Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ десятый. Стихотворенія

Собраніе сочиненій В. Г. Тана

Томъ десятый

Стихотворенія

Всемірная библіотека

Собранія сочиненій знаменитыхъ

русскихъ и иностранныхъ писателей.

Въ эту серію входятъ слѣдующія

собранія сочиненій:

I серія.

А. В. Амфитеатрова, подъ наблюденіемъ автора;

Л. Н. Андреева, со вступительной статьей проф. М. А. Рейснера;

Ѳ. М. Достоевскаго, съ многочисл. приложеніями;

Г. А. Мачтета, подъ редакціей Д. П. Сильчевскаго;

В. Г. Тана, подъ наблюденіемъ автора;

Ольги Шапиръ, подъ наблюденіемъ автора.

II серія.

Д. Я. Айзмана, подъ наблюденіемъ автора;

С. А. Ан-скаго, подъ наблюденіемъ автора;

Б. А. Лазаревскаго, подъ наблюденіемъ автора;

A. И. Левитова, со вступ. статьей А. А. Измайлова;

B. В. Муйжеля, подъ наблюденіемъ автора;

Вас. И. Немировичъ-Данченко, подъ наблюденіемъ автора;

Н. Н. Олигера, подъ наблюденіемъ автора;

Н. М. Осиповича, подъ наблюденіемъ автора.

III серія.

А. С. Пушкина, подъ редакціей П. О. Морозова и В. В. Каллаша;

М. Ю. Лермонтова, подъ ред. Арс. И. Введенскаго;

Н. В. Гоголя, подъ редакціей В. В. Каллаша;

И. А. Крылова, подъ редакціей В. В. Каллаша;

А. В. Кольцова, подъ редакціей Арс. Ив. Введенскаго;

C. Т. Аксакова, подъ редакціей А. Г. Горнфельда;

А. Н. Островскаго, подъ ред. М. И. Писарева;

Н. Г. Помяловскаго, съ біограф. очерк. Н. А. Благовѣщенскаго;

А. А. Потѣхина, подъ наблюденіемъ автора;

П. М. Невѣжина, подъ наблюденіемъ автора;

С. В. Максимова, со вступ. статьей П. В. Быкова;

И. С. Никитина, подъ ред. А. Г. Ѳомина и Ю. И. Эйхенгальда;

Н. А. Добролюбова, подъ редакціей В. П. Кранихфельда;

Н. Я. Соловьева, съ портретомъ автора.

IV серія.

Чарльза Диккенса, со вступ. статьей Д. П. Сильчевскаго;

Элизы Оржешко, подъ ред. С. С. Зелинскаго;

Г. де Мопасана, съ критико-біографич. очеркомъ З. А. Венгеровой;

Эдгара По, съ критико-біографич. очеркомъ М. А. Энгельгардта;

Эмиля Зола, подъ редакц. и со вступ. статьями Ѳ. Д. Батюшкова Е. В. Аничкова;

Георга Брандеса, съ предисловіемъ М. В. Лучицкой.

Стихотворенія

Пѣсни, летучія пѣсни мои

     Пѣсни, летучія пѣсни мои,      Легкія, вольныя птицы,      Тонкія брызги бѣгущей струи,      Молніи дальней зарницы! Не обуздать вашъ мятежный задоръ, Не подавить васъ насильемъ. Буря даруетъ широкій просторъ Вашимъ растрепаннымъ крыльямъ.      Мчитесь дружнѣе! Судьба васъ хранитъ,      Съ вѣтромъ неситесь попутнымъ!..      Жуткимъ весельемъ вашъ голосъ звенитъ,      Гнѣвомъ строптивымъ и смутнымъ. И отвѣчаютъ поля и лѣса, Горы, и долы, и воды. И отвѣчаютъ на зовъ небеса Громомъ стихійной свободы.

Моя муза

I.

Не ласкающій шопотъ любовной мольбы, Не восторженныхъ грезъ сладкозвучный напѣвъ, Голосъ музы моей — это голосъ борьбы, Это ненависть, злоба и гнѣвъ. Это кованый мечъ, закаленнымъ клинкомъ Разсѣкающій сталь непріятельскихъ бронь, Это молотъ, скалу поразившій, какъ громъ, Изъ холоднаго камня извлекшій огонь… Не волшебной свирѣли живой переливъ, Не эоловой арфы тоскующій звонъ, Мѣднозвучной трубы громогласный призывъ Такъ и жжетъ мнѣ уста, такъ и просится вонъ. Лиры нѣтъ у меня. Для чего лира мнѣ? Молодая душа — это лира моя. Словно мощныя струны, звенятъ въ глубинѣ Напряженныя чувства ея. Но не слабыхъ перстовъ боязливый ударъ, Пробуждаетъ ее лишь громовый перунъ И взволнованной страсти порывистый жаръ Извлекаетъ внезапные звуки изъ струнъ. И нужна ей небесъ безпредѣльная высь И широкихъ полей безконечный просторъ, Чтобъ побѣдные крики навстрѣчу неслись, Чтобъ во слѣдъ ей гремѣлъ оглушительный хоръ.

II.

Но въ предѣлахъ тюрьмы, гдѣ скупое окно Пропускаетъ и днемъ лишь больной полумракъ, Голосъ музы моей измѣнился давно И теперь онъ звучитъ ужъ не такъ. Полный сдержанныхъ мукъ, полный яростныхъ слезъ, То озлобленный вопль, то мучительный стонъ, Словно отзвукъ душевныхъ подавленныхъ грозъ, Раздается болѣзненно онъ. Это горькій, строптивый, страдальческій зовъ Поколѣній поверженныхъ, втоптанныхъ въ прахъ, Это замершій вздохъ многихъ павшихъ бойцовъ, Оживающій вновь на безкровныхъ устахъ. Это ропотъ таинственныхъ каменныхъ стѣнъ, Это откликъ далекихъ полярныхъ степей; Эти звуки создалъ отупляющій плѣнъ Изъ предсмертныхъ проклятій и лязга цѣпей. Только родственной скорбью страдающій духъ Безъ труда ихъ тоску роковую пойметъ, Только чуткій, живой, впечатлительный слухъ Хоть слѣды красоты въ нихъ найдетъ.

На пашнѣ

Пусть въ нескончаемомъ кругѣ Этихъ безбрежныхъ полей Наши блестящіе плуги Взрѣзали мало колей. Трудъ поспѣваетъ на диво; Съ нами весна заодно, Дождь распахалъ наши нивы, Вѣтеръ посѣялъ зерно… Осѣнены небесами, Свѣжей напившись росой, Всходы являются сами, Новой блистаютъ красой. Зелени яркія волны Всѣ застилаютъ поля, Юною свѣжестью полны, Буйную жатву суля. Тонкіе стебли проворно Тянутся къ свѣту изъ мглы, А подъ землею упорно Корни сплетаютъ узлы. Вьются, какъ гибкія змѣи, Сѣтью безчисленныхъ узъ Съ каждой минутой тѣснѣе Тайный сплетаютъ союзъ. И прогоняя насильно Стужи злопамятный гнѣвъ, Лѣто готово обильно Благословить нашъ посѣвъ.

Во мракѣ я пою

Во мракѣ я пою, средь непробудной ночи… Кто слышитъ голосъ мой, кто есть вблизи живой? Напрасно я во тьму вперилъ пытливо очи, Безсильный гаснетъ взоръ предъ черной пеленой.    Я поднялъ высоко протянутыя руки…    Кто видитъ обликъ мой? Откликнись въ этотъ часъ!    Кто видитъ въ темнотѣ мои слѣпыя муки,    Будь недругъ то, иль другъ, откликнись мнѣ хоть разъ!.. Пусть вздохъ ко мнѣ дойдетъ, далекій, безпріютный, Какъ эхо, дастъ отвѣтъ въ зловѣщей тишинѣ. Пусть призракъ мнѣ мелькнетъ таинственный и смутный Иль молнія сверкнетъ въ угрюмой вышинѣ…    Во мракѣ я пою, тревожно, одиноко…    Кто слышитъ пѣснь мою? Я славлю яркій свѣтъ,    Я славлю лучъ зари, владычицы востока,    Настойчиво зову сіяющій разсвѣтъ. Я солнцу гимнъ пою торжественный и стройный, И льется пѣснь моя безъ устали надъ мглой. Я славлю блескъ утра, я славлю полдень знойный, И голосъ мой звучитъ молитвенной хвалой.    Я пѣсней той живу. Съ надеждой чудотворной    Мой голосъ льется вдаль, мой голосъ рвется въ высь.    Молитвой я дышу сквозь мракъ темницы черной…    Кто слышитъ пѣснь мою во мракѣ, отзовись! Какъ долго ждать  утра? Какъ долго мнѣ молиться?.. Мой голосъ изнемогъ. Во мракѣ я пою. Мнѣ тяжело дышать; Безбрежная темница, Какъ тѣсная броня, сдавила грудь мою.    Усталый взоръ поникъ въ уныньи боязливомъ,    Ужъ голосъ мой дрожитъ болѣзненно, какъ стонъ.    Звени же, пѣснь моя, отчаяннымъ призывомъ,    Буди холодной тьмы  оцѣпенѣлый сонъ!.. Взойди, заря, взойди привѣтно и широко! Святая дочь утра, развей нѣмую ночь!. Пусть радостнаго дня божественное око Блеснетъ тебѣ во слѣдъ и тьму прогонитъ прочь! Развей мою тоску и ужасъ малодушный, Мой голосъ укрѣпи въ слабѣющей груди… Развей нѣмую ночь, могилы сумракъ душный! Владычица небесъ, взойди, заря, взойди!

Кто скажетъ правду мнѣ

Кто скажетъ правду мнѣ? Чьи бдительныя очи Пытливо разглядятъ разсвѣта первый знакъ? Какъ будто сталъ рѣдѣть тяжелый пологъ ночи, Свѣтлѣетъ небосклонъ, слабѣетъ душный мракъ… Еще не сорвана завѣса мглы унылой, Но свѣтъ прорѣзалъ щель въ невѣдомой дали, И первый лучъ скользнулъ улыбкой быстрокрылой По скорбному лицу заплаканной земли. То первый лучъ скользнулъ въ хаосѣ мрачныхъ тѣней… Кто скажетъ правду мнѣ? Ахъ, я не вижу самъ! Мой взоръ ослѣпъ отъ слезъ, ослабъ отъ долгихъ бдѣній, Прикованный во тьмѣ къ угрюмымъ небесамъ. То первый лучъ утра таинственно волшебный?.. Быть можетъ, то миражъ, блеснувшій сквозь туманъ, Рожденье вѣчной тьмы предательски враждебной, Коварной пустоты насмѣшливый обманъ? Довольно! Вѣрю я! Въ душѣ моей окрѣпла Святая истина. Сомнѣній больше нѣтъ. Ужъ видѣть я могу. Какъ фениксъ изъ-подъ пепла, Подъ игомъ долгой тьмы рождается разсвѣтъ. Друзья, сюда, ко мнѣ! Скорѣе на колѣни! Молиться станемъ мы и славить въ первый разъ! Кончается кошмаръ мучительныхъ томленій, Въ туманѣ родилась надежда и для насъ. Привѣтъ тебѣ, заря, встающая надъ бездной, Плѣнительный залогъ ликующихъ побѣдъ! Такъ долго ждали мы съ тоскою безполезной, Такъ долго стерегли твой первый слабый слѣдъ!.. Иди скорѣй, спѣши! Слѣпого мрака дѣтямъ Дай видѣть наконецъ блестящій свой вѣнецъ! Мы жаждемъ хоть на мигъ упиться блескомъ этимъ, И жизнь отдать взамѣнъ, и кровь своихъ сердецъ!

