Помоги проекту - поделись книгой:
Десять ступенек вниз. Рома нажал кнопку звонка.
— Дверь хорошая, Елена Васильевна.
— Да, Андреич, дверь что надо.
— Хотя во Втором Бункере тоже дверь та еще стояла. Гопники Киллера все равно спилили.
— Роман Андреич, об обороне обязательно подумаем, как обустроимся.
— Да уж придется, — Рома усмехнулся, — а то за нас подумают.
За дверью послышалось движение. Потом щелкнул замок.
— Слава Паэтии! — на пороге перед нами стоял щуплый невысокий парень в синем бомбере. Он заметно картавил, поэтому получилось не «Партии», а «Паэтии».
Рома и Лена прошли внутрь.
Когда я поравнялся с парнем, он протянул мне руку.
— Скиф, — представился он.
— Леха.
— Хорошо, Леха, проходи.
Интонация моего нового знакомого была немного глумливой. Мне это не понравилось.
За дверью начинался длинный коридор. На стенах, покрытых обоями «под дерево», висели примитивные натюрморты в рамках. Пошлость и безвкусие российской буржуазии, как они есть.
— Совсем убого как-то, — Лена улыбалась и морщила лоб одновременно.
— Искусство висит. Пусть нацболы к культуре приобщаются, — засмеялся Рома. Он открыл дверь в зал. — Здравствуйте, Владимир Ильич.
— А, привет!
С черного дивана поднялся высокий человек средних лет с большими темными глазами. Черные волосы были слегка тронуты сединой. Всем своим видом он, Владимир Линдерман, или Абель, латвийский эмигрант и фактический политический руководитель Партии, напоминал революционера-подпольщика начала прошлого века. Кроме него в комнате находился короткий бритый качок в зеленом бундесверовском свитере. В тяжелых ботинках качка красовались отглаженные белые шнурки. Это было немного комично с учетом еврейского происхождения Абеля.
— Чай хотите? — спросил качок.
— Да, хорошо было бы, — ответил Рома.
Крепкий нацбол щелкнул электрочайником. Мы взяли стулья, сели вокруг стола.
— Какие впечатления от штаба? — спросил Абель.
— Второй Бункер эстетичнее, конечно, был, — Рома высказал общую точку зрения.
— С одной стороны — да. С другой, мы вроде как серьезная организация. Если уж штаб делаем, то пусть таким будет. Картины эти снимем нахуй, нормально будет выглядеть. Сюда и журналистов позвать не стыдно, и просто людей неполитических приглашать можно. А в остальном — жить тут можно.
— О безопасности надо будет подумать, — заметила Лена.
— Это да, подумайте, — Абель посмотрел на нее.
— От метро далеко, — сказал Рома, наливая кипяток в чашку. — Во дворах этих нас поубивать всех к хуям могут.
— Ну, так-то везде могут. Нападали и на старый Бункер, и на горком КПРФ, — Абель повернулся к командиру отделения, — а горком в двух минутах ходьбы от «Автозаводской». С этим просто жить приходилось и придется еще.
— Да заебались уже все, наверное, за прошедший год с этим жить, — Рома замолчал на секунду, — Бункерфюрером Кирилла Борисовича мы назначим, — продолжил он, — он тут устроит Ordnung. Чтобы бухие регионалы не валялись нигде.
— Это вам виднее, — Абель уставился с едва заметной улыбкой в стол, — тут вот пока только двое оренбуржцев живут.
Он и сам был бездомным, несмотря на пост в Партии. Вписывался у тогдашнего пресс-секретаря организации Аверина.
Мы обошли помещение. Несколько комнат, кухня, туалет и прочие бытовые удобства.
— Нормально, хоть и внешне убого, — Лена подвела итог наблюдениям.
— Ничего, Елена Васильевна, главное, нацбольский дух чтобы был.
— Это точно. Что скажешь, Леха?
— Да вообще отлично все, по-моему, — ответил я, почесав нос. — Революцию и тут можно делать. Мне все нравится.
— Не знаю, сколько мы продержимся, — сказал Рома. — Второй Бункер муcoрa пришли штурмовать через год, а нашисты еще раньше. Но пока мы тут, надо по максимуму помещение использовать. Может быть, действительно что-то толковое вокруг этого вырастет. Собрание через две недели проведем. Следующий исполком тут тоже во дворах надо бы собрать. Осмотримся, подумаем об обороне. В общем, у Московского отделения новый проект появился.
— Да. — Лена улыбнулась и кивнула.
Вера и радость светились в ее глазах, и в глазах Ромы. «Все хорошо и правильно». — думал я, глядя на них.
Дисплей моего «самсунга» загорелся: «Под Бункером менты, общая тревога. Сбор на "Каширской"». Сообщение пришло с номера Ромы. Такие смс, без всяких кодов, рассылались участникам исполкома только когда предполагалась срочная общая мобилизация и никакой секретности уже не требовалось.
Я был в универе. До конца пары по истории Древнего мира оставалось десять минут.
Быстро разослал сообщения нацболам моего звена. Минуты превратились в одно затянувшееся «на старт, внимание, марш». А потом — только вперед, к хорошим делам. Я бежал с пятого этажа первого гуманитарного корпуса вниз по прокуренной лестнице, на бегу натягивал бомбер поверх бундесверовки. Вокруг толпились студенты с моего потока, мои приятели и знакомые. Но их присутствие уже не имело значения. Как минимум двое из них неоднократно проявляли сочувствие к НБП. Но подошел бы я сейчас к ним, сказал бы: «Ребята, такие дела, у нас новый штаб, мы там не успели даже обустроиться, уже менты штурмуют. Надо делать что-то, погнали». И какой бы ответ я услышал?
— Не могу, домашнее задание, мама не пускает.
И взгляд, каким смотрят на абсолютно ебанутых. Так что идите уж вы на хуй, маловеры. Не для вас наши мистерии.
До метро я бежал. Бегал я хорошо, быстро. А уж по партийным делам, так тем более. Перед вестибюлем молодые москвичи жадно вдавливали в себя шаурму, обливались отвратительным коричневым жирным соком. Такое происходило каждый день в это время, и штурм Бункера никак на это не влиял. Но поскольку для меня этот день выдался особенным, привычные детали отпечатывались в памяти. Перебирая ногами ступеньки эскалатора, я нащупал в кармане бомбера «удар». Оружие было на месте. И запасные патроны еще в рюкзаке. «Пусть моя кровь вольется в кровь Партии…»[9]. Пусть! Открытая дверь вагона, поезд трогается. Есть мои товарищи и менты. Остальное — декорации.
На «Каширской» я был в четыре часа дня. В вестибюле станции, рядом с выходом, стояли пятнадцать-двадцать партийцев. В основном нацболы из Южной и Юго-Восточной бригад. Два младших брата несостоявшегося бункерфюрера, Кирилла по прозвищу Чугун, невысокие крепыши в очках. Тут же был Лазарь, нацбол из Южного звена. Из исполкома здесь была Ольга К. Тогда у нее была подписка о невыезде за вывешенный с гостиницы «Россия» баннер «Путин, уйди сам».
За стеклянными дверями первый осенний снег счищал грязь с потрескавшегося асфальта столичной окраины.
— Слава Партии! — я тихо поздоровался с Ольгой.
— Здорово, Леха.
Крепкая рука нацболки в зеленой куртке жмет мою ладонь. Мы, участники исполкома, отходим в сторону.
— Что известно, какие планы? — спросил я.
— В Бункере Рома и Лена, несколько регионалов. Снаружи менты и ФСБшники. Хотят зайти внутрь. Говорят, владелец помещения им разрешил.
— Но не зашли пока?
— Нет, конечно, кто их пустит. Наверное, штурмовать будут.
— Нам к Бункеру надо идти?
