. Подавая всѣмъ забвенье, Усыпляя пылъ страстей, Утѣшая на мгновенье Жизни страждущихъ дѣтей». Не вѣрьте безумнымъ напѣвамъ моимъ
Не вѣрьте безумнымъ напѣвамъ моимъ, Не вѣрьте безумнымъ напѣвамъ… Строптиваго сердца твореньямъ больнымъ, Проникнутымъ местью и гнѣвомъ… Звенятъ мои пѣсни, какъ яростный громъ, Исполнены буйной угрозы, А слезы готовы пролиться дождемъ, Незримыя, тайныя слезы. Не слушайте рѣзкихъ и злобныхъ рѣчей, Не слушайте криковъ жестокихъ. Тоска родила ихъ во мракѣ ночей, Безсонныхъ ночей одинокихъ. Страданье мнѣ рѣчи точило, какъ ножъ, Острило слова мнѣ, какъ жала; Смертельной обиды безмолвная дрожь Проклятья, какъ молотъ, ковала. Текутъ они дико, какъ пламя, какъ ядъ, Чужда имъ граница и мѣра, А въ сердцѣ таится невѣдомый кладъ, Живая и теплая вѣра. И пѣсни готовы омыться въ крови, Упиться враждою мятежной, А въ сердцѣ таится святыня любви, Стыдливой, наивной и нѣжной. Я скрылъ ихъ такъ рано, я скрылъ ихъ давно, Съ заботой ревнивой и страстной, Онѣ опустились на самое дно, Въ душевный тайникъ безопасный. Ихъ было такъ трудно спасти отъ потерь, Создать имъ во мракѣ ограду, И трудно открыть ихъ безъ страха теперь Чужому нескромному взгляду. Онѣ мнѣ дороже, чѣмъ пышный вѣнецъ, И жизни и воли дороже, Надъ ними дрожу я, какъ тайный скупецъ, И вѣчно стою насторожѣ. За нихъ я полміра въ обмѣнъ не возьму, Пожертвую счастьемъ загробнымъ; Признаться боюсь я себѣ самому, Что кладомъ владѣю подобнымъ!.. Не вѣрьте жъ безумнымъ напѣвамъ моимъ, Не вѣрьте напѣвамъ безумнымъ, Безмолвныхъ страданій плодамъ роковымъ, Нестройнымъ, и злобнымъ, и шумнымъ! Какъ свѣтлое солнце подъ саваномъ грозъ, Какъ утро въ ненастной одеждѣ, Сокровище юныхъ плѣнительныхъ грезъ Живетъ въ моемъ сердцѣ, какъ прежде. Тучи
(На мотивъ изъ Лермонтова.) Черныя тучи, чреватыя грозами, Буйныхъ ненастій герольды суровые, Громъ вашъ гремитъ роковыми угрозами, Молніи вьются, какъ змѣи багровыя. Что вы скрываете въ нѣдрахъ таинственныхъ, Градъ ли бичующій, дождь ли живительный, Натискъ ли вихрей свирѣпо-воинственныхъ, Силъ ли стихійныхъ порывъ освѣжительный? Вѣтромъ гонимыя, снова ль вы двинетесь Въ даль необъятную, въ даль безпредѣльную, Или на насъ неожиданно ринетесь, Все сокрушая со злобой безцѣльною? Или туманомъ вы воздухъ напоите, Низко опуститесь мглой непрозрачною, И пеленой погребальной накроете Нашу равнину безжизненно-мрачную? Въ горнихъ пустыняхъ вы встали, построены Плотной стѣною, лишенной движенія, Бездны небесной могучіе воины, Ждущіе знака къ началу сраженія… 1900.
Отлетъ
Чей голосъ счастливый, какъ смѣхъ шаловливый, Струится съ небесныхъ высотъ? То ласточекъ стая, на югъ улетая, Прощальный привѣтъ намъ даетъ. Ихъ крылья такъ быстры. Проворнѣй, чѣмъ искры, Мелькаютъ ряды въ вышинѣ, Купаются въ свѣтѣ, безпечнѣй, чѣмъ дѣти, Всѣ вмѣстѣ щебечутъ онѣ: — «Прощайте, Богъ съ вами! Какъ знаете сами, Живите подъ властью зимы! Ужъ близко морозы, ужъ блекнутъ березы… На югъ собираемся мы… Весной у васъ голодъ, а осенью холодъ, Печальные дремлютъ луга. Зимой у васъ горе… Не ждите насъ вскорѣ, — Пока не растаютъ снѣга. Летимъ мы безпечно въ тѣ страны, гдѣ вѣчно Лазурью блестятъ небеса; Тамъ вѣчная нѣга; ни стужи, ни снѣга Не знаютъ поля и лѣса. Въ тѣ ясныя страны не ходятъ туманы; Тамъ рѣки не вѣдаютъ льда. Зима тамъ привѣтнѣй красы вашей лѣтней… Пора улетать намъ туда! Прощайте, довольно! Легко намъ, привольно Взвиваться въ безбрежную высь И взапуски съ тучей, толпою летучей, Впередъ безъ оглядки нестись… Мелькая и рѣя, скорѣй и скорѣе, Умчимся мы весело въ даль, На поиски счастья, покинувъ ненастье, И вашу покинувъ печаль». Новый годъ
Поднимемъ факелы и встрѣтимъ Ночного гостя… Новый годъ, Привѣтъ тебѣ! Иди впередъ! Твою дорогу мы освѣтимъ!.. Налейте вина, Зажгите всѣ свѣчи, И пейте до дна Для радостной встрѣчи! Мы широко открыли двери, Хоть на дворѣ свирѣпъ морозъ… Забыты прошлыя потери; Скажи: какой ты даръ принесъ? Вотъ пѣнится влага, Чтобъ встрѣтить твой даръ. Несешь ли ты благо, Иль новый ударъ? Ты весь сіяешь, свѣжъ и молодъ, Безпечной полонъ красоты… Скажи: прогнать сумѣешь ты Отъ нашихъ селъ костлявый голодъ? Принесъ ли ты съ неба Завѣтную вѣсть?.. Дай алчущимъ хлѣба: Имъ нечего ѣсть! Твой взоръ блеститъ улыбкой мирной И наши радуетъ сердца… Скажи: хаосъ вражды всемірной Сдержать ты сможешь до конца? Безумнымъ не внемли, Свирѣпыхъ уйми! Не то они землю Устелятъ костьми! Твой шагъ такъ легокъ, такъ увѣренъ Скажи: ярмо постылой тьмы Ты облегчить для насъ намѣренъ? Ученья ищемъ жадно мы… Нашъ въ знаньѣ успѣхъ. Да здравствуетъ разумъ! Учи же насъ разомъ, Безъ выбора, всѣхъ!.. Чередъ проходитъ новогодній… Услышь вопросъ послѣдній нашъ! Ты дашь ли намъ вздохнуть свободнѣй, Поднять чело прямѣе дашь? Изъ праха и тлѣна, Отъ злобы и лжи, Изъ тѣснаго плѣна Исходъ укажи! Провозгласимъ же дружно славу Ночному гостю. Новый годъ, Да будетъ славенъ твой приходъ! Нашъ первый тостъ, онъ твой по праву, Налейте вина Подъ шумныя рѣчи И выпьемъ до дна Для радостной встрѣчи! 1899 г.
Какъ жизнь мелка
Какъ жизнь мелка, въ какихъ цѣпяхъ унылыхъ Проходятъ дни! Нашъ плѣнъ такъ рабски грубъ… Куда бѣжать отъ этихъ фразъ постылыхъ, Отъ суеты безжизненной, какъ трупъ? Я вышелъ вонъ изъ городской неволи. Закованной въ желѣзо и гранитъ. Передо мной угрюмо дремлетъ поле И тишину глубокую хранитъ. Безмолвіемъ, какъ саваномъ, повита, Равнина спитъ. Ее узналъ я вдругъ. Здѣсь смерть царитъ, здѣсь наша кровь пролита Здѣсь легъ костьми послѣдній братскій кругъ. Еще трава истоптана повсюду. Вотъ нашъ окопъ, вотъ низкій валъ земли, Здѣсь сотни тѣлъ, наваленныя въ груду, Въ могилу общую легли. Вдали дрожитъ неуловимымъ эхомъ Предсмертный стонъ разстрѣлянныхъ бойцовъ, И кликъ враговъ, ликующій успѣхомъ, Еще звенитъ на полѣ мертвецовъ. Я удержалъ напрасныя проклятья, Но злой вопросъ сорвался самъ собой: — Зачѣмъ же вамъ, поверженные братья, Преемниковъ не послано судьбой? — Такъ жить темно. Въ неволѣ безпросвѣтной Надежды нѣтъ, какъ жадно ни ищи, — Но съ поля вдругъ раздался крикъ отвѣтный: — Не клевещи! Я вновь сказалъ съ укоромъ злой печали: — Не вѣрю я. Намъ жизнь тѣсна, какъ склепъ. — Но мертвецы мнѣ хоромъ отвѣчали: — Молчи, ты слѣпъ! И я сказалъ: Но гдѣ жъ бойцы на смѣну? Пускай идутъ. Я ихъ не вижу тутъ! — Но громкій крикъ всю огласилъ арену: — Они растутъ! И я сказалъ: — Съ воинственнымъ завѣтомъ Какая рать придетъ опять сюда? — И поле вновь мнѣ грянуло отвѣтомъ: — То рать труда! — И я сказалъ: — Опять ли безоружно Она падетъ, врагомъ побѣждена? — Но мертвецы отвѣтили мнѣ дружно: — Она сильна! И я сказалъ: — Въ борьбѣ жестокой, новой Кому судьба побѣду дастъ теперь? — Но съ поля вновь раздался кличъ громовый: — — Молчи и вѣрь! И я сказалъ: — Когда же ждать начала, Когда заря разсѣетъ этотъ мракъ? — Я долго ждалъ, но поле замолчало. Лишь въ небесахъ зарница промерцала, Какъ доброй вѣсти тайный знакъ. Женщины
Ужъ полночь минула. Осеннее небо Назойливымъ брызжетъ дождемъ, А мы терпѣливо на поискѣ хлѣба По улицамъ ходимъ и ждемъ. Будь сыро, будь сухо, будь стужа иль слякоть, Какъ только зажгутъ фонари, Мы ходимъ съ улыбкой, хоть хочется плакать, До утренней ходимъ зари. Колеса грохочутъ, мелькаютъ копыта, Звенитъ мостовая, дрожа, Но сердце людское бездушнѣй гранита, А злоба острѣе ножа. Я жду молчаливо малѣйшаго знака, А ноги давно ужъ болятъ. Прохожимъ въ глаза я гляжу, какъ собака, Чтобъ встрѣтить привѣтливый взглядъ. Копыта мелькаютъ, колеса грохочутъ, Холодная брызгаетъ грязь, Ночные гуляки въ лицо мнѣ хохочутъ И дальше проходятъ смѣясь. Красиво ль глядѣть вамъ на грязныя краски Моихъ нарумяненныхъ щекъ? Ихъ смыли ненастья дождливыя ласки, Какъ слезъ непрерывный потокъ. Пріятно ль вамъ видѣть при встрѣчѣ случайной Лица молодого черты Съ печатью продажи позорной и тайной И съ чернымъ клеймомъ нищеты? Пріятно?.. Такъ знайте: Мой вѣкъ еще молодъ, А опытъ мой горекъ и старъ. Я съ дѣтства терпѣла побои и голодъ И пьяный узнала угаръ. И часто у Бога я смерти просила, И вынесла много обидъ. Зачѣмъ же не цѣнится женская сила, А цѣнится дѣвичій стыдъ?.. Болятъ мои ноги, и въ тѣлѣ истома, Мнѣ хочется плакать и ѣсть. Порой по дорогѣ беретъ меня дрема, Но знаю, нельзя мнѣ присѣсть. Я бъ стала молиться, да стыдно мнѣ Бога, А ночь холодна, холодна. И было бы лучше согрѣться немного, Горячаго выпить вина… Мы ходимъ, мы ищемъ, мы бродимъ, мы рыщемъ, Какъ только зажгутъ фонари. Пускай бы столица намъ стала кладбищемъ, До утренней стала зари. Въ изгнаніи
Отрывки
I. Какая, скука! Боже, Боже!
Какая, скука! Боже, Боже!.. Здѣсь каждый день одно и то же, Все тѣ же люди — тѣсный кругъ, И вѣчный роковой досугъ, Какъ будто гложущій недугъ, Меня съѣдаетъ. Даже стѣны Мнѣ надоѣли. Перемѣны Ни въ чемъ не вижу я вокругъ. Тяжелый плѣнъ. Тоска, тоска… Мнѣ кажется: прошли вѣка, Съ тѣхъ поръ, как мнѣ дала жилище Неизмѣримая тюрьма, Мое полярное кладбище. Уныло тянется зима. Пропало солнце, какъ навѣки. Надъ міромъ мгла виситъ давно. Какъ долго ждать? Темно, темно… Въ броню закованныя рѣки Безмолвно спятъ на льдистомъ днѣ, Бѣлѣетъ тундра въ скорбномъ снѣ. Земля застыла, какъ гробница, И только вьюга буйно злится Надъ шириной нѣмыхъ равнинъ. Морозъ, свирѣпый властелинъ, Ее сковать напрасно хочетъ. Она летаетъ и хохочетъ, Визжитъ и плачетъ. Грозный плачъ… Остерегись, слѣпой палачъ Полярной жизни и природы!. Мятель, шальная дочь свободы, Съ тобой вести готова бой… Собаки воютъ. Долгій вой Несется вдаль. Какіе звуки… То адскій гимнъ полярной муки, Кромѣшный хоръ рабовъ зимы, Молитва силѣ грозной тьмы. Они не смолкнутъ до разсвѣта. Какъ долго ждать тепла и лѣта… Что дѣлать, Боже? Всюду мракъ, Надежды ключъ давно изсякъ, Угасли звѣзды золотыя Въ небесныхъ мертвенныхъ степяхъ. Какъ рядъ преступниковъ въ цѣпяхъ, Влачатся дни мои пустые… Писать ли мнѣ? О чемъ, къ чему? Въ моихъ проклятьяхъ мало цѣли, А звуки жалобъ надоѣли Давно и сердцу, и уму. Начать ли пѣснь на прежній тонъ? Усталъ я пѣть въ нѣмой пустынѣ, И пѣснь моя, раздавшись нынѣ, Польется жалобно, какъ стонъ. Усталъ я пѣть. Въ темницѣ скучной Отъ прежнихъ пѣсенъ я отвыкъ, И голосъ мой сталъ глухъ и дикъ, Какъ этотъ вѣтеръ однозвучный. Угасъ безъ солнца и весны Живой источникъ вдохновеній; Крылатыхъ звуковъ чудный геній Ужъ не слетаетъ съ вышины. Я больше пѣсенъ не пою, Сижу во тьмѣ, скрывая слезы. Хотите слушать рѣчи прозы — Я разскажу вамъ жизнь свою. Итакъ, начну. Идти впередъ Пора лѣнивому разсказу. Хотите знать мой чинъ и родъ: Я жидъ и ссыльный. Я вамъ сразу Сказалъ всю правду парой словъ. Кто хочетъ слушать? Я готовъ Продолжить нить своихъ признаній. Я не стыжусь своихъ отцовъ, Я не боюсь опальныхъ званій… ………………………………………………… Я жидъ. Катись вольнѣй и шире Моя несдержанная рѣчь! Звени, звени, какъ бранный мечъ, Отдайся эхомъ въ сонномъ мірѣ! Зачѣмъ въ пустынѣ я живу? Пустите, прочь нѣмыя узы! Раздайся слово гнѣвной музы! Я это слово воззову На перекресткѣ улицъ шумныхъ, Передъ толпой зѣвакъ безумныхъ. На быстрыхъ крыльяхъ полечу И наше имя прокричу Съ высокихъ крышъ и съ гордыхъ башенъ. Я жидъ, я жидъ! Но мнѣ не страшенъ Невѣждъ крикливый приговоръ, Я презираю вашъ позоръ, И вашу грязь я отрясаю, И вамъ въ лицо ее бросаю, Чтобъ омрачить вашъ наглый взоръ… Иль мало скрыто древней славы Въ изгибахъ нашихъ ветхихъ книгъ? Кто выше памятникъ воздвигъ — Какія страны и державы? Чьихъ смѣлыхъ словъ могучій зовъ Вездѣ гремѣлъ, какъ голосъ Божій. Низвергнувъ въ прахъ чужихъ боговъ Съ высокихъ мраморныхъ подножій? Кто снялъ съ народовъ рабскій стыдъ, Кто облегчилъ земли мученья, Кто людямъ далъ любви ученье? Еврейскій плотникъ… … Томились мы въ плѣну пустыни, Въ ярмѣ безчисленныхъ племенъ, Боролись молча за святыни Недосягаемыхъ временъ. Мы освѣтили нашей вѣрой Сѣдыхъ тумановъ пологъ сѣрый И черный саванъ вѣчной тьмы. Въ кошницу жизни полной мѣрой Свой цѣнный вкладъ вложили мы. Землѣ борцовъ мы много дали И ихъ дадимъ еще не разъ; Еще не разъ помянутъ насъ Неизгладимыя скрижали Свободы, братства и добра; Еще не разъ во мракъ безгласный Мы принесемъ завѣтъ прекрасный, Какъ лучъ надежды и утра… Довольно. Я увлекся вдругъ. Зачѣмъ будить воспоминанья Минувшихъ дѣлъ, былыхъ заслугъ, Зачѣмъ тревожить прахъ преданья, Давно почившаго во мглѣ, И разрывать въ сырой землѣ Нѣмыя кости предковъ смѣлыхъ, И поднимать ихъ ветхій щитъ, Грозу доспѣховъ заржавѣлыхъ? Пусть мертвый въ гробѣ мирно спитъ. Я чуждъ пріязни дѣдовъ узкой — Пусть я еврей, я также русскій, Святой Руси я вѣрный сынъ, Отчизны честный гражданинъ. Въ моей груди какимъ-то дивомъ Смѣшались звуки двухъ именъ, Сплелись завѣты двухъ племенъ, И грудь моя дрожитъ отзывомъ При словѣ: родина. Мечты Мнѣ возвращаютъ всѣ черты Животрепещущей картины Родныхъ полей. Моя любовь Такъ ясно, ясно видитъ вновь Необозримыя равнины, Лѣса, и нивы, и луга, Родного моря берега, И буйныхъ волнъ веселый ропотъ, Заботы мирныхъ деревень, И людныхъ селъ торговый день, И городовъ веселый топотъ, Мощеныхъ улицъ вѣчный шумъ… Страна моя, страна родная, Тебя увижу ль я опять? Откликнись мнѣ, отчизна-мать! Твоя граница дорогая Такъ далеко. Мой скорбный взоръ Невольно ищетъ грань заката. Тамъ все, что было сердцу свято, Что я оставилъ съ давнихъ поръ… Но вижу я въ дали туманной Лишь очертанья бѣлыхъ горъ, Покрытыхъ дымкой свѣтлотканной. Молчитъ твой голосъ. Нужды нѣтъ. Твое молчанье есть отвѣтъ И говоритъ душѣ такъ ясно. Я знаю, да: и ты несчастна, И ты покорна душной тьмѣ, И ты подвластна ночи черной, И ты измучилась въ ярмѣ Неволи рабской и позорной. О, Боже мой, какъ горячо Къ тебѣ стремится вздохъ мой каждый, Какой настойчивою жаждой Тебя увидѣть разъ еще Я весь горю. Съ какою мукой Надъ долголѣтнею разлукой Я плачу, лью не слезы — кровь. Кто скажетъ мнѣ, смогу ли вновь Въ твои предѣлы возвратиться? Кого просить, кому молиться? Но если можно мнѣ теперь Повѣрить сладостной надеждѣ, Даю обѣтъ, и — ты повѣрь: Клянусь служить тебѣ, какъ прежде, Клянусь дышать и жить тобой, И каждый сердца трепетъ жаркій, И каждый мысли проблескъ яркій Отдать тебѣ, тебѣ одной!.. Опять увлекся. Грудь моя Еще дрожитъ отъ жгучей страсти Умолкшихъ словъ. Огню ея Давать не нужно лишней власти. Пора продолжить мой разсказъ. Я вамъ сказалъ безъ лишнихъ фразъ, Что ссыльный я, опальный странникъ, Въ глуши заброшенный изгнанникъ, Что я нѣмые дни влачу Въ странѣ, гдѣ вьюги воютъ дико, И самъ отъ сдержаннаго крика Я задыхаюсь — и молчу. Я вынесъ много. Въ эти годы На грудь мою легли невзгоды Земною тягой. И едва Она снесла тупое бремя. Да, наше горестное племя, Опальный, плѣнный, скорбный кругъ Не пріобрѣлъ себѣ заслугъ Помимо мукъ, и грозной славой Не осѣненъ въ борьбѣ кровавой. Свинцовый крестъ тяжелыхъ бѣдъ Достался намъ. Нашъ жребій страшенъ. Вѣнцомъ ликующихъ побѣдъ Нашъ ратный геній не украшенъ. Безсильный мечъ его разбитъ, И взоръ поникъ его суровый, И на челѣ его лежитъ Вѣнецъ иной, вѣнецъ терновый… Но не борьбы кипучій пылъ, Не свѣтлой истины ученье, Не роковое напряженье, Безумный взрывъ послѣднихъ силъ, Не шумъ тревогъ, не доблесть дѣлъ, Нѣтъ, наше скорбное служенье Намъ отвело иной удѣлъ — Страданій горькое терпѣнье, Нѣмую пытку безъ конца, Невыносимую отраву. И эта скорбь замѣнитъ славу Побѣдоноснаго вѣнца. ………………………………………… II. Хотите знать, чѣмъ я живу
Хотите знать, чѣмъ я живу Въ пустынѣ мрачной и безлюдной Подъ игомъ смерти непробудной, Мою обвѣявшей главу? Чѣмъ я дышу во мглѣ унылой Подъ пеленой морозныхъ чаръ, Какой невѣдомою силой Я сохраняю тайный жаръ Въ моей груди окостенѣлой, Подъ гнетомъ стужи роковой Какъ охраняю разумъ свой Въ объятьяхъ муки отупѣлой, Въ оковахъ скуки закоснѣлой, Среди томительныхъ ночей, Лишенныхъ ласковыхъ лучей Дневного свѣта и свободы, Что помогаетъ мнѣ брести Сквозь эти бѣдственные годы И бремя вѣчное нести, Встрѣчая ярость непогоды? Что возмѣщаетъ мнѣ тепло И служитъ пищей и одеждой И осѣняетъ мнѣ чело, Давно забытое надеждой? Въ моемъ умѣ блеститъ лучомъ, Въ моей душѣ горитъ, какъ пламя, И бьетъ живительнымъ ключемъ, И замѣняетъ мечъ и знамя? Я тайну вамъ открыть готовъ, Я не боюсь чужого взора, Проклятье — вотъ моя опора, Моя стихія, хлѣбъ и кровъ! Въ оградѣ мертвенныхъ снѣговъ Еще я живъ. Живу я гнѣвомъ. Мой грозный гнѣвъ могучъ, великъ И онъ сливаетъ громкій крикъ Съ ожесточеннымъ вьюги ревомъ. Во мглѣ холодной и сѣдой, Подъ игомъ стужи молчаливой, Дышу озлобленной враждой, Непримиримой и строптивой. Въ оковахъ тьмы непобѣдимъ, На зло мороза мертвой власти, Сгораю жаромъ тайной страсти, Сгораю пламенемъ живымъ. Изъ безысходныхъ тяжкихъ мукъ Себѣ въ тиши сковалъ я стрѣлы. Моя душа есть крѣпкій лукъ, И каждый звукъ, возникшій вдругъ, Она бросаетъ за предѣлы Холодныхъ, сумрачныхъ пустынь. Кто слышитъ ихъ изъ-за ограды Непроницаемыхъ твердынь, Изъ-за таинственной громады? Высокихъ льдовъ и черныхъ скалъ? Увы, не знаю!.. Я искалъ На голосъ мой отвѣта тщетно, Я чуткимъ ухомъ приникалъ Къ холоднымъ льдинамъ. Безотвѣтно Молчатъ синѣющіе льды. Да будетъ такъ. Мнѣ нѣтъ нужды! Пусть эти мрачныя границы Моей безвыходной