Идеализм-2005

Прогуливались несколько мамаш с маленькими детьми, на лавочках болтали старушки.

— Молодец, Леха, довел, теперь близко уже, — похвалила меня Женя З., — отсюда я и сама дорогу знаю.

— Надо бы приготовиться на всякий случай, если нашисты…

— Да. Давайте шагу прибавим. Все на «ударах»[8]? — спросила Женя.

— Да.

— Отлично. И повнимательнее. По сторонам смотрим.

— Минуты две осталось идти. Если прыгнут, то сейчас, наверное, — подумал вслух я.

— Ничего, Леша, отобьемся, — ответила Женя. — Может быть, отобьемся… Эти последние две минуты мы шли молча.

Никулинский суд находился на самой окраине района, за ним начинался пустырь.

Было заметно, что день тут выдался необычный. Перед зданием стояли металлические заграждения, переминались несколько пузатых ментов. На крыльце прохлаждались два спецназовца ФСИН в камуфляже. Нас они осматривали пристально и неодобрительно.

— Смотри. Эти самые. Нацболы, — пробормотал один.

Мы отвернулись от элитного мусора.

— Куда? — встрепенулся на пропускном пункте пристав в синей форме. — Что за заседание?

— НБП, — ответила за всех Женя З. Она не только была командиром звена, но и выглядела на порядок цивильнее меня и Алины.

— A-а, понятно. Эти самые. Оружие, колюще-режущие предметы? Имеются?

— Нет.

— Паспорта?

— Да, вот, смотрите, — Женя З. повернулась к нам. — Ребят, покажите ему паспорта.

— Вижу. Проходите, — пробормотал пристав, на рамке металлоискателя я «зазвенел».

— Что это, блять? — пристав поднял зад со стула.

— Пряжка от ремня.

— Хрен с тобой, проходи. В следующий раз другой ремень надень.

— Охуенно, оружия совсем у меня никакого, конечно, нет, — улыбнулся я Жене — «Удар» — то с собой.

— А мы даже не звякнули, — она взглянула на меня своими анимешными или рязанскими глазами.

— Патроны пластиковые, что ли, у вас?

— Да, я специально подумала. Чтобы на суды ходить.

— У меня железные, поэтому «зазвенел». Зато они в деле лучше.

— Это, Леша, ты так думаешь…

— Я тебе точно говорю.

— Ладно, — Женя усмехнулась, — пошли наверх.

Мы поднялись по лестнице к конференц-залу. Ни один другой кабинет суда не вмещал тридцать девять подсудимых. В коридоре стояло человек двадцать нацболов.

— Привет — поздоровался с нами Алексей Сочнев, парень среднего роста с длинными черными волосами. Он отвечал за работу партийного сайта и ходил обычно на суды. — Нормально дошли?

— Да, вообще без проблем, — ответила Женя 3.

— Снаружи все спокойно?

— Мусоров много. Спецназ тоже. Нашистов не заметили пока.

— Обратно до метро вместе пойдем. Всякое может случиться.

Я оглянулся. Чуть в стороне стояли родители заключенных нацболов. В нашу сторону оттуда раздавалось раздраженное шипение:

— Делать вот нечего, по судам мотаются.

— Действительно, работать бы шли.

— Лимонов-то поди не пришел, сопляков вместо себя прислал.

— И захватывать Администрацию эту тоже сам-то не пошел, а наших вот послал. Теперь сидят, а он живет себе припеваючи…

— Да не говорите…

Матери заключенных были замотаны в черные и серые платки. «Они сюда будто на похороны приходят, — подумал я. — Не рассекают же они постоянно вот так по улицам в платках».

Определение «похороны» подходило. Для этих обывателей государственные репрессии были самой страшной трагедией. И трагедию они хотели пережить по-обывательски, в платках, в соплях, с водкой на кухне.

В коридоре показались спецназ ФСИН и ФСБшники в штатском.

— Значит, в клетки уже завели ребят, если спецназ пришел, — шепнула мне Женя, — сейчас запускать будут.

— Родственники первыми, наверное, пойдут?

— Да.

Жирный ФСИНовский мусор в камуфляже и черном берете, с укороченным Калашниковым на плече встал перед дверью:

— Заходите давайте. Родители, родственники — первыми. Паспорта показывайте в развернутом виде.

Родня подсудимых заняла первые два ряда. Нам, партийцам, отводились задние скамейки.

— О, здорово, патлатый, опять пришел, — когда я входил в зал это произнес заключенный, сидевший ближе всех к двери, Женя Королев. После двух месяцев судов он знал меня в лицо.

— Да, Смерть! — ответил я, поднимая вверх сжатую в кулак руку. А что еще делать?

— Вот видно, наш человек, — он засмеялся и толкнул локтем соседа. — Молодец, патлатый.

— Эй, не разговаривать! — спецназовец ткнул меня в спину.

Я сел рядом с Женей 3. Она радостно махала рукой Вове Тюрину, невысокому парню в синей куртке. Тот умиленно смотрел на нашего бригадира.

Матери нацболов в это время заливались слезами, наблюдая чад в трех огромных клетках. Будто похороны, натурально.

А на самом деле парни приехали из тюрьмы посмотреть на девчонок, девчонки на парней. А кто-то просто спал целыми днями.

Тут же, в конференц-зале, были адвокаты, прокуроры, судья, мусора.

Но это так, декорации, фон.