Не скорбнымъ, безсильнымъ, остывшимъ бойцамъ

Не скорбнымъ, безсильнымъ, остывшимъ бойцамъ, Усталымъ отъ долгихъ потерь, Хочу я отважнымъ и юнымъ сердцамъ Пропѣть свою пѣсню теперь!        Пусть мертвые мертвымъ приносятъ любовь        И плачутъ у старыхъ могилъ!        Мы живы: кипитъ наша алая кровь        Огнемъ неистраченныхъ силъ. Священную память погибшихъ въ бою Безъ слезъ мы сумѣемъ хранить; Мы жаждемъ всю силу, всю душу свою На тотъ же алтарь возложить!        Несись, моя пѣсня, какъ радости кликъ,        На дальній безвѣстный предѣлъ!        Да здравствуетъ юность, кипучій родникъ        Великихъ стремленій и дѣлъ! Несись, моя пѣсня! Взлети до небесъ, Какъ соколъ свободный отъ путъ! Да здравствуетъ геній всемірныхъ чудесъ, Могучій и творческій трудъ!        Несись, моя пѣсня, опять и опять!        Греми надъ землей, какъ труба!        Да здравствуетъ жизни всесильная мать,        Владычица міра, борьба! Отъ края до края родимой страны Другъ-другу несемъ мы привѣтъ… Мы ласточки свѣжей, зеленой весны, Идущей за нами во слѣдъ.        Пусть скована стужей нѣмая земля        И каждый шумливый потокъ,        И умерли листья, и снѣгъ на поля        Серебрянымъ саваномъ легъ. Уже прокатился громовый ударъ Съ невѣдомыхъ горнихъ высотъ, И дрогнула сила безжизненныхъ чаръ, Тяжелый колеблется гнетъ.        Да скроется сумракъ, да здравствуетъ свѣтъ!        Мы вѣстники новыхъ временъ!        Весна молодая идетъ намъ во слѣдъ        Подъ сѣнью несчетныхъ знаменъ.

Волны

Насъ тысячи тысячъ, звенящихъ такъ дружно, Бѣгущихъ безъ устали волнъ. Вездѣ намъ приволье, стези намъ не нужно, Весь міръ нашимъ отзвукомъ полнъ.        Отдѣльныя капли сверкающей влаги        Упали въ пучину на дно,        Но всѣ онѣ дышатъ задоромъ отваги,        И всѣ онѣ племя одно. И въ каплѣ малѣйшей, какъ въ зеркалѣ чистомъ, Играетъ младая заря, И солнце полудня въ вѣнцѣ золотистомъ Свой лучъ отражаетъ горя.        Мы части стихіи живой и мятежной,        Мы рѣзвые атомы струй,        Но тщетно утесамъ ограды прибрежной        Мы братскій несемъ поцѣлуй. Земля неподвижной одѣта корою, Закована камнемъ вся сплошь, И только изъ бездны промчится порою Конвульсій подавленныхъ дрожь.        Но пламя наружу прорваться не въ силахъ,        Низвергнуть недвижный оплотъ,        И тщетно клокочетъ въ невѣдомыхъ жилахъ        Подъ бременемъ горныхъ породъ. Лишь намъ неизвѣстны тѣ крѣпкіе своды, Не носимъ мы каменныхъ латъ. Мы дѣти движенья и вѣчной свободы, И нѣтъ передъ нами преградъ…        Ты слышишь, какъ вѣтеръ вздыхаетъ надъ моремъ,        И частыя плачутъ струи?        Мы вздохамъ тѣмъ внемлемъ, и слезы пріемлемъ,        И прячемъ ихъ въ нѣдра свои. Ты слышишь, какъ волны играющимъ смѣхомъ Звенятъ на песчаномъ мысу, И горные духи причудливымъ эхомъ Имъ вторятъ далеко въ лѣсу?        Ты слышишь, какъ воетъ и рвется на приступъ        Несмѣтная буйная рать?        То волны дробятся о каменный выступъ        И лѣзутъ на скалы опять. Персидскій тиранъ, негодуя на море, Однажды послалъ палачей Наказывать волны на синемъ Босфорѣ Ударами грозныхъ бичей.        Но тщетно тяжелыя падали плети,        Лишь брызги летѣли въ отвѣтъ,        И волны спѣшили сплетать свои сѣти,        Чтобъ сгладить слабѣющій слѣдъ. И прыгали волны гурьбою проворной, Какъ змѣи свивались въ кольцо, И бѣлую пѣну, какъ вызовъ задорный, Бросали тирану въ лицо…        Мы волны, мы волны, мы творчествомъ полны,        Мы страстью кипимъ молодой.        Мы свѣжестью дышимъ и вѣчно колышемъ        Дремоту пучины сѣдой…

1899.

Приливъ

(Посвящается Александрѣ Михайловнѣ Калмыковой.)

Какъ глухо, какъ грозно, подъ пологомъ мглы, Закрывшей далекій восходъ, Ревутъ, и грохочутъ, и стонутъ валы На лонѣ разгнѣванныхъ водъ!.. Тамъ сыплются брызги сквозь влажный туманъ, Подъ вѣтра назойливый вой. Загадочный, буйный, сѣдой океанъ Сердито трясетъ головой.      Здѣсь, въ гавани, тихо, какъ въ рамкѣ пруда,      Какъ въ скучномъ, уныломъ гробу.      Косматая буря снаружи сюда      Свою не доноситъ борьбу.      Здѣсь воды застыли въ оградѣ нѣмой,      Какъ чаша литого свинца,      И старыя барки съ прогнившей кормой      У ржаваго дремлютъ кольца… Корабль нашъ оконченъ. Онъ — чудо-краса, На зависть безумныхъ враговъ. Какъ бѣлыя чайки, его паруса У сонныхъ взвились береговъ. Въ него мы вложили свой трудъ и досугъ И знаній холодный расчетъ, Мы до крови руки истерли объ стругъ, Отъ вѣчныхъ изсохли заботъ. Зато мы достигли работы конца, Не даромъ у насъ торжество. Корабль нашъ прекрасный достоинъ вѣнца, Никто не обгонитъ его…      Бока мы красиво срубили ему      Изъ бѣлыхъ нарядныхъ березъ,      Изъ бука связали крутую корму,      И выгнули лебедемъ носъ.      И сталью одѣли широкую грудь,      И пушки поставили въ рядъ,      И, прежде чѣмъ флагъ въ вышинѣ развернуть,      Мы въ каждую вбили зарядъ. И геній Свободы стоитъ на носу. Онъ факелъ вознесъ, какъ маякъ. Тотъ факелъ на море кладетъ полосу Лучей, разгоняющихъ мракъ. И вѣщее имя на правомъ борту Кудрявую выплело вязь. То имя скрываетъ святую мечту, Даруетъ намъ братскую связь. То имя смиряетъ усталость и боль И дышитъ отрадой живой. То имя — Надежда: нашъ смѣлый пароль, Торжественный кличъ боевой…      Здѣсь, въ гавани, мелко. Съ неровнаго дна      Торчитъ вереница камней,      И бурая тина повсюду полна      Останками тлѣющихъ пней.      Какъ выйти отсюда на пѣнистый путь      Безбрежной равнины морской?      Какъ плѣнъ свой разрушить и смѣло стряхнуть      Тупой, ненавистный покой?      Закованъ цѣпями нашъ страстный порывъ;      Напрасно реветъ ураганъ…      Проснись же, могучій, стихійный приливъ!      На помощь иди, океанъ!..           Встань, приливъ! Твой часъ урочный           Ужъ давно пробилъ.           Просвѣтлѣлъ туманъ восточный…           Дольше ждать нѣтъ силъ.                Этотъ гнетъ безсильной боли                Горше, чѣмъ позоръ.                Помоги же изъ неволи                Выйти на просторъ!          Закипи живой отвагой,          Радостью взыграй!          И пролейся шумной влагой          Чрезъ плотины край.                Затопи безслѣдно мели,                Камни съ мѣста срой,                Вольный путь къ завѣтной цѣли                Кораблю открой!..          Поскорѣй бы намъ увидѣть          Первую волну.          Мы устали ненавидѣть          Тьму и тишину.              Жажда жизни и движенья              Насъ зоветъ впередъ…              Встань приливъ, создай теченье!              Мы, не медля ни мгновенья,                   Двинемся въ походъ!..

Весна

Гдѣ, юноши, весна? Холодный вѣтеръ злится И жалитъ, словно змѣй, и бьетъ въ лицо, какъ кнутъ. Сырая оттепель безпомощно слезится, Тѣ слезы грязныя назойливо текутъ…      Холодная лазурь, какъ изъ-подъ маски смутной.      Порой покажется сквозь пологъ сѣрыхъ тучъ      И хочетъ насъ прельстить улыбкою минутной,      И посылаетъ намъ поддѣльной ласки лучъ. По вечерамъ, во мглѣ, въ послѣдній часъ заката, Заря кровавая рождается вдали, Какъ знамя грозное, и движется куда-то И медленно плыветъ надъ рубежомъ земли.      Что часъ, — мѣняется безмысленная воля      Растерянныхъ небесъ. На четырехъ концахъ      Равнины сѣверной встаютъ туманы съ поля…      Гдѣ, юноши, весна? Она у насъ въ сердцахъ. Она росла въ борьбѣ. Не блескъ утра привѣтный, Не ореолъ лучей, у ней въ лицѣ гроза. Призывъ ея гремитъ отвагой беззавѣтной, И мечутъ молнію глаза.      Цвѣточнаго вѣнка она носить не хочетъ.      Простоволосая, безъ шапки, вся въ огнѣ,      Она летитъ впередъ, и свищетъ, и хохочетъ,      Какъ дикій всадникъ на конѣ. Задоръ ея кипитъ и пѣнится, какъ чаша Шипучаго вина. Въ ней радость бьетъ ключемъ. Та бурная весна — живая юность наша. Ей гнетъ ненастій нипочемъ.      Ей мѣсто есть вездѣ. Ей весело рѣзвиться      На шумной улицѣ, въ рядахъ толпы густой.      Задѣть ее нельзя: она рычитъ, какъ львица,      Готовая къ прыжку, лишь кто ей скажетъ: Стой! На нивахъ и поляхъ она работы проситъ. Уже въ рукѣ ея блестящая коса; Она идетъ впередъ и безъ пощады коситъ Не мягкую траву, дремучіе лѣса.      Широкимъ топоромъ она затворы рубитъ,      Тяжелымъ молотомъ желѣзный ножъ куетъ.      Не удержать ее. Она опасность любитъ,      Идетъ на приступъ и поетъ. Та пѣсня вольная и полная веселья, Какъ журавлиный кликъ, ликуетъ и звенитъ. Она вливается въ глухія подземелья И улетаетъ въ высь, на голубой зенитъ.      Предъ нею падаетъ тюремная ограда,      И осыпается гранитный верхъ стѣны.      Побѣды юной вѣсть, надежда и отрада,      Та пѣсня вольная есть первый громъ весны.

1904 г.

Пѣсня о стали

(Изъ пѣсенъ труда.)