гробницы Преклонятъ ухо въ тишинѣ, Пусть эти мертвыя равнины, Вовѣкъ нетающія льдины И скалъ зубчатыя вершины Тамъ въ недоступной вышинѣ, Густой туманъ, вдали застывшій, И океанъ, давно почившій Въ недостижимой глубинѣ, И рѣки, спящія на днѣ, Лѣса и камни, мхи сѣдые, Сугробы снѣга вѣковые, Холмы и тундры роковыя, И нѣдра твердыя земныя, Преклонятъ слухъ, внимая мнѣ!.. Довольно вьюгамъ шумно спорить, Между собой вести раздоръ. Я прекращу тотъ буйный споръ, Ихъ стоголосый, громкій хоръ Моимъ проклятьямъ будетъ вторить! Довольно вѣтрамъ безъ заботъ Летать во тьмѣ, развѣявъ крылья. Мой крикъ взовьется безъ усилья, И вдругъ догонитъ ихъ полетъ, И покоритъ ихъ рой летучій И прикуетъ къ своимъ стопамъ, И за испуганною тучей Помчится вслѣдъ, какъ вихрь могучій, По неизвѣданнымъ тропамъ. И надъ землей носиться будетъ, Разрушитъ смерти черный тронъ, Холодный мракъ пустынь разбудитъ, И оживитъ безгласный сонъ. И полетитъ за облака И тамъ помчится, какъ комета, Пока дойдетъ его тоска Къ престолу зиждущаго свѣта… Vae victis
(Пѣсня іудейскихъ плѣнниковъ.) Давно ужъ мы пали къ ногамъ палачей, Въ молчаньѣ застывъ отупѣломъ, И злобные взмахи тяжелыхъ бичей Пріемлемъ израненнымъ тѣломъ. Давно мы глотаемъ пронзительный прахъ И ѣдкія рабскія слезы, И точитъ намъ душу мучительный страхъ При кликахъ враждебной угрозы… Кто можетъ предъ сонмомъ жестокихъ владыкъ, Одинъ изъ дружины разбитой, Воззвать, какъ отвѣтъ, нашъ воинственный кликъ, Измѣнчивымъ міромъ забытый? Кто можетъ возвысить свой голосъ за всѣхъ, Подавленныхъ гнетомъ неволи, И наглаго Рима ликующій смѣхъ Нарушить хоть воплями боли?.. И вызвать изъ мрака холодныхъ могилъ Дыханье пророческой вѣсти, Ужасную память погубленныхъ силъ, Багровое зарево мести? Будь проклятъ той битвы послѣдній позоръ, Когда непріятель надменный Сломилъ нашей рати кровавый отпоръ На полѣ борьбы дерзновенной!.. Не сила низвергла нашъ бранный оплотъ Упорной отчаянной схваткой, Жестокаго спора невѣрный исходъ Измѣна рѣшила украдкой… На полѣ остались ряды мертвецовъ, Тамъ трупы спокойно лежали; Но блѣдныя массы послѣднихъ бойцовъ, Объятыя страхомъ, бѣжали. Мы помнимъ зловѣщій страдальческій мигъ, Когда, довершая побѣду, Свирѣпый противникъ бѣгущихъ настигъ, Какъ звѣря по свѣжему слѣду. Мы помнимъ свой ужасъ и яростный стыдъ, И скорби змѣиное жало, И злобную горечь жестокихъ обидъ, Позорнаго плѣна начало. О, гдѣ же Твой, Господи, праведный гнѣвъ, И гдѣ Твоя грозная кара? Ты слышалъ ли вопли поруганныхъ дѣвъ, Ты видѣлъ ли пламя пожара? Земля обратилась въ разнузданный адъ Подъ демоновъ гнусной державой; Ихъ лютая злоба насъ душитъ, какъ ядъ, И льется рѣкою кровавой. Довольно! Не медли! Обрушь свой ударъ Раскатомъ грозы всемогущей! Ихъ гордую славу развѣй, какъ угаръ, Разбей произволъ вопіющій! Дыханье ихъ сдѣлай палящей чумой, И дерзкую смѣлость боязнью, И солнце затми имъ нерадостной тьмой, И сдѣлай имъ землю подземной тюрьмой, Всю жизнь нестерпимою казнью!.. Въ тюрьмѣ
Мое окно у потолка
I. Мое окно у потолка Рѣшеткой частою темнѣло. Моя рука едва умѣла На мигъ коснуться уголка Свинцовой рамы. Только взгляды Туда рвались. Но у окна Вздымалась плотная стѣна Непроницаемой ограды. Холодный, мертвенный гранитъ… Небесный сводъ былъ весь закрытъ Оградой камня роковою, Лишь въ недоступной вышинѣ Одинъ клочекъ, доступный мнѣ, Сіялъ далекой синевою. Но лучезарный лѣтній день Не могъ забросить въ эту тѣнь Свой свѣтлый взоръ. Не смѣло солнце Въ мое печальное оконце Хоть заглянуть на краткій мигъ. Ко мнѣ ни разу не достигъ Изъ-за безжизненной ограды Привѣтъ сіяющей отрады. Лишь на зарѣ въ началѣ дня На склонъ гранитнаго гребня, Гдѣ заржавѣлая броня Одѣла камень непріютный, Какъ будто падалъ лучъ минутный И отблескъ слабый, отблескъ смутный, На ней игралъ. Но для меня И этотъ свѣтъ больной, заемный Въ моей тюрьмѣ подземной, темной Сіялъ, какъ яркій лучъ огня, Отраденъ былъ, какъ вѣсть свободы. А по ночамъ, когда на своды Ложился мракъ, — одна звѣзда Мерцала робко иногда Надъ той оградой заповѣдной. И взоръ ея унылый, блѣдный Въ мое заглядывалъ окно, И въ казематъ скользнувъ убогій, Какъ будто спрашивалъ съ тревогой, Страшась тюремной тайны строгой, Что, живъ ли плѣнникъ, иль давно Ужъ сталъ добычей смерти скрытной, Погибъ въ темницѣ, беззащитный?.. А я, прильнувъ къ стѣнѣ гранитной, Стоялъ безмолвно тамъ внизу, И за ревнивою рѣшеткой Искалъ тотъ взглядъ пугливо кроткій. По временамъ, на мигъ короткій, Казалось мнѣ, что я слезу Въ его мерцаньѣ вдругъ замѣтилъ. Онъ опускался съ вышины И мнѣ сіялъ такъ влажно свѣтелъ Изъ-за безжизненной стѣны… Какъ описать ярмо тоски Неумолимой, одинокой? Нѣмые, страшные тиски!.. До гробовой моей доски Я сохраню ихъ слѣдъ глубокій Въ изгибахъ сердца. Тамъ въ груди Онъ будетъ жить незримо, тайно. И если время впереди На мигъ мнѣ радость дастъ случайно, Онъ омрачитъ тотъ сладкій мигъ Своей невѣдомой отравой. Но какъ раскрыть нѣмой тайникъ И старой раны слѣдъ кровавый Тамъ показать чужимъ очамъ? Къ какимъ прибѣгнуть мнѣ рѣчамъ, Чтобъ предъ мучительнымъ разсказомъ Могли смутиться вы, дрожа, Какъ мой мутится робкій разумъ, Припоминая?.. Если бъ разомъ Я могъ, какъ лезвеемъ ножа, Разрѣзать грудь мою предъ вами И черепъ размягчить, какъ воскъ, И снять покровъ его упрямый, И обнажить безмолвный мозгъ, — Быть можетъ, вы сумѣли бъ сами Въ его извилинахъ прочесть Неизрекаемую вѣсть. Вглядѣвшись въ тайные изгибы Живого сердца, вы могли бы Неизгладимый видѣть знакъ Тѣхъ долгихъ мукъ нѣмыхъ, ужасныхъ. И разорвать холодный мракъ Моей неволи лѣтъ безгласныхъ. Онѣ имѣли свой языкъ, Но онъ утраченъ въ эти годы, А помню я: мой грозный кликъ Гремѣлъ, какъ громъ, и бился въ своды. Мой дикій гнѣвъ пылалъ и жегъ Неукротимо и свирѣпо, Расплавить камни рвался слѣпо, Хотѣлъ прожечь оковы склепа И плѣнъ разрушить, и не могъ. II. Я помню: пять ночей подъ рядъ Я не заснулъ ни на мгновенье, Мой напряженный дикій взглядъ, Еще не зная утомленья, Бродилъ кругомъ, еще горѣлъ, Но ужъ не видѣлъ стѣнъ постылыхъ, А я бродить ужъ былъ не въ силахъ, На жесткомъ ложѣ я сидѣлъ. Застылъ мой казематъ суровый, Въ его углахъ царила мгла, И только лампа со стола Бросала отблескъ свой багровый На закоптѣлый потолокъ. Мелькалъ печальный огонекъ… То былъ ли бредъ тупой и мрачный, Или дремота на яву? Я ощущалъ, что я плыву Въ какой-то безднѣ непрозрачной, Гдѣ вьется клубомъ черный смрадъ, Гдѣ лучъ огня дрожитъ и тонетъ, И бездна та живетъ и стонетъ, Неудержимо, словно адъ, Переполняясь голосами. Но подъ нѣмыми небесами Изъ неподвижнаго свинца Тѣ вопли льются безъ конца, Не находя себѣ пощады Предъ местью грознаго Творца. То были стѣны. Безъ отрады, Уставъ подъ бременемъ ярма, Онѣ стонали. Вся тюрьма Была полна тѣмъ воплемъ горькимъ. Со всѣхъ сторонъ рождался стонъ И неумолчно рвался вонъ, На зло тюремнымъ стражамъ зоркимъ Ужасный звукъ, казалось, росъ, Повсюду эхо пробуждая, Глухіе вздохи плѣнныхъ слезъ, Неясный шопотъ, невнятный ропотъ, И крики бѣшеныхъ угрозъ Неслись вокругъ, дрожа, рыдая, Звеня призывами вражды. То были скорбные слѣды Былыхъ временъ полузабытыхъ, Слѣды страданій здѣсь сокрытыхъ Подъ сѣрымъ прахомъ двухъ вѣковъ, Хрипѣнье смерти, слабый зовъ, Въ тиши умолкшій безъ отвѣта, И плачъ, невѣдомый для свѣта, И звонъ замковъ, и лязгъ оковъ. Они неслись со всѣхъ концовъ, Росли, гремѣли, трепетали, Какъ будто сотни мертвецовъ Для новой муки здѣсь возстали… Тяжелый бредъ тупыхъ часовъ, Умолкли звуки скорбной муки, А я сидѣлъ, скрестивши руки, На жесткомъ ложѣ у стола, Съ безумной яростью во взглядѣ Мнѣ чудилось, что будто сзади Выходитъ недругъ изъ угла. Я видѣть могъ его, не глядя, Не обернувъ къ нему лица. Онъ былъ противенъ безъ конца, Мохнатъ, какъ звѣрь. Кривые ногти Загнулись внизъ, острѣй, чѣмъ когти. Изъ красной пасти два клыка Торчали врозь, какъ два штыка. И взоръ свѣтился, какъ у волка. Но я узналъ тотъ хищный взоръ, То былъ проклятый прокуроръ Въ личинѣ бѣса. Втихомолку Онъ подвигался по стѣнѣ, Стремясь приблизиться ко мнѣ… Сдержавъ дыханье, въ тишинѣ Я ждалъ его съ растущимъ гнѣвомъ, И вдругъ отчаяннымъ прыжкомъ Къ нему бросался напроломъ Съ неудержимымъ, дикимъ ревомъ. Но онъ стерегъ изъ-за спины Мое малѣйшее движенье, И пропадалъ въ одно мгновенье, Мелькнувъ неясной бѣлой тѣнью, Скрывался вглубь нѣмой стѣны. И появлялся неотвязный Въ другомъ углу и ползъ дразня, И вновь преслѣдовалъ меня Своей личиной безобразной; То подходилъ, то уходилъ, И продолжалъ одно и то же Вплоть до утра. А я безъ силъ Сидѣлъ и ждалъ на жесткомъ ложѣ, Пока являлся первый свѣтъ Изъ-за рѣшетки заржавѣлой И прогонялъ ужасный бредъ, Давая отдыхъ отупѣлый. ……………………………………………………… Нѣтъ, я не плакалъ здѣсь
Нѣтъ, я не плакалъ здѣсь!.. Сухи мои глаза, Какъ степь безводная подъ солнца вѣчнымъ жаромъ, Какъ будто никогда роса души, слеза, Не облегчала ихъ своимъ цѣлебнымъ даромъ. Я много пережилъ убійственныхъ часовъ, Не разъ подавленный тоскою безысходной, Я тупо застывалъ безъ мыслей и безъ словъ, Подобно статуѣ, недвижимо холодной. На смѣну тѣмъ часамъ являлись иногда Минуты дикаго, слѣпого озлобленья. Какъ звѣрь подстрѣленный, метался я тогда Межъ этихъ мертвыхъ стѣнъ въ безсильномъ изступленьѣ, И съ пѣною у рта бѣснуясь посылалъ Невидимымъ врагамъ безсвязныя угрозы, И вопли хриплые съ проклятьями мѣшалъ, Зато я схоронилъ въ груди глубоко слезы. Но съ ропотомъ онѣ упали въ глубину И, оставаясь тамъ, изсякнуть не хотѣли, И, медленно скопясь въ строптивую волну, Искали выхода и тяжело кипѣли. Не находя его, онѣ давили грудь И зноемъ собственнымъ все больше согрѣвались, Пока прожгли себѣ другой, ужасный путь, До сердца путь прожгли и внутрь его ворвались. Тогда, не выдержавъ, отверзлась грудь моя, Но не слезамъ уже она исходъ открыла: Изъ сердца хлынула кровавая струя И ложе жесткое обильно обагрила. Какъ больно! На уста невольно рвется крикъ, Несутся взрывами глухого кашля звуки, Когда начнется онъ, мнѣ кажется въ тотъ мигъ, Что сердце сжали мнѣ костлявой смерти руки. Вы, посѣщавшіе ужъ столько разъ меня, Святые призраки погибшихъ безъ привѣта, Бойцовъ, исполненныхъ отваги и огня, Жрецовъ хранителей божественнаго свѣта, Слетайтесь и теперь! Я жду васъ ужъ давно, Спѣшите всѣ сюда поближе къ изголовью; Ни разу слезъ моихъ не видѣло оно, Зато залито жаркой кровью. Такъ пусть же эта кровь, скрѣпляя нашъ союзъ Вамъ скажетъ лучше словъ, что на краю могилы Я не склонилъ чела подъ игомъ скорбныхъ узъ И несъ свой тяжкій крестъ, пока хватало силы. Что твердый до конца я встрѣчу смерть свою, Какъ истинный боецъ, безтрепетно спокоенъ, Что въ вашу гордую, геройскую семью Войти собратомъ я достоинъ!.. Передъ разсвѣтомъ
Отрывки изъ дневника
I. Какъ въ небесахъ еще темно
Какъ въ небесахъ еще темно. Напрасно я гляжу въ окно. Я спать не могъ. Я жду давно, Чтобъ первый свѣтъ блеснулъ; А всѣ спокойно спятъ кругомъ. Шестиэтажный шумный домъ Дневнымъ измучился трудомъ И замертво уснулъ. Усталый городъ тоже тихъ, Теперь на улицахъ пустыхъ Царитъ нѣмая мгла. Лишь въ ожиданіи зари Полуслѣпые фонари Коптятъ изъ-подъ стекла. Порой карета прогремитъ, Изъ-подъ колесъ, изъ-подъ копытъ Раздастся быстрый стукъ, Да долетитъ издалека Неугомоннаго свистка Протяжный, рѣзкій звукъ. Вотъ мышь скребется въ уголкѣ, Вотъ заскрипѣло въ потолкѣ, Надъ самой головой. Какъ я усталъ, не зная сна, Ходить отъ двери до окна, Какъ будто часовой. Вѣдь я писалъ весь день съ утра, Изъ рукъ не выпустилъ пера Ни на единый мигъ. Пока на землю ночь сошла, Сидѣлъ согнувшись у стола Надъ кипой счетныхъ книгъ. Все цифры, цифры! Вѣчный счетъ Въ нѣмомъ умѣ моемъ живетъ, Какъ неотвязный бредъ. Когда настанетъ отдыхъ мой, Я ухожу къ себѣ домой, Но счетныхъ знаковъ черный строй Идетъ за мной вослѣдъ. Я ихъ читаю на стѣнѣ, Я ночью вижу ихъ во снѣ, Но я заснуть не могъ. Не счетныхъ книгъ нѣмымъ листамъ, Моимъ надеждамъ и мечтамъ Я подвожу итогъ. Такъ вотъ что мнѣ дала судьба, — Однообразный трудъ раба За ежедневный хлѣбъ, — Тяжелый, многолѣтній плѣнъ Среди холодныхъ мрачныхъ стѣнъ, Безжизненныхъ, какъ склепъ. А я мечталъ не такъ прожить, Я думалъ землю покорить… Ахъ, Боже мой, кому открыть Гнетущую печаль? Ни у кого на мой разсказъ Слезы не вырвется изъ глазъ, Никто не скажетъ мнѣ хоть разъ Святое слово: «Жаль». Проживъ расцвѣтъ своей весны, Я не нашелъ себѣ жены, А друга… друга нѣтъ. Въ толпѣ безчисленной людской Съ своей унылою тоской Брожу, какъ съ тайной роковой, Ужъ много горькихъ лѣтъ. И я имѣлъ въ былые дни Друзей и братьевъ… Гдѣ они?.. Давно нашъ братскій кругъ, Какъ блеклыхъ листьевъ хороводъ Подъ дуновеньемъ непогодъ, Разсѣялся вокругъ. Иныхъ ужъ нѣтъ. Они сошли Въ утробу матери земли. Ихъ взоръ навѣкъ угасъ, Оледенѣли ихъ сердца, Но дострадали до конца. Они счастливѣй насъ… ………………………………………… ………………………………………… II. Пѣсня
Минула молодость моя, Какъ мимолетная струя, Промчалась безъ слѣда, Какъ тонкій паръ росистыхъ слезъ, Какъ ароматъ увядшихъ розъ, Какъ смутный взоръ забытыхъ грезъ, Исчезла навсегда. Остылъ мой жаръ, мой жаръ остылъ, И нѣтъ въ груди кипучихъ силъ, Надеждъ безпечныхъ нѣтъ. Давно забывъ младой порывъ, Я сталъ угрюмъ и молчаливъ. Мой взоръ унылъ, мой умъ лѣнивъ, Увялъ мой юный цвѣтъ. Я былъ великій властелинъ, Я былъ могучій исполинъ, Я витязь былъ и вождь дружинъ, Невѣдомый еще; Себѣ я подвиговъ искалъ, Я могъ бы сдвинуть груды скалъ И удержать сѣдой обвалъ, Подставивъ вдругъ плечо. Я увѣнчалъ себя вѣнкомъ, Я шелъ съ пылающимъ челомъ На доблестный призывъ. Съ поднятой гордо головой Спѣшилъ начать отважный бой. Зачѣмъ же я оставилъ строй, Меча не обнаживъ? Не знаю самъ, когда и какъ Вокругъ меня сгустился мракъ. И вѣтеръ налеталъ, какъ врагъ, И не давалъ вздохнуть. Я не нашелъ друзей вблизи И уклонился со стези На путь, протоптанный въ грязи, На общій торный путь. Не знаю самъ, какъ я ослабъ, Въ моей груди проснулся рабъ. Я сбросилъ свой вѣнокъ. И лобъ подставилъ подъ клеймо, Потомъ надѣлъ себѣ ярмо За нищенскій кусокъ. Я много разъ на полпути Хотѣлъ свернуть — мечталъ найти, Уже забытую почти, Дороги прежней нить. Хотѣлъ пуститься наугадъ, На зло судьбѣ вернуть назадъ, Тяжелыхъ лѣтъ унылый рядъ И жребій измѣнить. Но я свернуть уже не могъ, Бродя во тьмѣ, я изнемогъ, И падалъ много разъ. Я спотыкался и вставалъ, Я свой утратилъ идеалъ, Потомъ я бодрость потерялъ И до конца погрязъ. Минула молодость моя. Она промчалась, какъ струя, И канула на дно. Какъ рябь, мелькнувшая слегка, Какъ легкій трепетъ вѣтерка, Какъ краски крыльевъ мотылька, Растаяла давно. III. Любовь
Есть много грезъ и страстныхъ думъ Отъ нихъ глядитъ яснѣе умъ, Живѣе льется кровь. Онѣ велѣньемъ тайныхъ чаръ Вливаютъ въ сердце сладкій жаръ, Но слаще ихъ любовь. Когда созрѣютъ соки силъ И въ тайникахъ упругихъ жилъ Проснется первый юный пылъ, Тревожа крѣпкій сонъ, Тогда душа огнемъ полна. Его кипучая волна, Какъ хмѣль шипучаго вина, Изъ сердца рвется вонъ. Кого обжегъ огонь святой, Кто въ этой чашѣ золотой Смочилъ свои уста, — Тому подъ солнцемъ равныхъ нѣтъ, Онъ будто вновь рожденъ на свѣтъ, Предъ нимъ открылся жизни цвѣтъ Прекрасный, какъ мечта. Ему вездѣ волшебный край, Ему земля роскошный рай, Зеленый, пышный садъ. Ему привѣтливо горя, На небесахъ встаетъ заря, Счастливый тѣша взглядъ. Когда онъ встрѣтитъ ясный взоръ, И въ немъ прочтетъ свой приговоръ, Онъ гордъ, какъ юный царь. Онъ потерялъ душевный миръ, Но отыскалъ себѣ кумиръ И жертвенный алтарь. Когда онъ слышитъ нѣжный зовъ Ему на душу звуки словъ Ложатся, какъ роса. Но безъ привѣта милыхъ устъ Широкій міръ унылъ и пустъ И меркнутъ небеса. И пусть подруга сдвинетъ бровь: Онъ всю прольетъ изъ сердца кровь И жизнь отдастъ свою, И за пожатіе руки Одинъ побьетъ враговъ полки Иль самъ падетъ въ бою… IV. Не вѣрьте, не вѣрьте блаженному счастью
Не вѣрьте, не вѣрьте блаженному счастью Подъ краской волшебныхъ румянъ, Какъ яркою ризой, окутанный страстью Скрывается грубый обманъ. Привѣтливой жизни не вѣрьте, не вѣрьте, — Бросая свои сѣмена Лишь новую жатву губительной смерти Коварно готовитъ она. Среди непрерывной, чудовищной бойни, Подъ шумъ проходящихъ часовъ, Рожденье со смертью — то страшныя двойни, Двѣ чаши всемірныхъ вѣсовъ. Природа насъ будитъ соблазномъ желаній, И манитъ и шепчетъ во мглѣ. Ей нужно, чтобъ жертвы для вѣчныхъ закланій Плодились, какъ рой на землѣ. Но сводницы старой безстыдныя ласки Внушаютъ невольную дрожь. Кровавые взоры видны изъ-подъ маски, И въ розахъ скрывается ножъ. Напрасно любовь разсыпаетъ приманки, Чтобъ брачный украсить чертогъ. Холодная пошлость невзрачной изнанки Упрямо ползетъ за порогъ. Какъ только минуетъ угаръ обольщенья Подъ яркимъ мишурнымъ вѣнцомъ, Въ тяжеломъ похмѣльѣ ярмо пресыщенья Ложится на душу свинцомъ. И грубая правда двусмысленной связи, Отбросивъ послѣдній покровъ, Насмѣшливо смотритъ изъ чувственной грязи На новыя узы оковъ. Въ ряду непрерывныхъ слѣпыхъ преступленій Стихійнаго творчества грѣхъ, Чреватый несчетной чредой поколѣній, На свѣтѣ ужаснѣе всѣхъ. И кто не смутится тревогой сомнѣнья, Тѣлами своихъ же дѣтей Стараясь умножить печальныя звенья Чудовищной цѣпи смертей. Чтобъ роды и роды въ наслѣдственныхъ мукахъ Носили проклятье одно, И вѣчно смѣнялось на дѣтяхъ и внукахъ Позорнаго рабства пятно. Не вѣрьте жъ природы обманчивой ласкѣ, Внушающей тайную дрожь, Предъ вами одѣтая въ яркія краски Позорная прячется ложь. Природа васъ въ сѣти предательски ловитъ, Бросая свои сѣмена, Лишь новую жатву коварно готовитъ Губительной смерти она. V. Этотъ міръ загадочный, какъ чудо
Этотъ міръ загадочный, какъ чудо, Міръ борьбы, страданій и труда, Онъ возникъ невѣдомо откуда, И идетъ невѣдомо куда. Полный слезъ, звенящій крикомъ боли, Весь въ огнѣ подъ пыткой вѣчныхъ мукъ, Онъ живетъ безъ нашей жалкой воли, Движется безъ нашихъ слабыхъ рукъ. И не намъ, безсильнымъ дѣтямъ праха, Направлять шаги его сквозь тьму И съ душой, дрожащею отъ страха, Новый путь указывать ему. Наша жизнь — короткій блескъ зарницы Сквозь туманъ безчисленныхъ вѣковъ, Бѣглый слѣдъ летящей мимо птицы На груди полночныхъ облаковъ. По стезѣ неумолимой смѣны Мы скользимъ надъ бездной черной мглы, Словно брызги волокнистой пѣны Въ плескѣ волнъ у ногъ сѣдой скалы. Мы летимъ проворнѣй стрѣлъ мятели, Легче искръ трескучаго огня, Безъ преградъ, безъ отдыха, безъ, цѣли, И судьба уноситъ насъ гоня. Но не льстись надеждою лукавой, Какъ ни кратокъ бѣглой жизни срокъ, Чашу зла, текущую отравой, Миновать, не сдѣлавъ хоть глотокъ. Смутной сонъ мелькающихъ мгновеній Тяготитъ и длится, какъ кошмаръ, Совмѣстивъ десятки преступленій, Жгучихъ ранъ и вѣроломныхъ каръ. Онъ язвитъ назойливый, какъ жало, Онъ даетъ страдальческій вѣнецъ. Скорбный плачъ кладетъ ему начало, Слабый вздохъ кладетъ ему конецъ. Но пока дыханье грудь колышетъ Въ ней живетъ безумная боязнь, И для всѣхъ, кто чувствуетъ и дышитъ, Жизни сонъ кончается, какъ казнь. И для всѣхъ, кто бѣшено тѣснится Сквозь толпу, волнуясь и крича, Этотъ міръ — огромная темница, Роковой застѣнокъ палача. Красотой волшебнаго чертога Онъ облекъ убійства черный тронъ. Это — храмъ безжалостнаго бога. Вѣчный гнѣвъ даетъ ему законъ. Круглый годъ раскрыты настежь входы И горитъ привѣтливо алтарь, А предъ нимъ, колебля воплемъ своды, Безъ числа живая гибнетъ тварь… Въ этотъ часъ безсоннаго томленья И тоски холодной, какъ змѣя, Я хочу разбить свои сомнѣнья, Голосъ свой хочу возвысить я. Я отвергъ боязни тихій шопотъ И слова довѣрчивой мольбы. Мнѣ уста сжигаетъ страстный ропотъ, Смѣлый зовъ волненья и борьбы. Если онъ кощунственной хулою Прозвучитъ, — Ты, гнѣвный громъ, казни! Порази внезапною стрѣлою Эту грудь, лишенную брони. Я готовъ нести любую кару, До конца не смолкнетъ мой языкъ, И навстрѣчу твоему удару Съ устъ моихъ сорвется тотъ же крикъ. Я горю настойчивымъ желаньемъ Разбудить дремоту вѣщихъ грезъ. Бездна мглы, повитая молчаньемъ, Дай отвѣтъ на роковой вопросъ. Въ глубинѣ твоихъ нѣмыхъ извилинъ Есь ли Кто, безплотный и живой, Чей глаголъ божественно всесиленъ Надъ земли измѣнчивой судьбой? Кто ведетъ, Могучій и Безстрастный, Этотъ міръ стезею тайныхъ думъ, — Иль во тьмѣ лишь случай самовластный Жизни ходъ толкаетъ наобумъ?.. Иль законъ слѣпой, но неизмѣнный, Свой престолъ надъ вѣчностью воздвигъ И хребетъ подавленной вселенной Оковалъ ярмомъ своихъ веригъ? И кружась надъ бездною хаоса, Хороводы золотыхъ свѣтилъ Движутся, какъ быстрыя колеса, На станкѣ неутомимыхъ силъ. Ты, Господь, великій и могучій, Если тамъ, въ далекихъ небесахъ, Ты сидишь, одѣтый грозной тучей, О, взгляни на этотъ дольній прахъ. Для чего безсмысленному страху Цѣлый міръ на жертву предалъ ты, Водрузивъ чудовищную плаху Отъ земли до звѣздной высоты? Развѣ вопль агоніи кровавой, Прозвенѣвъ надъ этой душной мглой, Вьется въ высь ликующею славой, Катится торжественной хвалой? Ахъ, съ какимъ предательскимъ искусствомъ Цѣпь страстей безпечный ловитъ грѣхъ, Протянувъ навстрѣчу жаднымъ чувствамъ Яркій рядъ обманчивыхъ утѣхъ. Пестрый рой крылатыхъ наслажденій Насъ влечетъ, прельщая и дразня, Изъ цвѣтовъ смѣется юный Геній, Но въ цвѣтахъ таится западня. И звенитъ лукавый зовъ сирены И блеститъ причудливый миражъ, А надъ нимъ съ оружіемъ измѣны Смерть сидитъ, какъ молчаливый стражъ. VI. Боже мой, какъ тяжело, какъ больно
Боже мой, какъ тяжело, какъ больно! Мракъ въ умѣ и камень на груди. Смутный взоръ старается невольно Отыскать хоть проблескъ впереди. Тщетный трудъ, безплодное стремленье! Духъ мой слабъ и цѣпь моя крѣпка: Позади — безсильное томленье, Впереди — холодная тоска. Какъ темно, какъ душно, какъ уныло! Но вдали зіяетъ гуще мгла: Знаю я — безмолвная могила Тамъ давно дорогу залегла. Бездна ждетъ, я знаю. Не спѣши же, Черная, зіяющая тѣнь! Каждый шагъ меня толкаетъ ближе, Каждый часъ меня уводитъ ниже На одну широкую ступень. Пусть идетъ послѣднее мгновенье! Жизни гнетъ я выношу едва. Мысль моя созрѣла для забвенья, Заживо душа моя мертва. Я стою предъ роковой границей Вѣчной тьмы и вижу тамъ вдали: Медленной и длинной вереницей Мертвецы навстрѣчу мнѣ пришли. Цѣлый строй таинственный и строгій; Я узналъ черты безкровныхъ лицъ: Это тѣ, что шли прямой дорогой, Предъ грозой не преклонялись ницъ. Призраки съ неизъяснимымъ взглядомъ, Кто раскрылъ гробницы вашей дверь? Для чего такимъ огромнымъ рядомъ Вы пришли навстрѣчу мнѣ теперь?.. Почему мерцаетъ такъ сурово Глубина недвижныхъ вашихъ глазъ, Что за звукъ, не разрѣшаясь въ слово, На устахъ колеблется у васъ? Развѣ тамъ за вашей гранью темной Вы нашли невѣдомый отвѣтъ На вопросъ загадки вѣроломной, Искони терзающей весь свѣтъ? Дайте знакъ! Шепните мнѣ невнятно! Но они безмолвны безъ конца И во мглу теряются обратно, Скорбнаго не шевельнувъ лица. Боже мой, какъ тяжело, какъ трудно! Смерть въ душѣ, въ умѣ моемъ туманъ. Сердце вновь забилось безразсудно Мукою неизлѣчимыхъ ранъ. Я бъ хотѣлъ слезами весь разлиться, Дать исходъ томленью своему. Въ эту ночь хотѣлъ бы я молиться, Если бъ могъ сказать себѣ: Кому! Я къ землѣ припалъ бы съ горькимъ крикомъ, До утра не сдержанный ничѣмъ, Всю тоску излилъ бы въ воплѣ дикомъ, Если бъ могъ сказать себѣ: зачѣмъ! Этотъ міръ, страдающій безъ мѣры, — Какъ же онъ умѣетъ жить молясь, И дышать восторгомъ жаркой вѣры, И съ лица смывать слезами грязь? Истомясь на пыткѣ непрерывной, Трепеща на зубьяхъ колеса, День за днемъ съ надеждою наивной Онъ глядитъ въ нѣмыя небеса. Кто зажегъ его мечтѣ упорной Тамъ вверху необъяснимый лучъ? Гдѣ онъ скрытъ, источникъ чудотворный, Свѣжихъ силъ неистощимый ключъ? Ты, въ тиши свѣвающій волненье, Съ блѣдныхъ лицъ, простертыхъ предъ тобой, Кто же Ты, источникъ утѣшенья Всѣхъ сердецъ, измученныхъ судьбой? Разумъ мой не могъ Тебя постигнуть, И назвать отчаялся языкъ, Но къ Тебѣ старается достигнуть Вновь и вновь мой одинокій крикъ. Ты его захочешь ли услышать, Судія страданья и страстей? — Я прошу не скорбь мою утишить, Я ищу не кротости Твоей. Нѣтъ! Карай и горьше, и страшнѣе! Эту боль сторицею умножь! — Въ грудь мою пускай вопьются змѣи, Въ сердце мнѣ пускай вонзится ножъ. Напои уста мои отравой, Отними мою отраду прочь, Ослѣпи зарницею кровавой Надо мной зіяющую ночь! Мучь меня жестокимъ истязаньемъ, Весь свой гнѣвъ сурово прояви! Но Своимъ божественнымъ дыханьемъ Грудь мою пустую оживи! Освѣти хоть блескомъ яркихъ молній Наготу души моей больной. Господи! Опять ее наполни Вѣрою чудесной и простой! Укрѣпи расшатанную волю, Свѣй съ чела соблазновъ грубый тлѣнъ, И разбей позорную неволю, Навсегда расторгни рабскій плѣнъ! Тяжкій гнетъ сомнѣнья неземного Разрѣши и помоги взамѣнъ Прежній крестъ поднять на плечи снова И нести, не преклонивъ колѣнъ. На глазахъ толпы самодовольной, Предъ лицомъ слѣпыхъ владыкъ земли, Дай мнѣ силъ на подвигъ добровольный, Твердый духъ въ горнилѣ закали! Дай мнѣ силъ словами правды вѣщей Возглашать святынѣ торжество, Не страшась опасности зловѣщей, Не щадя спасенья своего. И упасть подъ грянувшей грозою, Смутный вздохъ пославши къ небесамъ, Какъ цвѣтокъ, осыпанный росою, Отдаетъ, склоняясь подъ косою, Вѣтерку предсмертный фиміамъ. Случайныя
Встрѣча
На краю широкой степи Заградивъ ея просторъ, Словно стража, встали цѣпи Молчаливыхъ, черныхъ горъ. Отъ подошвы до обрыва Разрослись на нихъ лѣса, Какъ щетинистая грива, Упираясь въ небеса. Сосны старыя заснули Передъ бездной на краю, И ряды свои сомкнули, И наежили хвою. Бѣлогрудыя березы Замелькали тамъ и сямъ, Разсыпаясь, словно козы, По ущельямъ и скаламъ. Кто въ лѣсу подъ той сосною Задержалъ свои шаги?.. То не диво ли лѣсное, Мрачный духъ сѣдой тайги? Посмотрите, какъ онъ страшенъ, Какъ горитъ суровый взглядъ! Весь кистями изукрашенъ Развѣвается нарядъ. Подъ плащемъ его косматымъ Блещетъ рядъ желѣзныхъ бляхъ, Голова вѣнцомъ рогатымъ Мѣрный дѣлаетъ размахъ. На щекѣ его костлявой Смерти знакъ уже лежитъ, Но рукою худощавой Держитъ бубенъ онъ, какъ щитъ. Нѣтъ не духъ то… то владыка Грозныхъ духовъ. Сѣдъ и старъ, Онъ живетъ въ пустынѣ дикой Для волшебствъ и тайныхъ чаръ. Вотъ онъ бубенъ поднялъ выше, И раздался громкій стукъ. Лѣсъ застылъ, едва заслыша Чародѣйства первый звукъ. Вотъ опять… Но въ полдорогѣ Онъ десницу задержалъ, И мгновенный лучъ тревоги Въ грозномъ взорѣ пробѣжалъ. Отъ страны заката темной По полямъ и по лѣсамъ Кто-то движется огромный, Какъ сосна, высокъ и прямъ. Какъ шагаетъ!.. Подъ ногою Гнется лѣсъ. Волшебникъ ждетъ… Не къ нему ли то тайгою Гостья дивная идетъ?.. Не въ порфирѣ, какъ царица, Не закованная въ сталь, — На рукѣ ея кошница, За спиной ея пищаль. Ноги босы, руки грубы, И подоткнутъ сарафанъ, Но весельемъ дышатъ губы, Щеки рдѣютъ безъ румянъ. Вся отрепана одежда, Нерасчесана коса, Но въ глазахъ блеститъ надежда, На лицѣ горитъ краса. И хватая горстью зерна Изъ кошницы на ходу, Сыплетъ ихъ кругомъ проворно, Словно сѣетъ борозду. Посмотрите, что за диво? Изъ упавшаго зерна Спѣлой ржи густая нива Вырастаетъ, какъ волна. Вереницею веселой Вслѣдъ за нею, тутъ какъ тутъ, Изъ земли выходятъ села, Города шумя встаютъ… И ревнивой полнъ заботы, Ощутивъ впервые дрожь, Чародѣй воскликнулъ: — «Кто ты? И откуда ты идешь?» — «Отвѣчать тебѣ готова… Хочешь знать, какъ я зовусь? Ты запомни это слово: Дочь труда, младая Русь. Родилась я на просторѣ, На привольѣ я росла, На четыре синихъ моря Рубежи я развела. Я иду теперь съ Урала. По ущельямъ и хребтамъ Я дорогу отыскала И явилась въ гости къ вамъ». И дивуясь, какъ на чудо Чародѣй сказалъ въ отвѣтъ: «Кто жъ прогналъ тебя оттуда Черезъ каменный хребетъ?» — «Я ушла по вольной волѣ. Разрослась моя семья, И теперь родное поле Стало тѣсно для нея. Многочисленныя дѣти По слѣдамъ идутъ моимъ. Мы населимъ страны эти И пустынѣ жизнь дадимъ». Но старикъ главу сѣдую Повернулъ мрачнѣй, чѣмъ ночь, И воскликнулъ негодуя: «Сгинь, насильственная! Прочь! Я стрѣлковъ своихъ отважныхъ Созову на смертный бой Изъ трущобъ лѣсисто влажныхъ Перевѣдаться съ тобой! Сквозь тайгу во всѣ предѣлы, Словно жала острыхъ змѣй, Вдругъ посыплются ихъ стрѣлы Изъ подъ полога вѣтвей!» — «Не страшна мнѣ рать лѣсная, Тучи стрѣлъ мнѣ нипочемъ!.. Посмотри: змѣя стальная За моимъ виситъ плечомъ. Изъ ея литого зѣва Каждый мигъ на помощь мнѣ Стрѣлы грома, полны гнѣва, Вылетаютъ, всѣ въ огнѣ». Но шаманъ воскликнулъ снова: «Въ глубину моихъ пустынь Ты зачѣмъ пришла безъ зова? Прочь, насильственная! Сгинь! Силой чаръ моихъ ужасныхъ Изъ подземной глубины Толпы духовъ мнѣ подвластныхъ Призову я для войны!..» — «Ты не трать угрозъ напрасныхъ! Злобный гнѣвъ твой мнѣ смѣшонъ, Силой чаръ своихъ ужасныхъ Ты пугай тунгусскихъ женъ! Посмотри: за мной по слѣду Протянулась, какъ струна, Колея. Мою побѣду Укрѣпитъ навѣкъ она. Чу! трясется подъ ударомъ Грудь земли. То мчится конь, Дышитъ паромъ, пышетъ жаромъ, Изъ ноздрей валитъ огонь… Гдѣ копытомъ онъ наступитъ, Все сгибается. Предъ нимъ Каждый призракъ прочь отступитъ И разсѣется какъ дымъ!..» Загремѣлъ шаманъ доспѣхомъ, Затянулъ свой гнѣвный зовъ, А она съ безпечнымъ смѣхомъ Только дунула безъ словъ. И вѣнецъ его спадаетъ Съ посѣдѣлой головы. Звонкій бубенъ улетаетъ, Словно листъ, сухой травы. Весь дрожа въ безумномъ страхѣ, Съ мукой жгучею въ груди, Онъ и самъ простерся въ прахѣ Съ дикимъ воплемъ: «Пощадѣ»… «Ты сильнѣй! Возьми по праву Мой вѣнецъ и власть бери! Но кровавую расправу Ты надъ нами не твори! Наша родина обширна: Хватитъ мѣста намъ и вамъ; Дай же намъ скитаться мирно По пустынямъ и лѣсамъ! Пусть съ дѣтьми твоими рядомъ Сыновья мои живутъ. Ты дари ихъ кроткимъ взглядомъ, И твори имъ правый судъ! Пусть потомки, словно братья, Славятъ вмѣстѣ твой приходъ, Чтобы не было проклятья На тебѣ изъ рода въ родъ!..» Онъ умолкъ и полный страха Ждетъ отвѣта… А она Прямо въ грудь ему съ размаха Вдругъ швырнула горсть зерна. И трепещущее тѣло Превратилось въ комъ земли, Члены дряхлые всецѣло Желтымъ хлѣбомъ проросли. Каждый волосъ, словно колосъ, Дыбомъ всталъ на головѣ, Только чей-то смутный голосъ Словно прячется въ травѣ. Да на дремлющей ракитѣ Тихо шепчутся листы: Посмотрите, посмотрите!.. Кто мелькаетъ сквозь кусты?