Ходячая мантия, плешивый дядька, устроилась в кресле. Действие качалось.

— …Суд вызывает для допроса свидетеля Попкова…

Пристав, шнырь судьи, затрусил в коридор.

И прибежал обратно. За ним прихрамывающей походкой шел Рома.

Под расстегнутой черной курткой-бомбером был виден потертый зеленый «бундесверовский» свитер. Бывший изгнанник, которого десятью месяцами ранее ФСБ искала по всей Москве за организацию захвата путинской Администрации.

— …Преступлений никто не совершал, вы тут тридцать девять человек невиновных держите, — закончил Рома отвечать на вопросы плешивой мантии и прокурорш.

— Это не вам решать! — завелись две фурии в синих прокурорских мундирах. — Это суд разберется.

— Да, свидетель Попков, суд разберется, — пообещал судья. — Обвинение, защита, еще вопросы есть?

Вопросов больше не было.

— Свидетель, вы можете идти. Паспорт возьмите.

Рома развернулся. Он медленно подошел к клеткам. Окинул взглядом товарищей.

— Да, Смерть! — вверх поднялся сжатый кулак.

— Да, Смерть! — ответили нацболы по другую сторону решетки.

Судья, тетки-прокурорши, мусора, спецназ ФСИН впали в ступор от такого святотатства в храме российского порядка. Государство воздвигло здесь три огромные клетки, окружило их спецназовцами. Гособвинение уродливым бюрократическим жаргоном говорило о виновности заключенных. Власть каждым шагом, каждым жестом демонстрировала здесь свою вечность, незыблемость, готовность раздавить любой бунт. Подчинение, страх, мольбы о прощении, обращенные к прокурорским мундирам и судейским мантиям — таким путинский режим хотел видеть процесс над тридцатью девятью нацболами.

А вместо этого в конференц-зале Никулинского суда раздавалось партийное приветствие.

«Да, Смерть!» — как ответ столетним традициям российской государственности, с их покорностью и трусостью.

Суд закончился. Мы выходили на улицу.

Этой чудесной осенью 2005‑го года черное и золотое воевало с серым. Асфальтные джунгли, серые дома, обезличенные новостройки. Но посреди всего этого — золото. Густой золотой блеск осеннего солнца. Золотые осенние листья, которые ветер носил по серому асфальту. Золото отсвечивало на черных куртках партийцев. На коротких черных волосах Ромы.

Вечность отражалась в настоящем. Администрацию президента нацболы захватили 14 декабря, в день восстания декабристов. На Сенатской площади декабрист Каховский застрелил царского генерала Милорадовича.

«Да, я прямо посреди вечности, — решил я тогда, в тот день, — я в вечности, но и одновременно в октябре 2005 года». И в Роме, этом высоком изгнаннике было что-то от мрачного декабриста Каховского.

Бункер

«Станция — Каширская». Двери вагона распахнулись. Рому и Лену я разглядел сразу, они стояли посреди платформы. На командире Московского отделения был его обычный черный бомбер, на его заместителе — просторная серая куртка. Она могла завернуться в нее как минимум два раза.

Было пять часов вечера. У столичных обывал подходил к концу рабочий день.

— Привет! — сказал я.

— Привет, Леха! — ответила Лена, протягивая руку.

— Хайль, — Рома улыбался. — Как дела, как настроение?

— Отлично все.

— Это отлично, что отлично. Ладно, давайте выдвигаться. Леха, мы тебе по дороге все объясним.

— Ага.

— Елена Васильевна сегодня как Сонька Золотая Ручка, — кивнул Рома на просторную куртку Лены. — Dead Head, а ключи у тебя с собой? — спросил он ее. — Вдруг там никого нет.

— Да, с собой, — Лена достала из огромного бокового кармана связку ключей. — Там к тому же Абель должен быть с оренбуржцами.

— Хорошо, — Рома повернулся ко мне. — Смотри, Леха, какая тема. У Партии ведь нет Бункера…

— Нет, — я кивнул, — штурм Второго Бункера я сам видел. Спецназ ФСИН штурмовал. Те, что клетки в суде охраняют. Кирилл и еще ребята вскрылись тогда во время штурма. Классно было.

— Да, Кирилл Борисович как всегда на уровне оказался, — сказала Лена.

— … В общем, Бункера нет но теперь будет, — продолжал Рома. — Нашли тут один подвал подходящий. Там раньше офис какой-то был. Эстетическая составляющая так себе поэтому. Но для наших целей подвал подходит…

— Понятно.

— …Не то чтобы Бункер нам нужен сильно, на самом-то деле. ФСБшники жучков сразу понаставят, нашисты под выходом караулить будут. Разве что для привлечения панкоты всякой сгодится. Но Абель и Лимонов считают, что пусть будет. Только такой, чтоб представительно выглядел, как у серьезной организации. Без всякой арт-хуйни, с сухим законом. Кирилла Борисовича бункерфюрером поставим, он справится.

— Для регионалов вписка будет, — добавила закутанная в серую куртку Лена.

— Да…

Ноябрьский день давно погас. Под моими берцами хлюпали коричневые разбухшие листья. Пахло осенней гнилью и бензином. Хрущевки принимали в себя возвращавшихся с работы людей, изрыгали из себя собачников, парней и девчонок с баклажками пива в руках, пенсионеров. Мы подходили к Третьему Бункеру.