Станки, не смолкая, стучатъ и скрипятъ, Напилки скрежещутъ, звеня, Ремни приводные, какъ змѣи, шипятъ, Колеса мелькаютъ, какъ призраковъ рядъ, Кружится, гудитъ шестерня.      Чудовищный молотъ уходитъ подъ сводъ      И внизъ упадаетъ, какъ громъ,      Онъ брусъ раскаленный съ размаху куетъ;      При каждомъ ударѣ трясется заводъ,      И сыплются искры дождемъ. Но домна, какъ башня, стоитъ впереди, Ее не колеблетъ ударъ. Въ ея неподвижной широкой груди Реветъ разъяренный пожаръ.      Тамъ пламя бушуетъ и бьется въ плѣну,      И рвется наружу, какъ звѣрь,      И выплеснуть хочетъ живую волну      Сквозь плотно закрытую дверь. Нашъ трудъ напряженный не знаетъ конца, Намъ больно расправить ладонь. И потъ непрерывно струится съ лица, И жжетъ нашу кожу огонь.      Такъ отдыха мало, такъ много нужды!      И дѣти такъ часто сидятъ безъ ѣды…      Но намъ напряженья не жаль…      Изъ сѣрой, сыпучей, невзрачной руды      Мы дѣлаемъ звонкую сталь… Вѣка за вѣками лежала руда Въ утробѣ лѣнивой земли, Но знанія сила и сила труда Оттуда ее извлекли.      Довольно въ подземной дремать глубинѣ!      Ступай въ раскаленную печь!..      Крестить тебя надо въ кипящемъ огнѣ,      Чтобъ шлакъ отъ металла отжечь!.. Огонь уменьшился… Скорѣе туда Прибавьте нарубленныхъ дровъ! Прожорливый Молохъ не спитъ никогда И требуетъ новыхъ даровъ.      Въ утробѣ его погибаютъ лѣса,      На землю ложится печаль.      Предъ нимъ исчезаетъ земная краса…      Но, копотью черной застлавъ небеса,      Руду превращаетъ онъ въ сталь. И уголь съ рудою смѣшайте на треть, Осколки раздробленныхъ плитъ!.. Онъ будетъ безъ пламени тускло горѣть, Но печь до-бѣла накалитъ.      И каждый широко отколотый пластъ,      Блестящій, какъ черный хрусталь,      Завѣтную твердость металлу отдастъ,      Чтобъ сдѣлать звенящую сталь… Расти же, работы могучій хаосъ, Шуми, не стихая, заводъ! Кружись, вереница бѣгущихъ колесъ. Скрипучихъ станковъ хороводъ!      Пусть скрежетъ напилка и молота стукъ      Въ туманную катятся даль!..      Десятками долгихъ мелькающихъ рукъ      Хватайте готовую сталь! И сотнями тонкихъ, извилистыхъ змѣй Впивайтесь въ блестящую грань! На мелкія части терзайте скорѣй Упругую, твердую ткань!      Кусайте клещами, пронзайте сверломъ,      Но пусть, покидая станокъ,      Отточеннымъ, острымъ, звенящимъ клинкомъ      Является каждый кусокъ.

Пѣсня о парѣ

(Изъ Эдварда П. Мэда.)

На свѣтѣ есть царь, безпощадный тиранъ, Не сказки старинной забытый кошмаръ, Жестокій мучитель безчисленныхъ странъ… Тотъ царь называется: Паръ.      Рука его грозно протянута вдаль,      Рука у него лишь одна,      Но рабскую землю сжимаетъ, какъ сталь,      И тысячи губитъ она. Какъ бѣшеный Молохъ, чудовищный богъ, Онъ храмъ свой поставилъ на грудахъ костей, И пламенемъ вѣчнымъ утробу зажегъ, И въ пламени губитъ дѣтей.      Съ толпой кровожадныхъ жрецовъ-палачей      Людьми онъ владѣетъ, какъ вождь.      Они претворяютъ кровавый ручей      Въ чеканнаго золота дождь. Они попираютъ ногами народъ Во имя златого тельца. Ихъ тѣшатъ голодныя слезы сиротъ И вздохи больного отца.      Предсмертные стоны вокругъ алтаря      Имъ нѣжатъ, какъ музыка, слухъ.      Въ чертогахъ свирѣпаго пара-царя      Тамъ гаснетъ и тѣло, и духъ. Тамъ царствуетъ ужасъ, тамъ гибельный адъ Въ чертогахъ царя роковыхъ, Тамъ тысячи мертвыхъ положены въ рядъ, Они поджидаютъ живыхъ…      Долой же слѣпую, бездушную власть!      Вы, полчища бѣлыхъ рабовъ,      Свяжите чудовища черную пасть      И силу желѣзныхъ зубовъ! И слугъ его наглыхъ, утратившихъ честь, И совѣсть продавшихъ давно; Пускай поразитъ ихъ небесная месть Съ тельцомъ золотымъ заодно.

Углекопы

(Изъ пѣсенъ труда.)

Мы уголь ломаемъ кусокъ за кускомъ, Подъ мелкимъ подземнымъ дождемъ. Сквозь камень и воду, сквозь глину съ пескомъ Мы узкія штольни ведемъ      Крѣпче, мой молотъ, сильнѣе ударь,      Мой черный, увѣсистый молотъ!      Нашъ вѣчный погонщикъ, и сторожъ, и царь —      Жестокій, мучительный голодъ. Пусть камень сорвется, пусть лопнетъ бадья. Оконченъ послѣдній расчетъ. Шахтеръ, предъ тобою могила твоя, Ты самъ ее вырылъ, какъ кротъ.      Ты самъ ее вырылъ въ утробѣ земной,      По двадцать копѣекъ за футъ.      Голодные люди дешевой цѣной      На гибель себя продаютъ. Мы солнца не видимъ. Какъ пасмурный сонъ, Проходятъ во тьмѣ наши дни; Когда изъ колодца мы вылѣземъ вонъ, Ужъ въ окнахъ мелькаютъ огни.      Да звѣзды мерцаютъ такъ низко вдали      И шлютъ намъ холодный привѣтъ      За то, что одни мы для цѣлой земли      Тепло добываемъ и свѣтъ. Васъ грѣетъ ли уголь изъ жаркихъ печей, Тепло ли вамъ жить, богачи? Насъ вымочилъ влаги холодный ручей, Не высушатъ солнца лучи… Когда-то, за много далекихъ вѣковъ, Въ извилинахъ знойныхъ болотъ, Гдѣ ящеръ крылатый сквозь сѣнь тростниковъ Свершалъ неуклюжій полетъ,      Гдѣ странные звѣри втоптали свой слѣдъ      И гады въ чешуйной бронѣ, —      Тамъ чащи лѣсныя на тысячи лѣтъ      Застыли въ таинственномъ снѣ. Ихъ ткань отвердѣла, какъ каменный хрящъ, И стала, какъ черный агатъ. И время простерло свой вѣющій плащъ И скрыло ихъ въ землю, какъ кладъ.      Тотъ кладъ сохранился до нашей поры,      Людьми онъ издавна любимъ.      И, пластъ извлекая изъ крѣпкой коры,      Его мы, какъ дятлы, долбимъ; Какъ пестрые дятлы на старомъ стволѣ Въ зеленой дубравѣ лѣсной. Тамъ кленъ свои вѣтви купаетъ въ смолѣ, Тамъ свѣжею  пахнетъ весной.      Тамъ пахнетъ зеленой и свѣжей весной,      А здѣсь ядовитый угаръ.      Смертельные газы висятъ пеленой,      И носится взрыва кошмаръ. Здѣсь бездна зіяетъ, куда ни ступи, И смерть притаилась въ углу. Шахтеръ подъ землею, молчи и терпи, Ты самъ поступилъ въ кабалу!..      Крѣпче, мой молотъ, ударь посильнѣй,      Пора уходить намъ домой…      Мы солнца не видимъ въ недѣлю шесть дней,      А счастья не видимъ въ седьмой.

На заводѣ

За предмѣстьемъ, гдѣ съ зарей Лабиринтъ гудитъ фабричный, Есть огромныхъ зданій строй — Тамъ заводъ жужжитъ, какъ рой, За оградою кирпичной.      Отъ шести ужъ трудъ кипитъ.      Изъ печей по чернымъ трубамъ      Черный дымъ выходитъ клубомъ,      Брызжутъ искры, паръ шипитъ. Отъ гудка и до гудка Изъ-подъ каждаго станка Раздается гулъ и скрежетъ, Ходитъ блокъ, напилокъ рѣжетъ, Колесо, вертясь, жужжитъ, Какъ живая сталь, визжитъ.      Отъ шести и до шести      Молотъ бьетъ неутомимо,      И телѣжки ходятъ мимо      По желѣзному пути. Не безсвязенъ этотъ гамъ. Съ ритмомъ стройнымъ, съ ритмомъ вольнымъ, Какъ со звономъ колокольнымъ, Онъ плыветъ навстрѣчу намъ:      — Видишь этотъ строй станковъ?      Онъ изъ крѣпкой скованъ стали,      Но свободенъ отъ оковъ.      Это мы его создали. Видишь, какъ ихъ много тутъ, Цѣлый лѣсъ стволовъ желѣзныхъ. Это нашъ могучій трудъ Создалъ слугъ себѣ полезныхъ.      Лѣсъ живетъ. Взгляни вокругъ:      Всѣ станки звенятъ движеньемъ.      Это сила нашихъ рукъ      Въ нихъ трепещетъ напряженьемъ. Слушай этотъ бодрый шумъ: Здѣсь, совмѣстно съ сильнымъ тѣломъ, Безпокойно бодрый умъ Занятъ общимъ сложнымъ дѣломъ.      Инженеръ, и машинистъ,      И простой чернорабочій,      Всѣ равны, и каждый — зодчій.      Общій трудъ ихъ святъ и чистъ, Плодъ его богатъ и дорогъ, Но подъ вѣчный скрежетъ пилъ, И сквозь горна яркій пылъ, Для того, кто больше зорокъ,      Открывается порой      Новый міръ и новый строй,      Торжество любви и права.      Онъ запнется на ходу,      И застынетъ, какъ въ бреду.      А станки грохочутъ: Слава,      Слава бодрому труду!

Сложность жизни

Въ послѣдній часъ ночной; въ неуловимомъ снѣ, Съ толпою смутныхъ грезъ, подобныхъ легкимъ пчеламъ, Изъ волнъ неясной мглы она явилась мнѣ, Блистая юности волшебнымъ ореоломъ.      Земля не видѣла подобной красоты,      Блѣднѣли небеса отъ зависти холодной,      И эти нѣжныя и чистыя черты      Дышали силою стихійной и свободной. Изгибъ ея плеча былъ дѣвственъ и могучъ, Вздымалась пышно грудь подъ ризой бѣлоснѣжной, И въ пламенныхъ очахъ двойной сплетался лучъ — Спокойной мудрости и смѣлости мятежной.      Туманъ садился внизъ въ лучахъ ея лица.      Изъ хлопьевъ облачныхъ искусною рукою      Она двойную нить свивала безъ конца,      И новой парки трудъ былъ вѣчно чуждъ покою. И я спросилъ ее: — «Откуда этотъ свѣтъ? Какою радугой обвитъ твой плащъ прозрачный?» Она сказала мнѣ: — «То краски маркій слѣдъ: Цвѣтила ткани я въ красильнѣ вѣчно мрачной.» —      И я спросилъ ее: — «Откуда проблисталъ      Въ глазахъ твоихъ огонь такъ ярко и задорно?»      Она сказала мнѣ: — «Я плавила металлъ.      Глаза мои хранятъ багровый отблескъ горна». И я спросилъ ее: — «Откуда ты, скажи, Въ какой невѣдомой ты родилась отчизнѣ?» — «Земля — отчизна мнѣ. Черезъ ея межи Шагаю смѣло я. Мнѣ имя — Сложность Жизни.      Мнѣ некогда стоять. Я тороплюсь впередъ.      Отецъ мой — бодрый Трудъ и мой учитель — Голодъ.      Напилкомъ я стучу, станки пускаю въ ходъ,      Вращаю колесо, вздымаю тяжкій молотъ. Изъ черной глубины холодныхъ рудниковъ Прожорливымъ печамъ я извлекаю пищу. Я не считаю жертвъ, и не ношу оковъ, И плакать не хожу къ забытому кладбищу».      И я сказалъ ей вновь: — «О, посмотри сама,      Какъ скучно мы живемъ, и тѣсно, и убого.      Судьба замкнула насъ, какъ крѣпкая тюрьма,      И черный змѣй лежитъ на стражѣ у порога. Кто намъ откроетъ дверь, владычица, отвѣть, И срубитъ голову назойливому стражу?» Она за нитью нить переплетала въ сѣть, Затѣйливымъ узломъ надвязывая пряжу.      И эта сѣть росла, и ширилась вокругъ,      И двигалась впередъ, всю землю закрывая.      На западъ и востокъ, на сѣверъ и на югъ,      Межъ четырехъ морей простерлась, какъ живая. Блѣднѣли облака. Рѣдѣющая мгла Казалась тонкою и цѣпкой паутиной, И въ глубинѣ ея богиня стерегла Добычу близкую надъ дремлющей равниной.

Голодъ

Я видѣлъ трауръ молчаливый Земли, узнавшей Божій гнѣвъ. Я видѣлъ сумрачныя нивы, Куда весной не палъ посѣвъ.      Зеленой ржи вѣнокъ нарядный      Тамъ не расцвѣлъ на бороздахъ,      И даже солнца лучъ отрадный      На ихъ межахъ блѣднѣлъ и чахъ. Солому рубленую ѣли Больныя дѣти, словно скотъ. Людскія лица почернѣли Отъ изнуренья и заботъ.      На общей пыткѣ терпѣливой,      Передъ мучительнымъ концомъ,      Печать цынги кровоточивой      Носили вмѣстѣ сынъ съ отцомъ. И ширинѣ полей безплодныхъ Невольно задалъ я вопросъ — Цѣною этихъ мукъ голодныхъ, Изъ-подъ росы народныхъ слезъ, Тѣхъ слезъ холодныхъ, безысходныхъ, Что намъ взойдетъ на черный день Для нашихъ нищихъ деревень?      На этихъ мертвыхъ, какъ могила,      Оцѣпенѣлыхъ полосахъ,      Какая дѣвственная сила      Еще лежитъ зарыта въ прахъ? Изъ этой каторги желѣзной, Гдѣ на работѣ безполезной Изныли люди и земля, Когда пробьется лучъ разсвѣта, Надежду новую суля? Но не могли мнѣ дать отвѣта Оцѣпенѣлыя поля.

1899 г.

Изъ военныхъ мотивовъ

I. Прощанье

Товарищъ, — что твоя рука? Ты ѣдешь, Богъ съ тобой. Скажи, что живы мы пока, Но скоро будетъ бой.      Скажи, что мы живемъ въ норахъ.      Зарылись, какъ кроты.      Предъ нами пушки на горахъ      Грохочутъ съ высоты. Что зимній холодъ здѣсь суровъ, А дровъ въ окопахъ нѣтъ, И не достало докторовъ На каждый лазаретъ.      Что хлѣба часто не въ дохватъ      И люди безъ сапогъ.      Кто въ этомъ больше виноватъ,      Пускай рѣшаетъ Богъ. Но все равно. Ты ихъ увѣрь, Тоскливо ждущихъ тамъ: Не страшно новыхъ намъ потерь, Не страшно смерти намъ.      Мы не отступимъ ни предъ чѣмъ.      Пусть сыплется свинецъ,      Когда бы только знать: зачѣмъ?      И знать, когда конецъ? Чтобъ наша смерть на этотъ разъ Успѣла послужить Родной странѣ и послѣ насъ Ей было легче жить.      Кому поклонъ мой отвезти,      Ты знаешь. Есть одна…      Вотъ мой бокалъ. Я шлю: «прости»      И пью вино до дна. Еще тамъ есть старушка мать. Что можно ей сказать?.. Мы снова будемъ умирать И будемъ убивать…      Мое вино я пью до дна      И кровь до капли лью.      Тебя, родимая страна,      Какъ женщину, люблю. Пускай назадъ я не вернусь, Ты душу мнѣ взволнуй. Твое святое имя, Русь, Звучитъ, какъ поцѣлуй!      Мы здѣсь за честь твою падемъ,      А ты спѣши домой,      Ты нашей кровью, какъ дождемъ,      Лицо себѣ умой. Цѣною тысячи смертей Да будетъ взоръ твой прямъ. И на костяхъ своихъ дѣтей Построй свободы храмъ.

II. Мертвые къ мертвымъ

Сотни жертвъ, погибшія жестоко Въ черный день, какихъ не видѣлъ свѣтъ, Изъ могилъ далекаго Востока Мы вамъ шлемъ, товарищи, привѣтъ.      Сколько васъ, еще итоги скрыты,      Сколько насъ, подсчетъ извѣстенъ вамъ?..      Какъ и вы, врагами мы зарыты      Въ глубину широкихъ общихъ ямъ. И никто намъ не прочелъ молитвы, И никто не уронилъ слезы… Насъ унесъ разгаръ свирѣпой битвы, Васъ убилъ слѣпой ударъ грозы.      Пусть же слѣдъ останется на свѣтѣ,      Сочетая наши имена.      Братья мы, отчизны той же дѣти,      И судьба досталась намъ одна. Мы въ бою ударовъ не считали, И кровавыхъ пятенъ много есть На клинкахъ чужой и нашей стали, Но зато безъ пятенъ наша честь.      Подъ ярмомъ неумолимой стужи,      На снѣгу сыпучемъ и сѣдомъ,      Нашей крови застоялись лужи,      Широко покрыты алымъ льдомъ. Ихъ слѣдовъ не заметутъ метели И земля не выпьетъ до весны, У зимы на пуховой постели То слѣды багровые войны.      Родина, еще ли ты готова      Посылать полки и корабли?      Сколько жертвъ отдать ты хочешь снова      Демону враждебной намъ земли? Сколько жертвъ?.. Отдай же ихъ скорѣе, Сразу всѣхъ и больше не томи. Отъ Невы до рубежа Кореи Всѣ поля устлала ты костьми.      Не прося твоей прощальной ласки,      Тысячи родныхъ твоихъ дѣтей,      Скрежеща зубами, ждутъ развязки      Предъ лицомъ безчисленныхъ смертей. Каждый мигъ для нихъ, какъ вѣчность, дологъ И земля ужаснѣе, чѣмъ адъ; А съ небесъ сквозь вьюги бѣлый пологъ Сыплется шрапнели черный градъ.

III. Цусима

У дальней восточной границы, Въ моряхъ азіатской земли, Тамъ дремлютъ стальныя гробницы, Тамъ русскіе есть корабли.      Въ пучинѣ нѣмой и холодной,      Въ угрюмой, сѣдой глубинѣ,      Эскадрою стали подводной,      Безъ якоря встали на днѣ. Упали высокія трубы, Угасли навѣки огни, И ядра, какъ острые зубы, Изгрызли защиту брони.      У каждаго мертваго судна,      Въ разсыпанномъ, вольномъ строю,      Тамъ спятъ моряки непробудно,      Окончили вахту свою. Ихъ тысячи сильныхъ и юныхъ, Отборная русская рать… На грудахъ обломковъ чугунныхъ Они улеглись отдыхать.      Сѣдые лежатъ адмиралы,      И дремлютъ матросы вокругъ,      У нихъ прорастаютъ кораллы      Сквозь пальцы раскинутыхъ рукъ. Ихъ гложутъ голодные крабы, И ловитъ уродливый спрутъ, И черныя рыбы, какъ жабы, По голому тѣлу ползутъ.      Но въ бурю ночного прилива,      На первомъ ущербѣ луны,      Встаютъ мертвецы молчаливо      Сквозь бѣлыя брызги волны. Ихъ лица неясны, какъ тѣни. Имъ плечи одѣла роса. И листья подводныхъ растеній Плющомъ заплели волоса.      Летятъ мертвецовъ вереницы      На западъ, на сушу, домой.      Несутся быстрѣе, чѣмъ птицы,      Но путь имъ заказанъ прямой. Хребтовъ вѣковые отроги, Изгибы морскихъ береговъ И рельсы желѣзной дороги Ужъ стали добычей враговъ.      И только остался окружный,      Далекій, нерадостный путь.      На тропикъ летятъ они южный,      Спѣшатъ материкъ обогнуть. Мелькаютъ мысы за мысами, Вдогонку несется луна. Клубится туманъ надъ лѣсами… Предъ ними — родная страна.      Но что же ихъ стиснулись руки,      И гнѣвомъ блеснули глаза?      На родинѣ смертныя муки,      Бушуетъ слѣпая гроза. Унылое, сѣрое поле, Неровная, низкая рожь… Народъ изнываетъ въ неволѣ, Позорная царствуетъ ложь.      Торговыя, людныя села,      Большихъ городовъ суета…      Повсюду ярмо произвола,      Не знаетъ границъ нищета. Отъ Камы до желтаго Прута, Какъ буйнаго моря волна, Растетъ безпощадная смута, Кипитъ роковая война.      Снаряды взрываются съ гуломъ.      И льется кровавый потокъ.      Объяты багровымъ разгуломъ      И западъ и дальній востокъ. И падаетъ также рядами Подкошенной юности цвѣтъ Въ широкія общія ямы, Въ могилы, гдѣ имени нѣтъ.

На сѣверѣ

На Ленѣ

Надъ мертвою Леной, закованной въ ледъ, Мятель бѣсновалась всю ночь напролетъ. Ревѣла, бушуя, и выла, какъ звѣрь, Реветъ, и бушуетъ, и воетъ теперь.      А вѣтеръ вздымаетъ сугробами снѣгъ,      Какъ будто могилу заноситъ навѣкъ.      Съ отчаяннымъ плачемъ безумной тоски      Заноситъ могилу великой рѣки. Но что намъ мятели озлобленный гнѣвъ И рѣзкаго вѣтра пронзительный ревъ?.. Увы, намъ нельзя ни на мигъ отдохнуть, Не знаетъ преграды нашъ тягостный путь.      Пусть вьюга дорогу совсѣмъ замела,      Летитъ наша тройка впередъ, какъ стрѣла.      Привычные кони легки на бѣгу,      Хоть вязнутъ копыта въ сыпучемъ снѣгу. Такъ что же намъ ярость мятели сѣдой, Насъ буря иная уноситъ съ собой, Грознѣе мятелей сибирской зимы, Мрачнѣе полярной трехмѣсячной тьмы.      Увлекъ насъ стремительно первый напоръ,      И съ нимъ мы безсильны выдерживать споръ,      Какъ съ бѣшенымъ моремъ разбитый челнокъ,      Какъ съ яростнымъ вихремъ поблекшій листокъ. Влеки же насъ, буря, въ зловѣщую даль! Мы грудь закалили, какъ бранную сталь. Безъ всякой защиты подставимъ ее Подъ полное злобы дыханье твое.      Хоть спорить съ тобой мы безсильны въ борьбѣ,      Свой вызовъ мы гордо бросаемъ тебѣ,      Какъ плѣнникъ предъ вражескимъ острымъ мечомъ,      Какъ жертва предъ злобнымъ своимъ палачемъ.

1890 г.

Въ этой тундрѣ, страдальчески дышащей

Въ этой тундрѣ, страдальчески дышащей чуть Подъ броней трехъаршиннаго льда, Гдѣ земли помертвѣлой холодная грудь Даже въ іюлѣ, какъ камень, тверда;      Гдѣ въ неравной борьбѣ человѣческій трудъ      Изнемогъ, побѣжденъ напередъ,      Гдѣ насущную пищу голодный якутъ      У природы лишь съ бою беретъ, — Мы, опальныя дѣти родимой страны, Мы, возращаемыя небомъ инымъ, Наши лучшіе дни, въ самомъ цвѣтѣ весны, Какъ тяжелыя цѣпи, влачимъ.      Безпощадной нужды унизительный гнетъ      Наши плечи согнулъ до земли.      Наши мысли утратили прежній полетъ      И въ житейскую тину ушли. И кровавая горечь отравленныхъ мукъ, Трепетавшая въ сердцѣ больномъ, Притупилась предъ болью неопытныхъ рукъ, Искалѣченныхъ тяжкимъ трудомъ…      Но въ груди, словно память исчезнувшихъ лѣтъ,      Нѣжный отзвукъ, услышанный вновь,      Отдаленныхъ огней чуть мерцающій свѣтъ,      Уцѣлѣла къ отчизнѣ любовь. И порой, въ промежуткахъ житейскихъ заботъ, Въ шумѣ дня или ночью въ тиши, Безпокойная страсть закипаетъ и жжетъ Роковую пустыню души…      Незабвенная сердцу, любимая мать,      Отзовись на болѣзненный крикъ,      Дорогая отчизна!.. Придется ль опять      Мнѣ увидѣть священный твой ликъ? Эти тысячи верстъ, что межъ нами легли, Помѣститься не могутъ въ умѣ, Только страшная цифра мелькаетъ вдали, Словно призракъ, грозящій во тьмѣ.      Боже, годы разлуки стоятъ позади,      А какъ бросишь въ грядущее взглядъ, —      Словно въ зеркалѣ тѣнь, далеко впереди      Отразился ихъ пасмурный рядъ… Если бъ могъ я къ груди материнской твоей Со слезами еще разъ прильнуть, Жадный взоръ свой насытить привольемъ полей, Жадной грудью твой воздухъ вдохнуть.      И частицу твоей красоты, какъ мечту,      Унести на чужбину навѣкъ:      Шорохъ листьевъ въ лѣсу, запахъ нивы въ цвѣту,      Блескъ утра, плескъ ручья, ропотъ рѣкъ.

Средне-Колымскъ, 1894 г.

Сонъ океана

Прилетая бѣлой птицей Изъ земныхъ пустынь, Вьюга мчится надъ гробницей Ледяныхъ твердынь.      Та гробница молча внемлетъ      Гостьѣ дальнихъ странъ,      И въ гробницѣ молча дремлетъ      Грозный океанъ. И на сводъ ея кристальный Тяжело легла, Словно пологъ погребальный, Вѣчной ночи мгла.      Только изрѣдка возникнетъ      Въ нѣдрахъ мертвыхъ водъ      Трепетъ жизни и проникнетъ      Сквозь недвижный сводъ. Сквозь широкіе разрывы Ледяной стѣны Вдругъ поднимутся приливы На хребтѣ волны.      Сила влаги вольной, смѣлой,      Рвется изъ оковъ,      Затопляя саванъ бѣлый      Дѣвственныхъ снѣговъ. Одѣваясь сѣрой тучей, Мглистыхъ слезъ плащомъ, Подъ дыханьемъ стужи жгучей Пѣнится ключемъ.      И сквозь новые проходы      Льется вновь и вновь,      Какъ изъ сердца крикъ свободы,      Какъ изъ раны кровь. Въ самый полдень мгла рѣдѣетъ, И, во мглѣ горя, На востокѣ слабо рдѣетъ Краткая заря.      И, отбросивъ свѣтъ минутный      На лицо зимы,      Исчезаетъ въ безднѣ смутной      Молчаливой тьмы. Каждый вечеръ надъ холмами Ледяныхъ полей Бѣлый паръ ползетъ клубами, Какъ огромный змѣй.      То подъ мѣрный стонъ мятели,      Спрятавъ грудь въ туманъ,      Сквозь невидимыя щели      Дышитъ океанъ. Иногда во мглѣ морозной Пролетаетъ гулъ, Словно стужи натискъ грозный Толстый ледъ встряхнулъ.      То мгновенной полный дрожи,      Повернулъ свой станъ      На кремнистомъ жесткомъ ложѣ      Сонный океанъ.

* * *

Вотъ, прорѣзавъ пологъ мглистый На краю небесъ, Первый проблескъ золотистый Вспыхнулъ и исчезъ.      И на бѣлыя равнины      Алымъ флеромъ лёгъ      И въ осколкахъ каждой льдины      Радугу зажегъ. Но подъ пышной, безпорочной Снѣжной пеленой. Такъ же спалъ въ гробницѣ прочной Океанъ сѣдой.      Вотъ повѣялъ вѣтеръ южный:      Прошумѣлъ и вдругъ      Смылъ слезой дождей жемчужной      Саванъ бѣлыхъ вьюгъ. И «хабуръ»[1], одѣтый въ блестки, Яркій, какъ хрусталь, Обнажилъ свой панцырь жесткій, Убѣгая вдаль.      Но закованный хабуромъ      Въ безднѣ голубой,      Такъ же спалъ въ молчаньи хмуромъ      Океанъ сѣдой.

* * *

Но весенній кличъ природы Вызвалъ на просторъ Всѣхъ ручьевъ живыя воды Изъ угрюмыхъ горъ.      То звеня, то шумно споря, —      Волны свѣтлыхъ рѣкъ      Повели къ предѣламъ моря      Свой веселый бѣгъ. — «Пробудись! — онѣ журчали: — Нашъ сѣдой отецъ! Долгій гнетъ нѣмой печали Свергнутъ наконецъ!      Юный взоръ весны веселой,      Солнца поцѣлуй,      Растопили плѣнъ тяжелый      Нашихъ рѣзвыхъ струй! Долго, долго въ льдистомъ гробѣ Изнывали мы, Подчиняясь мертвой  злобѣ Роковой зимы.      Цѣпь тюрьмы на насъ лежала,      Плотный сжалъ насъ ледъ,      А подъ нимъ волна бѣжала,      Торопясь впередъ. Въ безднѣ черной, заповѣдной, Въ омутѣ сѣдомъ Искру жизни робкой, блѣдной Скрыли мы съ трудомъ.      Но теперь надъ нами блещетъ      Солнца яркій лучъ,      И на волѣ шумно плещетъ      Каждый свѣжій ключъ». Предъ ликующей дружиной Сребропѣнныхъ водъ Надъ безмолвною пучиной Дрогнулъ синій ледъ.      Словно вздохъ глухой, протяжный,      На широкій свѣтъ      Изъ гробницы вѣчно влажной      Долетѣлъ отвѣтъ: — «Дѣти, дѣти! Васъ прельщаетъ Краткій вешній пиръ, Но зачѣмъ вашъ зовъ смущаетъ Мой суровый миръ?      Пусть рѣзвится ваша младость      Въ блескѣ майскихъ чаръ,      Мнѣ весна несетъ не радость:      Я угрюмъ и старъ. Солнце съѣстъ мой саванъ снѣжный, Вытканный зимой; Буйныхъ вѣтровъ сонмъ мятежный Гробъ разрушитъ мой.      И завоетъ и застонетъ      Бѣшено вокругъ,      И разбитый ледъ погонитъ.      На далекій югъ. Мрачно встану я навстрѣчу, Грознымъ гнѣвомъ полнъ, И на вызовъ бурь отвѣчу Громкимъ ревомъ волнъ.      Взрою грудь морей безбрежныхъ      Яростной борьбой      И на ребра скалъ прибрежныхъ      Поведу прибой! Пусть же зовъ вашъ не тревожитъ Сна моей волны! Мнѣ веселья дать не можетъ Краткій пиръ весны.      Пусть рѣзвится безъ заботы      Вашъ лазурный рой,      Не будя моей дремоты      Шумною игрой…»

Перелетъ

Шумъ могучій, Шумъ пѣвучій.      Наполняетъ небеса. Въ хорѣ дивномъ, Непрерывномъ,      Всѣ смѣшались голоса. Тонкій, пестрый, Звонкій, острый,      Неумолчный, вѣчный гамъ Такъ и льется, Такъ и вьется      По песчанымъ берегамъ. То станицы Вольной птицы      Привели свой караванъ Въ нашъ безплодный Край холодный      Изъ далекихъ южныхъ странъ. Легкокрылой, Дружной силой      Прилетѣла эта рать У мятежной Вьюги снѣжной      Царство въ тундрѣ отбивать. Строй за строемъ Дружнымъ роемъ      Мчится весело впередъ, И надъ чащей, Мирно спящей,      И надъ свѣжей грудью водъ. Полдень яркій, Слишкомъ жаркій,      Краткій отдыхъ имъ даритъ, Но съ закатомъ, Какъ съ вожатымъ,      Ихъ походъ опять открытъ. Что за ночи! Тщетно очи      Ищутъ тьмы въ привычный часъ. Отблескъ алый, Запоздалый      До разсвѣта не угасъ. Что за ночи! Спать нѣтъ мочи!      Стоголосый звучный хоръ, Такъ и манитъ, Такъ и тянетъ,      Такъ и гонитъ на просторъ. Только вышелъ, Чуть слышалъ      Тотъ ликующій привѣтъ, Самъ, какъ птица, Хочешь взвиться;      Сердце рвется птицамъ вслѣдъ; Рвется прыгнуть, Чтобъ настигнуть      Вереницу рѣзвыхъ стай, И безпечно, Быстротечно,      Съ ними мчаться въ вольный край. Крыльевъ проситъ, Хочетъ бросить      Многолѣтній скучный плѣнъ. Съ воплемъ боли Ищетъ воли,      Ищетъ новыхъ перемѣнъ.

Въ скорбномъ сердцѣ моемъ

Посвящается С. В.

Въ скорбномъ сердцѣ моемъ сладкій трепетъ возникъ, Тамъ свершается чудо чудесъ, Тамъ тепло и свѣтло, тамъ трепещетъ родникъ, Тамъ ликующій геній воскресъ.      Тамъ улыбка зари загорѣлась изъ тучъ      И опять расцвѣтаетъ весна.      Это взоровъ твоихъ жизнерадостный лучъ      Пробудилъ мою душу отъ сна. Какъ безуменъ я былъ! Святотатственно слѣпъ Утомившись въ неравномъ бою, Я хотѣлъ схоронить прежде времени въ склепъ, Благодатную юность свою.      Я копалъ этотъ склепъ, изнывая отъ ранъ,      Выбиваясь упрямо изъ силъ,      И себѣ самому на могильный курганъ      Полновѣсные камни носилъ… Но теперь я здоровъ, снова свѣтелъ мой взглядъ, И какъ прежде волнуется кровь. Я обрѣлъ, я нашелъ заколдованный кладъ, Тайну юности вѣчной — любовь!      Въ этой дикой глуши мы остались одни,      Но пустыня дала намъ пріютъ.      И въ забвеньи съ тобой незамѣтные дни,      Словно праздникъ волшебный, текутъ. Юной страсти порывъ окрыляетъ меня И восторгъ согрѣваетъ мнѣ грудь, И священное пламя живого огня Освѣщаетъ, какъ прежде, мой путь…      Пусть же ярче горитъ этотъ пламенный жаръ,      Разгоняя бѣгущую мглу!      Новой жизни потокъ, полный сладостныхъ чаръ,      Такъ и рвется навстрѣчу теплу. Пусть твой ласковый взоръ вѣчно шлетъ мнѣ привѣтъ! Лишь предъ нимъ я воскресну любя, Ибо сердце мое, возрождаясь на свѣтъ, Жадно ищетъ повсюду тебя,      Ибо сердце мое, словно рать безъ вождя,      Безъ твоихъ погибаетъ очей;      И мертва моя грудь, словно степь безъ дождя,      Безъ любви животворныхъ лучей…

Лѣто

Широкаго неба задумчивый сводъ, Подернутый дымкой туманной, Повисъ надъ равниной задумчивыхъ водъ, Бѣгущихъ въ оградѣ песчаной. У дальняго «камня» надъ узкой косой Въ изгибѣ рѣчного залива, Сіяя несмѣлой дѣвичьей красой, Заря загорѣлась стыдливо. Взгляни, моя радость! Въ прозрачной дали, Подъ сѣнью утесовъ прибрежныхъ, Какія дрожащія тѣни легли На зеркало водъ безмятежныхъ; Онѣ протянулись у каждой скалы Широкой, но смутной каймою, Какъ будто предѣлы разсѣянной мглы, Граница межъ свѣтомъ и тьмою… Смотри, какъ чернѣютъ утесовъ края, Окутаны вѣющимъ паромъ, А здѣсь передъ нами рѣчная струя Блистаетъ румянцемъ и жаромъ. По сѣрымъ уступамъ гранитныхъ пластовъ Тамъ льются тяжелыя волны Коричневыхъ, синихъ, лиловыхъ цвѣтовъ, Угрозой таинственной полны. А въ зеркалѣ влаги сквозь блескъ серебра Огонь пробѣгаетъ янтарный, И въ каплѣ малѣйшей живая игра Сверкаетъ красой лучезарной. А дальше, какъ синій высокій навѣсъ, Окрашенный пламенемъ блѣднымъ, Восточный предѣлъ необъятныхъ небесъ Ужъ пурпуромъ рдѣетъ побѣднымъ. Ты видишь: не море живого огня Подъ ризой туманною блещетъ, — То первая искра полярнаго дня, Во мракѣ рождаясь, трепещетъ. Ты видишь: надъ мысомъ отъ самой земли По гладкой стезѣ небосклона Лучи золотые, какъ змѣи, всползли Къ вершинѣ лазурнаго лона. И легкія тучки, чей бѣлый нарядъ Тепломъ позолоты чуть тронутъ, Предъ ними, какъ толпы испуганныхъ стадъ, Бѣгутъ и рѣдѣютъ и тонутъ. О чемъ ты мечтаешь, мой ласковый другъ?.. Дремота ли взоръ твой объемлетъ? Огромной пустыни темнѣющій кругъ Съ тобою торжественно дремлетъ. Одни мы стоимъ надъ широкой рѣкой, Бѣгущей лѣниво и гладко. Предутренней грезы могучій покой Лелѣетъ насъ смутно и сладко… Одни мы стоимъ надъ бѣгущей водой, Какъ будто въ безлюдной пустынѣ, Съ таинственнымъ счастьемъ любви молодой Мы двое остались отнынѣ. И только зари свѣтоносный расцвѣтъ, Обвѣянный тайной безмолвной, Намъ издали шлетъ золотистый привѣтъ, Сочувственной радости полный.

………………………………………………………………

Несчастная жертва полярной зимы, Природа пустыни печальной, Застыла въ оковахъ холодной тюрьмы Подъ синей бронею хрустальной. Лежитъ она въ бѣломъ, блестящемъ вѣнцѣ, Въ причудливомъ снѣжномъ уборѣ, Съ недвижною скорбью на бѣломъ лицѣ, Съ недвижнымъ упрекомъ во взорѣ. Сѣдая мятель стережетъ ея сонъ Съ ревнивымъ и яростнымъ гнѣвомъ, И буйнаго вѣтра мучительный стонъ Ей служитъ надгробнымъ напѣвомъ… Но въ маѣ лишь солнца златой поцѣлуй Покровъ ея льдистый растопитъ, Серебряный ропотъ безчисленныхъ струй Ее пробудиться торопитъ Дыханье колеблетъ застывшую грудь, Глаза загораются свѣтомъ, И трепетъ улыбки, мелькающей чуть, Уста согрѣваетъ привѣтомъ. И ласку тепла ей несетъ вѣтерокъ, Сгоняя послѣднія грезы, И полдень сплетаетъ въ румяный вѣнокъ Душистыя дикія розы… Ей трудно сравниться съ роскошной сестрой, Съ красавицей южнаго лѣта. Нарядъ не блистаетъ багряной игрой, Не брызжетъ потоками свѣта. Увѣнчана сѣтью дрожащихъ лучей, Покровомъ обвѣяна алымъ, Съ неясной мольбою покорныхъ очей, Съ призывомъ во вздохѣ усталомъ… Пусть жизненный трепетъ надъ нею разлитъ Незримой волной аромата, Но нѣжная прелесть стыдливыхъ ланитъ Ужъ рдѣетъ сіяньемъ заката, Дыханье дрожитъ на открытыхъ устахъ, Какъ стонъ замирающей вьюги, И грозные знаки на кроткихъ чертахъ Гласятъ о смертельномъ недугѣ… Но въ радужномъ праздникѣ лѣтняго дня Рожденье зари свѣтлоокой Всегда наполняетъ сильнѣе меня Отрадой живой и глубокой. Люблю я смотрѣть, какъ изъ розовыхъ тучъ По склону лазурнаго свода Протянется первый сіяющій лучъ, Веселый предвѣстникъ восхода, Какъ яркаго солнца прекрасная дочь Покровъ разрываетъ прозрачный И радостно гонитъ упрямую ночь На западъ холодный и мрачный… Смотри: вотъ предъ нами явилась она, Застѣнчивой полная ласки, Какъ будто видѣнье воздушнаго сна, Одѣта въ летучія краски. Такъ въ сказкѣ волшебной изъ сумрачныхъ стѣнъ Темницы тяжелой и прочной Выходитъ на волю, разрушивъ свой плѣнъ, Царевна страны полуночной. Тяжелая память разрушенныхъ чаръ Чело молодое туманитъ, Но жизни воскресшей плѣнительный жаръ Ланиты неясно румянитъ; И радость сознанья, какъ, солнечный день, Въ очахъ ея кроткихъ блистаетъ, И сумрачной ночи послѣдняя тѣнь Въ лучахъ ослѣпительныхъ таетъ… Давай же, упьемся скорѣй и полнѣй Бѣгущей минуты усладой! Согрѣемся взоромъ безоблачныхъ дней, Короткаго лѣта отрадой! Въ пустынѣ, гдѣ царствуетъ зимняя мгла, Въ изгнаньи нѣмомъ и суровомъ, На каждую ласку живого тепла Отвѣтимъ привѣтственнымъ словомъ.

Послѣдняя льдина

Спокойная бездна лазури Раскрыла широкій просторъ И въ морѣ, не помнящемъ бури, Купаетъ свой синій шатеръ, И въ морѣ, гдѣ дремлетъ пучина, Не зная ни края, ни дна, Одна безпріютная льдина Средь влажной пустыни видна. Отдавшись на волю теченью, Изъ царства мятелей и вьюгъ, Покорна слѣпому влеченью, Плыветъ она тихо на югъ. Ей солнце смѣется привѣтомъ И щедрое шлетъ ей тепло И яркимъ ликующимъ свѣтомъ Цѣлуетъ нѣмое чело. У ногъ ея волны, какъ дѣти, Сплетаютъ игриво струи И стелютъ прозрачныя сѣти, И ласки несутъ ей свои. Но грани достигнувъ хрустальной, Сіянье привѣтнаго дня Даетъ ей лишь отблескъ печальный, Лишенный живого огня. И волнамъ, бѣгущимъ проворно Встрѣчать ея медленный путь, Она подставляетъ покорно Холодную, твердую грудь. Ей трудно отдаться ихъ ласкѣ, Но лаской отвѣтить труднѣй, Весна сотворила, какъ въ сказкѣ, Нежданное чудо надъ ней. Предъ солнца улыбкой побѣдной Спадаютъ оковы зимы, Какъ съ узницы, жалкой и блѣдной, Разбитыя цѣпи тюрьмы. Изъ льдистаго сердца наружу Плѣненная рвется струя, Какъ будто проспавшая стужу Подъ каменной глыбой змѣя. И рвется наружу и злится. Въ неволѣ ей удержу нѣтъ. Настойчиво хочетъ излиться, Слезами излиться на свѣтъ. Холодное сердце безсильно Прервать ихъ безмолвный исходъ, И льются тѣ слезы обильно На лоно синѣющихъ водъ. И льются тѣ слезы, и блещутъ, И тонутъ въ нѣмой глубинѣ, А волны такъ радостно плещутъ, Купаясь въ полдневномъ огнѣ. А волны ихъ ловятъ, играя, И весело брызжутъ въ отвѣтъ, И вьются, безпечно ныряя, Заплаканной льдинѣ во слѣдъ.

Поблекшіе листья

Прекраснаго лѣта прошло торжество, Минуло, какъ призракъ, какъ тѣнь, И молча плетется за гробомъ его Заплаканной осени день. И утреннихъ зорь свѣтоносный покровъ, Сіявшій улыбкой небесъ, Подъ панцыремъ сѣрыхъ густыхъ облаковъ Давно безвозвратно исчезъ… Лѣсная дорога какъ будто бѣжитъ, Стремясь поскорѣй на просторъ, Но лѣсъ неподвижно и мрачно молчитъ, Утративъ свой лѣтній уборъ Изъ мощныхъ, цвѣтущихъ его сыновей Предъ бурей ужъ палъ не одинъ, И сорваны вѣтромъ, какъ бранный трофей, Зеленые листья вершинъ… Проворнѣе птицъ наши кони летятъ, Въ пути намъ соперника нѣтъ, Лишь осени черной назойливый взглядъ Упрямо намъ тянется вслѣдъ. Да листьевъ поблекшихъ разсѣянный рой, Покорный вѣтрамъ хороводъ, Нашъ бѣшеный бѣгъ обгоняетъ порой, Стремясь торопливо впередъ. Крылаты, какъ стаи развѣянныхъ грезъ, Ихъ толпы мелькаютъ кругомъ. Кто знаетъ, откуда ихъ вѣтеръ принесъ, Куда унесетъ ихъ потомъ? То туча за тучей, проворно, легко, Слетаются прямо на насъ, То вдругъ улетятъ далеко, далеко, Мгновенно скрываясь изъ глазъ. И тайная сила тревоги живой  Въ ихъ быстрыхъ движеньяхъ видна, И часто сквозь вѣтра пронзительный вой Ихъ тихая пѣснь мнѣ слышна: Пролетайте, кружась безъ слѣда, безъ конца! Намъ въ пути отдыхать не дано! Въ нашемъ сердцѣ пустомъ, какъ въ груди мертвеца, Закатилась надежда давно. Безъ вины, безъ борьбы, отъ родимыхъ вѣтвей Мы оторваны бурею прочь, И съ тѣхъ поръ мы блуждаемъ, подвластные ей, Сквозь туманъ, непогоду и ночь. Счастливъ тотъ, кто въ предѣлахъ родимой земли, Подъ защитой дремучихъ лѣсовъ, Растворился въ густой черноземной пыли, Пріобщившись ко праху отцовъ… Даже тотъ, кто лежитъ на распутьи дорогъ, Кто гніетъ одиноко въ грязи, Онъ счастливѣе насъ, онъ не знаетъ тревогъ Нашей долгой воздушной стези. О, пробьетъ ли для насъ, совершившихъ свой кругъ, Ужъ давно призываемый часъ? Разнесетъ ли насъ вихрь и развѣетъ вокругъ И слѣда не оставитъ отъ насъ? Иль дыханье зимы успокоитъ навѣкъ, Охладитъ наше сердце совсѣмъ, И пушистый, сіяющій, дѣвственный снѣгъ Наши трупы прикроетъ затѣмъ? И, быть можетъ, полгода проспавъ безъ заботъ Подъ защитой его пелены, Изъ поблекшихъ листовъ хоть одинъ оживетъ Съ наступленьемъ веселой весны. Но въ застывшее сердце ликующихъ силъ Не вернетъ дуновенье ея, И въ пустыню изсякшихъ и мертвенныхъ жилъ Не вольется живая струя. И нигдѣ поколѣнія павшаго сынъ Не отыщетъ пріюта себѣ, И зеленыя дѣти цвѣтущихъ вершинъ Не отвѣтятъ скитальца мольбѣ. Пролетайте жъ, кружась, безъ слѣда, безъ конца! Намъ въ пути отдыхать не дано. Наша грудь холодна, словно грудь мертвеца, Наше сердце угасло давно…

Ива

Въ пустынѣ, гдѣ царствуетъ холодъ и вьюга, Гдѣ землю не грѣетъ весна, Плакучая ива, изгнанница юга, Стоитъ безъ пріюта одна. Нарядъ ея пестрый мятели умчали И кудри сорвали съ чела, И бѣлая риза холодной печали На тонкія вѣтви легла. Стоитъ она грустно и голову клонитъ Къ безжизненной, мерзлой землѣ И только порою чуть слышно застонетъ, Тоскуя о лѣтнемъ теплѣ. Но слабаго стона никто не услышитъ, Лишь вѣтеръ колючій и злой Внезапною дрожью вершину всколышетъ И дальше умчится стрѣлой. И мягкаго снѣга пушистые хлопья Безшумно попадаютъ вслѣдъ, Какъ будто одежды истлѣвшей отрепья, Открывшія черный скелетъ. И тонкія иглы морозныхъ росинокъ Посыплются чаще, чѣмъ рой. Заблещутъ, какъ искры застывшихъ слезинокъ, Живой, серебристой игрой.

Зимой

Морозъ крѣпчаетъ. Мерзлый паръ Изъ устъ выходитъ съ рѣзкимъ свистомъ, Но свѣтлый сумракъ полонъ чаръ И звѣзды блещутъ въ небѣ чистомъ. На дальнемъ сѣверѣ видна Полоска призрачнаго свѣта. Она струится, какъ волна, Туманомъ розовымъ одѣта. Природа спитъ спокойнымъ сномъ На бѣлоснѣжномъ, пышномъ ложѣ. Въ недвижномъ воздухѣ ночномъ Какъ будто вѣтеръ дремлетъ тоже. Столбомъ высокимъ и прямымъ Надъ цѣлой группой зданій близкихъ Выходитъ ярко-красный дымъ Изъ черныхъ трубъ, кривыхъ и низкихъ. Кругомъ — ни звука. Тишь лѣсовъ Полярный городъ осѣнила, И только вой упряжныхъ псовъ Несется издали уныло. Мое жилище, словно гробъ, Зарылось въ землю противъ стужи. Какъ снѣжный валъ, большой сугробъ Его совсѣмъ закрылъ снаружи. Внутри и тѣсно, и темно, Косыя стѣны пахнутъ гнилью, И потолокъ уже давно Покрылся плѣсенью и пылью. Плохая сальная свѣча Дрожащимъ пламенемъ мерцаетъ, И слабый блескъ ея луча По льдинамъ оконъ пробѣгаетъ. Каминъ заботливо закрытъ, Я угли сгребъ въ большую груду, Но тамъ послѣдній жаръ горитъ И брыжжутъ искры отовсюду. И, словно жаръ, горящій въ немъ, Въ моей душѣ тоска глухая То вспыхнетъ трепетнымъ огнемъ, То вновь слабѣетъ, потухая… Въ фонтанѣ искръ моимъ очамъ Мелькаетъ тѣней вереница, Сквозь жаръ углей по временамъ Я вижу дорогія лица, Картины яркія плывутъ Со всѣхъ сторонъ. Имъ нѣтъ преграды. И наполняютъ мой пріютъ Воскресшихъ призраковъ отряды. Откуда вы? Какая власть Опять землѣ васъ воротила? Или могильной бездны пасть Васъ не навѣки проглотила? Зачѣмъ вашъ шопотъ слышу я: «Возстань! Еще не все забыто!» Смотрите: цѣпь крѣпка моя, А мощь руки давно разбита… Идите прочь! Изсякшій ключъ Сквозь мертвый камень не пробьется, Не оживетъ погасшій лучъ И то, что было, не вернется. Увялъ вѣнокъ, разбитъ алтарь, Жрецы въ плѣну, бойцы въ могилѣ. И нѣтъ возврата прошлой силѣ, Не будетъ то, что было встарь.

Въ пустынѣ

Сегодня тяжелый мы сдѣлали путь Въ пустынѣ безлюдной и сонной, И люди и кони хотятъ отдохнуть, Свершивъ переходъ отдаленный. Ужъ близится вечеръ, и зной ужъ исчезъ, И выросли тѣни, и хмурится лѣсъ.      И выросли тѣни и хмурится лѣсъ,      А солнце не хочетъ садиться,      Оно заблудилось въ пустынѣ небесъ,      Не можетъ на западъ спуститься.      Какъ мы, оно бродитъ, устало скользя,      Но солнцу на отдыхъ спуститься нельзя. Мы начали рано обычный походъ, Покинувъ ночлегъ одинокій. А солнце ужъ въ полночь пошло на восходъ И начало путь свой далекій. Съ тѣхъ поръ какъ надъ тундрой дохнула весна, Оно не видало ни ночи, ни сна.      Сегодня и мы натерпѣлись хлопотъ,      Съ утра мы попали въ трясину.      Извилистымъ шагомъ ползли мы впередъ,      Мѣся безотрадную тину.      И кони пугались невѣрной стези,      И вязли по брюхо въ зеленой грязи. И спутники, съ бранью покинувъ сѣдло, Въ глубокую прыгали лужу, И въ тинистой влагѣ брели тяжело, Хранившей подземную стужу, И мокрые вьюки отбросивши прочь, Усталымъ конямъ торопились помочь.      Я тоже купался не разъ и не два      Въ той влагѣ холодной и липкой.      Измученный конь мой тащился едва      По почвѣ невѣрной и зыбкой,      И падалъ на кочкахъ, колѣни склоня,      Въ гніющую воду бросая меня. Мохнатыя кочки, какъ будто росли, Тянулись упорно изъ грязи, Какъ тайныя змѣи, межъ ними ползли Незримыя, крѣпкія связи. Опасныя ямы, глубокіе рвы Таились средь мокрой, болотной травы.      Намъ встрѣтилась чаща колючихъ кустовъ,      Слѣды тамъ внезапно исчезли,      И вѣтви сплетались, какъ плотный покровъ,      И дерзко навстрѣчу намъ лѣзли.      Онѣ насъ ловили, какъ частая сѣть,      Въ лицо намъ хлестали, какъ тонкая плеть. И лѣсъ намъ попался. Онъ росъ по буграмъ, Но лучше дорога не стала. Болото упрямо тянулось и тамъ, Болото деревья питало. Сквозь мхи посылало невидимый стокъ, Гдѣ вмѣстѣ купались и конь, и сѣдокъ.      Мѣстами деревья вставали, какъ строй,      Вершины смыкались, какъ своды.      Мы ѣхали тихо. Въ трущобѣ сырой      Едва находили проходы.      Рогатые сучья на каждомъ шагу      Намъ путь заслоняли, какъ будто врагу. Древесные трупы навстрѣчу порой Ложились преградой огромной, Ихъ бурые корни вздымались горой, Зіяли пещерою, темной. И мшистыя нити сплетались въ узлы, И гниль наполняла сѣдые стволы.      И кони ступали на ветхіе пни,      И пятились долго со страхомъ,      И падали въ дупла, какъ въ глубь западни,      Засыпанной тлѣющимъ прахомъ,      И бились, запутавъ развязанный тюкъ,      И ранили ноги о сломанный сукъ. Иныя деревья тонули во мху, Таились, незримыя взору. Другія, какъ арки, висѣли вверху, Сгибая живую опору, И тихо качались надъ нашимъ путемъ, Готовыя рухнуть внезапно, какъ громъ.      Мы долго терпѣли усталость и зной,      Боролись съ трясиной и чащей.      Насъ долго крылатый преслѣдовалъ рой,      Назойливой тучей летящій.      Комаръ увивался, жужжа и звеня,      И оводъ кружился и жалилъ коня. Но день нашъ оконченъ. Настала пора Привалъ для ночлега раскинуть, И путникъ усталый спѣшитъ до утра Желѣзное стремя покинуть. Отпущенъ на волю разнузданный конь, И вмигъ разгорѣлся веселый огонь.      Походный котелъ ужъ на крюкѣ виситъ      И долгую пѣсню заводитъ.      Ямщикъ передъ нимъ неподвижно сидитъ      И глазъ отъ огня не отводитъ.      И голосомъ тихимъ и грустнымъ, какъ стонъ,      Шумящей водѣ подпѣваетъ и онъ…

……………………………………………………………………

Товарищъ, скажи мнѣ, какая мечта Возникла въ душѣ твоей снова. Зачѣмъ ты сомкнулъ такъ упрямо уста И молвить не хочешь ни слова?      Зачѣмъ опустилъ ты такъ низко глаза      И смотришь на землю уныло?.      И мнѣ показалось, какъ будто слеза      Рѣсницы твои увлажила. Мой другъ, ободрися, намъ плакать нельзя, Бѣдѣ не поможешь слезами! Куда ни легла бы предъ нами стезя, Ее отыскали мы сами.      Мы были не дѣти, не слѣпо мы шли,      Покорны святому завѣту.      И видѣть могли мы въ туманной дали      Пустыню холодную эту. За нами остался весь міръ позади, Измѣнчивой жизни движенье. И только, какъ призракъ, хранимъ мы въ груди Минувшихъ картинъ отраженье.      За нами остались, какъ тѣни во мглѣ,      Былыя тревоги и страсти.      Въ союзахъ и спорахъ людей на землѣ      Ужъ нѣтъ намъ попрежнему части. Пускай же въ изгнаньи намъ жизнь суждена, Еще намъ осталась природа. Людскихъ приговоровъ не знаетъ она, Ей служитъ закономъ свобода.      Она намъ поможетъ бороться съ тоской      Въ унылыя, долгія лѣта,      И будетъ пустыни беззвучный покой      На мѣсто людского привѣта. Среди непрерывной двухмѣсячной тьмы, Подъ бременемъ стужи суровой, Какъ отблескъ полудня во мракѣ тюрьмы, Блеснетъ намъ надежда на небѣ зимы Зарей полуночной, багровой.      И звѣздное небо намъ будетъ мерцать      Спокойной и грустною лаской,      И будутъ намъ рѣки привѣтомъ журчать,      И жалобы вѣтра намъ будутъ звучать      Невнятной, но чудною сказкой.

Посвященія

М. Е. Салтыкову

Безсильны мы, и наша жизнь пуста, Мы оскудѣли хуже нищихъ. Послѣдняя разсѣяна мечта, Богатства наши на кладбищахъ…      Тамъ много есть погнувшихся крестовъ.      Подъ ними мертвыхъ мы зарыли,      Ничья рука не носитъ имъ цвѣтовъ,      Туда дорогу мы забыли. Мы впали въ старчество, нашъ дряхлый умъ заснулъ, Намъ память служитъ неисправно… Мы помнимъ только то, чему ужъ вѣкъ минулъ, Забывъ, что было такъ недавно.      Мы ждемъ, чтобъ славы лучъ изъ бездны къ намъ достигъ,      Подобный радостному чуду.      Намъ дороги листы лишь пожелтѣвшихъ книгъ,      Столѣтній срокъ намъ нуженъ всюду. Мы въ слѣпотѣ росли, и съ глазъ своихъ сорвать Мы сами не хотимъ повязки, И геній творчества на вѣру признавать Нашъ умъ привыкъ изъ-подъ указки.      Пророческій призывъ не окрыляетъ насъ,      Не вдохновляютъ звуки пѣсенъ,      Мы ждемъ, чтобъ ихъ огонь безжизненно угасъ,      Чтобъ ихъ слова покрыла плѣсень. И не волнуетъ насъ сатиры гнѣвный кликъ, И ѣдкій смѣхъ, и громъ проклятій. И геній признавать нашъ умъ давно привыкъ Лишь на страницахъ хрестоматій.      Короткихъ десять лѣтъ исполнилось едва,      Какъ смерть перо твое сломала:      Ты кончить не успѣлъ «забытыя слова»…      До смысла ихъ намъ дѣла мало. А между тѣмъ, какой огромный кладъ Ты послѣ смерти намъ оставилъ! Ты даръ имѣлъ тройной, и трижды цѣнный вкладъ Въ кошницу духа ты прибавилъ.      Орлиный, ясный взоръ — вотъ первый изъ даровъ…      Какъ будто скальпель хладнокровный,      Онъ съ труповъ отдиралъ раскрашенный покровъ      И разсѣкалъ туманъ условный. Языкъ твой былъ, какъ бичъ жестокихъ Эвменидъ, Изъ змѣй живыхъ такъ гибко свитый. Онъ мстилъ насилію за долгій рядъ обидъ, Но былъ страданію защитой.      Но лучшимъ изъ даровъ, жемчужиной вѣнца,      Была любви живая тайна.      Она въ груди твоей горѣла до конца,      Но открывалась лишь случайно. Твой голосъ рѣзокъ былъ и изливалъ на всѣхъ Кипящій дождь насмѣшекъ гнѣвныхъ, Но вѣчно слышенъ былъ сквозь этотъ горькій смѣхъ Стыдливый отзвукъ слезъ душевныхъ.      Ты наши немощи не уставалъ бранить,      Но ты въ душѣ хотѣлъ намъ вѣрить, —      Всей нашей трусости не могъ ты оцѣнить      И нашей слабости измѣрить. Какъ службу скучную, мы дни свои влачимъ Такъ безполезно, такъ безцѣльно. И нашъ любой порывъ теряется, какъ дымъ, И наша страсть всегда поддѣльна.      У насъ рутиною подавлены умы,      Сердца безкровны и беззлобны.      Горѣть твоимъ огнемъ не въ силахъ мы,      Твой гнѣвъ дѣлить мы неспособны. Мы не нужны. Исчезнуть намъ пора И для другихъ очистить сцену. Нашъ жалкій трудъ для правды и добра Уже имѣть не можетъ цѣну.      Но вырастутъ преемники вокругъ      И возмужаютъ, кончивъ дѣтство:      Они возьмутъ изъ нашихъ дряблыхъ рукъ      Твое великое наслѣдство. Они не спросятъ насъ, куда и какъ идти, Вздыхать не станутъ съ нами вмѣстѣ И смѣло двинутся по новому пути, Оставивъ насъ стоять на мѣстѣ.      И торопясь впередъ, чтобъ съ бою взять успѣхъ,      Окинутъ насъ прощальнымъ взглядомъ      И бросятъ намъ въ глаза неумолимый смѣхъ, —      Твой прежній смѣхъ, текущій ядомъ.

1899 г.

А. С. Пушкину

Средь пошлостей жизни, не знающей права, Въ грязи, попирающей честь, Есть въ нашей отчизнѣ нетлѣнная слава, Святыня великая есть.      Средь множества храмовъ божественной вѣрѣ      Иной воздвигается храмъ.      Тамъ зависть и злоба смирились у двери      И поздній зажгли ѳиміамъ. Еще онъ не конченъ, но пышно украшенъ. Онъ сложенъ изъ мраморныхъ плитъ, Верхушками бѣлыхъ, какъ лебеди, башенъ Подъ самое небо глядитъ.      Искусство и геній безъ отдыха строятъ      И камень за камнемъ кладутъ,      Чтобъ вывести своды. Но дорого стоитъ      Вѣками завѣщанный трудъ. Судьба заставляетъ платить насъ сторицей, Зловѣщій итогъ подводя, И камни даритъ намъ надъ свѣжей гробницей Пророка, героя, вождя…      И ты, Аріонъ, вдохновенно отважный,      Ты былъ на ладьѣ не одинъ…      Но шквалъ потопилъ васъ средь пропасти влажной      Въ утробѣ холодныхъ пучинъ… Хотѣлъ ты укрыться, разбитый борьбою, На черный скалистый уступъ, Но черная гибель пришла за тобою, Валы набѣжали и въ жертву прибою Безжизненный бросили трупъ…      Ты сѣятель ранній, бросавшій съ любовью      На тощую почву зерно,      Его оросилъ ты горячею кровью,      Чтобъ лучше всходило оно. И будетъ огонь твой родному народу На вѣчномъ сіять алтарѣ, За то, что ты первый прославилъ свободу И первый молился зарѣ.      Твой геній не умеръ. Намъ въ душу проникла      Могучая пѣсня твоя.      Изъ вѣщаго слова для жизни возникла      Духовнаго братства семья. Малѣйшая капля той пролитой крови Изъ темной земной глубины Вернулась наружу, какъ вѣнчикъ багровый, Какъ алая роза весны.      И стало насъ много. Что годъ, то замѣтнѣй      Растущій кругомъ легіонъ.      Почтить твою память на праздникъ столѣтній      Собрались мы съ разныхъ сторонъ. Насъ много, насъ много!.. Какъ всходы на нивѣ Изъ рыхлой сырой борозды, Какъ свѣжія волны въ шумящемъ приливѣ Встаютъ за рядами ряды.      Въ рабочей казармѣ, надъ грамотой въ школѣ,      Надъ книгой въ мужицкой избѣ,      На уличныхъ камняхъ и въ дремлющемъ полѣ      Рождается откликъ тебѣ. Растетъ твое имя все выше и выше, Идетъ твоя слава впередъ. Подъ эти соломой обвитыя крыши Тебѣ открывается входъ.      И въ тактъ твоей пѣсни звенящей и стройной      У времени въ крѣпкой рукѣ      Снуетъ все быстрѣе челнокъ безпокойный      На ткущемъ побѣду станкѣ.

1899 г.

Царскосельскій фонтанъ

(Памяти Пушкина.)

Вѣчно изъ урны разбитой, прозрачной и сильной струею Влаги сверкающей ключъ льется на землю звеня. Мальчикъ, взобравшись на камень и смѣло впередъ наклонившись, Жадно припалъ къ роднику, съ рискомъ свалиться долой. Пей! упадешь, не бѣда: отважнаго Богъ охраняетъ. Встанешь и вновь утолишь юную жажду свою! Но не изсякнетъ струя, серебряный звонъ не умолкнетъ Свѣжій и сладкій потокъ внуковъ твоихъ напоитъ.

Разбойникамъ пера

Кто хочетъ, пусть молчитъ, но я молчать не стану. На торжествѣ святомъ мнѣ ненавистна ложь. И брошу я въ лицо безстыдному обману Карающій упрекъ, отточенный, какъ ножъ! Какъ гнѣвъ мнѣ окрылить, какъ голосъ мнѣ усилить? И плетью словъ моихъ васъ поразить сплеча, И ярости потокъ на васъ до капли вылить, И пригвоздить къ столбу, какъ остріемъ меча?.. Оставьте праздникъ нашъ! Не мѣсто здѣсь глумленью! Разбойники пера, не мѣсто здѣсь для васъ! И памятникъ пѣвца на васъ ложится тѣнью, И блескъ его вѣнца отъ вашихъ меркнетъ глазъ. Когда пѣвецъ погибъ, васъ не было на свѣтѣ, Но скорбный тотъ конецъ такихъ же дѣло рукъ, И ваши то отцы ему сплетали сѣти, И жертву стерегли, какъ мотылька паукъ. И ваши то отцы травили, какъ собаки, Скитальца день и ночь, и поднимали лай, И нанесли ударъ предательски во мракѣ, Загнавъ усталаго на самый бездны край. Но вы… вы хуже ихъ! Всю вашу подлость даже Пустили вы въ размѣнъ на мѣдные гроши, Торгуя клеветой на розничной продажѣ, На улицѣ, въ грязи сгребая барыши. Оставьте праздникъ нашъ! Уродливаго торга Не нужно намъ даровъ! Возьмите ихъ назадъ! Вамъ чести не купить гримасою восторга, Съ кадильницъ дорогихъ у васъ струится смрадъ! Намъ дорогъ этотъ день. Къ святынѣ всенародной Сюда собрались всѣ, чьи пылкія сердца Питаются мечтой прекрасной и свободной, Наслѣдствомъ вѣщихъ думъ усопшаго пѣвца. И дорогъ намъ пѣвецъ, чьи золотыя струны Звенѣли надъ землей, какъ крылья на лету, И въ смутной тишинѣ учили вѣкъ нашъ юный Любить и понимать добро и красоту. Но вы зачѣмъ пришли съ поддѣльнымъ восхищеньемъ, Какъ вы дерзнули встать такъ нагло впереди? Когда навстрѣчу вамъ съ невольнымъ отвращеньемъ У каждаго готовъ сорваться крикъ: «уйди!» Вамъ не къ чему смотрѣть такимъ спокойнымъ взглядомъ! Мы знаемъ, какъ давно слинялъ вашъ первый стыдъ, Но ни одинъ изъ насъ не встанетъ съ вами рядомъ, Пожатьемъ вашихъ рукъ руки не осквернитъ. И если памятникъ съ подножія крутого Увидитъ васъ внизу, — и онъ нахмуритъ бровь, И рана старая въ груди проснется снова, И прямо вамъ въ лицо изъ бронзы брызнетъ кровь.

1899 г.

Памяти Гете

Не бойся вѣчности, не уступай судьбѣ! Будь смѣлъ! будь дерзокъ и безстрашенъ! Огромный этотъ міръ принадлежитъ тебѣ, Лишь для тебя такъ пышно онъ украшенъ. Дыханье устъ твоихъ даетъ ему вѣнецъ, Твой взоръ ведетъ его надъ бездной. Безъ нихъ онъ былъ бы пустъ, какъ нежилой дворецъ, Какъ склепъ нѣмой и безполезный. Владѣй же имъ, какъ богъ! живи въ его чертѣ, Какъ гордый и счастливый геній! Умѣй отыскивать въ мгновенной красотѣ Источникъ вѣчныхъ наслажденій!.. Дерзай господствовать! Лазури глубину Великой покори побѣдой! Сорви съ ея чудесъ нѣмую пелену; И людямъ тайны ихъ повѣдай! Колѣнъ своихъ во прахъ не преклоняй во-вѣкъ, Но злыхъ небесъ не бойся мести, И вѣрь въ свою звѣзду, и имя: человѣкъ Носи, какъ символъ высшей чести! Когда придетъ пора раздумья и тоски, Не прячь подъ спудъ свое страданье! Какъ Фаустъ, свой упрекъ словами облеки И брось загадкѣ мірозданья! Явись ея судьей, на роковой вопросъ Потребуй яснаго отвѣта! Пытливый разумъ твой въ запутанный хаосъ Пускай прольетъ хоть проблескъ свѣта! И если надъ тобой не порѣдѣетъ мгла, Туманъ сгустится безотрадный, — Насмѣшку брось ему, острѣе, чѣмъ игла, Какъ Мефистофель безпощадный. Какъ новый Прометей, найди въ себѣ самомъ Свою защиту и опору, Презрѣньемъ обезсиль жестокій Зевса громъ И вѣчно будь готовъ къ отпору! Отъ камня твердаго огонь себѣ добудь Или зажги его отъ молній, Ослушный небесамъ, землѣ владыкой будь… И цѣлый міръ собой наполни!

1899 г.