— Да, надо. Журналисты должны подтянуться. Можно попробовать с ментами толкучку устроить, сцепиться, на землю сесть. Кипиш, в общем, нужен.
— Ольга, тебе не надо в этом участвовать, у тебя подписка.
— Да понятно. Я и не буду, — нацболка усмехнулась, — а вот ты…
— Да я и не против… Как идти думаешь?
— На группы надо разделиться, наверное. Ты дорогу знаешь?
— Да. Но кроме нас двоих ее не знает никто. И потом, дорога минут пятнадцать-двадцать займет. Прыгнуть ведь могут… Если они и нашистов тоже напрягли. Одна группа не отмахается.
— Да, толково. Тогда давай выдвигаться двумя группами, и так, чтобы постоянно друг друга видеть. Пойдем так, а перед Бункером еще раз перегруппируемся.
— Ага. Сейчас пойдем?
— С твоей бригады надо кого-то ждать?
— Нет, сейчас никого не будет. Дарвин сказал, что позже подойдет.
— Тогда ждать некого. Тех, кто позже соберется, я встречу. Сейчас люди там нужны. Так что давайте выдвигаться.
— Да.
Ольга повернулась к нацболам.
— Поближе все подойдите, чтобы мне не орать на всю станцию. В общем, идем двумя группами. Я с первой пойду, Леха со второй. Держимся на расстоянии, но так, чтобы видеть друг друга. Полное внимание насчет нашистов. Все на «аргументах»?
— Да, все, — откликнулась пара голосов.
— Я сейчас выхожу. Лехина группа ждет немного. Ясно? Заебись.
Партийцы дисциплинированно кучкуются. Ольга уже держит открытой двери ждет, пока все ее нацболы выйдут. Илья, брат Чугуна, стоит рядом со мной.
Мы ждем минуту.
— Все, пошли.
Группа тронулась.
Мы сразу свернули во дворы. Снег таял на бомбере, ноги давили коричневое месиво из грязи и снега. В сумраке я старался не упустить из виду Ольгу и ее ребят. Правая рука сжимала в кармане бомбера «удар».
Первая группа остановилась метрах в ста от Бункера. Справа от товарищей светились витрины продуктового магазина.
Мы быстро подтянулись.
— Пришли, — Ольга коснулась рукой моего плеча, — теперь начинается, импровизация. Я по дороге Рому набрала. Он говорит идти к Бункеру. Если мусора вас не пустят, стойте под штабом, мешайте им начать штурм. Сцепляйтесь, на ступеньки под дверь садитесь. Сам, в общем, знаешь. Смотрите по ситуации, но, скорее всего, вас примут.
— Понятно.
— Я пойду обратно к метро, буду остальной народ ждать.
— Хорошо.
— Удачи там.
— Спасибо, Ольга.
Я посмотрел на нацболов. В глазах Лазаря горел фанатичный огонек, кто-то потирал лоб.
— Короче, народ! — сказал я. — Теперь идем очень быстро. Цель — подойти можно ближе к Бункеру. Да, Смерть!
— Да, Смерть! — сказал Лазарь и стиснул зубы.
Мы начали последний рывок.
Но нас опередили. Из-за рыжей хрущевки на нас неслась толпа в сером камуфляже, с дубинками в руках. На головах шлемы.
— Стоять, блять, не двигаться!
— Нацболы, разворачиваемся! Быстро!
Мы побежали в другую сторону. Грязные брызги из-под ног летели в глаза. Кто-то поскользнулся. Упавшего товарища подняли на ноги.
Вой сирен. Дорогу перекрыли две «газели», из них высыпали серые менты, у некоторых в руках автоматы.
«Ебать, вот хуйня», — подумал я.
— Че делаем? — спросил меня брат Чугуна, — прорываемся?
— Не прорвемся. Да и журналистов нет. Мы на «говне» все.
— У ментов может спросить, чего они хотят?
Поделиться книгой: